Деланси Элизабет. Нечаянная любовь

   Он критически оглядел гостиную. Стены, выкрашенные в серые тона, уже выцвели и казались в вечернем полумраке более темными. Свет от свечи и лампы отражался в отполированной мебели. Книги Гиб разобрал и аккуратно расставил. На этажерке сияли мраморные бюсты поэтов, которые он до блеска натер льняным маслом.
   Этот дом нравился ему больше, чем особняк какого-нибудь золотопромышленника или королевский дворец. Джулия была частью этого дома именно благодаря тому, что она живет здесь, молодой человек чувствовал себя так хорошо. Джулия нахваливала его, называла «сокровищем», «чудом», «ураганом». Однако он понимал, что не следует принимать ее слова близко к сердцу. Откровенно говоря, от похвал Джулии он чувствовал себя на седьмом небе. Может быть, потому что давно не приходилось выслушивать ничего подобного!
   Он посмотрел в окно. Сквозь белые прозрачные занавески просвечивала синева наступающей ночи. Если бы это был его дом, а Джулия — его женой, они сейчас поднимались бы по лестнице в спальню… А потом Гиб поднял бы ее на руки и отнес на кровать, застеленную разноцветными покрывалом. Воображение молодого человека разыгралось не на шутку, но он вовремя остановил себя. Джулия была женой доктора. Они были превосходной парой: оба высокопорядочные, высоконравственные, работающие на благо простых людей…
   Не стоит задумываться о Джулии. Они никогда не будут вместе. Джулия — настоящая леди. А кто такой Гилберт Бут? Кто он — человек, покинувший город Стайлз одиннадцать лет назад?
   Размышления Гилберта были прерваны громкими аккордами. Джулия играла бодрый, энергичный финал из «Красного, белого и голубого». Когда стихли последние звуки, женщина повернулась и посмотрела на Гиба. Щеки у нее разрумянились, свет от лампы струился на блузку, ткань переливалась причудливо мерцающими отблесками.
   — Чудесно! — восторженно заметил Гилберт. — Никогда не слышал ничего подобного!
   — Рада, что вам понравилось, — ответила Джулия. Она была настолько взбудоражена, что он решил отпустить еще несколько комплиментов.
   — Вам надо выступать в концертных залах.
   — Ну что вы! Спасибо! — Джулия засмеялась. — Моя мама была очень музыкальна.
   Гилберт ожидал, что она поиграет еще, но она встрепенулась и вскочила.
   — Кофе! Боже, надеюсь, кофе выкипел не весь!
   Гилберт встал и потянулся, отчего рубашка доктора едва не треснула по швам.
   — Мы собирались посидеть на крыльце, помните? — он с нетерпением ждал этого момента, ему хотелось побыть наедине с Джулией, посидеть с ней рядом, поговорить.
   Джулия заколебалась.
   — Уже довольно темно.
   Он заметил, что Джулия волнуется. Наверное, опасается, не сделает ли он чего-нибудь непристойного. Во всяком случае, совершенно ясно, что она решает, безопасно ли оставаться с ним наедине в столь поздний час.
   — Мне нельзя задерживаться надолго. Надо еще зайти в «Бон Тон», посмотреть, как ведет себя Мосси.
   Кажется, его слова немного успокоили ее, вселили уверенность.
   — Выходите на крыльцо, а я принесу кофе!
   Гилберт снял с вешалки в прихожей теплую куртку, шляпу и вышел на крыльцо. Темные горы были залиты серебристым лунным светом. Ветер шаловливо играл тополиной листвой. Воздух был прохладен и бодрил.
   Молодой человек накинул куртку и попытался представить, какая жизнь была у доктора и Джулии. Он попытался представить, как они проводили вечера, играли на пианино, читали и разговаривали о медицине. Вспомнилось, каково время первого визита в дом, он увидел на пианино ноты песни «В слезах я тоскую о тебе». Думая о супругах Меткалфах и о том, как они были счастливы, молодой человек немного загрустил оттого, что ни разу в жизни не был счастлив по-настоящему.
