– Ясное дело. – Доби взглянул на Бена, а затем снова перевел взгляд на нее. – Может, когда будешь в следующий раз гулять верхом, зайдешь по-соседски? Ну ладно, я, пожалуй, поеду, – быстро закончил он и, не дожидаясь ответа, пошел к своему ржавому грузовичку, на ходу напяливая шляпу.
   Когда развалюха, плюясь и чихая, выехала со двора, Эбби повернулась к Бену.
   – Что ему было надо?
   – Приехал по поводу денег. Мы еще не расплатились с ним за сено, которое купили на зиму.
   – Папа, наверное, проглядел этот счет. Отправь его Лейну, чтобы он оплатил его вместе со всеми остальными.
   Эбби нахмурилась. Это был уже не первый случай, когда возникали проблемы с просроченными счетами. Затем взгляд ее упал на загон, в котором находилась ее любимая серая кобыла.
   – Я хотела немного погонять Ривербриз. За последнюю неделю она застоялась.
   – Это было бы неплохо… для вас обеих. Валяй.
   Оценив проницательность Бена, Эбби улыбнулась и направилась к калитке загона. Кобыла легко и грациозно потрусила по направлению к ней – шея выгнута, голова вздернута, с поднятым и развевающимся наподобие флага хвостом. Когда хозяйка вошла в ограду, кобыла в знак приветствия замахала головой и ткнулась теплым носом ей в руку.
   Смеясь от удовольствия, Эбби стала ласкать лошадь, гладя в том месте, где той нравилось больше всего – над правым глазом. Шкура животного была гладкой и шелковистой.
   – Соскучилась? – ласково проговорила Эбби, глядя, как настороженно прядает ушами лошадь, стремясь не упустить ни одного обращенного к ней слова. – Никто на девочку не обращает внимания, да? Теперь я здесь, и тебе больше не придется скучать.
   Эбби обняла лошадь за шею, крепко прижалась к ней и ощутила ответную нежность, исходившую от животного. Она наслаждалась теплом большого атласного тела, не задумываясь о том, что это может показаться глупым. Наконец кобыла встрепенулась, и Эбби заметила Бена, стоящего возле ограды.
   – По-моему, она обрадовалась моему появлению, – довольно сказала Эбби, беря повод у него из рук.
   – Она скучала по тебе.
   – А я по ней.
   Бен открыл ворота, и молодая лошадь устремилась наружу. В каждом ее движении сквозила энергия и возбуждение, и все же повод, в котором вела ее Эбби, не был натянут до конца. Бен оглядел кобылу критическим взглядом.
   – Она напоминает мне Вилки Шлем. Что за шаг у него был!
   – Это когда ты работал в Януве? – Янув-Подляски был знаменитым польским конезаводом по разведению арабских лошадей. Именно оттуда происходили многие знаменитые «арабы»: Сковронек, Витрас, Комета, Негатив и Баск.
   Бен кивнул, и глаза его затуманились от воспоминаний о далеких годах.
   – Меня взяли на работу в Янув, когда мне было пятнадцать.
   Эбби заметила, что в последнее время Бен стал вспоминать все более отдаленное прошлое.
   – Это было накануне войны с Германией, и многих ребят-конюхов призвали в армию, – задумчиво продолжал Бен.
   Эбби много раз слышала эту полную трагизма историю. Поляки самоотверженно пытались спасти самых ценных жеребцов и кобыл от вторжения немецких войск, а наткнулись на русскую армию, вошедшую в Польшу с другой стороны. Одних лошадей оставляли на фермах, попадавшихся по пути, другие, включая знаменитого Офира, отца Вилки Шлема, были конфискованы русскими. Бен часто рассказывал об ужасах нацистской оккупации, о кошмарных бомбежках Дрездена, унесших жизни двадцати одной великолепной лошади, о знаменитых производителях, которые не смогли пережить все это, о маневрах, которые позволили сразу же после войны учредить над Янувом-Подляски английскую юрисдикцию, о своей иммиграции в Соединенные Штаты. На самом деле его отправили в Америку сопровождать ценнейшего жеребца, который скончался от колик во время долгого морского путешествия.
