Страница:
- Алексей Захарович! Получается, что меня, как кочующего командира полка, могут и выписать из Миха Цхакая, - пошутил я.
- Ничего, у тебя достаточно опыта, с выполнением задачи справишься. А что касается прописки, то она всегда обеспечена. Вернешься в Миха Цхакая - встречу лично. Желаю удачи!
Корабли конвоя шли в одной-двух милях от берега, в 300 - 500 метрах от них галсировали два-три сторожевых корабля и морские охотники, а над ними кружились на малой высоте два МБР-2. Все они имели задачей поиск и уничтожение подводных лодок противника. Время от времени поднимался столб воды от взрыва глубинной бомбы, сброшенной с корабля охранения сейчас пока для "острастки" вражеских подводников. При сильном волнении, а тем более в штормовую погоду, когда трудно обнаружить перископ или даже уловить шумы вражеской субмарины, глубинные бомбы приходится бросать чаще.
Истребители дежурили в воздухе в 15 - 20 километрах мористее конвоя на вероятном направлении появления авиации противника. Причем два самолета на малой высоте - против торпедоносцев, а четыре на высоте 2000 - 3000 метров против бомбардировщиков. На ближайшем к конвою аэродроме обычно 8 - 10 истребителей были готовы через считанные минуты устремиться на помощь товарищам.
За конвоем истребители буквально "скакали", используя для маневра аэродромы Бабушеры, Алахадзе и Лазаревская. Что касается технического обслуживания их на промежуточных аэродромах, то эту задачу выполняли специально выделенные от полков группы технического состава.
Такова была общая схема организации прикрытия c воздуха всех конвоев на переходе морем, в пунктах погрузки и разгрузки. Постоянные дежурства в воздухе и на земле, перелеты с аэродрома на аэродром, общее напряжение и частое недосыпание сильно изматывали летный состав, но с выполнением заданий он справлялся. Вот и в тот раз прикрываемый конвой дошел до Туапсе благополучно, не потревожила его вражеская авиация и во время разгрузки. Правда, вражеские разведчики неоднократно пытались сблизиться на дистанцию видимости кораблей, но их неизменно отгоняли наши истребители. Очень помогали этому наземные пункты управления истребителями и радиолокационные станции РУС-2, довольно надежно обнаруживавшие маловысотные воздушные цели на расстоянии около 50 километров, а шедшие на больших высотах - за 100 - 120 километров.
С рассветом корабли легли на обратный курс. Вероятно, подводная лодка - а возможно, агентурная разведка - доложила о выходе конвоя из Туапсе, и только он прошел траверз Лазаревской, как с туапсинского пункта управления поступило сообщение:
- Над морем на удалении 80 - 90 километров от берега курсом на конвой две группы вражеских бомбардировщиков.
Находясь еще в Лазаревской на аэродроме, я решил поднять в воздух десять ЛаГГ-3 и указал им исходный курс на врага. Наведение же взял на себя туапсинский пункт управления. Для наращивания усилий и управления воздушным боем на ближних подступах к прикрываемому конвою я поднялся в воздух в составе шестерки Як-7.
В небе на высоте 2000 - 2500 метров сплошная облачность. Держусь под самой ее нижней кромкой. Слышу, что майор А. Г. Долгушев и капитан Е. М. Рыжов со своими звеньями уже перехватили бомбардировщиков, расчленили обе группы и атакуют их. Но из 22 "юнкерсов" отдельные пары и тройки, то ныряя в облачность, то выходя из нее, все же прорываются к цели. Приказываю:
- Дежурной четверке оставаться над конвоем, моим трем парам идти навстречу группам вражеских бомбардировщиков.
Вскоре вступили в бой все находившиеся на подходе к конвою истребители.
Враг не выдержал противодействия на созданных нами трех рубежах, начал беспорядочно сбрасывать бомбы и, ныряя в облачность, уходить...
Евграф Рыжов уже сразил одного Ю-88 и устремился за другим. Вот и второй "юнкерс" задымил. Мощности одного неповрежденного мотора ему не хватало для набора высоты и ухода в облачность, поэтому между Лазаревской и Сочи он со снижением устремился в сторону гор, оставляя длинный шлейф дыма. Капитан Рыжов преследовал его, но стрелок "юнкерса" дал прицельную очередь по мотору "лагга" - и винт встал...
Высота совсем малая, ее не хватало даже на разворот, и Рыжов решил садиться на фюзеляж прямо перед собой на ограниченную по размерам площадку в одном километре севернее Сочи. "Лагг" разбит, но летчик, к счастью, остался невредим.
- Ловкий ты коммерсант, Евграф, - шутили летчики полка за ужином, - свой потрепанный "лажок" на два новеньких "юнкерса" сменял, да еще и не в базарный день.
- Мне бы новую машину, - отшучивался летчик.- Я бы фашистам такой обмен устроил, что им и предлагать бы стало нечего.
Шутили, понимая, конечно, что их товарищ чудом уцелел, сажая скоростную машину с неработавшим двигателем на случайно подвернувшуюся, малопригодную для этого площадку. Чудо чудом, но ведь и мастерство он проявил отменное, и мужество.
Хочу добавить, что в полку Евграфа Михайловича все любили за скромность в быту и за смелость в бою. На его счету было уже 254 боевых вылета, 45 воздушных боев, 11 сбитых самолетов противника. Рядовой летчик вырос до заместителя командира гвардейского истребительного полка. В июле 1943 года майор Рыжов получит в бою тяжелое ранение и вернуться в строй уже не сможет. Но для всех нас он останется живым примером владения высоким мастерством и отваги в боях.
Вражеские бомбардировщики не причинили вреда конвою, а потеряли три самолета, да еще два ушли подбитыми и вряд ли дотянули до своего аэродрома. Одного из них изрядно нашпиговали свинцом я и мой ведомый лейтенант Николай Губанов.
Кроме самолета Рыжова, потерь у нас не было. При отражении налета отличились майор Александр Долгушев, лейтенанты Виталий Лунин и Владимир Богданов. И на этот раз моя голова уцелела...
Боевое напряжение, связанное с прикрытием Главной базы флота Поти и прибрежных морских коммуникаций, не спадало. Вместо переданных в другую часть "лаггов" в 7-й полк поступили "киттихауки". Некоторые из них - подержанные, с камуфлированной окраской под цвет песка пустыни - пригнали из Африки. Летчики освоили их быстро, но беда - не было запасных частей, а главное, охлаждающей жидкости под мудреным названием этиленгликоль. Старшего инженера полка Николая Ивановича Деменкова по моему распоряжению "увезли" УТИ-4 в Тбилиси, и через два дня он доставил все же несколько банок этой жидкости.
