Дейли Джанет. Соперники

   – Одинока? – Он бросил на нее скептический взгляд. – С твоей-то армией прислуги, парикмахеров и аккомпаниаторов? Это невозможно.
   – Верно. Но они все чужие, не то что ты. Мы должны пожениться, Ченс.
   Его большие пальцы замерли посередине ступни. Затем он возобновил массаж и дошел до пятки.
   – И что же? Встречаться в аэропортах? Ты знаешь, сколько мне приходится разъезжать. Да и ты говорила, что занята в ста с лишним спектаклях в будущем году. По-моему, это будет не самый счастливый брак.
   – Но, Ченс, неужели ты не понимаешь, как много для меня это значит?! Если я выйду замуж за кого-нибудь другого, он будет возражать против моих бесконечных гастролей. Может быть, не сразу, но со временем обязательно. Ситуация, типичная для певцов – и мужчин, и женщин. А ты будешь к этому относиться иначе. Согласись, Ченс, мы прекрасно ладим.
   – На самом деле тебе незачем выходить за меня замуж, Лючанна.
   Но он понимал, что она имеет в виду. За долгие годы они притерлись друг к другу, как притираются старые друзья. Они с легкостью возобновляли и прекращали любовные отношения. Он знал, что найдет покой и утешение в ее объятиях – без каких-либо требований, обещаний или ожиданий с ее стороны.
   – Мы слишком хорошо знаем друг друга, – заключил он.
   – Разве это плохо? – Она произнесла это без тени обиды, что доказывало его правоту. – Мы с тобой сделаны из одного теста.
   – Посмотри правде в глаза, Лючанна. Действительно ли ты хочешь выйти замуж за человека, который знал тебя еще Люси Ковальски, когда ты была никем и ничем, лишь девчонкой, полной гордости и амбиций? Мы оба вышли из низов и вскарабкались на самый верх. Мы оба изменились. Я не хочу, чтобы мне напоминали об этом каждое утро. Думаю, ты тоже.
   – Я этого не вынесу. – Ее голос дрогнул от избытка чувств, она отвернулась, и он увидел ее сильный профиль. – Хотя идея была неплохая, – добавила она с легкой грустью.
   Глядя на нее и наслаждаясь непринужденностью этого дружеского общения, он вспомнил Флейм, ее манящие зеленые глаза, точеные черты лица и холодное спокойствие – признак умения владеть собой, – под которым, однако, таился кладезь глубочайших чувств. У этой женщины сильный характер, возможно, даже более сильный, чем у него. Одно это могло восприниматься как вызов, но все же не объясняло природу его влечения к ней, влечения, основанного на чем-то, что их объединяло.
   Те несколько минут, что он провел с ней, зародили в нем не только желание.
   Но зачем позвонила Хэтти? Какого черта ей надо? Он помрачнел.
   Лимузин свернул на частную дорогу к отелю, прорезав фарами белые клочья тумана. Выйдя из задумчивости, Ченс напоследок ласково сжал обтянутую шелковым чулком ножку Лючанны и положил ее на сиденье.
   – Давай-ка обувайся. Мы приехали.
   – Ну и что? – В ее голосе опять послышались нотки раздражения, однако, когда она вышла из лимузина, на ногах у нее были красные туфельки.
   Каждый из них занимал отдельный люкс в разных концах коридора на одном этаже. Когда они вышли из лифта, Лючанна задержалась и, склонившись к нему, медленно провела рукой снизу вверх по лацкану его смокинга, ее темные глаза откровенно зазывали.
   – Эта твоя деловая встреча вряд ли займет больше часа. У меня в номере охлажденная бутылка «Тэтенже».
   Ченс задержал взгляд на ее капризных полных губах. Лючанна была женщиной чувственной и привыкшей ему угождать. Пару часов назад, а может и того меньше, он, несомненно, согласился бы приятно провести время в ее постели. Но сейчас эта перспектива его совершенно не привлекала.
