Непросто было Гиенам плавать на лодчонках по самому краю водоворота и гарпунить добычу, требовались ловкость, смелость и везение, но киноцефалы превосходно справлялись со своей работой.
Дос-Сантос перефокусировал зрение с сетчаточных диаграмм на рыбацкую деревню. На берегу уже столпились высыпавшие из хижин — стручков древодома — Гиены: рыбаки — с гарпунами, матери — с детенышами в специальных обвязках.
Внезапно поднялся крик, жители деревни неистово жестикулировали, на лицах — ужас. Рулевой подвел лодку к берегу, остановил. Дос-Сантос повернулся, глянул на середину реки. Там создавался огромный водоворот.
— Полноправ, это невероятно! Силикробы сами по себе не могли включиться!..
Дос-Сантос расстегнул кобуру, чтобы в случае чего легче было выхватить пистоляп:
— Однако это происходит.
Над водоворотом что-то поднималось. Нечто похожее на статую. Снизу его кусали рыбы — но безрезультатно.
Матово-черная глыба, несомненно, состояла из силикробов. Но так, как сейчас, силикробы еще никогда не соединялись. Они и созданы-то были совсем не для этого. Колышась, сужаясь и утолщаясь, выросла колонна втрое выше и шире человека. Вне всяких сомнений, силикробы пытались создать некую форму — этого от них требовала чужая программа.
Наконец им это удалось.
Над рекой возвышался эбеновый Нептун. Волосы — донная трава, призрачный лик сирены, борода — раковина моллюска, могучие руки, бочкообразная грудь, вместо ног — рыбий хвост.
Река материализовала своего монохромного бога.
— Это автокаталитический инструкт, — прошептал потрясенный Дос-Сантос. Он знал, что подобное уже происходило, но само по себе и давно, когда реки еще только создавались. Но тут — совсем другое. Тут поработала «Лига Уолтона», и то, что она создала, наверняка гораздо опаснее прежних речных миражей — результатов спонтанного катализа.
Дос-Сантос отправил сигнал бедствия Исоке, выхватил пистоляп и выпустил всю обойму.
Умные пули, наполненные растворителями мгновенного действия, попали в цель. Дос-Сантос знал, что разлагающие вещества не могут причинить вреда небелковым микророботам, но надеялся, что пули простым физическим давлением сместят силикробов и разрушат установившиеся между ними связи. Однако они прошли насквозь, не причинив вреда.
И тут автокат целеустремленно двинулся к кораклу. Хоть и создавалось впечатление, что он скользит по поверхности реки на хвостовом плавнике, словно конькобежец на коньках, на самом деле его несли силикробы. Так несет пассажиров движдорожка. Тварь определенно имела какие-то намерения, а значит, обладала разумом, пусть и низким по шкале Тьюринга, может быть, как у самой реки…
Дос-Сантоса отвлек плеск за бортом — это спрыгнул за борт рулевой. Мастер хотел последовать его примеру…
Опоздал.
Его схватили руки Нептуна. Лицо Дос-Сантоса вдавилось в маслянистую грудь автоката, он ослеп, он задыхался…
И вдруг начал погружаться в тварь. Мастера убивала его собственная река!
Да тут еще, ко всему прочему, скафандр забарахлил. От давления на систему подачи жидкости и биоэластиковые резервуары, заключенные между слоями ткани, вода собиралась в одном месте, на левой стороне груди.
Эта водяная опухоль разрослась, вдавилась в мышечную ткань, в кости. Он хотел закричать — не получилось. Что, если водяной кулак пробьет до сердца?..
Под чудовищным нажимом резервуар лопнул. Но взрыв оказался обращен не внутрь, а наружу, десятки микроструй толщиной с иголку вышли через молниеносно расширившиеся миллипоры.
И вдруг автокат выпустил Дос-Сантоса. Он упал на дно коракла, и тот неистово закачался, но не перевернулся. С речного мастера бежали неактивные силикробовые струи. Он кашлял — похоже, легкие наполнены такими же силикробами. Откашлялся, высморкался. Наконец-то можно дышать.
Дрожащей рукой речной мастер протер глаза. Нептун исчез, растворился в реке. От него осталось только несколько бессильно шевелящихся псевдоподий, но и они вскоре растеклись. Дос-Сантос посмотрел на дыру в скафандре. Переполнившийся и лопнувший резервуар находился как раз за пузырьком с ремонтным инструктом. И этот пузырек исчез. Скорее всего раскололся, и его содержимое дестабилизировало автоката.
— Полноправ Дос-Сантос, не забавно ли, что созданное водой чудовище от воды же и погибло? — В голосе киба безошибочно угадывалось самодовольство.
— Да уж, обхохочешься…
— Я сообщу о происшествии мастерам других поврежденных рек, предупрежу, чтобы со своими автокатами обращались поосторожнее. Вот видите, полноправ, я не зря напросился к вам в попутчики.
Дос-Сантос поднял голову. Какие убытки! И сколько работы впереди! Ладно, по крайней мере он жив, а все остальное поправимо.
— Да, киб, ты просто молодчина.
— Полноправ, осмелюсь напомнить… Дос-Сантос расхохотался:
— Да успокойся ты! Не будет никакого суда.
Любимый компонент
Дос-Сантос перефокусировал зрение с сетчаточных диаграмм на рыбацкую деревню. На берегу уже столпились высыпавшие из хижин — стручков древодома — Гиены: рыбаки — с гарпунами, матери — с детенышами в специальных обвязках.
Внезапно поднялся крик, жители деревни неистово жестикулировали, на лицах — ужас. Рулевой подвел лодку к берегу, остановил. Дос-Сантос повернулся, глянул на середину реки. Там создавался огромный водоворот.
— Полноправ, это невероятно! Силикробы сами по себе не могли включиться!..
Дос-Сантос расстегнул кобуру, чтобы в случае чего легче было выхватить пистоляп:
— Однако это происходит.
Над водоворотом что-то поднималось. Нечто похожее на статую. Снизу его кусали рыбы — но безрезультатно.
Матово-черная глыба, несомненно, состояла из силикробов. Но так, как сейчас, силикробы еще никогда не соединялись. Они и созданы-то были совсем не для этого. Колышась, сужаясь и утолщаясь, выросла колонна втрое выше и шире человека. Вне всяких сомнений, силикробы пытались создать некую форму — этого от них требовала чужая программа.
Наконец им это удалось.
