Страница:
К вечеру она оказалась на берегу ручья. Все тело ныло от усталости, казалось, она идет и вдет без остановки уже много дней. Николь сняла туфли и с облегчением опустила горящие ступни в прохладную воду.
Сзади из кустов выскочил какой-то зверек и шмыгнул к ручью. Николь испуганно вскочила и оглянулась. Енот, который испугался ничуть не меньше, тут же скрылся в лесу, а Николь посмеялась над собой и своими страхами. Повернувшись, чтобы взять туфли, она увидела, что они плывут по течению. Подобрав юбку, она шагнула в воду, но ручей был глубже и гораздо быстрее, чем казался. Не пройдя и десяти шагов, она поскользнулась и упала. Юбка захлестнула ей ноги, а в бедро вонзилось что-то острое.
Она с трудом выпрямилась и освободила ноги от юбки, но когда попыталась встать, нога подвернулась. Ухватившись за нависавшую над водой ветку, Николь кое-как выбралась на берег, приподняла юбку. По внутренней стороне бедра тянулась длинная, сильно кровоточащая царапина с рваными краями. Николь оторвала кусок от подола нижней сорочки и, стиснув зубы от боли, прижала его к ране. Сверху она наложила еще кусок, прижала его как можно сильнее, и через несколько минут кровь остановилась. Тогда она перебинтовала ногу длинной полоской ткани.
Боль, голод и усталость сделали свое дело: она прилегла на песок и в следующее мгновение провалилась в глубокий сон.
Ее разбудил дождь. Солнце уже закатилось, в лесу начинало темнеть. Николь с трудом села, все поплыло у нее перед глазами, она обхватила голову руками. Нога сильно болела, все тело ныло от усталости. Она еле держалась на ногах, но необходимо было найти убежище от дождя. Искать туфли не имело смысла, и она пошла босиком, скользя по мокрой глине и спотыкаясь о корни деревьев. Через некоторое время она перестала ощущать свое тело, усталость и боль. Сбитые ноги кровоточили, но девушка не чувствовала ничего, кроме странной легкости, и продолжала путь. Дождь перешел в холодную морось, было похоже, что он вот-вот кончится. Николь давно потеряла последние шпильки, и волосы мокрыми прядями свисали до пояса.
Вдруг впереди мелькнули серые тени. Два крупных зверя приближались к ней с оскаленными зубами и горящими глазами. Волки, подумала Николь. Она прижалась спиной к стволу. Животные продолжали наступать, а она все крепче вжималась в дерево, зная, что это последние минуты ее жизни, что умирает совсем молодой и что осталось так много несделанного.
В тумане возникла огромная фигура всадника. Николь попыталась определить, что это — плод ее воображения или реальность, и не смогла. Человек или призрак спешился и поднял с земли "камень.
— Пошли прочь! — крикнул он, и звери, поджав хвост, шмыгнули с тропинки. Он подошел к Николь.
— Какого черта вы не велели им убраться? — Даже в темноте Николь моментально узнала Клейтона Армстронга — по голосу и тону.
— Я думала, что это волки, — обессиленно прошептала она.
— Волки! — негодующе фыркнул Клей. — Какие тут могут быть волки! Просто пара попрошаек — они думали, вы им что-нибудь дадите. Ладно, надоели мне все эти глупости дальше некуда. Мы едем домой.
Он повернулся, словно не сомневаясь в том, что она тут же последует за ним. У Николь не было сил спорить. У нее вообще ни на что не было сил. Она сделала шаг и потеряла сознание.
Глава 4
Сзади из кустов выскочил какой-то зверек и шмыгнул к ручью. Николь испуганно вскочила и оглянулась. Енот, который испугался ничуть не меньше, тут же скрылся в лесу, а Николь посмеялась над собой и своими страхами. Повернувшись, чтобы взять туфли, она увидела, что они плывут по течению. Подобрав юбку, она шагнула в воду, но ручей был глубже и гораздо быстрее, чем казался. Не пройдя и десяти шагов, она поскользнулась и упала. Юбка захлестнула ей ноги, а в бедро вонзилось что-то острое.
Она с трудом выпрямилась и освободила ноги от юбки, но когда попыталась встать, нога подвернулась. Ухватившись за нависавшую над водой ветку, Николь кое-как выбралась на берег, приподняла юбку. По внутренней стороне бедра тянулась длинная, сильно кровоточащая царапина с рваными краями. Николь оторвала кусок от подола нижней сорочки и, стиснув зубы от боли, прижала его к ране. Сверху она наложила еще кусок, прижала его как можно сильнее, и через несколько минут кровь остановилась. Тогда она перебинтовала ногу длинной полоской ткани.
Боль, голод и усталость сделали свое дело: она прилегла на песок и в следующее мгновение провалилась в глубокий сон.
Ее разбудил дождь. Солнце уже закатилось, в лесу начинало темнеть. Николь с трудом села, все поплыло у нее перед глазами, она обхватила голову руками. Нога сильно болела, все тело ныло от усталости. Она еле держалась на ногах, но необходимо было найти убежище от дождя. Искать туфли не имело смысла, и она пошла босиком, скользя по мокрой глине и спотыкаясь о корни деревьев. Через некоторое время она перестала ощущать свое тело, усталость и боль. Сбитые ноги кровоточили, но девушка не чувствовала ничего, кроме странной легкости, и продолжала путь. Дождь перешел в холодную морось, было похоже, что он вот-вот кончится. Николь давно потеряла последние шпильки, и волосы мокрыми прядями свисали до пояса.
Вдруг впереди мелькнули серые тени. Два крупных зверя приближались к ней с оскаленными зубами и горящими глазами. Волки, подумала Николь. Она прижалась спиной к стволу. Животные продолжали наступать, а она все крепче вжималась в дерево, зная, что это последние минуты ее жизни, что умирает совсем молодой и что осталось так много несделанного.
В тумане возникла огромная фигура всадника. Николь попыталась определить, что это — плод ее воображения или реальность, и не смогла. Человек или призрак спешился и поднял с земли "камень.
— Пошли прочь! — крикнул он, и звери, поджав хвост, шмыгнули с тропинки. Он подошел к Николь.
— Какого черта вы не велели им убраться? — Даже в темноте Николь моментально узнала Клейтона Армстронга — по голосу и тону.
— Я думала, что это волки, — обессиленно прошептала она.
— Волки! — негодующе фыркнул Клей. — Какие тут могут быть волки! Просто пара попрошаек — они думали, вы им что-нибудь дадите. Ладно, надоели мне все эти глупости дальше некуда. Мы едем домой.
