Страница:
Петрониус открыл глаза и посмотрел в небо, которое сквозь незаконченные своды собора казалось еще глубже, чем на улице. Он осторожно потянул девушку к себе и указал на небосклон, где уже появились первые звезды.
— Я хочу полететь с тобой туда, Зита, — прошептал он и обнял ее. — И на всем пути я хотел бы…
Возбужденный мелодичным и ласковым голосом Зиты, Петрониус начал гладить ее грудь, но Зита отвергла ласки, будто он оскорбил ее.
— Разве я не пыталась объяснить тебе, что имею в виду? Ты глупец, ты не слушаешь меня! Что было, то прошло. Момент слабости переполнил нас чувствами. Такого не должно было произойти. Братство не знает телесной любви, не знает слияния полов до вступления в брак. Мы как Адам и Ева. Мы не ведаем наслаждений и влечения до брака. Ты понимаешь, Петрониус? Только после брака мы становимся свободными и отдаемся зову плоти без меры, что церковь предписывает выполнять как обязанность для воспроизведения себе подобных. Брачный союз — непрерывный соблазн. Но только он!
Петрониус словно получил пощечину. Что происходит? О чем она говорит?
— Я думал, ты испытываешь ко мне такие же чувства, как и я. Я думал, наша встреча…
Зита топнула ногой.
— Это так. Встреча! Ее не должно было быть. И что произошло, не должно было произойти. Мы отведали плод, Петрониус, запретный для братьев и сестер свободного духа, для тебя и меня.
Зита закрыла лицо руками, будто готовая расплакаться.
— Но как мы должны любить, если нам нельзя соединяться?
Петрониус подошел к Зите и обнял ее. Девушка не возражала, она положила голову на его плечо и тяжело вздохнула.
— Как Адам и Ева, в полной невинности, — глухо прозвучал ее голос.
Петрониус ошеломленно покачал головой:
— Не знаю, смогу ли я так.
Вместо ответа Зита высвободилась из его объятий, взяла за руку и повела в сторону часовни.
— Пошли, братство ждет нас.
Петрониус снова удивился. Все было лишь прелюдией к службе. Зита преподала ему урок перед выходом к братству.
Они быстро пробирались между колонн к хорам. У входа в часовню Зита трижды постучала условным стуком, и дверь открылась. В передней комнате Зита разделась и протянула одежду Петрониусу, чтобы тот повесил ее на крючок, а потом разделся сам. Рука об руку они спустились на три ступеньки ниже, в часовню, где священник уже начал объяснять картину. Зита и Петрониус присели рядом и сосредоточились на разъяснениях.
— …происходит посвящение в тайну acclivitas21. Дорога на вершину — это не то, о чем надо раструбить, знающие должны рассказать незнающим. Невеста посвящает своего жениха, жена — мужа, священник — паству в тайных, личных беседах. Видите юношу, расположившегося рядом с девой? У него на голове знак жениха, плод сливы. Он посвящен в нашу любовь и держит…
Петрониус начинал постепенно осознавать, что эта часть картины есть учение учений, урок уроков. Люди сообщают друг другу сведения, предназначенные не для всяких ушей. Группами по два, три, пять человек они стоят и слушают одного, который рассказывает то, что знает. Он поучал, давал указания, раскрывал тайны, а мужчины и женщины опускали глаза. И подмастерье знал, какая мистерия открывалась их взору, ибо там присутствовали символы, которые можно трактовать лишь однозначно: вишни, сливы, земляника, ежевика. Все эти знаки так или иначе указывали на любовь. Вишня предсказывала плодовитость, но не более чем слива указывала на посвящение женщин в тайны вожделения.
— …знающий в башне, через которую жаждущие ученики, посвященные и обученные ритуалу, отпускаются в рай, на низшую тропу брачной плодовитости, показывает карпа, отяжелевшего от икры. Мы жалуемся на счастье этого мира. Мы привносим в него смех и надежду, любовь и нежность. Мы отказываемся от грубого наслаждения животной стороной нашей жизни, так как Бог создал на шестой день сотворения не зверей, а…
В то время как Петрониус рассматривал сцену, на которой священник вел под венцом жениха и невесту и наставлял их в знании адамитской любви, а прямо под ними лежала, тесно прижавшись, влюбленная пара, на ум художнику пришла Зита. Она сидела рядом, слегка наклонившись вперед, нагая, как образ на картине Босха. Грудь с маленькими темными сосками поднималась и опускалась. Девушка сложила руки на коленях, ее темные волосы спадали до самого пупка. Все это — назойливые слова священника, женщина рядом с ним, запах ее кожи и аромат лаванды — подействовало на его плоть.
Петрониус попытался скрыть сие неприятное обстоятельство. И именно в этот момент священник посмотрел в его сторону, запнулся и обескураженно уставился на чресла подмастерья. Петрониус попытался прикрыть восставшую плоть руками, но священник невольно привлек внимание общины к нему. Петрониусу не оставалось ничего другого, как сидеть и ждать, пока возбуждение не пройдет. Зита повернула голову и посмотрела на него, ее лицо густо покраснело. В отчаянии подмастерье протянул к ней руку, но она вскрикнула, вскочила и побежала к алтарю. Оцепенение прошло, и священник набросился на Петрониуса:
— Исчезни, недостойный! Тот, чье тело является лишь сосудом для похоти и греха, должен очиститься и только тогда открыть дверь в рай, когда он преодолеет дух сатаны в себе.
Петрониус встал и, опустив глаза, прикрывая восставшую плоть одной рукой, другой прокладывал себе дорогу к выходу. Он быстро схватил одежду и убежал в прохладу соборных колонн.
XV
XVI
XVII
— Я хочу полететь с тобой туда, Зита, — прошептал он и обнял ее. — И на всем пути я хотел бы…
Возбужденный мелодичным и ласковым голосом Зиты, Петрониус начал гладить ее грудь, но Зита отвергла ласки, будто он оскорбил ее.
— Разве я не пыталась объяснить тебе, что имею в виду? Ты глупец, ты не слушаешь меня! Что было, то прошло. Момент слабости переполнил нас чувствами. Такого не должно было произойти. Братство не знает телесной любви, не знает слияния полов до вступления в брак. Мы как Адам и Ева. Мы не ведаем наслаждений и влечения до брака. Ты понимаешь, Петрониус? Только после брака мы становимся свободными и отдаемся зову плоти без меры, что церковь предписывает выполнять как обязанность для воспроизведения себе подобных. Брачный союз — непрерывный соблазн. Но только он!
Петрониус словно получил пощечину. Что происходит? О чем она говорит?