Я поблагодарил Деменкова за расторопность и находчивость, поинтересовался, где он добыл эту редкость.
- Знаю где, командир, но не скажу, - все равно ее там уже нет, - отшутился инженер.
В весенние дни 1943 года повадился один До-217 выходить к Главной базе на прямую видимость с берега. А как только наводили на него истребителей, сразу снижался до бреющего и уходил в сторону моря.
- Что у вас творится, Денисов? - спросил сердито командир бригады А. З. Душин. - Когда вы прекратите это безобразие?
- Срубим, обязательно срубим! - заверил я комбрига.
Обдумав разные варианты перехвата, решил периодически посылать по одной паре истребителей в море на удаление 50 - 60 километров на высоте 200 - 300 м - один раз со стороны Очамчиры, а другой - от Батуми. При выборе исходных пунктов от берега исходил из того, чтобы сразу отрезать разведчику пути ухода в море.
В один из дней ведущий пары истребителей лейтенант А. А. Гавриш увидел крадущийся к Поти на малой высоте "дорнье". Видно, летчик в нем сидел опытный: сразу же прижался к воде, чтобы затруднить атаки нашим истребителям, развернулся на 180 градусов и на полной скорости попытался уйти в море. Но пути отхода ему уже отрезали. Два "лагга" пошли в решительную атаку, и после первых же очередей загорелась левая плоскость, затем пламя охватило и фюзеляж. "Дорнье" больше не появлялся в наших районах.
Командир Главной военно-морской базы Черноморского флота генерал-лейтенант М. Ф. Куманин вспоминает: "Генеральной проверкой противовоздушной обороны Поти было отражение самого крупного налета вражеской авиации 22 апреля 1943 года в вечерних сумерках"{41}.
Служба воздушного наблюдения доложила в тот вечер, что на базу идет 41 фашистский бомбардировщик. Эта группа разделилась на несколько звеньев и с разных направлений со стороны моря, эшелонируясь по высотам, следовала на цель.
Бой в сумерках имеет свои особенности - цель видна слабо, а прожекторы при ее полете на большой высоте малодейственны. Да и поднимать в воздух можно было только ночников, а они все находились в Алахадзе, где прикрывали конвой. Часть ночников из 25-го полка после выполнения задачи задержалась в Бабушерах. На аэродроме Миха Цхакая из ночников оказались только я и лейтенант В. С. Богданов, но и мы готовились рано утром 23 апреля улететь в Лазаревскую. А медлить было нельзя. Я бросился к своему "киттихауку", а Богданов - к "лаггу", и вот мы - в воздухе.
В районе стоянки кораблей рвались бомбы, вокруг бегали жидкие лучи прожекторов, но схватить цель на высоте 3000 - 4000 метров никак не могли.
Серой тенью рядом со мной промелькнул "юнкерс". "Только бы не ушел!" мелькнула мысль. В момент моего разворота на какую-то долю секунды скользнул по бомбардировщику луч прожектора, и я, четко разглядев самолет противника, сделал небольшой доворот. "Юнкерс" - в прицеле. "Еще, еще ближе!" - как будто кто-то подсказывал мне в радионаушниках. Пора! Нажимаю кнопку электроспусков...
Мой "киттихаук" от одновременных очередей из шести крупнокалиберных пулеметов вздрогнул, затрясся. И тут же я увидел, как отвалилось что-то от "юнкерса", а затем он сам резко накренился и, выпуская струю густого дыма, перешел в беспорядочное падение. Он рухнул почти у самого берега в море на траверзе рыбацкого поселка Кулеви, что в 25 километрах севернее Поти.
Утром мы улетали, как и намечалось, в Лазаревскую.. А несколько дней спустя я, развернув нашу многотиражку "Атака", прочитал лихие частушки:
Вокруг хребта Кавказского,
Высокого-высокого,
Вырастают асами
Молодые соколы.
Кто врагов сбивал в бою,
В небе их рассеивал,
Знают все в родном краю
Героя Алексеева.
Не пройдут фашисты, нет,
Возле моря сизого.
Их отправит на тот свет
Очередь Денисова.
Автором этих строк был молодой краснофлотец-поэт Василий Кулемин, написавший в дальнейшем немало прекрасных стихотворений. Первый сборник его стихов вышел под названием "Севастополь", за ним появились "От сердца к сердцу", "Русские вечера", "Ожидание" и "Облака". И другие. Жизнь талантливого поэта оборвалась, к сожалению, очень рано. И когда мне приходится бывать на Новодевичьем кладбище, я всегда обнажаю голову у могилы, где на мраморной плите высечены слова: "Здесь лежит поэт - солдат Василий Лаврентьевич Кулемин"...
Весной 1943 года резко изменилась обстановка на всех фронтах и на юге в частности. Закончились длившиеся более пяти месяцев сражения за освобождение от врага Северного Кавказа и двухмесячная воздушная дуэль над Кубанью. Потеряв только в воздушных боях 800 самолетов, противник на юге лишился господства в воздухе. Здесь оно прочно перешло к нам.
Надо помнить, что враг имел еще крупные силы и ожесточенно сопротивлялся под Новороссийском. Гитлеровцы создали так называемую Голубую линию оборонительный рубеж глубиной 20 - 25 километров, фланги которого упирались в Азовское и Черное моря. Используя развитую аэродромную сеть на Тамани и в Крыму, фашисты стремились наносить удары с воздуха по районам добычи нефти на Кавказе и по другим важным промышленным объектам.
Наши войска готовились расчленить и уничтожить таманскую группировку врага и тем самым открыть путь к Крыму. Предстояла Новороссийско-Таманская операция.
Морская авиационная группа Новороссийского оборонительного района принимала самое активное участие в воздушных сражениях на Кубани, при высадке и поддержке морского десанта на Мысхако, в уничтожении и подавлении объектов противника на других участках обороны, а затем и в наступлении войск 18-й армии.
В мае 1943 года на ее базе сформировали 11-ю штурмовую авиадивизию, командиром которой стал подполковник А. А. Губрий, а командирами полков майоры Ф. Н. Тургенев и М. В. Авдеев и капитан М. Е. Ефимов. Все они - Герои Советского Союза, мои боевые друзья, с которыми я вместе воевал с первых дней гитлеровского нашествия.
Не так уж часто встречались авиационные дивизии, в которых руководящий состав, как на подбор, являлся кавалерами медали "Золотая Звезда". Это были летчики с огромным боевым опытом, и о каждом из них ходили легенды.