   Он придержал дверь, пока Джулия выносила кофе и пудинг. Она поставила поднос на круглый столик.
   — Садитесь, Гиб.
   На крыльце стояли два кресла-качалки. Одно из них, видимо, было креслом доктора.
   — Я сяду здесь, на верхней ступеньке! — решил Гилберт и уселся, прислонившись спиной к столбу крыльца.
   Джулия подала тарелку с пудингом, он поставил ее на колени и съел несколько кусочков. И подумал о том, что принцесса, возможно, не любит прибирать в доме, но готовит отлично. Такой пудинг пекла его мать: густой, сладкий, полный изюма…
   — Замечательный пудинг.
   — Я рада, что вам нравится! — Джулия медленно покачивалась, кресло поскрипывало в такт движениям. Плечи она прикрыла темной шалью. Золотые волосы и белый воротник платья блестели в лунном свете.
   Внезапно Гилберт вспомнил, что Джулия была второй женой доктора. Первый раз доктор женился еще до войны. Его жена и дети погибли. Размышляя об этом, задал себе вопрос: «Почему, черт побери, Джулия вышла замуж за доктора? Человека, подходившего ей по возрасту разве что в отцы? Почему молодая девушка поехала с пожилым человеком в забытую Богом Монтану?»
   Поскольку Джулия еще ни разу не обижалась на вопросы и рассуждения, он решился спросить:
   — Это конечно, не мое дело. Но интересно, как вы с доктором поженились?
   Джулия доела кусок пудинга и ответила:
   — Боюсь, что это не очень романтическая история. Мы познакомились в 1873 году. Тогда Эдвард приезжал в Чикаго, чтобы встретиться с моим братом. Точнее, со сводным братом. Они с Рэндалом учились вместе в медицинской школе. Эдвард гостил у нас целый месяц, а перед его возвращением в Стайлз мы поженились. И он привез меня сюда.
   «Месяц, — подумал Гилберт, — быстро сработано, учитывая то, что доктор не особенно увлекался женщинами».
   — А ваши родные не возражали против столь поспешного брака и против того, что жених намного старше вас?
   — Мои родители к тому времени уже умерли.
   Гилберт пожалел, что задал бестактный вопрос. Но прежде, чем смог придумать, как сменить тему, Джулия рассказала:
   — Моя мама умерла в 1871 году от тифа. Потом произошел Великий пожар. Медицинский колледж сгорел дотла. Отец заведовал кафедрой анатомии. Были уничтожены огнем все образцы, которые он собирал всю жизнь. Отец не смог пережить потери и умер от сердечного удара.
   Гилберт уже проклинал себя, что открыл рот. Но в то же время получил на вопрос ответ, удовлетворивший его любопытство: ничего удивительного в том, что Джулия так быстро вышла замуж. Родители умерли один за другим! Видимо, ей было так одиноко!
   — Мне очень жаль, — с печальным видом посочувствовал он.
   — Мне было всего шестнадцать лет, когда они умерли. Я оказалась абсолютно одинока. Мама была моей лучшей подругой: молодая, красивая, жизнерадостная, — Джулия замолчала и улыбнулась, словно воскрешая в памяти радостные дни… — Я переехала жить к брату Рэндалу и его жене Элен. Но они оба были очень заняты… — ее голос дрогнул. — Лучше расскажите мне о вашей семье!
   Гиб оцепенел, как, черт возьми, она додумалась расспрашивать его? И тут же вспомнил, что сам дал повод, расспрашивая и выпытывая подробности ее жизни.
   — Ваши родители живут в Массачусетсе?
   Он поставил тарелку на крыльцо. Ноги немного затекли, и он вытянул их на ступеньках.
   — У меня не было семьи. Мы жили с мамой вдвоем. Но она давно умерла, — резко ответил Гилберт, надеясь, что Джулия поймет намек и не станет расспрашивать дальше.
