Диккенс Чарльз. Холодный дом (главы XXXI-LXVII)

   - Дорогая, - говорит мистер Снегсби, когда язык у него, наконец, развязывается, - не хочешь ли чего-нибудь выпить? Немножко... говоря напрямик, капельку фруктового сока с ромом?
   - Нет, - отвечает миссис Снегсби.
   - Душенька, ты знакома с этими двумя джентльменами?
   - Да! - отвечает миссис Снегсби и холодно кланяется им, не спуская глаз с мистера Снегсби.
   Любящий мистер Снегсби не в силах всего этого вынести. Он берет миссис Снегсби под руку и отводит ее в сторону, к ближнему бочонку.
   - Крошечка, почему ты так смотришь на меня? Прошу тебя, не надо!
   - Я не могу смотреть иначе, - говорит миссис Снегсби, - а хоть и могла бы, так не стала бы.
   Кротко покашливая, мистер Снегсби спрашивает: "Неужели не стала бы, дорогая?" - и задумывается. Потом кашляет тревожным кашлем и говорит: "Это ужасная тайна, душенька!", но грозный взгляд миссис Снегсби приводит его в полное замешательство.
   - Правильно, - соглашается миссис Снегсби, качая головой, - это действительно ужасная тайна.
   - Крошечка, - жалобно умоляет мистер Снегсби, - ради бога, не говори со мной так сурово и не смотри на меня как сыщик! Прошу тебя и умоляю, - не надо. Господи, уж не думаешь ли ты, что я способен подвергнуть кого-нибудь... самовозгоранию, дорогая?
   - Почем я знаю? - отвечает миссис Снегсби.
   Наскоро обдумав свое несчастное положение, мистер Снегсби приходит к выводу, что на этот вопрос он и сам бы ответил "почем я знаю". Ведь он не может категорически отрицать своей причастности к происшествию. Он принял столь близкое участие, - какое именно, он не имеет понятия, - в одной таинственной истории, связанной с этим домом, и, быть может, сам того не подозревая, замешан и во вчерашнем событии. В истоме он отирает лоб носовым платком и вздыхает.
   - Жизнь моя, - говорит несчастный торговец канцелярскими принадлежностями, - ты, надеюсь, не откажешься объяснить мне, почему, отличаясь вообще столь щепетильно примерным поведением, ты зашла в винный погребок до первого завтрака?
   - А зачем пришел сюда ты? - спрашивает миссис Снегсби.
   - Дорогая моя, только затем, чтоб узнать подробности рокового несчастья, случившегося с почтенным человеком, который... который самовозгорелся. - Мистер Снегсби делает паузу, чтобы подавить стон. - А еще затем, чтобы потом рассказать тебе обо всем, душенька, в то время как ты будешь пить чай с французской булочкой.
   - Рассказать? Как бы не так! Словно вы рассказываете мне все, мистер Снегсби!
   - Все... моя кро...
   - Я буду рада, - говорит миссис Снегсби, наблюдая с суровой и зловещей усмешкой за его возрастающим смущением, - если вы вместе со мною пойдете домой. Я считаю, мистер Снегсби, что дома сидеть вам не так опасно, как в иных прочих местах.
   - Право, не понимаю, душенька, почему ты так думаешь, но я готов уйти.
   Мистер Снегсби беспомощно окидывает взором трактир, желает доброго утра мистерам Уивлу и Гаппи, заверяет их в своей радости по случаю того, что они не получили повреждений, и следует за миссис Снегсби, уходящей из "Солнечного герба". К вечеру возникшие у него подозрения насчет непостижимой доли его участия в катастрофе, которая служит предметом людских толков во всем околотке, почти превратились в уверенность, так он подавлен упорством, с каким миссис Снегсби сверлит его пристальным взглядом. Душевные муки его столь велики, что в нем возникает смутное желание отдать себя в руки правосудия и потребовать оправдания, если он не виновен, или кары по всей строгости закона, если виновен.
