Страница:
В Бахчисарае в ночь на 31 октября от специально высланных Пятницким людей Лихацкий, а вслед за ним и я получили указания следовать под Севастополь на аэродром Чоргунь.
Итак, заканчивались боевые действия 3-й авиаэскадрильи в составе Фрайдорфской авиационной группы. Какие мы из них могли извлечь уроки и сделать выводы?
Прежде всего, это была для летчиков школа, в которой приобретались опыт и боевая закалка. Воевали на самолетах устаревших конструкций и доказали, что при умении и на них можно побеждать технически лучше оснащенного противника.
Получили немалую практику инженер эскадрильи В. Г. Попковский, техники звеньев, механики самолетов и младшие авиаспециалисты в подготовке самолетов к боевым вылетам в ограниченные сроки. Многие овладели навыками ремонта авиационной техники в полевых условиях, вдали от стационарных ремонтных мастерских. А ведь техника-то была в основном старая и разнотипная, ощущался недостаток в запасных частях. Все это требовало особого напряжения в работе и проявления инициативы.
Был сколочен хороший боевой коллектив. И в этом большая заслуга комиссара подразделения старшего политрука Г. И. Пятницкого. Он сумел найти с каждым в эскадрилье общий язык, изучил характеры людей, знал, с кем, когда и о чем поговорить, на что нацелить, Основное внимание в своей работе он уделял летчикам, и прежде всего молодым, необстрелянным, только что окончившим школу пилотов.
Григорий Пятницкий не любил больших сборов. Он понимал, что в период напряженной боевой работы не до них, поэтому основной формой работы избрал индивидуальную. Приятно было видеть комиссара, беседующего на стоянках самолетов то с летчиками, то с техниками. Без преувеличения могу сказать, что, когда было нужно, он сутками держался на ногах.
За полтора месяца боевых действий в составе Фрайдорфской авиационной группы эскадрилья потеряла в воздушных боях и от огня зенитной артиллерии 20 самолетов, погибло 14 летчиков, и 8 было ранено{6}. За такой короткий срок это большие потери. И надо было разобраться в причинах потерь, объяснить каждому, особенно вновь прибывшему, летчику, в чем они заключаются, что и как надо делать для сокращения потерь до минимума.
Я, как командир авиаэскадрильи, понимал, что если и удалось достичь определенных положительных результатов, то этому способствовали и хорошо поставленная партийно-политическая работа, и большая помощь, оказанная мне заместителями - старшими лейтенантами В. Н. Ручкиным и С. Е. Войтенко, а потом и В. Ф. Пьяновым. Каждый из них по нескольку лет проработал инструктором в Ейской авиационной школе и был прекрасным методистом. Но главная их заслуга состояла в том, что сами они постоянно летали на самые сложные боевые задания. Так же действовали и командиры звеньев, увлекавшие примером остальной летный состав.
Всего к этому времени на счету эскадрильи было 14 вражеских самолетов, сбитых в воздушных боях, и 11, уничтоженных на аэродромах{7}. И это при том, что воздушный бой для нашей истребительной эскадрильи был в тот период не главным видом деятельности. Чаще всего нам приходилось уничтожать живую силу и технику противника на земле, в результате чего враг понес немалые потери от наших бомбоштурмовых ударов. Сейчас уже трудно привести точный результат этих действий в цифрах, но, по крайней мере, из всего, уничтоженного экипажами Фрайдорфской авиационной группы на земле, не менее трети - доля нашей авиаэскадрильи.
Руководство Фрайдорфской авиагруппы высоко оценило наши боевые успехи. Весь летный состав, комиссар, инженер эскадрильи и многие авиационные техники были удостоены государственных наград. В адрес эскадрильи поступило много благодарственных телеграмм от командования соединений сухопутных войск и руководства авиагруппы.
Но мы не обольщались первыми успехами, понимали, что предстоят еще тяжелые испытания. И готовились к ним.
Глава четвертая. Враг штурмует Севастополь
Ранним утром 1 ноября, уставшие и голодные, мы добрались до аэродрома Нижний Чоргунь. На вопросы об обстановке на фронте и здесь долго не мог получить вразумительных ответов. Неопределенность, сковывающая инициативу, мешающая принять решение на дальнейшие действия, настораживала, внушала тревогу.
Еще будучи в пути, я задавал себе вопрос: куда девались наши войска? Развертывания их на рубежах для боя нигде по пути не наблюдалось, как, впрочем, и движения подразделений или частей по дорогам от Симферополя на Севастополь. А ведь мощная танковая группировка врага, которую накануне обнаружил Стефан Войтенко, вероятно, рвалась от Сак на юг, скоро могла занять Альму, Бахчисарай, а там и... Тяжело было думать!..
Как удалось все же выяснить, 51-я армия отступала к Керчи, а Приморская армия была вынуждена повернуть от Симферополя влево и через горные хребты Яйлы продвигалась к Алуште и Ялте. Тем временем соединения и части морской пехоты и береговой обороны Черноморского флота, взаимодействовавшие с 184-й стрелковой дивизией НКВД, уже были развернуты на заранее подготовленных рубежах. Они-то и встретили огнем передовые подвижные группы противника.
Начались тяжелые бои по отражению первого и, как тогда думалось, последнего штурма Севастополя.
* * *
Аэродром Нижний Чоргунь, расположенный в долине небольшой речушки Черная в 15 - 20 километрах от Севастополя, не имел укрытий для самолетов, не было здесь и естественных условий для их маскировки. Базировалось тут около 30 штурмовиков и истребителей из различных частей и подразделений, а также несколько учебно-тренировочных самолетов. И все они были видны сверху как на ладони.
Старшим здесь был командир 8-го истребительного авиационного полка подполковник К. И. Юмашев. А на полевом аэродроме Байдары обосновался 11-й авиаполк, возглавляемый майором И. М. Рассудковым. В его полку насчитывалось больше 20 самолетов И-5.
Из доклада моего заместителя старшего лейтенанта В. Ф. Пьянова следовало, что весь личный состав авиаэскадрильи прибыл и сейчас почти все люди устанавливают для жилья палатки в одном километре от аэродрома. Остались только летчики и техники трех И-16, готовившихся к боевому вылету, и трех И-15, намеченных к перелету на Кавказ.
- Как на Кавказ? Разве здесь война уже кончилась? - с недоумением задал я вопрос.
Но ответа на него получить не успел - в разговор вмешался подоспевший адъютант эскадрильи капитан Д. Я. Лихацкий:
- Товарищ командир! Вас срочно вызывает начальник штаба полка майор Колосов. Командный пункт полка временно разместился в крайнем доме поселка. Комиссар Пятницкий уже там.