Над рекой возвышался эбеновый Нептун. Волосы — донная трава, призрачный лик сирены, борода — раковина моллюска, могучие руки, бочкообразная грудь, вместо ног — рыбий хвост.
Река материализовала своего монохромного бога.
— Это автокаталитический инструкт, — прошептал потрясенный Дос-Сантос. Он знал, что подобное уже происходило, но само по себе и давно, когда реки еще только создавались. Но тут — совсем другое. Тут поработала «Лига Уолтона», и то, что она создала, наверняка гораздо опаснее прежних речных миражей — результатов спонтанного катализа.
Дос-Сантос отправил сигнал бедствия Исоке, выхватил пистоляп и выпустил всю обойму.
Умные пули, наполненные растворителями мгновенного действия, попали в цель. Дос-Сантос знал, что разлагающие вещества не могут причинить вреда небелковым микророботам, но надеялся, что пули простым физическим давлением сместят силикробов и разрушат установившиеся между ними связи. Однако они прошли насквозь, не причинив вреда.
И тут автокат целеустремленно двинулся к кораклу. Хоть и создавалось впечатление, что он скользит по поверхности реки на хвостовом плавнике, словно конькобежец на коньках, на самом деле его несли силикробы. Так несет пассажиров движдорожка. Тварь определенно имела какие-то намерения, а значит, обладала разумом, пусть и низким по шкале Тьюринга, может быть, как у самой реки…
Дос-Сантоса отвлек плеск за бортом — это спрыгнул за борт рулевой. Мастер хотел последовать его примеру…
Опоздал.
Его схватили руки Нептуна. Лицо Дос-Сантоса вдавилось в маслянистую грудь автоката, он ослеп, он задыхался…
И вдруг начал погружаться в тварь. Мастера убивала его собственная река!
Да тут еще, ко всему прочему, скафандр забарахлил. От давления на систему подачи жидкости и биоэластиковые резервуары, заключенные между слоями ткани, вода собиралась в одном месте, на левой стороне груди.
Эта водяная опухоль разрослась, вдавилась в мышечную ткань, в кости. Он хотел закричать — не получилось. Что, если водяной кулак пробьет до сердца?..
Под чудовищным нажимом резервуар лопнул. Но взрыв оказался обращен не внутрь, а наружу, десятки микроструй толщиной с иголку вышли через молниеносно расширившиеся миллипоры.
И вдруг автокат выпустил Дос-Сантоса. Он упал на дно коракла, и тот неистово закачался, но не перевернулся. С речного мастера бежали неактивные силикробовые струи. Он кашлял — похоже, легкие наполнены такими же силикробами. Откашлялся, высморкался. Наконец-то можно дышать.
Дрожащей рукой речной мастер протер глаза. Нептун исчез, растворился в реке. От него осталось только несколько бессильно шевелящихся псевдоподий, но и они вскоре растеклись. Дос-Сантос посмотрел на дыру в скафандре. Переполнившийся и лопнувший резервуар находился как раз за пузырьком с ремонтным инструктом. И этот пузырек исчез. Скорее всего раскололся, и его содержимое дестабилизировало автоката.
— Полноправ Дос-Сантос, не забавно ли, что созданное водой чудовище от воды же и погибло? — В голосе киба безошибочно угадывалось самодовольство.
— Да уж, обхохочешься…
— Я сообщу о происшествии мастерам других поврежденных рек, предупрежу, чтобы со своими автокатами обращались поосторожнее. Вот видите, полноправ, я не зря напросился к вам в попутчики.
Дос-Сантос поднял голову. Какие убытки! И сколько работы впереди! Ладно, по крайней мере он жив, а все остальное поправимо.
— Да, киб, ты просто молодчина.
— Полноправ, осмелюсь напомнить… Дос-Сантос расхохотался:
— Да успокойся ты! Не будет никакого суда.
Любимый компонент
Гринло всю жизнь чувствовал себя обманутым. В чем обман, он и сам не смог бы себе объяснить. Но чувствовал странный зуд в душе и теле, словно он подцепил какой-то вирт-вирус. И этот зуд иногда локализовывался в груди, иногда — в голове, а порой даже нарушал гиперчувствительность длинных, тонких мультифаланговых пальцев, У Гринло украли нечто бесценное, незаменимое, он в этом не сомневался, хоть и не смог бы назвать цену украденного или имя вора. Но были подозреваемые, они чередовались в зависимости от того, как менялись его жизненные обстоятельства.
В своей когорте Гринло был одним из немногих, кого зачали и родили старомодным, базово-линейным способом. Его родители, упертые голубовато-зеленые, не могли воспользоваться услугами помеси-роженицы или хотя бы автоутробы, не говоря уже о том, чтобы допустить вмешательство хромопортных в развитие плода. Даже именем своим он был обязан вере, которую исповедовали родители. Грин ло — зеленый закон. И потому Гринло появился на свет, не имея никаких преимуществ, не имея даже самого необходимого. Ему только оставалось завидовать нейро— и морфонавороченным сверстникам. Он даже свои первые слова произнес лишь после полугодичного курса приема неогомеопатических тропов. Естественно, потому-то он и был временами склонен винить своих родителей — Почву и Подсолнуха — во всех неприятностях, которых натерпелся при учебе и в общении с ровесниками. Один адвокат, некий Энди Панда, даже перевел жалобы Гринло на юридический язык и предложил обратиться в суд, но Гринло решил, что делать этого не стоит.
Как бы то ни было, злость на родителей прошла без следа, когда Гринло достиг совершеннолетия, и Почва с Подсолнухом, подчиняясь жестким голубовато-зеленым догмам, добровольно подверглись эвтаназии, завещав свои нерастраченные ресурсы не баловавшему их симпатиями обществу.
К сожалению, они почти не оставили двенадцатилетнему Гринло финансовых ресурсов. Чтобы вырваться из касты серволайтов, в которую его угораздило попасть при рождении, и оплатить дальнейшее троподозирование, которое позволит получить достойную работу и перескочить в категорию символ-аналитиков, пришлось сдавать внаем свое нейро — ценный ресурс, самые тонкие структуры которого до сих пор яйцеголовые не научились дублировать. Каждый день в определенное время толика вычислительных циклов мозга становилась доступна любому, кто имел на то желание и деньги. Гринло терял драгоценное время, пока его разум обрабатывал данные в параллельной мировой компьютерной сети, и потому злился на всех, кому больше повезло в жизни. Эта злость и толкнула его в объятия Плюс-Фурьеристов.