   После завтрака мистер Уивл и мистер Гаппи направляются в Линкольнс-Инн, чтобы погулять по площади и очиститься от затянувшей их мозги темной паутины, - насколько возможно их очистить в течение небольшой прогулки.
   - Сейчас самое время, Тони, - начинает мистер Гаппи, после того как они в задумчивости прошлись по всем четырем сторонам площади, - сейчас самое время нам с тобой перекинуться словечком-другим насчет одного пункта, о котором нам нужно договориться безотлагательно.
   - Вот что я тебе скажу, Уильям Гаппи! - отзывается мистер Уивл, глядя на своего спутника глазами, налитыми кровью. - Если этот пункт имеет отношение к заговору, лучше тебе и не говорить о нем. Этого с меня хватит, и больше я об этом слышать не хочу. А не то смотри, как бы ##ты сам@@ не загорелся или не взорвался с треском!
   Возможность эта столь не по вкусу мистеру Гаппи, что голос у него дрожит, когда он назидательным тоном внушает приятелю: "Тони, я полагаю, что все пережитое нами прошлой ночью послужит тебе уроком, и теперь ты до самой смерти не будешь переходить на личности". На это мистер Уивл отзывается следующими словами: "Я полагаю, Уильям, что это послужит уроком тебе, и теперь ты до самой смерти не будешь устраивать заговоров". Мистер Гаппи спрашивает: "Кто это устраивает заговоры?" Мистер Джоблинг отвечает: "Кто? Да ты, конечно!" Мистер Гаппи ему на это: "Нет, не устраиваю". А мистер Джоблинг ему на это: "Нет, устраиваешь!" Мистер Гаппи ему: "Кто это сказал?" Мистер Джоблинг ему: "Я сказал!" Мистер Гаппи: "Ах, вот как?" Мистер Джоблинг: "Именно так!" И, разгорячившись, оба некоторое время шагают молча, чтобы остыть.
   - Тони! - говорит, наконец, мистер Гаппи. - Если бы ты выслушал своего друга, вместо того чтобы набрасываться на него, ты бы не попал впросак. Но ты вспыльчив и неделикатен. Ты, Тони, обладая всем, что способно очаровать взор...
   - К черту взор! - восклицает мистер Уивл, перебивая его. - Выкладывай все, что тебе не терпится сказать.
   Мистер Гаппи снова принимается за свое, но, видя приятеля в угрюмом и прозаическом расположении духа, выражает тончайшие чувства своей души лишь тем, что говорит обиженным тоном:
   - Тони, когда я утверждаю, что нам с тобой надо безотлагательно договориться насчет одного пункта, то это не имеет ничего общего с заговором, даже невинным. Как тебе известно, в тех случаях, когда предстоит судебное разбирательство, необходимо заранее определить, какие именно факты должны быть установлены свидетельскими показаниями. Как по-твоему, желательно или не желательно, чтобы мы дали себе отчет, о каких именно фактах нас будут допрашивать на дознании о смерти этого несчастного старого мо... джентльмена? (Мистер Гаппи хотел было сказать "мошенника", но решил, что в данном случае слово "джентльмен" приличнее.)
   - О каких фактах? Да о тех фактах, какие были.
   - Я говорю о тех фактах, которые потребуется установить на дознании. А именно, - мистер Гаппи пересчитывает их по пальцам: - нас спросят, что мы знали о его привычках; когда мы видели его в последний раз; в каком состоянии он был тогда; что именно мы нашли и как мы это нашли.
   - Да, - говорит мистер Уивл, - об этих фактах спросят.
   - Так вот, мы первые нашли его мертвым, потому что он, будучи человеком со странностями, условился встретиться с тобой в полночь, чтобы ты помог ему разобрать какую-то бумагу, а это ты часто делал и раньше, так как сам он был неграмотный. Я весь вечер сидел у тебя, ты позвал меня вниз... ну, и так далее. Дознание будут вести только об обстоятельствах смерти покойного, значит, не следует говорить о том, что не относится к перечисленным мною фактам; надеюсь, ты с этим согласен?