Опять "срочно"! Кажется, это слово совсем перестало выходить из обихода. Но, раз надо... Отдав на ходу необходимые распоряжения, на автостартере, еще не разгруженном после дороги, отправился на командный пункт.
Алексей Михайлович Колосов, тоже переутомленный наверняка бессонной ночью, был предельно конкретен. Проинформировав нас о том, что командир полка находится сейчас на КП ВВС флота в Севастополе, он заслушал каждого командира эскадрильи о состоянии личного состава, самолетов и тут же поставил задачу:
- Так как наземной обороны аэродрома нет, будем до подхода наших войск держать ее своими силами. Днем - только наблюдение, а к ночи технический состав, не занятый обслуживанием самолетов, и младшие специалисты будут занимать позиции, расположение которых передам сегодня вечером через адъютантов эскадрилий.
Далее майор распорядился о том, чтобы все младшие специалисты получили винтовки и гранаты, сообщил, что на каждую эскадрилью выделяется по одному ручному пулемету.
О боевой работе летчиков не сказал ничего, видимо, ждал прибытия командира части с указаниями, полученными в Севастополе. Ограничился лишь общим замечанием:
- Самолетов мало, а летать, вне всякого сомнения, придется с предельным напряжением. Так что готовьте их как можно тщательнее. Потом будет поздно и некогда исправлять недоделки.
- Товарищ майор! Самолетов действительно мало, а мне приказано восемь Ил-2 отправить на Кавказ, как это понимать? - вмешался исполняющий обязанности командира только что сформированного 18-го штурмового авиаполка капитан А. А. Губрий.
- И у меня готовятся к перелету туда же три И-15, - присоединился я.
- Это приказ командующего ВВС флота. Полагаю, что перебазирование связано с тяжелой обстановкой на Керченском полуострове. Но какой бы ни была причина, а все назначенные самолеты 3 ноября должны быть в Анапе, - закончил разговор А. М. Колосов.
Солнце клонилось уже к закату, когда на аэродром прибыл новый командующий ВВС Черноморского флота генерал-майор авиации Н. А. Остряков. До этого Николай Алексеевич служил на Тихоокеанском флоте и назначение на новую должность получил только в конце октября. Многие из нас его ранее лично не знали, но доходили слухи, что он героически сражался в небе Испании, за что имеет государственные награды, обладает ровным характером, выдержкой, внимателен к подчиненным. Теперь нам в этом предстояло убедиться самим.
Командующий объехал стоянки самолетов, побеседовал с летчиками и техниками. А командный состав - от командира эскадрильи и выше - прибыл тем временем на КП 8-го авиаполка на совещание. Собралось больше 20 человек. Вошел генерал Остряков и поздоровался с нами с приветливой улыбкой. Впрочем, улыбка сразу сошла с лица, как только генерал приступил к делу.
- Товарищи, обстановка сложилась очень напряженная, - начал он. - Враг выдвигает из глубины свои танковые и моторизованные части и со дня на день может перейти в наступление, чтобы овладеть Севастополем. Наступают суровые дни испытания как для наших сухопутных войск, так и для авиации.
Он остановился на основных задачах авиации: воздушной разведке, ударах по наземным целям, прикрытии с воздуха Главной базы флота и города Севастополя, кораблей в море. Подчеркнул, что в создавшейся обстановке имеет особое значение воздушная разведка.
- Поэтому, - говорил генерал, - она будет вестись два-три раза в сутки в трех секторах на глубину Алушта - Симферополь - Саки.
Как потом показал весь ход боевых действий, воздушная разведка сыграет немаловажную роль не только при отражении первого штурма врага, но и в обороне Севастополя в целом.
- Сегодня мы имеем 44 истребителя, половина из которых И-5, 18 штурмовиков и 31 лодочный самолет, - вслух подсчитывал генерал наличную технику. - Улетят для действий на керченском направлении 11 самолетов. Значит, останется у нас 82 машины. Прямо скажем, негусто. Да, - задумчиво продолжал он, - номеров полков много, а самолетов мало. Считаю целесообразным укомплектовать самолетами и летчиками в каждом полку по одной-две эскадрильи до полного состава и, оставив необходимый резерв, всех остальных летчиков и техников вместе с управлениями полков эвакуировать на Кавказ. Эскадрильи объединить в две группы: колесных и лодочных самолетов. Прошу присутствующих продумать этот вопрос и потом высказать мнения. У нас возникло немало сложностей, - продолжал генерал, - с базированием колесной авиации. Вероятно, в ближайшие 2 - 3 дня оно не улучшится, хотя на оборудование аэродромов мобилизовано местное население, выделены тыловые подразделения, а работами руководит лично начальник аэродромной службы военинженер 3 ранга Казанский. На Куликовом Поле уже заканчивается разбор трамвайной линии, идущей на Балаклаву. Сложнее на Херсонесе - сплошной камень, а техники мало.
Выступившие поддержали идею объединения наличной авиации в две группы, считая, что в этом случае улучшится управление ими и использование авиации в целом.
В заключение генерал Остряков дал указания о закреплении за каждым самолетом двух-трех летчиков, чтобы напряжение на каждый самолет в сутки составляло 12 - 15 боевых вылетов. Это требовало наладить двух-трехсменное техническое обслуживание самолетов. Кроме того, надо было дооборудовать все И-16 и И-153 специальными устройствами для подвески на каждом из них четырех РС-82, предназначенных для поражения воздушных и наземных целей...
Действительно, напряжение боевых действий нашей авиации с первых дней ноября непрерывно нарастало.
Над аэродромом Нижний Чоргунь постоянно висела пелена пыли от часто взлетавших и садившихся самолетов.
После получения из мастерских одного И-16 в эскадрилье стало две пары "ишачков". Они чаще всего летали на разведку и на сопровождение штурмовиков. Менялись только летчики, самолеты же "отдыхали" лишь в минуты заправки их горючим, пополнения боезапаса.
Героев тех дней - не счесть. Подвиг совершил и мой друг по Ейской школе морских летчиков старший лейтенант Михаил Михайлович Талалаев. В 1934 году мы по спецнабору одновременно поступили в летную школу, вместе проходили курс младшего командира и, сидя в классе за одним столом, зубрили теорию полета. Вместе ходили в увольнение и робко начинали знакомиться с девушками. Тогда каждому из нас стукнуло по 19.
