Страница:
Вы, разумеется, можете показать это письмо мистеру Бусиколту, и я думаю, что Вы это сделаете; поэтому позвольте мне предложить вам обоим следующее. Быть может, Вам будет легче иметь дело с департаментом министра двора, и тем более со зрителями, окажись среди них патриоты Манчестера, если Вы замените "Манчестер" каким-либо вымышленным названием. Когда я писал "Тяжелые времена", я назвал место действия Коктауном. Все знали, о чем идет речь, но каждый текстильный город утверждал, что имеется в виду другой.
Всегда Ваш.
161
УОЛТЕРУ ТОРНБЕРИ
Редакция журнала "Круглый год",
суббота, 15 сентября 1866 г.
Дорогой Торнбери,
По поводу Ваших _статей_ о Шекспире должен сказать Вам, что первая и третья тема нравятся мне гораздо меньше, чем исследование об Ариосто, которое обещает быть весьма интересным. Но если Вы представляете себе свою задачу такою, что решение ее кажется Вам неполным и несовершенным, если Вы не напишете всех трех статей, тогда, разумеется, пишите все три, и я с радостью их приму. В течение нескольких лет я получаю большое удовольствие, читая Вас, и поэтому могу поручиться, что, как выражаются актеры, представляю собою "хорошую публику".
Мысль о том, чтобы заново пересказать старые повести, превосходна. Мне очень нравится идея этой серии. Вы, конечно, знаете статью де Квинси * об убийце с Рэтклифской дороги? Видели ли Вы иллюстрацию (она имеется у меня в Гэдсхилле), изображающую труп этого гнусного злодея, - он лежит на повозке с поленом вместо подушки, а рядом с ним кол, который должны загнать ему в сердце?
Мне не _совсем_ нравится заглавие "Социальная история Лондона". Я предпочел бы что-нибудь вроде "Истории социальных изменений Лондона за столько-то лет". Такое заглавие позволяет ожидать большего и больше соответствует Вашим намерениям. Как Вы смотрите на то, чтобы сделать основным заглавием "Перемены в Лондоне"? Тогда можно было бы добавить подзаголовок "История и т. д.".
Я никоим образом не собираюсь ограничить серию старых повестей, пересказанных заново. Я изложил бы основную цель в начале первой из них и продолжал до бесконечности - как потомство Банко.
Постарайтесь, чтобы заглавие Вашего сочинения о Лондоне не напоминало читателям о Бокле * хотя бы даже местоположением слова "цивилизация". Это предостережение кажется смешным, но праздная часть публики (значительная ее часть!) в таких вещах склонна впадать в удивительные ошибки.
Преданный Вам,
162
С. ПЕРКСУ
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
четверг, 29 ноября 1866 г.
Уважаемый сэр!
Имею честь с благодарностью известить Вас о получении Вашей брошюры * и Вашего любезного письма. Мне следовало бы сделать это раньше, но я был в отъезде.
Преисполненный глубочайшего уважения к филантропическим целям, которые так серьезно и (я совершенно уверен) так искренне Вами изложены, я, однако же, не настолько доверяю какому-либо парламенту, который мог бы собраться в Англии, какому-либо государственному учреждению, которое могло бы быть создано, или какому-либо министерству, которое могло бы быть назначено, чтобы возложить на них всю обширную деятельность на благо и пользу общества. Я ни в малейшей степени не верю в то, что посредством таких институтов можно искоренить мошенничество в стране. Совсем наоборот. Я также не могу считать, что деятельность подобных учреждений принесет одну лишь пользу. Равным образом совсем наоборот.
Я отнюдь не претендую на знание теорий денежного обращения (ибо я их действительно не знаю). Чем больше я о них читал, тем более смутным становилось мое представление о них. Однако, подобно тому как в ведении моих собственных ограниченных дел я весьма резко возражал бы против того, чтобы какое бы то ни было правительство имело власть принудить меня принять кусок бумаги вместо соверена, я не могу по совести рекомендовать публике поддерживать платежное средство, о котором Вы такого высокого мнения. А что касается "единого росчерка пера", который должен сделать страну процветающей и добродетельной, я должен честно признаться, что мой мозг просто не способен проникнуться таким убеждением.
По правде говоря, я в этом смысле настолько безнадежен, что встреча с Вами для обсуждения этих вопросов была бы лишь бесполезной тратой Вашего и моего времени. Поэтому я еще раз сердечно благодарю Вас и прошу считать меня
искренне Вашим.
163
НЕИЗВЕСТНОЙ КОРРЕСПОНДЕНТКЕ
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
четверг, 27 декабря 1866 г.
Сударыня,
Вы впадаете в нелепое, хотя и распространенное заблуждение, полагая, что кто-либо может помочь Вам сделаться писательницей, если Вы не можете стать ею в силу Ваших собственных способностей. Я ничего не знаю о "непреодолимых препятствиях", о "посторонних лицах" и о "заколдованном круге". Я знаю, что всякий, кто может написать нечто отвечающее требованиям, например, моего журнала, - человек, которого я всегда рад обнаружить, но увы - не очень часто нахожу. И я уверен, что это отнюдь не редкий случай в периодической печати. Я не могу давать Вам отвлеченные советы, ибо мои неизвестные корреспонденты исчисляются сотнями. Но если Вы предложите мне что-нибудь для опубликования в журнале "Круглый год", Вы можете не сомневаться, что Ваше произведение будет добросовестно прочитано и что судить о нем будут лишь по его собственным достоинствам и по его пригодности для этого журнала.
Считаю, однако, своим долгом добавить, что я не думаю, будто удачные художественные произведения создаются в "часы досуга".
Искренне Ваш.
164
У. Ч. МАКРИДИ
28 декабря 1866 г.
Дорогой Макриди,
Может быть, Вам будет интересно узнать, что после с столь удавшегося матча в крикет я устроил в Гэдсхилле 26 числа этого месяца сельский праздник и состязания в беге. Так как летом у меня не было ни одного пьяного, я разрешил хозяину "Фальстафа" открыть для гостей киоск с напитками. Все призы я выдавал деньгами. Собралась уйма народу: солдат, землекопов, работников с ферм. Но они вели себя так, что не сдвинули с места ни одного колышка, ни одной из веревок, натянутых вокруг площадки для состязаний, и не нанесли моей собственности ни малейшего ущерба. Всем пришедшим на праздник были розданы листки с правилами состязаний, со следующей припиской: "Мистер Диккенс надеется, что каждый из гостей будет считать делом чести помогать ему в поддержании порядка".