   – В другой раз, – предложил он.
   Она с сожалением улыбнулась, однако ее взгляд был задумчив.
   – Всегда успеем, правда?
   – Да, – согласился Ченс, зная, что при каждом расставании оба были уверены: где-нибудь, когда-нибудь они встретятся снова, случайно или намеренно.
   – До следующего раза.
   Приподнявшись на цыпочки, она поцеловала его, вложив в это нежное многозначительное прикосновение все то, что вкладывала всегда. Реакция Ченса была скорее автоматической – его голова была занята предстоящей встречей с Хэтти.
   Не успел он отвернуться от Лючанны, чтобы пройти к своему номеру, как забыл о ней, предавшись мыслям о Хэтти Морган – она подчинила себе его сознание, как когда-то подчинила его самого. Когда-то, но не сейчас. Все давно кончилось.
   Кончилось?
   Его губы изогнулись в грустной улыбке – вот опять она велела ему явиться, и он не ослушался ее приказания. Однако на этот раз – по собственной воле. Он должен был выяснить, что привело ее в Сан-Франциско. Ченс был убежден, что только смерть могла вынудить ее покинуть Морганс-Уок.
   Как видно, он ошибался.
   Он повернул ключ в замке. Из глубины комнаты доносилась мягкая музыка – убаюкивающие звуки скрипок, а в гостиной горел свет – трогательная забота ночной горничной. Войдя в номер, Ченс закрыл за собой дверь, поднес ключ к карману и замер на месте.
   В кресле с подголовником сидела Хэтти. Он оглядел ее отороченный норкой допотопный дорожный костюм и уличные туфли на низком каблуке. Голубоватая седина ее коротко остриженных волос мягкими волнами обрамляла лицо.
   На первый взгляд она могла показаться добренькой тетушкой, однако при ближайшем рассмотрении ее гордая прямая осанка, негорбившиеся плечи и обтянутая перчаткой рука, сжимавшая набалдашник трости, как королевский скипетр, говорили о другом.
   – Ты опоздал. – В ее хриплом голосе слышалось не просто неудовольствие, но и упрек.
   – Ну и что?
   У Ченса на щеке дернулся мускул – он вспомнил, как восьмилетним мальчиком содрогался от ее слов, подобных ударам кнута и всегда исполненных жуткой злобы, и от черной ненависти, горевшей в ее глазах. Он взглянул на второе кресло, повернутое к Хэтти, и отошел от него к небольшому бару.
   – Мне, безусловно, придется выговорить портье за то, что он впустил в мой номер постороннюю женщину. – Он плеснул в стакан бренди. – Как тебе удалось сюда проникнуть, Хэтти? Неужели он поверил в то, что ты моя милая старая тетушка? – Ченс цинично ухмыльнулся, взяв стакан и обхватив рукой его округлое дно.
   – Все гораздо проще, – бросила она. – Я просто-напросто подкупила горничную. Я никогда не прибегаю ко лжи, чтобы добиться своего. Я не из породы Стюартов.
   Он улыбнулся этой колкости, которая на самом деле его не рассмешила – стоя в центре, он испытывал лишь холодный гнев.
   Он с удовлетворением заметил, что ее губы сжались в еще более тонкую ниточку.
   – Ты торжествуешь, не так ли? Поскольку думаешь, что у меня нет другого выбора, кроме как оставитъ тебе в наследство Морганс-Уок.
   – А тебе ведь не дает покоя мысль, что Морганс-Уок достанется Стюарту. Однако ты связана условиями наследования поместья. После твоей смерти оно должно перейти к кровному родственнику. Если такого нет, оно становится собственностью штата Оклахома. Но этому не бывать, верно? – Ченс помолчал и отхлебнул бренди, почувствовав, как оно окутывает язык теплом. – Жаль, что у тебя нет детей, Хэтти. Тогда бы тебе не пришлось завещать поместье племяннику, которого ты презираешь.