Губрий был несколько старше, а остальные - почти одногодки. Небольшой была и разница во времени вступления их в ряды Коммунистической партии. Губрий украинец, Авдеев - белорус, Тургенев - русский, Ефимов - чуваш. Всех их роднило чувство любви к матери-Родине, Стране Советов.
Самым дорогим из новороссийцев остался для меня образ легендарного командира десантников майора Цезаря Куникова - друга и наставника в моей юности, когда сошлись наши жизненные дороги.
Ранней весной 1931 года после окончания Можайской семилетней школы я поступил в ФЗУ Московского тормозного завода (теперешний "Трансмаш"). Учился на слесаря, стал членом Ленинского комсомола, а к концу года возглавил комсомольскую организацию учебной группы.
В это время я и встретился с Цезарем, ставшим руководителем комсомольской организации завода. Родился он в Ростове-на-Дону в 1909 году. В двадцать лет стал коммунистом. Обладая кипучей энергией, Куников постоянно находился среди рабочей молодежи. Бывалый моряк, служивший механиком на корабле Балтийского флота, призывал молодежь идти в военные школы, вовлекал в Осоавиахим.
Под его влиянием я и начал заниматься парашютным спортом, загорелся мечтой стать летчиком. Нам, комсомольцам, нравился Куников во всем. Особенно запомнилось, что любил он пошутить или услышать хорошую шутку, отличался заразительным смехом. Однажды он узнал, что моя любимая девушка, ставшая потом женой, прыгнула на Тушинском аэродроме с парашютом и приземлилась... на ветхое деревянное здание, покрытое дранкой - осиновой щепой, прибитой к крыше тонкими гвоздями. А когда ее сняли с крыши и спросили о самочувствии, она, как бы в полузабытьи, ответила: "Кушать хочу", что вызвало дружный взрыв смеха, и заразительнее всех смеялся Цезарь Куников.
С ним пришлось работать недолго. Он учился в Промакадемии и одновременно в вечернем машиностроительном институте. Вскоре его назначили редактором газеты "Машиностроение", и молодежь очень сожалела, что пришлось расстаться с таким замечательным человеком.
Шли годы. В феврале сорок третьего в селе Кабардинка, что на южном берегу Цемесской бухты, уточнялись вопросы взаимодействия авиации с десантом. Меня вызвали туда потому, что одна эскадрилья 7-го полка была перебазирована на период высадки в Геленджик. Вот тогда я и встретился с Куниковым вновь. Оба мы были в звании майора и очень обрадовались друг другу. Но момент был не подходящим для разговоров, поэтому условились держать связь и, как только представится возможность, не торопясь вспомнить "старину". Цезарь успел мне шепнуть, что с десантным отрядом будет высаживаться в районе Станички, и, уже уходя, произнес:
- Вовсю коси глазом на наш "тюлькин флот" и надежнее прикрывай с воздуха!
Достойно сражался с врагом на Малой земле Цезарь Куников, но 12 февраля погиб. А 17 апреля 1943 года был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.
Со дня нашей последней встречи прошли десятилетия. Но каждый раз, когда я бываю на родном "Трансмаше", непременно рассказываю молодым труженикам об этом замечательном человеке, о нашей с ним работе на заводе и службе на фронте в далекие дни боевой страды...
Фронт нуждался в большом количестве различных материальных средств, в том числе горючем, с подвозом которого автотранспорт не справлялся. Мог бы выручить танкер "Иосиф Сталин", но одно только его наименование приводило в трепет начальника любого ранга: "А вдруг потопят?" Не случайно около года танкер простоял на приколе в порту Батуми.
В конце концов Военный совет флота решил все же рискнуть, проведя отдельную операцию по обеспечению перехода танкера из Батуми в Туапсе. Все было тщательно спланировано, проиграно и уточнено. Меня назначили ответственным за прикрытие танкера и кораблей охранения с воздуха, выделив для этого из 7, 62 и 30-го авиаполков 44 истребителя.
Выход танкера назначили на 25 июня. Но в связи о ухудшением метеоусловий, благоприятствовавшим скрытности перехода, танкер в сопровождении сторожевого корабля "Шторм", большого тральщика "Трал" и трех катеров - морских охотников вышел в море в 3 часа 12 минут 24 июня. При подходе к Потп эскорт усилили большими тральщиками "Искатель", "Гарпун" и одним морским охотником. Всего в составе конвоя стало насчитываться 9 кораблей.
Понимая, что объект прикрытия был необычайно важным, я все же из-за низкой облачности и осадков решил держать над ним постоянно четыре истребителя и два противолодочных МБР-2. А в случаях улучшения погоды или обнаружения хотя бы одного самолета противника на любом удалении от конвоя предусмотрел немедленное наращивание числа истребителей в воздухе. В целях маскировки ночью наши самолеты в воздух не поднимались, запрещалось и ведение зенитного огня с кораблей эскорта.
В очередной раз четверка, возглавляемая мною, поднялась в воздух и подошла с установленного направления к конвою. Я не сразу рассмотрел танкер: под тяжестью 14 тысяч тонн горючего его корпус чуть ли не по палубу ушел в воду.
Пока никаких тревожных явлений не отмечалось, и казалось, все кончится благополучно. Правда, на второй день перехода в 7.30 один разведчик противника ненадолго вынырнул из облаков в районе Лазаревской и наверняка обнаружил конвой, истребители перехватить его не успели, не отреагировала и корабельная зенитная артиллерия. После этого, конечно, утроили бдительность, и конвой благополучно прибыл в Туапсе. Танкер встал под разгрузку. К бензохранилищам и железнодорожным цистернам протянулось множество шлангов...
Система туапсинской противовоздушной обороны была приведена в состояние высочайшей боевой готовности. На подступах к порту со стороны моря постоянно дежурили в воздухе 4 - 6 истребителей, остальные могли взлететь по первому сигналу с аэродрома Лазаревская. С наступлением темноты, когда налеты вражеской авиации становились наиболее вероятными, порт задымлялся.
Помню: медленно сгустились вечерние сумерки, землю и море окутал мрак. В это время и поступили данные о приближении со стороны моря самолетов противника. В воздухе находились 6 наших истребителей. Но как они будут действовать, если из-за облачности и дыма прожекторы не в состоянии осветить цели?
Понятно, что зенитчики открыли мощный заградительный огонь, но это не помешало отдельным "юнкерсам" и "хейнкелям" прорваться к порту и неприцельно, по площади сбросить несколько бомб.