— Я думал, ты испытываешь ко мне такие же чувства, как и я. Я думал, наша встреча…
Зита топнула ногой.
— Это так. Встреча! Ее не должно было быть. И что произошло, не должно было произойти. Мы отведали плод, Петрониус, запретный для братьев и сестер свободного духа, для тебя и меня.
Зита закрыла лицо руками, будто готовая расплакаться.
— Но как мы должны любить, если нам нельзя соединяться?
Петрониус подошел к Зите и обнял ее. Девушка не возражала, она положила голову на его плечо и тяжело вздохнула.
— Как Адам и Ева, в полной невинности, — глухо прозвучал ее голос.
Петрониус ошеломленно покачал головой:
— Не знаю, смогу ли я так.
Вместо ответа Зита высвободилась из его объятий, взяла за руку и повела в сторону часовни.
— Пошли, братство ждет нас.
Петрониус снова удивился. Все было лишь прелюдией к службе. Зита преподала ему урок перед выходом к братству.
Они быстро пробирались между колонн к хорам. У входа в часовню Зита трижды постучала условным стуком, и дверь открылась. В передней комнате Зита разделась и протянула одежду Петрониусу, чтобы тот повесил ее на крючок, а потом разделся сам. Рука об руку они спустились на три ступеньки ниже, в часовню, где священник уже начал объяснять картину. Зита и Петрониус присели рядом и сосредоточились на разъяснениях.
— …происходит посвящение в тайну acclivitas21. Дорога на вершину — это не то, о чем надо раструбить, знающие должны рассказать незнающим. Невеста посвящает своего жениха, жена — мужа, священник — паству в тайных, личных беседах. Видите юношу, расположившегося рядом с девой? У него на голове знак жениха, плод сливы. Он посвящен в нашу любовь и держит…
Петрониус начинал постепенно осознавать, что эта часть картины есть учение учений, урок уроков. Люди сообщают друг другу сведения, предназначенные не для всяких ушей. Группами по два, три, пять человек они стоят и слушают одного, который рассказывает то, что знает. Он поучал, давал указания, раскрывал тайны, а мужчины и женщины опускали глаза. И подмастерье знал, какая мистерия открывалась их взору, ибо там присутствовали символы, которые можно трактовать лишь однозначно: вишни, сливы, земляника, ежевика. Все эти знаки так или иначе указывали на любовь. Вишня предсказывала плодовитость, но не более чем слива указывала на посвящение женщин в тайны вожделения.
— …знающий в башне, через которую жаждущие ученики, посвященные и обученные ритуалу, отпускаются в рай, на низшую тропу брачной плодовитости, показывает карпа, отяжелевшего от икры. Мы жалуемся на счастье этого мира. Мы привносим в него смех и надежду, любовь и нежность. Мы отказываемся от грубого наслаждения животной стороной нашей жизни, так как Бог создал на шестой день сотворения не зверей, а…
В то время как Петрониус рассматривал сцену, на которой священник вел под венцом жениха и невесту и наставлял их в знании адамитской любви, а прямо под ними лежала, тесно прижавшись, влюбленная пара, на ум художнику пришла Зита. Она сидела рядом, слегка наклонившись вперед, нагая, как образ на картине Босха. Грудь с маленькими темными сосками поднималась и опускалась. Девушка сложила руки на коленях, ее темные волосы спадали до самого пупка. Все это — назойливые слова священника, женщина рядом с ним, запах ее кожи и аромат лаванды — подействовало на его плоть.
Петрониус попытался скрыть сие неприятное обстоятельство. И именно в этот момент священник посмотрел в его сторону, запнулся и обескураженно уставился на чресла подмастерья. Петрониус попытался прикрыть восставшую плоть руками, но священник невольно привлек внимание общины к нему. Петрониусу не оставалось ничего другого, как сидеть и ждать, пока возбуждение не пройдет. Зита повернула голову и посмотрела на него, ее лицо густо покраснело. В отчаянии подмастерье протянул к ней руку, но она вскрикнула, вскочила и побежала к алтарю. Оцепенение прошло, и священник набросился на Петрониуса:
— Исчезни, недостойный! Тот, чье тело является лишь сосудом для похоти и греха, должен очиститься и только тогда открыть дверь в рай, когда он преодолеет дух сатаны в себе.
Петрониус встал и, опустив глаза, прикрывая восставшую плоть одной рукой, другой прокладывал себе дорогу к выходу. Он быстро схватил одежду и убежал в прохладу соборных колонн.
XV
— Я видел убийцу!
Длинный Цуидер был бледен. Он нервно чесал струп на голове и ковырял шрамы на руках так, что они стали кровоточить.
— Нищих не хотели пускать на представление, и я вошел с заднего входа. Грандиозная постановка. Бесспорно! А для инквизитора — пощечина.
Цуидер рассмеялся и закашлялся. Затем притянул к себе Петрониуса и показал на стену, где находилась дверь, в которой прошлый раз исчез инквизитор. Приятели стояли в тени домов, а матовый свет восходящей луны освещал переулок перед ними.
— Я клянусь тебе: когда представление уже заканчивалось, я вышел на улицу. Там есть дверь в каменоломню, и я подумал, что через нее обязательно будут выходить зрители. Я двинулся через задний выход.
Цуидер рассказывал свою историю, и Петрониус все ближе подходил к нему. Запах грязного тела, гноя и крови становился невыносимым.
— Неожиданно я услышал крик, а потом воцарилась тишина. Я хотел опереться на палку, и тут открылась дверь. Я не успел и слова молвить, как кто-то налетел на меня, так что моя палка очутилась на другой стороне улицы.
Правой рукой нищий провел по затылку, будто сгонял надоевшего комара, и Петрониус увидел, что рука вся красная от крови.
— Когда я волнуюсь, Петрониус, то раздираю кожу до крови. Может, стоит добровольно прийти к нашему доминиканцу, тогда я навеки избавлюсь от проклятой чесотки.
Длинный Цуидер рассмеялся своей шутке, словно маленький ребенок, а у Петрониуса по спине пробежал холодок.
— Убийца не понял, что я почувствовал его.
Нищий сделал паузу, давая подмастерью возможность выразить удивление.
— Как это? — спросил Петрониус.
— И это все, что ты можешь сказать? Ты что, не понял? Когда убийца налетел на меня, я почувствовал его тело. И это было откровением! У него была грудь! И не было «хвоста». Я пощупал. Убийца — женщина, понял?
У Петрониуса ослабли ноги, захотелось сесть.
— Ты уверен, Цуидер?