   Оба знали, что она не могла иметь детей в результате тяжелой травмы, полученной в юности во время прогулки верхом. У него сохранилось туманное воспоминание о ссоре между Хэтти и его отцом.
   Отец, в числе прочих оскорблений, издевательски заметил, что она только наполовину женщина: потому ее и снедают зависть и злоба, что ей никогда не произвести на свет собственное дитя. Лишь много позже Ченс понял смысл этих слов. Тогда же он понял, что ненависть Хэтти имеет гораздо более глубокие корни.
   – Морганс-Уок ничего для тебя не значит, – мягко поправил он. – У меня сохранилось множество воспоминаний о доме, где я прожил одиннадцать лет… о доме, где умерла моя мать. Ее тело еще не успело остыть, когда ты вышвырнула нас вон.
   – Я вышвырнула вон злого волка с детенышем. Если бы не сестра, я бы сделала это гораздо раньше. – На ее лице не отразилось ни малейших угрызений совести.
   – Ты никогда не скрывала этого ни от кого из нас. Даже матери не дала умереть спокойно, – вспомнил Ченс, и к нему вернулась вся горечь детства.
   – Твой изысканный наряд, утонченная внешность и фальшивая улыбка могут обмануть кого угодно, но только не меня. Пусть другие изумляются твоей способности отыскивать у людей слабые места и использовать их, но я прекрасно знаю, что волчья хитрость и злоба – твои врожденные качества. Неужели ты думаешь, что я не догадывалась о твоих намерениях в отношении Морганс-Уока? Каждый из Стюартов разрушает дотла все то, на что накладывает лапу.
   Медленно вращая в руке бокал, Ченс рассеянно смотрел на переливающуюся в нем янтарно-коричневую жидкость.
   – Кое-что заслуживает уничтожения, Хэтти, – сказал он, не соглашаясь и не отрицая ее слов. – Например, безрассудная, неутолимая ненависть. – Он одним глотком осушил стакан.
   Ее пальцы сильнее сжали трость.
   – Морганс-Уок никогда не будет твоим, – заявила она охрипшим от гнева голосом.
   Изумившись, Ченс скептически поднял брови.
   – Ты можешь помешать мне вступить во владение ранчо, разве что убив меня. Нравится тебе это или нет, Хэтти, но я твой единственный кровный родственник, единственный наследник.
   – В самом деле? – Никогда прежде он не видел на ее лице такого умиротворенно-самодовольного выражения. – На твоем месте я бы не была так уверена.
   Ченс ощутил внезапную тревогу, желая скрыть ее, улыбнулся.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Лишь то, что, возможно, ты не являешься единственным из моих живых родственников.
   – И ты думаешь, я в это поверю? – усмехнулся он.
   – Как выяснилось, тебе придется поверить, – произнесла она с холодной уверенностью.
   Он смерил ее долгим пристальным взглядом.
   – Ты здорово придумала, Хэтти. Но, если бы другой родственник действительно существовал, ты бы не преминула сообщить мне об этом давным-давно.
   – А что, если я сама только что узнала об этом человеке?
   Он сомневался в правдивости ее слов, однако его настораживал блеск ее глаз. Он собрался было поинтересоваться, как она отыскала этого так называемого родственника, но, вспомнив, что сегодня утром она встречалась со старым пронырой, адвокатом Беном Кэноном, решил воздержаться. Вместо этого он спросил:
   – Именно эта причина – точнее сказать, особа – и заставила тебя приехать в Сан-Франциско?
   – Я решила, что ты должен первым услышать эту новость… а кроме того, мне хотелось видеть, как перекосится твоя физиономия от этого сообщения. Видишь ли, – она сделала еще одну выразительную паузу, поднялась с кресла и тяжело оперлась о трость, – мне известно твое стремление заполучить Морганс-Уок. Алчность любого из Стюартов нельзя недооценивать. Как нельзя недооценивать и решимость любого из Морганов тебя остановить – ты должен был это предвидеть.