Он повернулся, словно не сомневаясь в том, что она тут же последует за ним. У Николь не было сил спорить. У нее вообще ни на что не было сил. Она сделала шаг и потеряла сознание.
Глава 4
Клей едва успел ее подхватить. Он уже открыл было рот, чтобы разразиться очередной тирадой о том, до какой степени женщины бестолковы и неуклюжи, как понял, что она в обмороке. Ее руки были холодными и влажными, голова поникла, как у тряпичной куклы. Опустившись на колени, он снял кафтан, накинул его на плечи девушке, потом поднял ее на руки, с удивлением отметив, что она почти ничего не весит, и подсадил в седло, придерживая одной рукой, пока садился сам.
Путь до плантации оказался не близким. Николь старалась держаться как можно прямее, чтобы не касаться Клея. Даже сквозь безмерную усталость она ощущала его ненависть.
— Успокойтесь, откиньтесь назад. Я вас не укушу.
— Нет, — прошептала она, — вы меня ненавидите. Лучше бы вы оставили меня на съедение волкам, для всех было бы лучше.
— Я уже сказал вам, что то были не волки, а теперь говорю, что я вас не ненавижу. Стал бы я тратить столько времени на поиски человека, которого ненавижу. Откиньтесь.
От рук, обнимавших ее, исходила сила, и когда Николь положила голову ему на грудь, она почувствовала радость от близости человеческого существа. События последних дней беспорядочно мелькали у нее в голове. Ей грезилось, что она плывет по огромной реке в окружении целой стаи красных туфель с горящими глазами и оскаленными зубами.
— Тихо, тихо. Ни туфли, ни волки вам не страшны, я с вами.
Как ни странно, эти слова и успокаивающее прикосновение его сильной руки к плечу оказали магическое действие: бред сменился глубоким сном без сновидений.
Когда лошадь остановилась, Николь открыла глаза и увидела высокий дом, который темным силуэтом вырисовывался на фоне ночного неба. Спешившись, Клей протянул ей навстречу руки, но Николь с достоинством отвергла его помощь.
— Благодарю вас, я не нуждаюсь в ваших услугах, — сказала она, сползая с седла, но это простое движение оказалось непосильной задачей для измученного тела, и девушка тяжело рухнула на колени.
Клейтон снова взял ее на руки.
— С вами хлопот больше, чем с шестью женщинами, вместе взятыми, — бурчал он себе под нос, направляясь к парадной двери.
Закрыв глаза и положив голову ему на грудь, Николь слушала сильные мерные удары его сердца.
В доме Клей усадил ее в большое кожаное кресло, поплотнее укутал кафтаном и сунул ей в руки стакан бренди.
— Выпейте вот это и сидите тихо. Вы поняли? Я вернусь через несколько минут. Мне надо поставить лошадь. Если вы только тронетесь с места, клянусь, я перекину вас через колено и задам хорошую взбучку. Вам ясно?
Она безучастно кивнула, и Клей ушел. Она не смогла разглядеть обстановку комнаты: было слишком темно, но догадалась, что это кабинет, потому что там пахло кожей, табаком и льняным маслом. Она с удовольствием вдыхала эти чисто мужские запахи. Покосившись на стакан, Николь обнаружила, что он полон почти до краев, и осторожно отпила глоток. Восхитительно! Она так давно не пила ничего вкусного. Приятное тепло быстро разливалось по телу. Она сделала еще несколько глотков, и крепкий напиток сразу ударил в голову. Когда Клей вернулся, он увидел на ее лице злобную улыбку, а в руке — пустой стакан.
— Все выпила, — объявила она. — До последней капли. — Нельзя сказать, что у нее заплетался язык, как это обычно бывает с сильно пьяными людьми, но иностранный акцент стал гораздо заметнее.
Клей взял у нее стакан.
— Давно вы в последний раз ели?
— Много дней назад, — ответила Николь. — Много недель, лет, никогда, всегда.
— Только этого мне не хватало. Два часа ночи, и совершенно пьяная женщина на руках. Вставайте-ка, вам надо поесть. — Он протянул ей руку, помогая подняться, но раненая нога подвела. Николь повисла на нем всей тяжестью тела и прошептала извиняющимся тоном:
— Я повредила ногу. Клей подхватил ее на руки.
— Кто же вас укусил — волки или красные туфли? — насмешливо спросил он.
Она потерлась щекой о его шею и засмеялась:
— А это правда были собаки? А красные туфли действительно гнались за мной?
— Это правда были собаки, а красные туфли — просто сон. Вы разговаривали во сне. А теперь ведите себя тихо, а то весь дом перебудите.
Николь чувствовала восхитительную легкость в голове. Она обвила его шею руками и прошептала на ухо:
— А вы действительно тот ужасный мистер Армстронг? Вы на него совсем не похожи. Вы — мой храбрый рыцарь. Вы не можете быть этим ужасным человеком.
— Вы находите его ужасным?
— О да, — решительно заявила она, — он сказал, что я воровка, что я украла чьи-то туалеты. И это правда! Но потом я ему показала.
— Каким образом? — спросил Клей.
— Там был сад, а в нем яблоки. Я была очень голодна, но не взяла ни одного. Не-ет, я не украла. Я не воровка.
— Значит, вы решили остаться голодной, чтобы доказать ему, что вы не воровка?
— Ему. И себе.
Клей не ответил. Он подошел к двери в конце коридора, открыл ее и понес Николь на кухню, расположенную отдельно от дома. На улице девушка подняла голову и потянула носом.
— Что это?
— Жимолость.
— Идемте туда, — потребовала она. — Я хочу сорвать несколько веток.
Тяжело вздохнув, Клей повиновался. Шестифутовая кирпичная ограда была сплошь увита благоухающей жимолостью. Николь успела сорвать шесть веток, прежде чем Клей сказал, что этого достаточно, и направился в кухню. Он посадил ее, как ребенка, на большой стол, стоявший посредине, и стал разводить огонь в очаге.
Николь лениво перебирала бледно-розовые цветы, лежавшие у нее на коленях, Клей оглянулся и в свете вспыхнувшего пламени наконец разглядел ее как следует — босую, с исцарапанными в кровь ногами, в рваном грязном платье.
Длинные волнистые пряди волос струились по спине, в них играли отсветы огня. На вид ей можно было дать не больше двенадцати лет. Присмотревшись, Клей заметил большое темное пятно на юбке.
— А это еще что такое? — хмуро спросил он. — Похоже на кровь.
Она вздрогнула, словно забыв о его существовании, и, с недоумением подняв глаза, ответила:
— Упала. — Некоторое время она пристально вглядывалась в его лицо, а потом, слегка вздохнув, разочарованно произнесла: — Да, вы действительно мистер Армстронг. Я никогда не забуду, как вы хмуритесь. Скажите, вы когда-нибудь улыбаетесь?