Но неизбежное разочарование не заставило себя ждать. Более того, когда Плюс-Фурьеристы спонсировали убийство всего совета директоров Всемирной Торговой Организации, Гринло проникся отвращением к политике вообще. И в это же время он впервые устроился на работу — в «Молекулар тулз». Фирма оплатила ему кое-какой соматический и клеточный апгрейд. И тогда же он влюбился.
Ее звали Анемона. Поначалу Гринло боялся, что она тоже голубовато-зеленая, хотя с такими убеждениями как бы она смогла получить в «Молекулар тулз» должность шефа проекта «Санта Клаус»? Но вскоре выяснилось: ее растительное имя — всего лишь дань фамильной традиции. Обрадовавшись, он в первый раз в жизни отдал свое сердце женщине.
Нетерпеливый по молодости лет, Гринло не понимал, почему у них все никак не доходит до секса. Но в конце концов узнал: Анемона — герм, абсолютный гермафродит, и у нее есть любовница, от которой еще надо добиться включения Гринло в семейный союз.
Однажды вечером он вернулся домой и застал их в постели. При виде мужских гениталий, появившихся над базово-линейным женским половым органом, в нем проснулись генетические голубовато-зеленые предрассудки. И Гринло сбежал.
Лишь через несколько лет ему стало проще общаться с женщинами, которых он теперь сознательно и подсознательно обвинял в своих жизненных неурядицах. Он с головой ушел в работу, быстро делал карьеру, переходил из фирмы в фирму: «Инновир», «Хемацин», «Биокогент». В конце концов подвернулась хорошая должность в «Просепте», там-то он и встретил свою спутницу жизни. У Стромы была грубая пестрая шкура, соблазнительные хваткие губы, острые жесткие соски; она умела остроумно шутить и заливисто смеяться. А главное, она, со всеми своими наворотами, принадлежала только ему одному — впрочем, анатомически и он теперь был далеко не так прост, как в первые годы жизни. Злополучного ребенка, рожденного Почвой и Подсолнухом, почти целиком заменил самодельный конструкт.
И на работе, и дома все было в порядке, и душевное беспокойство отпустило, хоть и не исчезло полностью.
Десятилетия прошли вполне благополучно, он рос в должностях, набирался опыта, помогал миру меняться. За эти легкие, приятные годы он почти забыл свое тяжелое детство.
А потом разыгралась трагедия, к которой, как казалось Гринло, он интуитивно готовился всю жизнь. Зловредная дикая жизнь опустошила его родной биорегион.
В общем и целом урон от бедствия был таков:
Разрушена обширная инфраструктура — одна целая и две десятых на десять в пятой степени единиц ущерба (по обновленной шкале Санта-Фе).
Погибли десять миллионов человек, имевших статусы полноправных и неполноправных граждан.
Уничтожено неисчислимое множество контролируемых трансгенов разных пород, уже не говоря о бесчисленных диких помесях, всяких зайцеволках и куроястребах.
И наконец, без следа исчез органический запас биорегиона — многие тератонны массы, как базово-линейный, так и измененный.
И все это Гринло оплакивал — субъективно и селективно. Всю свою хромокогорту, хоть и дразнившую его в детстве. Коллег и слуг-трансгенов. Бездомных полуразумных мутантов, не успевших перебраться в другой, безопасный уголок телекосма. И Строму, единственную женщину, которую он полюбил без комплексов, как сказали бы его друзья-снеговики.
Все погибло, все пропало. А он, по злой иронии судьбы, остался — влачить тяжкий жребий сироты и вдовца. Его судьба разрушена ордой тератоморфов, состоящих из бешеных силикробов — или, как сказал один умник, у которого осталась энергия на придумывание неологизмов, панплазмодемониумом.
А самая горькая ирония в том, что не кто иной, как Гринло, должен был предотвращать такие катастрофы. Но в тот момент, когда биорегион подвергся нападению и опустошению, он находился в противоположной точке земного шара, инспектировал оборону другого проблемного метроплекса.
Гринло свое дело знал туго. Его усилия не пропали даром. Натиск на Новозеландский метроплекс был отражен, население спасено.
Но это теперь не играло никакой роли. Вокруг зараженного биорегиона был оборудован санитарный кордон, обслуживали его в основном коллеги Гринло, сотрудники ЧП-отдела «Просепта»; руководил дежурной сменой неполноправ Бамбанг; в прошлом Гринло нередко работал с ним.
Гринло вышел из органилета, посаженного на окраине лагеря. Ослабленный силикробами солнечный свет красил округу в пастельные тона. Вновь прибывший зашагал к командному узлу обороны. Один из его личных кибов, несший большой бип-контейнер, не отставал ни на шаг.
В гуще организованного столпотворения, среди просептовских кибов, трансгенов и симбионтов стоял Бамбанг; его взгляд, казавшийся рассеянным, означал, что неполноправ внимательно считывает с сетчаточных шкал показания датчиков. «Волнения и надежда здесь почти осязаемы», — подумал Гринло.
Когда Гринло подошел, Бамбанг переключил внимание на реальность. Оглядел вновь прибывшего, затем широкое, коричного цвета индоазиатское лицо покрылось морщинами. Это означало целую смесь чувств: уважение, радость и чуточку тревоги.
— Здравствуйте, полноправ Гринло, — почтительно сказал Бамбанг. Они обменялись жестами — гиперартикулированными знаками уважения к родословной друг друга и надежды на плодотворное сотрудничество.
— Счастлив вас видеть. Я полагаю, вы прибыли, чтобы взять на себя руководство?
Гринло вздохнул. Долг, профессиональное соперничество… все это теперь казалось таким несущественным.
— Вы ошибаетесь, — ответил он. — Уверен, вы прекрасно справляетесь со своими обязанностями, хотя после объявления о нашествии я не получал докладов об изменении обстановки. Нет, я явился по сугубо личному делу.
У индоазиата был характерный жест облегчения — Бамбанг щупал просептовский татун, вращавшийся на щеке, в считанных миллиметрах под эпидермисом. Это невинное движение превратило линейные мыслительные процессы Гринло в хаотический вихрь. Он вдруг впервые на своем долгом веку увидел вездесущие верные силикробы, вроде тех, из которых состоял татун Бамбанга и его собственный татун — в роли безжалостных несоматических убийц.
Может быть, Урбластема — всего лишь татун на поверхности Земли?
