Страница:
чулане. Слуга не мог найти ключа. Бузэм приказал взломать дверь. Услышав это
изнутри, они сами открыли дверь.
Увидев свою жену, муж воскликнул с удивленным видом:
- О-о, страсть моего сердца, что ты здесь делаешь? Как, вы здесь оба?
Да ведь вы друг друга терпеть не можете? Вот к чему привели ваши споры,
язвительные намеки, издевательства и грубая ругань? О-о, какие же вы
лицемеры!
- Послушайте, хозяин, - сказал Кэсзберт, - чего вам так волноваться? Я
дал сыр своему земляку Ходжкинсу, чтобы он взял его с собой и выдержал у
себя, а пока что передал его вашей жене на хранение до его отъезда. Чего ж
тут особенного, что она пошла разыскивать мой сыр?
- Да, - сказал старик, - а дверь, вероятно, была заперта для того,
чтобы сыр не сбежал?
- Дверь, - сказала жена, - заперлась за нами сама собой, так что мы
даже этого не заметили, а так как у ней замок с пружиной, то снаружи ее
нельзя было открыть.
- Моя милая жена, - сказал он ей, - я вам так же доверяю, как
крокодилу. А что касается вашего спутника, так я покажу ему, как таскаться
за сырами!
Затем он приказал своим людям схватить его и связать по ногам и рукам.
После того как это было исполнено, они подняли его в корзине к отверстию в
крыше залы, через которое выходит дым {Камины стали распространяться в
Англии только в царствование Елизаветы. До того времени для выхода дыма и
очищения воздуха пользовались простыми отверстиями в потолке.}. Они оставили
его там висеть всю ночь, вплоть до обеденного часа. Кэсзберт должен был
присутствовать на банкете, но Мартин Ходжкинс никак не могли уговорить
своего разгневанного хозяина спустить его вниз.
Бузэм так упарился, подвешивая Кэсзберта, что он снял с себя несколько
своих одежд и две пары свои подбитых мехом чулок, чтобы несколько
прохладиться и успокоиться. Но в то же время он клялся, что Кэсзберт будет
висеть над потолком хотя бы семь лет, если королевские сыновья сами лично не
придут попросить об его освобождении, и это в особенности терзало Кэсзберта.
Когда Коль и другие суконщики с востока получили известие об его
приключении, они не могли удержаться от смеха при мысли о том, как он ловко
попался в свои собственные сети.
Молодые принцы, приняв приглашение суконщиков прибыли к назначенному
часу. Но в то время как все другие вышли навстречу им длинной процессией,
Симон так был занят своим жирным супом, что у него не нашлось времени
подумать о чем-нибудь другом. Заметив это, принцы приблизились к нему с
веселым видом и сказали:
- Кушай, Симон. Вот прекрасный бульон!
- Если бы он был плох, к чорту хозяйку! - сказал Симон, не повернувшись
даже, чтобы посмотреть, кто это! с ним разговаривает.
Тогда один из принцев похлопал его по плечу. Боже мой! Нужно было
видеть смущение Симона, когда он узнал королевских сыновей. Он не знал, как
ему извиниться.
Когда принцы окончили пировать, явился Джаррет и одной рукой поднял с
пола стол в шестнадцать футов длиной и на глазах принцев перенес его на
другую сторону залы над головами суконщиков, что возбудило великое удивление
зрителей.
Когда принцы собирались уже уходить, суконщики предложили им шутя
выказать свою милость по отношению к одному из их собратов, который ни
сидел, ни лежал, ни стоял.
- Тогда, стало быть, он повешен, - сказали принцы.
- Так оно и есть, сиятельные принцы, - сказали они. - Он повешен.
И они рассказали им всю историю. Когда принцы выслушали их, они
отправились в гостиницу Бузэма и, взглянув на потолок, увидали бедного
Кэсзберта, втиснутого в корзину и полумертвого от действия дыма. Ему было
очень стыдно, но все-таки он жалобно попросил его освободить.
- Что он сделал? - спросили принцы.
- Ничего, - сказал Кэсзберт, - с дозволения ваших милостей ничего,
кроме того, что я искал сыр.
- Да, - сказал Бузэм, - но он не мог найти его без моей жены. Негодяй
наелся баранины за обедом, и он не мог переварить своей пищи без сыра. За
это я его и заставил попоститься двадцать часов. Теперь ему ничего не нужно
будет больше для возбуждения аппетита.
Один из принцев сказал:
- Я прошу вас его освободить. Если вы снова найдете его во ржи, вы
можете бросить его в болото.
- Я готов, - сказал старик, - сделать все, что ваша милость прикажет
или пожелает.
Тогда Кэсзберт был спущен и развязан. Когда он оказался на свободе, он
заявил, что впредь никогда его ноги больше не будет в этой гостинице.
Говорят, что в память этого события старик Бузэм приказал, чтобы раз в
году даром подавали сыр всякому, кто, придя в гостиницу, о том бы попросил.
Этот обычай еще существует.
Как жена Симона из Саусзэмтна, думая только об удовольствиях и нарядах,
попросила у своего мужа позволения отправиться в Лондон, как, получив это
позволение, она уговорила сопровождать себя жену Сэттона из Салисбэри,
которая захватила с собой Крэба, и как Крэб предсказал многие события.
Когда все суконщики вернулись из Лондона, жена Симона из Саусзэмтна,
которая всегда смеялась и шутила со своим мужем, открыла ему однажды свои
мысли и сказала:
- Ах, боже мой, дорогой мой супруг, неужели вам никогда не придет в
голову свозить меня в Лондон? Неужели я должна оставаться взаперти в
Саусзэмтне, как попугай в клетке, или каплун в своей кастрюле? Я прошу вас в
награду за все мои труды, заботы и беспокойства дать мне только одну неделю
отдыха, чтобы увидать этот прекрасный город. Чего стоит жизнь, если в ней
нет ни капли удовольствия? И есть ли какое-нибудь более невинное
удовольствие, чем познакомиться с нравами и обычаями неизвестных стран! Если
ты меня любишь, дорогой супруг, не откажи мне в этой скромной просьбе! Ты
знаешь, что я не какая-нибудь потаскуха и очень редко приставала к тебе с
тем, чтобы ты взял меня с собой в путешествие. Бог знает, быть может, это в
последний раз я о чем-нибудь прошу у вас.
- Жена, - сказал он, - я согласился бы с удовольствием, но ты знаешь,
что очень трудно устроить так, чтобы мы могли уехать оба в одно и то же
время. Когда у тебя на руках большое дело, нельзя жить без забот. Если ты
хочешь поехать в Лондон без меня, то кто-нибудь из моих людей проводит тебя;
в твоем кошельке будет столько денег, сколько тебе понадобится. Но мне ехать
с тобой нельзя, мои дела мне этого не позволяют.