   Еще девочкой Эбби дрожала от страха, слушая его истории. Мурашки до сих пор бежали у нее по коже, когда она представляла, как Бен ведет лошадь по разрушенному Дрездену, а сверху сыплются бомбы.
   Завидев кобылу, которую вела в поводу Эбби, в соседнем загоне призывно заржал жеребец – сын Нахр-эль-Кедара. Бен одарил его укоризненным взглядом.
   – Выглядит неплохо, но разве обладает он сердцем, дыханием, выносливостью, необходимыми для скачек? – Старый конюх пожал плечами. – Сколько раз я спорил с твоим отцом, но он никогда меня не слушал. Для него было главным, чтобы у лошади была красивая голова.
   – Я помню, – ответила Эбби. Бенедикт Яблонский строил свои суждения на основе принятых в Польше взглядов, в соответствии с которыми определяющим принципом в селекции лошадей служила их пригодность для скаковых соревнований. Эбби соглашалась с ним, хотя это ставило ее по другую сторону баррикад с собственным отцом.
   Бен никогда не соглашался с практикой родственного скрещивания, которое широко практиковал Дин, повязывая дочь с отцом или брата с сестрой. Он называл это «кровосмесительством». В результате получались красивые лошади, которые тем не менее нередко обладали значительными физическими недостатками или даже серьезными изъянами. Эбби считала, что в результате этой порочной практики качество лошадей, которых производил Ривер-Бенд, неуклонно падало.
   Эбби привела молодую кобылу на корду [13]и пристегнула повод к направляющей проволоке. Взяв в руки кнут, она вывела лошадь на середину площадки.
   Эбби росла на ферме. Других детей в близлежащих окрестностях не было, и она с самого раннего детства привыкла смотреть на лошадей, как на своих единственных друзей. Они превратились в ее приятелей, партнеров по играм и хранителей ее секретов. Однако не только одиночество влекло ее к этим животным. Любое выражение преданности с их стороны было искренним и неподдельным. В отличие от людей, они не умели притворяться и были не способны предавать.
   Почти все подруги Эбби прошли в свое время через увлечение лошадьми, но у нее эта страсть осталась навсегда. Рядом с этими красивыми благородными животными она ощущала себя в своей стихии, и чувство это было неизменным.
   Позволяя лошади расслабиться, Эбби пустила ее легкой рысцой по кругу против часовой стрелки и краем глаза увидела, как Бен Яблонский повернулся и отошел от ограды. Это заставило Эбби усмехнуться. Бен ни за что не допустил бы, чтобы кто-нибудь занимался с молодой лошадью без его надзора. Похвалы из его уст раздавались редко и обычно иллюстрировались тем или иным действием с его стороны. Как, например, сейчас.
* * *
   У въезда в Ривер-Бенд висел большой щит, на котором черными прописными буквами было выведено название фермы, а чуть ниже красовался силуэт арабского жеребца. Рейчел чуть притормозила и посмотрела на лошадей, пасшихся под поросшими мхом деревьями. Кони находились слишком далеко, чтобы их можно было как следует рассмотреть.
   Она приехала сюда прямиком из аэропорта, вернувшись в Хьюстон на день раньше, чем планировала. За то короткое время, что она провела в Лос-Анджелесе, она успела очень многое: уволиться с работы, разобрать вещи и упаковать то, что не собиралась брать с собой, передать квартиру одному из своих коллег. Все прошло так гладко, что теперь она окончательно уверилась в правильности принятого ею решения – окончательно перебраться в Техас. Как только она здесь обоснуется, то сразу же перевезет сюда и своих лошадей. От прошлой жизни у нее не останется ничего, кроме них.
