— Это рабство! Самое обыкновенное рабство.
— А слово «рабство» опять же применимо только к человеку. Трансген — это имущество, самое обыкновенное имущество. Вроде базово-линейных молочных коров или овец.
— Существо, у которого до сорока процентов человеческих генов, — имущество?!
— Полноправа, законы придумываю не я. Я только слежу за их исполнением.
Она фыркнула:
— Вы говорили о жестоком обращении и унижении. Хотите, я покажу вам кое-какие видеоматериалы? Пусть у вас броня вместо кожи, пусть у вас свинцовая чушка вместо сердца — все равно, клянусь, вы будете дрожать от ужаса и возмущения!
Я на своем веку чего только не навидался.
— Это вряд ли.
— Такое положение дел — позор для всех нас! Скажите, вам когда-нибудь бывает стыдно?
— Только не при исполнении служебных обязанностей.
Грэм-Боллард надулась — должно быть, поняла, что меня не прошибешь.
— А сегодня ваша обязанность — найти и покарать благородное существо, в моральном, этическом и интеллектуальном отношениях не уступающее нам…
— Полноправа, — перебил я, теряя терпение, — видели бы вы результаты терактов, организованных этим «благородным существом». Вот я — видел.
— А кто его довел? Мы! Человечество! Я устало поднялся с кресла.
— Чокнутый Кошак — это всего-навсего бешеная помесь. Будете с ним ужинать — запаситесь ложкой подлиннее, мой вам совет.
— Бешеных помесей не бывает, зато бывают бешеные владельцы.
— Я вас предупредил.
На улице я некоторое время молчал, потихоньку анализируя услышанное от Грэм-Боллард.
Через несколько кварталов Сынок подал голос:
— Мы теперь будем следить за полноправой Грэм-Боллард? Вы незаметно осыпали ее пылекамерами?
— С чего ты взял?
— Но ведь вы ожидаете, что она будет ужинать с Чокнутым Кошаком.
Я снова вздохнул:
— Образное сравнение.
— Спасибо.
В тот же вечер я повстречал Ксули в «Кокейне Хопкрофта».
Разумеется, в действительности я находился в ее квартире, в Бостоне, а она где-то в Арктике, имея дело с айсбергами, ледниками и другими неразумными, а потому легко предсказуемыми созданиями природы. Мы договорились, что во время ее командировок будем встречаться на разных виртуальных сайтах минимум четырежды в неделю. Решили заглянуть и в «Кокейн Хопкроф-та», где карамелевые горы и лимонадные реки, леденцовые деревья и сахарно-ватные облака. Вряд ли это был удачный выбор, и дело не только в примитивности конструкта — здесь я с некоторых пор все чаще задумываюсь о том, во что мы, люди, превратили базово-линейную Землю.
Мы явились в своем натуральном обличье — слишком мало бывали вместе в последнее время, каждый соскучился по настоящему лицу и телу другого. Охранный фильтр позаботился о том, чтобы посторонние нам не докучали, хотя в этом же конструкте, вероятно, обретались еще тысячи посетителей.
Сидя рядом со мной на мягком, как диван, конфетном камне, Ксули Бет заканчивала рассказ о том, как провела этот день:
— Так что, если сработает последняя коррекция, и если симуляционный проект — не одна сплошная ошибка, то ежегодно средний уровень мирового океана будет понижаться на дюйм! Представляешь, через десять лет мы сможем заново заселить Бангладеш!
— Да, это здорово…
Ксули Бет откинула со лба пастельно-зеленые волосы с металлосердечниками, обнажив две одинаковые барометрические шишки. Они прекрасно шли к сегодняшней окраске кожи — в угловатых пятнах. Стиль «милый неуклюжий жирафенок», вспомнил я.
— Я говорю, говорю, а ты все мимо ушей пропускаешь…
— Прости, Ксули-дорогуля, я и правда рассеян. Не дает мне покоя дело Кошака, зуд от него покрепче, чем от криптолишая. Это тебе не рядовой криминальный элемент, какой-нибудь хул или извр. На сей раз я имею дело с террористом, встроившимся в социоэтическую матрицу. Обычно сыщик, изучивший почерк преступника, имеет неплохое представление о том, чего он хочет и как собирается достичь желаемого. Но Кошак непредсказуем! Предсказуема лишь его цель — любыми способами нанести человечеству максимальный ущерб. Он может нанести удар в любое время и в любом месте!
— То есть ты не уверен, что это дело удастся раскрыть?
— Ну, почему же…
Лицо Ксули Бет сделалось сосредоточенным, она коснулась пальцами метеорологических рожек, как будто и правда о чем-то не на шутку задумалась. Через минуту сказала:
— Но как рассчитывает Кошак добиться своей цели? В одиночку, пусть даже с пистолетом или бомбой, это всего лишь бандит, каких много. Чтобы нанести серьезный вред цивилизации, ему нужны сообщники. В Чикаго он привлек на свою сторону Тараканов. Значит, и здесь для масштабного теракта ему понадобятся многочисленные исполнители. Он ведь сам не крим и не лепила, насколько мне известно.
— И насколько известно мне…
— Так что если ты просто начнешь перетряхивать все «малины» подряд, то рано или поздно тебе попадется ниточка, ведущая к Кошаку.
Я который уже раз за сегодняшний день тяжело вздохнул. Впрочем, не так уж и тяжело — у меня появилась надежда,
— Ты, конечно, права. Надо было мне самому взглянуть на ситуацию под этим углом. Дело не безнадежное. Должно быть, я просто испугался его масштабности. Да к тому же допрашивал сегодня одну особу, так она заставила меня задуматься: почему я делаю то, что я делаю. Ксули Бет встала:
— Я понимаю. Бедняжка, ты плохо соображал, потому что рядом не было твоей маленькой погодной девушки. А сейчас она с тобой, и все в порядке…
Ксули Бет исчезла, вышла из конструкта, даже не воспользовавшись всплывающим меню. Через несколько секунд вернулась — мне не пришлось даже пальцем шевельнуть или чем-нибудь другим.
— Милый, я жду тебя в Мешке.
Я разорвал нейроконтакт с телекосмом и мгновенно возвратился в Бостон. Снял со стеллажа техобслуживания свой Мешок, пощекотав, заставил раскрыться и залез внутрь.
В виртуальности можно испытать хороший нейро-индуцированный оргазм, но почему-то он в подметки не годится полноценному контакту двух тел, обеспечиваемому Мешками. Может, у него полоса пропускания уже, может, дело в шелдрейковских полях. Мы с Ксули Бет снова перенеслись в «Кокейн Хопкрофта» и, оба нагие, вошли в плотнейший клинч. Два Мешка — один у меня дома, другой в Арктике — бились, как припадочные.