- Супруг мой, - сказала она, - я принимаю твое любезное предложение;
быть может, я попрошу отправиться вместе со мной и куму Сэттон.
- Мне это будет очень приятно, - сказал муж. - Готовься же выехать,
когда тебе вздумается.
Получив это разрешение, она послала своего слугу Уизела (Ласочку) в
Салисбэри, чтобы узнать, согласится ли кума Сэттон сопровождать ее в Лондон.
Куме Сэттон пришлось по душе предложение кумы Симон; она не находила ни
минуты покоя до тех пор, пока не получила позволения от своего мужа. Потом,
когда она его получила, она пораздумала и решила, что их удовольствие было
бы неполным, если бы они поехали только вдвоем. Хитрая кумушка послала со
своим слугою, Крэбом Чудаком, письма к жене Грэя и к жене Фитцаллена,
назначая им встречу в Рэдинге. Довольные предложением, они согласились и не
преминули согласно обещанию прибыть в Рэдинг. Оттуда, захватив с собой еще
жену Коля, они отправились все вместе в Лондон, каждая со своим слугою, и
там разместились по-двое у своих подруг.
Когда лондонские купцы узнали об их прибытии, они стали каждый день
приглашать их к себе и прекрасно их угощали. Когда они отправлялись
осматривать достопримечательности города, жены лондонских купцов
сопровождали их, разодевшись как можно наряднее. Жены суконщиков огорчались,
что у них нет таких красивых нарядов.
На Чипсайде {Конечно, Делонэ описывает здесь современный ему Лондон, а
не Лондон XI в. Стоу в своем "Описании Лондона", вышедшем в 1598 г.,
приписывает те же ремесла тем же улицам, подтверждая, таким образом,
точность Делонэ.}, куда их привели, они восторгались ювелирными магазинами и
с другой стороны улицы - роскошными галантерейными лавками, витрины которых
блистали всевозможными цветными шелками. На улице Уэтдинга они видели
множество суконщиков, у святого Мартиника - башмачников, у церкви святого
Николая - мясные лавки, на конце старого Монетного рынка - рыбные лавки, на
улице Кэндльуика - ткачей; потом они посетили Еврейскую улицу, где живут все
евреи, и крытый рынок на Блэкуэлле, где обычно собирались провинциальные
суконщики.
Дамы пошли потом к церкви св. Павла, колокольня которого так высока,
что как будто она уходит в облака, а на верхушке ее находится огромный
флюгер из чистого серебра. Этот флюгер кажется человеческому взгляду не
больше воробья: так высоко он посажен. После он был украден одним хитрым
калекой, который ухитрился ночью забраться на верхушку колокольни и спустить
его оттуда вниз. На это украденное им серебро и на большую сумму денег,
собранную им за его жизнь нищенством, он воздвигнул ворота на севере города,
которые до сих пор называют Крипльгэйт (Ворота калеки) {Кража флюгера -
обычная тема в легендах всех городов.}.
Оттуда они отправились к Тауэру (лондонская башня), башне, которая была
построена Юлием Цезарем, римским императором. Они там видели соль и вино,
сохранившиеся со времен нашествия римлян в Англию, задолго до Р. X. Вино
стало таким густым, что его можно было резать, как студень. Они видели также
монету, сделанную из толстой кожи, которая некогда имела обращение среди
населения.
Когда они вдосталь насмотрелись на все эти достопримечательности, они
возвратились в свои помещения, где для них были заказаны роскошные ужины со
всеми тонкостями стола, какие только можно себе вообразить.
Теперь нужно вам сказать, что спутники-ткачи, прибывшие из провинции со
своими госпожами, увидя лондонских ткачей с улицы Кэндльуик, немедленно
возымели великое желание потягаться с ними. Они тотчас начали вызывать на
состязание, кто из них сработает лучше.
Ласочка сказал:
- Я хочу состязаться с кем угодно из вас на крону; принимайте, если вы
посмеете только; тот, кто скорее всех соткет ярд материи, получит крону.
Один из лондонцев ответил:
- Это вас, мой друг, мы лучше всего "обработаем". Если бы даже заклад
был в десять крон, мы и то принимаем вызов. Но мы ставим только условие,
чтобы каждый доставил свои собственные челноки.
- Решено, - сказал Ласочка.
Они встали за станки, и Ласочка проиграл. Затем другой из приезжих
взялся за дело, но и он также проиграл. Лондонцы торжествовали над
деревенщиной и отпускали им язвительные шуточки.
- Бедняжки, - говорили они, - сердце у вас твердо, да руки слабы.
- Нет, - говорил другой, - в этом виноваты их ноги {Станок приводился в
движение при помощи педали.}. Скажите мне, дружище, английский ли вы
уроженец.
- А в чем дело? - спросил Ласочка.
- А в том, что у вас икры на подъеме {Вероятно, намек на
элефантиазис.}.
Крэб, вообще гневный по натуре, раскипятился, как адвокат на суде, и
держал пари на четыре кроны против двух, что он выиграет. Те приняли пари.
Они взялись за работу. Но Крэб побил их всех. Лондонцы, с которых сбили
спесь, примолкли.
- Так вот, - сказал Крэб, - так как мы ничего не проиграли, то и вы
ничего не выграли. А ввиду того, что нельзя быть хорошими ткачами, не будучи
добрыми товарищами, то, если вы хотите пойти с нами, мы угостим вас пивом.
- Сразу видно ткача и доброго малого, - сказал другой.
И вот они отправились вместе в гостиницу "Красный крест". Когда они
заняли место и хорошо выпили, они начали весело болтать и превозносили Крэба
до небес. Крэб клялся, что он поселится у них.
- Нет, это невозможно, - сказали они. - Король дал нам привилегию, по
которой никто не может получить у нас работу, если он сначала не прослужит
семи лет в Лондоне в качестве ученика.