За весь день не было ни одной ссоры, и, когда солнце село, все разошлись по домам, оглашая воздух веселыми криками и оставив все, до последнего флагштока, в таком же образцовом порядке, как это было в десять утра, когда перед ними открыли ворота.
"Станция Мэгби" вышла вчера вечером небывалым тиражом в 250 тысяч экземпляров.
165
У. Ф. де СЭРЖА
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
день Нового 1867 года.
Дорогой Сэржа,
Твердо решившись опередить "середину будущего лета", к Вам обращается Ваш полный раскаяния друг и корреспондент.
Прошлой осенью большой пес укусил маленькую девочку (сестру одного из слуг), которую он знал и обязан был почитать, за что хозяин побил его и приговорил к расстрелу назавтра в семь часов утра. Пес очень бодро вышел из дому в сопровождении полдюжины мужчин, назначенных для этой цели, очевидно полагая, что они собираются лишить жизни какого-то неизвестного. Однако, увидев среди процессии пустую тачку и двуствольное ружье, он погрузился в раздумье и вперил свой взор в человека, несшего двустволку. Камень, ловко запущенный деревенским злодеем (главным плакальщиком), заставил его на секунду обернуться, и он тотчас же пал мертвый, сраженный пулей в сердце. Двое родившихся после его смерти щенят в настоящую минуту резвятся на лужайке; один из них наверняка унаследует свирепость отца, и, по всей вероятности, его постигнет та же участь. Фазан на рождестве был немного нездоров и утром 27 декабря тысяча восемьсот шестьдесят шестого года был найден мертвым под плющом в своей клетке. Он лежал, накрыв голову крылом. Я, владелец останков обоих усопших, упорно тружусь над "Барбоксом" и "Мальчиком из Мэгби" *, которыми я начинаю новую серию чтений в Лондоне пятнадцатого числа. Завтра утром думаю выехать в провинцию. Когда я читаю, я не пишу. Я только редактирую, и для этой цели мне посылают корректуры. Вот ответ на Ваши вопросы.
Что касается вопроса о реформе, то каждый честный человек в Англии должен знать и, вероятно, знает, что более разумная часть народных масс глубоко не удовлетворена системой представительства, но чрезвычайно скромно и терпеливо ожидает, пока большинство их собратьев не станет умнее. Испытанное оскорбительное средство, заключающееся в том, чтобы нападать на них и самым наглым образом утверждать, будто они равнодушны к политике, принесло неизбежные плоды. Вечный насмешливый вопрос: "Где они?" - заставил их ответить: "Ну что ж, если Вам так уж _необходимо_ знать, то мы здесь". Вопиющая несправедливость, заключающаяся в том, что взяточников поносят перед сборищем взяткодателей, крайне обострила свойственное народу чувство справедливости. И теперь он уже не хочет того, что принял бы раньше, а того, что он твердо решил получить, он добьется. Можете не сомневаться, что положение вещей именно таково. Что до Вашего друга "Панча" *, то Вы увидите: как только он сообразит, что игра идет к проигрышу, он начнет поворачивать в другую сторону. Вы могли заметить, что он уже начинает поеживаться.
Дорогой мой, я так же бессилен запретить кому-либо калечить мои книги, как и Вы. Это так же верно, как то, что каждый, кто изобретет что-нибудь на благо народа и предложит свое изобретение английскому правительству, ipso facto {Тем самым (лат.).} становится преступником и предается казни на колесе волокиты. Это так же верно, как то, что крымская история повторится, если наша страна опять вступит в войну. И, по правде говоря, я весьма невысокого мнения о том, что сделала для нас великая знать, а посему весьма философски смотрю на то, что может сделать великий плебс, ибо твердо уверен: хуже он сделать не может.
Это время года - самое лучшее для театров, ибо все еще имеется множество людей, которые считают своим священным долгом смотреть рождественские пантомимы. Я пока не видел ничего, так как у меня обычный новогодний съезд гостей. У Фехтера нет ни пантомимы, ни бурлеска, он ставит новый вариант старой пьесы "Trente Ans de la Vie d'un Joueur" {"30 лет из жизни игрока" (франц.).}. Боюсь, что выгоды это ему не принесет. В целом театры - если не считать декораций и световых эффектов - достаточно скверны. Но в некоторых мелких театрах есть актеры, которые при наличии какой-либо драматической школы могли бы стать превосходными. Хуже всего то, что они не имеют ни малейшего представления о действенном и гармоничном целом и каждый или каждая заняты только собой. Мюзик-холлы привлекают массу публики, отнюдь не облагораживая общественный вкус. Однако их представления по-своему хороши и всегда отличаются живостью и четкостью.
Последняя сенсация - гонки яхт в Америке. Надеюсь, что общий интерес к ним по эту сторону океана окажет благотворное влияние по ту его сторону. Поистине печален будет день, когда Джон и Джонатан вступят в состязание *.
Французский император, несомненно, находится в опасности. Его популярность в Париже тает, и армия им недовольна, Я слышал из хорошо осведомленных источников, что его тайная полиция все время открывает заговоры, которые приводят его в сильнейшую тревогу.
Вы знаете, как мы здесь жульничаем. Но Вы, возможно, не знаете, что мистер К, "знаменитый" подрядчик, прежде чем попал в затруднительное положение, перевел на свою жену миллион. Какой заботливый и преданный муж!
У моей дочери Кэти тяжелая нервная лихорадка. 27 декабря ее смогли привезти (по старой дороге и на почтовых лошадях), и с тех пор ее состояние постепенно улучшается. Ее муж тоже здесь, и, в общем, он чувствует себя не хуже, чем всегда. Боюсь, что лучше чувствовать себя он никогда не будет.
Вчера мы здесь играли в фанты и на бильярде, - после того как Вы у нас побывали, к дому пристроили бильярдную. Приезжайте сыграть со мною партию.
Искренне Ваш.
166
НЕИЗВЕСТНОМУ КОРРЕСПОНДЕНТУ
Редакция журнала "Круглый год",
вторник, 5 февраля 1867 г.
Сэр!
Я прочитал большую часть первого тома Вашего романа и проследил наиболее сложные места в остальных двух томах.
Вы, разумеется, должны рассматривать мое мнение как мнение писателя и любителя искусства, ни в коей мере не претендующего на непогрешимость.
