Страница:
Но этого не случилось. Что-то пошло не так. Возможно, войска Саддама отступали слишком быстро, чтобы реализовать план. Возможно, все расстроилось из-за какой-то технической ошибки. Кодовые замки на морозильнике заклинило из-за коррозии. Возможно, они не смогли открыть морозильник, а может, боялись взорвать его. Я не стал бы этого делать, если бы знал, что там внутри. Может, их спугнули спецназовцы, которые пытались уничтожить это место за несколько дней до нас. Кто знает? Но Рашид и толстяк что-то знали. Это точно. Толстый мужчина был мертв, а Рашид...
Кто такой Рашид? Я считал его другом. Мы вместе путешествовали, разговаривали, делились секретами. По крайней мере я делился своими. В Боснии он часами слушал рассказы о моей семье и даже о моих страхах. Он рисковал своей жизнью и спас меня. Он был моим учителем. Когда я пребывал в отчаянии и чувствовал себя потерянным, он помог мне обрести веру, стать ближе к Богу. Указал путь. И мы шли вместе по этому пути. А теперь я стал сомневаться в нем. Очень сильно сомневаться.
Я вспомнил все, что рассказывала Шанталь о возможных планах Саддама, о мести и терроризме; о том, как он вербовал палестинских террористов, превращая их в то, что она называла «исламскими террористами». Я понимал, что Рашид идеально подходил под эти описания. Он был наполовину палестинцем и имел связи с моджахедами. Когда я впервые встретил его, он вполне мог работать на Саддама в Кувейте как двойной агент, а потом помогать в создании новых террористических организаций в Афганистане и Боснии...
Нет, это уже слишком. Я не имел никаких доказательств. Только подозрения. Мы в равной степени участвовали в разработке плана. По крайней мере поначалу.
— Бреешься с закрытыми глазами? — Шанталь подошла ко мне сзади. Я вздрогнул, когда она положила мне руку на плечо, и порезал бритвой губу. Неожиданно я почувствовал приступ ненависти к ней из-за этого, а также из-за всех этих теорий и предположений. Я не мог признаться ей в своих чувствах. Не мог рассказать о том, что случилось. Я никому не мог об этом рассказать.
— Мне пора, — сказал я, умываясь.
— Встретимся на работе?
— Да.
— Потом расскажешь, как там дела.
Он до сих пор сожалел о событиях почти пятидесятилетней давности, когда он работал на Балканах в Управлении стратегических служб. В конце Второй мировой войны правительство США искало агентов, которые помогли бы им бороться с коммунизмом. В те дни, когда Тито еще сотрудничал со Сталиным, маршал был для всех отличной мишенью. Поэтому американцы привлекали на свою сторону бывших фашистских офицеров, чтобы создать антикоммунистическую сеть, и среди новобранцев попадались ужасные преступники, которые потом не только получили свободу, но и переехали жить в Америку. Им предоставили жилье и дали новые имена — что-то вроде программы защиты свидетелей. Попав в Америку, некоторые хорватские террористы продолжали убивать людей вплоть до семидесятых годов. Никто уже об этом не помнит. «К счастью». Все держалось в секрете, и когда обрывки информации все же стали появляться в прессе, это казалось невероятным, слишком сложным для дальнейших расследований. Кто знал, кем были эти хорваты в 1948 году? И кем стали к 1978-му?
Он не дал мне возможности ему ответить. Даже не сделал паузы. "Конечно, мы всех и допрашивали, и знали, кто они на самом деле. Просто мы неправильно оценили, на что они способны. Все ошибаются. — Он сделал глоток и сразу же продолжил: — Все ошибаются. Но я расскажу тебе один хороший способ, как проверить человека. Короли из рода Гогенштауфенов полностью доверяли ему, — он посмотрел на мою позу, — Ассад до сих пор пользуется им в Сирии. Старая истина гласит: «Ты можешь сказать о характере человека по тому, как долго он может держать в себе воду».
Я понял намек. Вернувшись, я заметил, что обеденный зал опустел, столы были убраны, но на них по-прежнему лежали белые скатерти. Джордж сидел в одиночестве за нашим столом, повернувшись спиной к залу, покуривая трубку. Мне показалось, что он сильно отличался от обычных людей.
— Мы говорили о хорватах в Америке, — напомнил я.
— Правда? Ах да. Продолжим в другой раз. Нам нужно вернуться в офис. Я уже оплатил счет.