На это Крэб ответил, по своему обыкновению, пророчеством:
- _Близок день, когда король этой прекрасной страны - Дарует вам еще
большую привилегию: право носить красное одеяние - И образовать единое
братство, - Первое, которое будет учреждено в Лондоне. - Другие ремесла,
уязвленные в своем самолюбии, - Захотят быть в том же положении, - Тогда вы
заживете чудесно. - Но я скажу вам еще одно: Придет день, до Страшного суда,
- Когда не будет на улице Кэнном ни одного ткацкого станка. - Ни одного
ткача там не будет жить. - Ты найдешь людей, пользовавшихся самым большим
доверием, - Ибо суконное дело тогда придет в упадок, - И люди, которые жили
им, будут разорены. - Однако будут люди, которые узрят время, - Когда это
производство будет восстановлено, - Когда байльи из Сарума, - Купит деревню
Епископа {(Bishop's town) Город Епископа на севере Салисбэри. Делонэ здесь
делает местные намеки, касающиеся страны суконщиков.}. Там, где никогда не
сеяла рука человеческая, - Произрастут и будут собраны хлеба - И вайда
{Красильное растение (Usatis tinctoria).}, которая поставляет нам все
прочные краски, - Возрастут на этом участке земли, теперь бесплодном. - В
эти времена я говорю вам открыто, - Те, которые еще будут живы, - Увидят
скромную молодую девушку, - В городе Салисбэри, - Красивую лицом и с добрым
характером, - С прелестными глазами и, однако, слепую, как стена. - Эта
бедная слепая молодая девушка, говорю я, - Будет богато одета, когда она
придет в возраст - И тот, кто возьмет ее себе в жены - Будет вести
счастливую и радостную жизнь. - Он будет самым богатым из суконщиков, -
Какого никогда еще не видали в - этой стране. - Но такого суконного дела,
каким мы его знали, - Никогда больше не увидят в Лондоне, потому что ткачи,
которые будут больше всех зарабатывать, тогда - Будут работать ткани для
исподнего платья. - Язва гордости коснется торговых людей, - И их хозяйки
покинут прялки. Тогда бедность повсюду - Захватит рабочих-ткачей. Тогда же
из "Орлиного гнезда" {Городом "Орлиного гнезда" назывался Шэфтсбэри.}, - С
горячечной поспешностью построенного на Западе, - Придет народ с ловкими
руками - И введет в стране новый способ тканья - Благодаря своим прибылям,
которые, как из ведра, посыплются на них. - Они возьмут в свои руки ткацкую
биржу. - Но их благоденствие не будет продолжительно - Их безумие послужит
причиной их гибели. - Тогда люди будут стыдиться - Носить это имя ткачей. -
И все это произойдет - Так же верно, как то, что в моей кружке - пиво_.
Когда простолюдины, окружавшие Крэба, послушали, как он говорит, они
проникнулись удивлением к нему и уважением.
- Чего вы, приятели, - сказал Ласочка, - удивляетесь на него? Ведь он
может вам наговорить сотни таких причитаний. Потому мы и называем его нашим
"Пророком на всякий случай".
- Его имя соответствует его внешности, - сказали они. - Мы никогда в
жизни не слыхали ничего подобного. Если бы все это оправдалось, это было бы
очень интересно.
- Не сомневайтесь в том. Это все оправдается, - сказал Ласочка. - В
подтверждение вот что я вам скажу: стоило ему раз увидать, как наш Ник
поцеловал Нель, и он немедленно сочинил такое двустишие:
Сей поцелуй тебя обогатит, о Нель:
Младенца даст тебе чрез тридцать шесть недель!
И, честное слово, послушайте, что я вам скажу! Мы считали недели.
Оказалось как раз так, подошло так точно, как задница Ионы к столчаку. С тех
пор наши девушки не решаются целоваться с парнями у него на глазах.
Затем они расстались, и каждый отправился по своим делам: лондонские
ткачи к своим станкам, а приезжие к своим барыням. После многочисленных
пиров и развлечений жены суконщиков вернулись к себе домой, порастрясши свои
кошельки, но понабравшись спеси. Жена Симона из Саусзэмтна говорила даже
другим своим спутникам, что она совершенно не понимает, почему их мужья не
обращаются с ними так же хорошо, как лондонские купцы обращаются со своими
женами.
- Потому что, - говорила она, - в конце концов, мы все так же
представительны, как самые важные из них, так же хорошо сложены, так же
красивы лицом, с такими же стройными и изящными ножками; так почему же нам
не быть так же хорошо одетыми, как они, раз у наших мужей имеются на то
средства?
- Правда, кума, - сказала жена Сэттона, - я прямо краснела, когда
видела, как они расфрантились и важничают, а мы одеты так по-старомодному.
- Ах, боже мой, - говорила другая, - мой муж купит мне платье в
Лондоне, а не то я ему покажу, где раки зимуют!
- И я тоже, - сказала вторая.
- И я тоже, - сказала третья.
И все твердили одно и то же. Когда они вернулись к себе, у их мужей
голова кругом пошла, в особенности у Симона; его жена каждый день приставала
к нему с тем, чтобы он достал ей полный подбор нарядов из Лондона.
- Моя дорогая супруга, - сказал он ей, наконец, - довольствуйся своим
положением; что подумали бы о нас байльи, если бы я разрядил тебя, как паву,
и ты затмила бы их жен своими нарядами. Они подумали бы, что или я сошел с
ума, или что у меня больше денег, чем их есть на самом деле. Сообрази то,
пожалуйста, моя дорогая супруга, что те, кто начинают строить из себя важных
персон, кончают нищенством. А потом, одного этого было бы достаточно, чтобы
повысить взимаемый с меня королевский налог. Очень часто случается, что о
средствах человека судят по тому, как одевается его жена. Мы, провинциалы,
будем скромны. Добротная серая шерстяная ткань, хорошее сукно на пеньковой
основе - вот что подходит для нас. Уверяю тебя, моя супруга, что для нас так
же неприлично одеваться под лондонцев, как лондонцам одеваться под
придворных.
- Что вы тут мне рассказываете, - сказал она, - господин супруг? Разве
мы созданы господом богом не так же, как лондонцы, и не такие же
верноподданные короля, как и они? Раз мы так же богаты, то почему бы нам и
не наряжаться так же, как они? Если тут имеется для нас какая-нибудь
разница, то она заключается только в том, что наши мужья не относятся к нам
так же хорошо, как лондонские мужья к своим женам. Вот в чем ваш недостаток.
Тамошний сапожник одевает свою жену лучше, чем здешний суконщик. Продавщицы
устриц в Лондоне, уличные торговки фруктами по праздникам расфранчиваются
лучше, чем мы. Я видела, как служанка одного из наших купцов шла с ведром
воды на плече, а на пальцах у ней было с дюжину золотых колец. - Поверь мне,
- сказал он, - она заработала их не без труда! Но ведь, женушка, нужно
принять в соображение и то, что Лондон - столица и главный город Англии. На
него все иностранцы обращают свои взоры. Это королевская резиденция, место
пребывания его величества. Народы всего мира стекаются в Лондон. Вполне
естественно и уместно, чтобы граждане такого города одевались не так, как
крестьяне, а носили бы для поддержания чести страны соответственные одеяния,
которые производили бы на посетителей впечатление пристойности и хорошего
тона.
- Но если бы и мы, провинциалы, были одеты не хуже их, - сказала она, -
разве бы это не поддержало тоже чести страны?
- Жена, - сказал он, - бесполезно спорить дальше. Это невозможно по
тысяче причин.
- Ну, тогда, - сказала она, - переедем жить в Лондон.
- Это легко сказать, - отвечал муж, - но нелегко сделать. Итак, прошу
тебя, прекрати свою болтовню; ты говоришь совсем, как дурочка.