— Только когда для этого есть причины, а сейчас, по-моему, радоваться особенно нечему, — мрачно ответил Клей, приподнимая ее ногу и осматривая бедро.
— Вам со мной одни хлопоты, правда?
— Да уж, что и говорить, спокойствия в моем доме от вас не прибавилось. — Он стал осторожно отдирать присохшую повязку. — Простите, — сочувственно произнес он, когда ее лицо исказила гримаса боли и она вцепилась ему в плечо.
Рана выглядела ужасно — рваные края, засохшая грязь, — но была не особенно глубокой. Ее нужно только хорошенько промыть, подумал Клей и пошел к очагу, чтобы согреть воду.
— Дженни говорила, что у вас отбою нет от виргинских девушек. Это правда?
— Дженни слишком много болтает. Полагаю, нам следует поесть. Вам известно, что вы совершенно пьяная? Николь ответила с большим достоинством:
— Дамы не пьют.
— Ешьте, — сокрушенно покачав головой, приказал Клей и сунул ей в руку толстый ломоть белого хлеба, щедро намазанный маслом.
Николь занялась едой. Клей налил в таз теплой воды, намочил полотенце и стал осторожно промывать рану, стараясь не причинять ей боли. В это время дверь распахнулась.
— Мистер Клей, где это вы ходите по ночам и что вы делаете у меня на кухне? Вы же знаете, что я терпеть не могу, когда тут хозяйничает кто попало.
Меньше всего на свете Клей был расположен выслушивать выговоры от собственной кухарки. В ушах у него до сих пор звучала грозная тирада Дженни. Битый час она орала на него за то, что он сел писать письмо Бианке, чтобы успеть отправить его с фрегатом, вместо того чтобы бежать на поиски Николь, которая заблудилась в лесу.
— Мэгги, это моя… моя жена. — Он в первый раз произнес это слово.
— О! — ухмыльнулась Мэгги. — Та самая, которую, как говорит Дженни, ты потерял?
— Иди спать, Мэгги, — ответил Клей с несвойственным ему терпением.
Николь повернулась и посмотрела на Мэгги.
— Bonjour, madame, — звонко произнесла она, поднимая хлеб с маслом в знак приветствия.
— Она и по-нашему не говорит? — раздался на всю кухню театральный шепот Мэгги.
— Нет, я не говорит, — сказала Николь, еле сдерживая смех.
Клей встал и, послав Николь предостерегающий взгляд, взял Мэгги за руку и потащил к двери.
— Ступай спать. Я о ней позабочусь. Я могу сам сделать все, что нужно.
— Конечно, можешь. На каком бы языке она ни говорила, выглядит она вполне счастливой.
Свирепый взгляд хозяина заставил Мэгги покинуть кухню, а Клей вернулся к Николь.
— Мы, по всей видимости, состоим в браке? — проговорила она, слизывая с пальцев остатки масла. — Как вам кажется, я выгляжу счастливой?
Клей вылил грязную воду в лохань и вновь наполнил таз.
— Большинство пьяных считают себя счастливыми. — Он снова взялся за ее ногу.
Николь легко коснулась его волос, и Клейтон на мгновение поднял глаза, встретившись с ее взглядом.
— Мне очень жаль, что вы не получили того, что хотели, — негромко проговорила она. — Я ведь сделала это не нарочно. Я просила капитана повернуть назад, но он не захотел.
— Я знаю. Дженни мне все рассказала. Не беспокойтесь, я завтра поговорю с судьей, и вы скоро сможете вернуться домой.
— Домой, — прошептала она чуть слышно. — Мой дом сгорел дотла. — Она замолчала и оглянулась. — А это ваш дом?
— Да часть его.
— Вы богаты?
— Нет, а вы?
— Тоже нет. — Николь улыбнулась, но он отвернулся и снял со стены огромную медную сковородку. Николь молча наблюдала, как он кладет на сковородку масло, разбивает штук двенадцать яиц, ставит на огонь вторую сковородку, чтобы поджарить ветчину, мажет хлеб маслом.
Через несколько минут перед ней стоял поднос с едой, от которой исходил аппетитный аромат.
— Вряд ли я со всем этим справлюсь, — задумчиво пробормотала Николь.
— Я вам помогу. Я пропустил ужин. — Он пересадил ее на стул.
— Из-за меня.
— Нет, из-за себя. Из-за моего дурного характера.
— У вас ужасный характер, правда? Вы мне наговорили так много неприятного.
— Ешьте, — резко оборвал ее Клей. Яичница оказалась очень вкусной.
— Но вы сказали мне и кое-что приятное, — не унималась Николь. — Вы сказали, что я знаю, как нужно встречать мужчину. Это ведь комплимент?
Клей посмотрел на нее через стол, и этот взгляд, задержавшийся на ее губах, заставил Николь вспыхнуть. От еды туман в голове немного рассеялся, но то, что они были наедине, тепло, струящееся по всему телу от выпитого бренди, заставили ее с удивительной яркостью вспомнить их первую встречу.
— Скажите, мистер Армстронг, вы человек или призрак? Может быть, мне все это снится?
Она не услышала ответа. Клей молча ел, изредка поглядывая на нее. Потом он освободил стол, снова налил воды в таз, и, не сказав ни слова, приподнял ее и посадил на стол. Николь была совсем сонная.
— Вы со мной обращаетесь, как с куклой. Я чувствую себя так, словно у меня нет ни рук, ни ног.
— Все у вас на месте, только страшно грязное. — Он взял ее за руку и начал намыливать кисть.
Николь коснулась пальцем крестообразного шрама на его левом виске.
— Откуда это?
— Неудачно упал в детстве. Дайте другую руку. Она вздохнула.
— А я так надеялась, что это было какое-нибудь романтическое приключение. Например, сабельный удар в Войне за независимость.
— Неприятно вас разочаровывать, но во время войны я был еще ребенком.
Мыльным пальцем Николь провела по его подбородку.
— Почему вы не женаты?
— Я женат. Я женат на вас.
— Но это же не настоящий брак. Вас там даже не было. Там был Фрэнк. Знаете, он меня поцеловал. А еще он сказал, что хотел бы, чтобы я не выходила за вас замуж, потому что тогда он смог бы меня целовать. Он сказал, — что у меня перевернутый рот. Вы тоже думаете, что он перевернутый?
Не отрывая взгляда от этого перевернутого рта, Клей начал намыливать ей лицо.
— Никто раньше не называл мой рот безобразным. Я этого даже не подозревала. — Глаза Николь наполнились слезами. — Наверное, вам было противно меня целовать?
