Страница:
аббатства, чтобы показать свою преданность господу богу, укрепить
христианскую религию и подвигнуть своих преемников на деяния такого же рода.
Точно так же внутри города, впоследствии, он приказал воздвигнуть красивый и
большой замок, где он часто имел пребывание вместе со своим двором. Там
именно он чаще всего пребывал в последние годы своей жизни, и он повторял
суконщикам, что он считал их такими хорошими своими подданными, что он хотел
быть их соседом и жить среди них.
После празднеств в Рэдинге его величество король продолжал свои
посещения городов западной области, объехав все ее графства. Он расцветал от
удовольствия, видя, как старательно все эти честные труженики преданы своему
делу. Когда он прибыл в Салисбэри, епископ с радостью принял его и проводил
его торжественно в свой дворец.
Там суконщик Сэттон преподнес его величеству кусок сукна, такого
искусного ткачества, так хорошо отделанного и в то же время такого
прелестного цвета, что король удостоил его высокой похвалы. Он так ценил это
сукно, говорят, что сделал из него себе одежду для открытия парламента,
который тогда впервые собрался в Англии. Этот первый парламент был почтен
присутствием короля в этой одежде. В воспоминание об этом подарке он оказал
впоследствии Сэттону много королевских милостей. Симон из Саусзэмтна, видя,
что король не остановился в его городе, прибыл с своей женой и со своими
рабочими в Салисбэри. К тому дню, когда король должен был покинуть этот
город, Симон приказал спланировать на вершине холма, господствующего над
Салисбэри, прелестный боскет из белых и красных роз, причем было сделано
так, что ниоткуда нельзя было заметить его остова. Внутри него находилась
молодая девушка, разодетая, как королева, и окруженная очаровательной свитой
придворных дам. Когда король приблизился, они преподнесли ему гирлянду из
цветов и оказали ему те же почести, какие римские дамы оказывали
победоносным императорам. Король был очарован. Чтобы передать ему прощальный
привет от округа, они сопровождали его часть пути по равнине под звуки
нескольких прелестных музыкальных инструментов. Когда его величество узнал,
что все это было сделано на средства одного суконщика, он сказал, что он
получил больше почестей от этого одного цеха, чем от простонародья всей
страны. Оттуда он отправился в Экзитер, щедро наградив этих молодых девушек.
Томас Дув и его сотоварищи, предвидя это посещение, заказали несколько
спектаклей. В одном из них изображался император Август Цезарь, отдающий
приказ после римского нашествия о том, чтобы их город, называвшийся до того
"Иска", принял имя Августа. Позже он стал называться "Экзитер". Там его
величество чествовали по-королевски в течение целой недели, всецело за счет
суконщиков. Но было бы слишком долго рассказывать о развлечениях и
спектаклях, которые они устраивали для короля и его свиты, и я опускаю это
из опасения наскучить вам.
Затем его величество, продолжая свой путь вдоль берега, прибыл в
Глостер, древний город, построенный бретонским королем Глоэ, который и дал
ему свое имя Глоэ-стер. Там его величество был принят суконщиком Грэем,
который считал себя происходящим из старинной фамилии Грэев, основатель
которой жил в древнем и славном замке крепости Рисзин.
Король, сопровождаемый своим братом Робертом, который тем не менее
продолжал оставаться пленником и в этот момент, был принят необычайно пышно.
Так как король выразил желание увидеть чесальщиц и прядильщиц за работой,
они немедленно были привлечены к исполнению своих обязанностей. Среди них
была прекрасная Маргарита с белоснежными руками, великолепная красота
которой овладела глазами влюбленного герцога и произвела такое впечатление
на его сердце, что с тех пор он не мог уже больше ее забыть. Его страсть
была так неистово возбуждена, что с тех пор он не мог нигде найти себе покоя
до того времени, пока не выразил письменно своих впечатлений, - но мы к
этому вернемся дальше.
Уезжая, король сказал, что для того, чтобы доставить удовольствие
населению Экзитера, его брат впредь будет их графом, и Роберт был,
действительно, первым графом Экзитера.
Оттуда его величество отправился в Вустер, где Вильям Фитцаллен
приготовил все, что было необходимо для наиболее почетного его приема. Так
как он сам был высокого происхождения, то ему нечего было учиться тому, как
принимать его величество. А он происходил из славной фамилии, владения
которой окружали город Освэстри, и это его предки окружили город стенами.
Хотя судьба была сурова к некоторым членам этой фамилии, так что их
дети принуждены были стать ремесленниками и не иметь иных владений, кроме
своих собственных рук, однако бог восстановил счастье этого Фитцаллена,
даровав ему большие богатства и славное потомство. Действительно, один из
его сыновей, Генри, крестник короля, стал мэром Лондона, первым по
установлении этой должности, и его сын Роджер был вторым.
Спектакли, которые были поставлены для короля во время его пребывания в
Вустере, были многочисленны и чудесны. Нигде он не испытал большего
удовольствия. Поэтому, уезжая, он высказал свою крайнюю признательность.
Увидав, таким образом, все свои лучшие города западной области и
посетив во время своего путешествия всех суконщиков, он вернулся в Лондон к
великому удовлетворению городских коммун.
Как Ходжкинс из Галифакса явился ко двору и жаловался королю на то, что его
привилегия не может быть использована: когда был пойман вор сукна,
оказалось невозможным найти палача для того, чтобы его повесить; как была
изобретена одним монахом машина для отрезания голов.
Когда Ходжкинс получил привилегию для города Галифакса вешать
незамедлительно, без суда воров, которые будут красть сукно ночью, ткачи
города были очень этим довольны; они воображали, что теперь их товар будет в
полной безопасности с вечера до утра, так что не будет надобности его
охранять. Таким образом, вместо того, чтобы оставить на их постах ночных
сторожей, которых город нанимал для охраны сукна, муниципалитет их уволил.
Предполагали, что даже самые отчаянные мошенники, узнав о том, что они
должны быть повешены в случае, если будут пойманы с поличным, ни за что не
решатся на подобное преступление. Действительно, когда по всей стране
распространился слух о том, что люди, виновные в таком воровстве, должны
быть немедленно повешены, большинство мошенников на некоторое время
отказалось от такого рода хищений.