Каррутерс не только посеял во мне ужасные сомнения. Мне казалось, что он сделал это намеренно. Ему нельзя доверять. Он играл со своими знакомыми в игры, которые использовал во время работы в Управлении, только теперь делал это для развлечения. Что он себе возомнил? Что мой отец — хорватский преступник, которого американская армия переселила в США? Но мой отец был мусульманином, так что это представлялось маловероятным Я говорил ему, что мои предки из Загреба, возможно, поэтому он так и решил. Каррутерс изучал меня, пытался подобраться поближе.
К вечеру число вопросов только возросло. Что я узнал о моем отце и моей семье в Дрваре и Льежска Жупица? Ничего. Никто даже не слышал о них. Но если он не был мусульманином, зачем же тогда Коран? Я не знал этого и не мог ни у кого узнать. Возможно, даже Джордж не смог бы мне этого объяснить. Но я не хотел упускать эту возможность. Я решил попробовать узнать у него больше.
Утром я застал его сидящим в своем кабинете, в окружении книг, поднимавшихся большими, готовыми в любой момент рухнуть кипами, по обе стороны от его стула. Мы немного поговорили. Я даже не могу вспомнить, о чем именно. Наконец я задал вопрос, который интересовал меня больше всего.
— Правительство США давало убежище мусульманам?
— О да. Боюсь, что так. Думаю, теперь все они мертвы, или почти все. Они были самыми худшими.
— Что вы имеете в виду?
— Что я имею в виду, Курт? Дивизию СС «Ханджар». Она весьма известна. Точнее, печально известна. Ты наверняка изучал историю своей страны. Эта дивизия целиком состояла из мусульманских отрядов.
— Мусульманские нацисты?
— А почему бы и нет? Но мне кажется, им не особенно доверяли. И чтобы доказать свою верность, они действовали с особой жестокостью. А это о чем-то да говорит. Их ужасающее поведение приводило в смятение даже немцев и итальянцев. Сотни тысяч людей, в основном сербов, но также евреев и цыган, были уничтожены, и «Ханджар» возглавлял эту резню. Они убивали и калечили людей, сбрасывали со скал их детей. Страна превратилась в сплошное кровавое месиво, как и сейчас. Думаю, после войны мы взяли некоторых из них.
— Вы помните фамилии?
— Твоей там не было, если ты об этом.
— Нет, нет. Меня не это беспокоит. Я просто хотел сказать... — Я не знал, что ответить. На улице возникла большая пробка. Шум машин меня раздражал. — Я хотел сказать, что они не могли быть по-настоящему верующими мусульманами.
— Почему? Насколько я помню, даже муфтий в Иерусалиме оказался как-то замешан в этом. Но, возможно, речь шла скорее о политике, чем о религии. Думаю, они заглядывали в Коран лишь для того, чтобы использовать его как шифровальную книгу.
Вой сирен на улице усиливался, прорываясь сквозь закрытые окна и стопки книг в кабинете Джорджа, сея панику. Джордж встал и посмотрел в окно.
— Какая большая пробка, — заметил он.
В офис заглянула секретарша.
— Кто-то устроил взрыв во Всемирном торговом центре, — сообщила она.
Я не мог сдвинуться с места. Кровь отлила от головы и рук, лицо и руки стали покалывать.
— Сколько людей пострадало? — спросил Джордж.
— Много. Но пока точно неизвестно. Это ужасно. Просто ужасно!
Джордж, не обращая на меня ни малейшего внимания, включил радио и стал искать свою любимую радиостанцию.
— Простите, — сказал я. — Мне нужно сделать несколько звонков и узнать, как дела у моих друзей, которые там работают.
Я спустился по лестнице, вышел на Парк-авеню и завернул за угол. Здесь меня ждал лимузин с тонированными стеклами. Я сел на переднее сиденье. Рашид был за рулем.
— Мы принесли огонь. — Я никогда не видел Рашида таким возбужденным и счастливым. — Теперь очередь за наводнением и чумой.
Слова застряли у меня в горле, и я боялся, что себя выдам. Меня постоянно предавали. Я хотел все обдумать, о многом расспросить Рашида, но в голову ничего не приходило.
— Завтра я уезжаю, — сообщил он.
— Уезжаешь? Из страны?
— Я уезжаю.
— Я... ты никогда не говорил мне... Торговый центр.
— Я держал эту операцию в секрете. Как и нашу.
— Нашу, — повторил я.
— Нашу, — улыбнулся он.
— Что теперь?
— Пока без изменений. Азиз сказал, что все готово. Остается ждать. А когда придет время, — действовать. Ничто не в силах помешать замыслам Аллаха. — Он пожал мне руку и некоторое время подержал ее. Наверное, почувствовал, какая она холодная. — Маасалама, — сказал он.