Мне кажется, Вы слишком честолюбивы и, кроме того, недостаточно знаете жизнь и свойства человеческой натуры, чтобы пускаться в столь опасное плаванье. Многочисленные свидетельства неопытности и неспособности справиться с ситуациями, которые Вы придумываете, встречаются почти на каждой странице. Я бы очень удивился, если бы Вы, решившись попытать счастья на этом поприще, нашли издателя для Вашего романа и если бы эта попытка принесла Вам что-либо, кроме утомления и душевной горечи.
Судя по прочитанному, я не могу даже с уверенностью утверждать, что в Вас таится писательский дар. Если Вы им не обладаете, но тем не менее стремитесь заниматься делом, к которому у Вас нет призвания, Вы неизбежно станете несчастным человеком. Позвольте мне посоветовать Вам набраться терпения, а также иметь мужество отказаться от своих попыток, если Вы не сможете зарекомендовать себя вещью гораздо меньшего объема. Оглянитесь вокруг, и Вы увидите, как велик спрос на небольшие литературные произведения всех видов. Попытайтесь добиться успеха в этих скромных пределах (я в свое время занимался именно тем, к чему сейчас призываю Вас), а пока что отложите в сторону свои три тома.
Искренне Ваш.
167
УИЛКИ КОЛЛИНЗУ
Мост Аллана, Шотландия,
среда, 20 февраля 1867 г.
Дорогой Уилки,
Я прочитал книгу Чарльза Рида, и вот что я, как свидетель, могу о ней сказать.
Я читал ее с величайшим интересом и восхищением. Я считаю ее произведением хорошего человека и первоклассного писателя, обладающего блестящей фантазией и изысканным воображением. Я затрудняюсь назвать кого-либо из ныне живущих писателей, кто мог бы написать такую вещь хотя бы приблизительно так же хорошо. Что касается так называемого критика, который осудит подобные книги как литературу с Холивелл-стрит * и т. п., я могу только сказать, что более исчерпывающего доказательства его некомпетентности и непригодности к той должности, на которую он сам себя избрал, желать не приходится.
Если бы меня подвергли перекрестному допросу, я почувствовал бы, что рискую попасть на зыбкую почву, и тогда, чтобы как-то выйти из положения, попытался бы перехитрить адвоката. Однако, если бы мне напомнили (а этого, по всей вероятности, следовало бы ожидать, если допустить, что кому-нибудь вообще разрешат давать показания), что я - редактор периодического издания с большим тиражом, издания, для которого писал истец, и если бы в суде мне прочитали сцены, в которых описывается, как пьяный Гонт явился в постель к своей жене и как был зачат последний ребенок, и спросили, пропустил ли бы я, как редактор, эти сцены (независимо от того, были они написаны истцом или кем-либо другим), я был бы вынужден ответить: нет. Если бы меня спросили почему, я бы сказал: то, что кажется нравственным художнику, может внушить безнравственные мысли менее возвышенным умам (а таких среди большой массы читателей неизбежно окажется много), и поэтому я должен был бы обратить внимание автора на возможность извращенного понимания этих отрывков в широких кругах. Если бы меня спросили, пропустил ли бы я отрывок, в котором Кэти и Мэри держат на коленях незаконного ребенка и рассматривают его тельце, я бы снова по той же причине вынужден был бы ответить: _нет_. Если бы меня спросили, мог ли бы я, как автор или редактор, допустить женитьбу Невиля на Мэрси и поставить этих четверых людей - Гонта, его жену, Мэрси и Невиля - в такие отношения друг к другу, я снова был бы вынужден ответить: нет. Если бы адвокат настаивал, я неизбежно должен был бы сказать, что считаю эти отношения в высшей степени непристойными и отталкивающими.
Я собираюсь провести в этом тихом прелестном уголке полтора дня, чтобы немного отдохнуть. Завтра вечером я снова буду в Глазго, а в пятницу и в субботу - в Эдинбурге (гостиница Грэхем, Принс-стрит). Затем вернусь домой и во вторник вечером буду читать в Сент-Джемс-холле. Везде несметные толпы.
Любящий.
168
МИСС МЭРИ АНДЖЕЛЕ ДИККЕНС
Гостиница Шелбурн, Дублин,
суббота, 16 марта 1867 г.
Милая Мэйми,
Надеюсь, тебе уже известно, что я неоднократно советовался в Лондоне, стоит ли вообще ехать в Ирландию, и всячески возражал против этой поездки. Поначалу я не ждал ничего хорошего, но тем не менее вчера все сошло отлично.
Здесь действительно царит сильная тревога *, а кроме того, заметен значительный застой в торговле и промышленности. Завтра день св. Патрика, и поэтому ожидаются беспорядки; некоторые мрачно настроенные люди предсказывают, что они разразятся между сегодняшней ночью и ночью на понедельник. Разумеется, везде идут приготовления, везде собирают большие отряды солдат и полицейских, хотя и стараются не держать их на виду. Гуляя по улицам, никак не подумаешь, что назревают беспорядки, хотя огонь тлеет тут и там в городе и по всей стране. (Сегодня утром я получил от миссис Бернал Осборн письмо; она описывает осадное положение, которое вынуждена терпеть в своем собственном доме в графстве Типперэри.)
Можешь быть совершенно уверена, что твой почтенный родитель сумеет о себе позаботиться. Если вспыхнет восстание, я немедленно перестану читать. В Белфасте ожидается огромное скопление публики. Вот и все мои новости, не считая того, что чувствую я себя превосходно.
169
МИСС ДЖОРДЖИНЕ XОГАРТ
Гостиница Шелбурн, Дублин,
воскресенье, 17 марта 1867 г.
...Внешне здесь все спокойно. Погода стала лучше, и днем улицы оживлены, а по ночам на редкость тихи и пустынны. Однако город тайно наводнен войсками. Говорят, завтрашняя ночь будет критической, но, судя по огромным приготовлениям, я бы поставил по крайней мере сто против одного, что никаких беспорядков не будет.
Самая удивительная и - с точки зрения благоприятных условий для таких разрушительных действий, как, например, поджог домов в самых различных местах, - самая страшная новость, которую мне сообщили из авторитетных источников, заключается в том, что вся дублинская мужская прислуга - сплошь фении *.
Я совершенно уверен, что худшее, чего можно ожидать от истории с фениями, еще впереди...
170
МИСС ДЖОРДЖИНЕ XОГАРТ
Норич,
пятница, 29 марта 1867 г.