Однако в те времена существовал знаменитый разбойник по имени Уоллис,
которого на севере прозвали могущественным Уоллисом за его мужество и
предприимчивость. Будучи очень опытным в подобного рода кражах и прослышав о
привилегии, недавно полученной Галифаксом, а точно так же об относительной
безопасности для совершения краж в этом городе, он заявил, что он был бы
непрочь рискнуть разок своей жизнью за несколько тюков хорошего сукна с
севера. И вот он отправился к двум своим товарищам и предложил им принять
участие в предприятии.
- Если, - сказал он, - вы рискнете в этом деле своими башками, то вы
получите также соответствующую часть всей нашей добычи.
После долгих рассуждений те согласились. Однажды они явились поздно
ночью к кузнецу и подняли на ноги весь дом.
- Какого дьявола вам нужно, - сказали им, - в такой час ночи!
Уоллис отвечал:
- Мои друзья, нам нужно только снять подковы с наших лошадей и заменить
их новыми, вы будете щедро вознаграждены за ваш труд.
Кузнец, в конце концов, согласился; когда он снял все подковы, они
приказали ему подковать вновь лошадей, но перевернув подковы в обратную
сторону, узкой частью вперед.
- Что такое, что такое? - сказал кузнец на своем северном говоре. - Что
вы, совсем спятили? Вам хочется сломать себе шею? Честное слово, эти люди
просто сумасшедшие!
- Ничуть не бывало, кузнец, делай то, что тебе приказывают, и ты
получишь, что тебе следует. Знаешь старую пословицу: "Хорошо или плохо,
потрафляй на того, у кого в кошельке много"?
- Чорт возьми, делать - так делать! - сказал кузнец и исполнил то, что
от него требовали.
Когда Уоллис перековал таким образом лошадей, они отправились в
Галифакс, где без всякой помехи нагрузили сукно и удалились в направлении,
обратном том, откуда прибыли.
Когда ткачи пришли на следующий день утром к тому месту, где сушилось
сукно, они заметили, что их обокрали, и побежали сообщить всем эту новость.
Когда Ходжкинс об этом узнал, он поспешно встал и приказал своим соседям
отправиться посмотреть, нет ли там следов людей и лошадей. Отправившись по
следам воров, они пошли в обратную сторону, так как лошади были подкованы
наоборот. После того как они долгое время тщетно преследовали их, они
вернулись обратно, не; догнав их.
Уоллис так часто пользовался этой хитростью, что, наконец, он был
пойман вместе со своими товарищами.
Согласно привилегии города им тотчас накинули веревку на шею, чтобы их
повесить.
Когда Уоллис и его товарищи прибыли к назначенному месту, то они, не
надеясь уже больше спастись бегством, терпеливо готовились перенести весь
строгий ритуал казни. Уоллис исповедался во всех подлостях своей жизни и
печально плакался на свои грехи. Наконец, вручая свою душу богу, свои тела
они оставляли для могилы, и присутствующие были необычайно растроганы от
жалости к ним, так как они никогда еще не видали, как вешают людей. Когда
настало время их вешать, Ходжкинс предложил одному из своих присных
исполнить обязанности палача, но этот человек ни за какое вознаграждение не
хотел на это согласиться, хотя он был очень беден и должен был получить, за
свой труд все их одежды. Так как он отказывался взяться за это дело, то было
приказано выполнить его одному из обокраденных ткачей; но он также
отказался, говоря:
- Когда я буду в состоянии сам изготовить человека, тогда я его повешу
в случае, если мое произведение мне не понравится.
Таким образом они один за другим отказывались от исполнения
обязанностей палача. В это время мимо проходил какой-то бродяга, которого
они хотели заставить совершить повешение.
- Нет, господа, - сказал он, - так как у вас имеется такая привилегия
для города, то вы должны были бы также получить право на учреждение
должности палача, а что меня касается, с меня взятки гладки.
- Сосед Ходжкинс, - сказал кто-то, - да возьмитесь сами за дело, ведь
вы больше всех пострадали, вы и должны были бы быть наиболее расположены к
тому, чтобы повесить их своими собственными руками.
- Нет, только не я, - сказал Ходжкинс, - если бы даже я потерял и в
десять раз больше. Но вот что: если кто-нибудь из этих разбойников
согласится повесить остальных, он сам останется цел. Иначе они все будут
отправлены в тюрьму и будут там сидеть до тех пор, пока я не найду палача.
Когда Уоллис увидал, что дело так обстоит, он начал отвечать дерзко,
говоря:
- Господа из Галифакса, ваша привилегия позволяет вам вешать людей
немедленно после того, как они были пойманы во время кражи вашего товара. Но
она не дает вам права заключать их в тюрьму и держать их таи до тех пор,
пока вы найдете вешателя. Я и мои товарищи, мы распрощались с жизнью, чтобы
дать удовлетворение закону. Если закон не применен по отношению к нам, - это
ваша вина, а не наша. Сегодня, восемнадцатого августа, мы почтительно
раскланиваемся с виселицей.
Затем он соскочил с лестницы и бросил веревку прямо в лицо Ходжкинсу.
Видя это, ткачи не знали, что и сказать, но, хватая разбойников за
рукава, они умоляли их вернуть им украденный товар.
- Вот еще какие новости! - сказал Уоллис. - Что с возу упало, то
пропало. Мы украли у вас сукно, почему вы нас не вешаете? Мы находимся в
вашем распоряжении, а вы нас не казните. Решайтесь же, наконец. Чорт вас
возьми, вы лишаете меня бог знает чего! Я обещал нынче обедать на небе, а вы
меня оставляете на земле, где стол много похуже. Убирайтесь вы к дьяволу! Я
все устроил для того, чтобы дать пощечину виселице своим телом. Теперь, бог
знает, когда я буду еще в таком же хорошем настроении.
Затем он ушел вместе со своими товарищами.