   Кресло слегка скрипнуло. Джулия поднялась, взяла с подноса чашку кофе и подала ее Гибу. Он очень удивился, когда она неожиданно села рядом с ним. И немного отодвинулся, чтобы ей было удобнее сидеть. Джулия облокотилась на колени, уткнулась подбородком в ладони. Легкий ветерок играл прядями блестящих каштановых волос.
   — Вы говорили, что она нанималась на работу во время весенней уборки?..
   «Черт побери!» — подумал Гилберт, а вслух тихо ответил:
   — Да!
   — Вы замечательно у нее научились.
   Она смотрела спокойно и открыто. В голосе ощущались нотки теплоты и откровенности. Казалось, что Джулия самая добрая, самая приятная женщина из всех, с кем ему когда-либо приходилось встречаться.
   — Мама была очень слабой, — сказал он. — Иногда она не выдерживала трудностей. Отец умер, когда я был совсем ребенком. Но ей так и не удалось справиться со своим горем! Она болела, а мне приходилось заботиться и присматривать за ней.
   В красивых глазах Джулии светилось искреннее сочувствие.
   — Такая ответственность не по плечу ребенку.
   Гилберт отпил кофе. Никогда он не считал заботу о матери ответственностью. Просто ухаживал за матерью, когда это было нужно.
   — А где вы жили в Массачусетсе?
   «Боже! — подумал Гилберт. — Она любопытнее доктора!»
   — В местечке под названием Норт Адамс. Оно расположено на реке Хусик. Маленький фабричный городок. Богатые горожане жили в роскошных домах. Такие, как мы, перебивались в лачугах.
   — Ваш отец работал на фабрике?
   — Занимался сельским хозяйством. А потом мы с мамой держали несколько коров и кур.
   Джулия замолчала. Гилберт надеялся, что она не станет больше задавать вопросы. Хотя она была очень приятным собеседником, кое-какие темы обсуждать ему не хотелось.
   — Как отнеслась ваша мама к тому, что вы ушли на войну?
   — А?
   — Ваша мама… Поскольку вы у нее были один, она, наверное, сожалела, что вы ушли на войну?
   — Она умерла до войны, — Гиб поставил чашку с кофе и потер ладонями колени. Ему не хотелось говорить ни о маме, ни о войне. Он не хотел вспоминать о прошлом!
   — Вы были слишком молоды, когда ушли на фронт. Совсем мальчик!
   — Никому не было дела до меня. Никто не интересовался сколько мне лет.
   Внезапно Гилберт заторопился. Поднялся, взял шляпу с перил.
   — Я ухожу, мэм. Спасибо за гостеприимство!
   Джулия встала, кутаясь в шаль.
   — Извините за расспросы, Гиб! Мне не следовало быть такой любопытной, — она выглядела смущенной, словно он был английским королем, а она только что облила чаем его парадные брюки.
   — Не стоит извиняться, мэм, — Гилберт улыбнулся, желая убедить, что беспокоиться не о чем.
   — Завтра поеду в Вирджиния-Сити. Подам заявку на месторождение. Вернусь через день или два.
   — Надеюсь, я не оскорбила вас своими вопросами?
   При лунной свете Джулия была необыкновенно красива. Гилберт залюбовался ее блестящими волосами, И понял, что, если не уйдет отсюда сию же минуту, то обнимет ее и поцелует!
   — Мэм, вы никого не сможете обидеть, даже если захотите, — он приподнял шляпу. — Спокойной ночи, мэм. Спасибо за ужин.
   — Спокойной ночи, Гиб.
   Он спустился по ступенькам и пошел в конюшню за Лаки. Когда выезжал со двора, Джулия продолжала стоять на том же месте, где он ее оставил. Обхватив рукой столб крыльца, не отрываясь, смотрела ему вслед.
   В «Бон Тоне» было шумно и многолюдно. Сюда обычно приходили горняки, ковбои, рабочие с фабрики и просто свободные горожане. Несколько весельчаков размахивали руками и притопывали ногами на площадке для танцев под дребезжащие звуки старого пианино.