...Вчерашним приемом в Кэмбридже поистине можно гордиться. Собрались в полном составе все колледжи - от самых главных до самых мелких - и в приветственных кликах и овациях далеко превзошли даже Манчестер. Во время чтений все собравшиеся - старики и молодежь, мужчины и женщины - принимали все с искренним восторгом, который не поддается описанию. Зал был набит битком. Такого блестящего успеха я еще не имел ни разу.
Зачем мы торчим в этом старинном сонном местечке, я не знаю...
171
ДОСТОПОЧТЕННОМУ РОБЕРТУ ЛИТТОНУ *
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
среда, 17 апреля 1867 г.
Уважаемый Роберт Литтон,
Мне, право же, было бы очень обидно, если бы Вы и Ваши близкие пришли на мое чтение по верительным грамотам, врученным кем-либо, кроме меня самого. Ваше одобрение доставило мне удовольствие более возвышенное и чистое, нежели Вы при Вашей скромности могли бы вообразить. Когда я впервые начал выступать с толкованием самого себя (в то время для общественного слуха это звучало весьма странно), меня поддерживала надежда, что я смогу заронить в сердца некоторых людей новое понимание моих книг и затронуть в них новые струны. Я до сего часа столь неуклонно стремлюсь к этой цели и создания моей фантазии столь живо стоят передо мною, что после многих сотен вечеров я каждый раз подхожу к этому красному столику с ощущением совершенной новизны и смеюсь и плачу вместе с моими слушателями так, как если бы никогда не стоял на подмостках прежде. Поэтому Вы поймете, что я испытываю огромное наслаждение, когда меня так тонко понимают, и что Ваши проникновенные слова меня глубоко тронули.
Мы счастливы, что Ваша очаровательная жена нас не забыла, и мне поручено передать ей гораздо больше приветов от моих домочадцев, чем Вы в состоянии запомнить. Поэтому я не стану перечислять их сам и избавлю от этого затруднительного поручения Вас.
Преданный Вам.
172
ДЖОНУ ФОРСТЕРУ
14 мая 1867 г.
...В прошлый понедельник вечером я с большим успехом закончил серию из пятидесяти чтений. Вы не можете себе представить, как я над ними работал. Поскольку слава их возросла, я счел необходимым сделать их лучше, чем они были вначале, и поэтому _выучил все наизусть_, чтобы мне не мешала необходимость следить глазами за текстом. Я еще раз тщательно проверил себя на передаче всех сильных чувств; сделал смешные места еще смешнее; исправил произношение некоторых слов; выработал полную невозмутимость и стал хозяином положения. Заключив программу отрывком из "Домби" (которого я давно уже не читал), я выучил и его вместе с остальными и снова, снова и снова читал его самому себе, иногда по два раза в день - так же старательно, как для публики...
173
У. Г. УИЛСУ
Четверг, 6 июня 1867 г.
Дорогой Уилс,
Не могу выразить, как тронуло меня Ваше письмо и как высоко я ценю любовь и внимание, которыми оно продиктовано. От всего сердца благодарю Вас за него.
Не думайте, что, указывая на другую сторону вопроса, я пренебрегаю Вашими опасениями. Все Ваши возражения глубоко запечатлелись в моем уме, и я буду возвращаться к ним снова и снова.
Когда я ездил в Америку в 42 году, я был гораздо моложе, но (думается мне) также гораздо слабее. Незадолго до отъезда я перенес тяжелую хирургическую операцию и неделями работал над "Часами мистера Хамфри". Моя жизнь в Штатах состояла из бесконечных речей (таких же утомительных, как чтения), и я тогда был менее терпелив и более раздражителен, чем теперь. Я представляю себе, что серия чтений в Америке будет гораздо меньше связана с переездами, чем Вы предполагаете, что я все время буду читать в больших первоклассных городах и что сборы будут гораздо выше, чем Вы думаете. Эта точка зрения достаточно обоснована, если только интерес к чтениям не был в огромной степени преувеличен. Я не думаю, что все маклеры, которые меня осаждают, и все частные лица, которые меня настойчиво уговаривают, вступили в заговор или заблуждаются.
Кроме того, я уверен, что моя поездка даст сильный толчок Собранию сочинений Ч. Д.
Если бы Вы вместе с Долби занялись подсчетом доходов, которые приносят чтения здесь, Вы убедились бы, что заработать 10000 фунтов можно было бы лишь за несколько лет. Получить эту сумму сразу и за такой короткий срок соображение чрезвычайно серьезное.
Пока у меня хватит сил, я никогда не буду много отдыхать, и (насколько я себя знаю) во мне имеется нечто такое, что будет разъедать и точить мне душу, даже если я начну льстить себя надеждой, будто решил угомониться. С другой стороны, я думаю, что моя привычка легко отвлекаться от самого себя и уходить в мир фантазий всегда чудесно освежала и укрепляла меня за сравнительно короткий срок. Мне всегда кажется, что я отдыхаю гораздо больше, чем работаю, и я действительно уверен в том, что обладаю какой-то исключительной способностью быстро накапливать свежие силы и таким образом преодолевать утомление.
Мои денежные дела (принимая во внимание такую семью) идут очень хорошо. В деньгах я не нуждаюсь. Вся моя собственность свободна от долгов и в отличном порядке. И все же возможность в возрасте 55 или 56 лет значительно увеличить свое состояние за каких-нибудь полгода - соображение чрезвычайно серьезное. Я повторяю эти слова потому, что возражениям _необходимо_ противопоставить какой-либо веский аргумент.
Сегодня я обедаю с Форстером, чтобы все это обсудить. Не сомневаюсь, что он будет настаивать на большинстве Ваших возражений, в особенности на последнем, - хотя, назвав такую сумму, его американские друзья и корреспонденты, без сомнения, поколебали его решимость сильнее, чем она когда-либо была поколеблена. Уверяю Вас, что никакие доводы не могут быть для меня убедительнее Ваших добрых слов и, к чему бы ни привело мое нынешнее состояние неопределенности, я никогда не забуду Вашего письма и никогда не перестану благодарить Вас за него.
Искренне Ваш.
174
У. Г. УИЛСУ
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
воскресенье, 30 июня 1867 г.
