Деверо Джуд. Незнакомка

   — Пришли что-нибудь легкое. И пусть на сегодня достанут лиможский фарфор — белый с голубым. После еды я немного отдохну, а потом пришлите ко мне управляющего кухней. Мне надо обсудить с ним меню на следующую неделю. Нас посетит ее величество, и я хочу, чтобы приготовили самые изысканные блюда. Ах, да, если прибыли итальянские актеры, скажи им, что я приму их позже. А садовник! Я должна распорядиться насчет роз. Столько дел, а я так устала! Николь, может быть, ты мне поможешь?
   — Конечно, мама. Отдохни, а я сама принесу тебе поесть. И с садовником поговорю.
   — Ты хорошо на нее действуешь, — сказал Жерар, спускаясь по лестнице следом за Николь. — Она уже давно такой не бывала.
   Николь старалась не проявлять беспокойства, но голова у нее шла кругом. Ее мать все еще жила в прошлом. Она считала, что окружена преданными слугами, у которых нет иного занятия, кроме как помогать ей одеваться. Сама Николь была достаточно молода, чтобы приспособиться к новому жестокому миру, забыть о роскоши и неге прежней жизни, но она была почти уверена, что ее мать на это не способна.
   Она медленно сняла со стены маленькую сковородку, разбила в нее яйца для омлета. Клей, подумала она, вытирая слезы тыльной стороной ладони, как же я теперь смогу уехать с тобой? Здесь ее мать, которая нуждается в помощи. Она нужна Дженни, близнецам, на ней лежит ответственность за Исаака, а теперь она нужна еще матери и Жерару. Разве она имеет право жалеть себя? Она должна благодарить Бога за то, что не одна в этом мире.
   Громкий стук на чердаке возвестил о том, что Адель потеряла терпение и сердится. Вдруг дверь распахнулась, и в комнату ворвался вихрь морозного воздуха.
   — Прости, Николь, — сказал Исаак. — Я не знал, что у тебя гости, но пришел торговец с тканью для сита. Хочет, чтобы ты посмотрела.
   — Я приду, как только освобожусь.
   — Он сказал, что спешит, потому что вот-вот будет снег. Он хочет добраться до Бейксов до начала снегопада. Стук в потолок стал еще более настойчивым.
   — Николь! — раздался голос Адели. — Где моя горничная? Где мой завтрак?
   Николь торопливо поставила еду на поднос и устремилась наверх.
   Адель лишь мгновение смотрела на простой плетеный поднос, глиняную посуду с темно-коричневой глазурью, омлет с сыром. Потом она кончиками пальцев взяла кусочек поджаренного хлеба.
   — Что это? Хлеб? Крестьянский хлеб? Мне нужна сдобная булочка.
   Прежде чем Николь успела ответить, она швырнула хлеб в омлет.
   — Я оскорблена! Отошли это на кухню и скажи им, что если они не хотят лишиться места, пусть никогда больше не посылают мне подобной мерзости. — Она схватила чайник и вылила все его содержимое на поднос. Горячий чай тут же просочился сквозь плетение и залил одеяло.
   Глядя на то, что натворила ее мать, Николь почувствовала безмерную усталость. Одеяло теперь придется выстирать, завтрак готовить заново. И еще надо как-то убедить Адель съесть его, чтобы не вызвать нового припадка. А ее ждет Исаак — они должны идти на мельницу.
   Она понесла вниз поднос, с которого все еще капало.
   — Николь! — в комнату ворвалась Дженни, едва не сбив с ног Исаака. — Близнецы пропали! Они сказали Люку, что убежали из дома, потому что у нас поселилась сумасшедшая леди.
   — Боже мой! Почему Люк их не задержал? — Николь с размаху поставила поднос на стол. Адель уже снова стучала в потолок.
   — Он решил, что они пошутили и что сумасшедшая леди — это выдумка.
   Николь беспомощно воздела руки.
   — Исаак, возьми еще кого-нибудь и идите их искать. Слишком холодно, их нельзя оставлять на улице. — Она обратилась к Жерару: — Вы не могли бы приготовить матери завтрак?