Я взлетел на "киттихауке", но, поскольку мотор на нем "пел" так же, как и на вражеских самолетах, зенитки обрушили на меня огонь, как только я подлетел к порту. Пришлось отвернуть в сторону и через пару минут вновь идти на прорыв сквозь свой зенитный заслон. Проскочил. И сразу увидел, что горят три бензоцистерны на железнодорожных платформах. Это несколько успокоило: полторы сотни тонн не 14 тысяч, да еще вместе о танкерам, носящим имя "Иосиф Сталин".
Среди ночи с командного пункта ВВС флота поступило приказание:
- Самолеты до рассвета больше не поднимать, с рассветом быть в готовности прикрывать порт, а затем и конвой после выхода его в море.
Заодно получил информацию о том, что участвовало в налете 14 самолетов противника, сбросивших 130 фугасных бомб. Два "хейнкеля" были сбиты зенитным огнем.
Утро 26 июня выдалось пасмурным, что облегчало разведчикам противника выход к Туапсе. К середине дня враг предпринял несколько попыток прорыва к порту со стороны моря, но наши истребители, барражировавшие под облаками на удалении 20 - 30 километров от города, не пропустили врага к цели. Горы же были закрыты облаками, и противник туда не совался. Корабли и самолеты МБР-2, несущие противолодочную оборону, обнаружили на подступах к порту пять вражеских подводных лодок и неоднократно бомбили их.
Нервы у всех были напряжены до предела, ибо становилось очевидным: противник подтягивает сюда силы, готовится нанести решительный удар. Думалось: "Что ждет нас с выходом танкера в море?"
Наконец в 14.20 "Иосиф Сталин" в сопровождении кораблей эскорта покинул порт. Теперь, освобожденный от груза, он казался громадиной, напоминал длинное многоэтажное здание. Промахнуться бомбой или торпедой по такой соблазнительной цели было просто невозможно. А если учесть, что на танкере отсутствовала броня, а в танках скопились бензиновые пары, то его уничтожение первым же попаданием казалось неизбежным. Вот и защити такую цель!..
Я довел число истребителей в воздухе до восьми. Морские охотники, галсируя в стороне по курсу, почти непрерывно сбрасывали по одной-две глубинные бомбы. Почему-то подумалось, что так можно навести на конвой вражеские подлодки чуть ли не из Турции. А в воздухе - и того не лучше: облачность поднялась до 3000 метров, создав почти идеальные условия для бомбометания даже бомбардировщикам, следовавшим без истребительного прикрытия. А время движется черепашьими темпами, словно в унисон ходу конвоя - 8 - 9 узлов.
А вот и первое тревожное сообщение: на удалении 20 - 25 километров от конвоя наши истребители перехватили и преследуют вражеского разведчика, который на полной скорости пытается уйти в море.
И этого сбить не удалось, и снова остается загадкой: обнаружен ли конвой, переданы ли по радио данные о его составе и местонахождении?
Доложил на пункт управления в Алахадзе свое решение:
- Независимо от воздушной обстановки с наступлением сумерек количество истребителей в районе конвоя доведу до восемнадцати. По моим расчетам, конвой в этот период будет между Сочи и Хостой.
Очередные вечерние сумерки 26 июня... В воздух поднимаются одна за другой пары истребителей. Шестерка, возглавляемая мною, находится строго над конвоем, а две другие - мористее 20 - 30 километров. Одну из них возглавляет мой помощник майор А. Г. Долгушев, другую- командир эскадрильи капитан А. Н. Томашевский. Их шестерки держатся строго под облачностью ж на удалении одна от другой 10 - 15 километров.
Весть о приближении воздушного противника не заставила себя долго ждать.
- На удалении 70 - 80 километров от объекта до 25 вражеских бомбардировщиков, высота 3000 - 3500 метров, курс на объект, - сообщили почти одновременно туапсинский и алахаднинский пункты управления.
Вскоре последовало дополнение:
- Бомбардировщики расчленяются на мелкие группы и идут на вас широким фронтом.
Ясно, предпринимается "звездный" налет. Передаю группам Долгушева и Томашевского:
- "Мессеров" нет, решительнее атакуйте бомбардировщиков парами и одиночными истребителями. Мой рубеж 15 - 20 километров от объекта.
С удаления 40 - 50 километров истребители двух передовых групп вступили в бой. Расчленившись на пары, всматриваемся в хмурое небо и мы, благо, видимость в западном секторе пока еще позволяет что-то различить.
А вот и они - один, а затем пара "юнкерсов" подходят к нашему рубежу перехвата. Одиночку тут же атакует старший лейтенант Новиков, а пару - я с лейтенантом Губановым. Одного прижали так, что он сразу же сбросил бомбы и ушел в облака, но второй продолжал двигаться к цели, несмотря на открытый зенитчиками плотный заградительный огонь. Перенадеялся фашист на свою безнаказанность: еще одна короткая очередь с близкого расстояния - и вот уже его машина горящим факелом посыпалась вниз.
А бой продолжался. То слева, то справа темноту прошивали цветастые строчки трассирующих пуль. Но их становилось все меньше, и вот уже погасла последняя очередь. Атака отбита. Часть истребителей прикрытия приземляется на аэродроме Алахадзе, другие - на аэродроме Бабушеры. Подводим итог: в групповом воздушном бою сбиты шесть и повреждены три немецких самолета; ни охраняемые корабли, ни истребители потерь не понесли.
Следует добавить, что одновременно с налетом на конвой четырнадцать "юнкерсов" пытались нанести удар по аэродрому Адлер, предполагая, очевидно, что именно с него действуют истребители прикрытия. Но враг просчитался. Наши истребители, осуществляя маневр по побережью, ни разу не использовали аэродром Адлер.
Ночью вражеские самолеты еще рыскали в районе предполагаемого местонахождения конвоя, надеясь поразить важную цель. Но с кораблей огня по ним не открывала, противодействие оказывала только береговая зенитная артиллерия, и вожделенного объекта враг так и не обнаружил. А, с рассветом 27 июня попыток нанести по конвою удары с воздуха уже не было. В 15 часов 35 минут танкер "Иосиф Сталин" вместе с кораблями эскорта бросил якорь в порту Батуми,
30 июня 1943 года на страницах нашей постоянной спутницы военных лет газеты "Атака" была помещена большая статья "Ни один пират не допущен к каравану". В ней подробно рассказывалось о боевых действиях летчиков-истребителей, выполнивших 174 боевых вылета, и экипажей лодочной авиации, 27 раз поднимавшихся в воздух на поиск и уничтожение вражеских подводных лодок. Были названы фамилии отличившихся летчиков. Если бы все так хорошо кончалось...