Нет. Она в отличие от послушных скоплений силикробов стремится пожрать своих хозяев.
«А ведь мы ее для себя сделали, — грустно подумал Гринло. — И я помогал. На каждом этапе. Кроме как себя, обвинять некого».
Внутренняя нейросистема фирмы «Ксаос тулз», находящаяся в выпуклости мозговой грыжи, включилась, и нелинейный круговорот эмоций и мыслей постепенно затух. Если бы не помощь этого замечательного психодемпфера, то Гринло, наверное, давно бы нашел пристанище в каком-нибудь доме убитых горем.
— По личному? — повторил Бамбанг и считал с сетчатки поступившие данные. — А, понятно… Примите мои соболезнования, полноправ Гринло. Может быть, принципы первой самоорганизации помогут вам в сей горький час найти утешение?
Гринло отмахнулся, понимая, что советы Бамбанга для него так же бесполезны, как и заповеди голубовато-зеленых родителей.
— Извините, неполноправ, но я всегда был маловером. Да и глупо было бы хранить верность идеалу, из-за которого, можно сказать, я потерял все, что имел.
— Полноправ, нельзя же отвергать священные каноны лишь по той причине, что их извратила Урбластема.
Бамбанг не договорил — почувствовал, что у Гринло неподходящее настроение для философских диспутов. И сменил тему:
— Не желаете ли осмотреть оборонительные сооружения? У нас сплошная линия Макро-Фагов, они патрулируют весь периметр и готовы отразить поверхностный штурм на макроуровне. Весь атмосферный столб над зоной поражения наполнен силикробами-убийца-ми величиной в микрон, а также воздушными акулами и пираньями. Кроме того, мы с помощью Глобал-Метео установили надежную ветрозащиту с возможностью создания встречных воздушных фронтов. Ниже поверхности земли нами проделано следующее…
Гринло перебил:
— Урбластема атаковала именно из-под земли, не так ли?
Бамбанг вроде смутился:
— Да, полноправ, действительно. Очевидно, после ликвидации Урбластемы под Чикаго какая-то уцелевшая часть укрылась глубоко под землей. Мы не знаем, как ей удалось инкапсулироваться и выжить в условиях сверхвысоких температур и давлений. Наша геодезическая разведка, к сожалению, не прошла далее поверхности нижней мантии. Впоследствии Урбластеме удалось добраться до каналов, по которым движется магма, и выйти на поверхность вовсе не там, где мы ожидали ее появления.
— В какой степени загрязнена литосфера?
— Мы еще не получили моделей катастрофы, хотя они, конечно же, выращиваются во многих сферах органосимуляции. Но уже есть основания считать, что инфекция не слишком широко распространилась по земной коре. Урбсиликробы малы и слабы, и размножаются они не сказать чтобы очень быстро. Но отчего-то они стремятся как можно быстрее выбраться на поверхность. Может, хотят первым делом расправиться с нами, как с самой непредсказуемой формой жизни? Или условия существования под землей далеки от оптимальных?
Гринло сам удивился, почувствовав, как в нем пробуждается любопытство:
— Все это кажется совершенно бессмысленным. Урбластема могла бы благополучно прятаться много лет, накапливая массу, разрастаясь по всему земному шару. И сделавшись заведомо непобедимой, она бы потом вырвалась наружу и застала нас врасплох. А вместо этого — слабый неподготовленный штурм. Если честно, я не знаю, что и думать.
— А может быть, нам просто повезло? Гринло невесело улыбнулся:
— Везение — это тоже предрассудок.
Бамбанг принял холодно-деловой вид; обычно он так поступал только в присутствии инспекторов и начальства. И сказал, будто намекая, что у Гринло небогатый выбор:
— Так что же, приступим к осмотру нашей обороны?
— Пожалуй, нет. У меня другие планы.
— Я могу узнать какие?
— Разумеется. Могу сформулировать в трех словах.
— В каких именно?
— Пойду к ней.
Глаза Бамбанга полезли на лоб. Целых пять секунд отсчитали внутренние часы Гринло, прежде чем к индоазиату вернулся дар речи.
— Но это безумие! Пускай вы от горя решили покончить с собой — зачем отдавать Урбластеме ваше тело и дарования?
— Не надо мелодрамы. Умирать я не собираюсь. Надену новую псевдокожу, инфекции она не по зубам. По крайней мере яйцеголовые меня в этом уверяли.
Подумав, Бамбанг сказал:
— Но все равно, разве положено специалисту высшего звена рисковать жизнью?
— Я уже говорил: это дело личное. Хочу вернуть часть своей жены.
Бамбанг сразу понял:
— Так вот оно что! Ее ткани нет в генном банке? И с нее никогда не снимали психокопию? Даже потомства нет? Очень плохо…
Гринло кивнул. Он много раз пытался убедить Строму, чтобы сделала свою нейрокарту, но она всякий раз отказывалась со смехом: мол, такие меры — только для параноиков и для тех, кому время и деньги некуда девать.
— Так что ее психоматрица может быть только у Урбластемы. И вы решили сделать копию… Но вы же должны понимать: мы не можем допустить, чтобы сюда, к нам, попали урбласемена. Слишком велика опасность.
— Копия будет храниться в носителе из того же непроницаемого материала, что и внешний покров. Это абсолютно безопасно. Кроме того, «Просепт» дал мне «добро». Нашим ученым нужен для экспериментов материал Урбластемы.
— Полноправ, вы не будете возражать, если я получу подтверждение от начальства?
Взгляд Бамбанга снова сделался рассеянным. Когда закончилась проверка, кислая мина на его лице сменилась уважением на грани благоговения:
— Вы позволите сопровождать вас до границы зоны?
— С удовольствием, неполноправ. — Гринло был тронут бескорыстием и человечностью спасателя. Он даже, подчиняясь необъяснимому побуждению, протянул длиннопалую руку — для старомодного рукопожатия. Когда Бамбанг схватился за протянутую кисть, на Гринло нахлынула растерянность пополам с дежа-вю. Несколько долгих секунд ему казалось, что повторяется сцена, в которой он побывал стократ. Как будто земля качнулась под его ногами, как будто закружился мир. И он в замешательстве отнял руку.
— Как вы себя чувствуете? — с искренней заботой спросил Бамбанг.
У Гринло включились внутренние конденсаторы, стабилизировалось восприятие реальности.
— Я уже неделю на микроснах, — объяснил он. — Но еще несколько часов продержусь.