   Крепче сжав руль, Рейчел некоторое время колебалась, а затем решительно повернула машину и поехала по узкой дорожке, затейливо петлявшей вдоль лужайки. С тех самых пор, как Дин подарил ей Саймун, Рейчел всегда хотелось взглянуть на ее старших родственников, и не на картинках, а воочию. Кроме того, ей хотелось посмотреть на конюшни Ривер-Бенда, о которых она столько читала.
   Когда машина подъехала к самому сердцу фермы, деревья расступились, словно стражи перед своим повелителем, и перед ее взором предстал особняк с его башенками, остроконечной крышей и узорными перилами, опоясавшими дом и веранду. Да, подумалось Рейчел, это место заслуживает того, чтобы называться человеческим жилищем. Несмотря на внушительные размеры поместья, в нем не чувствовалось ни холодности, ни высокомерия. От него прямо-таки исходили теплые волны уюта и гостеприимства.
   Рейчел вспомнилась жалкая квартира, в которой прошло ее детство, – завешанная картинами матери и пропитанная запахом красок и растворителей. А ведь она могла жить здесь. Эта мысль жгла ее изнутри, разжигая горечь потери.
   Помимо своей воли Рейчел вспомнила о том, как умерла ее мать – так внезапно и неожиданно для всех. Вернувшись из школы, Рейчел поднялась на чердак, где располагалась мастерская мамы, и увидела ее лежащей на полу перед незаконченной картиной. Она стала громко звать ее и трясти, однако мать не отвечала, и тогда Рейчел бросилась за помощью к соседям. Все остальное виделось ей словно сквозь пелену тумана. Она вспоминала больницу и какого-то мужчину в зеленом, сказавшего ей, что мама умерла. Рейчел даже не помнила, когда приехал Дин: в тот же самый вечер или на следующий день. Но он приехал, и она плакала в его объятиях, не в силах остановиться.
   В какой-то момент – то ли до похорон, то ли перед ними – Рейчел задала ему вопрос:
   – А что же теперь будет со мной? – Ей тогда было семнадцать лет, но она чувствовала себя семилетней девочкой – испуганной и одинокой.
   – Я договорился о том, что ты теперь будешь жить с Мирией Холмс, – ответил он, имея в виду художницу, с которой дружила мама. – Она сама это предложила и…
   – Я не хочу с ней жить! – Рейчел чуть было не крикнула: «Я хочу жить с тобой!», но осеклась, прежде чем слова вырвались наружу. Ведь она втайне надеялась, что папа возьмет ее с собой в Техас, что он не сможет оставить ее ни с кем из посторонних людей, что он любит ее слишком сильно, чтобы бросить здесь одну. Известие о том, что ей не суждено жить с ним, сломило ее.
   – Это ненадолго, – торопливо стал успокаивать он Рейчел. – На следующий год ты поступишь в колледж, будешь жить в студенческом городке, заведешь там себе новых друзей…
   Ему не понять, что у нее никогда не было и не может быть друзей. Люди возникали в ее жизни и снова уходили. Некоторые исчезали сразу же, другие задерживались чуть дольше, давая ей повод думать, что наконец-то появился человек, которому можно верить. Однако каждый раз ее неизбежно поджидало разочарование. Теперь же, когда мама умерла, не осталось ни одной живой души, кому бы она была нужна. Даже собственному отцу.
   Господи, как же хотелось Рейчел быть нужной и любимой! Но скорее всего это ей не суждено. Все, что у нее осталось, это ее лошади, и она убеждала себя в том, что ей никто больше не нужен. Их компании, их преданности было для нее вполне достаточно.
   Стоявший перед ней развесистый дуб протянул две огромные ветви, словно указывая в двух направлениях: к выкрашенному в белый цвет особняку и к огромному комплексу конюшен. Рейчел направила машину в сторону конюшен.
