Дейли Джанет. Соперники

   – Будьте так добры, – Флейм подошла к подставке и из чемодана поменьше извлекла сумочку с косметикой. – Когда достанете голубой шифоновый костюм, приготовьте его, пожалуйста. Я хочу его надеть.
 
   Примерно через тридцать минут Флейм вышла из спальни, ее голубая свободная юбка из набивного шифона тихо шелестела вокруг щиколоток. Она увидела свое отражение в зеркале, висевшем в холле, и улыбнулась – с удовольствием ощутив себя соблазнительной.
   Цокая высокими каблуками по мозаичному полу широкого холла, она увидела впереди марш покоящихся на колоннах арок, которые окружали большую гостиную, придавая ей сходство с галереей. Приблизившись к ней, она услышала, как хлопнула пробка шампанского. Улыбнувшись, она ускорила шаг – Ченс был уже там и ждал ее.
   Флейм вошла в первую арку. Ченс повернулся к ней, держа в каждой руке по бокалу с шампанским. Она с удовлетворением заметила, что он быстро опустил веки, однако его взгляд задержался на вырезе блузки, обнажавшем ложбинку. Когда он вновь поднял глаза, они потемнели от сильного желания – именно этого она и ожидала.
   – Ты чертовски соблазнительна, – тихо произнес он, когда Флейм остановилась перед ним.
   Она взяла у него из рук бокал шампанского, взглянув на него с притворным разочарованием.
   – А я-то надеялась на то, что соблазнять будут меня!
   Он поднял черные брови:
   – Вечер только начинается.
   – Обещания, обещания… – поддразнила она и сделала глоток искристой жидкости. И в тот же миг узнала его неповторимый вкус. – Персиковое шампанское!
   – Конечно, – улыбнулся он и тоже отпил из бокала.
   Она с преувеличенным вниманием оглядела гостиную, которая, как и остальные комнаты, свидетельствовала о безупречном вкусе хозяина.
   – Что?! Нет орхидей?
   – Хорошо, что помнишь. – Он запустил руку во внутренний карман пиджака и извлек оттуда длинную и узкую коробочку для драгоценностей. – Вот.
   Она посмотрела на футляр, затем подняла глаза на его худощавое мужественное лицо, не в силах скрыть свое изумление.
   – Что это?
   – Открой, – было все, что он сказал.
   После минутного колебания Флейм поставила бокал на стол и подняла откидывающуюся крышку футляра. Искорками вспыхнуло яркое сияние. Она полувдохнула-полувскрикнула, увидев великолепную бриллиантовую брошь в форме ветки орхидеи, а по бокам – пару таких же бриллиантовых сережек.
   – Теперь у тебя всегда будут орхидеи.
   Она неотрывно смотрела на брошь, на ее глаза навернулись слезы – Флейм была тронута как выбором подарка, так и его великолепием.
   Если бы Ченс просто хотел вручить ей что-нибудь дорогое, он мог бы купить любую побрякушку. Однако он поступил иначе – он выбирал с толком и чувством, желая преподнести ей нечто особое, понятное только им двоим.
   Она не сопротивлялась, когда он взял футляр из ее онемевших пальцев и вынул брошь из выемки в лиловом бархате. Когда он пристегнул украшение к ее блузке, Флейм подняла на него глаза, затуманенные слезами. Он неторопливо снял ее длинные серьги и вместо них вдел бриллиантовые. Закончив, он окинул взглядом результат, ласково положив ей руки на плечи. Это прикосновение, нежность и желание, светившиеся в его глазах, взволновали Флейм не менее глубоко, чем подарок.
   – Прекрасно, – проговорил он хрипловатым полушепотом.
   – О, Ченс, я… я не знаю, что сказать, – призналась она, не в состоянии выразить словами свои изумление, радость и благодарность.
   – Ничего и не говори.