   - Да! - отвечает мистер Уивл. - Пожалуй, да.
   - И ты не скажешь теперь, что это заговор? - говорит мистер Гаппи обиженным тоном.
   - Нет, - отвечает его приятель, - и если дело только в этом, а не в чем-то похуже, я отказываюсь от своих возражений.
   - А теперь, Тони, - говорит мистер Гаппи, снова взяв его под руку и медленно увлекая вперед, - мне хотелось бы знать, как другу, подумал ли ты о многочисленных преимуществах, которые получишь, если останешься жить в этом доме?
   - Что ты хочешь этим сказать? - спрашивает Тони, остановившись.
   - Подумал ли ты о многочисленных преимуществах, которые получишь, если останешься жить в этом доме? - повторяет мистер Гаппи, снова увлекая его вперед.
   - В каком доме? В том доме?
   Тони указывает в сторону лавки Крука.
   Мистер Гаппи кивает.
   - Ну, знаешь, я там ни одной ночи больше не проведу ни за какие блага, что бы ты мне ни предложил, - говорит мистер Уивл, испуганно озираясь.
   - Ты так полагаешь, Тони?
   - Полагаю! Неужели по моему виду можно подумать, что я только полагаю? Я в этом уверен! Я это знаю, - заявляет мистер Уивл, вздрогнув отнюдь не притворно.
   - Значит возможность или вероятность, - ибо дело надо рассматривать с этой точки зрения, - возможность или вероятность спокойно пользоваться имуществом, принадлежавшим одинокому старику, у которого, по-видимому, не было родственников, и вдобавок уверенность в том, что тебе удастся разузнать, что именно у него хранилось. - все это, по-твоему, не имеет никакого значения - до того тебя расстроила прошлая ночь, - так я тебя понимаю, Тони? - говорит мистер Гаппи, кусая себе большой палец с тем бОльшим ожесточением, чем больше он досадует.
   - Никакого значения! И как только у тебя хватает нахальства предлагать мне жить в этом доме! - негодующе восклицает мистер Уивл. - Ступай-ка сам там поживи!
   - Зачем, говорить обо мне, Тони? - увещевает его мистер Гаппи. - Я никогда в этом доме не жил и не могу в нем поселиться теперь, а ты там снял комнату.
   - Добро пожаловать в эту комнату, - подхватывает его приятель и - тьфу! - будь как дома!
   - Значит, ты твердо решил бросить эту затею, - говорит мистер Гаппи, так я тебя понимаю, Тони?
   - Да, - подтверждает Тони с самой убедительной искренностью. - За всю свою жизнь ты не сказал ничего более правильного. Именно так!
   Пока они разговаривают, на площадь въезжает наемная карета, на козлах которой, бросаясь в глаза прохожим, торчит высоченный цилиндр. В карете, а значит бросаясь в глаза если не прохожим, то уж, во всяком случае, обоим приятелям, - ведь карета останавливается рядом с ними, чуть на них не наехав, - в карете восседают почтенный мистер Смоллуид и миссис Смоллуид вместе со своей внучкой Джуди.
   Вся эта компания явно куда-то торопится, и вид у нее возбужденный, а когда высоченный цилиндр (украшающий мистера Смоллуида-внука) спускается с козел, мистер Смоллуид-дед, высунув голову из окна кареты, кричит мистеру Гаппи:
   - Как поживаете, сэр? Как поживаете?
   - Удивляюсь, зачем это Смолл и его семейство явились сюда в такую рань? - говорит мистер Гаппи, кивая приятелю.
   - Дорогой сэр, - кричит дедушка Смоллуид, - окажите мне милость! Может, вы будете так любезны оба, вы и ваш друг, перенести меня в ресторан, тут в переулке, пока Барт с сестрой перенесут бабушку? Окажите услугу старику, сэр!