На сей раз губы нищего коснулись уха подмастерья. Он словно хотел слиться с домом или стать частью его, чтобы никто не увидел и не услышал их.
— Да еще какая! Кое в чем я ошибаюсь, но женщину могу отличить от мужчины на расстоянии ста шагов, особенно когда пускаю в ход руки. Сильная дама, хоть и маленькая. Она скрылась в этом направлении. Я подумал, стоит ли поискать свою палку или бежать за ней. Она прохромала мимо, но, думаю, не заметила меня и скрылась вот за этой дверью.
Петрониус посмотрел на освещенную лунным светом дверь. Кроме кошки, проскочившей мимо в поисках добычи, никого не было видно. Переулок будто вымер. Лишь в голубиной дыре время от времени шевелился стрелок, а из круглого отверстия выглядывал арбалетный болт.
— Монахиня! Монахиня из монастыря доминиканцев! — прошептал Петрониус. — Я слышал, как инквизитор отдавал приказ убить девушку.
Подмастерье провел рукой по лицу. Он слышал — и не обратил внимания!
— Она хромает? — спросил Длинный Цуидер. — У меня чуть сердце не ушло у пятки, ведь я подумал, что это сам сатана хромает передо мной в сторону ада.
— Ну и что же мы будем делать? У нас нет доказательств, а без них мы не можем обвинить монахиню перед городским судом. Мы ничего не в силах предпринять, — прошептал потрясенный Петрониус. — Мы должны…
Рука нищего закрыла рот Петрониуса, и он почувствовал на губах вкус крови.
— Тихо! — прошипел Длинный Цуидер.
Они вслушивались в тишину. Из тьмы донеслись шаги. Нищий убрал руку, и приятели прижались к стене, почти приросли к ней спинами. Незнакомец целеустремленно пересек улицу недалеко от них и направился прямо к двери в стене.
— Если он попадет сейчас в полосу лунного света… — прошептал Цуидер.
Любопытство Петрониуса достигло предела. Мужчина был в хорошо знакомом подмастерью одеянии.
— Якоб ван Алмагин!
Петрониус произнес это имя одними губами, но человек тотчас же остановился, обернулся и зорко посмотрел на противоположную сторону переулка. Он увидел бы друзей, если бы не кошка, на которую Алмагин едва не наступил в темноте. Ученый споткнулся и ногой отшвырнул животное в один из пожарных люков. Затем отвернулся, подошел к двери, резко постучал, и дверь открылась. Ученый проскользнул внутрь и исчез.
— Святой Фома! — вырвалось из уст ошеломленного нищего. — Что надо ученому в монастыре?
— Ночью, когда честные горожане спят, — добавил Петрониус.
— Ты не думал над тем, почему монастырь доминиканцев нужно охранять? Мы до сих пор считали это само собой разумеющимся. Здесь прогуливаются важнейшие городские мужи, и тогда вверху все спокойно. Но стоит приблизиться нищему, как летит арбалетная стрела.
Петрониус ухмыльнулся, хотя Цуидер и не мог видеть в темноте его лица.
— Что тут удивительного, Цуидер? Ваши вонючие тела и накрахмаленные одеяния монахинь не слишком сочетаются.
— Шути, шути. Почему патер Иоганнес и Якоб ван Алмагин могут ходить туда как к себе домой?
Эта мысль занимала и Петрониуса. Ну, насчет патера Берле он еще мог понять — монастырь принадлежал его конгрегации. Женский конвент подчинялся его уставу. Наверное, патер исповедует монахинь или раздает поручения. Но что делает здесь Якоб ван Алмагин? Какую роль играет он в запутанной борьбе за власть в городе?
— Нам не решить этой загадки. Давай исчезнем отсюда и встретимся завтра в трактире. Согласен?
— С тебя два пива, — произнес нищий и исчез в переулке, откуда появился Якоб ван Алмагин.
Петрониус подождал, пока не смолкли шаги Цуидера, и отправился в обратный путь. Однако не успел он и шага шагнуть, как попал в яму. Потерял равновесие, споткнулся и оказался на середине освещенной лунным светом улицы.
В этот миг подмастерье услышал за спиной шорох. Дверь была открыта, и монахиня, встречавшая посетителей, стояла на пороге и смотрела на него. Петрониус узнал шрам на щеке и одним прыжком очутился в спасительной тени переулка.
Длинный Цуидер был бледен. Он нервно чесал струп на голове и ковырял шрамы на руках так, что они стали кровоточить.
— Нищих не хотели пускать на представление, и я вошел с заднего входа. Грандиозная постановка. Бесспорно! А для инквизитора — пощечина.
Цуидер рассмеялся и закашлялся. Затем притянул к себе Петрониуса и показал на стену, где находилась дверь, в которой прошлый раз исчез инквизитор. Приятели стояли в тени домов, а матовый свет восходящей луны освещал переулок перед ними.
— Я клянусь тебе: когда представление уже заканчивалось, я вышел на улицу. Там есть дверь в каменоломню, и я подумал, что через нее обязательно будут выходить зрители. Я двинулся через задний выход.
Цуидер рассказывал свою историю, и Петрониус все ближе подходил к нему. Запах грязного тела, гноя и крови становился невыносимым.
— Неожиданно я услышал крик, а потом воцарилась тишина. Я хотел опереться на палку, и тут открылась дверь. Я не успел и слова молвить, как кто-то налетел на меня, так что моя палка очутилась на другой стороне улицы.
Правой рукой нищий провел по затылку, будто сгонял надоевшего комара, и Петрониус увидел, что рука вся красная от крови.
— Когда я волнуюсь, Петрониус, то раздираю кожу до крови. Может, стоит добровольно прийти к нашему доминиканцу, тогда я навеки избавлюсь от проклятой чесотки.
Длинный Цуидер рассмеялся своей шутке, словно маленький ребенок, а у Петрониуса по спине пробежал холодок.
— Убийца не понял, что я почувствовал его.
Нищий сделал паузу, давая подмастерью возможность выразить удивление.
— Как это? — спросил Петрониус.
— И это все, что ты можешь сказать? Ты что, не понял? Когда убийца налетел на меня, я почувствовал его тело. И это было откровением! У него была грудь! И не было «хвоста». Я пощупал. Убийца — женщина, понял?
У Петрониуса ослабли ноги, захотелось сесть.
— Ты уверен, Цуидер?
На сей раз губы нищего коснулись уха подмастерья. Он словно хотел слиться с домом или стать частью его, чтобы никто не увидел и не услышал их.