   Прислонившись к стойке бара, Гилберт наблюдал за происходящим сквозь завесу густого табачного дыма. Мосси играл за биллиардным столом. Хорошо, что старик развлекается, а не лежит в сарае, потягивая виски. Или, что еще хуже, он мог бы где-нибудь валяться смертельно пьяный!
   — Эй, Гиб, хочешь потанцевать?
   К молодому человеку подошла Сарабет Браун. Это была молодая женщина с прекрасной, словно выточенной фигурой, одетая в своего рода униформу для девочек-танцорок — короткое ярко-красное платье из атласа, черные чулки в полоску, на шее — блестящие украшения. Каждый раз, встречаясь с ней, Гилберт испытывал легкое потрясение. У Сарабет были правильные выразительные черты лица, блестящие черные волосы, унаследованные от матери индианки племени «Черноногих». Нужно было присматриваться очень внимательно, чтобы уловить в ней какое-нибудь сходство с Диггером.
   Она была похожа одновременно и на индейскую девственницу, и на шлюху из Канзас Сити.
   — Нет, я слишком устал. В состоянии только смотреть по сторонам.
   — Сегодня было много работы по дому?
   — Не подначивай, Сарабет! — Гилберт устал от всевозможных подшучиваний и поддразниваний. И причем каждый считал своим долгом непременно поддеть его — Диггер, Ли, даже красномордые горняки, проживающие в «Бон Тоне» день и ночь вместо того, чтобы работать!
   — Как скажешь… — она прислонилась к стойке бара рядом с ним. — На днях собираюсь на рудник!
   — Тебе надо почаще навещать Ролли, — сказал Гилберт. — Он ведь твой родной дядя.
   — Черт возьми! Я езжу туда каждую неделю!
   Сарабет была прямо-таки специалистом по ругательствам. Парни, не знающие ее, увидев милые ямочки и прелестную фигурку, тут же распускали нюни и млели. Но стоило кому-нибудь из них сказать или сделать что-то не так, Сарабет тут же открывала свой очаровательный ротик, и из него начинали сыпаться такие слова и выражения, какие им и не снились!
   — Он сказал, что ты пять лет не прибирала в хижине.
   — Пять лет? Старый идиот!
   — Именно так он и сказал.
   — А может, и пять, — она пожала плечами. — Черт побери! Почему бы там не прибрать тебе? Ты ведь теперь служанка, — Сарабет ударила по стойке ладонью. — Эй, Делвуд, как насчет виски для старины Гиба? У него сегодня был тяжелый день — он драил полы!
   Делвуд подошел к ним, вытер стойку и глянул на Гилберта уныло-сердитым взглядом.
   — Ну что, ты платишь за Сарабет или за что-нибудь еще? Я не разрешаю девочкам сидеть и точить лясы. Они должны зарабатывать деньги на площадке для танцев!
   — Принеси ему выпить! — сказала Сарабет.
   — Разве ты не слышала? — спросил Делвуд. — Гиб теперь трезвенник. Бережет себя для вдовы.
   Гилберт наслушался уже довольно неприятных слов.
   — Черт побери, Дел, если ты не перестанешь издеваться надо мной, я перееду в «Нью Гейти»!
   — А разве ты живешь здесь? Ты не тратишь ни цента, только занимаешь комнату!
   Гилберт отвернулся от Делвуда и посмотрел на Мосси. Тот, держа в руке кий, готовился к удару. Единственное место, где его сейчас уважают — дом Джулии…
   — Ты увиваешься за вдовой из-за денег? — поинтересовалась Сарабет.
   — Не суй свой нос в чужие дела!
   — Ты такой страшный человек?
   Гилберт провел рукой по лицу, удрученно взглянул на женщину.
   — Я собираюсь открыть рудник твоего отца. Вот и все!
   — Я буду перевозить руду.
   — Черт, я не… — он хотел сказать, что никаких разработок не будет и перевозить руду будет некуда. Как только он доберется до денег Джулии, то сразу же прыгнет в поезд и укатит отсюда, как можно дальше.