Когда Ходжкинс увидал, как эти преступники издеваются над его
снисхождением, он был глубоко этим оскорблен. В то время как он печально
перебирал в мыслях свои огорчения и был погружен в глубокую меланхолию,
серый монах почтительно подошел к нему и сказал:
- Привет вам, господин Ходжкинс! Пусть счастье и здоровье всегда вам
сопутствуют, и да благословит бог вечными радостями всех тех, кто карает
злодеев. Я очень сожалею, что великая привилегия, дарованная государем
вашему городу, не приносит ему никакой пользы. Лучше было бы, если бы она
никогда ему не была дарована, потому что она находится теперь в таком
презрении; город пострадал из-за своей собственной скупости, и этот день
будет для него вечным упреком, хотя бы уже по одному тому, что
неблагоразумная жалость помешала делу правосудия. Подумайте же о том, что
нельзя иметь сострадания к ворам и разбойникам. Жалость допустима только по
отношению к людям с задатками добродетели, но захваченным волнами нужды и
несчастья. Разве вы не дали лишний повод для проявления своей наглости всем
негодяям, позволив уйти этим разбойникам? Как сохраните вы в безопасности
ваш товар, если вы не будете прибегать к закону, который должен быть вашей
защитой? Не думайте, что воры постесняются таскать ваш товар, когда они
увидят, что они не подлежат больше смертной казни. У них больше оснований
хвалить вашу жалость, чем вашу мудрость. Старайтесь же, пока еще не поздно,
предупредить зло, которое вам угрожает. Что касается меня, я так озабочен
вашими интересами, что я для защиты их употреблю все дозволенные средства,
не столько имея в виду вашу пользу, сколько охрану правосудия. Видя, что вы
сами и все другие так слабодушны, что не имеете мужества повесить
какого-нибудь вора, я изобрел машину, которая может отрезать головы без
человеческой помощи, только бы король дал разрешение ею пользоваться.
Слыша эти слова, Ходжкинс несколько утешился. Он сказал монаху, что
если тот может достаточно искусно приводить в действие такого рода машину,
он снова бы обратился к королю, чтобы получить право ею пользоваться. Монах
клятвенно просил его не сомневаться в его словах. Когда он сделал план своей
машины, плотник тотчас же ее построил.
В это время Ходжкинс поспешно отправился ко двору и сказал его
величеству, что привилегия, данная городу Галифаксу, не стоит гроша
ломаного.
- Почему же? - сказал король.
- Потому что, - сказал Ходжкинс, - мы не можем найти палача, чтобы
вешать наших воров. Но если будет угодно вашему величеству, - сказал он, - я
знаю одного ловкого монаха, который нам сделает машину, и эта машина будет
без помощи рук человеческих отрезать башки всем этим мошенникам.
Король, понимая всю важность этого дела, наконец, удовлетворил его
просьбу. С тех пор и по настоящее время, как известно, в Галифаксе всем,
захваченным при краже сукна, отрезают голову этой самой машиной.
Как байльи города Лондона не могли никого найти для замещения должности
своих помощников и как согласились поступить к ним на службу два фламандца,
из числа тех, которые бежали в Англию после наводнения, затопившего
значительную часть их страны.
Управление городом Лондоном находилось тогда в руках байльи; случилось
так, что во время одного уличного столкновения двое из помощников байльи
были убиты. Они не носили тогда еще имени полисменов, и их должность была
так ненавистна и отвратительна для англичан, что никто не хотел взять на
себя ее исполнение. Поэтому байльи были готовы принять на службу и платить
жалованье первому попавшемуся, кто только бы согласился принять на себя эту
должность.
Наконец, двое фламандцев, бежавших в Англию, спасаясь от морского
наводнения, затопившего их страну, прослышали про это объявление и явились к
байльи с предложением своих услуг в качестве их помощников. Их тотчас же
приняли на службу. Особенным приказом им была присвоена двухцветная форма,
синяя с красным, состоявшая из куртки, коротких штанов и чулок. По этому
костюму их отличали от всех остальных людей.
Шесть месяцев после этого Томас Дув прибыл в Лондон. Его добродушное
гостеприимство и прекрасные товарищеские отношения послужили причиной того,
что он сильно задержал свои платежи. Благодаря этому он мог быть лишен
свободы по заявлению любого из лондонских купцов, должником которого он
состоял.
Один из них не поскупился произвести необходимые расходы для того,
чтобы задержать его через посредство судебного пристава. Полицейский агент,
фламандец, который не имел достаточного опыта в этих делах и знал, что
некоторые из его сослуживцев были убиты при попытке задержать должников,
дрожал от страха а каком-то закоулке, подстерегая Томаса Дува.
После долгого ожидания он, наконец, его заметил. Он приготовил свою
дубинку и, бледный, как полотно, скрепя сердце, пошел к преступнику. Подойдя
к нему сзади, он вдруг нанес ему сильный удар дубинкой по черепу со словами:
"Я вас арестую", причем удар был так силен, что Дув упал на землю.
Помощник пристава, думая, что он убил должника, бросил в сторону
дубинку и бежал. Кредитор, следивший за ходом событий, побежал за ним,
крича, чтоб он вернулся. Но фламандец никоим образом не желал этого сделать.
Он вышел из города и укрылся в Вестминстерской церкви.
Дув, придя в чувство, встал и пошел в гостиницу, без помехи с чьей-либо
стороны. Он был очень доволен тем, что таким способом ему удалось избежать
ареста. Однако, когда он вернулся в Лондон в следующий раз, другой помощник
пристава увидал его и арестовал его именем короля. Очень огорченный этой
неудачей, Дуй; не знал, что и делать. Наконец, он попросил помощника
пристава не отправлять его тотчас же в тюрьму, но подождать, пока он получит
возможность встретиться с одним своим другом, который поручится за него.
Хотя доброта не является отличительным качеством полицейских агентов, однако
этот помощник пристава поддался его настоятельным уговорам. Тогда Дув послал
кого-то к своему хозяину Джаррету, который немедленно явился к нему и дал за
него свое поручительство. Чиновник, никогда не видавший еще Джаррета, был
ошеломлен, когда тот появился; Джаррет был широк в плечах и крепкого
сложения, человек свирепого вида и очень высокого роста, отчего полицейский
так ужасно и перепугался. Он спросил Дува, не может ли тот найти себе
другого поручителя, кроме дьявола, и умолял его, весь дрожа, прогнать с
помощью магии этого великана, в награду за что он окажет Дуву какое угодно
снисхождение.
- Что такое? - сказал Джаррет. - Так вы отказываетесь поверить моему
честному слову?
- Господин, - сказал помощник пристава, - если бы мы были в аду, я
поверил бы вашему честному слову, как и честному слову любого из чертей. Но
так как мы на земле, то позвольте мне попросить у вас что-нибудь в залог.
- Что еще, несчастный мозгляк, сукин сын, - сказал Джаррет, - что ты
тут мелешь, мазурик, подлая скотина. Так ты принимаешь меня за дьявола?