С окончанием школы расстались, я поехал служить на Тихоокеанский флот, а он - на Балтику.
И вот встретились на аэродроме Нижний Чоргунь. Михаил Талалаев летал на Ил-2, и мне хотелось узнать, как ему удалось с летающей лодки МБР-2 пересесть в кабину штурмовика. Хотелось вспомнить и молодость, но напряженная боевая работа долго не оставляла нам свободного времени для разговоров. Вскоре, однако, помог случай.
В один из дней начала ноября 1941 года воздушная разведка обнаружила крупную колонну войск и техники противника, двигавшуюся по дороге от Симферополя на юг. С аэродрома Нижний Чоргунь в воздух поднялись восемь Ил-2. Возглавил их командир эскадрильи капитан И. Ф. Кичигин.
Удар восьмерки "ильюшиных" был внезапным и точным. Но на выходе из пикирования после второй атаки загорелся самолет младшего лейтенанта Н. И. Николаева. Летчик повел машину на посадку и вскоре уже стоял у горящего самолета совсем недалеко от атакованной колонны. Увидев это и понимая, что гитлеровцы вот-вот навалятся на боевого друга, Талалаев принял смелое, весьма рискованное решение: садиться!
Самолет катился по земле, из-за неровностей почвы его бросало из стороны в сторону, но вот машина остановилась. Какими же медленными показались те секунды, вспоминал потом Талалаев. А Николаев прыгнул на плоскость Ил-2, ударом ноги, а затем ножом вскрыл верхний люк фюзеляжа и втиснулся в самолет. Какое совпадение: именно на этом месте, когда штурмовики последующих серий стали двухместными, стали оборудовать кабину стрелка.
Длинный разбег, отрыв самолета от земли, уборка шасси. Прямо над головами бежавших к догоравшему "илу" фашистов Михаил сделал разворот и взял курс на юго-запад. Группу Кичигина он уже не увидел: отработав свое, она ушла.
Неожиданно справа появились два Ме-109. Выполнив маневр, они вышли в заднюю полусферу штурмовика и начали с ним сближаться. Пришлось буквально притереть машину к земле и на максимальном режиме уходить от преследования.
Но вот показался Севастополь.
- "Ястребы", я "Шарик"! - услышали в наушниках тревожный голос штурмовика летчики-истребители, барражирующие над Главной базой. - Прошу помощи. На хвосте висят два "мессера"!
- Идем, "Шарик", идем, держись, браток! - было ответом.
Два "яка" ринулись в атаку, и "мессеров" словно ветром сдуло.
Только после этого Михаил почувствовал, что он весь мокрый от пота, а когда взглянул на плоскости своего "ильюшина", то увидел в них множество пробоин. Надо же! Напряжение было так велико, что не воспринял вражеской атаки, не почувствовал попаданий в самолет вражеских очередей!
"Да, но жив ли Николаев? Ведь он ничем не защищен",- мелькнула тревожная мысль.
Штурмовик сделал над аэродромом круг, затем второй - все работало нормально. Можно садиться. Когда Талалаев зарулил самолет на стоянку, его окружила большая группа летчиков и техников, до которых дошел слух, что самолет Талалаева сбит. Но каково же было их удивление, когда из фюзеляжа показался Николаев. Растроганный самоотверженностью своего спасителя, он крепко его расцеловал. Талалаева поздравил весь полк, а вскоре весть о его благородном поступке облетела не только Севастопольский гарнизон, но и другие части военно-воздушных сил флота.
Вечером мы встретились в столовой, и я не замедлил поздравить обоих героев дня с успехом. В ответ же на просьбу рассказать подробно, как все происходило, смущенный Талалаев пожал плечами:
- Даже и сам не пойму. Все как-то решилось мигом. Ну не мог же я оставить товарища в беде. Думаю, что в подобной ситуации каждый из нас поступил так же. Просто на этот раз я первым заметил, что Николаеву грозит беда.
А воспоминания о прошлом отложили до следующей встречи...
Начиная с вечера 2 ноября и все четыре следующих дня по приморской дороге со стороны Байдар, мимо Нижнего Чоргуня, на Севастополь малыми и большими группами двигались войска Приморской армии. Ее командующий генерал-майор И. Е. Петров вскоре выделил несколько подразделений на оборону нашего аэродрома.
Севернее Севастополя, в полосе Дуванкойского оборонительного района, враг усиливал натиск - полукольцо восточнее и севернее города неумолимо сжималось. Встречая упорное сопротивление наших войск, противник наращивал свою авиационную группировку. Еще 1 ноября, в день захвата Симферополя немцами, отмечалась посадка "мессершмиттов" и транспортных самолетов Ю-52 на аэродром Сарабуз. А к 4 ноября на аэродроме Завадское, что близ Симферополя, скопилось 45 самолетов различных типов. Надо сказать, что, овладев почти всем Крымом, враг получил в свое распоряжение большое количество аэродромов... Это дало ему возможность широко применять авиацию не только под Севастополем, но и на Кавказе.
Медлить с ударом было нельзя. В 11.20 с аэродрома Нижний Чоргунь взлетели 6 Ил-2, около 10 "чаек" эскадрильи И. Г. Чеснокова, несколько "яков" и наши 4 "ишачка".
В интересах скрытности полета выход к цели предусматривался со стороны гор. Однако внезапности по каким-то причинам добиться не удалось: противник заранее поднял в воздух 6 Ме-109, а затем и еще примерно столько же - считать в круговерти воздушного боя было некогда. Тем не менее, вступив в схватку с нашей группой прикрытия, враг просмотрел, как вихрем прорвались к аэродрому "летающие танки". Они и вместе с ними несколько "чаек" сделали два захода и уничтожили 10 вражеских самолетов. Но и сами потеряли 3 машины{8}.
Несколько драматично в этом налете сложилось положение командира звена старшего лейтенанта И. С. Басова. Он на своей "чайке" был атакован тремя Ме-109, оторвался от группы и возвращался в одиночку, причем не установленным маршрутом, а через Саки и морем. "Мессеры" его преследовали, но все же он дотянул до аэродрома. А когда сел, инженеры и техники осмотрели его самолет и единодушно пришли к выводу: ремонту не подлежит.
Вот уж поистине невелика наша земля! Ведь и Басова, как многих нынешних "крымчан", я знал еще по службе на Дальнем Востоке. Помнилось, что и там этот жизнелюб отличался особой невозмутимостью. И теперь, когда его спросили, как он долетел на своем "решете", Иван ответил:
- А мне свою "ласточку" разглядывать некогда было, видел только желтые носы "худых" и прикидывал, как на остатках бензина дотянуть до своего аэродрома.