- Ничего, у тебя достаточно опыта, с выполнением задачи справишься. А что касается прописки, то она всегда обеспечена. Вернешься в Миха Цхакая - встречу лично. Желаю удачи!
Корабли конвоя шли в одной-двух милях от берега, в 300 - 500 метрах от них галсировали два-три сторожевых корабля и морские охотники, а над ними кружились на малой высоте два МБР-2. Все они имели задачей поиск и уничтожение подводных лодок противника. Время от времени поднимался столб воды от взрыва глубинной бомбы, сброшенной с корабля охранения сейчас пока для "острастки" вражеских подводников. При сильном волнении, а тем более в штормовую погоду, когда трудно обнаружить перископ или даже уловить шумы вражеской субмарины, глубинные бомбы приходится бросать чаще.
Истребители дежурили в воздухе в 15 - 20 километрах мористее конвоя на вероятном направлении появления авиации противника. Причем два самолета на малой высоте - против торпедоносцев, а четыре на высоте 2000 - 3000 метров против бомбардировщиков. На ближайшем к конвою аэродроме обычно 8 - 10 истребителей были готовы через считанные минуты устремиться на помощь товарищам.
За конвоем истребители буквально "скакали", используя для маневра аэродромы Бабушеры, Алахадзе и Лазаревская. Что касается технического обслуживания их на промежуточных аэродромах, то эту задачу выполняли специально выделенные от полков группы технического состава.
Такова была общая схема организации прикрытия c воздуха всех конвоев на переходе морем, в пунктах погрузки и разгрузки. Постоянные дежурства в воздухе и на земле, перелеты с аэродрома на аэродром, общее напряжение и частое недосыпание сильно изматывали летный состав, но с выполнением заданий он справлялся. Вот и в тот раз прикрываемый конвой дошел до Туапсе благополучно, не потревожила его вражеская авиация и во время разгрузки. Правда, вражеские разведчики неоднократно пытались сблизиться на дистанцию видимости кораблей, но их неизменно отгоняли наши истребители. Очень помогали этому наземные пункты управления истребителями и радиолокационные станции РУС-2, довольно надежно обнаруживавшие маловысотные воздушные цели на расстоянии около 50 километров, а шедшие на больших высотах - за 100 - 120 километров.
С рассветом корабли легли на обратный курс. Вероятно, подводная лодка - а возможно, агентурная разведка - доложила о выходе конвоя из Туапсе, и только он прошел траверз Лазаревской, как с туапсинского пункта управления поступило сообщение:
- Над морем на удалении 80 - 90 километров от берега курсом на конвой две группы вражеских бомбардировщиков.
Находясь еще в Лазаревской на аэродроме, я решил поднять в воздух десять ЛаГГ-3 и указал им исходный курс на врага. Наведение же взял на себя туапсинский пункт управления. Для наращивания усилий и управления воздушным боем на ближних подступах к прикрываемому конвою я поднялся в воздух в составе шестерки Як-7.
В небе на высоте 2000 - 2500 метров сплошная облачность. Держусь под самой ее нижней кромкой. Слышу, что майор А. Г. Долгушев и капитан Е. М. Рыжов со своими звеньями уже перехватили бомбардировщиков, расчленили обе группы и атакуют их. Но из 22 "юнкерсов" отдельные пары и тройки, то ныряя в облачность, то выходя из нее, все же прорываются к цели. Приказываю:
- Дежурной четверке оставаться над конвоем, моим трем парам идти навстречу группам вражеских бомбардировщиков.
Вскоре вступили в бой все находившиеся на подходе к конвою истребители.
Враг не выдержал противодействия на созданных нами трех рубежах, начал беспорядочно сбрасывать бомбы и, ныряя в облачность, уходить...
Евграф Рыжов уже сразил одного Ю-88 и устремился за другим. Вот и второй "юнкерс" задымил. Мощности одного неповрежденного мотора ему не хватало для набора высоты и ухода в облачность, поэтому между Лазаревской и Сочи он со снижением устремился в сторону гор, оставляя длинный шлейф дыма. Капитан Рыжов преследовал его, но стрелок "юнкерса" дал прицельную очередь по мотору "лагга" - и винт встал...
Высота совсем малая, ее не хватало даже на разворот, и Рыжов решил садиться на фюзеляж прямо перед собой на ограниченную по размерам площадку в одном километре севернее Сочи. "Лагг" разбит, но летчик, к счастью, остался невредим.
- Ловкий ты коммерсант, Евграф, - шутили летчики полка за ужином, - свой потрепанный "лажок" на два новеньких "юнкерса" сменял, да еще и не в базарный день.
- Мне бы новую машину, - отшучивался летчик.- Я бы фашистам такой обмен устроил, что им и предлагать бы стало нечего.
Шутили, понимая, конечно, что их товарищ чудом уцелел, сажая скоростную машину с неработавшим двигателем на случайно подвернувшуюся, малопригодную для этого площадку. Чудо чудом, но ведь и мастерство он проявил отменное, и мужество.
Хочу добавить, что в полку Евграфа Михайловича все любили за скромность в быту и за смелость в бою. На его счету было уже 254 боевых вылета, 45 воздушных боев, 11 сбитых самолетов противника. Рядовой летчик вырос до заместителя командира гвардейского истребительного полка. В июле 1943 года майор Рыжов получит в бою тяжелое ранение и вернуться в строй уже не сможет. Но для всех нас он останется живым примером владения высоким мастерством и отваги в боях.
Вражеские бомбардировщики не причинили вреда конвою, а потеряли три самолета, да еще два ушли подбитыми и вряд ли дотянули до своего аэродрома. Одного из них изрядно нашпиговали свинцом я и мой ведомый лейтенант Николай Губанов.
Кроме самолета Рыжова, потерь у нас не было. При отражении налета отличились майор Александр Долгушев, лейтенанты Виталий Лунин и Владимир Богданов. И на этот раз моя голова уцелела...
Боевое напряжение, связанное с прикрытием Главной базы флота Поти и прибрежных морских коммуникаций, не спадало. Вместо переданных в другую часть "лаггов" в 7-й полк поступили "киттихауки". Некоторые из них - подержанные, с камуфлированной окраской под цвет песка пустыни - пригнали из Африки. Летчики освоили их быстро, но беда - не было запасных частей, а главное, охлаждающей жидкости под мудреным названием этиленгликоль. Старшего инженера полка Николая Ивановича Деменкова по моему распоряжению "увезли" УТИ-4 в Тбилиси, и через два дня он доставил все же несколько банок этой жидкости.