   И она не стала. Вместо этого она обняла его за шею и поцеловала – ее руки, губы и тело были красноречивее всяких слов. Он крепко прижал ее к себе, его беспокойные жадные руки гладили ее плечи, спину, бедра, обдавая ее жаром сквозь тонкую материю ее одеяния. Те чувства и желания, которые так долго сдерживались, теперь нашли выход. Она прильнула к нему теснее, запустив пальцы в его волосы, поцелуй становился все настойчивее, требовательнее, неистовее. Но он не утолял страсть. Оторвавшись от его губ, она покрыла поцелуями его лицо, забыв обо всем на свете и ощущая лишь то, как напряжено ее тело и как громко колотится сердце.
   – Ты не представляешь себе, как я хочу тебя – сейчас, сию минуту, – прерывисто прошептал Ченс, горячо дыша ей в ухо, от чего она сладостно содрогнулась. – Я тщательно спланировал весь вечер – шампанское, ужин при свечах, непринужденная беседа, прогулка под луной… которая приведет нас в спальню. Теперь же из всей программы я хочу оставить одну спальню, и к черту все остальное.
   Флейм улыбнулась ему в щеку, она чувствовала почти то же, что и он, правда, с некоторой разницей:
   – Где написано, что женщину нельзя напоить вином, угостить ужином и предложить прогулку под луной потом?
   – А и в самом деле, где? – Он чуть отклонился назад и всмотрелся в припухлость ее мягких губ и зелень глаз, потяжелевших от желания. – Я давно научился ценить импровизации.
   – Да? – Она провела ногтем по его подбородку.
   – Да. – Одним ловким движением он подхватил ее на руки. – А с тобой я только и делаю, что импровизирую.
   – У тебя это прекрасно получается… как и все остальное, – добавила Флейм, уже лаская его сильную шею.
   В спальне все неистовые порывы, вся жажда и нетерпение куда-то исчезли, уступив место нежности. Они смотрели друг на друга, стоя на расстоянии меньше трех футов, в снопе света от единственной лампы. Не произнося ни слова, они стали медленно раздеваться, избавляясь от одного слоя одежды за другим. Но они сбрасывали с себя нечто большее, чем одеяние, и обнажали нечто большее, чем тела. Они открывали друг другу свои чувства, сердца и души.
   Когда он протянул ей руку, она почувствовала, что к горлу подкатил комок. Этот миг и это движение были столь прекрасны, что ей захотелось плакать. Она дала ему руку, и они приблизились друг к другу, соприкоснувшись телами. Наконец-то она ощутила исходивший от него жар. Твердые, как стены, мускулы его груди и мощные колонны бедер. Подняв руки, она вынула шпильки из волос, и они рассыпались по плечам.
   Он смотрел ей в глаза, тихонько лаская большими пальцами впадинки за ее ушами.
   – Я люблю тебя. – В этой единственной фразе была заключена вся сила его чувства.
   – Я тоже тебя люблю, – прошептала она в ответ, подставляя лицо под его жадные губы.
 
   Позже, гораздо позже, они откупорили еще одну бутылку персикового шампанского, поужинали при свечах, гуляли под звездами, а затем вновь вернулись в спальню, чтобы заново открыть для себя восторги любви.

17

   Свежий утренний ветерок проникал в комнату сквозь открытые балконные двери. Ченс остановился в дверном проеме, наблюдая за тем, как тучная мексиканка ставит на стол, накрытый для завтрака на балконе, вазу со свежими фруктами. Он смотрел на уютную сервировку стола: друг против друга на салфетках стояли тарелки, хрустальные стаканы, фарфоровые чашки, рядом с которыми сверкали столовые приборы. Обычно на завтрак он ограничивался черным кофе, иногда выпивая еще и сок; он редко ел по утрам. Но сегодня все было иначе. Он будет завтракать не один. С ним будет Флейм. Удивительно, как это возбуждало его аппетит.
   Застегнув браслет часов, он слегка повернул голову, чтобы увидеть Флейм.
   Она сидела на обтянутой клетчатой тканью скамеечке перед освещенным туалетным зеркалом, на ней было кимоно ярко-голубого шелка, такая же лента была обвязана вокруг головы, чтобы волосы не падали на лицо, пока она накладывала косметику – ей оставались последние штрихи.