— Да еще какая! Кое в чем я ошибаюсь, но женщину могу отличить от мужчины на расстоянии ста шагов, особенно когда пускаю в ход руки. Сильная дама, хоть и маленькая. Она скрылась в этом направлении. Я подумал, стоит ли поискать свою палку или бежать за ней. Она прохромала мимо, но, думаю, не заметила меня и скрылась вот за этой дверью.
Петрониус посмотрел на освещенную лунным светом дверь. Кроме кошки, проскочившей мимо в поисках добычи, никого не было видно. Переулок будто вымер. Лишь в голубиной дыре время от времени шевелился стрелок, а из круглого отверстия выглядывал арбалетный болт.
— Монахиня! Монахиня из монастыря доминиканцев! — прошептал Петрониус. — Я слышал, как инквизитор отдавал приказ убить девушку.
Подмастерье провел рукой по лицу. Он слышал — и не обратил внимания!
— Она хромает? — спросил Длинный Цуидер. — У меня чуть сердце не ушло у пятки, ведь я подумал, что это сам сатана хромает передо мной в сторону ада.
— Ну и что же мы будем делать? У нас нет доказательств, а без них мы не можем обвинить монахиню перед городским судом. Мы ничего не в силах предпринять, — прошептал потрясенный Петрониус. — Мы должны…
Рука нищего закрыла рот Петрониуса, и он почувствовал на губах вкус крови.
— Тихо! — прошипел Длинный Цуидер.
Они вслушивались в тишину. Из тьмы донеслись шаги. Нищий убрал руку, и приятели прижались к стене, почти приросли к ней спинами. Незнакомец целеустремленно пересек улицу недалеко от них и направился прямо к двери в стене.
— Если он попадет сейчас в полосу лунного света… — прошептал Цуидер.
Любопытство Петрониуса достигло предела. Мужчина был в хорошо знакомом подмастерью одеянии.
— Якоб ван Алмагин!
Петрониус произнес это имя одними губами, но человек тотчас же остановился, обернулся и зорко посмотрел на противоположную сторону переулка. Он увидел бы друзей, если бы не кошка, на которую Алмагин едва не наступил в темноте. Ученый споткнулся и ногой отшвырнул животное в один из пожарных люков. Затем отвернулся, подошел к двери, резко постучал, и дверь открылась. Ученый проскользнул внутрь и исчез.
— Святой Фома! — вырвалось из уст ошеломленного нищего. — Что надо ученому в монастыре?
— Ночью, когда честные горожане спят, — добавил Петрониус.
— Ты не думал над тем, почему монастырь доминиканцев нужно охранять? Мы до сих пор считали это само собой разумеющимся. Здесь прогуливаются важнейшие городские мужи, и тогда вверху все спокойно. Но стоит приблизиться нищему, как летит арбалетная стрела.
Петрониус ухмыльнулся, хотя Цуидер и не мог видеть в темноте его лица.
— Что тут удивительного, Цуидер? Ваши вонючие тела и накрахмаленные одеяния монахинь не слишком сочетаются.
— Шути, шути. Почему патер Иоганнес и Якоб ван Алмагин могут ходить туда как к себе домой?
Эта мысль занимала и Петрониуса. Ну, насчет патера Берле он еще мог понять — монастырь принадлежал его конгрегации. Женский конвент подчинялся его уставу. Наверное, патер исповедует монахинь или раздает поручения. Но что делает здесь Якоб ван Алмагин? Какую роль играет он в запутанной борьбе за власть в городе?
— Нам не решить этой загадки. Давай исчезнем отсюда и встретимся завтра в трактире. Согласен?
— С тебя два пива, — произнес нищий и исчез в переулке, откуда появился Якоб ван Алмагин.
Петрониус подождал, пока не смолкли шаги Цуидера, и отправился в обратный путь. Однако не успел он и шага шагнуть, как попал в яму. Потерял равновесие, споткнулся и оказался на середине освещенной лунным светом улицы.
В этот миг подмастерье услышал за спиной шорох. Дверь была открыта, и монахиня, встречавшая посетителей, стояла на пороге и смотрела на него. Петрониус узнал шрам на щеке и одним прыжком очутился в спасительной тени переулка.
XVI
Петрониус несся по улицам города сломя голову. Кто-то преследовал подмастерье с тех пор, как он вышел из трактира. Юноша надеялся оторваться от преследователя в темных переулках северной части города. Но видимо, незнакомец знал, куда он свернет, и оказывался то впереди, то позади него. Похоже, юношу вели в определенном направлении. Безжалостный преследователь медленно теснил его через рыночную площадь к южной части Хертогенбоса. Хотя ночь была холодной, а одежда Петрониуса легкой, но он весь вспотел. Страх гнал художника вперед, тень прилипла к нему, словно кусок смолы, и Петрониус догадывался, что даже его комната в доме мастера Босха не станет ему убежищем.
Петрониусу очень не хватало Длинного Цуидера. Хотелось обсудить с ним вчерашнее происшествие у адамитов, но нищего найти не удалось. Подмастерье выпил три кружки пива и просто наблюдал за происходящим в трактире. Возможно, он посидел бы дольше, выпил еще кружку и постарался забыть неудачи последних дней, если бы не заметил в дверях фигуру в черной сутане. Человек стоял, прислонившись к дверному проему, и из-под капюшона смотрел на Петрониуса. Петрониус решил отправиться домой и там подумать о делах.
Не сделав и нескольких шагов по переулку, Петрониус услышал звук шагов за спиной и увидел, что человек в монашеском одеянии следует за ним.
Петрониус совершенно выбился из сил. Тяжело дыша, он прислонился к стене и вслушивался в темноту улицы. Может, ему наконец удалось оторваться от преследователя? Нос подсказывал подмастерью, где он находится. Судя по запаху, недалеко от красильни. Там в обмазанных глиной ямах перегнивали остатки растений, отдавая свои краски в наполненный водой и мочой бассейн. Кругом пахло гнилью, зловонная жижа булькала.
Петрониус поспешил дальше, однако шаги по-прежнему преследовали юношу. В голове засела мысль, что Яна де Грота могли травить подобным образом. Впрочем, лучше сейчас об этом не думать.