Дорогой Уилс,
Сегодня утром я прочитал первые три выпуска романа Уилки * и внимательно, до последней строчки изучил сюжет остальных. Разумеется, это серия "Рассказов", и, разумеется, те или иные люди вольны предпринимать те или иные действия; однако это очень занятная вещь - необузданная и все же послушная воле автора, - в ней превосходный характер, глубокая тайна и никаких женщин под вуалью. Она сделана необыкновенно тщательно и наверняка произведет фурор. Во многих отношениях это лучшее из всего, что он сделал.
Всегда Ваш.
161
УОЛТЕРУ ТОРНБЕРИ
Редакция журнала "Круглый год",
суббота, 15 сентября 1866 г.
Дорогой Торнбери,
По поводу Ваших _статей_ о Шекспире должен сказать Вам, что первая и третья тема нравятся мне гораздо меньше, чем исследование об Ариосто, которое обещает быть весьма интересным. Но если Вы представляете себе свою задачу такою, что решение ее кажется Вам неполным и несовершенным, если Вы не напишете всех трех статей, тогда, разумеется, пишите все три, и я с радостью их приму. В течение нескольких лет я получаю большое удовольствие, читая Вас, и поэтому могу поручиться, что, как выражаются актеры, представляю собою "хорошую публику".
Мысль о том, чтобы заново пересказать старые повести, превосходна. Мне очень нравится идея этой серии. Вы, конечно, знаете статью де Квинси * об убийце с Рэтклифской дороги? Видели ли Вы иллюстрацию (она имеется у меня в Гэдсхилле), изображающую труп этого гнусного злодея, - он лежит на повозке с поленом вместо подушки, а рядом с ним кол, который должны загнать ему в сердце?
Мне не _совсем_ нравится заглавие "Социальная история Лондона". Я предпочел бы что-нибудь вроде "Истории социальных изменений Лондона за столько-то лет". Такое заглавие позволяет ожидать большего и больше соответствует Вашим намерениям. Как Вы смотрите на то, чтобы сделать основным заглавием "Перемены в Лондоне"? Тогда можно было бы добавить подзаголовок "История и т. д.".
Я никоим образом не собираюсь ограничить серию старых повестей, пересказанных заново. Я изложил бы основную цель в начале первой из них и продолжал до бесконечности - как потомство Банко.
Постарайтесь, чтобы заглавие Вашего сочинения о Лондоне не напоминало читателям о Бокле * хотя бы даже местоположением слова "цивилизация". Это предостережение кажется смешным, но праздная часть публики (значительная ее часть!) в таких вещах склонна впадать в удивительные ошибки.
Преданный Вам,
162
С. ПЕРКСУ
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
четверг, 29 ноября 1866 г.
Уважаемый сэр!
Имею честь с благодарностью известить Вас о получении Вашей брошюры * и Вашего любезного письма. Мне следовало бы сделать это раньше, но я был в отъезде.
Преисполненный глубочайшего уважения к филантропическим целям, которые так серьезно и (я совершенно уверен) так искренне Вами изложены, я, однако же, не настолько доверяю какому-либо парламенту, который мог бы собраться в Англии, какому-либо государственному учреждению, которое могло бы быть создано, или какому-либо министерству, которое могло бы быть назначено, чтобы возложить на них всю обширную деятельность на благо и пользу общества. Я ни в малейшей степени не верю в то, что посредством таких институтов можно искоренить мошенничество в стране. Совсем наоборот. Я также не могу считать, что деятельность подобных учреждений принесет одну лишь пользу. Равным образом совсем наоборот.
Я отнюдь не претендую на знание теорий денежного обращения (ибо я их действительно не знаю). Чем больше я о них читал, тем более смутным становилось мое представление о них. Однако, подобно тому как в ведении моих собственных ограниченных дел я весьма резко возражал бы против того, чтобы какое бы то ни было правительство имело власть принудить меня принять кусок бумаги вместо соверена, я не могу по совести рекомендовать публике поддерживать платежное средство, о котором Вы такого высокого мнения. А что касается "единого росчерка пера", который должен сделать страну процветающей и добродетельной, я должен честно признаться, что мой мозг просто не способен проникнуться таким убеждением.
По правде говоря, я в этом смысле настолько безнадежен, что встреча с Вами для обсуждения этих вопросов была бы лишь бесполезной тратой Вашего и моего времени. Поэтому я еще раз сердечно благодарю Вас и прошу считать меня
искренне Вашим.
163
НЕИЗВЕСТНОЙ КОРРЕСПОНДЕНТКЕ
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
четверг, 27 декабря 1866 г.
Сударыня,
Вы впадаете в нелепое, хотя и распространенное заблуждение, полагая, что кто-либо может помочь Вам сделаться писательницей, если Вы не можете стать ею в силу Ваших собственных способностей. Я ничего не знаю о "непреодолимых препятствиях", о "посторонних лицах" и о "заколдованном круге". Я знаю, что всякий, кто может написать нечто отвечающее требованиям, например, моего журнала, - человек, которого я всегда рад обнаружить, но увы - не очень часто нахожу. И я уверен, что это отнюдь не редкий случай в периодической печати. Я не могу давать Вам отвлеченные советы, ибо мои неизвестные корреспонденты исчисляются сотнями. Но если Вы предложите мне что-нибудь для опубликования в журнале "Круглый год", Вы можете не сомневаться, что Ваше произведение будет добросовестно прочитано и что судить о нем будут лишь по его собственным достоинствам и по его пригодности для этого журнала.
Считаю, однако, своим долгом добавить, что я не думаю, будто удачные художественные произведения создаются в "часы досуга".
Искренне Ваш.
164
У. Ч. МАКРИДИ
28 декабря 1866 г.
Дорогой Макриди,
Может быть, Вам будет интересно узнать, что после с столь удавшегося матча в крикет я устроил в Гэдсхилле 26 числа этого месяца сельский праздник и состязания в беге. Так как летом у меня не было ни одного пьяного, я разрешил хозяину "Фальстафа" открыть для гостей киоск с напитками. Все призы я выдавал деньгами. Собралась уйма народу: солдат, землекопов, работников с ферм. Но они вели себя так, что не сдвинули с места ни одного колышка, ни одной из веревок, натянутых вокруг площадки для состязаний, и не нанесли моей собственности ни малейшего ущерба. Всем пришедшим на праздник были розданы листки с правилами состязаний, со следующей припиской: "Мистер Диккенс надеется, что каждый из гостей будет считать делом чести помогать ему в поддержании порядка".
За весь день не было ни одной ссоры, и, когда солнце село, все разошлись по домам, оглашая воздух веселыми криками и оставив все, до последнего флагштока, в таком же образцовом порядке, как это было в десять утра, когда перед ними открыли ворота.
