Страница:
живущих так, как я, не хотел бы от тебя освободиться? Ты вся построена из
великих крайностей. Ты играешь всеми людьми и никому не верна. Фортуна -
твой кассир. Непостоянная и изменчивая, как ты, она возвышает тиранов и
низлагает королей; она приносит славу одним и позор другим.Фортуна приносит
свои страдания, и мы ее не видим. Она касается на< своими руками, и мы ее не
чувствуем. Она попирает нас ногами, и мы о том не знаем. Она говорит нам на
ухо, и мы ее не слышим. Она, наконец, кричит, и мы не понимаем. А почему? -
Потому что мы не знаем ее путей вплоть до того дня, когда нищета нам ее
разоблачает. Ах! мой дорогой отец, - говорила она дальше, - все твои
старания будут напрасны. Самое худшее из несчастий - это быть счастливой.
Так оно и есть со мной. Была ли когда-нибудь знатная девушка доведена до
подобной крайности? Где мои редкие драгоценности, мои богатые платья, мои
пышные обеды, мои усердные слуги, мои многочисленные друзья, все мои суетные
удовольствия? Мои удовольствия изгнаны печалью, мои друзья удалились от
меня, став противниками, слуги разбежались, празднества превратились в пост,
богатые платья изодрались в лохмотья, мои драгоценности украшают моих
злейших врагов. Таким образом, при всяких обстоятельствах, наиболее
униженный находится в наилучшем положении. Спокойная бедность лучше
непрочных почестей. Раз господь бог предназначил мне эту жалкую жизнь, я
приучу свою душу к смирению и согласую свои чувства с постигшей меня
невзгодой. Проклятье тебе, звание знатной дамы! К чему оно, когда ты впал в
несчастье? Да, отныне мне нужно забыть о своем происхождении и своей родне.
Я больше не буду думать о родительском доме, где в моем распоряжении было
сколько угодно слуг. Теперь я сама научусь служить. Скромное имя Мэг будет
моим единственным именем. Господь бог поможет мне найти хорошее место, тем
более что я согласна на всякую службу, лишь только бы было мне что есть и
пить и во что одеться.
Не успела она произнести этих слов, как она увидала двух молодых
девушек, которые спешили на ярмарку. Они поздоровались с ней и спросили, не
идет ли и она также наниматься.
- Да, совершенно верно, - сказала она, - мой отец беден, я без места, а
мне сказали, что господа приходят нарочно на ярмарку нанимать прислугу.
- Правда, - сказали две девушки, - мы для этого и идем туда. Мы будем
очень рады, если вы пойдете вместе с нами.
- С удовольствием. Благодарю за приглашение. Я умоляю вас, мои милые
девушки, скажите мне, на какое место я годилась бы, так как мои родители, к
несчастью, ничему меня не обучили.
- Ну, что ж ты умеешь делать? Варить пиво, печь хлеб, изготовлять масло
и сыр, проворно жать?
- Ничего, ничего не умею, но я готова научиться чему угодно.
- Если бы ты могла прясть или чесать шерсть, ты нашла бы превосходное
место у какого-нибудь суконщика. Это самая лучшая служба, какую я только
знаю. Там живется хорошо и весело.
Маргарита начала плакать и сквозь слезы сказала:
- Увы, что мне делать! Никто меня ничему не обучил.
- Как так? Ты ничего не умеешь делать?
- Правда, - сказала она, - не умею ничего, что было бы кому-нибудь
полезно. Я умею читать и писать, шить, я довольно хорошо владею иглой и
недурно играю на лютне, но все это, я знаю, мне едва ли на что пригодится.
- Боже мой, - сказали они, - ты разбираешься в книгах! Мы еще никогда
не видали служанки, которая умела бы читать и писать. Если ты не умеешь даже
делать ничего другого, одно это, наверное, поможет тебе найти место, только
была бы ты хорошего поведения.
- Скажи-ка мне, раз ты такая ученая, не прочтешь ли ты мне вот это
любовное письмо, которое я получила; я носила его к одному из своих друзей,
но его не было дома. Я не знаю, что тут написано.
- Покажите мне, - сказала Маргарита, - я вам скажу.
Затем она прочла следующее:
О, Дженни, восторг, от любви умираю к тебе!
Сейчас я узнал, что уходишь ты с места.
Молю я, о, Дженни, о, дай ты мне знать,
Где нынче нам вечером встретиться можно.
Теперь не останусь я больше на службе,
Уйду я оттуда, томясь по тебе.
О, Дженни, о, Дженни, ну, как мне печально,
Что ты покидаешь соседство со мной!
Подметки сапог всех дотла изношу я,
Пока мне удастся тебя разыскать,
В противность фортуне, мышам всем и крысам,
Под общею крышей жить будем с тобой.
К тому, кто меня уважает,
На службу могу лишь пойти.
Так, милая Дженни, попомни
На рынке твой бедный "Осколок" найти.
- Ах, милый мальчик! - сказала Дженни. - Я думаю, что лучше его нет во
всем мире.
Другие девушки присоединились также к этому мнению.
- И, кроме того, он, несомненно, неглуп, - сказала одна из них. - Как
он хорошо подобрал рифмы в этом письме! Я теле хорошо заплачу, если ты мне
перепишешь его, чтобы я могла послать его моему милому другу.
- С удовольствием, - ответила Маргарита.
И когда они прибыли на ярмарку, они заняли место.
Через некоторое время явилась на ярмарку знатная дама Грэй из Глостера,
чтобы купить там разные вещи, и после того как она купила все, что ей было
нужно, она сказала своей соседке, что ей очень нужно для дома одну или две
лишних служанки.
- Пойдемте со мной, соседушка, - прибавила она, - и дайте мне свой
совет.
- С удовольствием, - сказала та, и когда они стали рассматривать и
внимательно оглядывать девушек, предлагавших свои услуги, они обратили
особенное внимание на Маргариту.
- Честное слово, - сказала госпожа Грэй, - вот очень подходящая
девушка, такая скромная и внушающая доверие.
- Правда, - сказала соседка, - я никогда не видала более
привлекательной.
Маргарита, видя, что ее сразу отметили среди других, так оробела, что
густой румянец покрыл ее бледные щеки. Госпожа Грэй, заметив это, подошла к
ней и спросила, не хочет ли она поступить к ней на службу. С глубоким
поклоном молодая девушка ответила очаровательным голосом, что это было
единственной целью ее присутствия здесь.
- Умеете вы прясть или чесать? - спросила госпожа Грэй.
- По правде сказать, сударыня, я мало в этом понимаю, но я очень хочу
научиться и я уверена, что при моем желании я сумею вам угодить.
- Какое жалованье вы желаете получать?