   Глядя на нее, Ченс вновь ощутил невыразимую нежность и потребность быть рядом и оберегать. Тысячу раз он пытался найти определение этим чувствам, но они были слишком неуловимы. Находиться с Флейм было все равно что выйти на улицу после сильного дождя, когда свежий бодрящий воздух обостряет ощущение радости бытия. Да, рядом с ней ему было хорошо, очень хорошо.
   – Мы сегодня завтракаем на балконе, – сказал он, поймав на себе ее взгляд. – Я попросил Консуэло накрыть там, пока ты была в душе. Ты ведь не против? Такое чудесное утро. – Она отвернулась к зеркалу и поднесла к ресницам щеточку для туши. – И ты такая красивая.
   Он подошел к ней сзади и, глядя на ее отражение в зеркале, снова залюбовался ее смелой, полной жизни красотой.
   Они встретились глазами в зеркале, в ее взгляде читалась затаенная радость.
   – Буду красивая… всего лишь через пару минут. – Она сунула щеточку в тюбик с тушью и положила его на туалетный столик.
   Среди помад, кремов и теней Ченс заметил плоскую пудреницу.
   – Какая оригинальная вещица.
   Он поднял ее, чтобы получше рассмотреть причудливый рисунок – вазу с цветами.
   – Да, правда, – утвердительно откликнулась Флейм, кладя на стол кусочек ваты и беря губную помаду. – Это мамин подарок на тринадцатилетие, когда мне разрешили пользоваться косметикой. То есть пудрой, помадой и тушью.
   – А что это за буквы на вазе?
   – Мои инициалы – М. Р. М.
   – М. Р. М.? – Он не отрываясь смотрел на инициалы, внутри у него все замерло.
   – Маргарет Роуз Морган. Это мое настоящее имя после крещения. Флейм – меня называл папа, когда мне было года полтора. Так это прозвище ко мне и приклеилось. – С улыбкой развязав ленту, она тряхнула головой, и волосы рассыпались огненными прядями. – Мама всегда надеялась, что с возрастом оно забудется и все пройдет само собой.
   Она взглянула на его отражение, рассчитывая встретить ответную улыбку. Однако его лицо словно окаменело, челюсти были плотно сжаты. Озадаченная такой реакцией, Флейм повернулась на скамеечке.
   – Что-нибудь не так, Ченс? – Она заметила, как побелели суставы на сжимавших пудреницу пальцах. Она даже не была уверена, слышит ли он ее. Любимые синие глаза вдруг стали ледяными. – Ченс, в чем дело?
   Он быстро отвел взгляд.
   – Просто я понял – у меня от матери ничего не осталось. Совсем ничего. – Секундой позже он вернул ей пудреницу.
   Эта пудреница всегда была ей дорога. Однако только сейчас, когда чья-то невидимая рука сжала ей сердце, Флейм поняла, как много для нее она значила.
   – Ченс, я… – начала она, не зная, что сказать.
   Его рот слегка скривился в подобии улыбки.
   – Не обращай внимания, – произнес он с непроницаемым выражением лица.
   Он коснулся ее волос, приподняв пальцами прядку, словно зачарованный их огненным цветом. Легкий стук в дверь вывел его из оцепенения.
   – Да? – произнес он резко, и Флейм почувствовала все скрытое в его голосе волнение.
   – Телефон, сеньор Ченс, – донесся приглушенный ответ Консуэло с сильным акцентом. – Просят вас. Звонит сеньор Сэм. Говорит, очень важно.
   – Я поговорю из кабинета. – Он пристально смотрел на ее волосы еще с секунду, прежде чем их глаза встретились. Выражение его лица оставалось по-прежнему непроницаемым. – Я быстро.
   – Хорошо, – согласилась она с наигранной легкостью, видя, что сочувствие было бы ему неприятно. – Мне все равно понадобится еще несколько минут, чтобы закончить одеваться.