"Станция Мэгби" вышла вчера вечером небывалым тиражом в 250 тысяч экземпляров.
165
У. Ф. де СЭРЖА
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
день Нового 1867 года.
Дорогой Сэржа,
Твердо решившись опередить "середину будущего лета", к Вам обращается Ваш полный раскаяния друг и корреспондент.
Прошлой осенью большой пес укусил маленькую девочку (сестру одного из слуг), которую он знал и обязан был почитать, за что хозяин побил его и приговорил к расстрелу назавтра в семь часов утра. Пес очень бодро вышел из дому в сопровождении полдюжины мужчин, назначенных для этой цели, очевидно полагая, что они собираются лишить жизни какого-то неизвестного. Однако, увидев среди процессии пустую тачку и двуствольное ружье, он погрузился в раздумье и вперил свой взор в человека, несшего двустволку. Камень, ловко запущенный деревенским злодеем (главным плакальщиком), заставил его на секунду обернуться, и он тотчас же пал мертвый, сраженный пулей в сердце. Двое родившихся после его смерти щенят в настоящую минуту резвятся на лужайке; один из них наверняка унаследует свирепость отца, и, по всей вероятности, его постигнет та же участь. Фазан на рождестве был немного нездоров и утром 27 декабря тысяча восемьсот шестьдесят шестого года был найден мертвым под плющом в своей клетке. Он лежал, накрыв голову крылом. Я, владелец останков обоих усопших, упорно тружусь над "Барбоксом" и "Мальчиком из Мэгби" *, которыми я начинаю новую серию чтений в Лондоне пятнадцатого числа. Завтра утром думаю выехать в провинцию. Когда я читаю, я не пишу. Я только редактирую, и для этой цели мне посылают корректуры. Вот ответ на Ваши вопросы.
Что касается вопроса о реформе, то каждый честный человек в Англии должен знать и, вероятно, знает, что более разумная часть народных масс глубоко не удовлетворена системой представительства, но чрезвычайно скромно и терпеливо ожидает, пока большинство их собратьев не станет умнее. Испытанное оскорбительное средство, заключающееся в том, чтобы нападать на них и самым наглым образом утверждать, будто они равнодушны к политике, принесло неизбежные плоды. Вечный насмешливый вопрос: "Где они?" - заставил их ответить: "Ну что ж, если Вам так уж _необходимо_ знать, то мы здесь". Вопиющая несправедливость, заключающаяся в том, что взяточников поносят перед сборищем взяткодателей, крайне обострила свойственное народу чувство справедливости. И теперь он уже не хочет того, что принял бы раньше, а того, что он твердо решил получить, он добьется. Можете не сомневаться, что положение вещей именно таково. Что до Вашего друга "Панча" *, то Вы увидите: как только он сообразит, что игра идет к проигрышу, он начнет поворачивать в другую сторону. Вы могли заметить, что он уже начинает поеживаться.
Дорогой мой, я так же бессилен запретить кому-либо калечить мои книги, как и Вы. Это так же верно, как то, что каждый, кто изобретет что-нибудь на благо народа и предложит свое изобретение английскому правительству, ipso facto {Тем самым (лат.).} становится преступником и предается казни на колесе волокиты. Это так же верно, как то, что крымская история повторится, если наша страна опять вступит в войну. И, по правде говоря, я весьма невысокого мнения о том, что сделала для нас великая знать, а посему весьма философски смотрю на то, что может сделать великий плебс, ибо твердо уверен: хуже он сделать не может.
Это время года - самое лучшее для театров, ибо все еще имеется множество людей, которые считают своим священным долгом смотреть рождественские пантомимы. Я пока не видел ничего, так как у меня обычный новогодний съезд гостей. У Фехтера нет ни пантомимы, ни бурлеска, он ставит новый вариант старой пьесы "Trente Ans de la Vie d'un Joueur" {"30 лет из жизни игрока" (франц.).}. Боюсь, что выгоды это ему не принесет. В целом театры - если не считать декораций и световых эффектов - достаточно скверны. Но в некоторых мелких театрах есть актеры, которые при наличии какой-либо драматической школы могли бы стать превосходными. Хуже всего то, что они не имеют ни малейшего представления о действенном и гармоничном целом и каждый или каждая заняты только собой. Мюзик-холлы привлекают массу публики, отнюдь не облагораживая общественный вкус. Однако их представления по-своему хороши и всегда отличаются живостью и четкостью.
Последняя сенсация - гонки яхт в Америке. Надеюсь, что общий интерес к ним по эту сторону океана окажет благотворное влияние по ту его сторону. Поистине печален будет день, когда Джон и Джонатан вступят в состязание *.
Французский император, несомненно, находится в опасности. Его популярность в Париже тает, и армия им недовольна, Я слышал из хорошо осведомленных источников, что его тайная полиция все время открывает заговоры, которые приводят его в сильнейшую тревогу.
Вы знаете, как мы здесь жульничаем. Но Вы, возможно, не знаете, что мистер К, "знаменитый" подрядчик, прежде чем попал в затруднительное положение, перевел на свою жену миллион. Какой заботливый и преданный муж!
У моей дочери Кэти тяжелая нервная лихорадка. 27 декабря ее смогли привезти (по старой дороге и на почтовых лошадях), и с тех пор ее состояние постепенно улучшается. Ее муж тоже здесь, и, в общем, он чувствует себя не хуже, чем всегда. Боюсь, что лучше чувствовать себя он никогда не будет.
Вчера мы здесь играли в фанты и на бильярде, - после того как Вы у нас побывали, к дому пристроили бильярдную. Приезжайте сыграть со мною партию.
Искренне Ваш.
166
НЕИЗВЕСТНОМУ КОРРЕСПОНДЕНТУ
Редакция журнала "Круглый год",
вторник, 5 февраля 1867 г.
Сэр!
Я прочитал большую часть первого тома Вашего романа и проследил наиболее сложные места в остальных двух томах.
Вы, разумеется, должны рассматривать мое мнение как мнение писателя и любителя искусства, ни в коей мере не претендующего на непогрешимость.
Мне кажется, Вы слишком честолюбивы и, кроме того, недостаточно знаете жизнь и свойства человеческой натуры, чтобы пускаться в столь опасное плаванье. Многочисленные свидетельства неопытности и неспособности справиться с ситуациями, которые Вы придумываете, встречаются почти на каждой странице. Я бы очень удивился, если бы Вы, решившись попытать счастья на этом поприще, нашли издателя для Вашего романа и если бы эта попытка принесла Вам что-либо, кроме утомления и душевной горечи.