Поскольку я уже несколько раз упоминал о самолетах И-5, нужно сказать о них несколько слов. Этот полутораплан ведет свою биографию с 1930 года и в то время считался одним из лучших истребителей в мире. Однако понятно, что к началу Великой Отечественной войны он уже основательно устарел, не отвечал требованиям ведения воздушного боя ни с истребителями, ни с бомбардировщиками противника. И поскольку каждый из них был вооружен двумя пулеметами и мог брать небольшую бомбовую нагруаку, И-5 стали использовать в качестве штурмовиков, тем более что сразу завоевавших признание бронированных Ил-2 было еще очень мало. Пилоты 11-го авиаполка майора И. М. Рассудкова на самолетах И-5 воевали на севере Крыма в составе Фрайдорфской авиагруппы, и вот теперь им предстояло выполнять бомбоштурмовые удары под Севастополем.
Бельбекская долина - один из красивейших уголков Крыма. Защищенная горами от северных ветров, она в пору цветения садов радует глаз великолепием красок, благоухает дивными ароматами, принося радость людям. Но то было еще так недавно. А сейчас именно в садах и в лесу воздушная разведка рано утром 5 ноября обнаружила скопления войск и техники противника. Значит, налет на эту красоту...
С аэродрома Байдары в воздух поднялись две группы И-5, ведомые капитаном Николаем Хрусталевым и старшим лейтенантом Алексеем Покалюхиным. Над Нижней Чоргунью к ним пристроились шесть истребителей прикрытия, возглавляемые мною. Вот и цель. С высоты 600 - 800 метров самолеты ударной группы перешли в пикирование, сбросили бомбы, а на втором заходе начали поливать фашистов пулеметным огнем. Сверху хорошо были видны вспыхнувшие пожары, в панике разбегавшиеся немцы. Пока все шло по плану.
Но вот в воздухе появилась восьмерка Ме-109. Мы тут же связали их боем, не давая прорваться к ударной группе. И тут враг применил тактическую хитрость: два "мессера" подкрались незамеченными на малой высоте и внезапно атаковали штурмовик ведущего группы. Самолет капитана Н. Т. Хрусталева загорелся. Машина летела на малой высоте, пилот мог ее посадить и спасти свою жизнь. Но кругом были враги, и Николай Титович Хрусталев предпочел геройскую смерть фашистскому плену. Он довернул свой И-5 немного вправо и на наших глазах врезался в скопление вражеской техники. Это был первый в ВВС Черноморского флота "огненный таран"{9}.
Позже именем Н. Т. Хрусталева будет названа одна из улиц Севастополя, а на месте гибели героя в селе Мало-Садовом установят гранитный обелиск.
Нужно сказать, что воздушных таранов к этому времени летчики-черноморцы совершили уже несколько. Открыл им счет Евграф Рыжов, а продолжили Б. Г. Черевко, И. С. Беришвили, С. Е. Карасев, Н. И. Савва, Я. М. Иванов... Всего же за войну воздушных таранов на флоте станет 19{10}.
Таран - оружие смелых, и применялся лишь в крайних ситуациях, когда у летчика не оставалось иной возможности уничтожить врага, не допустить его к охраняемому объекту. Признаюсь, сам в войне не один десяток раз был в положении, когда жизнь висела, что называется, на волоске, но всегда преклонялся перед мужественными летчиками, которые шли на почти верную гибель. Что вело их к этому, чем объяснить их самопожертвование? Эти вопросы постоянно интересовали нас. Лично я усматривал две причины. Первая это та, что все таранщики были коммунистами или комсомольцами, беспредельно преданными своей Родине и ненавидящими врага; вторая - чисто профессиональная, но связанная c первой, основной.
Отдельные летчики иногда открывали огонь с больших дистанций, а когда сближались с противником на расстояния большей вероятности поражения, то боезапас оказывался уже израсходованным. Нередко случались и отказы оружия. Эти обстоятельства и вынуждали идти на таранные удары винтом или плоскостью.
Мне хотелось бы рассказать о первом воздушном таране, совершенном моим будущим подчиненным летчиком Евграфом Михайловичем Рыжовым. Ведь о том, чем все мы в свое время гордились, чему многие летчики стремились подражать, сейчас уже помнят лишь немногие, оставшиеся в живых однополчане. Память же о таких подвигах достойна лучшей судьбы.
Итак, 25 июля 1941 года с аэродрома Кача по тревоге поднялись в воздух два МиГ-3 на перехват самолета-разведчика, шедшего на Главную базу флота со стороны моря на большой высоте. Пилотировали "мигов" командир звена лейтенант Е. М. Рыжов и лейтенант Петр Телегин. Эти самолеты на больших высотах были хороши, поэтому пара без труда на 7500 метрах перехватила "Хейнкелъ-111", шедший курсом на Севастополь. Рыжов ринулся в атаку, вслед за ним открыл огонь и его ведомый. Фашист развернулся и со снижением на большой скорости стал уходить в сторону моря.
Рыжов не отставал, продолжал вести огонь по противнику длинными очередями. Задымил левый мотор "хейнкеля", его стрелок прекратил ответный огонь - видимо, был убит. Но бомбардировщик уже резко снизился, прижался к поверхности моря, чтобы не допустить наиболее опасных атак истребителей снизу.
Противник уходил безнаказанным - у обоих наших летчиков кончился боезапас. А тут еще увлекшийся погоней Рыжов понял вдруг, что остатка горючего на его трехбачечном самолете уже не хватит для возвращения на свой аэродром{11}.
И тогда Евграф Рыжов принял решение. "Иду на таран", - услышал его голос в наушниках Телегин...
Сильный толчок, удар головой о приборную доску, на какое-то мгновение потеря сознания. И тут же охватившая все тело прохлада привела летчика в себя. Правда, пилот не сразу понял, что фашистский бомбардировщик сразу пошел ко дну, а самого его выбросило из кабины в море. Автоматически надувшийся спасательный жилет позволил Рыжову остаться на плаву. Но... одному в бескрайнем море! Евграф сбросил с себя кожаный реглан, ботинки, по солнцу определил примерное направление на берег и поплыл.
А тем временем по докладу лейтенанта Телегина было решено организовать поиск героического летчика. Но как чуть ли не на середине Черного моря обнаружить среди волн плавающую точку? Помог случай. Когда силы уже окончательно покидали Евграфа, экипаж одного корабля из каравана судов, шедшего в Одессу, увидел человека за бортом, и его немедленно подняли на палубу.