   Он выпустил прядку ее волос и опустил руку, слегка коснувшись при этом ее щеки, затем повернулся и вышел. Флейм смотрела на пудреницу, подаренную матерью много-много лет тому назад.
 
   Гнев, обида и злая ирония кипели у Ченса в душе, когда он направлялся к массивному столу тикового дерева. Черт побери, ну почему именно Флейм! Она была единственным источником радости в его жизни. С ней он забывал почти обо всем. Черт побери, это несправедливо! Но разве жизнь когда-нибудь была к нему справедлива? Взглянув на черный телефон, он с усилием разжал кулак и снял трубку.
   – Да, Сэм, – проговорил он намеренно равнодушно.
   – Ченс, извини за беспокойство, но… ты должен знать. Мы установили личность Маргарет Роуз. Ченс, это Флейм.
   – Я знаю.
   – Знаешь?! Откуда? Когда?
   – Неважно. – Он потер лоб. Сейчас, когда он запретил себе какие-либо эмоции, в его мыслях царила сумятица.
   – Она знает, кто ты? Она тебе что-нибудь говорила? Что ей рассказала Хэтти?
   – Очевидно, ничего.
   Он пытался припомнить все их разговоры с Флейм. В них не было даже намека на то, что она знает о его взаимоотношениях с Хэтти. Почему? Ведь Хэтти его так ненавидит – почему она не попыталась отравить той же ненавистью Флейм? Ему в голову приходила только одна причина: еще не успела. А значит, он должен позаботиться о том, чтобы и впредь не дать ей такой возможности.
   – Неужели Хэтти не знает о том, что ты с ней встречаешься? – спросил Сэм.
   – А откуда ей знать?
   Вряд ли Флейм упомянула о нем Хэтти. У нее не было для этого никакого повода. Логично предположить, что за столь короткий промежуток времени Хэтти и Флейм не успели затронуть личные темы.
   – Ченс, что ты намерен делать? Ведь она непременно узнает.
   – Может быть, и нет. Может быть, я сумею это предотвратить.
   – Каким образом?
   Вот это ему еще и предстояло обдумать в первую очередь.
   – Поговорим позже, Сэм.
 
   Он стоял у кованых дверей лоджии, глядя на залив и на золотистый курорт далеко внизу. Вся его поза свидетельствовала о глубокой задумчивости: голова откинута назад, глаза уставились в морскую даль, руки глубоко всунуты в карманы брюк. Флейм остановилась, подумав, что он, наверно, все еще грустит о матери, затем приблизилась к нему. Он не слышал глухого стука ее каблучков и не замечал ее присутствия до тех пор, пока она не дотронулась до его руки.
   Тут он повернул голову, и в то же мгновение его взгляд приобрел знакомое небрежно-интимное выражение, от которого у нее всегда так прыгало сердце. Она улыбнулась, надеясь, что все опять хорошо.
   – Видимо, твой телефонный разговор не занял много времени.
   – Нет.
   Его взгляд медленно скользнул по ее лицу, словно пытаясь зафиксировать в памяти каждую подробность. Затем он наклонил голову и жадно вобрал в рот ее губы, она ответила так же страстно, приникнув к нему всем телом под его сильными руками. Она ощутила какой-то привкус отчаяния, но не смогла определить его источник. Однако оно было неотъемлемой частью их обоюдного стремления слиться воедино. Когда это стремление стало нестерпимым, его губы скользнули с ее щеки к мочке уха; оба горячо и учащенно дышали.
   – Сколько времени мы знакомы? – прошептал он.
   Ей пришлось сделать усилие, чтобы суметь ответить на этот простой вопрос, так как ее единственным желанием было отдаться чувству.
   – Три недели.
   Он поднял голову, обхватив ее лицо ладонями.
   – А я уже не представляю себе жизни без тебя.
   – Я знаю… Я испытываю то же самое! – Ее немного удивило, с какой легкостью она сделала это признание.
   – Ты так же уверена в своих чувствах, как я?