   Он поднял одну бровь.
   — Боюсь, я не приучен выполнять женскую работу. Дженни задохнулась от возмущения.
   — Послушайте, мистер…
   — Дженни! — резко оборвала ее Николь. — Сейчас самое важное — близнецы. Я отнесу ей хлеба с сыром. Придется ей пока потерпеть. А потом сразу пойду их искать. Пожалуйста, — добавила она, видя, что Дженни не перестает сверлить взглядом Жерара. — Мне нужна помощь, а не лишние хлопоты.
   Дженни с Исааком ушли. Николь стала нарезать хлеб и сыр и складывать их в корзиночку. Стук сверху становился все более нетерпеливым, и она не замечала странного выражения на лице Жерара, который стоял, небрежно облокотившись о комод, и не сводил с нее глаз.
   Она торопливо сунула еду в руки матери, увидела боль и недоумение в ее глазах и почувствовала себя виноватой. Чувство вины лишь усилилось, когда она покинула Адель, но близнецов нужно было найти. Едва она успела открыть дверь и во весь голос выкрикнуть их имена, как увидела в отдалении две детские фигурки, бежавшие к ней через двор.

Глава 17

   Взглянув на часы, стоявшие на комоде у двери, Николь медленно перешла от камина к кухонному столу. Не забыть бы через десять минут еще раз взбить тесто для булочек. Близнецы спокойно играли в дальнем углу: Алекс — с деревянными фигурками животных, а Мэнди — с восковой куклой, которая считалась женой фермера.
   — Николь, — попросил Алекс, — можно мы погуляем после завтрака? Она вздохнула.
   — Можно, если снегопад прекратится. Тогда Исаак поможет вам слепить снеговика.
   Близнецы обменялись улыбками и продолжали играть. Распахнулась дверь, и порыв холодного воздуха едва не задул пламя.
   — Ну и холод! В жизни не видала такого марта, — сказала Дженни, протянув руки к огню. — Кажется, весна никогда не настанет.
   — Мне тоже так кажется, — прошептала Николь. Она в бессильной ярости погрузила сжатые в кулак руки в пышное тесто. Весна! — думала она. Весной они с Клеем должны были уехать. Дженни говорила, что эта зима — самая холодная и мокрая из всех, какие до сих пор случались в Виргинии. Снегу было так много, что никто из них почти не выходил на улицу — четверо взрослых и детей оказались запертыми в тесном домике. За целый месяц после приезда Адели и Жерара Николь встречалась с Клеем только один раз. И даже тогда он казался каким-то отрешенным, погруженным в свои мысли, озабоченным.
   — Доброе утро, — проговорил Жерар, спускаясь по лестнице. Сразу после его приезда в доме пришлось произвести перестановку. Теперь Адель и Жерар спали наверху в постели близнецов, а детям каждый вечер стелили матрацы на первом этаже. Дженни и Николь тоже спали наверху, отделенные от супружеской четы занавеской.
   — Утро! — фыркнула Дженни. — Уже почти полдень. Жерар, как обычно, пропустил ее слова мимо ушей. Они с Дженни сразу невзлюбили друг друга.
   — Николь, — капризным тоном продолжал Жерар, — нельзя ли сделать так, чтобы по утрам здесь не шумели.
   Она так устала от стирки, стряпни, необходимости заботиться о стольких людях, что даже не ответила.
   — И еще — на обшлагах моего лилового сюртука какие-то пятна. Я очень надеюсь, что тебе удастся их вывести, — пожаловался он, вытянув руки и изучая свой наряд. На нем был голубой длиннополый сюртук, украшенный широким черным галуном. От талии он сильно расширялся книзу, свободно болтаясь на узких бедрах, обтянутых штанами, которые застегивались под коленом на пуговицы поверх шелковых чулок. На ногах у Жерара были легкие туфли из тончайшей кожи. Желтый шелковый жилет прикрывал белую, тоже шелковую рубашку. На шее красовался ярко-зеленый галстук. Жерара до глубины души потрясло, что Николь не знала о том, что зеленый галстук означает принадлежность к французской знати. «Должны же мы как-то отделять себя от простонародья. Это один из способов», — говорил он.