Если бы в Отделе полипептидной классификации и контроля кто-нибудь прознал о побочном — сексуальном — эффекте соматического апгрейда, которому я подвергся по настоянию начальства, то у меня бы вычли из жалованья его стоимость.
Итак, полицейские ждали неприятностей. И дождались, но не от преступного мира, а от организованных отшельников, добровольных изгнанников, не желавших находиться рядом с вырождающимся, идущим против законов природы большинством.
С Инкубаторами я уже сталкивался — в ходе предыдущего расследования, еще в паре с К-Мартом. Откуда ни возьмись появилась плесень, поражавшая только созданные фирмой «Гибритех» насосные деревья третьего поколения, и мы заподозрили, что Инкубаторы приложили к этому руку. Правда, до сих пор они не проявляли террористических наклонностей, но, как и другие презираемые меньшинства, входили в группу риска — а ну как однажды не выдержат и свернут на кривую дорожку.
Поскольку метроплекс сильно зависел от насосных деревьев (полые корни обеспечивали его водой), админисфера принялась давить на нас с огромной силой, требуя скорейшего раскрытия преступления, и мы с К-Мартом крепко взялись за Инкубаторов. Самое досадное, что эти паршивцы оказались неповинны, источником болезни была заурядная ржавчина — мутировав, она приобрела способность питаться растительностью с аналогами системы кровоснабжения.
Через несколько дней после того, как Ксули Бет вернула мне надежду, анонимный демон подкинул на мой экран наводку: недавно Инкубаторы проделали какую-то важную работу для какого-то таинственного заказчика. Что ж, придется снова навестить знакомых, и вряд ли они меня встретят с распростертыми объятиями.
Ну, да не привыкать.
Сынок на этот раз надел ходовую от «Бостон сайентифик» — небольшой бак с множеством щупальцев и форсунок. Я имел кое-какое представление о боевой мощи этой штуковины, но все-таки подмывало расхохотаться. Впрочем, возможно, и не облик спутника был тому причиной. Реальная перспектива выйти на след Чокнутого Кошака повысила мое настроение не хуже, чем доза эйфорогена «Поцелуй небо».
— Идем, Железный Дровосек, нанесем визит париям. Сынок заковылял вслед за мной:
— Как скажете, Доктор Что.
— Не Что, а Кто.
— Преимущество схемы четвертого уровня Тьюринга заключается в том, что интегрированное в нее устройство размытой логики выполняет и функцию творческой обработки данных.
Инкубаторов мы нашли в бесхозном древнем нефтехранилище на берегу. Чье это имущество, пока неизвестно — после краха нефтяной промышленности наступил юридический хаос, и вот уже десятилетия законники пытаются разобраться в этом бардаке. Рано или поздно появятся новые владельцы, найдут применение участку, а нелегальных поселенцев вышвырнут. Но пока это царство Инкубаторов.
Возле самодельной лепестковой двери, обращенной к бухте, мы с Сынком задержались.
— Стой здесь, прикрывай меня, — приказал я кибу.
— Инструкция с логическим противоречием. Но на этот раз мне понятен смысл.
Я устало покачал головой.
Резервуар был изнутри выдраен пеномочалкой из трансклетчатки, от нее остался запашок. А кроме чистящего средства, пахло плесенью, гнилью, грязными бинтами и гнилыми зубами.
Был и еще один «аромат» — идентифицировать его не смогли даже мои усиленные чувства. В тусклом сиянии органобиолюминисцентных шаров, понатыканных тут и там, от пола до изогнутого потолка громоздились сорнокоралловые постройки. С этих органофрактальных лесов свисали Инкубаторы, кто в коконе, кто просто на веревке, здорово смахивая на личинок базово-линейного шелкопряда.
Я усилил зрение, но того, кто был мне нужен, не углядел. Поэтому закричал:
— Протеиновая Полиция! Оспа здесь?
Ответа не последовало, но я заметил шевеление среди кальцитовых лесов. Кто-то спускался.
Большинство Инкубаторов было парализовано своими вечными несмертельными болезнями. Потому-то я и звал Оспу, проявлявшего в последнее время относительную активность. Несмотря на свое страшноватое прозвище, он, как и все его приятели, не был заразен. Пропатогенная идеология догматична, но не выходит за те рамки, когда можно ожидать карательных мер со стороны общества.
Тот, кто спускался на мой зов, добрался наконец до пола и двинулся ко мне, хромая на обе ноги. Среди лохмотьев я разглядел обезображенное прыщами и рытвинами лицо Оспы.
— Чего тебе? — осведомился патогенист. — Оставил бы ты наконец нас в покое! Кому мы мешаем, культивируя затурканные вами короткие белковые цепочки? Разве мало того, что вы, длинноцепочечные империалисты, стерли с лица земли столько невинных форм микроскопической жизни? Неужто решили сорвать и нашу скромнейшую спасательную миссию?
— Слушай, Оспа, мне наплевать, во что вы с Проказой, Сифилисом, Корью, Свинкой, Полиомиелитом и всеми остальными доходягами превращаете свою жизнь. Но когда вы поставляете контаминанты знаменитому террористу, я вынужден становиться у вас на пути.
— Да ничего мы никому не поставляем, — заныл Оспа.
— В самом деле? А у меня совершенно противоположные сведения.
— Да и плевать, — пробормотал Оспа и нагло повернулся ко мне спиной. — Все равно ничего не докажешь.
Я поймал коротышку за лохмотья, оторвал его от пола и приблизил уродливую рожицу к своему лицу:
— Скажи-ка, приятель, как тебе идея вылечиться? Оспа побледнел от страха:
— Не посмеешь!
— Еще как посмею.
— Убийца! — забрыкался он. — Ладно, прекрати! Отпусти меня, я все скажу!
Я выполнил просьбу, но остался начеку.
— Нам совсем без бабок не прожить, приходится иногда брать заказы, — снова заныл Оспа. — А связываться с нами желающих мало. Да к тому же в этот раз задачка была аккурат на наш вкус.
— А ну-ка, поподробнее.
— Заказчика я ни разу не видел, так что не буду гадать, тот ли это, кто тебе нужен. Мы контачили только с кибами, это они организовали сделку. Короче, этому штепселю понадобился новый прион, который, попадая в ротовую полость с водой или пищей, добирается до таламуса и расстраивает функцию Ллинаса.
Я ушам своим не поверил. Функция Ллинаса — полученная эволюционным путем способность таламуса, этих первичных часов мозга, соединять весь сенсорный ввод и все корковые реакции в логически последовательный посекундный гештальт вселенной. Даже самый отвязный крим не на шутку задумается: стоит ли копаться в такой важной функции мозга.
— Так ты говоришь, что создал прион, способный разлаживать внутренние часики человека?