Негодяй, ты мне ответишь за этого человека, если с ним что-нибудь случится,
букашка ты этакая! Ты в этом раскаешься потом.
Пока они находились внутри помещения, помощник пристава не настаивал на
своих словах. Но как только они вышли на улицу, он принялся кричать:
- Караул, караул, добрые соседи! Дьявол хочет похитить у меня
арестованного.
Но никто даже не двинулся, чтобы прийти к нему на помощь. Однако он
схватил Томаса Дува за шиворот и не хотел его выпустить.
Джаррет, недолго думая, подошел к полицейскому и дал ему такой щелчок в
голову своим указательным пальцем, что несчастный фламандец повалился на
землю. Пока он лежал там, пятками вверх, Джаррет взял Дува подмышку и отнес
его к себе домой, где он мог чувствовать себя в такой же безопасности, как
король Карл Великий в замке "Мон-Альбон" {Делоне, вероятно, читал "Les
quatre fils Aymon", переведенные и напечатанные Кекстоном в 1489 году, где
упоминается об этом замке.}. На следующее утро Джаррет вывел Дува из города,
и так как Дув с тех пор постоянно оставался в провинции, то он больше уже не
попадал в лапы полицейских.
Как герцог Роберт ухаживал за Маргаритой с лилейными пальцами и как он
решил похитить ее у ее господ.
Прекрасная Маргарита, которая прослужила к тому времени уже четыре года
у своих господ, была предметом восхищения и тайной любви нескольких
уважаемых и доблестных вельмож страны, в особенности же двух из них: герцога
Роберта и сэра Вильяма Ферриса.
Однажды прекрасная Маргарита вместе с несколькими другими из людей ее
господ отправилась ворошить сено, одетая в юбку из красной фланели и в
большой соломенной шляпе на голове. В руках у ней были вилы, а завтрак был
завернут в полу ее юбки.
Герцог Роберт с двумя своими стражниками встретил ее на дороге.
Присутствие стройной Маргариты разожгло тайный огонь, который уже давно тлел
у него в сердце. Случайно встретив ее теперь, он дружественно обратился к
ней с такими словами:
- Добрый день, красавица. Вы спешите на работу? Погода обещает быть
прекрасной, солнце блестит так ярко, и получится превосходное сено, раз оно
сохнет на таком жгучем солнце.
- Славный и глубокоуважаемый герцог, - сказала она, - бедные работники
просят у бога хорошей погоды: для труженика служит утешением, когда его
работа идет успешно. Сегодняшний день будет для нас еще более счастливым,
так как он почтен вашим светлейшим присутствием.
- Еще более счастливы, - сказал герцог, - те, кто проводит время в
твоем обществе. Но позволь мне отправиться вместе с тобой к твоим господам и
передать там твои вилы кому-нибудь более опытному в этом роде работы. Мне
кажется, твоя госпожа поступает неблагоразумно, отправляя тебя на такую
черную работу. Я удивляюсь, как ты можешь выносить это низкое рабство, ты,
нежные члены которой никогда не были созданы для тяжелого труда.
- Хотя я не имею права, - сказала она, - иметь суждение о ваших мыслях,
однако, если бы вы не были герцогом, я осмелилась бы сказать, что ваш разум
вам изменяет. Ваши глаза кажутся ясными, но я вправе счесть их помутневшими,
раз они представляют вашему уму мой образ таким прекрасным. Я скорее думаю,
- так как существует обычное мнение, что женщины любят слушать себе похвалы,
- что вы говорите все это лишь для того, чтобы провести время, или для того,
чтобы возбудить во мне отвращение к моим слишком очевидным недостаткам. Но я
прошу у вас покорнейше прощения в том, что я так сильно опоздала на свою
работу и проявила себя слишком дерзкой в вашем присутствии.
Сделав грациозный поклон и преклонив колена перед любезным герцогом,
она отправилась на луг, а герцог - в город Глостер.
Когда он туда прибыл, он хорошенько накормил своих стражников и умолял
их отпустить его, хоть на немного, на свободу, чтобы он имел возможность
повидать старика Грэя.
- Так как нам нужно, - сказал он, - сыграть одну или две партии, а что
касается моего возвращения, то я даю вам честное слово принца, - что так же
верно, как то, что я рыцарь и дворянин, - я снова вернусь под вашу охрану.
Когда стражники согласились, герцог удалился и вместе со стариком Грэем
отправился на луг, чтобы посмотреть, как сушат сено. В то время как Грэй
занимался своими делами, герцог нашел случай поговорить с Маргаритой. Так
как она знала заранее об его намерениях по era письмам, она угадала причину
его прихода, а он так начал с ней говорить:
- Красавица, уже давно в письмах я открыл тебе свою любовь. Скажи мне,
не лучше ли быть герцогиней, чем служанкой? Дамой высокого звания, чем
чернорабочей прислугой? Со мной ты могла бы жить среди удовольствий, в то
время как здесь ты влачишь свои дни в труде; через мою любовь ты стала бы
обладательницей великих сокровищ, тогда как теперь ты бедна и почти нищая;
всякого рода наслаждения были бы твоим уделом, и что бы ни пожелало твое
сердце, ты получила бы; все зависит от твоего решения; стань же счастливой,
со-гласясь на мою любовь.
- Господин, - сказала она, - я признаю, что ваша любовь заслуживает
благосклонности дамы и ваша привязанность- верной подруги, так, чтобы стало
одно сердце и одна душа из двух сердец и двух тел. Но совершенно не подобает
черепахе соединяться с орлом; ее любовь напрасно будет чистой, его крылья
будут бессильны поднять ее так высоко. Когда Фалес смотрел на звезду, он
упал в колодец. Кто всходит на гору, не смотря себе под ноги, вдруг
обрывается, падая в пропасть. К чему величие во времена бедствий? Оно не
облегчает сердечных горестей, оно не уничтожает телесных страданий. Что же
касается богатства и драгоценностей, то это только приманки, которые
навлекают на человека опасности. Мирские блага служат только для того, чтобы
доставлять людям самозабвение. Бедность нисколько не мешает сердечному
спокойствию, я думаю, наоборот, она благоприятствует ему. В большей
безопасности находишься под простой одеждой, чем в королевской мантии. В
сущности, беден только тот, кто сам считает себя бедным. Кто довольствуется
тем немногим, что у него есть,тот богат, но кто владеет богатствами, не
христианскую религию и подвигнуть своих преемников на деяния такого же рода.