Итак, заканчивались боевые действия 3-й авиаэскадрильи в составе Фрайдорфской авиационной группы. Какие мы из них могли извлечь уроки и сделать выводы?
Прежде всего, это была для летчиков школа, в которой приобретались опыт и боевая закалка. Воевали на самолетах устаревших конструкций и доказали, что при умении и на них можно побеждать технически лучше оснащенного противника.
Получили немалую практику инженер эскадрильи В. Г. Попковский, техники звеньев, механики самолетов и младшие авиаспециалисты в подготовке самолетов к боевым вылетам в ограниченные сроки. Многие овладели навыками ремонта авиационной техники в полевых условиях, вдали от стационарных ремонтных мастерских. А ведь техника-то была в основном старая и разнотипная, ощущался недостаток в запасных частях. Все это требовало особого напряжения в работе и проявления инициативы.
Был сколочен хороший боевой коллектив. И в этом большая заслуга комиссара подразделения старшего политрука Г. И. Пятницкого. Он сумел найти с каждым в эскадрилье общий язык, изучил характеры людей, знал, с кем, когда и о чем поговорить, на что нацелить, Основное внимание в своей работе он уделял летчикам, и прежде всего молодым, необстрелянным, только что окончившим школу пилотов.
Григорий Пятницкий не любил больших сборов. Он понимал, что в период напряженной боевой работы не до них, поэтому основной формой работы избрал индивидуальную. Приятно было видеть комиссара, беседующего на стоянках самолетов то с летчиками, то с техниками. Без преувеличения могу сказать, что, когда было нужно, он сутками держался на ногах.
За полтора месяца боевых действий в составе Фрайдорфской авиационной группы эскадрилья потеряла в воздушных боях и от огня зенитной артиллерии 20 самолетов, погибло 14 летчиков, и 8 было ранено{6}. За такой короткий срок это большие потери. И надо было разобраться в причинах потерь, объяснить каждому, особенно вновь прибывшему, летчику, в чем они заключаются, что и как надо делать для сокращения потерь до минимума.
Я, как командир авиаэскадрильи, понимал, что если и удалось достичь определенных положительных результатов, то этому способствовали и хорошо поставленная партийно-политическая работа, и большая помощь, оказанная мне заместителями - старшими лейтенантами В. Н. Ручкиным и С. Е. Войтенко, а потом и В. Ф. Пьяновым. Каждый из них по нескольку лет проработал инструктором в Ейской авиационной школе и был прекрасным методистом. Но главная их заслуга состояла в том, что сами они постоянно летали на самые сложные боевые задания. Так же действовали и командиры звеньев, увлекавшие примером остальной летный состав.
Всего к этому времени на счету эскадрильи было 14 вражеских самолетов, сбитых в воздушных боях, и 11, уничтоженных на аэродромах{7}. И это при том, что воздушный бой для нашей истребительной эскадрильи был в тот период не главным видом деятельности. Чаще всего нам приходилось уничтожать живую силу и технику противника на земле, в результате чего враг понес немалые потери от наших бомбоштурмовых ударов. Сейчас уже трудно привести точный результат этих действий в цифрах, но, по крайней мере, из всего, уничтоженного экипажами Фрайдорфской авиационной группы на земле, не менее трети - доля нашей авиаэскадрильи.
Руководство Фрайдорфской авиагруппы высоко оценило наши боевые успехи. Весь летный состав, комиссар, инженер эскадрильи и многие авиационные техники были удостоены государственных наград. В адрес эскадрильи поступило много благодарственных телеграмм от командования соединений сухопутных войск и руководства авиагруппы.
Но мы не обольщались первыми успехами, понимали, что предстоят еще тяжелые испытания. И готовились к ним.
Глава четвертая. Враг штурмует Севастополь
Ранним утром 1 ноября, уставшие и голодные, мы добрались до аэродрома Нижний Чоргунь. На вопросы об обстановке на фронте и здесь долго не мог получить вразумительных ответов. Неопределенность, сковывающая инициативу, мешающая принять решение на дальнейшие действия, настораживала, внушала тревогу.
Еще будучи в пути, я задавал себе вопрос: куда девались наши войска? Развертывания их на рубежах для боя нигде по пути не наблюдалось, как, впрочем, и движения подразделений или частей по дорогам от Симферополя на Севастополь. А ведь мощная танковая группировка врага, которую накануне обнаружил Стефан Войтенко, вероятно, рвалась от Сак на юг, скоро могла занять Альму, Бахчисарай, а там и... Тяжело было думать!..
Как удалось все же выяснить, 51-я армия отступала к Керчи, а Приморская армия была вынуждена повернуть от Симферополя влево и через горные хребты Яйлы продвигалась к Алуште и Ялте. Тем временем соединения и части морской пехоты и береговой обороны Черноморского флота, взаимодействовавшие с 184-й стрелковой дивизией НКВД, уже были развернуты на заранее подготовленных рубежах. Они-то и встретили огнем передовые подвижные группы противника.
Начались тяжелые бои по отражению первого и, как тогда думалось, последнего штурма Севастополя.
* * *
Аэродром Нижний Чоргунь, расположенный в долине небольшой речушки Черная в 15 - 20 километрах от Севастополя, не имел укрытий для самолетов, не было здесь и естественных условий для их маскировки. Базировалось тут около 30 штурмовиков и истребителей из различных частей и подразделений, а также несколько учебно-тренировочных самолетов. И все они были видны сверху как на ладони.
Старшим здесь был командир 8-го истребительного авиационного полка подполковник К. И. Юмашев. А на полевом аэродроме Байдары обосновался 11-й авиаполк, возглавляемый майором И. М. Рассудковым. В его полку насчитывалось больше 20 самолетов И-5.
Из доклада моего заместителя старшего лейтенанта В. Ф. Пьянова следовало, что весь личный состав авиаэскадрильи прибыл и сейчас почти все люди устанавливают для жилья палатки в одном километре от аэродрома. Остались только летчики и техники трех И-16, готовившихся к боевому вылету, и трех И-15, намеченных к перелету на Кавказ.
- Как на Кавказ? Разве здесь война уже кончилась? - с недоумением задал я вопрос.
Но ответа на него получить не успел - в разговор вмешался подоспевший адъютант эскадрильи капитан Д. Я. Лихацкий:
- Товарищ командир! Вас срочно вызывает начальник штаба полка майор Колосов. Командный пункт полка временно разместился в крайнем доме поселка. Комиссар Пятницкий уже там.