— Что-то в этом роде. Но все формы жизни равны, и прионы будут благополучно существовать, не убивая своих носителей.
Должно быть, Сынок считывал показатели моей жизнедеятельности и идентифицировал гнев — он механическим спрутом устремился вперед:
— Полноправ, какие будут распроряжения?
— Упакуй их.
Заработали форсунки Сынка, и через тридцать секунд все Инкубаторы были опутаны нитями, Я вызвал транспорт и поделился новостями с Пристли.
И на этом легкая часть расследования закончилась.
Весь личный состав ДВР, а также сотни прибывших на помощь сотрудников десятков других биорегиональных и континентальных агентств, были брошены на поиски Чокнутого Кошака. Среди них оказался и я в роли рядового топтуна — уже на следующий день после того, как Пристли выдавила из себя благодарность в мой адрес и дала выход буре негодования в адрес тех, кто не додумался раньше опросить Инкубаторов.
В ту же ночь, когда мне удалось добиться от Оспы откровенности, я снова встретился в «Кокейне» с Ксули Бет. И было такое чувство, будто это мой последний визит в заведение. Никогда еще страна молочных рек и кисельных берегов не казалась мне такой фальшивой. В минуту нашего постсексуального отдыха она сказала:
— Береги себя.
— Обязательно. Да ты не волнуйся, меня опекает Сынок.
Она рассмеялась:
— Тьюринг в гробу перевернется! — и, посерьезнев, спросила: — Ты и после апгрейдов носишь карманкомп?
— Конечно. Всегда полезно иметь резервную связь с метамедиумом.
Ксули Бет потрогала рожки на лбу:
— Что ж, это хорошо.
Мои коллеги с пристрастием допросили Инкубаторов, но так и не сумели выяснить, где может прятаться Чокнутый Кошак. Мы с Сынком проверили дюжину вероятных зацепок — с тем же успехом. Но какая-то смутная мысль постоянно щекотала кровеносные сосуды затылочных долей мозга.
В Отделе я истратил драгоценный перерыв на разглядывание торнадо-мандалы.
Вот тут-то и всплыл в памяти тот странный запашок.
Я его наконец узнал.
В бывшем нефтехранилище пахло Плетенками!
— Сынок, мы выходим! — воскликнул я.
Я никому не сказал, куда направляюсь. Иначе бы все ринулись на охоту за диким прионом.
Наверное, Доктор Варелла объяснит мне потом, что я подсознательно хотел сразиться один на один с существом, столь изрядно потрепавшим мне нервы.
ДВР содержал в бухте лодочную станцию. Я заказал маленький катамаран-водоплан и вскоре на приличной скорости вышел в открытое море.
— Мы в самом начале расследования проверяли Плетенки, — запротестовал Сынок, который сегодня щеголял шасси от «Хьюс», напоминавшем многоногую галлюциногению из Берджес-Шейл.
— Помню. Но с тех пор Чокнутый Кошак где угодно мог укрыться, в том числе и у Плетенок.
— Не спорю. Но все же я бы предпочел сначала убедиться, что вы правильно идентифицировали запах.
— Некогда! Как ты этого не понимаешь? А может, нарочно тянешь время? Хочешь посмотреть, что натворят науськанные на человечество прионы?
— Если это произойдет, Бостоном будут управлять кибы.
Я вытаращился на робота. Но эта ходовая не умела принимать понятные для людей выражения лица.
— Шутка. Из тех, которыми обмениваются напарники.
— Ах шутка? Ха-ха-ха!
Понадобился час, чтобы добраться до места, — нам пришлось обогнуть Джорджес-банк. И я учуял Плетенки раньше, чем увидел.
Несколько тысяч квадратных километров моря было покрыто грандиозным скоплением цианобактерии и диатомей — этакий мягкий эктоплазмовый ковер. Плавучий бифштекс, источник разноцелевой биомассы, уютная экониша для базово-линейных и искусственно выведенных полезных организмов.
Плетенки выращивались для человечества специальными слабоумными кибами. Одного из которых (а может, и не одного) подчинил себе Кошак.
На ближнем к суше краю Плетенки была заякорена маленькая платформа, служившая редким посетителям-людям: электростанция ОТЕС, маяк, спасательный плот. Мы причалили.
Я не тихарился — Чокнотому Кошаку спрятаться тут было негде.
— Лодку сторожи, — приказал я Сынку.
— Приступаю к исполнению команды.
Я перебрался на борт слегка покачивающегося форпоста цивилизации в океане.
На севере удалось разглядеть грозовую тучу — она странным образом скапливалась посреди чистого неба. Но сейчас мне было не до размышлений о погоде. Все мое существо настроилось на обнаружение злоумышленника, но пока — ничего подозрительного.
Все же Кошаку удалось застичь меня врасплох. Когда я приблизился к другому краю платформы, его лапа вылетела из-под воды и вцепилась в мою лодыжку. Он дернул, я упал, но в воду не полетел, так как ухватился за пиллерс. Почувствовав сопротивление, Кошак отпустил меня и с тучей брызг вылетел из воды. Вот он уже на платформе, бьет ногой… Я откатился, вскочил и принял боевую стойку.
— Сынок! — заорал я.
— Иду, полноправ… — отозвался киб.
В ту же секунду раздался всплеск. На водоплан взобрались два жнеца и скинули Сынка. Мой напарник отправился к акварыбам, умея плавать не лучше топора. Значит, я остался один на один с Кошаком. Мало кто из людей смотрел ему в лицо. Мне повезло, стало быть. Но вместо того чтобы гордиться этой высокой честью, я перепугался до смерти. Ведь секунду-другую назад он с такой легкостью меня свалил! Чтобы вернуть хладнокровие, пришлось вспомнить экстремальную мантру.
Мокрая шерсть облепила стройное тело Чокнутого Кошака, уши были прижаты к черепу. Вылитый байроновский антигерой. В нем было одновременно и нечто царственное, и нечто дикарское — стоит ли удивляться, что этот облик пленил столь многих?
— Кошак, сдавайся, — пошел я на блеф. — Обещаю, ничего плохого тебе не сделаю.
У него вздрогнули усы, из горла вырвалось мурлыканье напополам с урчанием:
— Да, только посадишь в клетку и заставишь лизать сапоги низшим по развитию!
— Лучше быть живым, чем мертвым.
— Не на таких условиях!
— Ты сделал свой выбор! — Я выставил перед ним ладонь, как перед транспортным кибом.
Из моих экзокринных желез ударил противопехотный спрей — слепяще-удушающе-нарывного действия. Струя угодила Кошаку прямо в лицо. Он взревел и, превозмогая боль, бросился на меня. Мы ударились грудная пластина в грудную пластину, я почувствовал его зубы в своей шее — они разрывали чешую. Я вонзил пальцы в его плечи — а ему хоть бы что.