   Стук в потолок заставил Николь оторваться от теста. Адель проснулась раньше обычного.
   — Давай я поднимусь к ней, — предложила Дженни. Николь улыбнулась.
   — Ты же знаешь, что она еще не привыкла к тебе.
   — Она сейчас опять будет кричать? — обеспокоенно спросил Алекс.
   — Можно мы пойдем на улицу? — почти одновременно с ним подала голос Мэнди.
   — На оба вопроса я отвечаю «нет», — заявила Николь. — Гулять вы пойдете позже. — Она поставила на маленький поднос стакан сладкого сидра и понесла его наверх.
   — Доброе утро, дорогая, — сказала Адель. — Сегодня ты неважно выглядишь. Ты плохо себя чувствуешь? — Адель говорила только по-французски. Николь пыталась убедить ее говорить по-английски — Адель неплохо знала язык, — но та отказывалась. — Нет, мама, я просто немножко устала.
   В глазах Адели появился огонек.
   — Ты слишком долго танцевала с этим немецким графом, не правда ли?
   Николь уже знала, что пытаться что-либо объяснять бесполезно, поэтому молча кивнула. Стоило ее матери на миг вернуться к реальности, как она тут же начинала кричать, и только лекарства могли ее успокоить. Иногда ее истерика сменялась странным спокойствием, и тогда она непрерывно говорила о смерти, об убийствах, о тюрьме, о своих друзьях, которые выходили из дома и больше не возвращались. Этого Николь боялась больше всего, потому что хорошо помнила тех, кого, по словам ее матери, казнили. Она вспоминала очаровательных, кокетливых женщин, не знавших ничего, кроме роскоши и удовольствий. И каждый раз, когда представляла себе, как этих женщин ведут на эшафот, она не могла удержаться от слез.
   Вдруг Николь услышала внизу знакомый голос. Уэсли! — подумала она с радостью, отметив, что мать откинулась на подушку и закрыла глаза. Адель почти не вставала, но иногда с ней приходилось сидеть часами.
   Она оставила ее, чувствуя себя немного виноватой, и отправилась встречать гостя. Она не виделась с Уэсом с того самого ужасного рождественского вечера — то есть больше трех месяцев.
   Узсли был поглощен беседой с Дженни, которая, как сразу же догадалась Николь, рассказывала ему об Адели и Жераре.
   — Уэсли, — воскликнула Николь, — как я рада тебя видеть!
   Он обернулся, широко улыбаясь, но улыбка тут же увяла.
   — Боже милостивый, Николь, ты ужасно выглядишь! Как будто ты похудела на двадцать фунтов и год не спала.
   — Так оно и есть, — раздраженно заметила Дженни.
   Уэс переводил взгляд с Николь на Дженни, с грустью замечая, как плохо выглядят обе женщины. Яркий румянец, всегда пылавший на щеках Дженни, исчез. В глубине комнаты Уэс увидел невысокого человека со светлыми волосами. Он стоял над играющими близнецами и посматривал на них с еле заметной брезгливой усмешкой на пухлых губах.
   — Алекс, Мэнди, живо одевайтесь! Николь, вы с Дженни тоже одевайтесь, да потеплее. Мы идем на прогулку.
   — Уэс, — начала было Николь. — Я не могу. У меня тесто поднимается, и мама… — она замолчала. — Хорошо, я с удовольствием прогуляюсь.
   Николь взбежала наверх за новой накидкой, которую Клей подарил ей, когда она выиграла пари на празднике У Бейксов. По длинному ворсу темно-бордового камлота — восхитительной ткани из пушистой шерсти и шелковых ниток — пробежали искры, когда она накинула его на плечи. Капюшон, спадший на спину, был подбит, как и вся накидка, бархатисто-черным мехом норки.
   Воздух был чистым и свежим, снег все еще шел, и снежинки то и дело падали на ресницы Николь. Темный мех капюшона обрамлял ее лицо.