Я поблагодарил Деменкова за расторопность и находчивость, поинтересовался, где он добыл эту редкость.
- Знаю где, командир, но не скажу, - все равно ее там уже нет, - отшутился инженер.
В весенние дни 1943 года повадился один До-217 выходить к Главной базе на прямую видимость с берега. А как только наводили на него истребителей, сразу снижался до бреющего и уходил в сторону моря.
- Что у вас творится, Денисов? - спросил сердито командир бригады А. З. Душин. - Когда вы прекратите это безобразие?
- Срубим, обязательно срубим! - заверил я комбрига.
Обдумав разные варианты перехвата, решил периодически посылать по одной паре истребителей в море на удаление 50 - 60 километров на высоте 200 - 300 м - один раз со стороны Очамчиры, а другой - от Батуми. При выборе исходных пунктов от берега исходил из того, чтобы сразу отрезать разведчику пути ухода в море.
В один из дней ведущий пары истребителей лейтенант А. А. Гавриш увидел крадущийся к Поти на малой высоте "дорнье". Видно, летчик в нем сидел опытный: сразу же прижался к воде, чтобы затруднить атаки нашим истребителям, развернулся на 180 градусов и на полной скорости попытался уйти в море. Но пути отхода ему уже отрезали. Два "лагга" пошли в решительную атаку, и после первых же очередей загорелась левая плоскость, затем пламя охватило и фюзеляж. "Дорнье" больше не появлялся в наших районах.
Командир Главной военно-морской базы Черноморского флота генерал-лейтенант М. Ф. Куманин вспоминает: "Генеральной проверкой противовоздушной обороны Поти было отражение самого крупного налета вражеской авиации 22 апреля 1943 года в вечерних сумерках"{41}.
Служба воздушного наблюдения доложила в тот вечер, что на базу идет 41 фашистский бомбардировщик. Эта группа разделилась на несколько звеньев и с разных направлений со стороны моря, эшелонируясь по высотам, следовала на цель.
Бой в сумерках имеет свои особенности - цель видна слабо, а прожекторы при ее полете на большой высоте малодейственны. Да и поднимать в воздух можно было только ночников, а они все находились в Алахадзе, где прикрывали конвой. Часть ночников из 25-го полка после выполнения задачи задержалась в Бабушерах. На аэродроме Миха Цхакая из ночников оказались только я и лейтенант В. С. Богданов, но и мы готовились рано утром 23 апреля улететь в Лазаревскую. А медлить было нельзя. Я бросился к своему "киттихауку", а Богданов - к "лаггу", и вот мы - в воздухе.
В районе стоянки кораблей рвались бомбы, вокруг бегали жидкие лучи прожекторов, но схватить цель на высоте 3000 - 4000 метров никак не могли.
Серой тенью рядом со мной промелькнул "юнкерс". "Только бы не ушел!" мелькнула мысль. В момент моего разворота на какую-то долю секунды скользнул по бомбардировщику луч прожектора, и я, четко разглядев самолет противника, сделал небольшой доворот. "Юнкерс" - в прицеле. "Еще, еще ближе!" - как будто кто-то подсказывал мне в радионаушниках. Пора! Нажимаю кнопку электроспусков...
Мой "киттихаук" от одновременных очередей из шести крупнокалиберных пулеметов вздрогнул, затрясся. И тут же я увидел, как отвалилось что-то от "юнкерса", а затем он сам резко накренился и, выпуская струю густого дыма, перешел в беспорядочное падение. Он рухнул почти у самого берега в море на траверзе рыбацкого поселка Кулеви, что в 25 километрах севернее Поти.
Утром мы улетали, как и намечалось, в Лазаревскую.. А несколько дней спустя я, развернув нашу многотиражку "Атака", прочитал лихие частушки:
Вокруг хребта Кавказского,
Высокого-высокого,
Вырастают асами
Молодые соколы.
Кто врагов сбивал в бою,
В небе их рассеивал,
Знают все в родном краю
Героя Алексеева.
Не пройдут фашисты, нет,
Возле моря сизого.
Их отправит на тот свет
Очередь Денисова.
Автором этих строк был молодой краснофлотец-поэт Василий Кулемин, написавший в дальнейшем немало прекрасных стихотворений. Первый сборник его стихов вышел под названием "Севастополь", за ним появились "От сердца к сердцу", "Русские вечера", "Ожидание" и "Облака". И другие. Жизнь талантливого поэта оборвалась, к сожалению, очень рано. И когда мне приходится бывать на Новодевичьем кладбище, я всегда обнажаю голову у могилы, где на мраморной плите высечены слова: "Здесь лежит поэт - солдат Василий Лаврентьевич Кулемин"...
Весной 1943 года резко изменилась обстановка на всех фронтах и на юге в частности. Закончились длившиеся более пяти месяцев сражения за освобождение от врага Северного Кавказа и двухмесячная воздушная дуэль над Кубанью. Потеряв только в воздушных боях 800 самолетов, противник на юге лишился господства в воздухе. Здесь оно прочно перешло к нам.
Надо помнить, что враг имел еще крупные силы и ожесточенно сопротивлялся под Новороссийском. Гитлеровцы создали так называемую Голубую линию оборонительный рубеж глубиной 20 - 25 километров, фланги которого упирались в Азовское и Черное моря. Используя развитую аэродромную сеть на Тамани и в Крыму, фашисты стремились наносить удары с воздуха по районам добычи нефти на Кавказе и по другим важным промышленным объектам.
Наши войска готовились расчленить и уничтожить таманскую группировку врага и тем самым открыть путь к Крыму. Предстояла Новороссийско-Таманская операция.
Морская авиационная группа Новороссийского оборонительного района принимала самое активное участие в воздушных сражениях на Кубани, при высадке и поддержке морского десанта на Мысхако, в уничтожении и подавлении объектов противника на других участках обороны, а затем и в наступлении войск 18-й армии.
В мае 1943 года на ее базе сформировали 11-ю штурмовую авиадивизию, командиром которой стал подполковник А. А. Губрий, а командирами полков майоры Ф. Н. Тургенев и М. В. Авдеев и капитан М. Е. Ефимов. Все они - Герои Советского Союза, мои боевые друзья, с которыми я вместе воевал с первых дней гитлеровского нашествия.
Не так уж часто встречались авиационные дивизии, в которых руководящий состав, как на подбор, являлся кавалерами медали "Золотая Звезда". Это были летчики с огромным боевым опытом, и о каждом из них ходили легенды.