Сейчас я узнаю, сколько надежны неогоретексовые вены. Все чернело перед глазами — неужели отказывает зрение?
Нет — просто над головой собираются тучи. Я с изумлением смотрел, как разверзается ад.
Молнии, гром, ливень, а затем — главный удар: микропорыв ветра, вроде того, что оставлял за собой в лесу просеки в догэфовские времена.
Станция поднялась на дыбы, нас с Кошаком снесло в море. И под волнами мне удалось наконец вырваться — или это он меня выпустил? Не важно, главное, я был свободен.
Я устремился вверх, из последних сил вынырнул на поверхность. Огляделся — его нигде не видать. Но зато приближается целая флотилия водопланов. На один из них меня и затащили, не слишком церемонясь. Мы несколько часов искали Кошака с помощью приборов, роботов и собственных глаз, но бешеной помеси и след простыл. Кошак отправился кормить обитателей разгневанного моря, а может, и выжил. Хотя второе казалось невероятным.
Перед возвращением мы нашли на дне океана и подняли Сынка. Киб самостоятельно добрался до якоря станции; может, он и вылез бы по тросу, если бы не отказал источник питания. Как только меня заштопали, я связался с Пристли и получил очередные порции: скупую — похвалы и щедрую — упрека.
Потом я связался с Ксули Бет.
— Глобальная регулировка климата — это просто здорово! — проговорила она со слезами радости на глазах.
— И друзей «наверху» иметь — тоже здорово! — добавил я.
— А точнее — в стратосфере, — сказала Ксули Бет.
Макгрегор
Стояла ночь. Благоухающий сельский воздух приносил явственные звуки нетрансгенной жизни: шорохи, крики, писк, оханье…
Лягушки — но не Джереми Рыболовы. Совы — но не мистеры Брауны. Барсуки — но не Томми Броки. Ежи — но не Ухти-Тухти.
Носящие эти имена его товарищи-трансгены сидят в загоне. Они не имеют прав, они не могут бродить, где им вздумается, как это делает кролик Питер.
Он взялся за кончик длинного левого уха. Два года назад, вскоре после того, как Питер сбежал из Поместья, ухо подверглось хирургической операции. Только так можно было удалить силикробовое тавро, логотип компании «Уорн». Силикробов вкололи под кожу в лаборатории биофабрики «Шеринг-Плау», и они выстроились в татун, подтверждающий право мистера Макгрегора на владение кроликом Питером. А затем Питера отправили к покупателю.
Искалеченное ухо регенерировало, но все-таки то, что выросло, казалось чужим. У Питера вошло в привычку щупать кончик уха, когда он нервничал. Как сейчас.
Он сидел на высоком холме в Западном Биорегионе Европейского сообщества. Внизу лежала деревня Саури, освещенная нежным сиянием слабых фотонных излучателей. На юге виднелась территория Музея Беатрикс Поттер, также известная под названием Поместье Хилл-Топ.
Когда-то и он там жил. Провел в Поместье всего лишь тринадцать месяцев, а кажется, целую вечность. Дурацкие спектакли, зеваки, понаехавшие из ЕЭС, САС, Со-Про, безвкусная еда — искалеченные протеины и бросовые пептиды. Но в конце концов он понял, что совершенно непригоден для такой службы.
Прошло два года — пятая часть гарантированного жизненного срока — с тех пор, как он сбежал, и за это время скучать ему не приходилось ни разу. Когда до голодной смерти было уже рукой подать, он наткнулся на лондонскую ячейку ФОТ.
Он прошел стандартный курс обучения под воздействием тропов и подвергся соматюнингу, после чего был готов сыграть свою роль в освобождении трансгенов.
Он участвовал в печально знаменитой Corrida de la Muerte[11] в Мадриде — помог уничтожить совет директоров «Гедоникс-плюс», алчных человечишек, собравшихся в Женеве на саммит. Он угодил в перестрелку с бразильским полицейским спецназом в «Хибаро Макси-Молле», едва ноги оттуда унес. Еще он помогал лидеру ФОТ, легендарному бешеному трансгену по прозвищу Чокнутый Кошак, в Чикаго — там они пытались зомбировать Едоков и с их помощью затопить город. Короче говоря, последние два года Питер жил полноценной жизнью. Увиденное и содеянное сделало его крутым кроликом. Однако сейчас он раздумывал о предстоящей встрече с Макгрегором, и крутизна отступала, и брала верх прежняя, заложенная на фабрике натура, делая его беспомощным, как котенок.
Он сам напросился на это задание. Но теперь — не радовался.
Питер порылся в кармане видавшего виды синего пальто с медными пуговицами в поисках дозы «воодушевина», проглотил всухую и затеребил ухо, пытаясь сосредоточиться на задаче. Внизу, возле Поместья, мигала большущая голореклама, отъезжали последние туробусы.
В парке теперь остался только один человек (не имея пятидесяти одного процента человеческих генов, он все же получил этот статус) — Макгрегор. А он — из тех, кто умеет получать полное удовольствие от своего положения. И значит, помеси уже трепещут от страха. Питер подавил гнев, представив, что сейчас начнется в Поместье. Хорошо, что зарядился «злобогасителем» — а то нервы могли бы и не выдержать. Спуститься можно будет только после того, как Макгрегор уйдет спать. Остались считанные часы.
Питер зажег новую сигарету. Дрянная человеческая привычка. Впрочем, со здоровьем у него все в порядке. У Кролика слишком короткий век — нажить рак просто не успеваешь.
Разогнувший спину Макгрегор больше не казался ветхим вредным старикашкой. Он как будто раздулся, заполнил коричневый костюм из псевдодомотканой материи конечностями и туловищем, мощными, как работавшие на окрестных полях автожатки «Дир-Голдстар». Белая бородища, спадавшая на обтянутую рубашкой грудь, теперь выглядела совершенно неуместно, как и его усы, как и клюка. И вдруг с жутким воплем Макгрегор запустил палкой в небо. Она взлетела выше колпака дымовой трубы. Взметнулись очки и борода, а заодно вся одежда, шляпа в том числе. Аниматронная борода проползла несколько дюймов по траве и замерла. Обнаженное туловище было покрыто крепкой чешуей, как у броненосца. Руки и ноги перевиты мускулами, как у Обезьяны-грузчика. На безволосом черепе под кожей пульсировали силикробовые рисунки, электромиографически синхронизованные с корковым веществом. Втягивающиеся гениталии были спрятаны. Макгрегор повернулся лицом к потемневшему хлеву:
— А слово «рабство» опять же применимо только к человеку. Трансген — это имущество, самое обыкновенное имущество. Вроде базово-линейных молочных коров или овец.
— Существо, у которого до сорока процентов человеческих генов, — имущество?!