- Я полагаюсь на вашу совесть и на вашу доброту. Я не хочу большего,
чем я заслуживаю.
Когда госпожа Грэй спросила у нее, Откуда она, Маргарита заплакала и
сказала:
- Моя добрая госпожа, я родилась под дурной звездой в Шропшире. Мои
родители были бедны, и их несчастье усугублялось неудачами. Смерть, положив
конец их страданиям, подвергла меня всем жестокостям нашего тревожного
времени. Я продолжаю, своей собственной нищетой, трагедию, пережитую моими
родителями.
- Девушка, - сказала хозяйка, - исполняйте только свою работу и живите
в страхе божием, и вам нечего будет бояться суровостей судьбы.
Они отправились вместе домой к госпоже Грэй. Но едва только ее муж
увидал Маргариту, он спросил, где это его жена нашла такую служанку.
- На ярмарке, где нанимают прислугу, - сказала она.
- Ну, хорошо, - сказал он, - ты выбрала самое лучшее из того, что там
было, но я задаю себе вопрос: не лучше было бы немедленно уволить твою
прекрасную избранницу, хотя бы и нарушив твое обязательство?
- Почему такое? - спросила она. - Что ты хочешь этим сказать?
- Я хочу сказать, что она станет, как магнит, привлекать к себе сердца
всех моих людей, так что они все будут служить нам совсем необычным образом.
- Я надеюсь, - сказала госпожа Грэй, - что Маргарита будет достаточно
заботиться о своей собственной репутации, а также о благопристойности нашего
дома. Пусть она сама выпутывается, как знает.
- Твое имя Маргарита, - сказал хозяин. - Оно к тебе очень подходит,
потому что ты действительно перл, и притом прекрасного оттенка и редкой
красоты.
Его жена при этих словах изменила свое решение:
- Вот что, - воскликнула она, - так вот куда ветер дует! Вы начинаете
так любить вашу служанку? Оказывается, это вас нужно прежде всего оберегать.
Бог мне свидетель, что я, без сомнения, лучше сделала бы, если бы вместо
этого ангелочка выбрала какую-нибудь другую! Но слушайте, девушка. Собирайте
ваши пожитки. Я не хочу отогревать змею. Ну, уходите! Мне больше вы не
нужны. Служите, где вам угодно.
Маргарита, услышав эти слова, упала на колени и стала умолять:
- Моя добрая госпожа, не будьте жестоки и не прогоняйте меня сейчас!
Увы, если вы меня покинете, я не знаю, куда мне итти и что мне делать! О,
пусть моя красота, и притом уже увядающая, не лишит меня вашего
благоволения! Если бы только она могла вредить моей службе в вашем доме, я
раскроила бы лучше себе лицо ножом, уничтожила бы свою красоту как своего
самого жестокого врага!
Поток слез лишил ее возможности прибавить к сказанному еще хотя бы одно
слово. Госпожа Грэй не могла больше выдержать, а ее муж принужден был
покинуть комнату, так как он расплакался.
- Ну, Маргарита, - сказала госпожа Грэй, которая никак не могла даже и
подумать, что перед ней на коленях стояла девушка знатного происхождения, -
если ты будешь хорошо вести себя, я тебя оставлю, и ты приобретешь мое
расположение к себе, если ты мудро будешь властвовать собою.
Потом она отослала ее с тем, чтобы она приступила к исполнению своих
обязанностей. Грэй, придя ужинать, сказал:
- Неужели, женушка, ты настолько сомневаешься во мне, что чуть было не
рассчитала свою служанку?
- Я думаю. Нечего сказать, мудрый вы супруг, коли восхваляете красоту
служанки в ее присутствии!
- А вы, мудрая супруга, коли ревнуете без всякого основания!
И вот они пошли ужинать. Так как у Маргариты были лучшие манеры, чем у
остальных, она была назначена для службы за столом. Нужно вспомнить, что
Грэй никогда не бывал один за столом. Всегда у него бывали в гостях соседи.
Для них он всегда звал свою служанку: "Маргарита, иди сюда". Так как в доме
была другая девушка с тем же именем, однажды она ответила на этот призыв.
- Но это не вас, - сказал он, - я звал Маргариту с лилейными руками.
С тех пор всегда так и звали новую служанку.
Как его величество король послал за суконщиками, и о различных льготах,
которые он им дал.
Король Генрих, собираясь в поход во Францию против короля Людовика и
своего брата Роберта, герцога Нормандского, поручил правление государством в
свое отсутствие епископу салисбэрийскому. Это был человек очень мудрый и
очень ученый, и король высоко его ценил. В то же время король нашел нужным
призвать к себе главных суконщиков Англии. Они прибыли ко двору по приказу
короля; когда они были допущены к нему на аудиенцию, он так сказал им:
- Могущество короля зиждется на любви и верности его подданных, и с
наибольшей безопасностью управляет тот, кто ставит милосердие выше
справедливости. Тот, кого очень боятся, должен сам также бояться. Итак,
главы государства должны соблюдать два правила. Во-первых, так высоко
ставить интересы большинства, чтобы их поведение всегда согласовалось с
этими интересами. Во-вторых, не отдавать предпочтения какому-нибудь одному
классу в государстве из опасения, чтобы исключительное внимание к этому
классу не привело к окончательной гибели остальные. Так как я понял и, можно
сказать, видел своими собственными глазами, что вы, английские суконщики,
имеете немалое значение для народного богатства, я счел нужным узнать из
ваших собственных уст, имеется ли еще какая-нибудь льгота, которая могла бы
принести вам пользу, и нет ли еще каких-либо обстоятельств, приносящих вам
ущерб, которые следовало бы устранить. Сильное желание, испытываемое мною,
быть полезным вашему производству привело меня к этому шагу. Итак, говорите
смело, скажите, чего вы желаете в том или другом отношении, и я вас
удовлетворю.
Вслед за тем все упали на колени и умоляли господа бога сохранить его
величество. В то же время они попросили три дня сроку для ответа и получили
на это согласие. Потом они ушли.
После серьезного размышления суконщики решили просить у его величества
в качестве первой льготы о том, чтобы меры для измерения сукна были во всем
государстве совершенно точно одной и той же длины. К их великому ущербу у
каждого города до тех пор была своя мера, так что, было очень трудно о всем
этом помнить и составлять правильные счета. Второе обстоятельство, из-за
которого он терпели ущерб, было то, что покупатели не хотели принимать
обрезанных монет, хотя они были и из чистого серебра. Суконщики и другие
купцы, получавшие большие суммы серебра, иногда находили там много
обрезанных монет, которыми они никак не могли воспользоваться, так как эти
монеты не имели законного обращения. Таким образом они принуждены были
сохранять их у себя без всякой пользы и прибыли. Они просили издать закон
относительно хождения обрезанной монеты.