— Да замолчите же! — приказал Клей, закончив смывать мыло с ее лица.
Тут он увидел, что она вот-вот разрыдается, и понял, что еда не очень-то помогла ей протрезветь, по крайней мере, он надеялся, что ее поведение — следствие опьянения, а не природной глупости.
— Это неправда, рот у вас вовсе не безобразный, — наконец ответил он и вытер ей лицо и руки. — Он уникален. Ну, успокойтесь же, я сейчас отнесу вас в постель. — Он взял ее на руки.
— Мои цветы!
Вздохнув, Клей покачал головой и наклонился, чтобы она могла взять букет со стола.
Они вошли в дом, и Клей стал подниматься по лестнице. Николь прижималась к его груди.
— Надеюсь, вы останетесь таким, как сейчас, и не превратитесь в того, другого. Я перестану воровать, обещаю.
Опустив Николь на кровать в спальне на втором этаже, Клейтон заметил, что ее платье все еще мокрое. Увидев, как устало закрылись глаза девушки, он понял, что она не сможет сама раздеться. Выругавшись про себя, он принялся снимать с нее одежду. Пуговиц было, на его взгляд, слишком много, поэтому он одним рывком разорвал платье на груди и стащил его.
Тело ее было прекрасно: хрупкое, но не изнеженное, с тонкой талией и высокой округлой грудью. Проклиная Николь и всю эту нелепую историю, он отправился за полотенцем. Он же не железный, в конце концов. Сначала эти ноги, теперь ему предстоит вытирать ее всю с ног до головы, как ребенка. Но она отнюдь не ребенок!
Он так сильно растирал ее тело, что она проснулась. И улыбнулась, потому что ощущение было приятным. Клей быстро поставил свечу на пол, чтобы не видеть этого обнаженного тела, этой манящей улыбки. В темноте он перевел дух и уже двинулся было к двери, как она ловко поймала его за рукав.
— Мистер Армстронг, — послышался ее сонный лепет, — благодарю за то, что вы меня нашли.
Склонившись над постелью, он отвел в сторону темные волосы, закрывавшие ее лицо.
— Это мне следует просить у вас прощения. Ведь именно из-за меня вы убежали. Слава Богу, что мне удалось вас отыскать. А теперь спите — мы обо всем поговорим завтра утром.
Но Николь не разжимала рук.
— Скажите, вам было противно меня целовать?
В комнату уже пробивался слабый утренний свет. Он видел ее лицо, волосы, живописно рассыпанные по подушке, яркий рот. Он вдруг ясно вспомнил, как целовал ее на корабле, и бессознательно наклонился. Он хотел лишь слегка коснуться щеки, но навстречу ему потянулись полуоткрытые губы. Не в силах совладать с собой, он зажал зубами верхнюю губку, с силой провел кончиком языка по краю до самого уголка рта, и тут же руки Николь обвились вокруг его шеи и потянули вниз.
Клею стоило большого труда сдержать себя. Он решительно отвел руки Николь и прикрыл ее одеялом. Она сонно улыбнулась с закрытыми глазами, потом удовлетворенно прошептала:
— Значит, он все-таки не безобразный…
Клей вышел из комнаты и направился в свою спальню, но по дороге понял, что все равно не заснет. Что ему действительно необходимо — так это холодная речная вода, а потом день напряженного физического труда. Он развернулся и двинулся к конюшне.
Самым первым впечатлением Николь на следующее утро было ощущение яркого солнечного света и тепла, а потом — сильной головной боли. Она медленно приподнялась, приложив ладонь ко лбу, поспешно подхватила одеяло, недоумевая, почему спала нагая. Смятое и разорванное почти пополам платье валялось на полу.
Окончательно проснувшись, она вспомнила, как Клей отгонял камнями собак и как он сажал ее на лошадь. У нее сохранились также крайне смутные впечатления от поездки, но больше она не помнила ничего. Она огляделась вокруг, и постепенно до нее стало доходить, что она в Эрандел Холле. Комната была просторной, светлой и красивой — с дубовым полом, белыми крашеными стенами и потолком. Двери и три окна были отделаны резными косяками, простыми и изящными. Напротив камина стояло глубокое кресло. Шторы, полог над кроватью и обивка кресла были льняными — белыми с синим узором. Перед камином было еще одно кресло, синее, у стола — белый стул в стиле «чип-пендейль» и палисандровая подставка для вышивания. Высокий чайный столик на трех ножках стоял у кровати. Обстановку комнаты дополняли ореховый гардероб и комод с инкрустацией.
Сладко потянувшись, Николь почувствовала, что головная боль проходит. Она быстро откинула одеяло и подошла к гардеробу. Открыла дверцу и вдруг увидела все свои новые туалеты. Она улыбнулась им, как старым знакомым, и почувствовала, что комната словно говорит ей: «Добро пожаловать».
Николь скользнула в тонкую полотняную сорочку с вышитыми по лифу крошечными розовыми бутонами и надела платье из индийского муслина с широкой бархатной лентой под грудью. В глубоком вырезе была вставка из прозрачного газа. Она собрала волосы так, чтобы локоны обрамляли лицо, и перевязала их зеленой бархатной лентой в тон платью.
Перед тем как покинуть комнату, Николь выглянула из окна и замерла от удивления и восторга: она ожидала увидеть английский сад, а вместо этого перед ней расстилался настоящий деревенский пейзаж!
Слева от нее располагалось шесть строений, крайнее из которых соединялось с домом полукруглой кирпичной стеной. Над их крышами поднимались струйки дыма. Справа тоже стояли здания, соединенные с домом. Постройки были почти скрыты от глаз огромными каштанами.
Прямо перед ней лежал роскошный сад. Дорожки, вдоль которых тянулась живая изгородь из самшита, сходились к бассейну, расположенному в центре, а справа виднелся угол беседки, укрывшейся под кронами двух больших магнолий. Николь увидела яркие цветочные клумбы и огород, отделенный от сада кирпичной стеной, увитой жимолостью. Сразу за садом начинались плоские поля хлопка, золотистой пшеницы, ячменя и, как подозревала Николь, табака. Дальше лежала река. И везде она видела хозяйственные постройки и занятых работой людей.
Глубоко вдохнув свежий утренний воздух, напоенный ароматом множества растений, она почувствовала, что от головной боли не осталось и следа.
— Николь! — услышала она чей-то голос. Николь улыбнулась и помахала Дженни, которая стояла под окном.
— Спускайся, идем завтракать!