Губрий был несколько старше, а остальные - почти одногодки. Небольшой была и разница во времени вступления их в ряды Коммунистической партии. Губрий украинец, Авдеев - белорус, Тургенев - русский, Ефимов - чуваш. Всех их роднило чувство любви к матери-Родине, Стране Советов.
Самым дорогим из новороссийцев остался для меня образ легендарного командира десантников майора Цезаря Куникова - друга и наставника в моей юности, когда сошлись наши жизненные дороги.
Ранней весной 1931 года после окончания Можайской семилетней школы я поступил в ФЗУ Московского тормозного завода (теперешний "Трансмаш"). Учился на слесаря, стал членом Ленинского комсомола, а к концу года возглавил комсомольскую организацию учебной группы.
В это время я и встретился с Цезарем, ставшим руководителем комсомольской организации завода. Родился он в Ростове-на-Дону в 1909 году. В двадцать лет стал коммунистом. Обладая кипучей энергией, Куников постоянно находился среди рабочей молодежи. Бывалый моряк, служивший механиком на корабле Балтийского флота, призывал молодежь идти в военные школы, вовлекал в Осоавиахим.
Под его влиянием я и начал заниматься парашютным спортом, загорелся мечтой стать летчиком. Нам, комсомольцам, нравился Куников во всем. Особенно запомнилось, что любил он пошутить или услышать хорошую шутку, отличался заразительным смехом. Однажды он узнал, что моя любимая девушка, ставшая потом женой, прыгнула на Тушинском аэродроме с парашютом и приземлилась... на ветхое деревянное здание, покрытое дранкой - осиновой щепой, прибитой к крыше тонкими гвоздями. А когда ее сняли с крыши и спросили о самочувствии, она, как бы в полузабытьи, ответила: "Кушать хочу", что вызвало дружный взрыв смеха, и заразительнее всех смеялся Цезарь Куников.
С ним пришлось работать недолго. Он учился в Промакадемии и одновременно в вечернем машиностроительном институте. Вскоре его назначили редактором газеты "Машиностроение", и молодежь очень сожалела, что пришлось расстаться с таким замечательным человеком.
Шли годы. В феврале сорок третьего в селе Кабардинка, что на южном берегу Цемесской бухты, уточнялись вопросы взаимодействия авиации с десантом. Меня вызвали туда потому, что одна эскадрилья 7-го полка была перебазирована на период высадки в Геленджик. Вот тогда я и встретился с Куниковым вновь. Оба мы были в звании майора и очень обрадовались друг другу. Но момент был не подходящим для разговоров, поэтому условились держать связь и, как только представится возможность, не торопясь вспомнить "старину". Цезарь успел мне шепнуть, что с десантным отрядом будет высаживаться в районе Станички, и, уже уходя, произнес:
- Вовсю коси глазом на наш "тюлькин флот" и надежнее прикрывай с воздуха!
Достойно сражался с врагом на Малой земле Цезарь Куников, но 12 февраля погиб. А 17 апреля 1943 года был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.
Со дня нашей последней встречи прошли десятилетия. Но каждый раз, когда я бываю на родном "Трансмаше", непременно рассказываю молодым труженикам об этом замечательном человеке, о нашей с ним работе на заводе и службе на фронте в далекие дни боевой страды...
Фронт нуждался в большом количестве различных материальных средств, в том числе горючем, с подвозом которого автотранспорт не справлялся. Мог бы выручить танкер "Иосиф Сталин", но одно только его наименование приводило в трепет начальника любого ранга: "А вдруг потопят?" Не случайно около года танкер простоял на приколе в порту Батуми.
В конце концов Военный совет флота решил все же рискнуть, проведя отдельную операцию по обеспечению перехода танкера из Батуми в Туапсе. Все было тщательно спланировано, проиграно и уточнено. Меня назначили ответственным за прикрытие танкера и кораблей охранения с воздуха, выделив для этого из 7, 62 и 30-го авиаполков 44 истребителя.
Выход танкера назначили на 25 июня. Но в связи о ухудшением метеоусловий, благоприятствовавшим скрытности перехода, танкер в сопровождении сторожевого корабля "Шторм", большого тральщика "Трал" и трех катеров - морских охотников вышел в море в 3 часа 12 минут 24 июня. При подходе к Потп эскорт усилили большими тральщиками "Искатель", "Гарпун" и одним морским охотником. Всего в составе конвоя стало насчитываться 9 кораблей.
Понимая, что объект прикрытия был необычайно важным, я все же из-за низкой облачности и осадков решил держать над ним постоянно четыре истребителя и два противолодочных МБР-2. А в случаях улучшения погоды или обнаружения хотя бы одного самолета противника на любом удалении от конвоя предусмотрел немедленное наращивание числа истребителей в воздухе. В целях маскировки ночью наши самолеты в воздух не поднимались, запрещалось и ведение зенитного огня с кораблей эскорта.
В очередной раз четверка, возглавляемая мною, поднялась в воздух и подошла с установленного направления к конвою. Я не сразу рассмотрел танкер: под тяжестью 14 тысяч тонн горючего его корпус чуть ли не по палубу ушел в воду.
Пока никаких тревожных явлений не отмечалось, и казалось, все кончится благополучно. Правда, на второй день перехода в 7.30 один разведчик противника ненадолго вынырнул из облаков в районе Лазаревской и наверняка обнаружил конвой, истребители перехватить его не успели, не отреагировала и корабельная зенитная артиллерия. После этого, конечно, утроили бдительность, и конвой благополучно прибыл в Туапсе. Танкер встал под разгрузку. К бензохранилищам и железнодорожным цистернам протянулось множество шлангов...
Система туапсинской противовоздушной обороны была приведена в состояние высочайшей боевой готовности. На подступах к порту со стороны моря постоянно дежурили в воздухе 4 - 6 истребителей, остальные могли взлететь по первому сигналу с аэродрома Лазаревская. С наступлением темноты, когда налеты вражеской авиации становились наиболее вероятными, порт задымлялся.
Помню: медленно сгустились вечерние сумерки, землю и море окутал мрак. В это время и поступили данные о приближении со стороны моря самолетов противника. В воздухе находились 6 наших истребителей. Но как они будут действовать, если из-за облачности и дыма прожекторы не в состоянии осветить цели?
Понятно, что зенитчики открыли мощный заградительный огонь, но это не помешало отдельным "юнкерсам" и "хейнкелям" прорваться к порту и неприцельно, по площади сбросить несколько бомб.