   – Я это запомню.
   Она направилась к выходу, и Ченс, опередив ее, открыл перед ней дверь. Ритмичное постукивание трости об пол прекратилось, когда Хэтти остановилась у порога, ее глаза светились истинным удовлетворением.
   – Это был единственный раз, когда встреча с тобой доставила мне удовольствие, Стюарт.
   – Ну так наслаждайся этим чувством до поры, Хэтти, – отозвался он с холодной улыбкой.
   – Что я и делаю.
   Вновь раздался стук трости. В три шага она вышла вон. Долю секунды он смотрел ей вслед – на ее твердую негнущуюся спину, затем закрыл дверь. После короткого колебания Ченс приблизился к телефону и набрал прямой номер Сэма.
   Как и в предыдущий раз, трубку сняли после первого же гудка.
   – Алло!
   – Это Ченс. – Назвавшись, он метнул взгляд на дверь. – Похоже, у нас может возникнуть проблема, Сэм.
   – Хэтти, – мгновенно догадался тот.
   – Верно. Она утверждает, что существует другой родственник, к которому может отойти Морганс-Уок.
   – Что?! О Господи, Ченс, разве можно этому верить?
   – Не знаю, но собираюсь выяснить.
   – Не исключено, что она просто блефует.
   – Я не могу рисковать, Сэм. Ставки слишком велики, – мрачно бросил он. – Свяжись с Мэттом Сойером. Скажи ему, пусть все бросит и немедленно займется этим. Если у Морганс-Уока есть второй законный наследник, то, вероятно, его откопал Кэнон. Пусть Мэтт начинает копать отсюда.
   – Хорошо.
   – Молли там? – осведомился Ченс после короткой паузы.
   – Вот, сидит напротив меня, – было слышно, что Сэм улыбается.
   Ченс тоже не мог удержаться от улыбки, когда в его воображении всплыл образ миловидной женщины, которая только сейчас, в пятьдесят пять лет, стала замечать седые прядки в своих каштановых волосах.
   Бездетная вдова, Молли Мэлон поступила к нему на работу около пятнадцати лет назад – подменяла секретаршу по пятницам и убирала кабинеты. И как-то незаметно в течение первых же нескольких месяцев в исполнение своих обязанностей она стала вносить материнскую заботу. Сейчас она контролировала весь его персонал – по словам некоторых, железной рукой – в то время как ему прощала любые прихоти. Стрелки часов ничего для нее не значили. Она работала в любое время. «Столько, сколько нужно», – было ее любимым выражением. Она жила жизнью «Стюарт корпорейшн» не из преданности делу, а из преданности лично ему. Ченс это знал. Равно как и то, что ни одна мать не любит своего сына так самоотверженно, как Молли любит его – до такой степени, что его враги становились ее врагами, и самым страшным, смертельно ненавидимым была Хэтти.
   Он взглянул на свои золотые часы «ролекс».
   – В Талсе уже за полночь. Полагаю, она задержалась, чтобы узнать, что хочет Хэтти.
   – Именно.
   – Раз уж она там, пусть садится за телефон и обзванивает все отели Сан-Франциско до тех пор, пока не выяснит, в каком из них остановилась Хэтти. Эту информацию надо будет срочно передать Мэтту. Пусть он свяжется с детективным агентством, с которым сотрудничает здесь, на Западном побережье. Я хочу знать о каждом ее шаге, встрече или разговоре с момента приезда и до момента отъезда.
   – Другими словами, вряд ли Хэтти проделала такой путь только для того, чтобы повидаться с тобой, – сообразил Сэм. – По-твоему, этот новоявленный родственник живет в тех краях?