* * *
   Поработав с Ривербриз минут двадцать, Эбби вывела серебряно-серую кобылу с корды, по периметру которой шла высокая ограда, чтобы животные не отвлекались на то, что происходит вокруг. Фыркая и отдуваясь, животное настороженно трусило рядом с ней. Когда они уже приближались к конюшням, Эбби почувствовала, как натянулись поводья, которые она держала в руке. Ошибочно приняв это за нетерпение лошади поскорее попасть в стойло и получить причитающуюся ей порцию овса, она повернулась к своей любимице и шутливо спросила:
   – Ну что, нагуляла аппетит?
   Однако чуткие уши лошади и ее огромные глаза были нацелены на машину, припаркованную возле пристройки к конюшням, в которой располагался офис. Машина последней модели была не знакома Эбби. Со стороны пристройки к ней приблизился один из конюхов.
   – Чья это машина, Мигель? – с любопытством спросила Эбби, не видя поблизости ни одного чужого лица. – Кто-то приехал взглянуть на лошадей? – В Ривер-Бенд частенько наведывались посетители, желающие посмотреть на «арабов»: либо потенциальные покупатели, либо просто любопытные туристы.
   – Si, [14]она хочет поглядеть на Эль-Кедара. Я показал ей, где находится его стойло, а сейчас иду известить сеньора Яблонского.
   Но прежде, чем конюх закончил свою тираду, Эбби уже увидела высокую темноволосую женщину, направлявшуюся к обнесенному прочной оградой участку, отведенному для жеребцов. Женщина была одета неброско: в кисейную блузку, туго обтягивающие джинсы непонятной фирмы, а ее длинные волосы были распущены по плечам. Рейчел. Эбби узнала ее с первого взгляда, и каждый мускул ее тела непроизвольно сжался.
   – Не стоит беспокоить Бена, – поспешно сказала она конюху. – Я сама ею займусь. – Сунув Мигелю повод и кнут, она велела: – Отведи Ривербриз в стойло и проследи, чтобы перед кормежкой ее как следует обтерли.
   Не дожидаясь ответа, Эбби направилась к конюшне, где содержались жеребцы. Ее почему-то не удивило появление Рейчел, однако вряд ли та приехала взглянуть на наследство, от которого решила отказаться. Скорее наоборот.
   Рейчел стояла, прислонившись к массивной ограде, и с восхищением смотрела на стареющего гнедого жеребца по другую сторону загона. Тот настороженно шевелил ноздрями, пытаясь уловить запах незнакомого человека. Поначалу она даже не заметила, как Эбби подошла и встала рядом с нею, а когда увидела ее, смутилась и сделала шаг назад.
   – Он великолепен, – проговорила она, вновь переводя взгляд на Эль-Кедара и пытаясь, чтобы в голосе ее не звучала напряженность.
   – То же говорил и мой отец. – Эбби и сама не знала, для чего сказала эту фразу. Возможно, она бессознательно хотела бросить Рейчел вызов, заставить ее наконец раскрыться и предъявить свои права на отца, на Ривер-Бенд – на все, что когда-то принадлежало одной только Эбби.
   – Мне казалось, что в таком возрасте он должен выглядеть потяжелее – с более толстой шеей, грузным… Но он строен и, похоже, в великолепной форме.
   – Он всегда очень плохо набирал вес – даже в сезон спаривания, когда это было необходимо. Он родился и вырос в Египте, а там любят худых лошадей. Когда его привезли в Ривер-Бенд, ему было три года. На что он был похож после долгого морского путешествия и карантина! Кожа да кости. Прежде он никогда не видел травы, не гулял по ней и тем более не пасся. Кроме того, там, где его держали египтяне, у него никогда не было достаточно места даже для того, чтобы побегать. – Молодой гнедой жеребец в соседнем загоне легко подбежал к ограде и вызывающе заржал, глядя на старого. – Это Нахр-ибн-Кедар, его сын.
   – Ему далеко до отца, не правда ли?
   Эбби была удивлена наблюдательностью Рейчел. Она не подозревала, что та настолько хорошо разбирается в «арабах».