- А, господин супруг! Ваши старые мужицкие привычки, очевидно, всегда
останутся при вас! Вы будете держать меня при себе как наемницу и вьючное
животное. Только бы деньги не выходили из вашего кошелька, а какое о вас
мнение, вам все равно. Но чем быть одетой так, как одевается какая-нибудь
пастушка гусей, я лучше буду ходить уже совсем голой. Я напрямки вам говорю:
для меня унизительно, что вы на меня напяливаете какое-то серое платье, как
будто я ничего вам не принесла в приданое. До нашей свадьбы вы клялись, что
у меня будет все, чего бы я ни попросила, но теперь это забыто.
С такими словами она вошла к себе в комнату и вскоре так заболела, что
должна была лечь в кровать. Лежа в кровати, она в эту ночь глубоко вздыхала,
стонала и кричала и никак не могла успокоиться. На следующий день, когда она
встала, с ней, бедненькой, случился обморок, который переполошил всех ее
горничных. Они побежали к ее мужу, крича:
- Увы, увы, наша госпожа умерла!
Муж тотчас же поднялся к ней в комнату и стал тереть виски своей
супруге, потом послал за водкой, приговаривая:
- Ах, мое сердечко! Ну, скажи что-нибудь, моя милая женушка! Боже мой,
боже мой, позовите соседок, эй, вы, стервы!
Тогда госпожа Симон подняла голову, глубоко вздохнула, потом тотчас же
снова потеряла чувства, и, поверьте мне, муж должен был употребить много
усилий, чтобы сохранить ей остаток жизни. Когда она пришла в себя, -
- Как ты себя чувствуешь, моя женушка? - сказал он ей. - Чего ты
хочешь? Ради бога, скажи мне, чего ты хочешь, и ты это получишь.
- Уйди от меня, лгун! - сказала она. - Разве я могу тебе верить! Ты
тысячу раз говорил мне одно и то же и ты меня обманывал. Твоя грубость
разбила мне сердце. Где еще найдется такой муж-негодяй?
- Ну, не ругай меня попусту; бог знает, как я тебя люблю.
- Ты меня любишь? - Нет. Твоя привязанность ко мне всегда была только
на кончике твоего языка. Ты только того и желаешь, чтобы я умерла - готова в
том поклясться, - и я молю бога, чтобы так и случилось, как ты желаешь. Но
будь спокоен, скоро ты от меня освободишься.
Потом она глубоко вздохнула, лишилась чувств, и из груди ее раздался
продолжительный стон.
Видя ее в таком состоянии, муж почувствовал себя очень несчастным. Как
только она вновь открыла глаза, -
- Милая женушка, - сказал он, - если какое-нибудь недоразумение
является причиной твоей болезни, то скажи мне о нем; если ты знаешь, что
могло бы восстановить твое здоровье, открой мне это. Я обещаю тебе, что ты
все получишь, если бы даже это мне стоило всего моего состояния.
- Ну, мой супруг, - сказала она, - как мне верить твоим словам, когда
ты споришь со мной из-за какого-то несчастного платья?
- Хорошо, - сказал он, - ты получишь свои наряды из Лондона и все, чего
бы ты ни попросила, если бог пошлет тебе здоровья.
- Ах, мой супруг, если ты так добр ко мне, то я буду считать себя самой
счастливой женой в мире. Твои слова отогрели мне сердце. Я с удовольствием
выпила бы хороший глоток рейнского, если бы только оно было здесь.
Поверьте мне, вино тотчас же было подано.
- Ах, боже мой, - сказала она, - если бы только мне съесть маленький
кусочек цыпленка! Я чувствую, что мой желудок требует немножко мяса.
- Я очень этому рад, - сказал ее муж.
По истечении нескольких дней она совершенно поправилась. Чтобы
восстановить мир и спокойствие, ее муж принужден был одеть ее с головы до
ног по лондонской моде, причем она признавала только то, что шло с Чипсайда.
Вне Чипсайда ей ничего не нравилось, будь даже это самый первый сорт. Так
что, если бы ее платье было сшито не портным из Чипсайда, а каким-нибудь
другим, то она сочла бы себя смертельно оскорбленной.
Когда она таким образом сломила волю своего мужа, другие жены
суконщиков тотчас были осведомлены об этом. Они также пожелали быть одетыми
по моде, и с тех пор жены суконщиков из Саусзэмтна, из Глостера, из Вустера
и из Рэдинга щеголяют в таких же модных и изящных костюмах, как самые важные
купчихи из Лондона.
Как суконщики оказали помощь королю, находившемуся тогда во Франции; как
он восторжествовал над своим братом Робертом, вернувшимся вместе с ним
обратно в Англию; как суконщики чествовали его величество и его сына в
Рэдинге.
Его величество король, который вел войны во Франции против Людовика,
короля Французского, и Роберта, герцога Нормандского, потребовал из Англии
несколько отрядов солдат. Суконщики на свои собственные средства снарядили
их большое количество и отправили их к королю. Роджер, епископ
салисбэрийский, который управлял королевством в отсутствие короля,
засвидетельствовал это в своих оповещениях, которые всячески восхваляли
суконщиков. Бог даровал победу его величеству. Взяв в плен своего брата, он
с большой радостью привез его с собою в Англию и заключил его в тюрьму, в
кардифский замок, предоставив ему, однако, ту милость, что он мог заниматься
псовой охотой и охотой с соколами, повсюду в окрестностях, где бы он ни
пожелал. Герцог прожил так довольно долго, и мы вскоре подробно; поговорим о
нем.
Король, вернувшись после зимнего отдыха, летом совершил путешествие на
запад и посетил главные города. Суконщики, извещенные о том, приготовились к
торжественной встрече короля, так как он обещал посетить их всех.
Когда его величество прибыл в Рэдинг, его там приняли и чествовали с
великой радостью и торжеством. Так как Томас Коль был самым значительным
лицом во всем городе, король почтил его дом своим пребыванием, и в течение
всего этого времени его по-царски угощали, точно так же и его сыновей и
свиту. Король видел те громадное число людей, которым этот человек один
давал возможность жить. Их сердечная преданность и любовь к его величеству
были вполне явны как по их внешней осанке, так и по их подаркам. О самом
Коле у короля составилось такое хорошее мнение и получилось такое к нему
доверие, что он дал ему большие полномочия в городе. Кроме того, король
заявил, что ввиду той любви, которую эти люди проявляют к нему при его
жизни, он хотел бы, чтобы после его смерти его останки были доверены именно
им.
- Так как я не знаю, - сказал он, - в каком другом месте им было бы
лучше находиться вплоть до всеобщего воскресения, как не среди моих,
присутствующих здесь друзей, которые, вероятно, воскреснут также.