Третья жалоба была заявлена Ходжкинсом из Галифакса. Город Галифакс жил
исключительно производством сукна. Между тем, суконщики часто страдали от
краж, причем производимые ими ткани похищались во время их сушки бродягами и
другими подозрительными личностями. Не будет ли угодно его величеству
даровать городу Галифаксу право вешать без суда всякого, кто будет застигнут
на месте во время попытки кражи сукна?
Когда наступил день аудиенции, суконщики явились к королю и вручили ему
свою петицию в письменном виде. После того как его величество прочел ее, он
милостиво заявил, что он готов исполнить их просьбу. По поводу первого
пункта он приказал принести палку, смерил по ней точно длину своей руки, от
запястья до плеча, и передал эту мерку суконщикам, заявляя, что она получает
название "ярд" и что низкая другая единица длины не должна быть употребляема
в английском королевстве.
- Впредь будет дозволено, - сказал он, - А покупать и продавать ткани
только на "ярды", и кто станет обманывать моих подданных фальшивыми мерами,
не только должен будет заплатить штраф королю, но и подвергнется тюремному
заключению. Что же касается второго пункта, - прибавил он, - то, ввиду того,
что я скоро покину страну, я не могу вам дать большего удовлетворения, как
только издав постановление, гласящее в общих чертах: "Так как обрезанная
монета, вопреки закону, не принимается в уплату, то впредь до нового
распоряжения только обрезанная монета будет иметь законное обращение". Итак,
я сделаю распоряжение относительно того, чтобы монеты, находящиеся в
обращении в королевстве, были обрезаны, и таким образом вы будете
удовлетворены. Наконец, что касается третьего пункта, по поводу города
Галифакса, где бывают такие частые случаи похищения вашего сукна, так как
существующие законы недостаточны для обуздания воров, то, действительно,
необходимо изыскать более строгие наказания.
В этом месте Ходжкинс невежливо прервал короля и сказал на грубом
северном наречии:
- Честное слово, государь, клянусь чем угодно, чорт меня побери, ничем
их нельзя успокоить, как только повесив их за шею! Если им даже и глаза
выколоть, все равно они будут шататься по всей стране, распевая Лазаря,
нищенствуя и угрожая всем {Намек на ужас, который внушало всем тогда все
возраставшее бродяжничество безработных.}.
Король улыбнулся, слушая этого грубияна, и ответил:
- Успокойся, Ходжкинс, вы будете удовлетворены по всем пунктам. Хотя до
сих пор повешение еще не применялось в Англии, однако, принимая во внимание
то, что развращенное человечество становится с каждым днем все более и более
наглым, я не вижу ничего дурного в том, чтобы применять эту казнь к
похитителям сукна. Я предоставляю городу Галифаксу эту исключительную
привилегию, по которой каждый, кто будет захвачен при попытке кражи сукна на
месте преступления, будет повешен без всякого суда и следствия. Таким
образом, - сказал король, - я согласился на все, о чем вы меня просили. Если
вы найдете еще что-нибудь, что было бы вам полезно, то и на это также вы
получите согласие, так как я не хотел бы больше жить среди вас, если бы я
перестал заботиться об общественном благе.
На этом аудиенция окончилась. Король встал со своего трона, в то время
как суконщики на коленях молились о даровании ему победы и об его здравии и
выражали свою благодарность за его благоволение. Его величество, склоняясь к
ним, сказал, что по своем возвращении он снова их повидает, если то будет
угодно богу.
Как суконщики устроили большой банкет в гостинице Джаррета в честь двух
королевских сыновей, а именно: принца Вильяма и принца Ричарда. О
приключении, которое в то же время случилось с Кэсзбертом из Кэндаля.
Суконщики, покидая двор в радостном настроении духа по поводу своего
успеха, хвалили и прославляли великую мудрость и добродетель короля. Они
также восторгались его приветливостью, изяществом и простотой его манер, и
Ходжкинс клялся даже своим честным словом, что он предпочел бы иметь дело
скорее с его величеством, чем с любым мировым судьей {Мировой судья был
издавна личностью, возбуждавшей в Англии со стороны народа наибольшую
ненависть. Он представлял собой в глазах народа предрассудки и прерогативы
крупных земельных владельцев. Он именно преследовал с жестокой суровостью
браконьерство и бродяжничество.}.
- Да, - сказал Коль, - это очень обходительный и любезный принц. Я молю
господа бога, чтобы он подольше царствовал над нами.
- Аминь, - сказали другие.
- Но, - сказал Коль, - разве мы можем забыть, господа, необычайную
вежливость сыновей короля, этих двух милых принцев, которые всегда были
благосклонны к нашим просьбам? Следовало бы, мне кажется, оказать имя
какую-нибудь любезность, а не то нас могут обвинить в черной
неблагодарности. Итак, если вы находите это правильным, мы устроим им банкет
у нашего хозяина Джаррета, у которого имеются, как вы знаете, прекрасный дом
и большие удобные залы. Кроме того, это человек с хорошей репутацией и
хорошими манерами, вполне пригодный для того, чтобы принять у себя принца. В
довершение всего его жена - хорошая кухарка, так что, принимая все в
соображение, я не вижу лучшего места во всем Лондоне.
- Это верно, - сказал Сэттон, - и, если другие ничего не имеют против
этого, я также согласен.
Они все отвечали:
- Это нам обойдется не дороже сорока шиллингов на человека, и мы вернем
это на одной только обрезанной монете.
Придя, таким образом, к соглашению, они заказали банкет.
- Том Дув, твое дело - доставить музыку.
- А я, - сказал Коль, - приглашу несколько купцов с их женами.
- Решено, - сказал Грэй.
Тогда они позвали хозяина и хозяйку и сказали им о принятом ими
решении. Джаррет и его жена заявили, что они вполне охотно все возьмут на
себя, но хозяйка потребовала два дня сроку для того, чтобы привести в
порядок дом, и для других дел.
- Согласны, - сказали суконщики, - за это время мы пригласим наших
друзей и устроим все то, что нужно устроить.
Но Симон из Саусзэмтна напомнил хозяйке о том, чтобы она во всяком
случае приготовила достаточное количество жирного супа.
- Ну, конечно, - сказала она.
Само собой разумеется, Кэсзберт не забыл во время этих приготовлений
проявить свою склонность к хозяйке гостиницы Бузэма. Однажды, когда ее муж
наблюдал за уборкой сена, он нашел удобный случай ее навестить и так
приветствовал ее:
- Дорогая хозяйка, я разговаривал с вами слишком грубо в последний раз,
как я приезжал в Лондон. Я надеюсь, однако, что вы не были этим так
оскорблены, как о том можно было подумать со стороны.