Опять "срочно"! Кажется, это слово совсем перестало выходить из обихода. Но, раз надо... Отдав на ходу необходимые распоряжения, на автостартере, еще не разгруженном после дороги, отправился на командный пункт.
Алексей Михайлович Колосов, тоже переутомленный наверняка бессонной ночью, был предельно конкретен. Проинформировав нас о том, что командир полка находится сейчас на КП ВВС флота в Севастополе, он заслушал каждого командира эскадрильи о состоянии личного состава, самолетов и тут же поставил задачу:
- Так как наземной обороны аэродрома нет, будем до подхода наших войск держать ее своими силами. Днем - только наблюдение, а к ночи технический состав, не занятый обслуживанием самолетов, и младшие специалисты будут занимать позиции, расположение которых передам сегодня вечером через адъютантов эскадрилий.
Далее майор распорядился о том, чтобы все младшие специалисты получили винтовки и гранаты, сообщил, что на каждую эскадрилью выделяется по одному ручному пулемету.
О боевой работе летчиков не сказал ничего, видимо, ждал прибытия командира части с указаниями, полученными в Севастополе. Ограничился лишь общим замечанием:
- Самолетов мало, а летать, вне всякого сомнения, придется с предельным напряжением. Так что готовьте их как можно тщательнее. Потом будет поздно и некогда исправлять недоделки.
- Товарищ майор! Самолетов действительно мало, а мне приказано восемь Ил-2 отправить на Кавказ, как это понимать? - вмешался исполняющий обязанности командира только что сформированного 18-го штурмового авиаполка капитан А. А. Губрий.
- И у меня готовятся к перелету туда же три И-15, - присоединился я.
- Это приказ командующего ВВС флота. Полагаю, что перебазирование связано с тяжелой обстановкой на Керченском полуострове. Но какой бы ни была причина, а все назначенные самолеты 3 ноября должны быть в Анапе, - закончил разговор А. М. Колосов.
Солнце клонилось уже к закату, когда на аэродром прибыл новый командующий ВВС Черноморского флота генерал-майор авиации Н. А. Остряков. До этого Николай Алексеевич служил на Тихоокеанском флоте и назначение на новую должность получил только в конце октября. Многие из нас его ранее лично не знали, но доходили слухи, что он героически сражался в небе Испании, за что имеет государственные награды, обладает ровным характером, выдержкой, внимателен к подчиненным. Теперь нам в этом предстояло убедиться самим.
Командующий объехал стоянки самолетов, побеседовал с летчиками и техниками. А командный состав - от командира эскадрильи и выше - прибыл тем временем на КП 8-го авиаполка на совещание. Собралось больше 20 человек. Вошел генерал Остряков и поздоровался с нами с приветливой улыбкой. Впрочем, улыбка сразу сошла с лица, как только генерал приступил к делу.
- Товарищи, обстановка сложилась очень напряженная, - начал он. - Враг выдвигает из глубины свои танковые и моторизованные части и со дня на день может перейти в наступление, чтобы овладеть Севастополем. Наступают суровые дни испытания как для наших сухопутных войск, так и для авиации.
Он остановился на основных задачах авиации: воздушной разведке, ударах по наземным целям, прикрытии с воздуха Главной базы флота и города Севастополя, кораблей в море. Подчеркнул, что в создавшейся обстановке имеет особое значение воздушная разведка.
- Поэтому, - говорил генерал, - она будет вестись два-три раза в сутки в трех секторах на глубину Алушта - Симферополь - Саки.
Как потом показал весь ход боевых действий, воздушная разведка сыграет немаловажную роль не только при отражении первого штурма врага, но и в обороне Севастополя в целом.
- Сегодня мы имеем 44 истребителя, половина из которых И-5, 18 штурмовиков и 31 лодочный самолет, - вслух подсчитывал генерал наличную технику. - Улетят для действий на керченском направлении 11 самолетов. Значит, останется у нас 82 машины. Прямо скажем, негусто. Да, - задумчиво продолжал он, - номеров полков много, а самолетов мало. Считаю целесообразным укомплектовать самолетами и летчиками в каждом полку по одной-две эскадрильи до полного состава и, оставив необходимый резерв, всех остальных летчиков и техников вместе с управлениями полков эвакуировать на Кавказ. Эскадрильи объединить в две группы: колесных и лодочных самолетов. Прошу присутствующих продумать этот вопрос и потом высказать мнения. У нас возникло немало сложностей, - продолжал генерал, - с базированием колесной авиации. Вероятно, в ближайшие 2 - 3 дня оно не улучшится, хотя на оборудование аэродромов мобилизовано местное население, выделены тыловые подразделения, а работами руководит лично начальник аэродромной службы военинженер 3 ранга Казанский. На Куликовом Поле уже заканчивается разбор трамвайной линии, идущей на Балаклаву. Сложнее на Херсонесе - сплошной камень, а техники мало.
Выступившие поддержали идею объединения наличной авиации в две группы, считая, что в этом случае улучшится управление ими и использование авиации в целом.
В заключение генерал Остряков дал указания о закреплении за каждым самолетом двух-трех летчиков, чтобы напряжение на каждый самолет в сутки составляло 12 - 15 боевых вылетов. Это требовало наладить двух-трехсменное техническое обслуживание самолетов. Кроме того, надо было дооборудовать все И-16 и И-153 специальными устройствами для подвески на каждом из них четырех РС-82, предназначенных для поражения воздушных и наземных целей...
Действительно, напряжение боевых действий нашей авиации с первых дней ноября непрерывно нарастало.
Над аэродромом Нижний Чоргунь постоянно висела пелена пыли от часто взлетавших и садившихся самолетов.
После получения из мастерских одного И-16 в эскадрилье стало две пары "ишачков". Они чаще всего летали на разведку и на сопровождение штурмовиков. Менялись только летчики, самолеты же "отдыхали" лишь в минуты заправки их горючим, пополнения боезапаса.
Героев тех дней - не счесть. Подвиг совершил и мой друг по Ейской школе морских летчиков старший лейтенант Михаил Михайлович Талалаев. В 1934 году мы по спецнабору одновременно поступили в летную школу, вместе проходили курс младшего командира и, сидя в классе за одним столом, зубрили теорию полета. Вместе ходили в увольнение и робко начинали знакомиться с девушками. Тогда каждому из нас стукнуло по 19.
С окончанием школы расстались, я поехал служить на Тихоокеанский флот, а он - на Балтику.