Бамбанг сделал жест признания соматопсихической независимости, а затем они, сопровождаемые единственным кибом Гринло и целой толпой верных помощников Бамбанга, направились к гряде холмов, вернее, к тому, что издали казалось грядой белых, странно колышущихся холмов.
Они прошли мимо отделения синохемовских штурмовых жуков и жирафов-разведчиков, выпущенных компанией «ДарМол». Бригада специалистов из «Бехтель-Канемацу-Гошо» присматривала за кибами, которые укладывали термостойкую трубу для подачи сверхгорячей плазмы. Это на самый крайний случай: если выпустить такую плазму, погибнет не только нападающий, но и обороняющийся.
По мере их приближения к гряде она все росла, делилась на отдельные возвышенности. И наконец холмы возвысились над пришедшими. Холмы были живыми. Они двигались.
Каждый был высотой двадцать метров, весом с двух базово-линейных китов, широченный, белый, как тесто, а наверху сидел обычный человек, наездник, но выглядел он карликом. Макро-Фагов друг от друга отделяла дистанция в четверть длины тела. Пахло от них сырой землей — этот запах характерен для микотронных существ. Время от времени из туловища всеяда произвольно выстреливало щупальце или псевдоподия — чтобы прозондировать ближайшее окружение.
— Да, впечатляет, — кисло похвалил Гринло. — По крайней мере — меня. Насчет Урбластемы — можно только догадываться.
— Полноправ, это попахивает пораженчеством, — надулся Бамбанг. — Я понимаю, вам тяжело, но у нас долг перед «Просептом» и человечеством, мы обязаны действовать, как положено профессионалам. И между прочим, Урбластема не так уж и неуязвима. Она, да будет вам известно, при нападении больше полагается на быстроту и массу. И пока мы можем бить ее тем же оружием, у нас есть шанс на победу. Вот мы с вами тут стоим, разговариваем, а в эту самую минуту огромное количество новых петагерцовых микродезинтеграторов закачивается в резервуары пушек-распылителей, и скоро мы отразим нападение, как отразили все предыдущие.
— Да, получив океан безжизненной грязи. Богатый запас органики. Но — не то, что мы потеряли. Людей, деревья, дома вы не вернете.
— Что ж, полноправ, это так, и это печально. Но мы все восстановим. В том числе и население. Хотя, конечно, вряд ли это послужит вам утешением.
Гринло вздохнул:
— Чему быть, того не миновать. Но хватит разговоров. Я хочу сейчас же войти в зону. Эй, киб! Открой контейнер, пожалуйста.
Послушный механизм поднял крышку принесенного им биополимерного контейнера. Под ней оказалась тяжелая полужидкость вроде ртути с серебристой поверхностью, бликующей на солнце.
— Неполноправ Бамбанг, вы говорили о быстроте как о средстве обороны. Сейчас вы увидите, что такое абсолютная быстрота. Это вещество не имеет стабильной молекулярной структуры, под которую может подстроиться Урбластема. Псевдокожа состоит из клеток, но строение каждой клетки за секунду изменяется тысячекратно. Поверхность псевдокожи — это калейдоскоп антигенов. Притом на макроуровне сохраняется морфологическая целостность. Урбластема, не имея возможности прилипнуть к ней, а значит, идентифицировать, не сможет и пожрать ее вместе с содержимым.
Гринло повернулся к контейнеру и опустил в него руки. Жидкость побежала по кистям и запястьям — казалось, их проглатывают две одинаковые змеи, В считанные секунды весь Гринло покрылся серебром, глаза и рот превратились в ямки, нос сплюснулся, уши прижались к черепу. Киб закрыл крышку опустевшего контейнера. Бамбанг оторопело смотрел на серебристую статую. Через секунду индоазиат спохватился и заглянул в малопосещаемые сетевые архивы.
— Последняя четверть двадцатого века, — проговорил Бамбанг. — Персонаж так называемого блокбастера…
Гринло, полностью переключивший обмен веществ на внутренние резервы, а органы чувств связав с сенсорами псевдокожи, посмотрел на опешившего Бамбанга с улыбкой:
— Верно, Терминатор-два возвращается. — Голос звучал нормально, передаваясь через вибрации псевдокожи. — Нельзя ли чуть-чуть притормозить этих тварей?
— Разумеется, их можно остановить. Но лишь на несколько секунд.
По цепочке Макро-Фагов пробежала волна торможения — они получили команду двигаться вспять.
Гринло напряг мышцы ног, псевдокожа отреагировала, прибавив ему сил. В шеренге стражей открылся проход.
Не попрощавшись, Гринло с безумной скоростью ринулся в брешь. И проскочил. Царство человека и верных ему существ осталось позади. А впереди не было ничего, кроме Урбластемы.
И что самое ужасное, здесь все казалось совершенно нормальным. Гринло стоял в саду искусственных деревьев. Шеренга Макро-Фагов осталась в добром полуклике позади.
Его глазам открылась сцена абсолютного покоя. Широкие черные листья искусственных ткач-деревьев мирно покачивались под непрестанным ветерком. Длинные полотна, свисавшие с секреторных узлов-ветвей, имели пеструю расцветку, вроде шотландки и пейсли. До земли они не доставали — значит, только что был собран урожай.
Через мембраны псевдокожи до ушей добрался хор насекомых. Из подлеска выскочил базово-линейный кролик, за ним выползла грозная базово-линейная змея. Все, как положено. Но все — фальшиво.
В своей когорте Гринло был одним из немногих, кого зачали и родили старомодным, базово-линейным способом. Его родители, упертые голубовато-зеленые, не могли воспользоваться услугами помеси-роженицы или хотя бы автоутробы, не говоря уже о том, чтобы допустить вмешательство хромопортных в развитие плода. Даже именем своим он был обязан вере, которую исповедовали родители. Грин ло — зеленый закон. И потому Гринло появился на свет, не имея никаких преимуществ, не имея даже самого необходимого. Ему только оставалось завидовать нейро— и морфонавороченным сверстникам. Он даже свои первые слова произнес лишь после полугодичного курса приема неогомеопатических тропов. Естественно, потому-то он и был временами склонен винить своих родителей — Почву и Подсолнуха — во всех неприятностях, которых натерпелся при учебе и в общении с ровесниками. Один адвокат, некий Энди Панда, даже перевел жалобы Гринло на юридический язык и предложил обратиться в суд, но Гринло решил, что делать этого не стоит.