- Грубо, мой милый Кэсзберт! - сказала она - Ты объявил себя моим
слугой! А раз это так, за что же бранить вас, если вы исполнили то, что я
вам приказала! Клянусь честью, я только улыбалась внутри себя, оставшись
наедине, вспоминая о том, как мило вы меня бранили.
- Теперь, теперь поцелуи возместят ругань; я терзаюсь при мысли о том,
что вишни твоих губ все это время глодал этот червь, твой муж.
- Мой муж! - сказала она. - Мои губы так же свободны, как и язык: один
- для того чтобы говорить что мне угодно, другие - для того чтобы целовать
кого я хочу. Кроме того, я хочу тебе сказать, Кэсзберт: у этого мужика так
пахнет изо рта, что не только целовать, но и смотреть-то на него не хочется.
Это такой безобразный скаред, такая скотина, что при одной мысли о нем
хочется плюнуть! Чорт бы его взял! Лучше бы мои друзья свезли меня на
кладбище в тот день, когда они провожали меня в церковь под венец.
Она замолчала, и слезы сожаления навернулись у ней на глаза.
- Что такое, моя милая хозяюшка? - сказал он. - Вы плачете! Сядьте
рядом со мной. Я спою тебе, моя красавица, один из мотивов деревенской
джиги, чтобы тебя развеселить.
- Правда? - сказала она.
- О, да, конечно.
- Честное слово, - сказала она, - если вы станете петь, я стану вам
подпевать.
- Пожалуйста, - сказал Кэсзберт, - я очень рад, что вы можете так легко
менять настроение. Начнем.
Myжчина. Уже давно я люблю эту прелестную девушку, не решаясь, однако,
ей признаться в том.
Женщина. Это значит, что ты просто дурак.
My жчина. Конечно, меня нужно больше всего за это бранить. Но я хочу
навсегда остаться, - транг-дилли-ду, транг-дилли, - твоим тайным
возлюбленнным и другом.
Женщина. Ты мой милый, нежный и преданный друг.
Мужчина. Но когда же я могу усладиться тобой, восторгом твоей нежной
любви?
Женщина. Как только ты найдешь удобный случай, чтобы устранить к тому
все препятствия.
My жчина. О-о ! Я крепко сожму тебя в объятиях, - транг-дилли-ду,
транг-дилли. И так я укрою тебя от всяких неприятных неожиданностей.
Женщина. Моего мужа нет дома. Ты это знаешь?
Myжчина. Но когда он вернется?
Женщина. Я, право, не могу этого сказать, долго ли он будет в
отсутствии, - транг-дилли-ду, транг-дилли, - будь уверен, что ты получишь
то, чего ты желаешь.
Мужчина. Ты моя прелестная подруга!
В то время как они так распевали, вдруг возвратился муж, спрятался в
уголке, все слышал и, крестясь обеими руками, сказал:
- Ужасное притворство! Чудовищное лицемерие! Так вот вы каковы! Вы
можете ругаться друг с другом и в то же время вместе распевать. Чорт возьми,
- сказал он, - я пока оставлю их в покое и посмотрю, до чего дойдет их
низость. Кошка не выслеживает так пристально мышь, как я буду следить за
ними.
Он пошел на кухню и спросил у жены, не пора ли обедать.
- Сейчас, - сказала она, - обед готов.
Вскоре вошли Ходжкинс и Мартин, которые тотчас пожелали увидать
Кэсзберта из Кэндаля. Им ответили, что он в своей комнате. Они его позвали и
пошли обедать, но пригласили своего хозяина и хозяйку сесть вместе с ними за
стол.
- Вы можете итти к ним, - сказала она. - Что касается меня, вы уж
извините меня, пожалуйста.
- Нет, моя женушка, ты тоже должна пойти и не ссориться со своими
посетителями.
- Это что еще? - сказала она. - Разве возможно выносить те грубые
выходки, которые позволил по отношению ко мне этот мужик с севера, когда он
был здесь в последний раз? Прости меня бог, я лучше встретилась - бы сейчас
с самим дьяволом, чем с ним. Идите же обедать с ними и оставьте меня в
покое. Клянусь жизнью, я не хочу встречаться с этим остолопом!
При этих словах ее муж удалился, ничего не сказав, но он продолжал
думать свою думу. Когда он вернулся к столу, гости приветствовали его:
- Садитесь, - сказали они ему. - Где же ваша супруга? Она не придет
разве с нами пообедать?
- Нет, - сказал он, - у этой дуры такой зуб против Кэсзберта, что она
дала клятву никогда больше его не видать.
- Неужели? - сказал тот. - Тогда мы с ней вполне согласны. Клянусь
головой моего отца, что если бы не моя к вам дружба, я никогда бы больше
здесь не появился!
- Я вам верю, - сказал старик Бузэм.
Так за разговорами прошел весь обед. Когда они встали из-за стола,
Мартин и Ходжкинс продолжали говорить о своих делах, а Кэсзберт взял Бузэма
за руку и сказал:
- Хозяин, я хочу поговорить с вашей женой. Я думал, что она уже
помирилась со мной, но так как она все еще сердится и обижена на меня, я
хочу посмотреть, что она мне скажет.
Затем он вышел в кухню и сказал:
- Да будет господь бог с вами, добрая хозяюшка!
- Тогда нужно вам уйти.
- Почему? - спросил тот.
- Потому что господь бог никогда не бывает там, где негодяи.
- Ну, уж и сокровище! - сказал он. - Если бы у меня была такая жена,
как вы, я поставил бы дьяволу вместо свечки ее изображение из сала.
Тогда она нахмурила брови и стала его поносить, говоря:
- Грубиян, зубы-то у тебя, как клыки у свиньи! Убирайся вон, болван, из
моей кухни, не то я сделаю тебе плешь как у монаха, обварив тебе голову
кипящей кашицей!
- Мне уйти? - сказал он. - О-о, тебе не нужно повторять этого два раза;
удивляюсь, как это у твоего мужа волосы дыбом не встают от твоих ужасных
манер!
Он вернулся в большую залу, сел рядом с Бузэмом и сказал ему:
- Жаль мне, дорогой хозяин, что вам, в вашем пожилом возрасте, который
требует спокойствия, приходится страдать от такой мегеры.
- О, да, помоги мне, господи, помоги мне, господи! - сказал старик и
направился к конюшне; жена вышла из кухни и стала целоваться с Кэсзбертом.