   – Да, ни один из сыновей Эль-Кедара не может сравниться с отцом. – Внезапно она почувствовала напряжение и злость, природу которых и сама не смогла бы объяснить. – Зачем вы приехали сюда?
   И вновь в поведении Рейчел промелькнула неуверенность, а на лице обозначилась растерянность.
   – Я часто видела фотографии Эль-Кедара, но мне всегда хотелось увидеть его воочию – с того момента, когда Дин подарил мне Саймун, его дочь от Нахр-Риик.
   Эбби напряглась, вспомнив эту кобылу – одну из лучших дочерей Эль-Кедара, которую отец якобы продал. Еще одна ложь. Но, конечно же, Рейчел об этом знать ни к чему.
   – Вы называете его по имени? – спросила она.
   – Да, так пожелала моя мать. Она не хотела, чтобы я называла его отцом или папой, думая, что таким образом можно будет избежать лишних вопросов. – В ее голосе прозвучала печальная ирония. Рейчел обернулась и окинула взглядом постройки. – Мне захотелось осмотреть ваши конюшни.
   – Зачем? – напряглась Эбби и мысленно добавила: «Для того, чтобы оценить их стоимость?»
   – Просто… мне захотелось. Я так много слышала о них.
   – Надеюсь, вы понимаете, что такая экскурсия невозможна. – Эбби хотелось только одного: выдворить отсюда эту женщину, и как можно скорее. Рейчел не имела права здесь находиться. – Ривер-Бенд – это частные владения, и они закрыты для посещения. По крайней мере, до тех пор, пока не будут улажены юридические формальности, связанные с наследованием.
   – Но ведь если я просто похожу здесь, от этого никому не будет хуже? – неуверенно спросила Рейчел.
   «Только через мой труп», – подумала Эбби, дрожа от ярости. Она не понимала – да и не хотела понимать – ее причину.
   – Я не могу вам этого разрешить. – Ей с трудом удавалось сохранять спокойствие и твердость в голосе.
   – Понятно… – подавленно произнесла Рейчел. Она выглядела немного обиженной. – В таком случае мне, судя по всему, нет смысла здесь оставаться.
   – Видимо, нет.
   – Спасибо хотя бы за то, что позволили мне взглянуть на Эль-Кедара.
   – На здоровье.
   Рейчел пошла к своей машине, а Эбби почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Впервые в жизни она испытала страх. Все, что происходило в последнее время, было чересчур для нее одной. Она потеряла отца. Она утратила иллюзии. И ей была невыносима мысль о том, что она может лишиться хотя бы одной пяди этой земли.
   Неужели Рейчел всерьез полагала, что она станет водить ее и говорить: «Посмотрите направо… Посмотрите налево…» Неужели Рейчел считает ее такой дурой и полагает, что Эбби не раскусила ее намерений – отхватить солидный кусок Ривер-Бенда, а то и его весь? Она видела, как Рейчел скользнула за руль автомобиля и закрыла за собой дверь. Что ж, если она на самом деле так думает, то жестоко ошибается.
   Эбби повернулась, чтобы направиться обратно к конюшням, и тут краем глаза заметила какое-то движение у ограды загона. Она думала, что это Бен, но, присмотревшись, увидела высокого темноволосого мужчину в светлой спортивной куртке и новеньких джинсах. Маккрей Уайлдер. Давно ли он здесь стоит? Мужчина проводил взглядом выезжавшую со двора машину Рейчел. Эбби вспомнилось, что, когда они беседовали на кладбище, Рейчел тоже там была.
   – Мистер Уайлдер? Я и не слышала, как вы подошли. – Эбби удивленно смотрела на его угловатое лицо с агрессивно выступающими скулами и подбородком. Жесткое лицо, подумалось ей.
   – Я так и понял. – Он неторопливо двигался по направлению к ней и, подойдя к тому месту, где еще минуту назад стояла Рейчел, остановился. – Если я не ошибаюсь, она – ваша сестра?