— Полноправа, законы придумываю не я. Я только слежу за их исполнением.
Она фыркнула:
— Вы говорили о жестоком обращении и унижении. Хотите, я покажу вам кое-какие видеоматериалы? Пусть у вас броня вместо кожи, пусть у вас свинцовая чушка вместо сердца — все равно, клянусь, вы будете дрожать от ужаса и возмущения!
Я на своем веку чего только не навидался.
— Это вряд ли.
— Такое положение дел — позор для всех нас! Скажите, вам когда-нибудь бывает стыдно?
— Только не при исполнении служебных обязанностей.
Грэм-Боллард надулась — должно быть, поняла, что меня не прошибешь.
— А сегодня ваша обязанность — найти и покарать благородное существо, в моральном, этическом и интеллектуальном отношениях не уступающее нам…
— Полноправа, — перебил я, теряя терпение, — видели бы вы результаты терактов, организованных этим «благородным существом». Вот я — видел.
— А кто его довел? Мы! Человечество! Я устало поднялся с кресла.
— Чокнутый Кошак — это всего-навсего бешеная помесь. Будете с ним ужинать — запаситесь ложкой подлиннее, мой вам совет.
— Бешеных помесей не бывает, зато бывают бешеные владельцы.
— Я вас предупредил.
На улице я некоторое время молчал, потихоньку анализируя услышанное от Грэм-Боллард.
Через несколько кварталов Сынок подал голос:
— Мы теперь будем следить за полноправой Грэм-Боллард? Вы незаметно осыпали ее пылекамерами?
— С чего ты взял?
— Но ведь вы ожидаете, что она будет ужинать с Чокнутым Кошаком.
Я снова вздохнул:
— Образное сравнение.
— Спасибо.
В тот же вечер я повстречал Ксули в «Кокейне Хопкрофта».
Разумеется, в действительности я находился в ее квартире, в Бостоне, а она где-то в Арктике, имея дело с айсбергами, ледниками и другими неразумными, а потому легко предсказуемыми созданиями природы. Мы договорились, что во время ее командировок будем встречаться на разных виртуальных сайтах минимум четырежды в неделю. Решили заглянуть и в «Кокейн Хопкроф-та», где карамелевые горы и лимонадные реки, леденцовые деревья и сахарно-ватные облака. Вряд ли это был удачный выбор, и дело не только в примитивности конструкта — здесь я с некоторых пор все чаще задумываюсь о том, во что мы, люди, превратили базово-линейную Землю.
Мы явились в своем натуральном обличье — слишком мало бывали вместе в последнее время, каждый соскучился по настоящему лицу и телу другого. Охранный фильтр позаботился о том, чтобы посторонние нам не докучали, хотя в этом же конструкте, вероятно, обретались еще тысячи посетителей.
Сидя рядом со мной на мягком, как диван, конфетном камне, Ксули Бет заканчивала рассказ о том, как провела этот день:
— Так что, если сработает последняя коррекция, и если симуляционный проект — не одна сплошная ошибка, то ежегодно средний уровень мирового океана будет понижаться на дюйм! Представляешь, через десять лет мы сможем заново заселить Бангладеш!
— Да, это здорово…
Ксули Бет откинула со лба пастельно-зеленые волосы с металлосердечниками, обнажив две одинаковые барометрические шишки. Они прекрасно шли к сегодняшней окраске кожи — в угловатых пятнах. Стиль «милый неуклюжий жирафенок», вспомнил я.
— Я говорю, говорю, а ты все мимо ушей пропускаешь…
— Прости, Ксули-дорогуля, я и правда рассеян. Не дает мне покоя дело Кошака, зуд от него покрепче, чем от криптолишая. Это тебе не рядовой криминальный элемент, какой-нибудь хул или извр. На сей раз я имею дело с террористом, встроившимся в социоэтическую матрицу. Обычно сыщик, изучивший почерк преступника, имеет неплохое представление о том, чего он хочет и как собирается достичь желаемого. Но Кошак непредсказуем! Предсказуема лишь его цель — любыми способами нанести человечеству максимальный ущерб. Он может нанести удар в любое время и в любом месте!
— То есть ты не уверен, что это дело удастся раскрыть?
— Ну, почему же…
Лицо Ксули Бет сделалось сосредоточенным, она коснулась пальцами метеорологических рожек, как будто и правда о чем-то не на шутку задумалась. Через минуту сказала:
— Но как рассчитывает Кошак добиться своей цели? В одиночку, пусть даже с пистолетом или бомбой, это всего лишь бандит, каких много. Чтобы нанести серьезный вред цивилизации, ему нужны сообщники. В Чикаго он привлек на свою сторону Тараканов. Значит, и здесь для масштабного теракта ему понадобятся многочисленные исполнители. Он ведь сам не крим и не лепила, насколько мне известно.
— И насколько известно мне…
— Так что если ты просто начнешь перетряхивать все «малины» подряд, то рано или поздно тебе попадется ниточка, ведущая к Кошаку.
Я который уже раз за сегодняшний день тяжело вздохнул. Впрочем, не так уж и тяжело — у меня появилась надежда,
— Ты, конечно, права. Надо было мне самому взглянуть на ситуацию под этим углом. Дело не безнадежное. Должно быть, я просто испугался его масштабности. Да к тому же допрашивал сегодня одну особу, так она заставила меня задуматься: почему я делаю то, что я делаю. Ксули Бет встала:
— Я понимаю. Бедняжка, ты плохо соображал, потому что рядом не было твоей маленькой погодной девушки. А сейчас она с тобой, и все в порядке…
Ксули Бет исчезла, вышла из конструкта, даже не воспользовавшись всплывающим меню. Через несколько секунд вернулась — мне не пришлось даже пальцем шевельнуть или чем-нибудь другим.
— Милый, я жду тебя в Мешке.
Я разорвал нейроконтакт с телекосмом и мгновенно возвратился в Бостон. Снял со стеллажа техобслуживания свой Мешок, пощекотав, заставил раскрыться и залез внутрь.
В виртуальности можно испытать хороший нейро-индуцированный оргазм, но почему-то он в подметки не годится полноценному контакту двух тел, обеспечиваемому Мешками. Может, у него полоса пропускания уже, может, дело в шелдрейковских полях. Мы с Ксули Бет снова перенеслись в «Кокейн Хопкрофта» и, оба нагие, вошли в плотнейший клинч. Два Мешка — один у меня дома, другой в Арктике — бились, как припадочные.
Если бы в Отделе полипептидной классификации и контроля кто-нибудь прознал о побочном — сексуальном — эффекте соматического апгрейда, которому я подвергся по настоянию начальства, то у меня бы вычли из жалованья его стоимость.