Час спустя старый хитрец приказал оседлать свою лошаденку, чтобы
отправиться в поля. Едва успел он выехать, как Кэсзберт и его хозяйка стали
вдруг такими добрыми друзьями, что немедленно исчезли в одном из чуланов и
заперли на ключ дверь за собой. Муж, который оставил человека следить за
ними, тотчас вернулся и потребовал чемодан, который находился как раз в том
великих крайностей. Ты играешь всеми людьми и никому не верна. Фортуна -
твой кассир. Непостоянная и изменчивая, как ты, она возвышает тиранов и
низлагает королей; она приносит славу одним и позор другим.Фортуна приносит
свои страдания, и мы ее не видим. Она касается на< своими руками, и мы ее не
чувствуем. Она попирает нас ногами, и мы о том не знаем. Она говорит нам на
ухо, и мы ее не слышим. Она, наконец, кричит, и мы не понимаем. А почему? -
Потому что мы не знаем ее путей вплоть до того дня, когда нищета нам ее
разоблачает. Ах! мой дорогой отец, - говорила она дальше, - все твои
старания будут напрасны. Самое худшее из несчастий - это быть счастливой.
Так оно и есть со мной. Была ли когда-нибудь знатная девушка доведена до
подобной крайности? Где мои редкие драгоценности, мои богатые платья, мои
пышные обеды, мои усердные слуги, мои многочисленные друзья, все мои суетные
удовольствия? Мои удовольствия изгнаны печалью, мои друзья удалились от
меня, став противниками, слуги разбежались, празднества превратились в пост,
богатые платья изодрались в лохмотья, мои драгоценности украшают моих
злейших врагов. Таким образом, при всяких обстоятельствах, наиболее
униженный находится в наилучшем положении. Спокойная бедность лучше
непрочных почестей. Раз господь бог предназначил мне эту жалкую жизнь, я
приучу свою душу к смирению и согласую свои чувства с постигшей меня
невзгодой. Проклятье тебе, звание знатной дамы! К чему оно, когда ты впал в
несчастье? Да, отныне мне нужно забыть о своем происхождении и своей родне.
Я больше не буду думать о родительском доме, где в моем распоряжении было
сколько угодно слуг. Теперь я сама научусь служить. Скромное имя Мэг будет
моим единственным именем. Господь бог поможет мне найти хорошее место, тем
более что я согласна на всякую службу, лишь только бы было мне что есть и
пить и во что одеться.
Не успела она произнести этих слов, как она увидала двух молодых
девушек, которые спешили на ярмарку. Они поздоровались с ней и спросили, не
идет ли и она также наниматься.
- Да, совершенно верно, - сказала она, - мой отец беден, я без места, а
мне сказали, что господа приходят нарочно на ярмарку нанимать прислугу.
- Правда, - сказали две девушки, - мы для этого и идем туда. Мы будем
очень рады, если вы пойдете вместе с нами.
- С удовольствием. Благодарю за приглашение. Я умоляю вас, мои милые
девушки, скажите мне, на какое место я годилась бы, так как мои родители, к
несчастью, ничему меня не обучили.
- Ну, что ж ты умеешь делать? Варить пиво, печь хлеб, изготовлять масло
и сыр, проворно жать?
- Ничего, ничего не умею, но я готова научиться чему угодно.
- Если бы ты могла прясть или чесать шерсть, ты нашла бы превосходное
место у какого-нибудь суконщика. Это самая лучшая служба, какую я только
знаю. Там живется хорошо и весело.
Маргарита начала плакать и сквозь слезы сказала:
- Увы, что мне делать! Никто меня ничему не обучил.
- Как так? Ты ничего не умеешь делать?
- Правда, - сказала она, - не умею ничего, что было бы кому-нибудь
полезно. Я умею читать и писать, шить, я довольно хорошо владею иглой и
недурно играю на лютне, но все это, я знаю, мне едва ли на что пригодится.
- Боже мой, - сказали они, - ты разбираешься в книгах! Мы еще никогда
не видали служанки, которая умела бы читать и писать. Если ты не умеешь даже
делать ничего другого, одно это, наверное, поможет тебе найти место, только
была бы ты хорошего поведения.
- Скажи-ка мне, раз ты такая ученая, не прочтешь ли ты мне вот это
любовное письмо, которое я получила; я носила его к одному из своих друзей,
но его не было дома. Я не знаю, что тут написано.
- Покажите мне, - сказала Маргарита, - я вам скажу.
Затем она прочла следующее:
О, Дженни, восторг, от любви умираю к тебе!
Сейчас я узнал, что уходишь ты с места.
Молю я, о, Дженни, о, дай ты мне знать,
Где нынче нам вечером встретиться можно.
Теперь не останусь я больше на службе,
Уйду я оттуда, томясь по тебе.
О, Дженни, о, Дженни, ну, как мне печально,
Что ты покидаешь соседство со мной!
Подметки сапог всех дотла изношу я,
Пока мне удастся тебя разыскать,
В противность фортуне, мышам всем и крысам,
Под общею крышей жить будем с тобой.
К тому, кто меня уважает,
На службу могу лишь пойти.
Так, милая Дженни, попомни
На рынке твой бедный "Осколок" найти.
- Ах, милый мальчик! - сказала Дженни. - Я думаю, что лучше его нет во
всем мире.
Другие девушки присоединились также к этому мнению.
- И, кроме того, он, несомненно, неглуп, - сказала одна из них. - Как
он хорошо подобрал рифмы в этом письме! Я теле хорошо заплачу, если ты мне
перепишешь его, чтобы я могла послать его моему милому другу.
- С удовольствием, - ответила Маргарита.
И когда они прибыли на ярмарку, они заняли место.
Через некоторое время явилась на ярмарку знатная дама Грэй из Глостера,
чтобы купить там разные вещи, и после того как она купила все, что ей было
нужно, она сказала своей соседке, что ей очень нужно для дома одну или две
лишних служанки.
- Пойдемте со мной, соседушка, - прибавила она, - и дайте мне свой
совет.
- С удовольствием, - сказала та, и когда они стали рассматривать и
внимательно оглядывать девушек, предлагавших свои услуги, они обратили
особенное внимание на Маргариту.
- Честное слово, - сказала госпожа Грэй, - вот очень подходящая
девушка, такая скромная и внушающая доверие.
- Правда, - сказала соседка, - я никогда не видала более
привлекательной.
Маргарита, видя, что ее сразу отметили среди других, так оробела, что
густой румянец покрыл ее бледные щеки. Госпожа Грэй, заметив это, подошла к
ней и спросила, не хочет ли она поступить к ней на службу. С глубоким
поклоном молодая девушка ответила очаровательным голосом, что это было
единственной целью ее присутствия здесь.
- Умеете вы прясть или чесать? - спросила госпожа Грэй.
- По правде сказать, сударыня, я мало в этом понимаю, но я очень хочу
научиться и я уверена, что при моем желании я сумею вам угодить.
- Какое жалованье вы желаете получать?
- Я полагаюсь на вашу совесть и на вашу доброту. Я не хочу большего,
чем я заслуживаю.