   — Что происходит? — спросил Уэс, отведя Николь в сторону. Они наблюдали за Дженни, Исааком и близнецами, которые с воодушевлением играли в снежки. — Я думал, что после праздника у Бейксов и после того, как мы спасли тебя с острова, у вас с Клеем все наладится.
   — Так и будет, — с уверенностью проговорила Николь. — Нужно время.
   — Не сомневаюсь, что тут не обошлось без Бианки.
   — Прошу тебя, не будем об этом говорить. Как поживаете вы с Тревисом?
   — Плохо. Мы устали друг от друга. Тревис собирается в Англию, чтобы подыскать себе жену.
   — В Англию? Но ведь здесь так много хорошеньких девушек.
   Уэсли пожал плечами.
   — Я ему говорю то же самое, но он не слушает. Мне кажется, это ты его испортила. Вот я, например, собираюсь ждать тебя. И если Клей в ближайшее время не поумнеет, я тебя уведу.
   — Пожалуйста, не говори так, — прошептала Николь. — Вдруг сглазишь.
   — Николь, что-то не так, правда? Ее глаза наполнились слезами.
   — Я просто очень устала и… так давно не видела Клея. Я не знаю, что с ним, что он делает. Я ужасно боюсь, что он влюбился в Бианку и не хочет говорить мне.
   Уэсли, улыбаясь, обнял ее, привлек к себе.
   — У тебя слишком много работы, слишком за многое тебе приходится отвечать. Но уж о чем о чем, а о его любви тебе беспокоиться нечего. Неужели ты думаешь, что он может полюбить такую дрянь, как Бианка? И если она сейчас живет в его доме, а ты здесь, значит, тому есть серьезные причины. — Он помолчал. — Может быть, речь идет о твоей безопасности. Вряд ли что-нибудь еще могло бы удержать Клея.
   Она всхлипнула и кивнула:
   — Он тебе говорил?
   — Кое-что, не все. Пойдем поможем им лепить снеговика, а лучше вызовем на бой.
   — Хорошо, — улыбнулась она, отодвинувшись от него, и вытерла слезы. — Только я боюсь, ты подумаешь, что я не взрослее близнецов.
   Он тоже улыбнулся и поцеловал ее в лоб.
   — Идем, дитя. А то они уже весь снег сгребли. Их остановил голос, доносившийся с реки:
   — Эй! Есть здесь кто-нибудь?
   Уэсли и Николь повернулись и пошли к пристани.
   Навстречу им поднимался немолодой человек крепкого сложения со свежим шрамом на левой щеке. Он был одет как моряк, а на плече у него висел дорожный мешок.
   — Миссис Армстронг? — сказал он, приблизившись. — Вы меня не помните? Я доктор Дональдсон с «Принца Нельсона».
   Его лицо показалось Николь знакомым, но она не могла вспомнить, где именно его видела.
   Он улыбнулся, и от углов его глаз веером разбежались мелкие морщинки.
   — Готов признать, обстоятельства нашего знакомства никак нельзя назвать благоприятными, но я вижу, что все обернулось к лучшему. — Он протянул руку Уэсли. — Вы, должно быть, Клейтон Армстронг.
   — Нет, — возразил Уэс, пожав ему руку, — я сосед, Уэсли Стенфорд.
   — О, извините. Ну, что ж, тогда мое присутствие может оказаться полезным. Вообще-то я надеялся, что оно не понадобится, поскольку эта юная леди так добра и красива.
   — Вы врач с корабля! — воскликнула Николь. — Это вы были свидетелем бракосочетания!
   — Да. — Он усмехнулся. — Едва я успел добраться до Англии, как получил известие, что мне необходимо вернуться в Виргинию, поскольку я единственный свидетель, который может подтвердить, что вас принудили к вступлению в брак. Я постарался вернуться как можно скорее, и меня направили на мельницу. Никак не мог разобраться, где плантация Армстронга и кто живет на мельнице. Отправился наобум сначала на мельницу.