Кусок ткани упал на него неожиданно. Целый кусок еще мокрого льна. Сбил с ног и окутал тело. Прежде чем Петрониус смог оказать сопротивление, сильные руки замотали концы мокрого полотна и швырнули художника в сторону. От вони Петрониус едва мог дышать. Замотанному в ткань подмастерью оставалось только семенить вперед. Петрониус почувствовал, что они поднимаются по пологому холму, и в этот момент он бултыхнулся в густую жидкость, накрывшую его с головой. Петрониуса охватила паника. Он бился в вязкой, густой жидкости, рвался из стороны в сторону, но лишь глубже уходил в гущу. Подмастерье уже перестал сопротивляться, когда кто-то схватил его за ноги и вытащил на свет Божий. Полотно приклеилось к лицу словно пленка, жидкость стекала с волос, носа, губ. Юноша глотнул ее, поперхнулся и скорчился в судорогах. Неожиданно кто-то сорвал с него ткань.
Петрониус жадно хватал воздух, жидкость попала в рот, и он снова поперхнулся, проглотил ее, принялся с отвращением отплевываться.
— Петрониус Орис, вы что, сошли с ума?
Подмастерье даже не пытался открыть глаза, продолжая неловкими движениями сбрасывать с себя полотно. Голос он узнал сразу.
— Я всегда так крашу свою одежду, патер Иоганнес. Подмастерье откашливался, выплевывая остатки красителя.
— Пока чувство юмора не покинуло вас, можно сказать, что ваши дела идут хорошо.
— Лучше не бывает, патер, бывает только суше.
Петрониус отряхнулся и осторожно открыл склеившиеся глаза. Они находились на территории красильни с бассейнами, ярко светила луна.
— Вы всегда гуляете здесь, патер Иоганнес? — ехидно поинтересовался подмастерье, отплевываясь в желании избавиться от запаха мочи.
Патер зажал нос руками.
— Какая сильная вонь!
— Лучше сильная вонь, чем сильная вера. Вы не объясните мне, почему мы здесь встретились?
— Случайно, Петрониус, совершенно случайно, — бросил священник раздраженно. — Акт человеколюбия с моей стороны. Я услышал шорох, увидел выбегающего из двери красильни человека и подумал о преступлении. Потом обернулся, услышал, как вы бултыхаетесь, и вытащил вас из бочки за ноги. И предполагаю, вовремя, иначе вы утонули бы.
— Не верю ни одному вашему слову. Даже если поклянетесь всеми святыми и чудотворцами. Зачем вы хотели избавиться от меня?
Патер отвернулся.
— Лучше бы я дал вам утонуть. Вместо того чтобы снабжать меня сведениями, которые мне необходимы, вы доставляете мне одни неприятности.
Патер кивнул, давая понять, что пора уходить. На втором этаже уже открылись ставни, и из окна выглянул толстый ремесленник:
— Эй, кто там, убирайтесь отсюда, нищий сброд!
Петрониус молча поплелся к двери, мокрая одежда мешала идти.
— А теперь серьезно, Петрониус Орис! У меня была причина макнуть вас в дерьмо, была, но я шел за вами, поскольку увидел, что кто-то преследует вас.
Петрониус постепенно приходил в себя. Мир в лунном свете показался ему восхитительным. Переулки, которые совсем недавно нагоняли страх и вызывали мысли о дороге в преисподнюю, все еще устало зевали ему в лицо, а балки фахверковых домов напоминали рты великанов, смеявшихся над его страхом.
— Я не знаю, зачем вы лжете, патер Иоганнес. Никто, кроме вас, не заинтересован в моей смерти.
— Вы не желаете понять меня. Если бы я хотел распять вас на кресте, то давно сделал бы это. Мне не нужно тайком выслеживать вас и закручивать в покрывало. Я бы сжег вас открыто, и это был бы пример для всех тех, кто думает, что над церковью можно подшучивать. Раз и навсегда. Не мои палачи устроили вам засаду.
Петрониус задумчиво опустил голову, следуя за доминиканцем. Если священник действительно говорит правду, то у подмастерья появился в городе враг, жаждущий его смерти, хотя непонятно, за что и кто он. По спине Петрониуса пробежал холодок. Кому он перешел дорогу, кому угрожает так, что от него решили избавиться?
Подмастерье очнулся от своих мыслей, только когда они оказались перед домом недалеко от городской стены. Он поднял глаза, услышав, как патер постучал в дверь.
— Где мы? — спросил Петрониус, внимательно разглядывая окрестности.
Но дверь уже открылась, и патер грубо подтолкнул его внутрь. За дверью ожидала неопределенного возраста монахиня. Патер наклонился к ней и прошептал несколько слов. Монахиня кивнула и отошла в сторону. Она бросила на художника быстрый взгляд, и он узнал шрам, проходивший от правого уголка рта до самого уха, отчего улыбка навсегда замерла на ее лице. Тяжело хромая, монахиня исчезла в темноте коридора.
Вскоре она появилась вновь, неся в руке одежду и таз. Монахиня указала на воду, мыло и чистое белье.
— Спасибо, сестра Конкордия. Умойтесь, Петрониус, перед тем как мы отправимся дальше, — приказал инквизитор. — От вас воняет, как от обмочившегося кабана.
Петрониус кивнул, снял одежду, вымыл волосы, руки, ноги и тело. Облачился в чистую одежду. Она была широкой и складками свисала с плеч, но подмастерье радовался чистому запаху мягкой ткани. Его чуткий нос понял, где они. Среди деревянных, сырых стен поселился сладкий запах женских тел и тимьяна. Это был монастырь, связанный с пансионом, в котором проживала Зита.
— Что мы делаем здесь?
Петрониус осмотрелся по сторонам.
— Говорить будете, когда вам прикажут! — резко оборвал его патер, молча стоявший в углу.
Петрониус хотел что-то ответить, но в конце коридора снова появилась сестра Конкордия и махнула им рукой. Патер Иоганнес кивнул в ответ и подтолкнул Петрониуса перед собой, хотя тот сопротивлялся. Чем глубже они заходили в монастырь, тем сильнее становился запах воска и лаванды, которую использовали для защиты одежды от моли. Они молча следовали за сестрой Конкордией, сопровождавшей их по коридорам и лестницам монастыря. Петрониус старался запомнить дорогу, однако уже после пятого поворота сбился. Сводчатые проходы сменялись кирпичными стенами и обшитыми деревом коридорами. Соединенные между собой здания образовывали единый запутанный лабиринт.
Наконец они пришли в комнату, освещенную свечами, хотя коричневые дубовые панели и подавляли свет. Натертая воском мебель отливала матовым блеском. Низкий шкаф с золотистой медной обивкой занимал большую часть комнаты. Удушье и страх мучили Петрониуса уже по дороге сюда. Посреди комнаты ждала еще одна монахиня, но она стояла спиной к ним.
— Вы знаете сестру Хильтрут? — спросил патер Иоганнес. Петрониус покачал головой:
— Нет, откуда мне знать монахиню?