Я вышел из машины, едва не споткнувшись о бордюр. У меня хватило ума не провожать глазами его автомобиль, медленно пробиравшийся через пробку. Я вернулся в Совет.
— Боже, Курт. О Господи! — воскликнула Шанталь, когда я встретил ее на лестнице. — Ты знаешь, какой сегодня день?
— Какой?
— Ровно два года назад армия Саддама Хусейна была разгромлена в Кувейте! Два года назад. По-твоему, это ничего не значит?
Часть 5
Глава 26
Кто такой Рашид? Я считал его другом. Мы вместе путешествовали, разговаривали, делились секретами. По крайней мере я делился своими. В Боснии он часами слушал рассказы о моей семье и даже о моих страхах. Он рисковал своей жизнью и спас меня. Он был моим учителем. Когда я пребывал в отчаянии и чувствовал себя потерянным, он помог мне обрести веру, стать ближе к Богу. Указал путь. И мы шли вместе по этому пути. А теперь я стал сомневаться в нем. Очень сильно сомневаться.
Я вспомнил все, что рассказывала Шанталь о возможных планах Саддама, о мести и терроризме; о том, как он вербовал палестинских террористов, превращая их в то, что она называла «исламскими террористами». Я понимал, что Рашид идеально подходил под эти описания. Он был наполовину палестинцем и имел связи с моджахедами. Когда я впервые встретил его, он вполне мог работать на Саддама в Кувейте как двойной агент, а потом помогать в создании новых террористических организаций в Афганистане и Боснии...
Нет, это уже слишком. Я не имел никаких доказательств. Только подозрения. Мы в равной степени участвовали в разработке плана. По крайней мере поначалу.
— Бреешься с закрытыми глазами? — Шанталь подошла ко мне сзади. Я вздрогнул, когда она положила мне руку на плечо, и порезал бритвой губу. Неожиданно я почувствовал приступ ненависти к ней из-за этого, а также из-за всех этих теорий и предположений. Я не мог признаться ей в своих чувствах. Не мог рассказать о том, что случилось. Я никому не мог об этом рассказать.
— Мне пора, — сказал я, умываясь.
— Встретимся на работе?
— Да.
— Потом расскажешь, как там дела.
* * *
Днем ранее Джордж Каррутерс повел меня обедать в свой клуб. Было уже поздно, и нас обслуживали последними, поэтому больше часа мы ждали заказ и пили: он — мартини, а я — холодный чай. Он говорил то медленно, то напряженно, иногда с неподдельным интересом, но в основном — спокойно, не позволяя мне вставить ни слова. Когда мы приступили к обеду, мой мочевой пузырь переполнился. А он все говорил без умолку, пока мы делали заказ и обедали. Рассказывал о политике в Европе и на Ближнем Востоке, о своих друзьях, о людях из Управления, которые предали его, и о тех, кто оставался ему верен; делился маленькими историями и забавными случаями об эксцентричных немецких принцессах, о саудовских королях, пристрастившихся к выпивке, и о двуличных хорватских нацистах.Он до сих пор сожалел о событиях почти пятидесятилетней давности, когда он работал на Балканах в Управлении стратегических служб. В конце Второй мировой войны правительство США искало агентов, которые помогли бы им бороться с коммунизмом. В те дни, когда Тито еще сотрудничал со Сталиным, маршал был для всех отличной мишенью. Поэтому американцы привлекали на свою сторону бывших фашистских офицеров, чтобы создать антикоммунистическую сеть, и среди новобранцев попадались ужасные преступники, которые потом не только получили свободу, но и переехали жить в Америку. Им предоставили жилье и дали новые имена — что-то вроде программы защиты свидетелей. Попав в Америку, некоторые хорватские террористы продолжали убивать людей вплоть до семидесятых годов. Никто уже об этом не помнит. «К счастью». Все держалось в секрете, и когда обрывки информации все же стали появляться в прессе, это казалось невероятным, слишком сложным для дальнейших расследований. Кто знал, кем были эти хорваты в 1948 году? И кем стали к 1978-му?
Он не дал мне возможности ему ответить. Даже не сделал паузы. "Конечно, мы всех и допрашивали, и знали, кто они на самом деле. Просто мы неправильно оценили, на что они способны. Все ошибаются. — Он сделал глоток и сразу же продолжил: — Все ошибаются. Но я расскажу тебе один хороший способ, как проверить человека. Короли из рода Гогенштауфенов полностью доверяли ему, — он посмотрел на мою позу, — Ассад до сих пор пользуется им в Сирии. Старая истина гласит: «Ты можешь сказать о характере человека по тому, как долго он может держать в себе воду».