   — Я очень рада, что вы так поступили. .Вы, наверное, проголодались? Могу предложить яичницу, бекон, ветчину и бобы.
   — Не откажусь.
   Потом, когда они все трое сидели за столом, доктор рассказал им, что и капитан «Принца Нельсона», и первый помощник Фрэнк утонули, когда возвращались в Англию.
   — Я отказался плыть с ними после того, что они сделали с вами. Думаю, мне следовало тогда попытаться их остановить, но они без труда нашли бы другого свидетеля, а, кроме того, я кое-что смыслю в законах. И я знал, что могу понадобиться вам как свидетель, если вы захотите получить развод.
   — Но почему же вы тогда сразу вернулись в Англию? — спросил Уэс.
   Доктор ухмыльнулся.
   — По правде говоря, у меня не было выбора. Мы праздновали в таверне наше благополучное прибытие — это все, что я помню. А потом я проснулся уже на корабле с невыносимой головной болью. Прошло три дня, прежде чем я окончательно пришел в себя.
   Громкий стук в потолок прервал речь доктора. Николь вскочила:
   — Это моя мать. Я совсем забыла, что она еще не завтракала. Пожалуйста, извините меня. — Она торопливо сварила яйцо и аккуратно положила его на кусок вчерашнего хлеба, поставила рядом тарелку с яблочными тартинками и кофейник. Потом взяла поднос и поднялась наверх.
   — Посиди со мной немножко, — попросила Адель. — Мне здесь так одиноко.
   — У меня сейчас гость, но потом я приду, и мы поговорим.
   — Это мужчина? Твой гость мужчина?
   — Да.
   — Надеюсь, не из тех ужасных русских князей?
   — Нет, он американец.
   — Американец? Уму непостижимо! Среди них так мало воспитанных людей. Ни в коем случае не позволяй ему употреблять сильные выражения в твоем присутствии. И обрати внимание на то, как он ходит. Благородного человека узнают по тому, как он держится. Вот, например, твой отец. Даже если его одеть в лохмотья, он все равно будет выглядеть как дворянин.
   — Да, мама, — послушно сказала Николь и стала спускаться по лестнице. Как далека была ее жизнь от того, что представлялось ее матери.
   — Уэсли сообщил мне, что мистер Армстронг живет за рекой. Стало быть, из вашего брака ничего не вышло? — спросил доктор.
   — Все очень сложно, но я не теряю надежды. — Николь попыталась улыбнуться.
   Но она забыла, что лицо выдает все ее тайные думы, что ее глаза обведены кругами усталости, что во взгляде читается не только надежда, но и отчаяние.
   Доктор Дональдсон нахмурился.
   — Хорошо ли вы питаетесь, юная леди? Достаточно ли вы спите?
   Прежде чем она успела ответить, вмешался Уэсли.
   — Николь подбирает людей, как другие подбирают бродячих кошек. Недавно у нее на шее повисли еще двое. У нее уже есть племянники Клея, за которых она вроде бы не обязана отвечать, а теперь с ней живет еще ее мать, которая требует, чтобы ей прислуживали, как королеве, и отчим, который считает себя чуть ли не королем Франции.
   Николь рассмеялась.
   — Послушать тебя, так вся моя жизнь — это тяжкое бремя. Доктор, дело в том, что я люблю людей, которые меня окружают, и ни за что ни с одним из них не расстанусь.
   — Я не говорю, что тебе надо кого-то бросить, — сказал Уэс. — Но ты должна жить в доме за рекой, а стряпать с утра до вечера должна Мэгги, а не ты.
   Доктор вынул из кармана трубку и откинулся на спинку стула. Неважно все сложилось у этой очаровательной француженки, — думал он. Этот молодой человек, Уэсли, совершенно справедливо считает, что она заслуживает лучшей доли, чем работать до изнеможения. Раньше он собирался поехать на север, в Бостон, но теперь решил остаться в Виргинии еще на несколько месяцев. Он всегда с сожалением вспоминал, как ее насильно выдали замуж, и чувствовал себя виноватым. Теперь он понял, что должен находиться поблизости на случай, если ей потребуется его помощь.