Когда госпожа Грэй спросила у нее, Откуда она, Маргарита заплакала и
сказала:
- Моя добрая госпожа, я родилась под дурной звездой в Шропшире. Мои
родители были бедны, и их несчастье усугублялось неудачами. Смерть, положив
конец их страданиям, подвергла меня всем жестокостям нашего тревожного
времени. Я продолжаю, своей собственной нищетой, трагедию, пережитую моими
родителями.
- Девушка, - сказала хозяйка, - исполняйте только свою работу и живите
в страхе божием, и вам нечего будет бояться суровостей судьбы.
Они отправились вместе домой к госпоже Грэй. Но едва только ее муж
увидал Маргариту, он спросил, где это его жена нашла такую служанку.
- На ярмарке, где нанимают прислугу, - сказала она.
- Ну, хорошо, - сказал он, - ты выбрала самое лучшее из того, что там
было, но я задаю себе вопрос: не лучше было бы немедленно уволить твою
прекрасную избранницу, хотя бы и нарушив твое обязательство?
- Почему такое? - спросила она. - Что ты хочешь этим сказать?
- Я хочу сказать, что она станет, как магнит, привлекать к себе сердца
всех моих людей, так что они все будут служить нам совсем необычным образом.
- Я надеюсь, - сказала госпожа Грэй, - что Маргарита будет достаточно
заботиться о своей собственной репутации, а также о благопристойности нашего
дома. Пусть она сама выпутывается, как знает.
- Твое имя Маргарита, - сказал хозяин. - Оно к тебе очень подходит,
потому что ты действительно перл, и притом прекрасного оттенка и редкой
красоты.
Его жена при этих словах изменила свое решение:
- Вот что, - воскликнула она, - так вот куда ветер дует! Вы начинаете
так любить вашу служанку? Оказывается, это вас нужно прежде всего оберегать.
Бог мне свидетель, что я, без сомнения, лучше сделала бы, если бы вместо
этого ангелочка выбрала какую-нибудь другую! Но слушайте, девушка. Собирайте
ваши пожитки. Я не хочу отогревать змею. Ну, уходите! Мне больше вы не
нужны. Служите, где вам угодно.
Маргарита, услышав эти слова, упала на колени и стала умолять:
- Моя добрая госпожа, не будьте жестоки и не прогоняйте меня сейчас!
Увы, если вы меня покинете, я не знаю, куда мне итти и что мне делать! О,
пусть моя красота, и притом уже увядающая, не лишит меня вашего
благоволения! Если бы только она могла вредить моей службе в вашем доме, я
раскроила бы лучше себе лицо ножом, уничтожила бы свою красоту как своего
самого жестокого врага!
Поток слез лишил ее возможности прибавить к сказанному еще хотя бы одно
слово. Госпожа Грэй не могла больше выдержать, а ее муж принужден был
покинуть комнату, так как он расплакался.
- Ну, Маргарита, - сказала госпожа Грэй, которая никак не могла даже и
подумать, что перед ней на коленях стояла девушка знатного происхождения, -
если ты будешь хорошо вести себя, я тебя оставлю, и ты приобретешь мое
расположение к себе, если ты мудро будешь властвовать собою.
Потом она отослала ее с тем, чтобы она приступила к исполнению своих
обязанностей. Грэй, придя ужинать, сказал:
- Неужели, женушка, ты настолько сомневаешься во мне, что чуть было не
рассчитала свою служанку?
- Я думаю. Нечего сказать, мудрый вы супруг, коли восхваляете красоту
служанки в ее присутствии!
- А вы, мудрая супруга, коли ревнуете без всякого основания!
И вот они пошли ужинать. Так как у Маргариты были лучшие манеры, чем у
остальных, она была назначена для службы за столом. Нужно вспомнить, что
Грэй никогда не бывал один за столом. Всегда у него бывали в гостях соседи.
Для них он всегда звал свою служанку: "Маргарита, иди сюда". Так как в доме
была другая девушка с тем же именем, однажды она ответила на этот призыв.
- Но это не вас, - сказал он, - я звал Маргариту с лилейными руками.
С тех пор всегда так и звали новую служанку.
Как его величество король послал за суконщиками, и о различных льготах,
которые он им дал.
Король Генрих, собираясь в поход во Францию против короля Людовика и
своего брата Роберта, герцога Нормандского, поручил правление государством в
свое отсутствие епископу салисбэрийскому. Это был человек очень мудрый и
очень ученый, и король высоко его ценил. В то же время король нашел нужным
призвать к себе главных суконщиков Англии. Они прибыли ко двору по приказу
короля; когда они были допущены к нему на аудиенцию, он так сказал им:
- Могущество короля зиждется на любви и верности его подданных, и с
наибольшей безопасностью управляет тот, кто ставит милосердие выше
справедливости. Тот, кого очень боятся, должен сам также бояться. Итак,
главы государства должны соблюдать два правила. Во-первых, так высоко
ставить интересы большинства, чтобы их поведение всегда согласовалось с
этими интересами. Во-вторых, не отдавать предпочтения какому-нибудь одному
классу в государстве из опасения, чтобы исключительное внимание к этому
классу не привело к окончательной гибели остальные. Так как я понял и, можно
сказать, видел своими собственными глазами, что вы, английские суконщики,
имеете немалое значение для народного богатства, я счел нужным узнать из
ваших собственных уст, имеется ли еще какая-нибудь льгота, которая могла бы
принести вам пользу, и нет ли еще каких-либо обстоятельств, приносящих вам
ущерб, которые следовало бы устранить. Сильное желание, испытываемое мною,
быть полезным вашему производству привело меня к этому шагу. Итак, говорите
смело, скажите, чего вы желаете в том или другом отношении, и я вас
удовлетворю.
Вслед за тем все упали на колени и умоляли господа бога сохранить его
величество. В то же время они попросили три дня сроку для ответа и получили
на это согласие. Потом они ушли.
После серьезного размышления суконщики решили просить у его величества
в качестве первой льготы о том, чтобы меры для измерения сукна были во всем
государстве совершенно точно одной и той же длины. К их великому ущербу у
каждого города до тех пор была своя мера, так что, было очень трудно о всем
этом помнить и составлять правильные счета. Второе обстоятельство, из-за
которого он терпели ущерб, было то, что покупатели не хотели принимать
обрезанных монет, хотя они были и из чистого серебра. Суконщики и другие
купцы, получавшие большие суммы серебра, иногда находили там много
обрезанных монет, которыми они никак не могли воспользоваться, так как эти
монеты не имели законного обращения. Таким образом они принуждены были
сохранять их у себя без всякой пользы и прибыли. Они просили издать закон
относительно хождения обрезанной монеты.