И вот встретились на аэродроме Нижний Чоргунь. Михаил Талалаев летал на Ил-2, и мне хотелось узнать, как ему удалось с летающей лодки МБР-2 пересесть в кабину штурмовика. Хотелось вспомнить и молодость, но напряженная боевая работа долго не оставляла нам свободного времени для разговоров. Вскоре, однако, помог случай.
В один из дней начала ноября 1941 года воздушная разведка обнаружила крупную колонну войск и техники противника, двигавшуюся по дороге от Симферополя на юг. С аэродрома Нижний Чоргунь в воздух поднялись восемь Ил-2. Возглавил их командир эскадрильи капитан И. Ф. Кичигин.
Удар восьмерки "ильюшиных" был внезапным и точным. Но на выходе из пикирования после второй атаки загорелся самолет младшего лейтенанта Н. И. Николаева. Летчик повел машину на посадку и вскоре уже стоял у горящего самолета совсем недалеко от атакованной колонны. Увидев это и понимая, что гитлеровцы вот-вот навалятся на боевого друга, Талалаев принял смелое, весьма рискованное решение: садиться!
Самолет катился по земле, из-за неровностей почвы его бросало из стороны в сторону, но вот машина остановилась. Какими же медленными показались те секунды, вспоминал потом Талалаев. А Николаев прыгнул на плоскость Ил-2, ударом ноги, а затем ножом вскрыл верхний люк фюзеляжа и втиснулся в самолет. Какое совпадение: именно на этом месте, когда штурмовики последующих серий стали двухместными, стали оборудовать кабину стрелка.
Длинный разбег, отрыв самолета от земли, уборка шасси. Прямо над головами бежавших к догоравшему "илу" фашистов Михаил сделал разворот и взял курс на юго-запад. Группу Кичигина он уже не увидел: отработав свое, она ушла.
Неожиданно справа появились два Ме-109. Выполнив маневр, они вышли в заднюю полусферу штурмовика и начали с ним сближаться. Пришлось буквально притереть машину к земле и на максимальном режиме уходить от преследования.
Но вот показался Севастополь.
- "Ястребы", я "Шарик"! - услышали в наушниках тревожный голос штурмовика летчики-истребители, барражирующие над Главной базой. - Прошу помощи. На хвосте висят два "мессера"!
- Идем, "Шарик", идем, держись, браток! - было ответом.
Два "яка" ринулись в атаку, и "мессеров" словно ветром сдуло.
Только после этого Михаил почувствовал, что он весь мокрый от пота, а когда взглянул на плоскости своего "ильюшина", то увидел в них множество пробоин. Надо же! Напряжение было так велико, что не воспринял вражеской атаки, не почувствовал попаданий в самолет вражеских очередей!
"Да, но жив ли Николаев? Ведь он ничем не защищен",- мелькнула тревожная мысль.
Штурмовик сделал над аэродромом круг, затем второй - все работало нормально. Можно садиться. Когда Талалаев зарулил самолет на стоянку, его окружила большая группа летчиков и техников, до которых дошел слух, что самолет Талалаева сбит. Но каково же было их удивление, когда из фюзеляжа показался Николаев. Растроганный самоотверженностью своего спасителя, он крепко его расцеловал. Талалаева поздравил весь полк, а вскоре весть о его благородном поступке облетела не только Севастопольский гарнизон, но и другие части военно-воздушных сил флота.
Вечером мы встретились в столовой, и я не замедлил поздравить обоих героев дня с успехом. В ответ же на просьбу рассказать подробно, как все происходило, смущенный Талалаев пожал плечами:
- Даже и сам не пойму. Все как-то решилось мигом. Ну не мог же я оставить товарища в беде. Думаю, что в подобной ситуации каждый из нас поступил так же. Просто на этот раз я первым заметил, что Николаеву грозит беда.
А воспоминания о прошлом отложили до следующей встречи...
Начиная с вечера 2 ноября и все четыре следующих дня по приморской дороге со стороны Байдар, мимо Нижнего Чоргуня, на Севастополь малыми и большими группами двигались войска Приморской армии. Ее командующий генерал-майор И. Е. Петров вскоре выделил несколько подразделений на оборону нашего аэродрома.
Севернее Севастополя, в полосе Дуванкойского оборонительного района, враг усиливал натиск - полукольцо восточнее и севернее города неумолимо сжималось. Встречая упорное сопротивление наших войск, противник наращивал свою авиационную группировку. Еще 1 ноября, в день захвата Симферополя немцами, отмечалась посадка "мессершмиттов" и транспортных самолетов Ю-52 на аэродром Сарабуз. А к 4 ноября на аэродроме Завадское, что близ Симферополя, скопилось 45 самолетов различных типов. Надо сказать, что, овладев почти всем Крымом, враг получил в свое распоряжение большое количество аэродромов... Это дало ему возможность широко применять авиацию не только под Севастополем, но и на Кавказе.
Медлить с ударом было нельзя. В 11.20 с аэродрома Нижний Чоргунь взлетели 6 Ил-2, около 10 "чаек" эскадрильи И. Г. Чеснокова, несколько "яков" и наши 4 "ишачка".
В интересах скрытности полета выход к цели предусматривался со стороны гор. Однако внезапности по каким-то причинам добиться не удалось: противник заранее поднял в воздух 6 Ме-109, а затем и еще примерно столько же - считать в круговерти воздушного боя было некогда. Тем не менее, вступив в схватку с нашей группой прикрытия, враг просмотрел, как вихрем прорвались к аэродрому "летающие танки". Они и вместе с ними несколько "чаек" сделали два захода и уничтожили 10 вражеских самолетов. Но и сами потеряли 3 машины{8}.
Несколько драматично в этом налете сложилось положение командира звена старшего лейтенанта И. С. Басова. Он на своей "чайке" был атакован тремя Ме-109, оторвался от группы и возвращался в одиночку, причем не установленным маршрутом, а через Саки и морем. "Мессеры" его преследовали, но все же он дотянул до аэродрома. А когда сел, инженеры и техники осмотрели его самолет и единодушно пришли к выводу: ремонту не подлежит.
Вот уж поистине невелика наша земля! Ведь и Басова, как многих нынешних "крымчан", я знал еще по службе на Дальнем Востоке. Помнилось, что и там этот жизнелюб отличался особой невозмутимостью. И теперь, когда его спросили, как он долетел на своем "решете", Иван ответил:
- А мне свою "ласточку" разглядывать некогда было, видел только желтые носы "худых" и прикидывал, как на остатках бензина дотянуть до своего аэродрома.