   — Я перевозила грузы у старика Леви Тейбора, — продолжала Сарабет. — Я очень сильная!
   Однажды Гилберт слышал, как она разговаривала с возницами о состоянии дорог и о тарифах на грузы. Но не предполагал, что Сарабет была когда-то возницей…
   — Может быть, женщина в состоянии перевозить грузы, но перевозить руду мужское дело! Понимаешь, Сарабет!
   — Кто это сказал?! — от уничтожающего взгляда женщины задрожал бы даже волк. Потом она стала ругаться по адресу Гиба всеми ругательствами, какие только знала. Молодой человек поморщился, но выслушал красотку до конца. Хотя и не совсем понимал, чем так разгневал Сарабет. Пусть она и считает себя выносливой, и все же она женщина. А женщины руду не перевозят, все очень просто! Но решил не настаивать на своем.
   — Ты больше не хочешь работать в салуне?
   Она резко вильнула бедром, от Гилберта не ускользнуло, как при этом колыхнулась ее грудь.
   — Ты считаешь, что мне по вкусу здесь красоваться? Единственное, что меня держит — деньги! Я хочу ездить. Совершенно одна. У меня в руках винчестер. Лошади быстро мчатся. Фургон катится… Раньше я ездила в Диллон, на склад. Привозила все, что было необходимо.
   — Почему же ты ушла?
   — Леви умер. И старуха сразу же избавилась от меня, — Сарабет скорчила гримасу. — Иногда некоторые парни берут меня покататься или съездить куда-нибудь… Это неплохо.
   — А как Ли?
   Сарабет удивленно уставилась на него.
   — А что Ли?
   — Вы были неравнодушны друг к другу…
   Сарабет, покусывая губы, думала о своем. Гилберт мог поклясться, что взгляд у нее затуманился. Вздохнув, она сказала:
   — Что говорить теперь, какими мы были…
   Мимо, слегка покачиваясь и спотыкаясь, прошел шахтер.
   — Эй, красавчик! — окликнула Сарабет. Ухватив мужчину за рукав, потащила на площадку для танцев. Горняк заухмылялся и начал распускать руки. Успокоив его несколькими приемами, Сарабет принялась отплясывать под музыку.
   Глядя на нее, Гилберт вспомнил, как Ли был когда-то влюблен в нее. Сарабет была красивой девушкой с простыми, даже грубоватыми манерами. Ли буквально сходил с ума. Мэри, ее мать, умерла. А Диггер и Ролли не замечали, что девушка положила глаз на сына Леви Тейбора… Вспомнилось, каким потрясенным вернулся однажды Ли после продолжительной прогулки в лесу и сказал, что Сарабет необузданнее мексиканского мустанга.
   Вспоминая о том времени, Гилберт немного загрустил. Они частенько ходили тогда на «Змеиную Скалу». Гилберт рассказывал Диггеру и Ролли о том, как надо искать выходы горных пород. Как производить пробы металлов, Ли и Сарабет в это время играли в лесу. Прошло столько лет. Диггер мертв, Ролли стоит одной ногой в могиле. Гилберт планирует открыть рудник, но не для того, чтобы добывать золото, а чтобы заполучить деньги вдовы доктора… Старина Ли живет, покорившись маме. А Сарабет теперь продает другим то, что раньше отдавала бесплатно любимому парню.
   — Да, времена изменились…
 
   После разговора Гилберта и Джулии на крыльце прошло два дня. Джулия проснулась от звона колокольчика. Кто-то настойчиво звонил в дверь хирургической. Это примчался мистер Чепмен. У миссис Чепмен начались схватки.
   Джулия оделась потеплее. Ночной весенний воздух был прохладен и влажен. Взяв с собой сумку, с которой всегда ходила на ночные вызовы и которая всегда была наготове, и медицинский саквояж Эдварда, она вышла на улицу.
   Мосси уже запряг в коляску Бискита. Лошадь мистера Чепмена привязал сзади. Спустя несколько минут после звонка они переезжали мост через Котонвуд Крик.