Как бы то ни было, злость на родителей прошла без следа, когда Гринло достиг совершеннолетия, и Почва с Подсолнухом, подчиняясь жестким голубовато-зеленым догмам, добровольно подверглись эвтаназии, завещав свои нерастраченные ресурсы не баловавшему их симпатиями обществу.
К сожалению, они почти не оставили двенадцатилетнему Гринло финансовых ресурсов. Чтобы вырваться из касты серволайтов, в которую его угораздило попасть при рождении, и оплатить дальнейшее троподозирование, которое позволит получить достойную работу и перескочить в категорию символ-аналитиков, пришлось сдавать внаем свое нейро — ценный ресурс, самые тонкие структуры которого до сих пор яйцеголовые не научились дублировать. Каждый день в определенное время толика вычислительных циклов мозга становилась доступна любому, кто имел на то желание и деньги. Гринло терял драгоценное время, пока его разум обрабатывал данные в параллельной мировой компьютерной сети, и потому злился на всех, кому больше повезло в жизни. Эта злость и толкнула его в объятия Плюс-Фурьеристов.
Но неизбежное разочарование не заставило себя ждать. Более того, когда Плюс-Фурьеристы спонсировали убийство всего совета директоров Всемирной Торговой Организации, Гринло проникся отвращением к политике вообще. И в это же время он впервые устроился на работу — в «Молекулар тулз». Фирма оплатила ему кое-какой соматический и клеточный апгрейд. И тогда же он влюбился.
Ее звали Анемона. Поначалу Гринло боялся, что она тоже голубовато-зеленая, хотя с такими убеждениями как бы она смогла получить в «Молекулар тулз» должность шефа проекта «Санта Клаус»? Но вскоре выяснилось: ее растительное имя — всего лишь дань фамильной традиции. Обрадовавшись, он в первый раз в жизни отдал свое сердце женщине.
Нетерпеливый по молодости лет, Гринло не понимал, почему у них все никак не доходит до секса. Но в конце концов узнал: Анемона — герм, абсолютный гермафродит, и у нее есть любовница, от которой еще надо добиться включения Гринло в семейный союз.
Однажды вечером он вернулся домой и застал их в постели. При виде мужских гениталий, появившихся над базово-линейным женским половым органом, в нем проснулись генетические голубовато-зеленые предрассудки. И Гринло сбежал.
Лишь через несколько лет ему стало проще общаться с женщинами, которых он теперь сознательно и подсознательно обвинял в своих жизненных неурядицах. Он с головой ушел в работу, быстро делал карьеру, переходил из фирмы в фирму: «Инновир», «Хемацин», «Биокогент». В конце концов подвернулась хорошая должность в «Просепте», там-то он и встретил свою спутницу жизни. У Стромы была грубая пестрая шкура, соблазнительные хваткие губы, острые жесткие соски; она умела остроумно шутить и заливисто смеяться. А главное, она, со всеми своими наворотами, принадлежала только ему одному — впрочем, анатомически и он теперь был далеко не так прост, как в первые годы жизни. Злополучного ребенка, рожденного Почвой и Подсолнухом, почти целиком заменил самодельный конструкт.
И на работе, и дома все было в порядке, и душевное беспокойство отпустило, хоть и не исчезло полностью.
Десятилетия прошли вполне благополучно, он рос в должностях, набирался опыта, помогал миру меняться. За эти легкие, приятные годы он почти забыл свое тяжелое детство.
А потом разыгралась трагедия, к которой, как казалось Гринло, он интуитивно готовился всю жизнь. Зловредная дикая жизнь опустошила его родной биорегион.
В общем и целом урон от бедствия был таков:
Разрушена обширная инфраструктура — одна целая и две десятых на десять в пятой степени единиц ущерба (по обновленной шкале Санта-Фе).
Погибли десять миллионов человек, имевших статусы полноправных и неполноправных граждан.
Уничтожено неисчислимое множество контролируемых трансгенов разных пород, уже не говоря о бесчисленных диких помесях, всяких зайцеволках и куроястребах.
И наконец, без следа исчез органический запас биорегиона — многие тератонны массы, как базово-линейный, так и измененный.
И все это Гринло оплакивал — субъективно и селективно. Всю свою хромокогорту, хоть и дразнившую его в детстве. Коллег и слуг-трансгенов. Бездомных полуразумных мутантов, не успевших перебраться в другой, безопасный уголок телекосма. И Строму, единственную женщину, которую он полюбил без комплексов, как сказали бы его друзья-снеговики.
Все погибло, все пропало. А он, по злой иронии судьбы, остался — влачить тяжкий жребий сироты и вдовца. Его судьба разрушена ордой тератоморфов, состоящих из бешеных силикробов — или, как сказал один умник, у которого осталась энергия на придумывание неологизмов, панплазмодемониумом.
А самая горькая ирония в том, что не кто иной, как Гринло, должен был предотвращать такие катастрофы. Но в тот момент, когда биорегион подвергся нападению и опустошению, он находился в противоположной точке земного шара, инспектировал оборону другого проблемного метроплекса.
Гринло свое дело знал туго. Его усилия не пропали даром. Натиск на Новозеландский метроплекс был отражен, население спасено.
Но это теперь не играло никакой роли. Вокруг зараженного биорегиона был оборудован санитарный кордон, обслуживали его в основном коллеги Гринло, сотрудники ЧП-отдела «Просепта»; руководил дежурной сменой неполноправ Бамбанг; в прошлом Гринло нередко работал с ним.
Гринло вышел из органилета, посаженного на окраине лагеря. Ослабленный силикробами солнечный свет красил округу в пастельные тона. Вновь прибывший зашагал к командному узлу обороны. Один из его личных кибов, несший большой бип-контейнер, не отставал ни на шаг.
В гуще организованного столпотворения, среди просептовских кибов, трансгенов и симбионтов стоял Бамбанг; его взгляд, казавшийся рассеянным, означал, что неполноправ внимательно считывает с сетчаточных шкал показания датчиков. «Волнения и надежда здесь почти осязаемы», — подумал Гринло.
Когда Гринло подошел, Бамбанг переключил внимание на реальность. Оглядел вновь прибывшего, затем широкое, коричного цвета индоазиатское лицо покрылось морщинами. Это означало целую смесь чувств: уважение, радость и чуточку тревоги.
— Здравствуйте, полноправ Гринло, — почтительно сказал Бамбанг. Они обменялись жестами — гиперартикулированными знаками уважения к родословной друг друга и надежды на плодотворное сотрудничество.
— Счастлив вас видеть. Я полагаю, вы прибыли, чтобы взять на себя руководство?
Гринло вздохнул. Долг, профессиональное соперничество… все это теперь казалось таким несущественным.
— Вы ошибаетесь, — ответил он. — Уверен, вы прекрасно справляетесь со своими обязанностями, хотя после объявления о нашествии я не получал докладов об изменении обстановки. Нет, я явился по сугубо личному делу.
У индоазиата был характерный жест облегчения — Бамбанг щупал просептовский татун, вращавшийся на щеке, в считанных миллиметрах под эпидермисом. Это невинное движение превратило линейные мыслительные процессы Гринло в хаотический вихрь. Он вдруг впервые на своем долгом веку увидел вездесущие верные силикробы, вроде тех, из которых состоял татун Бамбанга и его собственный татун — в роли безжалостных несоматических убийц.
Может быть, Урбластема — всего лишь татун на поверхности Земли?
Нет. Она в отличие от послушных скоплений силикробов стремится пожрать своих хозяев.
«А ведь мы ее для себя сделали, — грустно подумал Гринло. — И я помогал. На каждом этапе. Кроме как себя, обвинять некого».
Внутренняя нейросистема фирмы «Ксаос тулз», находящаяся в выпуклости мозговой грыжи, включилась, и нелинейный круговорот эмоций и мыслей постепенно затух. Если бы не помощь этого замечательного психодемпфера, то Гринло, наверное, давно бы нашел пристанище в каком-нибудь доме убитых горем.
— По личному? — повторил Бамбанг и считал с сетчатки поступившие данные. — А, понятно… Примите мои соболезнования, полноправ Гринло. Может быть, принципы первой самоорганизации помогут вам в сей горький час найти утешение?
Гринло отмахнулся, понимая, что советы Бамбанга для него так же бесполезны, как и заповеди голубовато-зеленых родителей.
— Извините, неполноправ, но я всегда был маловером. Да и глупо было бы хранить верность идеалу, из-за которого, можно сказать, я потерял все, что имел.
— Полноправ, нельзя же отвергать священные каноны лишь по той причине, что их извратила Урбластема.
Бамбанг не договорил — почувствовал, что у Гринло неподходящее настроение для философских диспутов. И сменил тему:
— Не желаете ли осмотреть оборонительные сооружения? У нас сплошная линия Макро-Фагов, они патрулируют весь периметр и готовы отразить поверхностный штурм на макроуровне. Весь атмосферный столб над зоной поражения наполнен силикробами-убийца-ми величиной в микрон, а также воздушными акулами и пираньями. Кроме того, мы с помощью Глобал-Метео установили надежную ветрозащиту с возможностью создания встречных воздушных фронтов. Ниже поверхности земли нами проделано следующее…
Гринло перебил:
— Урбластема атаковала именно из-под земли, не так ли?
Бамбанг вроде смутился:
— Да, полноправ, действительно. Очевидно, после ликвидации Урбластемы под Чикаго какая-то уцелевшая часть укрылась глубоко под землей. Мы не знаем, как ей удалось инкапсулироваться и выжить в условиях сверхвысоких температур и давлений. Наша геодезическая разведка, к сожалению, не прошла далее поверхности нижней мантии. Впоследствии Урбластеме удалось добраться до каналов, по которым движется магма, и выйти на поверхность вовсе не там, где мы ожидали ее появления.
— В какой степени загрязнена литосфера?
— Мы еще не получили моделей катастрофы, хотя они, конечно же, выращиваются во многих сферах органосимуляции. Но уже есть основания считать, что инфекция не слишком широко распространилась по земной коре. Урбсиликробы малы и слабы, и размножаются они не сказать чтобы очень быстро. Но отчего-то они стремятся как можно быстрее выбраться на поверхность. Может, хотят первым делом расправиться с нами, как с самой непредсказуемой формой жизни? Или условия существования под землей далеки от оптимальных?
Гринло сам удивился, почувствовав, как в нем пробуждается любопытство:
— Все это кажется совершенно бессмысленным. Урбластема могла бы благополучно прятаться много лет, накапливая массу, разрастаясь по всему земному шару. И сделавшись заведомо непобедимой, она бы потом вырвалась наружу и застала нас врасплох. А вместо этого — слабый неподготовленный штурм. Если честно, я не знаю, что и думать.
— А может быть, нам просто повезло? Гринло невесело улыбнулся:
— Везение — это тоже предрассудок.
Бамбанг принял холодно-деловой вид; обычно он так поступал только в присутствии инспекторов и начальства. И сказал, будто намекая, что у Гринло небогатый выбор:
— Так что же, приступим к осмотру нашей обороны?
— Пожалуй, нет. У меня другие планы.
— Я могу узнать какие?
— Разумеется. Могу сформулировать в трех словах.
— В каких именно?
— Пойду к ней.
Глаза Бамбанга полезли на лоб. Целых пять секунд отсчитали внутренние часы Гринло, прежде чем к индоазиату вернулся дар речи.
— Но это безумие! Пускай вы от горя решили покончить с собой — зачем отдавать Урбластеме ваше тело и дарования?
— Не надо мелодрамы. Умирать я не собираюсь. Надену новую псевдокожу, инфекции она не по зубам. По крайней мере яйцеголовые меня в этом уверяли.
Подумав, Бамбанг сказал:
— Но все равно, разве положено специалисту высшего звена рисковать жизнью?
— Я уже говорил: это дело личное. Хочу вернуть часть своей жены.
Бамбанг сразу понял:
— Так вот оно что! Ее ткани нет в генном банке? И с нее никогда не снимали психокопию? Даже потомства нет? Очень плохо…
Гринло кивнул. Он много раз пытался убедить Строму, чтобы сделала свою нейрокарту, но она всякий раз отказывалась со смехом: мол, такие меры — только для параноиков и для тех, кому время и деньги некуда девать.
— Так что ее психоматрица может быть только у Урбластемы. И вы решили сделать копию… Но вы же должны понимать: мы не можем допустить, чтобы сюда, к нам, попали урбласемена. Слишком велика опасность.
— Копия будет храниться в носителе из того же непроницаемого материала, что и внешний покров. Это абсолютно безопасно. Кроме того, «Просепт» дал мне «добро». Нашим ученым нужен для экспериментов материал Урбластемы.
— Полноправ, вы не будете возражать, если я получу подтверждение от начальства?
Взгляд Бамбанга снова сделался рассеянным. Когда закончилась проверка, кислая мина на его лице сменилась уважением на грани благоговения:
— Вы позволите сопровождать вас до границы зоны?
— С удовольствием, неполноправ. — Гринло был тронут бескорыстием и человечностью спасателя. Он даже, подчиняясь необъяснимому побуждению, протянул длиннопалую руку — для старомодного рукопожатия. Когда Бамбанг схватился за протянутую кисть, на Гринло нахлынула растерянность пополам с дежа-вю. Несколько долгих секунд ему казалось, что повторяется сцена, в которой он побывал стократ. Как будто земля качнулась под его ногами, как будто закружился мир. И он в замешательстве отнял руку.
— Как вы себя чувствуете? — с искренней заботой спросил Бамбанг.
У Гринло включились внутренние конденсаторы, стабилизировалось восприятие реальности.
— Я уже неделю на микроснах, — объяснил он. — Но еще несколько часов продержусь.
Бамбанг сделал жест признания соматопсихической независимости, а затем они, сопровождаемые единственным кибом Гринло и целой толпой верных помощников Бамбанга, направились к гряде холмов, вернее, к тому, что издали казалось грядой белых, странно колышущихся холмов.
Они прошли мимо отделения синохемовских штурмовых жуков и жирафов-разведчиков, выпущенных компанией «ДарМол». Бригада специалистов из «Бехтель-Канемацу-Гошо» присматривала за кибами, которые укладывали термостойкую трубу для подачи сверхгорячей плазмы. Это на самый крайний случай: если выпустить такую плазму, погибнет не только нападающий, но и обороняющийся.
По мере их приближения к гряде она все росла, делилась на отдельные возвышенности. И наконец холмы возвысились над пришедшими. Холмы были живыми. Они двигались.
Каждый был высотой двадцать метров, весом с двух базово-линейных китов, широченный, белый, как тесто, а наверху сидел обычный человек, наездник, но выглядел он карликом. Макро-Фагов друг от друга отделяла дистанция в четверть длины тела. Пахло от них сырой землей — этот запах характерен для микотронных существ. Время от времени из туловища всеяда произвольно выстреливало щупальце или псевдоподия — чтобы прозондировать ближайшее окружение.
— Да, впечатляет, — кисло похвалил Гринло. — По крайней мере — меня. Насчет Урбластемы — можно только догадываться.
— Полноправ, это попахивает пораженчеством, — надулся Бамбанг. — Я понимаю, вам тяжело, но у нас долг перед «Просептом» и человечеством, мы обязаны действовать, как положено профессионалам. И между прочим, Урбластема не так уж и неуязвима. Она, да будет вам известно, при нападении больше полагается на быстроту и массу. И пока мы можем бить ее тем же оружием, у нас есть шанс на победу. Вот мы с вами тут стоим, разговариваем, а в эту самую минуту огромное количество новых петагерцовых микродезинтеграторов закачивается в резервуары пушек-распылителей, и скоро мы отразим нападение, как отразили все предыдущие.
— Да, получив океан безжизненной грязи. Богатый запас органики. Но — не то, что мы потеряли. Людей, деревья, дома вы не вернете.
— Что ж, полноправ, это так, и это печально. Но мы все восстановим. В том числе и население. Хотя, конечно, вряд ли это послужит вам утешением.
Гринло вздохнул:
— Чему быть, того не миновать. Но хватит разговоров. Я хочу сейчас же войти в зону. Эй, киб! Открой контейнер, пожалуйста.
Послушный механизм поднял крышку принесенного им биополимерного контейнера. Под ней оказалась тяжелая полужидкость вроде ртути с серебристой поверхностью, бликующей на солнце.
— Неполноправ Бамбанг, вы говорили о быстроте как о средстве обороны. Сейчас вы увидите, что такое абсолютная быстрота. Это вещество не имеет стабильной молекулярной структуры, под которую может подстроиться Урбластема. Псевдокожа состоит из клеток, но строение каждой клетки за секунду изменяется тысячекратно. Поверхность псевдокожи — это калейдоскоп антигенов. Притом на макроуровне сохраняется морфологическая целостность. Урбластема, не имея возможности прилипнуть к ней, а значит, идентифицировать, не сможет и пожрать ее вместе с содержимым.
Гринло повернулся к контейнеру и опустил в него руки. Жидкость побежала по кистям и запястьям — казалось, их проглатывают две одинаковые змеи, В считанные секунды весь Гринло покрылся серебром, глаза и рот превратились в ямки, нос сплюснулся, уши прижались к черепу. Киб закрыл крышку опустевшего контейнера. Бамбанг оторопело смотрел на серебристую статую. Через секунду индоазиат спохватился и заглянул в малопосещаемые сетевые архивы.
— Последняя четверть двадцатого века, — проговорил Бамбанг. — Персонаж так называемого блокбастера…
Гринло, полностью переключивший обмен веществ на внутренние резервы, а органы чувств связав с сенсорами псевдокожи, посмотрел на опешившего Бамбанга с улыбкой:
— Верно, Терминатор-два возвращается. — Голос звучал нормально, передаваясь через вибрации псевдокожи. — Нельзя ли чуть-чуть притормозить этих тварей?
— Разумеется, их можно остановить. Но лишь на несколько секунд.
По цепочке Макро-Фагов пробежала волна торможения — они получили команду двигаться вспять.
Гринло напряг мышцы ног, псевдокожа отреагировала, прибавив ему сил. В шеренге стражей открылся проход.
Не попрощавшись, Гринло с безумной скоростью ринулся в брешь. И проскочил. Царство человека и верных ему существ осталось позади. А впереди не было ничего, кроме Урбластемы.
И что самое ужасное, здесь все казалось совершенно нормальным. Гринло стоял в саду искусственных деревьев. Шеренга Макро-Фагов осталась в добром полуклике позади.
Его глазам открылась сцена абсолютного покоя. Широкие черные листья искусственных ткач-деревьев мирно покачивались под непрестанным ветерком. Длинные полотна, свисавшие с секреторных узлов-ветвей, имели пеструю расцветку, вроде шотландки и пейсли. До земли они не доставали — значит, только что был собран урожай.
Через мембраны псевдокожи до ушей добрался хор насекомых. Из подлеска выскочил базово-линейный кролик, за ним выползла грозная базово-линейная змея. Все, как положено. Но все — фальшиво.