Поскольку я уже несколько раз упоминал о самолетах И-5, нужно сказать о них несколько слов. Этот полутораплан ведет свою биографию с 1930 года и в то время считался одним из лучших истребителей в мире. Однако понятно, что к началу Великой Отечественной войны он уже основательно устарел, не отвечал требованиям ведения воздушного боя ни с истребителями, ни с бомбардировщиками противника. И поскольку каждый из них был вооружен двумя пулеметами и мог брать небольшую бомбовую нагруаку, И-5 стали использовать в качестве штурмовиков, тем более что сразу завоевавших признание бронированных Ил-2 было еще очень мало. Пилоты 11-го авиаполка майора И. М. Рассудкова на самолетах И-5 воевали на севере Крыма в составе Фрайдорфской авиагруппы, и вот теперь им предстояло выполнять бомбоштурмовые удары под Севастополем.
Бельбекская долина - один из красивейших уголков Крыма. Защищенная горами от северных ветров, она в пору цветения садов радует глаз великолепием красок, благоухает дивными ароматами, принося радость людям. Но то было еще так недавно. А сейчас именно в садах и в лесу воздушная разведка рано утром 5 ноября обнаружила скопления войск и техники противника. Значит, налет на эту красоту...
С аэродрома Байдары в воздух поднялись две группы И-5, ведомые капитаном Николаем Хрусталевым и старшим лейтенантом Алексеем Покалюхиным. Над Нижней Чоргунью к ним пристроились шесть истребителей прикрытия, возглавляемые мною. Вот и цель. С высоты 600 - 800 метров самолеты ударной группы перешли в пикирование, сбросили бомбы, а на втором заходе начали поливать фашистов пулеметным огнем. Сверху хорошо были видны вспыхнувшие пожары, в панике разбегавшиеся немцы. Пока все шло по плану.
Но вот в воздухе появилась восьмерка Ме-109. Мы тут же связали их боем, не давая прорваться к ударной группе. И тут враг применил тактическую хитрость: два "мессера" подкрались незамеченными на малой высоте и внезапно атаковали штурмовик ведущего группы. Самолет капитана Н. Т. Хрусталева загорелся. Машина летела на малой высоте, пилот мог ее посадить и спасти свою жизнь. Но кругом были враги, и Николай Титович Хрусталев предпочел геройскую смерть фашистскому плену. Он довернул свой И-5 немного вправо и на наших глазах врезался в скопление вражеской техники. Это был первый в ВВС Черноморского флота "огненный таран"{9}.
Позже именем Н. Т. Хрусталева будет названа одна из улиц Севастополя, а на месте гибели героя в селе Мало-Садовом установят гранитный обелиск.
Нужно сказать, что воздушных таранов к этому времени летчики-черноморцы совершили уже несколько. Открыл им счет Евграф Рыжов, а продолжили Б. Г. Черевко, И. С. Беришвили, С. Е. Карасев, Н. И. Савва, Я. М. Иванов... Всего же за войну воздушных таранов на флоте станет 19{10}.
Таран - оружие смелых, и применялся лишь в крайних ситуациях, когда у летчика не оставалось иной возможности уничтожить врага, не допустить его к охраняемому объекту. Признаюсь, сам в войне не один десяток раз был в положении, когда жизнь висела, что называется, на волоске, но всегда преклонялся перед мужественными летчиками, которые шли на почти верную гибель. Что вело их к этому, чем объяснить их самопожертвование? Эти вопросы постоянно интересовали нас. Лично я усматривал две причины. Первая это та, что все таранщики были коммунистами или комсомольцами, беспредельно преданными своей Родине и ненавидящими врага; вторая - чисто профессиональная, но связанная c первой, основной.
Отдельные летчики иногда открывали огонь с больших дистанций, а когда сближались с противником на расстояния большей вероятности поражения, то боезапас оказывался уже израсходованным. Нередко случались и отказы оружия. Эти обстоятельства и вынуждали идти на таранные удары винтом или плоскостью.
Мне хотелось бы рассказать о первом воздушном таране, совершенном моим будущим подчиненным летчиком Евграфом Михайловичем Рыжовым. Ведь о том, чем все мы в свое время гордились, чему многие летчики стремились подражать, сейчас уже помнят лишь немногие, оставшиеся в живых однополчане. Память же о таких подвигах достойна лучшей судьбы.
Итак, 25 июля 1941 года с аэродрома Кача по тревоге поднялись в воздух два МиГ-3 на перехват самолета-разведчика, шедшего на Главную базу флота со стороны моря на большой высоте. Пилотировали "мигов" командир звена лейтенант Е. М. Рыжов и лейтенант Петр Телегин. Эти самолеты на больших высотах были хороши, поэтому пара без труда на 7500 метрах перехватила "Хейнкелъ-111", шедший курсом на Севастополь. Рыжов ринулся в атаку, вслед за ним открыл огонь и его ведомый. Фашист развернулся и со снижением на большой скорости стал уходить в сторону моря.
Рыжов не отставал, продолжал вести огонь по противнику длинными очередями. Задымил левый мотор "хейнкеля", его стрелок прекратил ответный огонь - видимо, был убит. Но бомбардировщик уже резко снизился, прижался к поверхности моря, чтобы не допустить наиболее опасных атак истребителей снизу.
Противник уходил безнаказанным - у обоих наших летчиков кончился боезапас. А тут еще увлекшийся погоней Рыжов понял вдруг, что остатка горючего на его трехбачечном самолете уже не хватит для возвращения на свой аэродром{11}.
И тогда Евграф Рыжов принял решение. "Иду на таран", - услышал его голос в наушниках Телегин...
Сильный толчок, удар головой о приборную доску, на какое-то мгновение потеря сознания. И тут же охватившая все тело прохлада привела летчика в себя. Правда, пилот не сразу понял, что фашистский бомбардировщик сразу пошел ко дну, а самого его выбросило из кабины в море. Автоматически надувшийся спасательный жилет позволил Рыжову остаться на плаву. Но... одному в бескрайнем море! Евграф сбросил с себя кожаный реглан, ботинки, по солнцу определил примерное направление на берег и поплыл.
А тем временем по докладу лейтенанта Телегина было решено организовать поиск героического летчика. Но как чуть ли не на середине Черного моря обнаружить среди волн плавающую точку? Помог случай. Когда силы уже окончательно покидали Евграфа, экипаж одного корабля из каравана судов, шедшего в Одессу, увидел человека за бортом, и его немедленно подняли на палубу.