Точно так же внутри города, впоследствии, он приказал воздвигнуть красивый и
большой замок, где он часто имел пребывание вместе со своим двором. Там
именно он чаще всего пребывал в последние годы своей жизни, и он повторял
суконщикам, что он считал их такими хорошими своими подданными, что он хотел
быть их соседом и жить среди них.
После празднеств в Рэдинге его величество король продолжал свои
посещения городов западной области, объехав все ее графства. Он расцветал от
удовольствия, видя, как старательно все эти честные труженики преданы своему
делу. Когда он прибыл в Салисбэри, епископ с радостью принял его и проводил
его торжественно в свой дворец.
Там суконщик Сэттон преподнес его величеству кусок сукна, такого
искусного ткачества, так хорошо отделанного и в то же время такого
прелестного цвета, что король удостоил его высокой похвалы. Он так ценил это
сукно, говорят, что сделал из него себе одежду для открытия парламента,
который тогда впервые собрался в Англии. Этот первый парламент был почтен
присутствием короля в этой одежде. В воспоминание об этом подарке он оказал
впоследствии Сэттону много королевских милостей. Симон из Саусзэмтна, видя,
что король не остановился в его городе, прибыл с своей женой и со своими
рабочими в Салисбэри. К тому дню, когда король должен был покинуть этот
город, Симон приказал спланировать на вершине холма, господствующего над
Салисбэри, прелестный боскет из белых и красных роз, причем было сделано
так, что ниоткуда нельзя было заметить его остова. Внутри него находилась
молодая девушка, разодетая, как королева, и окруженная очаровательной свитой
придворных дам. Когда король приблизился, они преподнесли ему гирлянду из
цветов и оказали ему те же почести, какие римские дамы оказывали
победоносным императорам. Король был очарован. Чтобы передать ему прощальный
привет от округа, они сопровождали его часть пути по равнине под звуки
нескольких прелестных музыкальных инструментов. Когда его величество узнал,
что все это было сделано на средства одного суконщика, он сказал, что он
получил больше почестей от этого одного цеха, чем от простонародья всей
страны. Оттуда он отправился в Экзитер, щедро наградив этих молодых девушек.
Томас Дув и его сотоварищи, предвидя это посещение, заказали несколько
спектаклей. В одном из них изображался император Август Цезарь, отдающий
приказ после римского нашествия о том, чтобы их город, называвшийся до того
"Иска", принял имя Августа. Позже он стал называться "Экзитер". Там его
величество чествовали по-королевски в течение целой недели, всецело за счет
суконщиков. Но было бы слишком долго рассказывать о развлечениях и
спектаклях, которые они устраивали для короля и его свиты, и я опускаю это
из опасения наскучить вам.
Затем его величество, продолжая свой путь вдоль берега, прибыл в
Глостер, древний город, построенный бретонским королем Глоэ, который и дал
ему свое имя Глоэ-стер. Там его величество был принят суконщиком Грэем,
который считал себя происходящим из старинной фамилии Грэев, основатель
которой жил в древнем и славном замке крепости Рисзин.
Король, сопровождаемый своим братом Робертом, который тем не менее
продолжал оставаться пленником и в этот момент, был принят необычайно пышно.
Так как король выразил желание увидеть чесальщиц и прядильщиц за работой,
они немедленно были привлечены к исполнению своих обязанностей. Среди них
была прекрасная Маргарита с белоснежными руками, великолепная красота
которой овладела глазами влюбленного герцога и произвела такое впечатление
на его сердце, что с тех пор он не мог уже больше ее забыть. Его страсть
была так неистово возбуждена, что с тех пор он не мог нигде найти себе покоя
до того времени, пока не выразил письменно своих впечатлений, - но мы к
этому вернемся дальше.
Уезжая, король сказал, что для того, чтобы доставить удовольствие
населению Экзитера, его брат впредь будет их графом, и Роберт был,
действительно, первым графом Экзитера.
Оттуда его величество отправился в Вустер, где Вильям Фитцаллен
приготовил все, что было необходимо для наиболее почетного его приема. Так
как он сам был высокого происхождения, то ему нечего было учиться тому, как
принимать его величество. А он происходил из славной фамилии, владения
которой окружали город Освэстри, и это его предки окружили город стенами.
Хотя судьба была сурова к некоторым членам этой фамилии, так что их
дети принуждены были стать ремесленниками и не иметь иных владений, кроме
своих собственных рук, однако бог восстановил счастье этого Фитцаллена,
даровав ему большие богатства и славное потомство. Действительно, один из
его сыновей, Генри, крестник короля, стал мэром Лондона, первым по
установлении этой должности, и его сын Роджер был вторым.
Спектакли, которые были поставлены для короля во время его пребывания в
Вустере, были многочисленны и чудесны. Нигде он не испытал большего
удовольствия. Поэтому, уезжая, он высказал свою крайнюю признательность.
Увидав, таким образом, все свои лучшие города западной области и
посетив во время своего путешествия всех суконщиков, он вернулся в Лондон к
великому удовлетворению городских коммун.
Как Ходжкинс из Галифакса явился ко двору и жаловался королю на то, что его
привилегия не может быть использована: когда был пойман вор сукна,
оказалось невозможным найти палача для того, чтобы его повесить; как была
изобретена одним монахом машина для отрезания голов.
Когда Ходжкинс получил привилегию для города Галифакса вешать
незамедлительно, без суда воров, которые будут красть сукно ночью, ткачи
города были очень этим довольны; они воображали, что теперь их товар будет в
полной безопасности с вечера до утра, так что не будет надобности его
охранять. Таким образом, вместо того, чтобы оставить на их постах ночных
сторожей, которых город нанимал для охраны сукна, муниципалитет их уволил.
Предполагали, что даже самые отчаянные мошенники, узнав о том, что они
должны быть повешены в случае, если будут пойманы с поличным, ни за что не
решатся на подобное преступление. Действительно, когда по всей стране
распространился слух о том, что люди, виновные в таком воровстве, должны
быть немедленно повешены, большинство мошенников на некоторое время
отказалось от такого рода хищений.