   Мистер Гаппи бросает взгляд на приятеля, повторяя вопросительным тоном: "Ресторан в переулке?" Потом догадывается, что речь идет о "Солнечном гербе", и вместе с мистером Уивлом готовится переправить туда почтенную кладь.
   - Вот тебе плата за проезд! - обращается старец к своему вознице, свирепо усмехаясь и грозя ему бессильным кулаком. - Попробуй попросить еще хоть пенни, - я тебе не уплачу, но отплачу по закону. Милые молодые люди, пожалуйста, несите меня поосторожней! Позвольте вас обнять. Постараюсь вас особенно не душить. Ох, боже мой! Ох ты, господи! Ох, кости вы мои!
   Хорошо, что "Солнечный герб" недалеко, - а то ведь не успели они пройти и полдороги, как мистер Уивл принимает вид человека, пораженного апоплексическим ударом. Состояние его, впрочем, не ухудшается - он только покряхтывает, дыша с трудом, но выполняет свою долю участия в переноске, так что благодушный пожилой джентльмен, наконец, прибывает в зал "Солнечного герба", как он того и желал.
   - Ох, боже мой, - охает мистер Смоллуид, озираясь и еле переводя дух в своем кресле. - Ох ты, господи! Ох, кости как ноют! Ох, спина болит! Ох, старость не радость! Да сядь же ты, наконец, плясунья, прыгунья, болтунья, крикунья, попугаиха! Сядь!
   Его маленькая речь обращена к миссис Смоллуид и вызвана своеобразным поведением несчастной старухи, которая имеет привычку, как только ее поставят на ноги, семенить мелкими шажками по комнате в каком-то ведьмовском танце и, что-то бурча, "делать стойку" перед неодушевленными предметами. Это объясняется не только слабоумием - бедная старуха, по-видимому, страдает еще и каким-то нервным расстройством; и сейчас она так бойко тараторила и плясала перед креслом с решетчатой спинкой, парным с тем, в котором сидит мистер Смоллуид, что угомонилась только тогда, когда внуки усадили ее в это кресло; а повелитель ее тем временем с красноречивым пылом обзывал супругу "упрямой галкой" и столько раз повторял эти ласковые слова, что остается только удивляться.
   - Дорогой сэр, - продолжает дедушка Смоллуид, обращаясь к мистеру Гаппи, - тут случилась беда. Кто-нибудь из вас слышал о ней?
   - Как не слыхать, сэр! Да ведь это мы первые его нашли!
   - Вы его нашли? Вы оба нашли его? Барт, его нашли они!
   Друзья, нашедшие "его", оторопело взирают на Смоллуидов, которые отвечают им тем же.
   - Дорогие друзья, - визжит дедушка Смоллуид, протягивая руки, премного вам благодарен за то, что вы приняли на себя скорбный труд найти прах родного брата миссис Смоллуид.
   - Как? - переспрашивает мистер Гаппи.
   - Брата миссис Смоллуид, любезный мой друг, - ее единственного родственника. Мы не были с ним в родственных отношениях, о чем теперь следует пожалеть, но ведь он сам не хотел поддерживать с нами родственные отношения. Он не любил нас. Он был чудак... большой чудак. Если он не оставил завещания (а он, конечно, не оставил), я выхлопочу приказ о назначении меня душеприказчиком. Я приехал сюда присмотреть за имуществом его надо опечатать, его надо стеречь. Я приехал сюда, - повторяет дедушка Смоллуид, загребая воздух всеми своими десятью пальцами сразу, - присмотреть за имуществом.
   - Мне кажется, Смолл, - говорит безутешный мистер Гаппи, - ты должен был нам сказать, что Крук приходится тебе дядей.
   - А вы оба сами ни слова не говорили о нем, вот я и подумал, что вам будет приятней, если я тоже буду помалкивать, - отвечает этот хитрец, таинственно поблескивая глазами. - Да я и не очень-то им гордился.