Итак, полицейские ждали неприятностей. И дождались, но не от преступного мира, а от организованных отшельников, добровольных изгнанников, не желавших находиться рядом с вырождающимся, идущим против законов природы большинством.
С Инкубаторами я уже сталкивался — в ходе предыдущего расследования, еще в паре с К-Мартом. Откуда ни возьмись появилась плесень, поражавшая только созданные фирмой «Гибритех» насосные деревья третьего поколения, и мы заподозрили, что Инкубаторы приложили к этому руку. Правда, до сих пор они не проявляли террористических наклонностей, но, как и другие презираемые меньшинства, входили в группу риска — а ну как однажды не выдержат и свернут на кривую дорожку.
Поскольку метроплекс сильно зависел от насосных деревьев (полые корни обеспечивали его водой), админисфера принялась давить на нас с огромной силой, требуя скорейшего раскрытия преступления, и мы с К-Мартом крепко взялись за Инкубаторов. Самое досадное, что эти паршивцы оказались неповинны, источником болезни была заурядная ржавчина — мутировав, она приобрела способность питаться растительностью с аналогами системы кровоснабжения.
Через несколько дней после того, как Ксули Бет вернула мне надежду, анонимный демон подкинул на мой экран наводку: недавно Инкубаторы проделали какую-то важную работу для какого-то таинственного заказчика. Что ж, придется снова навестить знакомых, и вряд ли они меня встретят с распростертыми объятиями.
Ну, да не привыкать.
Сынок на этот раз надел ходовую от «Бостон сайентифик» — небольшой бак с множеством щупальцев и форсунок. Я имел кое-какое представление о боевой мощи этой штуковины, но все-таки подмывало расхохотаться. Впрочем, возможно, и не облик спутника был тому причиной. Реальная перспектива выйти на след Чокнутого Кошака повысила мое настроение не хуже, чем доза эйфорогена «Поцелуй небо».
— Идем, Железный Дровосек, нанесем визит париям. Сынок заковылял вслед за мной:
— Как скажете, Доктор Что.
— Не Что, а Кто.
— Преимущество схемы четвертого уровня Тьюринга заключается в том, что интегрированное в нее устройство размытой логики выполняет и функцию творческой обработки данных.
Инкубаторов мы нашли в бесхозном древнем нефтехранилище на берегу. Чье это имущество, пока неизвестно — после краха нефтяной промышленности наступил юридический хаос, и вот уже десятилетия законники пытаются разобраться в этом бардаке. Рано или поздно появятся новые владельцы, найдут применение участку, а нелегальных поселенцев вышвырнут. Но пока это царство Инкубаторов.
Возле самодельной лепестковой двери, обращенной к бухте, мы с Сынком задержались.
— Стой здесь, прикрывай меня, — приказал я кибу.
— Инструкция с логическим противоречием. Но на этот раз мне понятен смысл.
Я устало покачал головой.
Резервуар был изнутри выдраен пеномочалкой из трансклетчатки, от нее остался запашок. А кроме чистящего средства, пахло плесенью, гнилью, грязными бинтами и гнилыми зубами.
Был и еще один «аромат» — идентифицировать его не смогли даже мои усиленные чувства. В тусклом сиянии органобиолюминисцентных шаров, понатыканных тут и там, от пола до изогнутого потолка громоздились сорнокоралловые постройки. С этих органофрактальных лесов свисали Инкубаторы, кто в коконе, кто просто на веревке, здорово смахивая на личинок базово-линейного шелкопряда.
Я усилил зрение, но того, кто был мне нужен, не углядел. Поэтому закричал:
— Протеиновая Полиция! Оспа здесь?
Ответа не последовало, но я заметил шевеление среди кальцитовых лесов. Кто-то спускался.
Большинство Инкубаторов было парализовано своими вечными несмертельными болезнями. Потому-то я и звал Оспу, проявлявшего в последнее время относительную активность. Несмотря на свое страшноватое прозвище, он, как и все его приятели, не был заразен. Пропатогенная идеология догматична, но не выходит за те рамки, когда можно ожидать карательных мер со стороны общества.
Тот, кто спускался на мой зов, добрался наконец до пола и двинулся ко мне, хромая на обе ноги. Среди лохмотьев я разглядел обезображенное прыщами и рытвинами лицо Оспы.
— Чего тебе? — осведомился патогенист. — Оставил бы ты наконец нас в покое! Кому мы мешаем, культивируя затурканные вами короткие белковые цепочки? Разве мало того, что вы, длинноцепочечные империалисты, стерли с лица земли столько невинных форм микроскопической жизни? Неужто решили сорвать и нашу скромнейшую спасательную миссию?
— Слушай, Оспа, мне наплевать, во что вы с Проказой, Сифилисом, Корью, Свинкой, Полиомиелитом и всеми остальными доходягами превращаете свою жизнь. Но когда вы поставляете контаминанты знаменитому террористу, я вынужден становиться у вас на пути.
— Да ничего мы никому не поставляем, — заныл Оспа.
— В самом деле? А у меня совершенно противоположные сведения.
— Да и плевать, — пробормотал Оспа и нагло повернулся ко мне спиной. — Все равно ничего не докажешь.
Я поймал коротышку за лохмотья, оторвал его от пола и приблизил уродливую рожицу к своему лицу:
— Скажи-ка, приятель, как тебе идея вылечиться? Оспа побледнел от страха:
— Не посмеешь!
— Еще как посмею.
— Убийца! — забрыкался он. — Ладно, прекрати! Отпусти меня, я все скажу!
Я выполнил просьбу, но остался начеку.
— Нам совсем без бабок не прожить, приходится иногда брать заказы, — снова заныл Оспа. — А связываться с нами желающих мало. Да к тому же в этот раз задачка была аккурат на наш вкус.
— А ну-ка, поподробнее.
— Заказчика я ни разу не видел, так что не буду гадать, тот ли это, кто тебе нужен. Мы контачили только с кибами, это они организовали сделку. Короче, этому штепселю понадобился новый прион, который, попадая в ротовую полость с водой или пищей, добирается до таламуса и расстраивает функцию Ллинаса.
Я ушам своим не поверил. Функция Ллинаса — полученная эволюционным путем способность таламуса, этих первичных часов мозга, соединять весь сенсорный ввод и все корковые реакции в логически последовательный посекундный гештальт вселенной. Даже самый отвязный крим не на шутку задумается: стоит ли копаться в такой важной функции мозга.
— Так ты говоришь, что создал прион, способный разлаживать внутренние часики человека?
— Что-то в этом роде. Но все формы жизни равны, и прионы будут благополучно существовать, не убивая своих носителей.
Должно быть, Сынок считывал показатели моей жизнедеятельности и идентифицировал гнев — он механическим спрутом устремился вперед:
— Полноправ, какие будут распроряжения?
— Упакуй их.