Однако в те времена существовал знаменитый разбойник по имени Уоллис,
которого на севере прозвали могущественным Уоллисом за его мужество и
предприимчивость. Будучи очень опытным в подобного рода кражах и прослышав о
привилегии, недавно полученной Галифаксом, а точно так же об относительной
безопасности для совершения краж в этом городе, он заявил, что он был бы
непрочь рискнуть разок своей жизнью за несколько тюков хорошего сукна с
севера. И вот он отправился к двум своим товарищам и предложил им принять
участие в предприятии.
- Если, - сказал он, - вы рискнете в этом деле своими башками, то вы
получите также соответствующую часть всей нашей добычи.
После долгих рассуждений те согласились. Однажды они явились поздно
ночью к кузнецу и подняли на ноги весь дом.
- Какого дьявола вам нужно, - сказали им, - в такой час ночи!
Уоллис отвечал:
- Мои друзья, нам нужно только снять подковы с наших лошадей и заменить
их новыми, вы будете щедро вознаграждены за ваш труд.
Кузнец, в конце концов, согласился; когда он снял все подковы, они
приказали ему подковать вновь лошадей, но перевернув подковы в обратную
сторону, узкой частью вперед.
- Что такое, что такое? - сказал кузнец на своем северном говоре. - Что
вы, совсем спятили? Вам хочется сломать себе шею? Честное слово, эти люди
просто сумасшедшие!
- Ничуть не бывало, кузнец, делай то, что тебе приказывают, и ты
получишь, что тебе следует. Знаешь старую пословицу: "Хорошо или плохо,
потрафляй на того, у кого в кошельке много"?
- Чорт возьми, делать - так делать! - сказал кузнец и исполнил то, что
от него требовали.
Когда Уоллис перековал таким образом лошадей, они отправились в
Галифакс, где без всякой помехи нагрузили сукно и удалились в направлении,
обратном том, откуда прибыли.
Когда ткачи пришли на следующий день утром к тому месту, где сушилось
сукно, они заметили, что их обокрали, и побежали сообщить всем эту новость.
Когда Ходжкинс об этом узнал, он поспешно встал и приказал своим соседям
отправиться посмотреть, нет ли там следов людей и лошадей. Отправившись по
следам воров, они пошли в обратную сторону, так как лошади были подкованы
наоборот. После того как они долгое время тщетно преследовали их, они
вернулись обратно, не; догнав их.
Уоллис так часто пользовался этой хитростью, что, наконец, он был
пойман вместе со своими товарищами.
Согласно привилегии города им тотчас накинули веревку на шею, чтобы их
повесить.
Когда Уоллис и его товарищи прибыли к назначенному месту, то они, не
надеясь уже больше спастись бегством, терпеливо готовились перенести весь
строгий ритуал казни. Уоллис исповедался во всех подлостях своей жизни и
печально плакался на свои грехи. Наконец, вручая свою душу богу, свои тела
они оставляли для могилы, и присутствующие были необычайно растроганы от
жалости к ним, так как они никогда еще не видали, как вешают людей. Когда
настало время их вешать, Ходжкинс предложил одному из своих присных
исполнить обязанности палача, но этот человек ни за какое вознаграждение не
хотел на это согласиться, хотя он был очень беден и должен был получить, за
свой труд все их одежды. Так как он отказывался взяться за это дело, то было
приказано выполнить его одному из обокраденных ткачей; но он также
отказался, говоря:
- Когда я буду в состоянии сам изготовить человека, тогда я его повешу
в случае, если мое произведение мне не понравится.
Таким образом они один за другим отказывались от исполнения
обязанностей палача. В это время мимо проходил какой-то бродяга, которого
они хотели заставить совершить повешение.
- Нет, господа, - сказал он, - так как у вас имеется такая привилегия
для города, то вы должны были бы также получить право на учреждение
должности палача, а что меня касается, с меня взятки гладки.
- Сосед Ходжкинс, - сказал кто-то, - да возьмитесь сами за дело, ведь
вы больше всех пострадали, вы и должны были бы быть наиболее расположены к
тому, чтобы повесить их своими собственными руками.
- Нет, только не я, - сказал Ходжкинс, - если бы даже я потерял и в
десять раз больше. Но вот что: если кто-нибудь из этих разбойников
согласится повесить остальных, он сам останется цел. Иначе они все будут
отправлены в тюрьму и будут там сидеть до тех пор, пока я не найду палача.
Когда Уоллис увидал, что дело так обстоит, он начал отвечать дерзко,
говоря:
- Господа из Галифакса, ваша привилегия позволяет вам вешать людей
немедленно после того, как они были пойманы во время кражи вашего товара. Но
она не дает вам права заключать их в тюрьму и держать их таи до тех пор,
пока вы найдете вешателя. Я и мои товарищи, мы распрощались с жизнью, чтобы
дать удовлетворение закону. Если закон не применен по отношению к нам, - это
ваша вина, а не наша. Сегодня, восемнадцатого августа, мы почтительно
раскланиваемся с виселицей.
Затем он соскочил с лестницы и бросил веревку прямо в лицо Ходжкинсу.
Видя это, ткачи не знали, что и сказать, но, хватая разбойников за
рукава, они умоляли их вернуть им украденный товар.
- Вот еще какие новости! - сказал Уоллис. - Что с возу упало, то
пропало. Мы украли у вас сукно, почему вы нас не вешаете? Мы находимся в
вашем распоряжении, а вы нас не казните. Решайтесь же, наконец. Чорт вас
возьми, вы лишаете меня бог знает чего! Я обещал нынче обедать на небе, а вы
меня оставляете на земле, где стол много похуже. Убирайтесь вы к дьяволу! Я
все устроил для того, чтобы дать пощечину виселице своим телом. Теперь, бог
знает, когда я буду еще в таком же хорошем настроении.
Затем он ушел вместе со своими товарищами.