   – Мы не должны сбрасывать со счетов такую возможность. – И затем без всякого перехода: – Я вылетаю в Тахо рано утром. Скорее всего целый день буду занят с архитектором и инженером – надо обсудить все вопросы, связанные с дизайном главного отеля и казино. Надеюсь, нам не придется вносить изменения, от которых пострадают жилые дома и коттеджи для лыжников. В случае чего ты знаешь, как меня найти. Вообще я собираюсь вернуться в Талсу в воскресенье поздно вечером. Передай Мэтту, что я жду его у себя в понедельник в девять часов утра с полным отчетом.
   – Договорились.
   После прощальной фразы Сэма «береги себя» Ченс повесил трубку. С минуту он стоял возле телефона, лениво разглядывая пустой стакан из-под бренди. Затем направится в другой конец комнаты, на ходу ослабляя галстук и расстегивая верхнюю пуговицу на воротничке. Подойдя к бару, вновь плеснул себе глоток бренди из графина все в тот же стакан. Обхватив стакан за дно, он поднял его, но не поднес ко рту.
   Стоя на месте, он повернулся одним торсом к креслу с подголовником, где сидела Хэтти, и тихо произнес:
   – Ведь не могла же ты на самом деле рассчитывать, что у тебя это легко получится, а, Хэтти? Неужели ты забыла обещание, данное тебе одиннадцатилетним мальчиком? Может быть, ты меня больше и не увидишь, но Морганс-Уок увидит обязательно.

4

   Шелковый восточный халат мягко зашуршал, когда Флейм направилась в черную с белым гостиную своей обставленной в викторианском стиле квартиры, рассеянно держа обеими руками первую утреннюю чашку кофе. Спросонок она с интересом рассматривала расставленную как бы в случайном беспорядке мебель вокруг полосатого, как зебра, шерстяного коврика – эффектный, белый на белом узор обивки мягкого дивана повторялся на подушках броских, выпиленных из рога и покрытых черным лаком стульев с тяжелыми латунными украшениями.
   Она знала, что интерьер комнаты в какой-то мере является отражением ее характера: легкость и открытость белого резко контрастировали с броской тяжестью и чувственностью черного. Флейм знала также, что его элегантный современный интерьер не сочетался с кондитерской вычурностью внешнего облика дома. Выстроенный на рубеже веков особняк, подобно множеству других особняков на Русском Холме, названном в честь кладбища русских моряков, появившегося на его вершине на заре истории города, вероятно, был свадебным подарком какого-нибудь любящего отца своей дочери. Двенадцать лет назад многочисленные комнаты особняка были поделены на просторные частные квартиры.
   Оглядываясь вокруг, Флейм подумала, что это пристанище – единственный положительный результат ее катастрофического замужества. Теперь квартира принадлежала ей. Хотя некоторое время тому назад она охотно бы рассталась с ней, как и со всем остальным, лишь бы получить развод. К счастью, этого не потребовалось.
   Внезапно в утреннюю тишину врезалось жужжание дверного звонка. Нахмурившись, Флейм взглянула на черные часы, стоявшие на белом мраморном камине. Еще не было девяти.
   По субботам никто не появлялся у нее так рано.
   Ее друзья знали, как она дорожит утренним покоем по выходным – просыпается когда ей вздумается, одевается когда заблагорассудится и выходит из дому, если захочется. Ее будни были расписаны между встречами, совещаниями и деловыми завтраками, в то время как уик-энды – если не было срочной рекламной кампании или вызова работу – она проводила как ей заблагорассудится: ходила по магазинам или уплывала на яхте к друзьям, иногда выбиралась посмотреть интересную выставку, а то и просто слонялась по квартире или просматривала книжные новинки.
   Вечером – другое дело: обычно это был либо ужин в узком кругу друзей, либо светский или благотворительный прием, а порой концерты или спектакли.