Тотчас же король приказал начать постройку прекрасного и славного
изнутри, они сами открыли дверь.
Увидев свою жену, муж воскликнул с удивленным видом:
- О-о, страсть моего сердца, что ты здесь делаешь? Как, вы здесь оба?
Да ведь вы друг друга терпеть не можете? Вот к чему привели ваши споры,
язвительные намеки, издевательства и грубая ругань? О-о, какие же вы
лицемеры!
- Послушайте, хозяин, - сказал Кэсзберт, - чего вам так волноваться? Я
дал сыр своему земляку Ходжкинсу, чтобы он взял его с собой и выдержал у
себя, а пока что передал его вашей жене на хранение до его отъезда. Чего ж
тут особенного, что она пошла разыскивать мой сыр?
- Да, - сказал старик, - а дверь, вероятно, была заперта для того,
чтобы сыр не сбежал?
- Дверь, - сказала жена, - заперлась за нами сама собой, так что мы
даже этого не заметили, а так как у ней замок с пружиной, то снаружи ее
нельзя было открыть.
- Моя милая жена, - сказал он ей, - я вам так же доверяю, как
крокодилу. А что касается вашего спутника, так я покажу ему, как таскаться
за сырами!
Затем он приказал своим людям схватить его и связать по ногам и рукам.
После того как это было исполнено, они подняли его в корзине к отверстию в
крыше залы, через которое выходит дым {Камины стали распространяться в
Англии только в царствование Елизаветы. До того времени для выхода дыма и
очищения воздуха пользовались простыми отверстиями в потолке.}. Они оставили
его там висеть всю ночь, вплоть до обеденного часа. Кэсзберт должен был
присутствовать на банкете, но Мартин Ходжкинс никак не могли уговорить
своего разгневанного хозяина спустить его вниз.
Бузэм так упарился, подвешивая Кэсзберта, что он снял с себя несколько
своих одежд и две пары свои подбитых мехом чулок, чтобы несколько
прохладиться и успокоиться. Но в то же время он клялся, что Кэсзберт будет
висеть над потолком хотя бы семь лет, если королевские сыновья сами лично не
придут попросить об его освобождении, и это в особенности терзало Кэсзберта.
Когда Коль и другие суконщики с востока получили известие об его
приключении, они не могли удержаться от смеха при мысли о том, как он ловко
попался в свои собственные сети.
Молодые принцы, приняв приглашение суконщиков прибыли к назначенному
часу. Но в то время как все другие вышли навстречу им длинной процессией,
Симон так был занят своим жирным супом, что у него не нашлось времени
подумать о чем-нибудь другом. Заметив это, принцы приблизились к нему с
веселым видом и сказали:
- Кушай, Симон. Вот прекрасный бульон!
- Если бы он был плох, к чорту хозяйку! - сказал Симон, не повернувшись
даже, чтобы посмотреть, кто это! с ним разговаривает.
Тогда один из принцев похлопал его по плечу. Боже мой! Нужно было
видеть смущение Симона, когда он узнал королевских сыновей. Он не знал, как
ему извиниться.
Когда принцы окончили пировать, явился Джаррет и одной рукой поднял с
пола стол в шестнадцать футов длиной и на глазах принцев перенес его на
другую сторону залы над головами суконщиков, что возбудило великое удивление
зрителей.
Когда принцы собирались уже уходить, суконщики предложили им шутя
выказать свою милость по отношению к одному из их собратов, который ни
сидел, ни лежал, ни стоял.
- Тогда, стало быть, он повешен, - сказали принцы.
- Так оно и есть, сиятельные принцы, - сказали они. - Он повешен.
И они рассказали им всю историю. Когда принцы выслушали их, они
отправились в гостиницу Бузэма и, взглянув на потолок, увидали бедного
Кэсзберта, втиснутого в корзину и полумертвого от действия дыма. Ему было
очень стыдно, но все-таки он жалобно попросил его освободить.
- Что он сделал? - спросили принцы.
- Ничего, - сказал Кэсзберт, - с дозволения ваших милостей ничего,
кроме того, что я искал сыр.
- Да, - сказал Бузэм, - но он не мог найти его без моей жены. Негодяй
наелся баранины за обедом, и он не мог переварить своей пищи без сыра. За
это я его и заставил попоститься двадцать часов. Теперь ему ничего не нужно
будет больше для возбуждения аппетита.
Один из принцев сказал:
- Я прошу вас его освободить. Если вы снова найдете его во ржи, вы
можете бросить его в болото.
- Я готов, - сказал старик, - сделать все, что ваша милость прикажет
или пожелает.
Тогда Кэсзберт был спущен и развязан. Когда он оказался на свободе, он
заявил, что впредь никогда его ноги больше не будет в этой гостинице.
Говорят, что в память этого события старик Бузэм приказал, чтобы раз в
году даром подавали сыр всякому, кто, придя в гостиницу, о том бы попросил.
Этот обычай еще существует.
Как жена Симона из Саусзэмтна, думая только об удовольствиях и нарядах,
попросила у своего мужа позволения отправиться в Лондон, как, получив это
позволение, она уговорила сопровождать себя жену Сэттона из Салисбэри,
которая захватила с собой Крэба, и как Крэб предсказал многие события.
Когда все суконщики вернулись из Лондона, жена Симона из Саусзэмтна,
которая всегда смеялась и шутила со своим мужем, открыла ему однажды свои
мысли и сказала:
- Ах, боже мой, дорогой мой супруг, неужели вам никогда не придет в
голову свозить меня в Лондон? Неужели я должна оставаться взаперти в
Саусзэмтне, как попугай в клетке, или каплун в своей кастрюле? Я прошу вас в
награду за все мои труды, заботы и беспокойства дать мне только одну неделю
отдыха, чтобы увидать этот прекрасный город. Чего стоит жизнь, если в ней
нет ни капли удовольствия? И есть ли какое-нибудь более невинное
удовольствие, чем познакомиться с нравами и обычаями неизвестных стран! Если
ты меня любишь, дорогой супруг, не откажи мне в этой скромной просьбе! Ты
знаешь, что я не какая-нибудь потаскуха и очень редко приставала к тебе с
тем, чтобы ты взял меня с собой в путешествие. Бог знает, быть может, это в
последний раз я о чем-нибудь прошу у вас.
- Жена, - сказал он, - я согласился бы с удовольствием, но ты знаешь,
что очень трудно устроить так, чтобы мы могли уехать оба в одно и то же
время. Когда у тебя на руках большое дело, нельзя жить без забот. Если ты
хочешь поехать в Лондон без меня, то кто-нибудь из моих людей проводит тебя;
в твоем кошельке будет столько денег, сколько тебе понадобится. Но мне ехать
с тобой нельзя, мои дела мне этого не позволяют.