 
   Николь сняла капюшон и подставила лицо свежему ветру. Она мерно гребла: весла то появлялись из воды, то снова погружались. Снег еще не сошел, почки не набухли, но что-то неуловимое в воздухе предвещало скорый приход весны. Прошло две недели с того дня, как ее посетил доктор. Она улыбнулась, вспомнив, что он обещал помочь ей в случае необходимости. Разве ей может понадобиться его помощь? Ей так хотелось рассказать ему, рассказать всем, что они с Клеем скоро вместе покинут Виргинию.
   Все эти месяцы она строила планы. Близнецы и Дженни, конечно, поедут вместе с ними. Ей очень не хотелось оставлять мать, но пока с ней побудет Жерар, а потом, когда у них будет дом, она поселится с ними. Исаак может управлять мельницей, обеспечивая существование Адели и Жерара, а остаток дохода брать себе. Потом, когда Адель приедет к ним с Клеем, мельницу можно будет отдать Исааку и Люку.
   О, все должно получиться как нельзя лучше. Вчера Клей прислал ей записку, в которой просил о встрече на поляне. Всю ночь она не могла сомкнуть глаз, мечтая об этом свидании, которое должно стать началом осуществления всех планов.
   Она глубоко вдохнула чистый, холодный воздух, уловив запах дыма. Значит, Клей уже здесь. Она бросила веревку в кусты, шагнула на берег и привязала лодку.
   Николь бегом устремилась по узкой тропинке. Ее сон стал явью: Клей стоял на поляне, протянув руки ей навстречу. Она подбежала к нему и бросилась в объятия. Он был таким высоким и сильным, грудь его была такой широкой и твердой. Он так крепко прижал ее к себе, что она чуть не задохнулась. Но ей и не хотелось дышать, ей хотелось раствориться в нем, слиться с ним. Хотелось забыть себя и стать частью его.
   Он приподнял ее за подбородок, взглянул в лицо. Его глаза были темными, голодными, жадными. Николь почувствовала, что по ее телу разлился огонь. Вот чего ей так недоставало. Она приподнялась на цыпочки и губами впилась ему в губы. Из горла ее вырвался не то смех, не то хриплый стон.
   Клей коснулся языком уголков ее рта. У Николь подогнулись колени. Клей засмеялся, уткнувшись в ее шею, подхватил ее на руки и внес в бархатную тьму пещеры.
   Их словно охватило безумие. Они были двумя людьми, изголодавшимися друг по другу, неистово алчущими, требующими друг друга. Их тела пожирал огонь страсти, которая требовала выхода, освобождения. В несколько мгновений одежда в полном беспорядке разлетелась по пещере.
   Слов не было — говорили их тела, которые сплелись, словно в яростной схватке. Николь выгнулась, закинув голову, в глазах ее мелькали вспышки ослепительного света. Потом она почувствовала сладостные содрогания, улыбнулась и стала постепенно приходить в себя.
   — Клей, — прошептала она, — мне так тебя не хватало. Он крепко прижимал ее к себе, обжигая ее ухо горячим дыханием.
   — Я люблю тебя. Я очень люблю тебя. — В голосе его звучала печаль.
   Николь отодвинулась, потом легла рядом, положив голову на его плечо.
   — Сегодня утром я наконец почувствовала приближение весны. Кажется, я всю жизнь ждала этой весны.
   Клей перегнулся через нее, потянулся за накидкой и накрыл мехом их обнаженные тела.
   Николь томно улыбнулась, потерлась бедром о его ногу. Как это было восхитительно: объятия любимого, блаженство удовлетворенной страсти, ласкающее прикосновение пушистого меха.
   — Как здоровье твоей матери? — спросил Клей.
   — Ей лучше. Припадки стали реже, и она уже не так кричит. Я очень рада, потому что на близнецов это ужасно действует.
   — Николь, я уже говорил, что надо бы отправить их ко мне. У вас слишком тесно.
   — Пожалуйста, позволь им остаться. Он крепче прижал ее к себе.