   Снова раздался звонок, на этот раз более настойчивый и требовательный, Флейм поставила чашку на стеклянную столешницу лакированного черного с бронзой столика и легко выбежала из гостиной в прихожую, почти бесшумно касаясь босыми ступнями паркетного пола медового цвета. Она по привычке посмотрела в дверной глазок.
   За дверью стояла пожилая дама, мягкое облачко ее седых волос было скрыто под шляпкой оливкового цвета. Даже несмотря на небольшие оптические искажения, Флейм была уверена, что видит эту женщину впервые.
   Та в третий раз потянулась к звонку. Флейм откинула со лба спутанные волосы и вместо расчески провела по ним пальцами, затем начала отпирать замки и цепочки. Во время третьего звонка Флейм распахнула тяжелую дубовую дверь.
   – Что вам угодно? – Она выжидательно посмотрела на пожилую незнакомку, не сомневаясь, что та ошиблась адресом.
   Однако непрошеная гостья внимательно изучала своими темно-карими глазами каждую деталь внешности Флейм – ее взгляд скользнул вверх по лиловому с розовым халату и задержался на волосах.
   – Вы кого-то ищете? – спросила Флейм, когда молчание слишком затянулось.
   На секунду она усомнилась, слышит ли ее женщина – уж не глухая ли она. Но в этот момент незнакомая посетительница словно очнулась.
   – Простите, что я на вас так откровенно глазею, – проговорила она с приятной хрипотцой в голосе. – Но ваши волосы… точно такой же земляничный отлив был у Келла Моргана. Его портрет висит над камином у меня в библиотеке.
   – Кто вы? – звенящим голосом спросила Флейм. Теперь, когда она узнала эти глаза, она была несколько взвинчена. Точно такие же – темно-карие, всегда полные жизни – были у ее отца. Но это невозможно. У нее не осталось никого из родственников – ни теток, ни дядек, ни двоюродных братьев или сестер.
   – Меня зовут Хэрриет Фэй Морган, – провозгласила дама, приветливо улыбнувшись, при этом прорезались крошечные трещинки, которыми была испещрена ее почти пергаментная кожа. – А вы, несомненно, Маргарет Роуз Морган.
   – Беннет, – механически поправила Флейм.
   – Вы замужем? – Седые брови вопросительно изогнулись.
   – Разведена.
   – Да-да, вспомнила. Бен мне говорил. – При этом мимолетном воспоминании ее лицо омрачилось.
   Отметив для себя, насколько легко ее лицо выдает любую ее эмоцию, Флейм подумала: при всей живости этой женщины ей лет восемьдесят, а то и больше, и она слишком стара, чтобы держать ее за дверью, тем более что Флейм не терпелось задать ей множество вопросов.
   – Проходите, миссис Морган. – Флейм пошире распахнула дверь и посторонилась, пропуская гостью.
   – Спасибо.
   С неспешным достоинством женщина вошла в прихожую, прямо держа плечи, фасон ее отороченного мехом костюма вышел из моды лет двадцать назад. Трость служила ей скорее дополнением к туалету, чем опорой. Степенно повернувшись к Флейм, она произнесла:
   – Пожалуйста, называйте меня просто Хэтти. Я никогда не была замужем, однако обращение «мисс» в моем возрасте звучит довольно нелепо.
   – Конечно. – Флейм проводила ее в гостиную. – Я заварила свежий кофе. Хотите чашечку?
   – Если не возражаете, я предпочла бы горячий чай.
   – Вовсе не возражаю. Пожалуйста, располагайтесь. Я мигом.
   Флейм появилась минут через пять с подносом, на котором стояли чайник, сливки, сахар, блюдечко с лимоном, чайная чашка с блюдцем, а также чашечка кофе для нее самой. Хэтти Морган величественно восседала на одном из роговых стульев. Сдержав улыбку, Флейм отметила, что Хэтти держится с почти королевской надменностью.
   – Лимон, сливки или сахар?