   Она тщетно попыталась отыскать в себе какое-нибудь сомнение.
   – Да.
   – Тогда выходи за меня замуж. Сегодня.
   Если бы она захотела, то могла бы отыскать с десяток веских причин, по которым ей не следовало бы очертя голову во второй раз выходить замуж. Но ни одна из них – ни их короткое знакомство, ни ее карьера, ни каждое в отдельности, ни все вместе – не могла перевесить то, что она любила его и, что гораздо важнее, была любима.
   – Да, – просто отозвалась она.
   – Ты уверена? – Он пристально на нее смотрел. – Насколько я знаю, женщина всегда мечтает о грандиозной, пышной свадьбе. Если хочешь подождать…
   – Нет. – Она тряхнула головой, насколько ей позволили его ладони. – Однажды на мне уже было белое шелковое платье и подвенечная фата. На этот раз антураж меня не волнует, Ченс. Твоей любви более чем достаточно.
   – Я в самом деле люблю тебя, Флейм, – твердо сказал он. – Обещай, что будешь помнить об этом.
   – Только если ты пообещаешь, что не дашь мне забыть, – поддразнила она.
   – Я серьезно, Флейм. За все эти годы я нажил себе достаточно врагов. Кто бы и что тебе обо мне ни говорил, помни – я люблю тебя. И хочу любить тебя всю оставшуюся жизнь.
   – Милый, я не позволю ни тебе, ни себе от этого отречься всю нашу оставшуюся жизнь, – уверенно и весело заявила она.
 
   Сид Баркер плотно прижимал к уху трубку телефона-автомата, даже когда отирал пот совершенно уже промокшим носовым платком со лба и с верхней губы. «Черт бы побрал эту тропическую жару, – подумал он, – хорошо бы сейчас выпить добрую кружку холодного пива».
   Телефон по-прежнему молчал, и он уже начал бранить нерадивого мексиканского оператора, но тут услышал приглушенный гудок на другом конце провода и сразу же – знакомый голос.
   – Алло, это Баркер, – сказал он, метнув быстрый взгляд на дверь в десяти футах от него. – Наконец-то мне удалось отыскать их в Мексике. Но у вас возникают осложнения. Я стою у какого-то правительственного учреждения, где они только что зарегистрировали брак. – Он предвидел растерянный, сердитый ответ и недоверие своего собеседника. – Клянусь, это правда. Я стоял так близко, что мог бы сойти за свидетеля… Как бы я этому помешал? – рявкнул он, обороняясь. – Я не знал, что происходит, а потом было уже слишком поздно. Я-то думал – он повез ее на небольшую экскурсию по деревне, чтобы показать, как живет другая половина населения, те, кто убирает комнаты в его дорогих отелях и ждет приказаний его богатых гостей. – Обида исчезла из его голоса, и он стал задумчивее. – Мне следовало бы заподозрить неладное, когда я узнал, что его частный самолет взлетел. И вернулся меньше чем через три часа. Теперь-то я понимаю, что он посылал за обручальными кольцами. Вы бы видели камень у нее на пальце! – За дверью послышалось какое-то движение, и пара сияющих государственных чиновников проводила новобрачных из комнаты. Баркер, прикрыв ладонью рот, быстро проговорил: – Все закончилось. Мне надо идти.
   Не дожидаясь ответа, он повесил трубку и, быстро покинув здание, подошел к взятой напрокат машине, которую охраняли двое бесстрашных мексиканских парней.
 
   Тяжелые гардины на окнах спальни были наполовину задернуты, не пропуская полуденное солнце. Мэксайн остановилась в дверях, удивленная неестественной тишиной в комнате. Бессознательно затаив дыхание, она прислушалась к звукам, доносившимся с богато украшенной кровати с пологом. Розовый шелк стеганой ночной блузки с кружевными вставками подчеркивал бледность морщинистого землистого лица Хэтти, изможденного страданием.
   Судьба воздавала Хэтти Морган по заслугам.