Заработали форсунки Сынка, и через тридцать секунд все Инкубаторы были опутаны нитями, Я вызвал транспорт и поделился новостями с Пристли.
И на этом легкая часть расследования закончилась.
Весь личный состав ДВР, а также сотни прибывших на помощь сотрудников десятков других биорегиональных и континентальных агентств, были брошены на поиски Чокнутого Кошака. Среди них оказался и я в роли рядового топтуна — уже на следующий день после того, как Пристли выдавила из себя благодарность в мой адрес и дала выход буре негодования в адрес тех, кто не додумался раньше опросить Инкубаторов.
В ту же ночь, когда мне удалось добиться от Оспы откровенности, я снова встретился в «Кокейне» с Ксули Бет. И было такое чувство, будто это мой последний визит в заведение. Никогда еще страна молочных рек и кисельных берегов не казалась мне такой фальшивой. В минуту нашего постсексуального отдыха она сказала:
— Береги себя.
— Обязательно. Да ты не волнуйся, меня опекает Сынок.
Она рассмеялась:
— Тьюринг в гробу перевернется! — и, посерьезнев, спросила: — Ты и после апгрейдов носишь карманкомп?
— Конечно. Всегда полезно иметь резервную связь с метамедиумом.
Ксули Бет потрогала рожки на лбу:
— Что ж, это хорошо.
Мои коллеги с пристрастием допросили Инкубаторов, но так и не сумели выяснить, где может прятаться Чокнутый Кошак. Мы с Сынком проверили дюжину вероятных зацепок — с тем же успехом. Но какая-то смутная мысль постоянно щекотала кровеносные сосуды затылочных долей мозга.
В Отделе я истратил драгоценный перерыв на разглядывание торнадо-мандалы.
Вот тут-то и всплыл в памяти тот странный запашок.
Я его наконец узнал.
В бывшем нефтехранилище пахло Плетенками!
— Сынок, мы выходим! — воскликнул я.
Я никому не сказал, куда направляюсь. Иначе бы все ринулись на охоту за диким прионом.
Наверное, Доктор Варелла объяснит мне потом, что я подсознательно хотел сразиться один на один с существом, столь изрядно потрепавшим мне нервы.
ДВР содержал в бухте лодочную станцию. Я заказал маленький катамаран-водоплан и вскоре на приличной скорости вышел в открытое море.
— Мы в самом начале расследования проверяли Плетенки, — запротестовал Сынок, который сегодня щеголял шасси от «Хьюс», напоминавшем многоногую галлюциногению из Берджес-Шейл.
— Помню. Но с тех пор Чокнутый Кошак где угодно мог укрыться, в том числе и у Плетенок.
— Не спорю. Но все же я бы предпочел сначала убедиться, что вы правильно идентифицировали запах.
— Некогда! Как ты этого не понимаешь? А может, нарочно тянешь время? Хочешь посмотреть, что натворят науськанные на человечество прионы?
— Если это произойдет, Бостоном будут управлять кибы.
Я вытаращился на робота. Но эта ходовая не умела принимать понятные для людей выражения лица.
— Шутка. Из тех, которыми обмениваются напарники.
— Ах шутка? Ха-ха-ха!
Понадобился час, чтобы добраться до места, — нам пришлось обогнуть Джорджес-банк. И я учуял Плетенки раньше, чем увидел.
Несколько тысяч квадратных километров моря было покрыто грандиозным скоплением цианобактерии и диатомей — этакий мягкий эктоплазмовый ковер. Плавучий бифштекс, источник разноцелевой биомассы, уютная экониша для базово-линейных и искусственно выведенных полезных организмов.
Плетенки выращивались для человечества специальными слабоумными кибами. Одного из которых (а может, и не одного) подчинил себе Кошак.
На ближнем к суше краю Плетенки была заякорена маленькая платформа, служившая редким посетителям-людям: электростанция ОТЕС, маяк, спасательный плот. Мы причалили.
Я не тихарился — Чокнотому Кошаку спрятаться тут было негде.
— Лодку сторожи, — приказал я Сынку.
— Приступаю к исполнению команды.
Я перебрался на борт слегка покачивающегося форпоста цивилизации в океане.
На севере удалось разглядеть грозовую тучу — она странным образом скапливалась посреди чистого неба. Но сейчас мне было не до размышлений о погоде. Все мое существо настроилось на обнаружение злоумышленника, но пока — ничего подозрительного.
Все же Кошаку удалось застичь меня врасплох. Когда я приблизился к другому краю платформы, его лапа вылетела из-под воды и вцепилась в мою лодыжку. Он дернул, я упал, но в воду не полетел, так как ухватился за пиллерс. Почувствовав сопротивление, Кошак отпустил меня и с тучей брызг вылетел из воды. Вот он уже на платформе, бьет ногой… Я откатился, вскочил и принял боевую стойку.
— Сынок! — заорал я.
— Иду, полноправ… — отозвался киб.
В ту же секунду раздался всплеск. На водоплан взобрались два жнеца и скинули Сынка. Мой напарник отправился к акварыбам, умея плавать не лучше топора. Значит, я остался один на один с Кошаком. Мало кто из людей смотрел ему в лицо. Мне повезло, стало быть. Но вместо того чтобы гордиться этой высокой честью, я перепугался до смерти. Ведь секунду-другую назад он с такой легкостью меня свалил! Чтобы вернуть хладнокровие, пришлось вспомнить экстремальную мантру.
Мокрая шерсть облепила стройное тело Чокнутого Кошака, уши были прижаты к черепу. Вылитый байроновский антигерой. В нем было одновременно и нечто царственное, и нечто дикарское — стоит ли удивляться, что этот облик пленил столь многих?
— Кошак, сдавайся, — пошел я на блеф. — Обещаю, ничего плохого тебе не сделаю.
У него вздрогнули усы, из горла вырвалось мурлыканье напополам с урчанием:
— Да, только посадишь в клетку и заставишь лизать сапоги низшим по развитию!
— Лучше быть живым, чем мертвым.
— Не на таких условиях!
— Ты сделал свой выбор! — Я выставил перед ним ладонь, как перед транспортным кибом.
Из моих экзокринных желез ударил противопехотный спрей — слепяще-удушающе-нарывного действия. Струя угодила Кошаку прямо в лицо. Он взревел и, превозмогая боль, бросился на меня. Мы ударились грудная пластина в грудную пластину, я почувствовал его зубы в своей шее — они разрывали чешую. Я вонзил пальцы в его плечи — а ему хоть бы что.
Сейчас я узнаю, сколько надежны неогоретексовые вены. Все чернело перед глазами — неужели отказывает зрение?
Нет — просто над головой собираются тучи. Я с изумлением смотрел, как разверзается ад.