   - Вас это вовсе и не касалось, дядя он нам или нет, - говорит Джуди. И тоже таинственно поблескивает глазами.
   - Он меня ни разу в жизни не видел, - добавляет Смолл, - так с какой стати мне было знакомить его с вами!
   - Да, с нами он никогда не встречался, о чем теперь следует пожалеть, перебивает его дедушка Смоллуид, - но я приехал присмотреть за имуществом, просмотреть бумаги и присмотреть за имуществом. Наследство по праву принадлежит нам, и мы его получим. Это дело я поручил своему поверенному. Мистер Талкингхорн, что живет на Линкольновых полях, здесь по соседству, был так любезен, что согласился взяться за это в качестве моего поверенного, а уж он такой человек, что "сквозь Землю видит", будьте покойны. Крук был единственным братом миссис Смоллуид; у нее не было родственников, кроме Крука, а у Крука не было родственников, кроме нее. Я говорю о твоем брате, зловредная ты тараканиха... семьдесят шесть лет от роду было старику.
   Миссис Смоллуид тотчас же принимается трясти головой и пищать:
   - Семьдесят шесть фунтов семь шиллингов и семь пенсов! Семьдесят шесть тысяч мешков с деньгами! Семьдесят шесть сотен тысяч миллионов пачек банкнотов!
   - Подайте мне кто-нибудь кувшин! - орет ее разъяренный супруг, беспомощно оглядываясь кругом и не находя под рукой метательного снаряда. Одолжите кто-нибудь плевательницу! Данте мне что-нибудь твердое и острое, чем в нее запустить! Ведьма, кошка, собака, трещотка зловредная!
   И, дойдя до белого каления от собственного красноречия, мистер Смоллуид, за неимением лучшего, хватает Джуди и что есть силы толкает эту юную деву на бабушку, а сам как мешок в изнеможении валится назад в кресло.
   - Встряхните меня кто-нибудь, будьте так добры, - слышится голос из чуть шевелящейся кучи тряпья, в которую он превратился. - Я приехал присмотреть за имуществом. Встряхните меня и позовите полисменов, тех, что стоят на посту у соседнего дома, - я им объясню все, что нужно, насчет имущества. Мой поверенный сейчас явится сюда, чтобы подтвердить мои права на имущество. Каторга или виселица всякому, кто покусятся на имущество! - И пока верные долгу внуки усаживают его и, как всегда, возвращают к жизни встряхиванием и пинками, он, задыхаясь, повторяет, как эхо: "И... имущество! Имущество!.. Имущество!"
   Мистер Уивл и мистер Гаппи переглядываются: первый - с таким видом, словно он умыл руки и больше не желает вмешиваться в это дело, второй с растерянным лицом, словно у него еще остались какие-то надежды. Но права Смоллуидов оспаривать бесполезно. Приходит клерк мистера Талкингхорна, на время покинувший свое служебное место - деревянный диван в передней хозяина, - и заявляет полиции, что мистер Талкингхорн под свою ответственность удостоверяет родственные отношения Смоллуидов к покойному, обещая представить бумаги н свидетельства к надлежащему сроку и в надлежащем порядке. Мистеру Смоллуиду тотчас же разрешают утвердить его права путем родственного визита в соседний дом и втаскивают его наверх в опустевшую комнату мисс Флайт, где он сидит в кресле, смахивая на отвратительную хищную птицу, - новый экземпляр в птичьей коллекции хозяйки.
   Слух о приезде нежданного наследника быстро распространяется по переулку и тоже приносит прибыль "Солнечному гербу", а обывателей держит в возбуждении.