Вдруг смутное ощущение, что осанка женщины ему знакома, охватило подмастерье.
— Повернитесь, сестра Хильтрут! — потребовал священник, и тут Петрониус увидел лицо, которое не мог не узнать, несмотря на воспаленные, красные глаза.
Губы девушки были плотно сжаты.
— Зита! Что они сделали с тобой?
Сестра Хильтрут покачала головой. Она смотрела на Петрониуса, и в глазах ее читался немой вопрос: «Почему ты не ушел, как я просила тебя?»
Затем монахиня опустила глаза.
— А теперь слушайте внимательно, Петрониус Орис. Меня мало волнует, что у вас есть враги в городе. Это ваши, а не мои. Вы не должны были втягивать сестру Хильтрут в ваши делишки. Я предупреждал вас. Вам следовало держаться в стороне от нее. Она монахиня, и не питайте напрасных надежд.
До этого момента Петрониус молчал и рассматривал Зиту — теперь сестру Хильтрут, — не осознавая до конца, что это значит. Теперь, когда прозвучало слово «монахиня», его оцепенение прошло. Художнику показалось, будто он проваливается в черную яму.
— Монахиня, Зита, но ты же была…
Девушка подняла глаза, и в ее взгляде читалось только презрение! Петрониусу захотелось закричать, затопать ногами, разнести мебель и растоптать ногами эту отвратительную жабу, инквизитора, за то, что он рассказал ему о Зите именно сейчас, когда он понял, что любит ее.
— Да, я горжусь тем, что могу служить Господу Богу… Взмах руки инквизитора, и девушка замолчала и неохотно опустила глаза.
Петрониус едва не зарычал, видя, как покорна Зита инквизитору. Патер Иоганнес повел бровью и застыл как статуя.
— Зита была нашими глазами, наблюдавшими за братством, она работала в трактире и была нашими ушами. А теперь она не у дел. После вашей животной выходки она, как и вы, исключена из братства. А мы оглохли и ослепли.
Патер подошел к Петрониусу ближе и улыбнулся. В его глазах сверкнула искорка наслаждения унижением художника.
— Я даю вам два дня, чтобы вы покинули город. И если я еще раз встречу человека по имени Петрониус Орис, то отправлю его на костер. На сей раз это не пустая угроза.
Один щелчок пальцев, и сестра Конкордия коснулась руки Петрониуса, предлагая ему следовать за ней. Монахиня медленно вышла из комнаты, он молча последовал за ней.
Подмастерье словно умер. Гнев выжег душу, словно кусок дерева. Патер должен заплатить за все. Петрониус и не думал покидать город. Он ломал голову над тем, как помочь Зите, или сестре Хильтрут, как ее теперь звали. Подмастерье чувствовал, что его губы дрожат, а дыхание участилось. У него есть два дня. Хотелось как можно быстрее выбраться из этого здания, закричать, дать волю чувствам.
И в этот миг Петрониус увидел лестницу, по которой поднимался к Зите. Он замедлил шаг и отстал от монахини. Проходя мимо кельи Зиты, Петрониус тихо открыл дверь и прошмыгнул внутрь. Пусть сестра Конкордия удивляется, куда он пропал.
Петрониусу очень не хватало Длинного Цуидера. Хотелось обсудить с ним вчерашнее происшествие у адамитов, но нищего найти не удалось. Подмастерье выпил три кружки пива и просто наблюдал за происходящим в трактире. Возможно, он посидел бы дольше, выпил еще кружку и постарался забыть неудачи последних дней, если бы не заметил в дверях фигуру в черной сутане. Человек стоял, прислонившись к дверному проему, и из-под капюшона смотрел на Петрониуса. Петрониус решил отправиться домой и там подумать о делах.
Не сделав и нескольких шагов по переулку, Петрониус услышал звук шагов за спиной и увидел, что человек в монашеском одеянии следует за ним.
Петрониус совершенно выбился из сил. Тяжело дыша, он прислонился к стене и вслушивался в темноту улицы. Может, ему наконец удалось оторваться от преследователя? Нос подсказывал подмастерью, где он находится. Судя по запаху, недалеко от красильни. Там в обмазанных глиной ямах перегнивали остатки растений, отдавая свои краски в наполненный водой и мочой бассейн. Кругом пахло гнилью, зловонная жижа булькала.
Петрониус поспешил дальше, однако шаги по-прежнему преследовали юношу. В голове засела мысль, что Яна де Грота могли травить подобным образом. Впрочем, лучше сейчас об этом не думать.
Кусок ткани упал на него неожиданно. Целый кусок еще мокрого льна. Сбил с ног и окутал тело. Прежде чем Петрониус смог оказать сопротивление, сильные руки замотали концы мокрого полотна и швырнули художника в сторону. От вони Петрониус едва мог дышать. Замотанному в ткань подмастерью оставалось только семенить вперед. Петрониус почувствовал, что они поднимаются по пологому холму, и в этот момент он бултыхнулся в густую жидкость, накрывшую его с головой. Петрониуса охватила паника. Он бился в вязкой, густой жидкости, рвался из стороны в сторону, но лишь глубже уходил в гущу. Подмастерье уже перестал сопротивляться, когда кто-то схватил его за ноги и вытащил на свет Божий. Полотно приклеилось к лицу словно пленка, жидкость стекала с волос, носа, губ. Юноша глотнул ее, поперхнулся и скорчился в судорогах. Неожиданно кто-то сорвал с него ткань.
Петрониус жадно хватал воздух, жидкость попала в рот, и он снова поперхнулся, проглотил ее, принялся с отвращением отплевываться.
— Петрониус Орис, вы что, сошли с ума?
Подмастерье даже не пытался открыть глаза, продолжая неловкими движениями сбрасывать с себя полотно. Голос он узнал сразу.
— Я всегда так крашу свою одежду, патер Иоганнес. Подмастерье откашливался, выплевывая остатки красителя.
— Пока чувство юмора не покинуло вас, можно сказать, что ваши дела идут хорошо.
— Лучше не бывает, патер, бывает только суше.
Петрониус отряхнулся и осторожно открыл склеившиеся глаза. Они находились на территории красильни с бассейнами, ярко светила луна.
— Вы всегда гуляете здесь, патер Иоганнес? — ехидно поинтересовался подмастерье, отплевываясь в желании избавиться от запаха мочи.
Патер зажал нос руками.
— Какая сильная вонь!
— Лучше сильная вонь, чем сильная вера. Вы не объясните мне, почему мы здесь встретились?