Николь вдруг сообразила, что страшно голодна. Она спустилась по лестнице, немного задержавшись, чтобы рассмотреть один из портретов на стене. Внизу лестница заканчивалась коротким проходом под двойной деревянной резной аркой. Николь снова остановилась, не зная куда идти дальше, и тут появилась Дженни.
— Как ты спала? Где тебя нашел Клей? Почему ты убежала? Он, конечно, не соизволил рассказать, что тебе наговорил, но я и так могу представить. Ты что-то похудела. Когда ты ела в последний раз?
Николь засмеялась и подняла руку, как бы защищаясь от града вопросов.
— Я умираю от голода. И постараюсь ответить, когда ты покажешь мне место, где можно поесть.
— Конечно, конечно. Сейчас.
Николь последовала за Дженни к садовой калитке, за которой находилась выложенная мраморными плитами прямоугольная площадка. От нее в трех направлениях уходили лестницы. Правая, как объяснила Дженни, вела в контору и к конюшням, центральная в глубь сада. Дженни двинулась по левой, ведущей к кухне.
Кухарку звали Мэгги. Это была полная женщина средних лет с огненно-рыжими вьющимися волосами и голубыми глазами. Дженни сказала, что работает по найму и, как большинство работников Клейтона, решила остаться у него, когда истек срок договора.
— Ну, как ваша нога? — спросила Мэгги, и в ее голубых глазах появились лукавые искорки. — Хотя чего я спрашиваю, наверное, лучше некуда — после такого-то лекаря.
Николь в недоумении уставилась на Мэгги и спросила, что она имеет в виду.
— Перестань, Мэгги, — предостерегающе бросила Дженни, и Николь, которую усадили за стол, почувствовала, что у женщин есть какая-то общая тайна.
Мэгги поставила перед девушкой тарелку. Там были и яйца, и ветчина, и сладкие жареные пирожки, и печеные яблоки. Николь не съела и половины и извинилась, что так много еды приготовлено зря. Мэгги засмеялась и сказала, что, когда за стол каждый день садятся шестьдесят человек, ничего не пропадает.
После завтрака Дженни повела Николь осматривать хозяйство. Рядом с кухней располагалась маслобойня, где делали масло и сыры. В низком деревянном строении работали трое ткачих. На берегу реки была прачечная с огромными чанами и бочонками с жидким мылом. В надстройках жили рабочие: рабы с Гаити и вольнонаемные. Дженни заставила Николь заглянуть даже в коптильню и пивоварню. К кухне примыкал огород, в котором мужчина и трое детей занимались прополкой овощей. Везде Дженни представляла ее как миссис Армстронг. Николь пыталась протестовать, но Дженни стояла на своем и вдобавок все время бурчала себе под нос, что Клей все-таки оказался не глупее остальных мужчин и она возлагает на него большие надежды.
Пройдя через сад, они оказались у конторы — большого кирпичного здания, окруженного раскидистыми кленами. Дженни не предложила зайти внутрь, но хитро улыбалась, наблюдя, как Николь пытается заглянуть в окно. Поблизости от конторы, в тени кедров, располагались помещения для рабочих, ледник, склады, домик управляющего, мастерские, конюшни и каретный сарай.
Наконец они поднялись на невысокий холм, за которым начинались поля, и Николь, заслонив глаза ладонью от солнца, еще раз оглядела окрестности и с удовлетворением заключила:
— Да, это настоящая деревня.
Дженни гордо улыбалась, как будто все это принадлежало ей.
— У нас здесь почти, все свое, остальное привозят по воде. — Она показала рукой через поля на реку. — На севере есть города, как в Англии, но здесь каждый плантатор должен сам себя обеспечивать всем необходимым. Ты еще не видела — там коровники и овчарни, птичники и голубятни, да еще добрая половина работников в поле.
Путь до плантации оказался не близким. Николь старалась держаться как можно прямее, чтобы не касаться Клея. Даже сквозь безмерную усталость она ощущала его ненависть.
— Успокойтесь, откиньтесь назад. Я вас не укушу.
— Нет, — прошептала она, — вы меня ненавидите. Лучше бы вы оставили меня на съедение волкам, для всех было бы лучше.
— Я уже сказал вам, что то были не волки, а теперь говорю, что я вас не ненавижу. Стал бы я тратить столько времени на поиски человека, которого ненавижу. Откиньтесь.
От рук, обнимавших ее, исходила сила, и когда Николь положила голову ему на грудь, она почувствовала радость от близости человеческого существа. События последних дней беспорядочно мелькали у нее в голове. Ей грезилось, что она плывет по огромной реке в окружении целой стаи красных туфель с горящими глазами и оскаленными зубами.
— Тихо, тихо. Ни туфли, ни волки вам не страшны, я с вами.
Как ни странно, эти слова и успокаивающее прикосновение его сильной руки к плечу оказали магическое действие: бред сменился глубоким сном без сновидений.
Когда лошадь остановилась, Николь открыла глаза и увидела высокий дом, который темным силуэтом вырисовывался на фоне ночного неба. Спешившись, Клей протянул ей навстречу руки, но Николь с достоинством отвергла его помощь.
— Благодарю вас, я не нуждаюсь в ваших услугах, — сказала она, сползая с седла, но это простое движение оказалось непосильной задачей для измученного тела, и девушка тяжело рухнула на колени.
Клейтон снова взял ее на руки.
— С вами хлопот больше, чем с шестью женщинами, вместе взятыми, — бурчал он себе под нос, направляясь к парадной двери.
Закрыв глаза и положив голову ему на грудь, Николь слушала сильные мерные удары его сердца.
В доме Клей усадил ее в большое кожаное кресло, поплотнее укутал кафтаном и сунул ей в руки стакан бренди.
— Выпейте вот это и сидите тихо. Вы поняли? Я вернусь через несколько минут. Мне надо поставить лошадь. Если вы только тронетесь с места, клянусь, я перекину вас через колено и задам хорошую взбучку. Вам ясно?
Она безучастно кивнула, и Клей ушел. Она не смогла разглядеть обстановку комнаты: было слишком темно, но догадалась, что это кабинет, потому что там пахло кожей, табаком и льняным маслом. Она с удовольствием вдыхала эти чисто мужские запахи. Покосившись на стакан, Николь обнаружила, что он полон почти до краев, и осторожно отпила глоток. Восхитительно! Она так давно не пила ничего вкусного. Приятное тепло быстро разливалось по телу. Она сделала еще несколько глотков, и крепкий напиток сразу ударил в голову. Когда Клей вернулся, он увидел на ее лице злобную улыбку, а в руке — пустой стакан.
— Все выпила, — объявила она. — До последней капли. — Нельзя сказать, что у нее заплетался язык, как это обычно бывает с сильно пьяными людьми, но иностранный акцент стал гораздо заметнее.