   Миссис Панпер и миссис Перкинс полагают, что если завещания действительно не существует, то это несправедливо по отношению к "молодому человеку", и находят, что ему следует подарить что-нибудь ценное из наследства. Юный Пайпер и юный Перкинс, как члены неукротимого детского кружка - грозы прохожих на Канцлерской улице, - целый день превращаются в прах и пепел, играя в "самовозгорание" за водопроводной колонкой или под воротами, и над их останками раздаются дикие вопли и гиканье. Маленький Суиллс и мисс М. Мелвилсон ведут дружескую беседу со своими покровителями, чувствуя, что столь необычайные события должны уничтожить преграду между профессионалами и непрофессионалами. Мистер Богсби объявляет, что "Популярная песня "Король Смерть" - соло и хор, - исполняемая всей труппой", будет всю эту неделю гвоздем Гармонической программы; причем в афише сказано, что "Джеймс Джордж Богсби, невзирая на огромные дополнительные расходы, ставит этот номер, побуждаемый общими пожеланиями многочисленных уважаемых лиц, высказанными в баре, а также стремлением выразить скорбь по поводу недавно случившегося печального события, вызвавшего столь большую сенсацию". Одно обстоятельство, связанное с покойным, особенно сильно волнует переулок, а именно: общество считает, что следует заказать гроб нормального размера, несмотря на то, что положить в него нужно так мало. В середине дня, после того как гробовщик сообщил в баре "Солнечного герба" о полученном им заказе на "шестифутовик", общество чувствует себя вполне удовлетворенным и провозглашает, что поступок мистера Смоллуида делает ему великую честь.
   За пределами переулка и даже на значительном от него расстоянии также наблюдается большое возбуждение: ученые и философы приезжают взглянуть на место происшествия; на углу улицы из карет высаживаются доктора, приехавшие с той же целью, и слышатся такие ученые рассуждения о воспламеняющихся газах и фосфористом водороде, какие переулку и во сне не снились. Некоторые из этих авторитетов (конечно, мудрейшие) с возмущением заявляют, что покойник не смел умирать той смертью, какую ему приписывают, а другие авторитеты напоминают им об одном исследовании этого рода смерти, перепечатанном в шестом томе "Философских трудов", и об одном небезызвестном учебнике английской судебной медицины, а также о случае с графиней Корнелией Бауди, имевшем место в Италии (и подробно описанном некиим Бьянкини, веронским пребендарием, автором ряда ученых трудов, в свое время слывшим человеком неглупым), а также - о свидетельствах господ Фодере и Мера, двух зловредных французов, упорно стремившихся изучить этот предмет, и, наконец, - о подтверждающем возможность подобных фактов свидетельстве господина Ле Ка, некогда довольно известного французского врача, который был столь невежлив, что жил в доме, где случилось происшествие подобного рода, и даже написал о нем статью; тем не менее первые из упомянутых авторитетов стоят на своем, и упрямство, с каким мистер Крук ушел из этого мира столь окольным путем, кажется им чем-то совершенно непозволительным и оскорбительным для них лично.
   Чем меньше переулок разбирается во всех этих спорах, тем больше все это нравится переулку, и с тем большим удовольствием он угощается яствами, которые можно получить в "Солнечном гербе". Вскоре появляется художник, сотрудник иллюстрированной газеты, с листами бумаги, - на которых передний план и фигуры уже нарисованы и годятся для чего угодно, Начиная с кораблекрушения на корнуэльском берегу и вплоть до парада в Гайд-парке * или митинга в Манчестере *, - и, расположившись в спальне миссис Перкинс, комнате, которая навеки останется достопримечательностью, - мгновенно делает набросок с дома мистера Крука чуть ли не в натуральную величину, точнее, превращает этот дом в громадное здание - ни дать ни взять Тэмпл. А получив приглашение заглянуть в роковую комнату при лавке, он создает из нее помещение длиной в три четверти мили, а высотой в пятьдесят ярдов, чем переулок особенно восторгается. Все это время оба джентльмена, о которых говорилось выше, рыщут из дома в дом и присутствуют на философских диспутах, - словом, ходят всюду и слушают всех и каждого, однако успевают то и дело нырять в зал "Солнечного герба" и писать там маленькими хищными перьями на листках тонкой бумаги.