   — Знаешь, я бы тоже не хотел их забирать, но у тебя там так много народу и хлопот.
   Николь поцеловала его в плечо.
   — Спасибо за заботу, но с детьми я управляюсь. Вот если бы ты забрал Дженни с Жераром…
   — А чем тебе мешает Дженни?
   — Она-то нисколько не мешает, но у них с Жераром вечные нелады, и мне просто надоело слушать, как они ссорятся.
   — Уж если Дженни кого невзлюбит, то обычно не без причины. А что твой отчим? Ты о нем что-то помалкиваешь.
   — Отчим… — Николь улыбнулась. — Совершенно невозможно представить Жерара на месте отца.
   — Расскажи мне, как вы живете. Я ведь ничего не знаю и поэтому чувствую себя таким далеким от тебя.
   Она снова улыбнулась, каждой частицей своего существа ощущая его любовь.
   — Жерар просто помешан на том, что он теперь аристократ. Забавно, как подумаешь, скольким французам пришлось пожалеть о том, что они не родились в семье бедняка.
   — Да, но, судя по всему, его присутствие в твоем доме тебя не очень-то забавляет. Если тебе что-нибудь будет нужно…
   — Кроме тебя мне ничего не нужно. Каждый раз, когда у нас становится чересчур шумно и все меня теребят, я на минуту бросаю дела и думаю о тебе. Сегодня утром я проснулась, а воздух уже теплый. Как ты думаешь, на западе погода такая же? А ты и вправду можешь построить дом? Когда мы уедем? Я уже давно хотела начать сборы, но считала, что еще не время говорить Дженни.
   Клей не отвечал. Николь умолкла, приподнялась на локте и заглянула ему в лицо.
   — Клей, что-нибудь не так?
   — Все хорошо, — коротко ответил он. — Во всяком случае, будет хорошо.
   — Что случилось? Что-то случилось, я чувствую.
   — Да нет, ничего серьезного. Ничего такого, что могло бы расстроить наши планы. Николь нахмурилась.
   — Клей, я знаю, что тебе трудно. Только ты об этом не говоришь, ты даже ни разу не упомянул о Бианке. А вот я обременяю тебя своими заботами.
   — Ты не умеешь никого ничем обременять. Ты так добра, ты всех любишь и всех прощаешь и даже не замечаешь, что все на тебе ездят.
   — Ездят? Кто же?
   — Все. Я, близнецы, твоя мать, отчим, даже Дженни. Мы все висим у тебя на шее.
   — Ты говоришь так, что можно подумать, будто я святая. Я много хочу от жизни, но смотрю на вещи трезво. Я понимаю, что нельзя сразу достигнуть желаемого. Надо ждать и терпеть.
   — А что ты хочешь получить? — тихо спросил Клей.
   — Тебя! Чтобы у меня был ты, и свой дом, и близнецы. И может быть, еще дети — твои дети.
   — У тебя все это будет. Клянусь!
   Она долго, не отрываясь, смотрела на него.
   — Я хочу знать, в чем дело. Это все Бианка, да? Если она опять тебе угрожает, я этого так не оставлю. Моему терпению тоже есть предел.
   Клей привлек ее голову к себе на плечо.
   — Выслушай внимательно, что я скажу, и не перебивай. — Он глубоко вздохнул. — Прежде всего, я хочу, чтобы ты знала: это нисколько не изменит наших планов.
   — Что «это»? — Она хотела взглянуть на него, но он придержал ее голову.
   — Сначала послушай, а спрашивать будешь потом. — Он помолчал, устремив взгляд на свод пещеры. Три недели назад Бианка сообщила, что ждет ребенка. Сначала он поднял ее на смех и сказал, что этого не может быть. Она стояла перед ним и улыбалась довольной улыбкой. У нее уже был врач, и все подтвердилось. С тех пор жизнь Клея превратилась в ад. Он никак не мог поверить, смириться с тем, что случилось. Он непрерывно думал и в конце концов решил, что Николь ему дороже, чем ребенок Бианки.