- Супруг мой, - сказала она, - я принимаю твое любезное предложение;
быть может, я попрошу отправиться вместе со мной и куму Сэттон.
- Мне это будет очень приятно, - сказал муж. - Готовься же выехать,
когда тебе вздумается.
Получив это разрешение, она послала своего слугу Уизела (Ласочку) в
Салисбэри, чтобы узнать, согласится ли кума Сэттон сопровождать ее в Лондон.
Куме Сэттон пришлось по душе предложение кумы Симон; она не находила ни
минуты покоя до тех пор, пока не получила позволения от своего мужа. Потом,
когда она его получила, она пораздумала и решила, что их удовольствие было
бы неполным, если бы они поехали только вдвоем. Хитрая кумушка послала со
своим слугою, Крэбом Чудаком, письма к жене Грэя и к жене Фитцаллена,
назначая им встречу в Рэдинге. Довольные предложением, они согласились и не
преминули согласно обещанию прибыть в Рэдинг. Оттуда, захватив с собой еще
жену Коля, они отправились все вместе в Лондон, каждая со своим слугою, и
там разместились по-двое у своих подруг.
Когда лондонские купцы узнали об их прибытии, они стали каждый день
приглашать их к себе и прекрасно их угощали. Когда они отправлялись
осматривать достопримечательности города, жены лондонских купцов
сопровождали их, разодевшись как можно наряднее. Жены суконщиков огорчались,
что у них нет таких красивых нарядов.
На Чипсайде {Конечно, Делонэ описывает здесь современный ему Лондон, а
не Лондон XI в. Стоу в своем "Описании Лондона", вышедшем в 1598 г.,
приписывает те же ремесла тем же улицам, подтверждая, таким образом,
точность Делонэ.}, куда их привели, они восторгались ювелирными магазинами и
с другой стороны улицы - роскошными галантерейными лавками, витрины которых
блистали всевозможными цветными шелками. На улице Уэтдинга они видели
множество суконщиков, у святого Мартиника - башмачников, у церкви святого
Николая - мясные лавки, на конце старого Монетного рынка - рыбные лавки, на
улице Кэндльуика - ткачей; потом они посетили Еврейскую улицу, где живут все
евреи, и крытый рынок на Блэкуэлле, где обычно собирались провинциальные
суконщики.
Дамы пошли потом к церкви св. Павла, колокольня которого так высока,
что как будто она уходит в облака, а на верхушке ее находится огромный
флюгер из чистого серебра. Этот флюгер кажется человеческому взгляду не
больше воробья: так высоко он посажен. После он был украден одним хитрым
калекой, который ухитрился ночью забраться на верхушку колокольни и спустить
его оттуда вниз. На это украденное им серебро и на большую сумму денег,
собранную им за его жизнь нищенством, он воздвигнул ворота на севере города,
которые до сих пор называют Крипльгэйт (Ворота калеки) {Кража флюгера -
обычная тема в легендах всех городов.}.
Оттуда они отправились к Тауэру (лондонская башня), башне, которая была
построена Юлием Цезарем, римским императором. Они там видели соль и вино,
сохранившиеся со времен нашествия римлян в Англию, задолго до Р. X. Вино
стало таким густым, что его можно было резать, как студень. Они видели также
монету, сделанную из толстой кожи, которая некогда имела обращение среди
населения.
Когда они вдосталь насмотрелись на все эти достопримечательности, они
возвратились в свои помещения, где для них были заказаны роскошные ужины со
всеми тонкостями стола, какие только можно себе вообразить.
Теперь нужно вам сказать, что спутники-ткачи, прибывшие из провинции со
своими госпожами, увидя лондонских ткачей с улицы Кэндльуик, немедленно
возымели великое желание потягаться с ними. Они тотчас начали вызывать на
состязание, кто из них сработает лучше.
Ласочка сказал:
- Я хочу состязаться с кем угодно из вас на крону; принимайте, если вы
посмеете только; тот, кто скорее всех соткет ярд материи, получит крону.
Один из лондонцев ответил:
- Это вас, мой друг, мы лучше всего "обработаем". Если бы даже заклад
был в десять крон, мы и то принимаем вызов. Но мы ставим только условие,
чтобы каждый доставил свои собственные челноки.
- Решено, - сказал Ласочка.
Они встали за станки, и Ласочка проиграл. Затем другой из приезжих
взялся за дело, но и он также проиграл. Лондонцы торжествовали над
деревенщиной и отпускали им язвительные шуточки.
- Бедняжки, - говорили они, - сердце у вас твердо, да руки слабы.
- Нет, - говорил другой, - в этом виноваты их ноги {Станок приводился в
движение при помощи педали.}. Скажите мне, дружище, английский ли вы
уроженец.
- А в чем дело? - спросил Ласочка.
- А в том, что у вас икры на подъеме {Вероятно, намек на
элефантиазис.}.
Крэб, вообще гневный по натуре, раскипятился, как адвокат на суде, и
держал пари на четыре кроны против двух, что он выиграет. Те приняли пари.
Они взялись за работу. Но Крэб побил их всех. Лондонцы, с которых сбили
спесь, примолкли.
- Так вот, - сказал Крэб, - так как мы ничего не проиграли, то и вы
ничего не выграли. А ввиду того, что нельзя быть хорошими ткачами, не будучи
добрыми товарищами, то, если вы хотите пойти с нами, мы угостим вас пивом.
- Сразу видно ткача и доброго малого, - сказал другой.
И вот они отправились вместе в гостиницу "Красный крест". Когда они
заняли место и хорошо выпили, они начали весело болтать и превозносили Крэба
до небес. Крэб клялся, что он поселится у них.
- Нет, это невозможно, - сказали они. - Король дал нам привилегию, по
которой никто не может получить у нас работу, если он сначала не прослужит
семи лет в Лондоне в качестве ученика.