Третья жалоба была заявлена Ходжкинсом из Галифакса. Город Галифакс жил
исключительно производством сукна. Между тем, суконщики часто страдали от
краж, причем производимые ими ткани похищались во время их сушки бродягами и
другими подозрительными личностями. Не будет ли угодно его величеству
даровать городу Галифаксу право вешать без суда всякого, кто будет застигнут
на месте во время попытки кражи сукна?
Когда наступил день аудиенции, суконщики явились к королю и вручили ему
свою петицию в письменном виде. После того как его величество прочел ее, он
милостиво заявил, что он готов исполнить их просьбу. По поводу первого
пункта он приказал принести палку, смерил по ней точно длину своей руки, от
запястья до плеча, и передал эту мерку суконщикам, заявляя, что она получает
название "ярд" и что низкая другая единица длины не должна быть употребляема
в английском королевстве.
- Впредь будет дозволено, - сказал он, - А покупать и продавать ткани
только на "ярды", и кто станет обманывать моих подданных фальшивыми мерами,
не только должен будет заплатить штраф королю, но и подвергнется тюремному
заключению. Что же касается второго пункта, - прибавил он, - то, ввиду того,
что я скоро покину страну, я не могу вам дать большего удовлетворения, как
только издав постановление, гласящее в общих чертах: "Так как обрезанная
монета, вопреки закону, не принимается в уплату, то впредь до нового
распоряжения только обрезанная монета будет иметь законное обращение". Итак,
я сделаю распоряжение относительно того, чтобы монеты, находящиеся в
обращении в королевстве, были обрезаны, и таким образом вы будете
удовлетворены. Наконец, что касается третьего пункта, по поводу города
Галифакса, где бывают такие частые случаи похищения вашего сукна, так как
существующие законы недостаточны для обуздания воров, то, действительно,
необходимо изыскать более строгие наказания.
В этом месте Ходжкинс невежливо прервал короля и сказал на грубом
северном наречии:
- Честное слово, государь, клянусь чем угодно, чорт меня побери, ничем
их нельзя успокоить, как только повесив их за шею! Если им даже и глаза
выколоть, все равно они будут шататься по всей стране, распевая Лазаря,
нищенствуя и угрожая всем {Намек на ужас, который внушало всем тогда все
возраставшее бродяжничество безработных.}.
Король улыбнулся, слушая этого грубияна, и ответил:
- Успокойся, Ходжкинс, вы будете удовлетворены по всем пунктам. Хотя до
сих пор повешение еще не применялось в Англии, однако, принимая во внимание
то, что развращенное человечество становится с каждым днем все более и более
наглым, я не вижу ничего дурного в том, чтобы применять эту казнь к
похитителям сукна. Я предоставляю городу Галифаксу эту исключительную
привилегию, по которой каждый, кто будет захвачен при попытке кражи сукна на
месте преступления, будет повешен без всякого суда и следствия. Таким
образом, - сказал король, - я согласился на все, о чем вы меня просили. Если
вы найдете еще что-нибудь, что было бы вам полезно, то и на это также вы
получите согласие, так как я не хотел бы больше жить среди вас, если бы я
перестал заботиться об общественном благе.
На этом аудиенция окончилась. Король встал со своего трона, в то время
как суконщики на коленях молились о даровании ему победы и об его здравии и
выражали свою благодарность за его благоволение. Его величество, склоняясь к
ним, сказал, что по своем возвращении он снова их повидает, если то будет
угодно богу.
Как суконщики устроили большой банкет в гостинице Джаррета в честь двух
королевских сыновей, а именно: принца Вильяма и принца Ричарда. О
приключении, которое в то же время случилось с Кэсзбертом из Кэндаля.
Суконщики, покидая двор в радостном настроении духа по поводу своего
успеха, хвалили и прославляли великую мудрость и добродетель короля. Они
также восторгались его приветливостью, изяществом и простотой его манер, и
Ходжкинс клялся даже своим честным словом, что он предпочел бы иметь дело
скорее с его величеством, чем с любым мировым судьей {Мировой судья был
издавна личностью, возбуждавшей в Англии со стороны народа наибольшую
ненависть. Он представлял собой в глазах народа предрассудки и прерогативы
крупных земельных владельцев. Он именно преследовал с жестокой суровостью
браконьерство и бродяжничество.}.
- Да, - сказал Коль, - это очень обходительный и любезный принц. Я молю
господа бога, чтобы он подольше царствовал над нами.
- Аминь, - сказали другие.
- Но, - сказал Коль, - разве мы можем забыть, господа, необычайную
вежливость сыновей короля, этих двух милых принцев, которые всегда были
благосклонны к нашим просьбам? Следовало бы, мне кажется, оказать имя
какую-нибудь любезность, а не то нас могут обвинить в черной
неблагодарности. Итак, если вы находите это правильным, мы устроим им банкет
у нашего хозяина Джаррета, у которого имеются, как вы знаете, прекрасный дом
и большие удобные залы. Кроме того, это человек с хорошей репутацией и
хорошими манерами, вполне пригодный для того, чтобы принять у себя принца. В
довершение всего его жена - хорошая кухарка, так что, принимая все в
соображение, я не вижу лучшего места во всем Лондоне.
- Это верно, - сказал Сэттон, - и, если другие ничего не имеют против
этого, я также согласен.
Они все отвечали:
- Это нам обойдется не дороже сорока шиллингов на человека, и мы вернем
это на одной только обрезанной монете.
Придя, таким образом, к соглашению, они заказали банкет.
- Том Дув, твое дело - доставить музыку.
- А я, - сказал Коль, - приглашу несколько купцов с их женами.
- Решено, - сказал Грэй.
Тогда они позвали хозяина и хозяйку и сказали им о принятом ими
решении. Джаррет и его жена заявили, что они вполне охотно все возьмут на
себя, но хозяйка потребовала два дня сроку для того, чтобы привести в
порядок дом, и для других дел.
- Согласны, - сказали суконщики, - за это время мы пригласим наших
друзей и устроим все то, что нужно устроить.
Но Симон из Саусзэмтна напомнил хозяйке о том, чтобы она во всяком
случае приготовила достаточное количество жирного супа.
- Ну, конечно, - сказала она.
Само собой разумеется, Кэсзберт не забыл во время этих приготовлений
проявить свою склонность к хозяйке гостиницы Бузэма. Однажды, когда ее муж
наблюдал за уборкой сена, он нашел удобный случай ее навестить и так
приветствовал ее:
- Дорогая хозяйка, я разговаривал с вами слишком грубо в последний раз,
как я приезжал в Лондон. Я надеюсь, однако, что вы не были этим так
оскорблены, как о том можно было подумать со стороны.