— Случайно, Петрониус, совершенно случайно, — бросил священник раздраженно. — Акт человеколюбия с моей стороны. Я услышал шорох, увидел выбегающего из двери красильни человека и подумал о преступлении. Потом обернулся, услышал, как вы бултыхаетесь, и вытащил вас из бочки за ноги. И предполагаю, вовремя, иначе вы утонули бы.
— Не верю ни одному вашему слову. Даже если поклянетесь всеми святыми и чудотворцами. Зачем вы хотели избавиться от меня?
Патер отвернулся.
— Лучше бы я дал вам утонуть. Вместо того чтобы снабжать меня сведениями, которые мне необходимы, вы доставляете мне одни неприятности.
Патер кивнул, давая понять, что пора уходить. На втором этаже уже открылись ставни, и из окна выглянул толстый ремесленник:
— Эй, кто там, убирайтесь отсюда, нищий сброд!
Петрониус молча поплелся к двери, мокрая одежда мешала идти.
— А теперь серьезно, Петрониус Орис! У меня была причина макнуть вас в дерьмо, была, но я шел за вами, поскольку увидел, что кто-то преследует вас.
Петрониус постепенно приходил в себя. Мир в лунном свете показался ему восхитительным. Переулки, которые совсем недавно нагоняли страх и вызывали мысли о дороге в преисподнюю, все еще устало зевали ему в лицо, а балки фахверковых домов напоминали рты великанов, смеявшихся над его страхом.
— Я не знаю, зачем вы лжете, патер Иоганнес. Никто, кроме вас, не заинтересован в моей смерти.
— Вы не желаете понять меня. Если бы я хотел распять вас на кресте, то давно сделал бы это. Мне не нужно тайком выслеживать вас и закручивать в покрывало. Я бы сжег вас открыто, и это был бы пример для всех тех, кто думает, что над церковью можно подшучивать. Раз и навсегда. Не мои палачи устроили вам засаду.
Петрониус задумчиво опустил голову, следуя за доминиканцем. Если священник действительно говорит правду, то у подмастерья появился в городе враг, жаждущий его смерти, хотя непонятно, за что и кто он. По спине Петрониуса пробежал холодок. Кому он перешел дорогу, кому угрожает так, что от него решили избавиться?
Подмастерье очнулся от своих мыслей, только когда они оказались перед домом недалеко от городской стены. Он поднял глаза, услышав, как патер постучал в дверь.
— Где мы? — спросил Петрониус, внимательно разглядывая окрестности.
Но дверь уже открылась, и патер грубо подтолкнул его внутрь. За дверью ожидала неопределенного возраста монахиня. Патер наклонился к ней и прошептал несколько слов. Монахиня кивнула и отошла в сторону. Она бросила на художника быстрый взгляд, и он узнал шрам, проходивший от правого уголка рта до самого уха, отчего улыбка навсегда замерла на ее лице. Тяжело хромая, монахиня исчезла в темноте коридора.
Вскоре она появилась вновь, неся в руке одежду и таз. Монахиня указала на воду, мыло и чистое белье.
— Спасибо, сестра Конкордия. Умойтесь, Петрониус, перед тем как мы отправимся дальше, — приказал инквизитор. — От вас воняет, как от обмочившегося кабана.
Петрониус кивнул, снял одежду, вымыл волосы, руки, ноги и тело. Облачился в чистую одежду. Она была широкой и складками свисала с плеч, но подмастерье радовался чистому запаху мягкой ткани. Его чуткий нос понял, где они. Среди деревянных, сырых стен поселился сладкий запах женских тел и тимьяна. Это был монастырь, связанный с пансионом, в котором проживала Зита.
— Что мы делаем здесь?
Петрониус осмотрелся по сторонам.
— Говорить будете, когда вам прикажут! — резко оборвал его патер, молча стоявший в углу.
Петрониус хотел что-то ответить, но в конце коридора снова появилась сестра Конкордия и махнула им рукой. Патер Иоганнес кивнул в ответ и подтолкнул Петрониуса перед собой, хотя тот сопротивлялся. Чем глубже они заходили в монастырь, тем сильнее становился запах воска и лаванды, которую использовали для защиты одежды от моли. Они молча следовали за сестрой Конкордией, сопровождавшей их по коридорам и лестницам монастыря. Петрониус старался запомнить дорогу, однако уже после пятого поворота сбился. Сводчатые проходы сменялись кирпичными стенами и обшитыми деревом коридорами. Соединенные между собой здания образовывали единый запутанный лабиринт.
Наконец они пришли в комнату, освещенную свечами, хотя коричневые дубовые панели и подавляли свет. Натертая воском мебель отливала матовым блеском. Низкий шкаф с золотистой медной обивкой занимал большую часть комнаты. Удушье и страх мучили Петрониуса уже по дороге сюда. Посреди комнаты ждала еще одна монахиня, но она стояла спиной к ним.
— Вы знаете сестру Хильтрут? — спросил патер Иоганнес. Петрониус покачал головой:
— Нет, откуда мне знать монахиню?
Вдруг смутное ощущение, что осанка женщины ему знакома, охватило подмастерье.
— Повернитесь, сестра Хильтрут! — потребовал священник, и тут Петрониус увидел лицо, которое не мог не узнать, несмотря на воспаленные, красные глаза.
Губы девушки были плотно сжаты.
— Зита! Что они сделали с тобой?
Сестра Хильтрут покачала головой. Она смотрела на Петрониуса, и в глазах ее читался немой вопрос: «Почему ты не ушел, как я просила тебя?»
Затем монахиня опустила глаза.
— А теперь слушайте внимательно, Петрониус Орис. Меня мало волнует, что у вас есть враги в городе. Это ваши, а не мои. Вы не должны были втягивать сестру Хильтрут в ваши делишки. Я предупреждал вас. Вам следовало держаться в стороне от нее. Она монахиня, и не питайте напрасных надежд.
До этого момента Петрониус молчал и рассматривал Зиту — теперь сестру Хильтрут, — не осознавая до конца, что это значит. Теперь, когда прозвучало слово «монахиня», его оцепенение прошло. Художнику показалось, будто он проваливается в черную яму.
— Монахиня, Зита, но ты же была…
Девушка подняла глаза, и в ее взгляде читалось только презрение! Петрониусу захотелось закричать, затопать ногами, разнести мебель и растоптать ногами эту отвратительную жабу, инквизитора, за то, что он рассказал ему о Зите именно сейчас, когда он понял, что любит ее.
— Да, я горжусь тем, что могу служить Господу Богу… Взмах руки инквизитора, и девушка замолчала и неохотно опустила глаза.