   – Сахар, пожалуйста, – ответила Хетти, взяв из рук Флейм чашку с блюдцем тонкого севрского фарфора и обведя глазами комнату. – У вас очень мило, – заметила она, вновь обратив взгляд на Флейм и сняв с блюдца изящную чашку. – Разумеется, это не имеет ничего общего с Морганс-Уоком.
   – Морганс-Уок – это ваш дом?
   – Да, наш фамильный дом. Он простоял без малого сто лет и, Бог даст, простоит еще столько же.
   – Где он находится?
   – Штат Оклахома, примерно в двадцати минутах езды от Талсы.
   Тут Хэтти замолчала, давая Флейм понять, что ждет от нее вопросов.
   – Некоторое время тому назад вы упомянули человека по имени Бен. Кто он? И кто такой Келл Морган? – Флейм взяла кофе и села на уголок дивана поближе к Хэтти.
   – Бен Кэнон наш семейный адвокат, вот уже много лет.
   Его-то стараниями я вас и отыскала. А Келл Морган, – ее темные глаза вновь остановились на мерцающих золотом волосах Флейм, – был моим дедом. Его брата звали Кристофер Морган.
   Последняя фраза была произнесена весьма многозначительно, однако ничего не говорила Флейм.
   – Мне следует знать это имя?
   – Он был вашим прадедом. – Она потягивала чай, поглядывая на Флейм поверх золотой каемки на чашке. – Вы, верно, незнакомы с историей семьи своего отца?
   – Не слишком, – призналась Флейм, задумчиво нахмурившись. – Из всех рассказов отца о деде я помню лишь то, что он приехал в Сан-Франциско в конце прошлого века и без памяти влюбился в Хелен Флеминг, происходившую из семьи одного из отцов-основателей города. Через три месяца они поженились. А больше… – Флейм пожала плечами, тем самым признавая свою неосведомленность, и откинулась на пышную белую диванную подушку, подобрав под себя ногу. Несмотря на непринужденность позы, ей было не по себе. – Кое-кто из моих друзей очень увлечен поиском своих семейных корней, пытается проследить фамильную историю. Будто бы это помогает познать собственное «я». Я с этим никогда не соглашусь. По-моему, каждый человек – самостоятельная уникальная личность. Кем были мои предки и чем они занимались, не имеет никакого отношения к моему «я».
   Однако, невзирая на это весьма пылкое отречение от прошлого, она знала, что зачастую опровергала его свой жизнью. Ее происхождение обеспечивало ей определенный престиж. И заслужила его не она, а ее предки. И хотя в глубине души она на это обстоятельство досадовала, тем не менее в полной мере им пользовалась – открывала любые двери, заводила нужные знакомства, продвигалась в карьере. Она уставилась на стынущий кофе, чувствуя, что молчание затягивается – в этот момент она не слишком-то гордилась своими достижениями.
   – Простите, если я вас обидела, Хэтти. Вы, вероятно, разделяете их интерес к прошлому своей семьи, иначе не пришли бы сюда.
   – Интерес, может быть, но не мотивы. Полагаю, что и подходы у нас разные. Как вы поняли, я стремилась отыскать живого потомка Кристофера. – Однако она не стала развивать эту мысль. – Поверьте, это было нелегко. Вскоре после того, как много лет тому назад Кристофер Морган покинул Морганс-Уок и уехал на Запад, семья потеряла с ним связь. Мы не можем быть до конца уверены даже в том, что он сохранил фамилию Морган.
   Флейм нахмурилась.
   – А почему, собственно?
   – Кто знает? – Эти острые глаза неотрывно следили за лицом Флейм, завораживая ее светившимся в них огнем. – Среди уезжающих на Запад было много таких, кто менял фамилию и начинал жизнь заново. Зачастую таким образом люди стремились скрыть свое преступное прошлое, а иногда это служило лишь символом обновления.