На это Крэб ответил, по своему обыкновению, пророчеством:
- _Близок день, когда король этой прекрасной страны - Дарует вам еще
большую привилегию: право носить красное одеяние - И образовать единое
братство, - Первое, которое будет учреждено в Лондоне. - Другие ремесла,
уязвленные в своем самолюбии, - Захотят быть в том же положении, - Тогда вы
заживете чудесно. - Но я скажу вам еще одно: Придет день, до Страшного суда,
- Когда не будет на улице Кэнном ни одного ткацкого станка. - Ни одного
ткача там не будет жить. - Ты найдешь людей, пользовавшихся самым большим
доверием, - Ибо суконное дело тогда придет в упадок, - И люди, которые жили
им, будут разорены. - Однако будут люди, которые узрят время, - Когда это
производство будет восстановлено, - Когда байльи из Сарума, - Купит деревню
Епископа {(Bishop's town) Город Епископа на севере Салисбэри. Делонэ здесь
делает местные намеки, касающиеся страны суконщиков.}. Там, где никогда не
сеяла рука человеческая, - Произрастут и будут собраны хлеба - И вайда
{Красильное растение (Usatis tinctoria).}, которая поставляет нам все
прочные краски, - Возрастут на этом участке земли, теперь бесплодном. - В
эти времена я говорю вам открыто, - Те, которые еще будут живы, - Увидят
скромную молодую девушку, - В городе Салисбэри, - Красивую лицом и с добрым
характером, - С прелестными глазами и, однако, слепую, как стена. - Эта
бедная слепая молодая девушка, говорю я, - Будет богато одета, когда она
придет в возраст - И тот, кто возьмет ее себе в жены - Будет вести
счастливую и радостную жизнь. - Он будет самым богатым из суконщиков, -
Какого никогда еще не видали в - этой стране. - Но такого суконного дела,
каким мы его знали, - Никогда больше не увидят в Лондоне, потому что ткачи,
которые будут больше всех зарабатывать, тогда - Будут работать ткани для
исподнего платья. - Язва гордости коснется торговых людей, - И их хозяйки
покинут прялки. Тогда бедность повсюду - Захватит рабочих-ткачей. Тогда же
из "Орлиного гнезда" {Городом "Орлиного гнезда" назывался Шэфтсбэри.}, - С
горячечной поспешностью построенного на Западе, - Придет народ с ловкими
руками - И введет в стране новый способ тканья - Благодаря своим прибылям,
которые, как из ведра, посыплются на них. - Они возьмут в свои руки ткацкую
биржу. - Но их благоденствие не будет продолжительно - Их безумие послужит
причиной их гибели. - Тогда люди будут стыдиться - Носить это имя ткачей. -
И все это произойдет - Так же верно, как то, что в моей кружке - пиво_.
Когда простолюдины, окружавшие Крэба, послушали, как он говорит, они
проникнулись удивлением к нему и уважением.
- Чего вы, приятели, - сказал Ласочка, - удивляетесь на него? Ведь он
может вам наговорить сотни таких причитаний. Потому мы и называем его нашим
"Пророком на всякий случай".
- Его имя соответствует его внешности, - сказали они. - Мы никогда в
жизни не слыхали ничего подобного. Если бы все это оправдалось, это было бы
очень интересно.
- Не сомневайтесь в том. Это все оправдается, - сказал Ласочка. - В
подтверждение вот что я вам скажу: стоило ему раз увидать, как наш Ник
поцеловал Нель, и он немедленно сочинил такое двустишие:
Сей поцелуй тебя обогатит, о Нель:
Младенца даст тебе чрез тридцать шесть недель!
И, честное слово, послушайте, что я вам скажу! Мы считали недели.
Оказалось как раз так, подошло так точно, как задница Ионы к столчаку. С тех
пор наши девушки не решаются целоваться с парнями у него на глазах.
Затем они расстались, и каждый отправился по своим делам: лондонские
ткачи к своим станкам, а приезжие к своим барыням. После многочисленных
пиров и развлечений жены суконщиков вернулись к себе домой, порастрясши свои
кошельки, но понабравшись спеси. Жена Симона из Саусзэмтна говорила даже
другим своим спутникам, что она совершенно не понимает, почему их мужья не
обращаются с ними так же хорошо, как лондонские купцы обращаются со своими
женами.
- Потому что, - говорила она, - в конце концов, мы все так же
представительны, как самые важные из них, так же хорошо сложены, так же
красивы лицом, с такими же стройными и изящными ножками; так почему же нам
не быть так же хорошо одетыми, как они, раз у наших мужей имеются на то
средства?
- Правда, кума, - сказала жена Сэттона, - я прямо краснела, когда
видела, как они расфрантились и важничают, а мы одеты так по-старомодному.
- Ах, боже мой, - говорила другая, - мой муж купит мне платье в
Лондоне, а не то я ему покажу, где раки зимуют!
- И я тоже, - сказала вторая.
- И я тоже, - сказала третья.
И все твердили одно и то же. Когда они вернулись к себе, у их мужей
голова кругом пошла, в особенности у Симона; его жена каждый день приставала
к нему с тем, чтобы он достал ей полный подбор нарядов из Лондона.
- Моя дорогая супруга, - сказал он ей, наконец, - довольствуйся своим
положением; что подумали бы о нас байльи, если бы я разрядил тебя, как паву,
и ты затмила бы их жен своими нарядами. Они подумали бы, что или я сошел с
ума, или что у меня больше денег, чем их есть на самом деле. Сообрази то,
пожалуйста, моя дорогая супруга, что те, кто начинают строить из себя важных
персон, кончают нищенством. А потом, одного этого было бы достаточно, чтобы
повысить взимаемый с меня королевский налог. Очень часто случается, что о
средствах человека судят по тому, как одевается его жена. Мы, провинциалы,
будем скромны. Добротная серая шерстяная ткань, хорошее сукно на пеньковой
основе - вот что подходит для нас. Уверяю тебя, моя супруга, что для нас так
же неприлично одеваться под лондонцев, как лондонцам одеваться под
придворных.
- Что вы тут мне рассказываете, - сказал она, - господин супруг? Разве
мы созданы господом богом не так же, как лондонцы, и не такие же
верноподданные короля, как и они? Раз мы так же богаты, то почему бы нам и
не наряжаться так же, как они? Если тут имеется для нас какая-нибудь
разница, то она заключается только в том, что наши мужья не относятся к нам
так же хорошо, как лондонские мужья к своим женам. Вот в чем ваш недостаток.
Тамошний сапожник одевает свою жену лучше, чем здешний суконщик. Продавщицы
устриц в Лондоне, уличные торговки фруктами по праздникам расфранчиваются
лучше, чем мы. Я видела, как служанка одного из наших купцов шла с ведром
воды на плече, а на пальцах у ней было с дюжину золотых колец. - Поверь мне,
- сказал он, - она заработала их не без труда! Но ведь, женушка, нужно
принять в соображение и то, что Лондон - столица и главный город Англии. На
него все иностранцы обращают свои взоры. Это королевская резиденция, место
пребывания его величества. Народы всего мира стекаются в Лондон. Вполне
естественно и уместно, чтобы граждане такого города одевались не так, как
крестьяне, а носили бы для поддержания чести страны соответственные одеяния,
которые производили бы на посетителей впечатление пристойности и хорошего
тона.
- Но если бы и мы, провинциалы, были одеты не хуже их, - сказала она, -
разве бы это не поддержало тоже чести страны?
- Жена, - сказал он, - бесполезно спорить дальше. Это невозможно по
тысяче причин.
- Ну, тогда, - сказала она, - переедем жить в Лондон.
- Это легко сказать, - отвечал муж, - но нелегко сделать. Итак, прошу
тебя, прекрати свою болтовню; ты говоришь совсем, как дурочка.