Молнии, гром, ливень, а затем — главный удар: микропорыв ветра, вроде того, что оставлял за собой в лесу просеки в догэфовские времена.
Станция поднялась на дыбы, нас с Кошаком снесло в море. И под волнами мне удалось наконец вырваться — или это он меня выпустил? Не важно, главное, я был свободен.
Я устремился вверх, из последних сил вынырнул на поверхность. Огляделся — его нигде не видать. Но зато приближается целая флотилия водопланов. На один из них меня и затащили, не слишком церемонясь. Мы несколько часов искали Кошака с помощью приборов, роботов и собственных глаз, но бешеной помеси и след простыл. Кошак отправился кормить обитателей разгневанного моря, а может, и выжил. Хотя второе казалось невероятным.
Перед возвращением мы нашли на дне океана и подняли Сынка. Киб самостоятельно добрался до якоря станции; может, он и вылез бы по тросу, если бы не отказал источник питания. Как только меня заштопали, я связался с Пристли и получил очередные порции: скупую — похвалы и щедрую — упрека.
Потом я связался с Ксули Бет.
— Глобальная регулировка климата — это просто здорово! — проговорила она со слезами радости на глазах.
— И друзей «наверху» иметь — тоже здорово! — добавил я.
— А точнее — в стратосфере, — сказала Ксули Бет.
Макгрегор
1. Сказка о кролике Питере
Кролик Питер потушил сигарету о камень, на котором сидел, щелчком короткого когтя отправил окурок кувыркаться прочь и вздохнул.Стояла ночь. Благоухающий сельский воздух приносил явственные звуки нетрансгенной жизни: шорохи, крики, писк, оханье…
Лягушки — но не Джереми Рыболовы. Совы — но не мистеры Брауны. Барсуки — но не Томми Броки. Ежи — но не Ухти-Тухти.
Носящие эти имена его товарищи-трансгены сидят в загоне. Они не имеют прав, они не могут бродить, где им вздумается, как это делает кролик Питер.
Он взялся за кончик длинного левого уха. Два года назад, вскоре после того, как Питер сбежал из Поместья, ухо подверглось хирургической операции. Только так можно было удалить силикробовое тавро, логотип компании «Уорн». Силикробов вкололи под кожу в лаборатории биофабрики «Шеринг-Плау», и они выстроились в татун, подтверждающий право мистера Макгрегора на владение кроликом Питером. А затем Питера отправили к покупателю.
Искалеченное ухо регенерировало, но все-таки то, что выросло, казалось чужим. У Питера вошло в привычку щупать кончик уха, когда он нервничал. Как сейчас.
Он сидел на высоком холме в Западном Биорегионе Европейского сообщества. Внизу лежала деревня Саури, освещенная нежным сиянием слабых фотонных излучателей. На юге виднелась территория Музея Беатрикс Поттер, также известная под названием Поместье Хилл-Топ.
Когда-то и он там жил. Провел в Поместье всего лишь тринадцать месяцев, а кажется, целую вечность. Дурацкие спектакли, зеваки, понаехавшие из ЕЭС, САС, Со-Про, безвкусная еда — искалеченные протеины и бросовые пептиды. Но в конце концов он понял, что совершенно непригоден для такой службы.
Прошло два года — пятая часть гарантированного жизненного срока — с тех пор, как он сбежал, и за это время скучать ему не приходилось ни разу. Когда до голодной смерти было уже рукой подать, он наткнулся на лондонскую ячейку ФОТ.
Он прошел стандартный курс обучения под воздействием тропов и подвергся соматюнингу, после чего был готов сыграть свою роль в освобождении трансгенов.
Он участвовал в печально знаменитой Corrida de la Muerte[11] в Мадриде — помог уничтожить совет директоров «Гедоникс-плюс», алчных человечишек, собравшихся в Женеве на саммит. Он угодил в перестрелку с бразильским полицейским спецназом в «Хибаро Макси-Молле», едва ноги оттуда унес. Еще он помогал лидеру ФОТ, легендарному бешеному трансгену по прозвищу Чокнутый Кошак, в Чикаго — там они пытались зомбировать Едоков и с их помощью затопить город. Короче говоря, последние два года Питер жил полноценной жизнью. Увиденное и содеянное сделало его крутым кроликом. Однако сейчас он раздумывал о предстоящей встрече с Макгрегором, и крутизна отступала, и брала верх прежняя, заложенная на фабрике натура, делая его беспомощным, как котенок.
Он сам напросился на это задание. Но теперь — не радовался.
Питер порылся в кармане видавшего виды синего пальто с медными пуговицами в поисках дозы «воодушевина», проглотил всухую и затеребил ухо, пытаясь сосредоточиться на задаче. Внизу, возле Поместья, мигала большущая голореклама, отъезжали последние туробусы.
В парке теперь остался только один человек (не имея пятидесяти одного процента человеческих генов, он все же получил этот статус) — Макгрегор. А он — из тех, кто умеет получать полное удовольствие от своего положения. И значит, помеси уже трепещут от страха. Питер подавил гнев, представив, что сейчас начнется в Поместье. Хорошо, что зарядился «злобогасителем» — а то нервы могли бы и не выдержать. Спуститься можно будет только после того, как Макгрегор уйдет спать. Остались считанные часы.
Питер зажег новую сигарету. Дрянная человеческая привычка. Впрочем, со здоровьем у него все в порядке. У Кролика слишком короткий век — нажить рак просто не успеваешь.
2. Сказка о двух Мышках-Шалунишках
Макгрегор опирался о клюку и махал отъезжающему туробусу. Поглядишь со стороны — старый фермер с печалью и надеждой на возвращение провожает дорогих гостей. Когда машина скрылась за поворотом, Макгрегор велел голорекламе погаснуть. Затем он выпрямился.Разогнувший спину Макгрегор больше не казался ветхим вредным старикашкой. Он как будто раздулся, заполнил коричневый костюм из псевдодомотканой материи конечностями и туловищем, мощными, как работавшие на окрестных полях автожатки «Дир-Голдстар». Белая бородища, спадавшая на обтянутую рубашкой грудь, теперь выглядела совершенно неуместно, как и его усы, как и клюка. И вдруг с жутким воплем Макгрегор запустил палкой в небо. Она взлетела выше колпака дымовой трубы. Взметнулись очки и борода, а заодно вся одежда, шляпа в том числе. Аниматронная борода проползла несколько дюймов по траве и замерла. Обнаженное туловище было покрыто крепкой чешуей, как у броненосца. Руки и ноги перевиты мускулами, как у Обезьяны-грузчика. На безволосом черепе под кожей пульсировали силикробовые рисунки, электромиографически синхронизованные с корковым веществом. Втягивающиеся гениталии были спрятаны. Макгрегор повернулся лицом к потемневшему хлеву: