Диккенс Чарльз. Холодный дом (главы XXXI-LXVII)

   День за днем родственники трусят по пыли и скачут по придорожному дерну, объезжая избирательные участки и трибуны (в кожаных рукавицах и с арапниками, когда снуют по деревням, и в лайковых перчатках и с хлыстиками, когда снуют по городкам), и день за днем привозят донесения, по поводу которых сэр Лестер разглагольствует после обеда. День за днем эти беспокойные люди, обычно не имеющие решительно никаких занятий, кажутся по горло занятыми. День за днем Волюмния по-родственному болтает с сэром Лестером о положении нации, и сэр Лестер склоняется к выводу, что Волюмния вдумчивей, чем он полагал.
   - Как наши дела? - спрашивает Волюмния, сжимая руки. - ##Все ли@@ у нас благополучно?
   Грандиозная кампания теперь уже почти закончилась, и через несколько дней Дудл перестанет взывать к стране. Сэр Лестер отобедал и только что появился в продолговатой гостиной - яркая звезда, сверкающая сквозь тучи родственников.
   - Волюмния, - ответствует сэр Лестер, держа в руках какой-то список, наши дела идут сносно.
   - Только сносно!
   Настало лето, и погода теплая, но по вечерам специально для сэра Лестера топят камин. Сэр Лестер садятся на свое любимое место, отгороженное экраном от камина, и очень решительным, но чуть-чуть недовольным тоном словно желая сказать: "Я не обыкновенный человек, и если говорю "сносно", это слово не следует понимать в его обычном значении", - повторяет:
   - Волюмния, наши дела идут сносно.
   - У ##вас-то@@, во всяком случае, нет противников, - уверенно говорит Волюмния.
   - Да, Волюмния. Наша обезумевшая страна, как это ни печально, во многих отношениях утратила здравый смысл, но...
   - Все-таки еще не настолько свихнулась, чтобы дойти до этого. Приятно слышать!
   Удачно закончив фразу сэра Лестера, Волюмния вернула себе его благосклонность. Сэр Лестер, милостиво наклонив голову, как будто говорит себе: "В общем, она неглупая женщина, хотя порой говорит не подумав".
   И в самом деле, обольстительная Дедлок совершенно напрасно подняла вопрос о противниках - ведь на всех выборах сэр Лестер неизменно выставляет свою кандидатуру, как своего рода крупный оптовый заказ, который следует выполнить срочно. Два других принадлежащих ему парламентских места он считает как бы розничными заказами меньшего значения и просто направляет своим "поставщикам" угодных ему кандидатов с приказанием: "Будьте любезны изготовить из этих материалов двух членов парламента и по выполнении заказа прислать их на дом". !!!
   - Должен признать, Волюмния, что во многих местах народ, к прискорбию, выказал дурное умонастроение и на этот раз оппозиция правительству носила самый решительный и неукротимый характер.
   - Пр-роходимцы! - бормочет Волюмния.
   - Больше того, - продолжает сэр Лестер, окидывая взором родственников, расположившихся кругом на диванах и оттоманках, - больше того, даже во многих местах, точнее, почти во всех тех местах, где правительство одержало победу над некоей кликой...
   (Заметим кстати, что кудлисты всегда обзывают дудлистов "кликой", а дудлисты платят тем же кудлистам.)
   - ...даже в этих местах, как я вынужден сообщить вам с краской стыда за англичан, наша партия восторжествовала лишь ценою огромных затрат. Сотни, уточняет сэр Лестер, оглядывая родственников со все возрастающим достоинством и обостряющимся негодованием, - сотни тысяч фунтов пришлось истратить!
   Есть у Волюмнии небольшой грешок - слишком она наивна, а наивность очень идет к детскому платьицу с широким кушаком и нагрудничку, но как-то не вяжется с румянами и жемчужным ожерельем. Так или иначе Волюмния по наивности вопрошает:
   - Истратить? На что?
   - Волюмния! - с величайшей суровостью выговаривает ей сэр Лестер. Волюмния!
   - Нет, нет, я не хотела сказать "на что", - спешит оправдаться Волюмния, взвизгнув по привычке. - Какая я глупая! Я хотела сказать: "Очень грустно!"
   - Я рад, - отзывается сэр Лестер, - что вы хотели "сказать: "Очень грустно".
   Волюмния спешит высказать убеждение, что этих противных людей необходимо судить как предателей и силой заставить их поддерживать "нашу партию".
   - Я рад, Волюмния, - повторяет сэр Лестер, не обращая внимания на эту попытку умаслить его, - что вы хотели сказать: "Очень грустно". Конечно, это позор для избирателей. Но раз уж вы, хоть и нечаянно, хоть и не желая задать столь неразумный вопрос, спросили меня: "На что?" - позвольте мне вам ответить. На неизбежные расходы. И, полагаясь на ваше благоразумие, Волюмния, я надеюсь, что вы не будете говорить на эту тему ни здесь, ни в других местах.
   Обращаясь к Волюмнии, сэр Лестер считает своим долгом сохранять суровое выражение лица, так как в народе поговаривают, будто примерно в двухстах петициях по поводу выборов эти "неизбежные расходы" будут откровенно и бесцеремонно названы "подкупом", а некоторые безбожные шутники уже предложили исключить из церковной службы обычную молитву "за парламент" и посоветовать прихожанам вместо этого молиться за шестьсот пятьдесят восемь джентльменов *, "болящих и недугующих".
   - Я думаю, - снова начинает Волюмния, оправившись, после небольшой передышки, от недавней экзекуции, - я думаю, мистер Талкингхорн заработался до смерти.
   - Не знаю, с какой стати мистеру Талкингхорну зарабатываться до смерти, - возражает сэр Лестер, открывая глаза. - Я не знаю, чем занят мистер Талкингхорн. Он не выставлял своей кандидатуры.
   Волюмния полагает, что его услугами пользовались. Сэр Лестер желает знать, кто пользовался и для чего именно? Волюмния, вторично посрамленная, предполагает, что кто-нибудь... для консультации и устройства дел. Сэр Лестер не имеет понятия, нуждался ли какой-нибудь клиент мистера Талкингхорна в услугах своего поверенного.
   Леди Дедлок, сидя у открытого окна и облокотившись на подушку, лежащую на подоконнике, не отрывает глаз от вечерних теней, падающих на парк, но с тех пор как заговорили о поверенном, она как будто начинает прислушиваться к беседе.
   Один из родственников, томный, усатый кузен, развалившийся на диване в полном изнеможении, сообщает, что кто-то сказал ему вчера, будто Талкингхогн ездил в эти, как их... железные области... на консультацию п'какому-то де'у, и раз уж дгака сегодня закончилась, вот было бы здогово, явись он с известием, что кандидата кудлистов пгговалили с тггеском (Прим. OCR.: Орфография оригинала).
   Меркурий, разнося кофе, докладывает сэру Лестеру, что приехал мистер Талкингхорн и сейчас обедает. Миледи на мгновение оборачивается, потом снова начинает смотреть в окно.
   Волюмния счастлива, что ее Любимец здесь. Он такой оригинал, такой солидный господин, такой поразительный человек, который знает столько всякой всячины, но никогда ни о чем не рассказывает! Волюмния убеждена, что он франкмасон *. Наверное, он возглавляет какую-нибудь ложу, - наденет короткий фартук, и все ему поклоняются, словно идолу, а вокруг все свечи, свечи и лопаточки. Все эти бойкие фразы обольстительная Дедлок пролепетала, как всегда, ребяческим тоном, продолжая вязать кошелек.
   - С тех пор как я сюда приехала, - добавляет Волюмния, - он ни разу здесь не был. Я уж стала побаиваться, не разбилось бы у меня сердце по милости этого ветреника. Готова даже была подумать, уж не умер ли он?
   Быть может, это сгустился вечерний мрак, а может быть, еще более густой мрак окутал душу миледи, но лицо ее потемнело, как будто она подумала: "О, если бы так было!"
   - Мистер Талкингхорн, - говорит сэр Лестер, - всегда встречает радушный прием в нашем доме и всегда ведет себя корректно, где бы он ни был. Весьма достойный человек, всеми уважаемый, и - вполне заслуженно.
   Изнемогающий кузен предполагает, что он "чу'овищно богатый с'бъект".
   - У него, без сомнения, есть состояние, - отзывается сэр Лестер. Разумеется, платят ему щедро, и в высшем обществе он принят почти как равный.
   Все вздрагивают - где-то близко грянул выстрел.
   - Господи, что это? - восклицает Волюмния, негромко взвизгнув.
   - Крысу убили, - отвечает миледи.
   Входит мистер Талкингхорн, а за ним следуют Меркурии с лампами и свечами.
   - Нет, нет, не надо, - говорит сэр Лестер. - А впрочем, вы, может быть, не расположены сумерничать, миледи?
   Напротив, миледи это очень любит.
   - А вы, Волюмния?
   О! Ничто так не прельщает Волюмнию, как сидеть и разговаривать в темноте.
   - Так унесите свечи, - приказывает сэр Лестер. - Простите, Талкингхорн, я с вами еще не поздоровался. Как поживаете?
   Мистер Талкингхорн входит, как всегда, неторопливо и непринужденно; кланяется на ходу миледи, пожимает руку сэру Лестеру, подходит к столику, за которым баронет обычно читает газеты, и опускается в кресло, которое занимает, когда хочет что-нибудь сообщить. Сэр Лестер опасается, как бы миледи не простудилась у открытого окна - ведь она не совсем здорова. Миледи очень признательна ему, но ей хочется сидеть у окна, чтобы дышать свежим воздухом. Сэр Лестер встает, поправляет на ней шарф и возвращается на свое место. Тем временем мистер Талкингхорн берет понюшку табаку.
   - Ну, как проходила предвыборная борьба? - осведомляется сэр Лестер.
   - Неудачно с самого начала. Не было ни малейшей надежды. Они провели обоих своих кандидатов. Вас разгромили. Три голоса против одного.
   Мастерски владея уменьем жить, мистер Талкингхорн вменил себе в обязанность не иметь политических убеждений, точнее - никаких убеждений. Поэтому он говорит "вас" разгромили.
   Сэр Лестер обуян величественным гневом. Волюмния в жизни не слыхивала ничего подобного. Изнемогающий кузен бормочет, что это... неизбежно, газ... чегни... газгешают голосовать...
   - И, заметьте, это в том самом месте, - продолжает в быстро сгущающейся темноте мистер Талкингхорн, когда снова водворяется тишина, - в том самом месте, где сыну миссис Раунсуэлл предлагали выставить свою кандидатуру.
   - Но у него хватило такта и ума отклонить это предложение, как вы уведомили меня в свое время, - говорит сэр Лестер. - Не могу утверждать, что я хоть сколько-нибудь одобряю взгляды, которые высказал мистер Раунсуэлл, пробыв около получаса в этой комнате; но его отказ был внушен ему правильным пониманием приличий, и я рад отметить это.
   - Вы думаете? - отзывается мистер Талкингхорн. - Однако это не помешало ему принять очень активное участие в нынешних выборах.
   Отчетливо слышно, как сэр Лестер охает.
   - Так ли я вас понял? - говорит он. - Вы сказали, что мистер Раунсуэлл принимал очень активное участие в выборах?
   - Исключительно активное.
   - Против?..
   - Ну да, конечно, против вас. Он превосходный оратор. Говорит просто и убедительно. Произвел сокрушительное впечатление и пользуется огромным влиянием. Деловой стороной выборов ведал он.
   Все общество догадывается (хоть и не видит), что сэр Лестер величественно выкатил глаза.
   - Ему усердно помогал его сын, - говорит мистер Талкингхорн в заключение.
   - Его сын, сэр? - повторяет сэр Лестер ужасающе вежливым тоном.
   - Его сын.
   - Тот сын, что хотел жениться на девушке, которая прислуживает миледи?
   - Тот самый. У него один сын.
   - В таком случае, клянусь честью, - говорит сэр Лестер после угрожающей паузы, во время которой слышалось его сопенье и можно было догадаться, что он выкатил глаза, - в таком случае, клянусь честью, клянусь жизнью, клянусь своей репутацией и принципами, шлюзы общества прорваны, и паводок... э... сровнял с землей грани и подрыл основы системы, коей поддерживается порядок!
   Общий взрыв возмущения в толпе родственников. Волюмния полагает, что теперь-то уж действительно пора, я вам скажу, кому-нибудь, кто стоит у власти, вмешаться и принять какие-нибудь решительные меры. Изнемогающий кузен полагает, что... стгана летит... во весь опог... к чегту на гога.
   - Я прошу, - говорит сэр Лестер, задыхаясь, - я прошу прекратить дальнейшие разговоры на эту тему. Комментарии излишни. Миледи, относительно этой девушки позвольте мне посоветовать вам...
   - Я не хочу расставаться с нею, - отзывается негромким, но твердым голосом миледи, не вставая со своего места у окна.
   - Я не об этом говорю, - поясняет сэр Лестер. - В этом отношении я с вами согласен. Но раз вы находите, что она заслуживает вашего покровительства, вам следовало бы удержать ее своим влиянием от таких опасных знакомств. Вам следовало бы объяснить ей, какому насилию подвергнутся в подобном обществе ее чувства долга и принципы; и вы могли бы уберечь ее для лучшей жизни. Вы могли бы указать ей, что с течением времени она, вероятно, найдет себе в Чесни-Уолде мужа, который... - сэр Лестер на минуту задумывается и заключает: - который не отторгнет ее от алтарей ее праотцев.
   Все это он произносит тем же неизменно вежливым и почтительным тоном, каким всегда говорит с женой. В ответ она только чуть заметно кивает. Всходит луна, и в окно, у которого сидит миледи, теперь льется маленький поток холодного бледного света, озаряющий ее голову.
   - Следует заметить, однако, - говорит мистер Талкингхорн, - что эти люди по-своему очень горды.
   - Горды?
   Сэр Лестер не верит своим ушам.
   - Я не удивился бы, если бы все они, - да и жених в том числе, отреклись от этой девушки, не дожидаясь, пока она сама от них отречется, оставшись в Чесни-Уолде при создавшихся условиях.
   - Ну что ж! - говорит сэр Лестер дрожащим голосом. - Ну что ж! Вам лучше знать, мистер Талкингхорн. Вы бывали в их среде.
   - Уверяю вас, сэр Лестер, я только констатирую факт, - говорит поверенный. - Впрочем, я мог бы рассказать по этому поводу одну историю... с разрешения леди Дедлок.
   Она дает согласие, наклонив голову, а Волюмния приходит в восторг. История! О, наконец-то он что-то расскажет! Она надеется, что это история с привидениями?
   - Нет. Это истинное происшествие. - Неожиданно изменив своему обычному бесстрастию и немного помолчав, мистер Талкингхорн повторяет с некоторым пафосом: - Это истинное происшествие, мисс Дедлок. Сэр Лестер, мне лишь недавно рассказали его во всех подробностях. История очень короткая. Она иллюстрирует то, о чем я говорил. Я не буду называть имен - пока. Надеюсь, леди Дедлок не сочтет меня за это дурно воспитанным человеком?
   При свете угасающего огня видно, как он повернулся к потоку лунного света. При свете луны видна леди Дедлок, замершая у окна.
   - У мистера Раунсуэлла есть один земляк, - тоже заводчик, как мне говорили, - и этому земляку выпало счастье иметь дочь, которая привлекла внимание некоей знатной леди. Подчеркиваю, что это была действительно знатная леди - знатная не только по сравнению с ним; словом, она была замужем за джентльменом, занимавшим такое же положение в свете, как вы, сэр Лестер.
   Сэр Лестер снисходительно роняет: "Да, мистер Талкингхорн", - выражая этим, что леди, о которой идет речь, вероятно, стояла на недосягаемой нравственной высоте в глазах какого-то "железных дел мастера".
   - Леди была богата, красива, расположена к девушке, обращалась с нею очень ласково и всегда держала ее при себе. Надо, однако, сказать, что леди эта, при всей своей знатности, много лет скрывала одну тайну. Говоря точнее, она в юности собиралась выйти замуж за одного молодого повесу - армейского капитана, - который только портил жизнь себе и другим. Замуж она за него не вышла, но произвела на свет ребенка, отцом которого был он.
   При свете пламени видно, как мистер Талкингхорн повернулся к потоку лунного света. При свете луны видна Дедлок в профиль, замершая у окна.
   - Когда армейский капитан умер, она решила, что теперь ей нечего опасаться разоблачения; но целая цепь событий, которой мне незачем докучать вам, привела к тому, что тайное стало явным. Как мне передавали, все началось с ее собственной неосторожности - однажды она не сдержалась, - и это доказывает, как трудно даже самым сдержанным из нас (а она была очень сдержанна) постоянно быть начеку. Вы, конечно, представляете себе, какое смятение, какой переполох поднялись в ее семье; предлагаю вам, сэр Лестер, вообразить, как был потрясен ее супруг. Но сейчас не об этом речь. Когда земляк мистера Раунсуэлла услышал, какая раскрылась тайна, он запретил дочери пользоваться покровительством и расположением этой леди, как не потерпел бы, чтобы девушку растоптали у него на глазах. Так сильна была в нем гордость, что он с возмущением увез дочь из этого дома, очевидно считая, что жить в нем для нее позор и бесчестие. Он не понимал, какая честь оказана ему и его дочери благосклонностью этой леди... никак не мог понять. Ему было так же тяжело видеть свою дочь в доме этой леди, как если бы хозяйка его была из подонков общества. Вот и весь рассказ. Надеюсь, леди Дедлок извинит меня за то, что он носит столь печальный характер.
   По поводу рассказа общество выражает различные мнения, более или менее не сходные с мнением Волюмнии. А это обольстительное юное создание никак не может поверить, что подобные леди существуют на свете, и считает, что вся эта история - чистейший вымысел. Большинство склонно разделить чувства изнемогающего кузена, выраженные в следующих немногих словах: "а... ну его к дьяволу... этого дугацкого... земляка Гаувсуэлла". Сэр Лестер мысленно возвращается к Уоту Тайлеру и воссоздает цепь событий по собственному усмотрению.
   Вообще разговор что-то не клеится, да и немудрено - ведь с тех пор, как в других местах начались "неизбежные расходы", общество в Чесни-Уолде каждый день засиживалось до поздней ночи; а сегодня, впервые за много вечеров, в доме не было других гостей, кроме родственников. В одиннадцатом часу сэр Лестер просит мистера Талкингхорна позвонить, чтобы принесли свечи.
   Теперь поток лунного света разлился в целое озеро, и теперь леди Дедлок в первый раз делает движение, встает и подходит к столу, чтобы выпить стакан воды. Родственники, как летучие мыши, вспугнутые ярким светом свечей, щурясь, подлетают к столу, чтобы подать ей стакан; Волюмния (которая всегда не прочь выпить чего-нибудь покрепче, если удастся) берет другой стакан и удовлетворяется очень маленьким глотком; леди Дедлок, изящная, сдержанная, провожаемая восторженными взорами, медленно идет по длинной анфиладе комнат рядом с Волюмнией, и контраст между ними отнюдь не в пользу сей нимфы.
   ГЛАВА XLI
   В комнате мистера Талкингхорна
   Мистер Талкингхорн поднимается на башенку и входит в свою комнату, немного запыхавшись, хотя поднимался он не спеша. Лицо у него такое, словно он свалил с себя бремя какой-то огромной заботы и по-своему - бесстрастно удовлетворен. Нельзя сказать, что он торжествует, - нет, для этого он слишком замкнут, слишком сурово и непреклонно подавил в себе все чувства, и сказать это - все равно что заподозрить его в таких, например, грехах, как волнение, вызванное любовью, нежными чувствами или какой-нибудь романтической блажью. Он испытывает спокойное удовлетворение. Быть может, он только яснее прежнего сознает свою власть, когда, сжав одной жилистой рукой другую и заложив их за спину, прохаживается взад и вперед бесшумными шагами.
   В комнате стоит вместительный письменный стол, заваленный бумагами. Зеленая лампа зажжена, очки для чтения лежат на пюпитре, к столу придвинуто кресло, словом, все имеет такой вид, как будто мистер Талкингхорн собирается провести перед сном час-другой за работой. Но сейчас ему, должно быть, не хочется работать. Он пробегает глазами самые неотложные бумаги, низко наклонившись над столом, ибо вечером старческое зрение лишь с трудом разбирает и печатное и рукописное, потом открывает застекленную дверь и выходит на террасу с полом, обитым свинцом. По этой террасе он так же медленно прохаживается взад и вперед, остывая (если столь холодный человек вообще может остыть) после своего рассказа в гостиной.
   Было время, когда люди, знавшие так же много, как мистер Талкингхорн, поднимались на башни при свете звезд и смотрели на небо, чтобы прочесть там свое будущее. В эту ночь небо усеяно мириадами звезд, но блеск их затмило яркое сиянье луны. Прохаживаясь мерным шагом взад и вперед по террасе, мистер Талкингхорн, может быть, ищет свою собственную звезду, а она, должно быть, очень неяркая звезда, если тот, кто представляет ее на земле, сам такой тусклый. Если же он пытается предугадать свою судьбу, то она, возможно, начертана другими письменами - не на небе, а гораздо ближе.
   Он прогуливается по террасе, глядя вверх, но сейчас, должно быть, не видя ни неба, ни земли - так далеки от них его мысли, - и вдруг, проходя мимо окна, останавливается, заметив чьи-то глаза, впившиеся в него. Потолок в его комнате довольно низкий, а верхняя часть двери, расположенной против окна, застеклена. Вторая дверь, внутренняя, обита сукном, но он не закрыл ее, когда поднялся наверх, так как ночь очень теплая. Глаза, впившиеся в него, смотрят из коридора сквозь стекло. Они ему хорошо знакомы. Уже много лет кровь не бросалась ему в лицо так внезапно и не заливала его таким ярким румянцем, как в тот миг, когда он узнает леди Дедлок.
   Он входит в комнату, входит и миледи, закрывая за собой обе двери. В ее глазах смятение чувств... Страх это или гнев? Но осанка ее и вообще весь вид совершенно такие же, как два часа назад, когда она была в гостиной. Все-таки что же это - страх или гнев? Мистер Талкингхорн не может сказать наверное. Ведь и то и другое чувство способно вызвать такую бледность, достичь такой силы.
   - Леди Дедлок!
   Она отзывается не сразу; молчит и после того, как медленно опустилась в кресло у стола. Они смотрят друг на друга, недвижные, как два портрета.
   - Зачем вы рассказали мою историю целой толпе?
   - Леди Дедлок, мне нужно было дать вам понять, что я ее знаю.
   - Как давно вы ее знаете?
   - Я подозревал уже давно... но узнал наверное лишь недавно.
   - Несколько месяцев назад?
   - Несколько дней.
   Он стоит перед нею, опустив одну руку на спинку кресла и заложив другую за старомодный жилет, под жабо, совершенно так же, как стоял перед нею всегда со дня ее замужества. Та же официальная вежливость, та же спокойная почтительность, под маской которой, быть может, таится вызов; тот же самый человек, загадочный, холодный, все такой же далекий, никогда не подходивший близко.
   - Правда ли то, что вы говорили об этой бедной девушке?
   Он немного наклоняет голову в ее сторону, как будто не вполне понимая ее вопрос.
   - Вы же помните, о чем рассказывали. Это правда? Ее друзья тоже знают мою историю? Об этом уже говорит весь город? Пишут мелом на стенах, кричат на улицах?
   Так! Гнев, страх и стыд. Все три чувства борются друг с другом. Как сильна эта женщина, если она может подавлять в себе эти бушующие страсти! Вот что думает мистер Талкингхорн, глядя на нее, и его косматые седые брови сдвигаются чуть ближе обычного под ее взглядом.
   - Нет, леди Дедлок. Считайте мои слова гипотезой, - я предполагаю, что так может быть, и высказал это после того, как сэр Лестер, сам того не сознавая, отнесся столь высокомерно к моему рассказу. Но так оно и будет, если эти люди узнают... то, что знаем мы с вами.
   - Значит, они еще не знают?
   - Нет.
   - Могу ли я спасти честь бедной девушки раньше, чем они узнают?
   - Право же, леди Дедлок, - отвечает мистер Талкингхорн, - я не могу дать удовлетворительный ответ на этот вопрос.
   Заинтересованный, он внимательно и с любопытством следит за ее внутренней борьбой я думает: "До чего эта женщина сильна, и как изумительно она владеет собой!"
   - Сэр, - начинает она снова, всеми силами стараясь произносить слова отчетливо, ибо у нее дрожат губы. - Я выскажусь яснее. Я не оспариваю вашей гипотезы. Я все это предвидела, и когда встретилась здесь с мистером Раунсуэллом, не хуже вас поняла, что так оно и будет. Не сомневаюсь, что, если б он мог узнать, какая я на самом деле, бедная девушка показалась бы ему оскверненной тем, что она, хоть на мгновение, хоть помимо своей воли, была предметом моего высокого и благородного покровительства. Но я к ней расположена, - или, вернее, была расположена, ибо я уже не принадлежу к этому дому, - и если у вас хватит уважения к той женщине, которая сейчас в вашей власти, чтобы считаться с нею, она будет очень тронута вашим великодушием.
   Мистер Талкингхорн слушает с глубоким вниманием, но отклоняет эту просьбу, самоуничижительно пожав плечами и еще ближе сдвинув брови.
   - Вы подготовили меня к разоблачению, и за это я вам благодарна. Вы чего-нибудь требуете от меня? Может быть, я должна отречься от своих прав, может быть, я избавлю мужа от каких-нибудь обвинений или неприятностей, связанных с расторжением брачных уз, если удостоверю сейчас, что вы узнали правду? Я напишу все, что вы мне продиктуете; напишу здесь и немедленно. Я готова это написать.
   "И напишет!" - думает юрист, заметив, как решительно она берет перо.
   - Я не буду беспокоить вас, леди Дедлок. Пощадите себя, прошу вас.
   - Вы же знаете, я давно ждала этого. Я не хочу щадить себя и не хочу, чтобы меня щадили. Хуже, чем вы поступили со мной, вы поступить не можете. Делайте же то, что вам осталось доделать.
   - Леди Дедлок, делать ничего не нужно. Я позволю себе сказать несколько слов, когда вы кончите.
   Казалось бы, им больше незачем следить друг за другом, но они все время следят, а звезды следят за ними, заглядывая в открытое окно. Далекие леса покоятся в лунном свете, а просторный дом так же безмолвен, как тесная домовина. Тесная домовина! Где же теперь в эту тихую ночь тот могильщик, тот заступ, которым суждено добавить последнюю великую тайну ко многим тайнам жизни Талкингхорна? Родился ли тот человек? Выкован ли тот заступ? В летнюю ночь, под недреманными очами звезд, как-то странно думать об этих вопросах; а может быть, еще страннее - не думать.