   Теперь не оставалось сомнений относительно того, как много ему удалось подслушать.
   – Вы разбираетесь в лошадях, мистер Уайлдер?
   – Я могу безошибочно определить, где у них хвост, – улыбнулся он, вздернув усы.
   – В разведении арабских лошадей термин «сестры» применяется к двум кобылам, родившимся от одного жеребца. Так вот, Рейчел Фэрр и я произошли от одного производителя.
   Маккрей неторопливо изучал стоявшую перед ним женщину. Приметил он и влагу в ее глазах. Он на секунду нахмурился, поняв, что затронул больную тему. Внешне она выглядела такой спокойной и уверенной, что он не сразу заметил внутреннего напряжения, от которого трепетало все ее тело. Теперь он видел, как плотно сжаты ее губы, как натянулась кожа на скулах…
   – Извините, судя по всему, я наступил на вашу больную мозоль.
   – Причем каблуком, – резко ответила Эбби.
   – Откуда мне было знать! – буркнул он, встретившись с ней взглядом и не отводя глаз до тех пор, пока она не потупилась первой.
   – Разумеется, – ворчливо согласилась женщина.
   Маккрею почудилось, что она не прочь затеять с ним перепалку и превратить его в козла отпущения для скопившегося внутри нее гнева. Однако стычка с дочерью Дина Лоусона никоим образом не входила в его планы.
   – Чем могу служить, мистер Уайлдер? Надеюсь, вы объявились здесь не только для того, чтобы подслушивать чужие разговоры?
   – Я приехал, чтобы повидать вашу мать.
   – Она в доме.
   – Я так и думал, но боялся, что, может быть, у нее сейчас другие посетители, вот и подошел сюда, чтобы узнать. А тут – вы.
   Помимо своей воли Эбби поверила этому мужчине.
   – Я как раз собиралась домой, чтобы переодеться к ужину. Если хотите, пойдемте вместе.
   – Благодарю вас, с удовольствием.

11

   – Мама, – позвала Эбби, войдя в холл. Следом за ней шел Маккрей. Она уже забыла, как это – ощущать рядом с собой мужчину, время от времени – конечно же, случайно – соприкасаться с ним локтями. Когда же в ней умерла эта чувствительность? За годы брака с Кристофером? Неужели она до такой степени воспринимала присутствие мужчины как должное, что перестала его замечать? Скорее всего привычка притупила чувства, решила Эбби. Практически все мужчины, с которыми она встречалась – и до замужества, и несколько раз после, – были ее давними знакомыми. Возможно, именно поэтому рядом с Маккреем она чувствовала себя иначе? Она не знала о нем ровным счетом ничего: ни историю его жизни, ни вкусы, ни тем более то, как он целуется. Надо же, внутренне улыбнулась Эбби, при той сумятице, которая царит сейчас в ее голове, она умудряется думать даже об этом! Однако разнообразие, которое внес в ее жизнь этот человек, было ей приятно.
   – Мама, тут кое-кто хотел бы тебя видеть.
   Она провела гостя в гостиную.
   Прежде чем посмотреть на Бэбс, Маккрей окинул взглядом комнату, и это не укрылось от Эбби. Ей даже показалось, что, несмотря на его видимое равнодушие, он заметил все до мелочей. Вряд ли эти внимательные темные глаза хоть что-то упустили.
   Интересно, нравится ли ему здесь, подумала Эбби, но тут же едва не прыснула от смеха. Какое это имеет значение – ведь это же ее дом, а не его.
   – Я не имел удовольствия встречаться с вами раньше, миссис Лоусон. Мое имя – Маккрей Уайлдер, – проговорил гость, обмениваясь рукопожатиями с ее матерью.
   – Рада с вами познакомиться, мистер Уайлдер, – приветливо ответила вдова, незаметно адресовав дочери вопросительный взгляд.