Судя по прочитанному, я не могу даже с уверенностью утверждать, что в Вас таится писательский дар. Если Вы им не обладаете, но тем не менее стремитесь заниматься делом, к которому у Вас нет призвания, Вы неизбежно станете несчастным человеком. Позвольте мне посоветовать Вам набраться терпения, а также иметь мужество отказаться от своих попыток, если Вы не сможете зарекомендовать себя вещью гораздо меньшего объема. Оглянитесь вокруг, и Вы увидите, как велик спрос на небольшие литературные произведения всех видов. Попытайтесь добиться успеха в этих скромных пределах (я в свое время занимался именно тем, к чему сейчас призываю Вас), а пока что отложите в сторону свои три тома.
Искренне Ваш.
167
УИЛКИ КОЛЛИНЗУ
Мост Аллана, Шотландия,
среда, 20 февраля 1867 г.
Дорогой Уилки,
Я прочитал книгу Чарльза Рида, и вот что я, как свидетель, могу о ней сказать.
Я читал ее с величайшим интересом и восхищением. Я считаю ее произведением хорошего человека и первоклассного писателя, обладающего блестящей фантазией и изысканным воображением. Я затрудняюсь назвать кого-либо из ныне живущих писателей, кто мог бы написать такую вещь хотя бы приблизительно так же хорошо. Что касается так называемого критика, который осудит подобные книги как литературу с Холивелл-стрит * и т. п., я могу только сказать, что более исчерпывающего доказательства его некомпетентности и непригодности к той должности, на которую он сам себя избрал, желать не приходится.
Если бы меня подвергли перекрестному допросу, я почувствовал бы, что рискую попасть на зыбкую почву, и тогда, чтобы как-то выйти из положения, попытался бы перехитрить адвоката. Однако, если бы мне напомнили (а этого, по всей вероятности, следовало бы ожидать, если допустить, что кому-нибудь вообще разрешат давать показания), что я - редактор периодического издания с большим тиражом, издания, для которого писал истец, и если бы в суде мне прочитали сцены, в которых описывается, как пьяный Гонт явился в постель к своей жене и как был зачат последний ребенок, и спросили, пропустил ли бы я, как редактор, эти сцены (независимо от того, были они написаны истцом или кем-либо другим), я был бы вынужден ответить: нет. Если бы меня спросили почему, я бы сказал: то, что кажется нравственным художнику, может внушить безнравственные мысли менее возвышенным умам (а таких среди большой массы читателей неизбежно окажется много), и поэтому я должен был бы обратить внимание автора на возможность извращенного понимания этих отрывков в широких кругах. Если бы меня спросили, пропустил ли бы я отрывок, в котором Кэти и Мэри держат на коленях незаконного ребенка и рассматривают его тельце, я бы снова по той же причине вынужден был бы ответить: _нет_. Если бы меня спросили, мог ли бы я, как автор или редактор, допустить женитьбу Невиля на Мэрси и поставить этих четверых людей - Гонта, его жену, Мэрси и Невиля - в такие отношения друг к другу, я снова был бы вынужден ответить: нет. Если бы адвокат настаивал, я неизбежно должен был бы сказать, что считаю эти отношения в высшей степени непристойными и отталкивающими.
Я собираюсь провести в этом тихом прелестном уголке полтора дня, чтобы немного отдохнуть. Завтра вечером я снова буду в Глазго, а в пятницу и в субботу - в Эдинбурге (гостиница Грэхем, Принс-стрит). Затем вернусь домой и во вторник вечером буду читать в Сент-Джемс-холле. Везде несметные толпы.
Любящий.
168
МИСС МЭРИ АНДЖЕЛЕ ДИККЕНС
Гостиница Шелбурн, Дублин,
суббота, 16 марта 1867 г.
Милая Мэйми,
Надеюсь, тебе уже известно, что я неоднократно советовался в Лондоне, стоит ли вообще ехать в Ирландию, и всячески возражал против этой поездки. Поначалу я не ждал ничего хорошего, но тем не менее вчера все сошло отлично.
Здесь действительно царит сильная тревога *, а кроме того, заметен значительный застой в торговле и промышленности. Завтра день св. Патрика, и поэтому ожидаются беспорядки; некоторые мрачно настроенные люди предсказывают, что они разразятся между сегодняшней ночью и ночью на понедельник. Разумеется, везде идут приготовления, везде собирают большие отряды солдат и полицейских, хотя и стараются не держать их на виду. Гуляя по улицам, никак не подумаешь, что назревают беспорядки, хотя огонь тлеет тут и там в городе и по всей стране. (Сегодня утром я получил от миссис Бернал Осборн письмо; она описывает осадное положение, которое вынуждена терпеть в своем собственном доме в графстве Типперэри.)
Можешь быть совершенно уверена, что твой почтенный родитель сумеет о себе позаботиться. Если вспыхнет восстание, я немедленно перестану читать. В Белфасте ожидается огромное скопление публики. Вот и все мои новости, не считая того, что чувствую я себя превосходно.
169
МИСС ДЖОРДЖИНЕ XОГАРТ
Гостиница Шелбурн, Дублин,
воскресенье, 17 марта 1867 г.
...Внешне здесь все спокойно. Погода стала лучше, и днем улицы оживлены, а по ночам на редкость тихи и пустынны. Однако город тайно наводнен войсками. Говорят, завтрашняя ночь будет критической, но, судя по огромным приготовлениям, я бы поставил по крайней мере сто против одного, что никаких беспорядков не будет.
Самая удивительная и - с точки зрения благоприятных условий для таких разрушительных действий, как, например, поджог домов в самых различных местах, - самая страшная новость, которую мне сообщили из авторитетных источников, заключается в том, что вся дублинская мужская прислуга - сплошь фении *.
Я совершенно уверен, что худшее, чего можно ожидать от истории с фениями, еще впереди...
170
МИСС ДЖОРДЖИНЕ XОГАРТ
Норич,
пятница, 29 марта 1867 г.
...Вчерашним приемом в Кэмбридже поистине можно гордиться. Собрались в полном составе все колледжи - от самых главных до самых мелких - и в приветственных кликах и овациях далеко превзошли даже Манчестер. Во время чтений все собравшиеся - старики и молодежь, мужчины и женщины - принимали все с искренним восторгом, который не поддается описанию. Зал был набит битком. Такого блестящего успеха я еще не имел ни разу.