Я взлетел на "киттихауке", но, поскольку мотор на нем "пел" так же, как и на вражеских самолетах, зенитки обрушили на меня огонь, как только я подлетел к порту. Пришлось отвернуть в сторону и через пару минут вновь идти на прорыв сквозь свой зенитный заслон. Проскочил. И сразу увидел, что горят три бензоцистерны на железнодорожных платформах. Это несколько успокоило: полторы сотни тонн не 14 тысяч, да еще вместе о танкерам, носящим имя "Иосиф Сталин".
Среди ночи с командного пункта ВВС флота поступило приказание:
- Самолеты до рассвета больше не поднимать, с рассветом быть в готовности прикрывать порт, а затем и конвой после выхода его в море.
Заодно получил информацию о том, что участвовало в налете 14 самолетов противника, сбросивших 130 фугасных бомб. Два "хейнкеля" были сбиты зенитным огнем.
Утро 26 июня выдалось пасмурным, что облегчало разведчикам противника выход к Туапсе. К середине дня враг предпринял несколько попыток прорыва к порту со стороны моря, но наши истребители, барражировавшие под облаками на удалении 20 - 30 километров от города, не пропустили врага к цели. Горы же были закрыты облаками, и противник туда не совался. Корабли и самолеты МБР-2, несущие противолодочную оборону, обнаружили на подступах к порту пять вражеских подводных лодок и неоднократно бомбили их.
Нервы у всех были напряжены до предела, ибо становилось очевидным: противник подтягивает сюда силы, готовится нанести решительный удар. Думалось: "Что ждет нас с выходом танкера в море?"
Наконец в 14.20 "Иосиф Сталин" в сопровождении кораблей эскорта покинул порт. Теперь, освобожденный от груза, он казался громадиной, напоминал длинное многоэтажное здание. Промахнуться бомбой или торпедой по такой соблазнительной цели было просто невозможно. А если учесть, что на танкере отсутствовала броня, а в танках скопились бензиновые пары, то его уничтожение первым же попаданием казалось неизбежным. Вот и защити такую цель!..
Я довел число истребителей в воздухе до восьми. Морские охотники, галсируя в стороне по курсу, почти непрерывно сбрасывали по одной-две глубинные бомбы. Почему-то подумалось, что так можно навести на конвой вражеские подлодки чуть ли не из Турции. А в воздухе - и того не лучше: облачность поднялась до 3000 метров, создав почти идеальные условия для бомбометания даже бомбардировщикам, следовавшим без истребительного прикрытия. А время движется черепашьими темпами, словно в унисон ходу конвоя - 8 - 9 узлов.
А вот и первое тревожное сообщение: на удалении 20 - 25 километров от конвоя наши истребители перехватили и преследуют вражеского разведчика, который на полной скорости пытается уйти в море.
И этого сбить не удалось, и снова остается загадкой: обнаружен ли конвой, переданы ли по радио данные о его составе и местонахождении?
Доложил на пункт управления в Алахадзе свое решение:
- Независимо от воздушной обстановки с наступлением сумерек количество истребителей в районе конвоя доведу до восемнадцати. По моим расчетам, конвой в этот период будет между Сочи и Хостой.
Очередные вечерние сумерки 26 июня... В воздух поднимаются одна за другой пары истребителей. Шестерка, возглавляемая мною, находится строго над конвоем, а две другие - мористее 20 - 30 километров. Одну из них возглавляет мой помощник майор А. Г. Долгушев, другую- командир эскадрильи капитан А. Н. Томашевский. Их шестерки держатся строго под облачностью ж на удалении одна от другой 10 - 15 километров.
Весть о приближении воздушного противника не заставила себя долго ждать.
- На удалении 70 - 80 километров от объекта до 25 вражеских бомбардировщиков, высота 3000 - 3500 метров, курс на объект, - сообщили почти одновременно туапсинский и алахаднинский пункты управления.
Вскоре последовало дополнение:
- Бомбардировщики расчленяются на мелкие группы и идут на вас широким фронтом.
Ясно, предпринимается "звездный" налет. Передаю группам Долгушева и Томашевского:
- "Мессеров" нет, решительнее атакуйте бомбардировщиков парами и одиночными истребителями. Мой рубеж 15 - 20 километров от объекта.
С удаления 40 - 50 километров истребители двух передовых групп вступили в бой. Расчленившись на пары, всматриваемся в хмурое небо и мы, благо, видимость в западном секторе пока еще позволяет что-то различить.
А вот и они - один, а затем пара "юнкерсов" подходят к нашему рубежу перехвата. Одиночку тут же атакует старший лейтенант Новиков, а пару - я с лейтенантом Губановым. Одного прижали так, что он сразу же сбросил бомбы и ушел в облака, но второй продолжал двигаться к цели, несмотря на открытый зенитчиками плотный заградительный огонь. Перенадеялся фашист на свою безнаказанность: еще одна короткая очередь с близкого расстояния - и вот уже его машина горящим факелом посыпалась вниз.
А бой продолжался. То слева, то справа темноту прошивали цветастые строчки трассирующих пуль. Но их становилось все меньше, и вот уже погасла последняя очередь. Атака отбита. Часть истребителей прикрытия приземляется на аэродроме Алахадзе, другие - на аэродроме Бабушеры. Подводим итог: в групповом воздушном бою сбиты шесть и повреждены три немецких самолета; ни охраняемые корабли, ни истребители потерь не понесли.
Следует добавить, что одновременно с налетом на конвой четырнадцать "юнкерсов" пытались нанести удар по аэродрому Адлер, предполагая, очевидно, что именно с него действуют истребители прикрытия. Но враг просчитался. Наши истребители, осуществляя маневр по побережью, ни разу не использовали аэродром Адлер.
Ночью вражеские самолеты еще рыскали в районе предполагаемого местонахождения конвоя, надеясь поразить важную цель. Но с кораблей огня по ним не открывала, противодействие оказывала только береговая зенитная артиллерия, и вожделенного объекта враг так и не обнаружил. А, с рассветом 27 июня попыток нанести по конвою удары с воздуха уже не было. В 15 часов 35 минут танкер "Иосиф Сталин" вместе с кораблями эскорта бросил якорь в порту Батуми,
30 июня 1943 года на страницах нашей постоянной спутницы военных лет газеты "Атака" была помещена большая статья "Ни один пират не допущен к каравану". В ней подробно рассказывалось о боевых действиях летчиков-истребителей, выполнивших 174 боевых вылета, и экипажей лодочной авиации, 27 раз поднимавшихся в воздух на поиск и уничтожение вражеских подводных лодок. Были названы фамилии отличившихся летчиков. Если бы все так хорошо кончалось...