Петрониус едва не зарычал, видя, как покорна Зита инквизитору. Патер Иоганнес повел бровью и застыл как статуя.
— Зита была нашими глазами, наблюдавшими за братством, она работала в трактире и была нашими ушами. А теперь она не у дел. После вашей животной выходки она, как и вы, исключена из братства. А мы оглохли и ослепли.
Патер подошел к Петрониусу ближе и улыбнулся. В его глазах сверкнула искорка наслаждения унижением художника.
— Я даю вам два дня, чтобы вы покинули город. И если я еще раз встречу человека по имени Петрониус Орис, то отправлю его на костер. На сей раз это не пустая угроза.
Один щелчок пальцев, и сестра Конкордия коснулась руки Петрониуса, предлагая ему следовать за ней. Монахиня медленно вышла из комнаты, он молча последовал за ней.
Подмастерье словно умер. Гнев выжег душу, словно кусок дерева. Патер должен заплатить за все. Петрониус и не думал покидать город. Он ломал голову над тем, как помочь Зите, или сестре Хильтрут, как ее теперь звали. Подмастерье чувствовал, что его губы дрожат, а дыхание участилось. У него есть два дня. Хотелось как можно быстрее выбраться из этого здания, закричать, дать волю чувствам.
И в этот миг Петрониус увидел лестницу, по которой поднимался к Зите. Он замедлил шаг и отстал от монахини. Проходя мимо кельи Зиты, Петрониус тихо открыл дверь и прошмыгнул внутрь. Пусть сестра Конкордия удивляется, куда он пропал.
XVII
Петрониус осторожно скользнул по лестнице вверх, на крепостную стену. Поднявшись, остановился и стал наблюдать, нет ли за ним слежки. Подмастерье долго стоял без движения, он будто сросся со старой балкой стены. Слух юноши старался уловить шорохи среди вечернего пения птиц, а глаза обыскивали каждый закоулок, каждую дверь.
Петрониус не заметил ничего подозрительного, и все же кровь стучала в висках, когда он одной рукой подтягивался к бойнице, а другой ощупывал перекладину.
Кожаная сумка лежала там, где он оставил ее. Петрониус осторожно подтянул ее к себе и спрыгнул в проход. Он снова прижался к стене, чтобы его не увидели снизу. Схватил сумку и быстро достал из нее картину, которую, сам того не зная, должен был доставить в Оиршот. Развернул ее и разгладил. Было еще достаточно светло, чтобы рассмотреть изображение.
Постепенно к юноше приходило понимание ценности картины. Вот почему патер Берле убил из-за нее человека! Лицо священника было нарисовано так хорошо, что не вызывало никаких сомнений. Он был в черном платье ордена и изображен с рогами, в образе черта. Одного этого достаточно, чтобы отправить мастера Босха на костер. Послание картины было по-настоящему опасным. Одежда священника сразу бросалась в глаза. Другие детали на рисунке до сих пор были непонятны юноше. Но после представления Петрониус смог толковать их, они оказались пророческими. Черт висел на шесте, словно марионетка, у него были и мужские, и женские половые органы, и он толкал с горы человека!
На картине было изображено нападение на дочь бургомистра, но с одним важным отличием. Жертвой был не ангел, а актер, изображавший Христа. Именно его сталкивали вниз.
Петрониус прислонился к холодной стене. Он был рад, что не хранил картину в своей комнате, а спрятал после возвращения здесь. Лицо горело, вереница мыслей пролетала в голове, надвигающаяся тьма звенела в ушах.
Кто сделал рисунок? Конечно, один из учеников Босха. Энрик? Похоже, все-таки Питер. Это он положил рисунок в сумку, так что Петрониус не догадывался о нем. Но откуда он знал о предстоящем событии? Может, подслушал Босха или Якоба ван Алмагина?
Петрониус испугался своих мыслей. Он услышал приближающиеся шаги. Подмастерье, затаив дыхание, напряженно ждал. Петрониус мог видеть всю улицу. Две женщины с кувшинами спешили к колодцу за водой. Юноша тряхнул головой, пытаясь восстановить ход своих мыслей. Картина была предостережением для Босха, и он, Петрониус, виноват в убийстве, потому что не отдал рисунок, а спрятал его. Неужели это хотел сообщить ему Питер?
Петрониус не заметил ничего подозрительного, и все же кровь стучала в висках, когда он одной рукой подтягивался к бойнице, а другой ощупывал перекладину.
Кожаная сумка лежала там, где он оставил ее. Петрониус осторожно подтянул ее к себе и спрыгнул в проход. Он снова прижался к стене, чтобы его не увидели снизу. Схватил сумку и быстро достал из нее картину, которую, сам того не зная, должен был доставить в Оиршот. Развернул ее и разгладил. Было еще достаточно светло, чтобы рассмотреть изображение.
Постепенно к юноше приходило понимание ценности картины. Вот почему патер Берле убил из-за нее человека! Лицо священника было нарисовано так хорошо, что не вызывало никаких сомнений. Он был в черном платье ордена и изображен с рогами, в образе черта. Одного этого достаточно, чтобы отправить мастера Босха на костер. Послание картины было по-настоящему опасным. Одежда священника сразу бросалась в глаза. Другие детали на рисунке до сих пор были непонятны юноше. Но после представления Петрониус смог толковать их, они оказались пророческими. Черт висел на шесте, словно марионетка, у него были и мужские, и женские половые органы, и он толкал с горы человека!
На картине было изображено нападение на дочь бургомистра, но с одним важным отличием. Жертвой был не ангел, а актер, изображавший Христа. Именно его сталкивали вниз.
Петрониус прислонился к холодной стене. Он был рад, что не хранил картину в своей комнате, а спрятал после возвращения здесь. Лицо горело, вереница мыслей пролетала в голове, надвигающаяся тьма звенела в ушах.
Кто сделал рисунок? Конечно, один из учеников Босха. Энрик? Похоже, все-таки Питер. Это он положил рисунок в сумку, так что Петрониус не догадывался о нем. Но откуда он знал о предстоящем событии? Может, подслушал Босха или Якоба ван Алмагина?
Петрониус испугался своих мыслей. Он услышал приближающиеся шаги. Подмастерье, затаив дыхание, напряженно ждал. Петрониус мог видеть всю улицу. Две женщины с кувшинами спешили к колодцу за водой. Юноша тряхнул головой, пытаясь восстановить ход своих мыслей. Картина была предостережением для Босха, и он, Петрониус, виноват в убийстве, потому что не отдал рисунок, а спрятал его. Неужели это хотел сообщить ему Питер?