   – Увидев вас воочию, должен признаться, что фотография, которую ваш супруг держал на столе в своем кабинете, значительно уступает оригиналу.
   – О, теперь я вижу, что вы – настоящий техасец, – рассмеялась Бэбс, просияв от комплимента. – Только уроженец нашего штата может рассказывать подобные сказки, сохраняя при этом совершенно серьезный вид.
   – Это чистая правда, уверяю вас, – также улыбнулся Маккрей.
   – Своей улыбкой вы окончательно выдали себя. – Жестом руки Бэбс указала на диван и кресла: – Устраивайтесь, мистер Уайлдер. Джексон! – В арочном проеме возник как всегда вальяжный Джексон с подносом в руках. На подносе стояли бокалы с охлажденным чаем. – А, вот и вы. И даже напитки успели приготовить!
   – Да, мэм. Я услышал, как в дом вошли этот джентльмен и мисс Лоусон. – Он поочередно остановился перед каждым, чтобы гость и обе хозяйки взяли с подноса бокалы, затем спросил: – Будут ли еще какие-нибудь распоряжения?
   – Нет, Джексон. Спасибо.
   После того, как чернокожий дворецкий вышел из комнаты, все трое расселись. Эбби с матерью уютно устроились на диване, обитом бархатом с синими цветочками, Маккрей, галантно подождав, когда сядут женщины, опустился на резное кресло. Ручки кресла были вырезаны в виде изогнутых лебединых шей, их распущенные крылья опускались вниз, образуя боковины кресла. Эбби обратила внимание на то, что Маккрей смотрится в этом кресле немного нелепо. С широкими плечами и узкими бедрами, он выглядел слишком мужественно, чтобы соответствовать этому шедевру мебельного искусства. Помнится, еще ее дедушка, также крепко скроенный, называл эти два кресла «насестами» и говорил, что чувствует себя в них крайне неудобно, что, впрочем, не мешало ему на них сидеть.
   – Вы знали Дина? – первой начала разговор Бэбс.
   – Не очень хорошо. Наши с ним отношения были чисто деловыми. – Маккрей уселся поудобнее. Он скрестил ноги и повесил шляпу себе на колено. – Он помогал мне в осуществлении моего проекта.
   – Вы также разводите арабских лошадей? – Бэбс сделала эту догадку, основываясь на том, что он был одет в джинсы, ковбойские сапоги и шляпу, хотя это и была типично техасская одежда.
   – Мистер Уайлдер занят в нефтяном бизнесе, – вмешалась Эбби. – Он – один из тех самых «диких котов». – По ее мнению, Маккрею идеально подходил образ вольного нефтяника – игрока по натуре с остро отточенным чутьем.
   – Не совсем так, – мягко поправил Уайлдер, посмотрев в ее сторону. – Я занимаюсь бурением скважин по контрактам.
   – Тогда каким же образом вы были связаны с моим отцом?
   – Откровенно говоря, я надеялся, что он рассказывал вам об этом, мисс Лоусон.
   – Чтобы Дин рассказывал нам о своих делах? – округлила глаза Бэбс. – Да мы в этом полные невежды. Эбби заметила разочарование, промелькнувшее во взгляде мужчины, однако оно тут же исчезло. Видимо, он ожидал совсем другого ответа.
   – Что же это за проект, в котором папа вам помогал? – с возросшим любопытством Эбби подалась вперед.
   Маккрей, похоже, колебался, решая, насколько откровенным он может с ней быть, или… сомневаясь, поймет ли она его объяснения.
   – С помощью своего друга-программиста я разработал одну программу. Не вдаваясь в технические подробности, скажу вам только, что с ее помощью оператор бурения может точно определять, какого рода бурильная жидкость лучше всего сработает в данной скважине.
   – Вы имеете в виду «грязь»?
   – Именно, – улыбнулся Маккрей. – В индустрии «грязи» имя Лоусонов давно стало легендарным. Я не раз слышал, как ее ветераны рассказывали о вашем дедушке.