   — Я могу сказать, миссис Меткалф, что Вера плохо чувствовала себя весь вечер. Но ничего мне не говорила. Вы знаете Веру. Она приготовила обед, переделала всю домашнюю работу. А потом села и говорит: «Начинается, Отис. Пришло время!»
   Насколько Вера Чепмен была крупной полной женщиной, настолько Отис Чепмен — худощав и жилист. Обычно, он разговаривал очень мало. Но сегодня, казалось, не мог остановиться.
   — Я говорю: «Ты должна сказать мне, что делать». А она отвечает: «Все равно ты не сможешь ничем помочь. Какая разница?» — рассказывая, мистер Чепмен, взволнованно дергал себя за усы.
   — Ваша жена — здравомыслящая, рассудительная женщина, — успокоила Джулия и хлестнула Бискита, пустив его галопом.
   — Как вы думаете, все будет хорошо?
   — Думается, не должно возникнуть никаких осложнений, — Джулия знала по опыту, что все будущие отцы задают вопросы, на которые невозможно ответить определенно.
   — Ее так потрясла смерть наших девочек, что она чуть не умерла. И теперь все надежды возлагает на этого ребенка, хоть никогда не говорила, — мистер Чепмен замолчал, казалось, он борется с сомнениями, одолевающими его. — Откровенно говоря, мэм, я очень волнуюсь за нее. С ребенком все будет хорошо, я уверен. Но если я потеряю Веру… О, Боже, я сойду с ума!
   — Вы не должны так волноваться, мистер Чепмен, — сказала Джулия. — Положитесь на меня и на собственную жену.
   Как бы Джулия ни беспокоилась, ни тревожилась за очередную подопечную беременную женщину, когда приходило время принимать роды, всегда испытывала одни и те же чувства. И становилась возбужденной, нетерпеливой, была твердо уверена, что все сложится хорошо! Появление на свет крошечного существа — чудо. Бог устроил так, чтобы этот процесс проходил плавно и благополучно. А ее обязанность — состоит в том, чтобы проследить за родами и при необходимости помочь женщине.
   Коляска катилась по дороге, ведущей в Диллон. Холмы, на которые они поднимались, казались призрачными в бледном свете луны. Наконец, Бискит свернул на узкую колею по направлению к Даблтри Галч, где у мистера Чепмена был прииск на Виски Крик. Все казалось таинственным и прекрасным в морозном лунном свете. Холмы были одеты в бархатные одежды, по небу плыли невесомые облака, в просветах тускло мерцали звезды. Джулия слушала шелест молодых тополиных листочков и оживленный гомон реки, взбухшей от растаявшего в горах снега. Коляска покатилась быстрее, спускаясь по склону в Даблтри Галч.
   В такую ночь замечательно родиться. Весна несет с собой обновление, возрождение, начало новой жизни. Ребенок, родившийся весной, словно повторяет ритм природы.
   Когда они подъехали к хижине, Джулия стремительно спрыгнула с коляски, поручив Бискита заботам мистера Чепмена. Миссис Чепмен ждала ее в передней. Женщина сидела в кресле и гладила руками живот, словно утихомиривая беспокойство ребенка.
   — Я пробовала встать, — сказала Вера, — а ноги не слушаются!
   Женщина словно растеряла прежнюю непоколебимую уверенность. Лицо было бледным, встревоженным, даже чуточку испуганным. Волосы вспотели и прилипли ко лбу.
   — Сводят ноги? — спросила Джулия. — Они затекли?
   Миссис Чепмен кивнула.
   — Головка ребенка давит на шейку матки. Воды отошли?
   — Нет еще, — миссис Чепмен облизала пересохшие губы. — С девочками было гораздо легче…
   — Ну что ж, для разнообразия вам придется испытать нормальные схватки. Сейчас я помогу вам поудобнее лечь.