- Грубо, мой милый Кэсзберт! - сказала она - Ты объявил себя моим
слугой! А раз это так, за что же бранить вас, если вы исполнили то, что я
вам приказала! Клянусь честью, я только улыбалась внутри себя, оставшись
наедине, вспоминая о том, как мило вы меня бранили.
- Теперь, теперь поцелуи возместят ругань; я терзаюсь при мысли о том,
что вишни твоих губ все это время глодал этот червь, твой муж.
- Мой муж! - сказала она. - Мои губы так же свободны, как и язык: один
- для того чтобы говорить что мне угодно, другие - для того чтобы целовать
кого я хочу. Кроме того, я хочу тебе сказать, Кэсзберт: у этого мужика так
пахнет изо рта, что не только целовать, но и смотреть-то на него не хочется.
Это такой безобразный скаред, такая скотина, что при одной мысли о нем
хочется плюнуть! Чорт бы его взял! Лучше бы мои друзья свезли меня на
кладбище в тот день, когда они провожали меня в церковь под венец.
Она замолчала, и слезы сожаления навернулись у ней на глаза.
- Что такое, моя милая хозяюшка? - сказал он. - Вы плачете! Сядьте
рядом со мной. Я спою тебе, моя красавица, один из мотивов деревенской
джиги, чтобы тебя развеселить.
- Правда? - сказала она.
- О, да, конечно.
- Честное слово, - сказала она, - если вы станете петь, я стану вам
подпевать.
- Пожалуйста, - сказал Кэсзберт, - я очень рад, что вы можете так легко
менять настроение. Начнем.
Myжчина. Уже давно я люблю эту прелестную девушку, не решаясь, однако,
ей признаться в том.
Женщина. Это значит, что ты просто дурак.
My жчина. Конечно, меня нужно больше всего за это бранить. Но я хочу
навсегда остаться, - транг-дилли-ду, транг-дилли, - твоим тайным
возлюбленнным и другом.
Женщина. Ты мой милый, нежный и преданный друг.
Мужчина. Но когда же я могу усладиться тобой, восторгом твоей нежной
любви?
Женщина. Как только ты найдешь удобный случай, чтобы устранить к тому
все препятствия.
My жчина. О-о ! Я крепко сожму тебя в объятиях, - транг-дилли-ду,
транг-дилли. И так я укрою тебя от всяких неприятных неожиданностей.
Женщина. Моего мужа нет дома. Ты это знаешь?
Myжчина. Но когда он вернется?
Женщина. Я, право, не могу этого сказать, долго ли он будет в
отсутствии, - транг-дилли-ду, транг-дилли, - будь уверен, что ты получишь
то, чего ты желаешь.
Мужчина. Ты моя прелестная подруга!
В то время как они так распевали, вдруг возвратился муж, спрятался в
уголке, все слышал и, крестясь обеими руками, сказал:
- Ужасное притворство! Чудовищное лицемерие! Так вот вы каковы! Вы
можете ругаться друг с другом и в то же время вместе распевать. Чорт возьми,
- сказал он, - я пока оставлю их в покое и посмотрю, до чего дойдет их
низость. Кошка не выслеживает так пристально мышь, как я буду следить за
ними.
Он пошел на кухню и спросил у жены, не пора ли обедать.
- Сейчас, - сказала она, - обед готов.
Вскоре вошли Ходжкинс и Мартин, которые тотчас пожелали увидать
Кэсзберта из Кэндаля. Им ответили, что он в своей комнате. Они его позвали и
пошли обедать, но пригласили своего хозяина и хозяйку сесть вместе с ними за
стол.
- Вы можете итти к ним, - сказала она. - Что касается меня, вы уж
извините меня, пожалуйста.
- Нет, моя женушка, ты тоже должна пойти и не ссориться со своими
посетителями.
- Это что еще? - сказала она. - Разве возможно выносить те грубые
выходки, которые позволил по отношению ко мне этот мужик с севера, когда он
был здесь в последний раз? Прости меня бог, я лучше встретилась - бы сейчас
с самим дьяволом, чем с ним. Идите же обедать с ними и оставьте меня в
покое. Клянусь жизнью, я не хочу встречаться с этим остолопом!
При этих словах ее муж удалился, ничего не сказав, но он продолжал
думать свою думу. Когда он вернулся к столу, гости приветствовали его:
- Садитесь, - сказали они ему. - Где же ваша супруга? Она не придет
разве с нами пообедать?
- Нет, - сказал он, - у этой дуры такой зуб против Кэсзберта, что она
дала клятву никогда больше его не видать.
- Неужели? - сказал тот. - Тогда мы с ней вполне согласны. Клянусь
головой моего отца, что если бы не моя к вам дружба, я никогда бы больше
здесь не появился!
- Я вам верю, - сказал старик Бузэм.
Так за разговорами прошел весь обед. Когда они встали из-за стола,
Мартин и Ходжкинс продолжали говорить о своих делах, а Кэсзберт взял Бузэма
за руку и сказал:
- Хозяин, я хочу поговорить с вашей женой. Я думал, что она уже
помирилась со мной, но так как она все еще сердится и обижена на меня, я
хочу посмотреть, что она мне скажет.
Затем он вышел в кухню и сказал:
- Да будет господь бог с вами, добрая хозяюшка!
- Тогда нужно вам уйти.
- Почему? - спросил тот.
- Потому что господь бог никогда не бывает там, где негодяи.
- Ну, уж и сокровище! - сказал он. - Если бы у меня была такая жена,
как вы, я поставил бы дьяволу вместо свечки ее изображение из сала.
Тогда она нахмурила брови и стала его поносить, говоря:
- Грубиян, зубы-то у тебя, как клыки у свиньи! Убирайся вон, болван, из
моей кухни, не то я сделаю тебе плешь как у монаха, обварив тебе голову
кипящей кашицей!
- Мне уйти? - сказал он. - О-о, тебе не нужно повторять этого два раза;
удивляюсь, как это у твоего мужа волосы дыбом не встают от твоих ужасных
манер!
Он вернулся в большую залу, сел рядом с Бузэмом и сказал ему:
- Жаль мне, дорогой хозяин, что вам, в вашем пожилом возрасте, который
требует спокойствия, приходится страдать от такой мегеры.
- О, да, помоги мне, господи, помоги мне, господи! - сказал старик и
направился к конюшне; жена вышла из кухни и стала целоваться с Кэсзбертом.
Час спустя старый хитрец приказал оседлать свою лошаденку, чтобы
отправиться в поля. Едва успел он выехать, как Кэсзберт и его хозяйка стали
вдруг такими добрыми друзьями, что немедленно исчезли в одном из чуланов и
заперли на ключ дверь за собой. Муж, который оставил человека следить за
ними, тотчас вернулся и потребовал чемодан, который находился как раз в том