Когда Ходжкинс увидал, как эти преступники издеваются над его
снисхождением, он был глубоко этим оскорблен. В то время как он печально
перебирал в мыслях свои огорчения и был погружен в глубокую меланхолию,
серый монах почтительно подошел к нему и сказал:
- Привет вам, господин Ходжкинс! Пусть счастье и здоровье всегда вам
сопутствуют, и да благословит бог вечными радостями всех тех, кто карает
злодеев. Я очень сожалею, что великая привилегия, дарованная государем
вашему городу, не приносит ему никакой пользы. Лучше было бы, если бы она
никогда ему не была дарована, потому что она находится теперь в таком
презрении; город пострадал из-за своей собственной скупости, и этот день
будет для него вечным упреком, хотя бы уже по одному тому, что
неблагоразумная жалость помешала делу правосудия. Подумайте же о том, что
нельзя иметь сострадания к ворам и разбойникам. Жалость допустима только по
отношению к людям с задатками добродетели, но захваченным волнами нужды и
несчастья. Разве вы не дали лишний повод для проявления своей наглости всем
негодяям, позволив уйти этим разбойникам? Как сохраните вы в безопасности
ваш товар, если вы не будете прибегать к закону, который должен быть вашей
защитой? Не думайте, что воры постесняются таскать ваш товар, когда они
увидят, что они не подлежат больше смертной казни. У них больше оснований
хвалить вашу жалость, чем вашу мудрость. Старайтесь же, пока еще не поздно,
предупредить зло, которое вам угрожает. Что касается меня, я так озабочен
вашими интересами, что я для защиты их употреблю все дозволенные средства,
не столько имея в виду вашу пользу, сколько охрану правосудия. Видя, что вы
сами и все другие так слабодушны, что не имеете мужества повесить
какого-нибудь вора, я изобрел машину, которая может отрезать головы без
человеческой помощи, только бы король дал разрешение ею пользоваться.
Слыша эти слова, Ходжкинс несколько утешился. Он сказал монаху, что
если тот может достаточно искусно приводить в действие такого рода машину,
он снова бы обратился к королю, чтобы получить право ею пользоваться. Монах
клятвенно просил его не сомневаться в его словах. Когда он сделал план своей
машины, плотник тотчас же ее построил.
В это время Ходжкинс поспешно отправился ко двору и сказал его
величеству, что привилегия, данная городу Галифаксу, не стоит гроша
ломаного.
- Почему же? - сказал король.
- Потому что, - сказал Ходжкинс, - мы не можем найти палача, чтобы
вешать наших воров. Но если будет угодно вашему величеству, - сказал он, - я
знаю одного ловкого монаха, который нам сделает машину, и эта машина будет
без помощи рук человеческих отрезать башки всем этим мошенникам.
Король, понимая всю важность этого дела, наконец, удовлетворил его
просьбу. С тех пор и по настоящее время, как известно, в Галифаксе всем,
захваченным при краже сукна, отрезают голову этой самой машиной.
Как байльи города Лондона не могли никого найти для замещения должности
своих помощников и как согласились поступить к ним на службу два фламандца,
из числа тех, которые бежали в Англию после наводнения, затопившего
значительную часть их страны.
Управление городом Лондоном находилось тогда в руках байльи; случилось
так, что во время одного уличного столкновения двое из помощников байльи
были убиты. Они не носили тогда еще имени полисменов, и их должность была
так ненавистна и отвратительна для англичан, что никто не хотел взять на
себя ее исполнение. Поэтому байльи были готовы принять на службу и платить
жалованье первому попавшемуся, кто только бы согласился принять на себя эту
должность.
Наконец, двое фламандцев, бежавших в Англию, спасаясь от морского
наводнения, затопившего их страну, прослышали про это объявление и явились к
байльи с предложением своих услуг в качестве их помощников. Их тотчас же
приняли на службу. Особенным приказом им была присвоена двухцветная форма,
синяя с красным, состоявшая из куртки, коротких штанов и чулок. По этому
костюму их отличали от всех остальных людей.
Шесть месяцев после этого Томас Дув прибыл в Лондон. Его добродушное
гостеприимство и прекрасные товарищеские отношения послужили причиной того,
что он сильно задержал свои платежи. Благодаря этому он мог быть лишен
свободы по заявлению любого из лондонских купцов, должником которого он
состоял.
Один из них не поскупился произвести необходимые расходы для того,
чтобы задержать его через посредство судебного пристава. Полицейский агент,
фламандец, который не имел достаточного опыта в этих делах и знал, что
некоторые из его сослуживцев были убиты при попытке задержать должников,
дрожал от страха а каком-то закоулке, подстерегая Томаса Дува.
После долгого ожидания он, наконец, его заметил. Он приготовил свою
дубинку и, бледный, как полотно, скрепя сердце, пошел к преступнику. Подойдя
к нему сзади, он вдруг нанес ему сильный удар дубинкой по черепу со словами:
"Я вас арестую", причем удар был так силен, что Дув упал на землю.
Помощник пристава, думая, что он убил должника, бросил в сторону
дубинку и бежал. Кредитор, следивший за ходом событий, побежал за ним,
крича, чтоб он вернулся. Но фламандец никоим образом не желал этого сделать.
Он вышел из города и укрылся в Вестминстерской церкви.
Дув, придя в чувство, встал и пошел в гостиницу, без помехи с чьей-либо
стороны. Он был очень доволен тем, что таким способом ему удалось избежать
ареста. Однако, когда он вернулся в Лондон в следующий раз, другой помощник
пристава увидал его и арестовал его именем короля. Очень огорченный этой
неудачей, Дуй; не знал, что и делать. Наконец, он попросил помощника
пристава не отправлять его тотчас же в тюрьму, но подождать, пока он получит
возможность встретиться с одним своим другом, который поручится за него.
Хотя доброта не является отличительным качеством полицейских агентов, однако
этот помощник пристава поддался его настоятельным уговорам. Тогда Дув послал
кого-то к своему хозяину Джаррету, который немедленно явился к нему и дал за
него свое поручительство. Чиновник, никогда не видавший еще Джаррета, был
ошеломлен, когда тот появился; Джаррет был широк в плечах и крепкого
сложения, человек свирепого вида и очень высокого роста, отчего полицейский
так ужасно и перепугался. Он спросил Дува, не может ли тот найти себе
другого поручителя, кроме дьявола, и умолял его, весь дрожа, прогнать с
помощью магии этого великана, в награду за что он окажет Дуву какое угодно
снисхождение.
- Что такое? - сказал Джаррет. - Так вы отказываетесь поверить моему
честному слову?
- Господин, - сказал помощник пристава, - если бы мы были в аду, я
поверил бы вашему честному слову, как и честному слову любого из чертей. Но
так как мы на земле, то позвольте мне попросить у вас что-нибудь в залог.
- Что еще, несчастный мозгляк, сукин сын, - сказал Джаррет, - что ты
тут мелешь, мазурик, подлая скотина. Так ты принимаешь меня за дьявола?