   Джулия подготовила кровать. Положила на матрас несколько покрывал и одеял, чтобы поверхность была твердой и ровной, потом разостлала клеенку, концы которой подоткнула под матрас. Сверху постелила чистую хлопчатобумажную простыню, затем еще одну клеенку. Поверх — простыню, сложенную вчетверо. Она помогла миссис Чепмен надеть чистую ночную сорочку и уложила роженицу на кровать.
   — На плите есть горячая вода и кофе, — сказала Вера. — Если хотите немного перекусить… — и не договорила, глухо застонав. Лицо исказилось гримасой боли.
   — Вы очень любезны, — поблагодарила Джулия, — но сейчас вам не следует заботиться обо мне.
   Приготовив раствор карболки, тщательно вымыла руки, потом, подняв колени роженицы, накрыла простыней.
   — Давайте посмотрим, что собирается делать ваш малыш.
   Во время осмотра миссис Чепмен была очень напряжена.
   — Все в порядке?
   — Да. Ребенок расположен замечательно.
   — Это долго продлится? Шейка матки еще не открылась.
   — Потерпите, — мягко уговаривала Джулия, доставая светоскоп. — Все замечательно.
   Миссис Чепмен облизала губы.
   — Хочется пить.
   — Сейчас принесу вам воды.
   Джулии было известно, что роды длятся часами. Она надеялась, что роженице удастся немного поспать в перерывах между схватками. Да и ей самой необходимо отдохнуть, чтобы быть в хорошей форме, когда придет время принимать новорожденного.
   Взяв с полки над кроватью кружку, она вышла на улицу. Ночь была прохладной.
   — Мистер Чепмен! — позвала она, хотелось успокоить, обнадежить мужчину, что все будет в порядке. Ободрить и попросить не отлучаться далеко и надолго.
   В ответ не услышала ни звука. Казалось, вокруг нет никого, ни единой души! Только доносилось издалека журчание реки. Слышался звон колокольчиков из загона, где паслись козы… Раздавался призывный вой койота. Ему ответил другой голос. Ночной ветер приносил терпковатый аромат можжевельника.
   Набрав из бочки ледяной воды, Джулия вернулась в дом. Мистер Чепмен перед уходом растопил обе плиты, в хижине было очень тепло.
   Через какое-то время схватки стали более частыми. Миссис Чепмен задыхалась от боли. Все тело взмокло от пота. Джулия перевернула женщину на бок, положила ей между коленями подушку. Принялась растирать спину роженице.
   — Куда делся Отис? — спросила миссис Чепмен.
   — Он на улице, — успокоила Джулия, сама себе задавая вопрос, куда мог пойти в такое время хозяин дома.
   — Так лучше. Он очень нервничает. И мне не хочется, чтобы он переживал.
   Джулии надо было попросить, чтобы мистер Чепмен принес какую-нибудь доску, положил ее в ногах миссис Чепмен. Чтобы она могла упираться, когда придется тужиться. Взяв с кухни лампу, она вышла. Под навесом, где были сложены дрова, отыскала подходящую доску. Высоко подняв лампу, обошла вокруг дома, оглядываясь по сторонам и окликая:
   — Мистер Чепмен? — Отиса не было видно нигде, только Бискит, привязанный к забору, глухо топал копытами, смутно белея в темноте…
   Вернувшись в дом, Джулия положила доску на кровать. Свернув полотенце в длину, закрепила его на спинке кровати, несколько раз сильно потянув за концы. Из передней принесла маленький столик, застелила его скатертью, разложила ножницы, шелковые нитки, частые полотенца и мягкую фланелевую пеленку для ребенка.
   Миссис Чепмен наблюдала за действиями Джулии закрывающимися от усталости глазами.
   — Мне хочется спать…
   — Сначала я взгляну, как наши дела, — озабоченно сказала Джулия. Она снова протерла руки раствором карболовой кислоты и осмотрела женщину. Шейка матки начала раскрываться. Поправив простыни, Джулия подала миссис Чепмен воды.
   — Я буду рядом.
   Несколько часов Джулия продремала в кресле, время от времени, поднимаясь, чтобы помочь роженице. За окнами забрезжил рассвет, когда у Веры отошли воды.