   И вот, наконец, появляется коронер и производит дознание, совершенно так же, как и в прошлый раз, если не считать того, что, особенно интересуясь этим случаем, как из ряда вон выходящим, он частным образом сообщает джентльменам присяжным, что "соседний дом, джентльмены, по-видимому, приносит несчастье; это - обреченный дом, но подобные вещи иной раз случаются, и это одна из тех загадок, которые мы разгадать не можем". Затем на сцену появляется "шестифутовик" и вызывает всеобщее восхищение.
   Мистер Гаппи принимает лишь очень незначительное участие в происходящих событиях, если не считать того, что дает показания, ибо, как и всем посторонним, ему велят "проходить, не задерживаясь", и он может только слоняться около таинственного дома, с острой горечью наблюдать, как мистер Смоллуид запирает дверь на замок, и обижаться на то, что в дом его не пускают. Но, прежде чем все заканчивается - то есть на следующий вечер после катастрофы, - мистер Гаппи находит нужным сообщить кое-что леди Дедлок.
   С замирающим сердцем и каким-то унизительным ощущением виновности, порожденным страхом и бодрствованием в "Солнечном гербе", молодой человек, некий Гаппи, подходит в семь часов вечера к подъезду особняка Дедлоков и просит доложить о себе ее милости. Меркурий отвечает, что миледи собирается ехать на званый обед; неужели он не видит кареты у подъезда? Да, он видит карету у подъезда; но тем не менее он желает видеть и миледи.
   Меркурий, как он вскоре скажет одному своему коллеге, тоже ливрейному лакею, охотно бы "вытолкал вон молодого человека", если бы не получил приказания принять его, когда бы он ни пришел. Поэтому он скрепя сердце решается провести молодого человека в библиотеку. Здесь он оставляет молодого человека в просторной, неярко освещенной комнате, а сам идет доложить о нем.
   Мистер Гаппи озирается по сторонам в полумраке, и всюду ему мерещится не то кучка угля, не то головешка, покрытая белой золой. Вскоре он слышит шорох.
   Уж ее... Нет, это не призрак, а прекрасная плоть в блистательном одеянии.
   - Прошу прощения у вашей милости, - говорит, запинаясь, мистер Гаппи в величайшем унынии, - я пришел не вовремя...
   - Я уже говорила вам, что вы можете прийти в любое время.
   Миледи садится в кресло и смотрит ему прямо в лицо, как и в прошлый раз.
   - Благодарю покорно, ваша милость. Ваша милость очень любезны.
   - Можете сесть.
   Тон у нее не особенно любезный.
   - Не знаю, ваша милость, стоит ли мне садиться и задерживать вас, ведь я... я не достал тех писем, о которых говорил, когда имел честь явиться к вашей милости.
   - Вы пришли только затем, чтобы сказать об этом?
   - Только затем, чтобы сказать об этом, ваша милость.
   Мистер Гаппи и так уже угнетен, разочарован, обескуражен, и в довершение всего блеск и красота миледи действуют на него ошеломляюще. Ей отлично известно, как влияют на людей ее качества, - она слишком хорошо это изучила, чтобы не заметить хоть ничтожной доли того впечатления, которое они производят на всех. Она смотрит на мистера Гаппи пристальным и холодным взглядом, а он не только не может угадать, о чем она сейчас думает, но с каждой минутой чувствует себя все более и более далеким от нее.
   Она не хочет начинать разговор, это ясно; значит, начать должен он.
   - Короче говоря, миледи, - приступает к делу мистер Гаппи тоном униженно кающегося вора, - то лицо, от которого я должен был получить эти письма, скоропостижно скончалось и... - Он умолкает.
   Леди Дедлок невозмутимо доканчивает его фразу:
   - И письма погибли вместе с этим лицом?
   Мистер Гаппи ответил бы отрицательно, если бы мог... но он не в силах скрыть правду.
   - Полагаю, - что так, ваша милость.