Зачем мы торчим в этом старинном сонном местечке, я не знаю...
171
ДОСТОПОЧТЕННОМУ РОБЕРТУ ЛИТТОНУ *
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
среда, 17 апреля 1867 г.
Уважаемый Роберт Литтон,
Мне, право же, было бы очень обидно, если бы Вы и Ваши близкие пришли на мое чтение по верительным грамотам, врученным кем-либо, кроме меня самого. Ваше одобрение доставило мне удовольствие более возвышенное и чистое, нежели Вы при Вашей скромности могли бы вообразить. Когда я впервые начал выступать с толкованием самого себя (в то время для общественного слуха это звучало весьма странно), меня поддерживала надежда, что я смогу заронить в сердца некоторых людей новое понимание моих книг и затронуть в них новые струны. Я до сего часа столь неуклонно стремлюсь к этой цели и создания моей фантазии столь живо стоят передо мною, что после многих сотен вечеров я каждый раз подхожу к этому красному столику с ощущением совершенной новизны и смеюсь и плачу вместе с моими слушателями так, как если бы никогда не стоял на подмостках прежде. Поэтому Вы поймете, что я испытываю огромное наслаждение, когда меня так тонко понимают, и что Ваши проникновенные слова меня глубоко тронули.
Мы счастливы, что Ваша очаровательная жена нас не забыла, и мне поручено передать ей гораздо больше приветов от моих домочадцев, чем Вы в состоянии запомнить. Поэтому я не стану перечислять их сам и избавлю от этого затруднительного поручения Вас.
Преданный Вам.
172
ДЖОНУ ФОРСТЕРУ
14 мая 1867 г.
...В прошлый понедельник вечером я с большим успехом закончил серию из пятидесяти чтений. Вы не можете себе представить, как я над ними работал. Поскольку слава их возросла, я счел необходимым сделать их лучше, чем они были вначале, и поэтому _выучил все наизусть_, чтобы мне не мешала необходимость следить глазами за текстом. Я еще раз тщательно проверил себя на передаче всех сильных чувств; сделал смешные места еще смешнее; исправил произношение некоторых слов; выработал полную невозмутимость и стал хозяином положения. Заключив программу отрывком из "Домби" (которого я давно уже не читал), я выучил и его вместе с остальными и снова, снова и снова читал его самому себе, иногда по два раза в день - так же старательно, как для публики...
173
У. Г. УИЛСУ
Четверг, 6 июня 1867 г.
Дорогой Уилс,
Не могу выразить, как тронуло меня Ваше письмо и как высоко я ценю любовь и внимание, которыми оно продиктовано. От всего сердца благодарю Вас за него.
Не думайте, что, указывая на другую сторону вопроса, я пренебрегаю Вашими опасениями. Все Ваши возражения глубоко запечатлелись в моем уме, и я буду возвращаться к ним снова и снова.
Когда я ездил в Америку в 42 году, я был гораздо моложе, но (думается мне) также гораздо слабее. Незадолго до отъезда я перенес тяжелую хирургическую операцию и неделями работал над "Часами мистера Хамфри". Моя жизнь в Штатах состояла из бесконечных речей (таких же утомительных, как чтения), и я тогда был менее терпелив и более раздражителен, чем теперь. Я представляю себе, что серия чтений в Америке будет гораздо меньше связана с переездами, чем Вы предполагаете, что я все время буду читать в больших первоклассных городах и что сборы будут гораздо выше, чем Вы думаете. Эта точка зрения достаточно обоснована, если только интерес к чтениям не был в огромной степени преувеличен. Я не думаю, что все маклеры, которые меня осаждают, и все частные лица, которые меня настойчиво уговаривают, вступили в заговор или заблуждаются.
Кроме того, я уверен, что моя поездка даст сильный толчок Собранию сочинений Ч. Д.
Если бы Вы вместе с Долби занялись подсчетом доходов, которые приносят чтения здесь, Вы убедились бы, что заработать 10000 фунтов можно было бы лишь за несколько лет. Получить эту сумму сразу и за такой короткий срок соображение чрезвычайно серьезное.
Пока у меня хватит сил, я никогда не буду много отдыхать, и (насколько я себя знаю) во мне имеется нечто такое, что будет разъедать и точить мне душу, даже если я начну льстить себя надеждой, будто решил угомониться. С другой стороны, я думаю, что моя привычка легко отвлекаться от самого себя и уходить в мир фантазий всегда чудесно освежала и укрепляла меня за сравнительно короткий срок. Мне всегда кажется, что я отдыхаю гораздо больше, чем работаю, и я действительно уверен в том, что обладаю какой-то исключительной способностью быстро накапливать свежие силы и таким образом преодолевать утомление.
Мои денежные дела (принимая во внимание такую семью) идут очень хорошо. В деньгах я не нуждаюсь. Вся моя собственность свободна от долгов и в отличном порядке. И все же возможность в возрасте 55 или 56 лет значительно увеличить свое состояние за каких-нибудь полгода - соображение чрезвычайно серьезное. Я повторяю эти слова потому, что возражениям _необходимо_ противопоставить какой-либо веский аргумент.
Сегодня я обедаю с Форстером, чтобы все это обсудить. Не сомневаюсь, что он будет настаивать на большинстве Ваших возражений, в особенности на последнем, - хотя, назвав такую сумму, его американские друзья и корреспонденты, без сомнения, поколебали его решимость сильнее, чем она когда-либо была поколеблена. Уверяю Вас, что никакие доводы не могут быть для меня убедительнее Ваших добрых слов и, к чему бы ни привело мое нынешнее состояние неопределенности, я никогда не забуду Вашего письма и никогда не перестану благодарить Вас за него.
Искренне Ваш.
174
У. Г. УИЛСУ
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
воскресенье, 30 июня 1867 г.
Дорогой Уилс,
Сегодня утром я прочитал первые три выпуска романа Уилки * и внимательно, до последней строчки изучил сюжет остальных. Разумеется, это серия "Рассказов", и, разумеется, те или иные люди вольны предпринимать те или иные действия; однако это очень занятная вещь - необузданная и все же послушная воле автора, - в ней превосходный характер, глубокая тайна и никаких женщин под вуалью. Она сделана необыкновенно тщательно и наверняка произведет фурор. Во многих отношениях это лучшее из всего, что он сделал.