   Бесшумно двигаясь – резиновые подошвы ее простых рабочих туфель почти беззвучно ступали по твердому полу, – Мэксайн приблизилась к огромной кровати, занимавшей чуть ли не всю комнату. Хэтти спала здесь уже больше восьмидесяти лет – с тех пор, как рассталась с колыбелью, хотя расположенная по соседству просторная спальня пустовала уже без малого шестьдесят лет. Мэксайн всегда этому удивлялась.
   Она нерешительно посмотрела на больную, затем взяла с ночного столика коричневую пластиковую упаковку назначенных врачом пилюль. Она попыталась пересчитать, скольких таблеток недостает в коробочке – если вообще их оттуда вынимали.
   – Во все-то ты суешь свой нос, – нарушило тишину едкое замечание.
   Мэксайн повернулась к кровати.
   – Я думала, вы спите. – С притворным спокойствием она поставила коробочку обратно на ночной столик.
   – Тогда что ты здесь делаешь? – Глаза, обычно такие острые, сейчас были затуманены болью. – Я слышала, как звонил телефон. Кто это был?
   – Мистер Кэнон. Он все еще ждет. Но я не хотела вас тревожить, если…
   Хэтти громко выдохнула, выражая тем самым презрение и недоверие, и протянула дряблую морщинистую руку.
   – Дай мне телефон и иди вон.
   Плотно сжав губы, Мэксайн сняла телефон с ночного столика и поставила на кровать рядом с Хэтти, затем повернулась, чтобы уйти. На прощание Хэтти словно хлестнула ее кнутом:
   – Я не до такой степени напичкана таблетками, чтобы не понять, подслушиваешь ли ты на втором аппарате.
   Когда экономка отошла от кровати, Хэтти только и могла разглядеть что расплывчатый темный силуэт. Сзади на глаза что-то жутко давило и туманило зрение. Хэтти это пугало, как пугала мутная тусклость ее нового мира. В ожидании, когда Мэксайн закроет за собой дверь, она раздумывала над тем, что труднее перенести – боль или страх. Прошли бесконечные секунды, прежде чем Хэтти услышала щелчок, означающий, что внизу положили трубку. Она нащупала телефон и, стиснув пальцами трубку, поднесла ее к уху.
   – Да, Бен! Ну, что там? – Она говорила резко, пытаясь совладать с охватившими ее страхом и растерянностью.
   – Они здесь, в Талсе, – был ответ. – Он привез ее с собой.
   – Значит, это правда. – В ее голосе слышалась сокровенная надежда на то, что все окажется не так.
   – Да. Она вышла за него замуж.
   – Она обещала мне… – почувствовав, как дрогнул ее голос, Хэтти резко осеклась, понимая, что обещания Маргарет Роуз не имеют уже никакого значения. – Надо подумать, что мы можем предпринять, верно? – сказала она, стараясь не терять самообладания.
   – Верно, – ободряюще ответил Бен Кэнон.
   Через несколько минут он повесил трубку, и все стихло. Как и у нее внутри. Но она не имеет права сдаться. Не имеет права позволить Стюарту одержать верх, ведь она так долго и упорно боролась и была так близка к победе. На ощупь она отыскала старомодный колокольчик рядом с кроватью. Нетерпеливо потянув за него, она позвала:
   – Мэксайн, Мэксайн!
   Тотчас до нее донесся приглушенный звук бегущих шагов.
   Дверь резко распахнулась.
   – С вами все в порядке, мисс Хэтти? – Голос экономки был проникнут тревогой. – Мне вызвать доктора?
   – Нет, – рявкнула Хэтти. – Позови Чарли Рэйнуотера.
   – Но…
   – Сейчас же! – Когда дверь громко захлопнулась, Хэтти откинулась на подушки и удрученно пробормотала: – Как ты могла оказаться такой дурочкой, Маргарет Роуз? Я-то думала, тебе достанет ума, чтобы его раскусить. – Она закрыла глаза и прижала к ним руку, пытаясь справиться с мучительной головной болью.