Негодяй, ты мне ответишь за этого человека, если с ним что-нибудь случится,
букашка ты этакая! Ты в этом раскаешься потом.
Пока они находились внутри помещения, помощник пристава не настаивал на
своих словах. Но как только они вышли на улицу, он принялся кричать:
- Караул, караул, добрые соседи! Дьявол хочет похитить у меня
арестованного.
Но никто даже не двинулся, чтобы прийти к нему на помощь. Однако он
схватил Томаса Дува за шиворот и не хотел его выпустить.
Джаррет, недолго думая, подошел к полицейскому и дал ему такой щелчок в
голову своим указательным пальцем, что несчастный фламандец повалился на
землю. Пока он лежал там, пятками вверх, Джаррет взял Дува подмышку и отнес
его к себе домой, где он мог чувствовать себя в такой же безопасности, как
король Карл Великий в замке "Мон-Альбон" {Делоне, вероятно, читал "Les
quatre fils Aymon", переведенные и напечатанные Кекстоном в 1489 году, где
упоминается об этом замке.}. На следующее утро Джаррет вывел Дува из города,
и так как Дув с тех пор постоянно оставался в провинции, то он больше уже не
попадал в лапы полицейских.
Как герцог Роберт ухаживал за Маргаритой с лилейными пальцами и как он
решил похитить ее у ее господ.
Прекрасная Маргарита, которая прослужила к тому времени уже четыре года
у своих господ, была предметом восхищения и тайной любви нескольких
уважаемых и доблестных вельмож страны, в особенности же двух из них: герцога
Роберта и сэра Вильяма Ферриса.
Однажды прекрасная Маргарита вместе с несколькими другими из людей ее
господ отправилась ворошить сено, одетая в юбку из красной фланели и в
большой соломенной шляпе на голове. В руках у ней были вилы, а завтрак был
завернут в полу ее юбки.
Герцог Роберт с двумя своими стражниками встретил ее на дороге.
Присутствие стройной Маргариты разожгло тайный огонь, который уже давно тлел
у него в сердце. Случайно встретив ее теперь, он дружественно обратился к
ней с такими словами:
- Добрый день, красавица. Вы спешите на работу? Погода обещает быть
прекрасной, солнце блестит так ярко, и получится превосходное сено, раз оно
сохнет на таком жгучем солнце.
- Славный и глубокоуважаемый герцог, - сказала она, - бедные работники
просят у бога хорошей погоды: для труженика служит утешением, когда его
работа идет успешно. Сегодняшний день будет для нас еще более счастливым,
так как он почтен вашим светлейшим присутствием.
- Еще более счастливы, - сказал герцог, - те, кто проводит время в
твоем обществе. Но позволь мне отправиться вместе с тобой к твоим господам и
передать там твои вилы кому-нибудь более опытному в этом роде работы. Мне
кажется, твоя госпожа поступает неблагоразумно, отправляя тебя на такую
черную работу. Я удивляюсь, как ты можешь выносить это низкое рабство, ты,
нежные члены которой никогда не были созданы для тяжелого труда.
- Хотя я не имею права, - сказала она, - иметь суждение о ваших мыслях,
однако, если бы вы не были герцогом, я осмелилась бы сказать, что ваш разум
вам изменяет. Ваши глаза кажутся ясными, но я вправе счесть их помутневшими,
раз они представляют вашему уму мой образ таким прекрасным. Я скорее думаю,
- так как существует обычное мнение, что женщины любят слушать себе похвалы,
- что вы говорите все это лишь для того, чтобы провести время, или для того,
чтобы возбудить во мне отвращение к моим слишком очевидным недостаткам. Но я
прошу у вас покорнейше прощения в том, что я так сильно опоздала на свою
работу и проявила себя слишком дерзкой в вашем присутствии.
Сделав грациозный поклон и преклонив колена перед любезным герцогом,
она отправилась на луг, а герцог - в город Глостер.
Когда он туда прибыл, он хорошенько накормил своих стражников и умолял
их отпустить его, хоть на немного, на свободу, чтобы он имел возможность
повидать старика Грэя.
- Так как нам нужно, - сказал он, - сыграть одну или две партии, а что
касается моего возвращения, то я даю вам честное слово принца, - что так же
верно, как то, что я рыцарь и дворянин, - я снова вернусь под вашу охрану.
Когда стражники согласились, герцог удалился и вместе со стариком Грэем
отправился на луг, чтобы посмотреть, как сушат сено. В то время как Грэй
занимался своими делами, герцог нашел случай поговорить с Маргаритой. Так
как она знала заранее об его намерениях по era письмам, она угадала причину
его прихода, а он так начал с ней говорить:
- Красавица, уже давно в письмах я открыл тебе свою любовь. Скажи мне,
не лучше ли быть герцогиней, чем служанкой? Дамой высокого звания, чем
чернорабочей прислугой? Со мной ты могла бы жить среди удовольствий, в то
время как здесь ты влачишь свои дни в труде; через мою любовь ты стала бы
обладательницей великих сокровищ, тогда как теперь ты бедна и почти нищая;
всякого рода наслаждения были бы твоим уделом, и что бы ни пожелало твое
сердце, ты получила бы; все зависит от твоего решения; стань же счастливой,
со-гласясь на мою любовь.
- Господин, - сказала она, - я признаю, что ваша любовь заслуживает
благосклонности дамы и ваша привязанность- верной подруги, так, чтобы стало
одно сердце и одна душа из двух сердец и двух тел. Но совершенно не подобает
черепахе соединяться с орлом; ее любовь напрасно будет чистой, его крылья
будут бессильны поднять ее так высоко. Когда Фалес смотрел на звезду, он
упал в колодец. Кто всходит на гору, не смотря себе под ноги, вдруг
обрывается, падая в пропасть. К чему величие во времена бедствий? Оно не
облегчает сердечных горестей, оно не уничтожает телесных страданий. Что же
касается богатства и драгоценностей, то это только приманки, которые
навлекают на человека опасности. Мирские блага служат только для того, чтобы
доставлять людям самозабвение. Бедность нисколько не мешает сердечному
спокойствию, я думаю, наоборот, она благоприятствует ему. В большей
безопасности находишься под простой одеждой, чем в королевской мантии. В
сущности, беден только тот, кто сам считает себя бедным. Кто довольствуется
тем немногим, что у него есть,тот богат, но кто владеет богатствами, не