Клей взял у нее стакан.
— Давно вы в последний раз ели?
— Много дней назад, — ответила Николь. — Много недель, лет, никогда, всегда.
— Только этого мне не хватало. Два часа ночи, и совершенно пьяная женщина на руках. Вставайте-ка, вам надо поесть. — Он протянул ей руку, помогая подняться, но раненая нога подвела. Николь повисла на нем всей тяжестью тела и прошептала извиняющимся тоном:
— Я повредила ногу. Клей подхватил ее на руки.
— Кто же вас укусил — волки или красные туфли? — насмешливо спросил он.
Она потерлась щекой о его шею и засмеялась:
— А это правда были собаки? А красные туфли действительно гнались за мной?
— Это правда были собаки, а красные туфли — просто сон. Вы разговаривали во сне. А теперь ведите себя тихо, а то весь дом перебудите.
Николь чувствовала восхитительную легкость в голове. Она обвила его шею руками и прошептала на ухо:
— А вы действительно тот ужасный мистер Армстронг? Вы на него совсем не похожи. Вы — мой храбрый рыцарь. Вы не можете быть этим ужасным человеком.
— Вы находите его ужасным?
— О да, — решительно заявила она, — он сказал, что я воровка, что я украла чьи-то туалеты. И это правда! Но потом я ему показала.
— Каким образом? — спросил Клей.
— Там был сад, а в нем яблоки. Я была очень голодна, но не взяла ни одного. Не-ет, я не украла. Я не воровка.
— Значит, вы решили остаться голодной, чтобы доказать ему, что вы не воровка?
— Ему. И себе.
Клей не ответил. Он подошел к двери в конце коридора, открыл ее и понес Николь на кухню, расположенную отдельно от дома. На улице девушка подняла голову и потянула носом.
— Что это?
— Жимолость.
— Идемте туда, — потребовала она. — Я хочу сорвать несколько веток.
Тяжело вздохнув, Клей повиновался. Шестифутовая кирпичная ограда была сплошь увита благоухающей жимолостью. Николь успела сорвать шесть веток, прежде чем Клей сказал, что этого достаточно, и направился в кухню. Он посадил ее, как ребенка, на большой стол, стоявший посредине, и стал разводить огонь в очаге.
Николь лениво перебирала бледно-розовые цветы, лежавшие у нее на коленях, Клей оглянулся и в свете вспыхнувшего пламени наконец разглядел ее как следует — босую, с исцарапанными в кровь ногами, в рваном грязном платье.
Длинные волнистые пряди волос струились по спине, в них играли отсветы огня. На вид ей можно было дать не больше двенадцати лет. Присмотревшись, Клей заметил большое темное пятно на юбке.
— А это еще что такое? — хмуро спросил он. — Похоже на кровь.
Она вздрогнула, словно забыв о его существовании, и, с недоумением подняв глаза, ответила:
— Упала. — Некоторое время она пристально вглядывалась в его лицо, а потом, слегка вздохнув, разочарованно произнесла: — Да, вы действительно мистер Армстронг. Я никогда не забуду, как вы хмуритесь. Скажите, вы когда-нибудь улыбаетесь?
— Только когда для этого есть причины, а сейчас, по-моему, радоваться особенно нечему, — мрачно ответил Клей, приподнимая ее ногу и осматривая бедро.
— Вам со мной одни хлопоты, правда?
— Да уж, что и говорить, спокойствия в моем доме от вас не прибавилось. — Он стал осторожно отдирать присохшую повязку. — Простите, — сочувственно произнес он, когда ее лицо исказила гримаса боли и она вцепилась ему в плечо.
Рана выглядела ужасно — рваные края, засохшая грязь, — но была не особенно глубокой. Ее нужно только хорошенько промыть, подумал Клей и пошел к очагу, чтобы согреть воду.
— Дженни говорила, что у вас отбою нет от виргинских девушек. Это правда?
— Дженни слишком много болтает. Полагаю, нам следует поесть. Вам известно, что вы совершенно пьяная? Николь ответила с большим достоинством:
— Дамы не пьют.
— Ешьте, — сокрушенно покачав головой, приказал Клей и сунул ей в руку толстый ломоть белого хлеба, щедро намазанный маслом.
Николь занялась едой. Клей налил в таз теплой воды, намочил полотенце и стал осторожно промывать рану, стараясь не причинять ей боли. В это время дверь распахнулась.
— Мистер Клей, где это вы ходите по ночам и что вы делаете у меня на кухне? Вы же знаете, что я терпеть не могу, когда тут хозяйничает кто попало.
Меньше всего на свете Клей был расположен выслушивать выговоры от собственной кухарки. В ушах у него до сих пор звучала грозная тирада Дженни. Битый час она орала на него за то, что он сел писать письмо Бианке, чтобы успеть отправить его с фрегатом, вместо того чтобы бежать на поиски Николь, которая заблудилась в лесу.
— Мэгги, это моя… моя жена. — Он в первый раз произнес это слово.
— О! — ухмыльнулась Мэгги. — Та самая, которую, как говорит Дженни, ты потерял?
— Иди спать, Мэгги, — ответил Клей с несвойственным ему терпением.
Николь повернулась и посмотрела на Мэгги.
— Bonjour, madame, — звонко произнесла она, поднимая хлеб с маслом в знак приветствия.
— Она и по-нашему не говорит? — раздался на всю кухню театральный шепот Мэгги.
— Нет, я не говорит, — сказала Николь, еле сдерживая смех.
Клей встал и, послав Николь предостерегающий взгляд, взял Мэгги за руку и потащил к двери.
— Ступай спать. Я о ней позабочусь. Я могу сам сделать все, что нужно.
— Конечно, можешь. На каком бы языке она ни говорила, выглядит она вполне счастливой.
Свирепый взгляд хозяина заставил Мэгги покинуть кухню, а Клей вернулся к Николь.
— Мы, по всей видимости, состоим в браке? — проговорила она, слизывая с пальцев остатки масла. — Как вам кажется, я выгляжу счастливой?
Клей вылил грязную воду в лохань и вновь наполнил таз.
— Большинство пьяных считают себя счастливыми. — Он снова взялся за ее ногу.
Николь легко коснулась его волос, и Клейтон на мгновение поднял глаза, встретившись с ее взглядом.
— Мне очень жаль, что вы не получили того, что хотели, — негромко проговорила она. — Я ведь сделала это не нарочно. Я просила капитана повернуть назад, но он не захотел.
— Я знаю. Дженни мне все рассказала. Не беспокойтесь, я завтра поговорю с судьей, и вы скоро сможете вернуться домой.