   Она оставалась в такой позе минут пятнадцать, пока не услышала приближающееся к двери шарканье ботинок. Она опустила руку и подняла подбородок, воинственно выпятив его вперед.
   – Войдите, – сказала она в ответ на легкий стук в дверь, постаравшись, чтобы в голос не прокрались ни страх, ни подавленность. Гордость не позволяла ей показать Чарли, что она сломлена. Он верил в нее. Все эти долгие годы.
   Он постоял у кровати.
   – Мэксайн сказала, что вы хотите меня видеть.
   – Да. – К сожалению, его лицо расплывалось у нее перед глазами, но ей было достаточно слышать его успокаивающий протяжный выговор и ощущать смешанный запах седельной кожи и табака, всегда исходивший от его одежды. – У нас неприятности, Чарли. Она вышла за него замуж. – Услышав, как он выругался себе под нос, она слабо улыбнулась и пересказала свой последний разговор с Беном Кэноном.
   – Что я должен сделать?
   Его огрубевшие от работы пальцы легко коснулись ее руки, и Хэтти ухватилась за них.
   – Он привез ее с собой в Талсу, Чарли. Я знала, что он тщеславен. И это его слабое место.
   – Так, значит, вы не думаете, что уже слишком поздно?
   – Ни в коем случае. – Она отчаянно на это надеялась. – Но нам придется действовать не мешкая. Времени у нас немного.
   – Можете на меня рассчитывать, мисс Хэтти, – произнес он дрогнувшим голосом и крепко сжал ее руку.
   – Я знаю. – Она кивнула, чувствуя то же волнение и то же смутное раскаяние.
   – Мы справимся.
   – Конечно, справимся, – произнесла она уже более уверенно, черпая силы из его веры в нее… как и всегда.
   Она выпустила его руку и откинулась назад, слушая мягкое урчание телефонного диска, когда он набирал для нее номер Бена Кэнона.
 
   – Привет, Эллери. Это Флейм. – Она сидела, скрестив ноги, на коленях у Ченса, медленно, с чувством собственницы перебирая пальцами короткие прядки его густых черных волос.
   – Как прошел твой уик-энд? Поджарилась на солнышке? Или ты поджаривалась в постельке? – суховато спросил Эллери. – Судя по твоему голосу, ты все еще витаешь в облаках.
   Она засмеялась и посмотрела в иллюминатор самолета, за которым плыли пышные облака.
   – В общем-то, да – как в буквальном, так и в переносном смысле.
   После паузы раздалось недоуменное:
   – Где ты?
   Она прикрыла рукой трубку и взглянула на Ченса.
   – Где мы?
   – Примерно на высоте тридцати тысяч футов над Далласом. – Слабая улыбка играла в уголках его рта, в то время как он медленно поглаживал ее бедро.
   Когда Флейм передала этот ответ Эллери, он со смешком откликнулся:
   – Я искренне надеюсь, что ты в самолете.
   – В самолете, в самолете. – Она снова рассмеялась – ей было так хорошо, что хотелось смеяться чему угодно.
   – Если вы сейчас пролетаете над Техасом, это значит, что ты будешь в Сан-Франциско не раньше, чем через два с половиной часа.
   – Вот почему я и звоню тебе, Эллери. – С одной стороны, ей не терпелось поделиться с ним новостями, с другой – хотелось оттянуть этот момент. – Я не прилечу в Сан-Франциско. По крайней мере, сегодня вечером.
   – Почему? Куда же ты летишь?
   – В Талсу. – Она не могла больше сдерживаться. – Мы с Ченсом поженились.
   – Что?
   Она рассмеялась, услышав его удивление.
   – Невероятно, правда?
   Она отняла левую руку от волос Ченса и подняла ее, любуясь обручальным кольцом, соединенным с бриллиантовой маркизой в пять каратов в платиновой оправе на своем безымянном пальце.
   – Невероятно – мягко сказано, – ответил Эллери. – Флейм, ты сознаешь, что делаешь?