- А, господин супруг! Ваши старые мужицкие привычки, очевидно, всегда
останутся при вас! Вы будете держать меня при себе как наемницу и вьючное
животное. Только бы деньги не выходили из вашего кошелька, а какое о вас
мнение, вам все равно. Но чем быть одетой так, как одевается какая-нибудь
пастушка гусей, я лучше буду ходить уже совсем голой. Я напрямки вам говорю:
для меня унизительно, что вы на меня напяливаете какое-то серое платье, как
будто я ничего вам не принесла в приданое. До нашей свадьбы вы клялись, что
у меня будет все, чего бы я ни попросила, но теперь это забыто.
С такими словами она вошла к себе в комнату и вскоре так заболела, что
должна была лечь в кровать. Лежа в кровати, она в эту ночь глубоко вздыхала,
стонала и кричала и никак не могла успокоиться. На следующий день, когда она
встала, с ней, бедненькой, случился обморок, который переполошил всех ее
горничных. Они побежали к ее мужу, крича:
- Увы, увы, наша госпожа умерла!
Муж тотчас же поднялся к ней в комнату и стал тереть виски своей
супруге, потом послал за водкой, приговаривая:
- Ах, мое сердечко! Ну, скажи что-нибудь, моя милая женушка! Боже мой,
боже мой, позовите соседок, эй, вы, стервы!
Тогда госпожа Симон подняла голову, глубоко вздохнула, потом тотчас же
снова потеряла чувства, и, поверьте мне, муж должен был употребить много
усилий, чтобы сохранить ей остаток жизни. Когда она пришла в себя, -
- Как ты себя чувствуешь, моя женушка? - сказал он ей. - Чего ты
хочешь? Ради бога, скажи мне, чего ты хочешь, и ты это получишь.
- Уйди от меня, лгун! - сказала она. - Разве я могу тебе верить! Ты
тысячу раз говорил мне одно и то же и ты меня обманывал. Твоя грубость
разбила мне сердце. Где еще найдется такой муж-негодяй?
- Ну, не ругай меня попусту; бог знает, как я тебя люблю.
- Ты меня любишь? - Нет. Твоя привязанность ко мне всегда была только
на кончике твоего языка. Ты только того и желаешь, чтобы я умерла - готова в
том поклясться, - и я молю бога, чтобы так и случилось, как ты желаешь. Но
будь спокоен, скоро ты от меня освободишься.
Потом она глубоко вздохнула, лишилась чувств, и из груди ее раздался
продолжительный стон.
Видя ее в таком состоянии, муж почувствовал себя очень несчастным. Как
только она вновь открыла глаза, -
- Милая женушка, - сказал он, - если какое-нибудь недоразумение
является причиной твоей болезни, то скажи мне о нем; если ты знаешь, что
могло бы восстановить твое здоровье, открой мне это. Я обещаю тебе, что ты
все получишь, если бы даже это мне стоило всего моего состояния.
- Ну, мой супруг, - сказала она, - как мне верить твоим словам, когда
ты споришь со мной из-за какого-то несчастного платья?
- Хорошо, - сказал он, - ты получишь свои наряды из Лондона и все, чего
бы ты ни попросила, если бог пошлет тебе здоровья.
- Ах, мой супруг, если ты так добр ко мне, то я буду считать себя самой
счастливой женой в мире. Твои слова отогрели мне сердце. Я с удовольствием
выпила бы хороший глоток рейнского, если бы только оно было здесь.
Поверьте мне, вино тотчас же было подано.
- Ах, боже мой, - сказала она, - если бы только мне съесть маленький
кусочек цыпленка! Я чувствую, что мой желудок требует немножко мяса.
- Я очень этому рад, - сказал ее муж.
По истечении нескольких дней она совершенно поправилась. Чтобы
восстановить мир и спокойствие, ее муж принужден был одеть ее с головы до
ног по лондонской моде, причем она признавала только то, что шло с Чипсайда.
Вне Чипсайда ей ничего не нравилось, будь даже это самый первый сорт. Так
что, если бы ее платье было сшито не портным из Чипсайда, а каким-нибудь
другим, то она сочла бы себя смертельно оскорбленной.
Когда она таким образом сломила волю своего мужа, другие жены
суконщиков тотчас были осведомлены об этом. Они также пожелали быть одетыми
по моде, и с тех пор жены суконщиков из Саусзэмтна, из Глостера, из Вустера
и из Рэдинга щеголяют в таких же модных и изящных костюмах, как самые важные
купчихи из Лондона.
Как суконщики оказали помощь королю, находившемуся тогда во Франции; как
он восторжествовал над своим братом Робертом, вернувшимся вместе с ним
обратно в Англию; как суконщики чествовали его величество и его сына в
Рэдинге.
Его величество король, который вел войны во Франции против Людовика,
короля Французского, и Роберта, герцога Нормандского, потребовал из Англии
несколько отрядов солдат. Суконщики на свои собственные средства снарядили
их большое количество и отправили их к королю. Роджер, епископ
салисбэрийский, который управлял королевством в отсутствие короля,
засвидетельствовал это в своих оповещениях, которые всячески восхваляли
суконщиков. Бог даровал победу его величеству. Взяв в плен своего брата, он
с большой радостью привез его с собою в Англию и заключил его в тюрьму, в
кардифский замок, предоставив ему, однако, ту милость, что он мог заниматься
псовой охотой и охотой с соколами, повсюду в окрестностях, где бы он ни
пожелал. Герцог прожил так довольно долго, и мы вскоре подробно; поговорим о
нем.
Король, вернувшись после зимнего отдыха, летом совершил путешествие на
запад и посетил главные города. Суконщики, извещенные о том, приготовились к
торжественной встрече короля, так как он обещал посетить их всех.
Когда его величество прибыл в Рэдинг, его там приняли и чествовали с
великой радостью и торжеством. Так как Томас Коль был самым значительным
лицом во всем городе, король почтил его дом своим пребыванием, и в течение
всего этого времени его по-царски угощали, точно так же и его сыновей и
свиту. Король видел те громадное число людей, которым этот человек один
давал возможность жить. Их сердечная преданность и любовь к его величеству
были вполне явны как по их внешней осанке, так и по их подаркам. О самом
Коле у короля составилось такое хорошее мнение и получилось такое к нему
доверие, что он дал ему большие полномочия в городе. Кроме того, король
заявил, что ввиду той любви, которую эти люди проявляют к нему при его
жизни, он хотел бы, чтобы после его смерти его останки были доверены именно
им.
- Так как я не знаю, - сказал он, - в каком другом месте им было бы
лучше находиться вплоть до всеобщего воскресения, как не среди моих,
присутствующих здесь друзей, которые, вероятно, воскреснут также.
Тотчас же король приказал начать постройку прекрасного и славного