— Домой, — прошептала она чуть слышно. — Мой дом сгорел дотла. — Она замолчала и оглянулась. — А это ваш дом?
— Да часть его.
— Вы богаты?
— Нет, а вы?
— Тоже нет. — Николь улыбнулась, но он отвернулся и снял со стены огромную медную сковородку. Николь молча наблюдала, как он кладет на сковородку масло, разбивает штук двенадцать яиц, ставит на огонь вторую сковородку, чтобы поджарить ветчину, мажет хлеб маслом.
Через несколько минут перед ней стоял поднос с едой, от которой исходил аппетитный аромат.
— Вряд ли я со всем этим справлюсь, — задумчиво пробормотала Николь.
— Я вам помогу. Я пропустил ужин. — Он пересадил ее на стул.
— Из-за меня.
— Нет, из-за себя. Из-за моего дурного характера.
— У вас ужасный характер, правда? Вы мне наговорили так много неприятного.
— Ешьте, — резко оборвал ее Клей. Яичница оказалась очень вкусной.
— Но вы сказали мне и кое-что приятное, — не унималась Николь. — Вы сказали, что я знаю, как нужно встречать мужчину. Это ведь комплимент?
Клей посмотрел на нее через стол, и этот взгляд, задержавшийся на ее губах, заставил Николь вспыхнуть. От еды туман в голове немного рассеялся, но то, что они были наедине, тепло, струящееся по всему телу от выпитого бренди, заставили ее с удивительной яркостью вспомнить их первую встречу.
— Скажите, мистер Армстронг, вы человек или призрак? Может быть, мне все это снится?
Она не услышала ответа. Клей молча ел, изредка поглядывая на нее. Потом он освободил стол, снова налил воды в таз, и, не сказав ни слова, приподнял ее и посадил на стол. Николь была совсем сонная.
— Вы со мной обращаетесь, как с куклой. Я чувствую себя так, словно у меня нет ни рук, ни ног.
— Все у вас на месте, только страшно грязное. — Он взял ее за руку и начал намыливать кисть.
Николь коснулась пальцем крестообразного шрама на его левом виске.
— Откуда это?
— Неудачно упал в детстве. Дайте другую руку. Она вздохнула.
— А я так надеялась, что это было какое-нибудь романтическое приключение. Например, сабельный удар в Войне за независимость.
— Неприятно вас разочаровывать, но во время войны я был еще ребенком.
Мыльным пальцем Николь провела по его подбородку.
— Почему вы не женаты?
— Я женат. Я женат на вас.
— Но это же не настоящий брак. Вас там даже не было. Там был Фрэнк. Знаете, он меня поцеловал. А еще он сказал, что хотел бы, чтобы я не выходила за вас замуж, потому что тогда он смог бы меня целовать. Он сказал, — что у меня перевернутый рот. Вы тоже думаете, что он перевернутый?
Не отрывая взгляда от этого перевернутого рта, Клей начал намыливать ей лицо.
— Никто раньше не называл мой рот безобразным. Я этого даже не подозревала. — Глаза Николь наполнились слезами. — Наверное, вам было противно меня целовать?
— Да замолчите же! — приказал Клей, закончив смывать мыло с ее лица.
Тут он увидел, что она вот-вот разрыдается, и понял, что еда не очень-то помогла ей протрезветь, по крайней мере, он надеялся, что ее поведение — следствие опьянения, а не природной глупости.
— Это неправда, рот у вас вовсе не безобразный, — наконец ответил он и вытер ей лицо и руки. — Он уникален. Ну, успокойтесь же, я сейчас отнесу вас в постель. — Он взял ее на руки.
— Мои цветы!
Вздохнув, Клей покачал головой и наклонился, чтобы она могла взять букет со стола.
Они вошли в дом, и Клей стал подниматься по лестнице. Николь прижималась к его груди.
— Надеюсь, вы останетесь таким, как сейчас, и не превратитесь в того, другого. Я перестану воровать, обещаю.
Опустив Николь на кровать в спальне на втором этаже, Клейтон заметил, что ее платье все еще мокрое. Увидев, как устало закрылись глаза девушки, он понял, что она не сможет сама раздеться. Выругавшись про себя, он принялся снимать с нее одежду. Пуговиц было, на его взгляд, слишком много, поэтому он одним рывком разорвал платье на груди и стащил его.
Тело ее было прекрасно: хрупкое, но не изнеженное, с тонкой талией и высокой округлой грудью. Проклиная Николь и всю эту нелепую историю, он отправился за полотенцем. Он же не железный, в конце концов. Сначала эти ноги, теперь ему предстоит вытирать ее всю с ног до головы, как ребенка. Но она отнюдь не ребенок!
Он так сильно растирал ее тело, что она проснулась. И улыбнулась, потому что ощущение было приятным. Клей быстро поставил свечу на пол, чтобы не видеть этого обнаженного тела, этой манящей улыбки. В темноте он перевел дух и уже двинулся было к двери, как она ловко поймала его за рукав.
— Мистер Армстронг, — послышался ее сонный лепет, — благодарю за то, что вы меня нашли.
Склонившись над постелью, он отвел в сторону темные волосы, закрывавшие ее лицо.
— Это мне следует просить у вас прощения. Ведь именно из-за меня вы убежали. Слава Богу, что мне удалось вас отыскать. А теперь спите — мы обо всем поговорим завтра утром.
Но Николь не разжимала рук.
— Скажите, вам было противно меня целовать?
В комнату уже пробивался слабый утренний свет. Он видел ее лицо, волосы, живописно рассыпанные по подушке, яркий рот. Он вдруг ясно вспомнил, как целовал ее на корабле, и бессознательно наклонился. Он хотел лишь слегка коснуться щеки, но навстречу ему потянулись полуоткрытые губы. Не в силах совладать с собой, он зажал зубами верхнюю губку, с силой провел кончиком языка по краю до самого уголка рта, и тут же руки Николь обвились вокруг его шеи и потянули вниз.
Клею стоило большого труда сдержать себя. Он решительно отвел руки Николь и прикрыл ее одеялом. Она сонно улыбнулась с закрытыми глазами, потом удовлетворенно прошептала:
— Значит, он все-таки не безобразный…
Клей вышел из комнаты и направился в свою спальню, но по дороге понял, что все равно не заснет. Что ему действительно необходимо — так это холодная речная вода, а потом день напряженного физического труда. Он развернулся и двинулся к конюшне.
Самым первым впечатлением Николь на следующее утро было ощущение яркого солнечного света и тепла, а потом — сильной головной боли. Она медленно приподнялась, приложив ладонь ко лбу, поспешно подхватила одеяло, недоумевая, почему спала нагая. Смятое и разорванное почти пополам платье валялось на полу.
Окончательно проснувшись, она вспомнила, как Клей отгонял камнями собак и как он сажал ее на лошадь. У нее сохранились также крайне смутные впечатления от поездки, но больше она не помнила ничего. Она огляделась вокруг, и постепенно до нее стало доходить, что она в Эрандел Холле. Комната была просторной, светлой и красивой — с дубовым полом, белыми крашеными стенами и потолком. Двери и три окна были отделаны резными косяками, простыми и изящными. Напротив камина стояло глубокое кресло. Шторы, полог над кроватью и обивка кресла были льняными — белыми с синим узором. Перед камином было еще одно кресло, синее, у стола — белый стул в стиле «чип-пендейль» и палисандровая подставка для вышивания. Высокий чайный столик на трех ножках стоял у кровати. Обстановку комнаты дополняли ореховый гардероб и комод с инкрустацией.
Сладко потянувшись, Николь почувствовала, что головная боль проходит. Она быстро откинула одеяло и подошла к гардеробу. Открыла дверцу и вдруг увидела все свои новые туалеты. Она улыбнулась им, как старым знакомым, и почувствовала, что комната словно говорит ей: «Добро пожаловать».
Николь скользнула в тонкую полотняную сорочку с вышитыми по лифу крошечными розовыми бутонами и надела платье из индийского муслина с широкой бархатной лентой под грудью. В глубоком вырезе была вставка из прозрачного газа. Она собрала волосы так, чтобы локоны обрамляли лицо, и перевязала их зеленой бархатной лентой в тон платью.
Перед тем как покинуть комнату, Николь выглянула из окна и замерла от удивления и восторга: она ожидала увидеть английский сад, а вместо этого перед ней расстилался настоящий деревенский пейзаж!
Слева от нее располагалось шесть строений, крайнее из которых соединялось с домом полукруглой кирпичной стеной. Над их крышами поднимались струйки дыма. Справа тоже стояли здания, соединенные с домом. Постройки были почти скрыты от глаз огромными каштанами.
Прямо перед ней лежал роскошный сад. Дорожки, вдоль которых тянулась живая изгородь из самшита, сходились к бассейну, расположенному в центре, а справа виднелся угол беседки, укрывшейся под кронами двух больших магнолий. Николь увидела яркие цветочные клумбы и огород, отделенный от сада кирпичной стеной, увитой жимолостью. Сразу за садом начинались плоские поля хлопка, золотистой пшеницы, ячменя и, как подозревала Николь, табака. Дальше лежала река. И везде она видела хозяйственные постройки и занятых работой людей.
Глубоко вдохнув свежий утренний воздух, напоенный ароматом множества растений, она почувствовала, что от головной боли не осталось и следа.
— Николь! — услышала она чей-то голос. Николь улыбнулась и помахала Дженни, которая стояла под окном.
— Спускайся, идем завтракать!
Николь вдруг сообразила, что страшно голодна. Она спустилась по лестнице, немного задержавшись, чтобы рассмотреть один из портретов на стене. Внизу лестница заканчивалась коротким проходом под двойной деревянной резной аркой. Николь снова остановилась, не зная куда идти дальше, и тут появилась Дженни.
— Как ты спала? Где тебя нашел Клей? Почему ты убежала? Он, конечно, не соизволил рассказать, что тебе наговорил, но я и так могу представить. Ты что-то похудела. Когда ты ела в последний раз?
Николь засмеялась и подняла руку, как бы защищаясь от града вопросов.
— Я умираю от голода. И постараюсь ответить, когда ты покажешь мне место, где можно поесть.
— Конечно, конечно. Сейчас.
Николь последовала за Дженни к садовой калитке, за которой находилась выложенная мраморными плитами прямоугольная площадка. От нее в трех направлениях уходили лестницы. Правая, как объяснила Дженни, вела в контору и к конюшням, центральная в глубь сада. Дженни двинулась по левой, ведущей к кухне.
Кухарку звали Мэгги. Это была полная женщина средних лет с огненно-рыжими вьющимися волосами и голубыми глазами. Дженни сказала, что работает по найму и, как большинство работников Клейтона, решила остаться у него, когда истек срок договора.
— Ну, как ваша нога? — спросила Мэгги, и в ее голубых глазах появились лукавые искорки. — Хотя чего я спрашиваю, наверное, лучше некуда — после такого-то лекаря.
Николь в недоумении уставилась на Мэгги и спросила, что она имеет в виду.
— Перестань, Мэгги, — предостерегающе бросила Дженни, и Николь, которую усадили за стол, почувствовала, что у женщин есть какая-то общая тайна.
Мэгги поставила перед девушкой тарелку. Там были и яйца, и ветчина, и сладкие жареные пирожки, и печеные яблоки. Николь не съела и половины и извинилась, что так много еды приготовлено зря. Мэгги засмеялась и сказала, что, когда за стол каждый день садятся шестьдесят человек, ничего не пропадает.
После завтрака Дженни повела Николь осматривать хозяйство. Рядом с кухней располагалась маслобойня, где делали масло и сыры. В низком деревянном строении работали трое ткачих. На берегу реки была прачечная с огромными чанами и бочонками с жидким мылом. В надстройках жили рабочие: рабы с Гаити и вольнонаемные. Дженни заставила Николь заглянуть даже в коптильню и пивоварню. К кухне примыкал огород, в котором мужчина и трое детей занимались прополкой овощей. Везде Дженни представляла ее как миссис Армстронг. Николь пыталась протестовать, но Дженни стояла на своем и вдобавок все время бурчала себе под нос, что Клей все-таки оказался не глупее остальных мужчин и она возлагает на него большие надежды.
Пройдя через сад, они оказались у конторы — большого кирпичного здания, окруженного раскидистыми кленами. Дженни не предложила зайти внутрь, но хитро улыбалась, наблюдя, как Николь пытается заглянуть в окно. Поблизости от конторы, в тени кедров, располагались помещения для рабочих, ледник, склады, домик управляющего, мастерские, конюшни и каретный сарай.
Наконец они поднялись на невысокий холм, за которым начинались поля, и Николь, заслонив глаза ладонью от солнца, еще раз оглядела окрестности и с удовлетворением заключила:
— Да, это настоящая деревня.
Дженни гордо улыбалась, как будто все это принадлежало ей.
— У нас здесь почти, все свое, остальное привозят по воде. — Она показала рукой через поля на реку. — На севере есть города, как в Англии, но здесь каждый плантатор должен сам себя обеспечивать всем необходимым. Ты еще не видела — там коровники и овчарни, птичники и голубятни, да еще добрая половина работников в поле.