Я понял намек. Вернувшись, я заметил, что обеденный зал опустел, столы были убраны, но на них по-прежнему лежали белые скатерти. Джордж сидел в одиночестве за нашим столом, повернувшись спиной к залу, покуривая трубку. Мне показалось, что он сильно отличался от обычных людей.
— Мы говорили о хорватах в Америке, — напомнил я.
— Правда? Ах да. Продолжим в другой раз. Нам нужно вернуться в офис. Я уже оплатил счет.
Каррутерс не только посеял во мне ужасные сомнения. Мне казалось, что он сделал это намеренно. Ему нельзя доверять. Он играл со своими знакомыми в игры, которые использовал во время работы в Управлении, только теперь делал это для развлечения. Что он себе возомнил? Что мой отец — хорватский преступник, которого американская армия переселила в США? Но мой отец был мусульманином, так что это представлялось маловероятным Я говорил ему, что мои предки из Загреба, возможно, поэтому он так и решил. Каррутерс изучал меня, пытался подобраться поближе.
К вечеру число вопросов только возросло. Что я узнал о моем отце и моей семье в Дрваре и Льежска Жупица? Ничего. Никто даже не слышал о них. Но если он не был мусульманином, зачем же тогда Коран? Я не знал этого и не мог ни у кого узнать. Возможно, даже Джордж не смог бы мне этого объяснить. Но я не хотел упускать эту возможность. Я решил попробовать узнать у него больше.
Утром я застал его сидящим в своем кабинете, в окружении книг, поднимавшихся большими, готовыми в любой момент рухнуть кипами, по обе стороны от его стула. Мы немного поговорили. Я даже не могу вспомнить, о чем именно. Наконец я задал вопрос, который интересовал меня больше всего.
— Правительство США давало убежище мусульманам?
— О да. Боюсь, что так. Думаю, теперь все они мертвы, или почти все. Они были самыми худшими.
— Что вы имеете в виду?
— Что я имею в виду, Курт? Дивизию СС «Ханджар». Она весьма известна. Точнее, печально известна. Ты наверняка изучал историю своей страны. Эта дивизия целиком состояла из мусульманских отрядов.
— Мусульманские нацисты?
— А почему бы и нет? Но мне кажется, им не особенно доверяли. И чтобы доказать свою верность, они действовали с особой жестокостью. А это о чем-то да говорит. Их ужасающее поведение приводило в смятение даже немцев и итальянцев. Сотни тысяч людей, в основном сербов, но также евреев и цыган, были уничтожены, и «Ханджар» возглавлял эту резню. Они убивали и калечили людей, сбрасывали со скал их детей. Страна превратилась в сплошное кровавое месиво, как и сейчас. Думаю, после войны мы взяли некоторых из них.
— Вы помните фамилии?
— Твоей там не было, если ты об этом.
— Нет, нет. Меня не это беспокоит. Я просто хотел сказать... — Я не знал, что ответить. На улице возникла большая пробка. Шум машин меня раздражал. — Я хотел сказать, что они не могли быть по-настоящему верующими мусульманами.
— Почему? Насколько я помню, даже муфтий в Иерусалиме оказался как-то замешан в этом. Но, возможно, речь шла скорее о политике, чем о религии. Думаю, они заглядывали в Коран лишь для того, чтобы использовать его как шифровальную книгу.
Вой сирен на улице усиливался, прорываясь сквозь закрытые окна и стопки книг в кабинете Джорджа, сея панику. Джордж встал и посмотрел в окно.
— Какая большая пробка, — заметил он.
В офис заглянула секретарша.
— Кто-то устроил взрыв во Всемирном торговом центре, — сообщила она.
Я не мог сдвинуться с места. Кровь отлила от головы и рук, лицо и руки стали покалывать.
— Сколько людей пострадало? — спросил Джордж.
— Много. Но пока точно неизвестно. Это ужасно. Просто ужасно!
Джордж, не обращая на меня ни малейшего внимания, включил радио и стал искать свою любимую радиостанцию.
— Простите, — сказал я. — Мне нужно сделать несколько звонков и узнать, как дела у моих друзей, которые там работают.
Я спустился по лестнице, вышел на Парк-авеню и завернул за угол. Здесь меня ждал лимузин с тонированными стеклами. Я сел на переднее сиденье. Рашид был за рулем.
— Мы принесли огонь. — Я никогда не видел Рашида таким возбужденным и счастливым. — Теперь очередь за наводнением и чумой.
Слова застряли у меня в горле, и я боялся, что себя выдам. Меня постоянно предавали. Я хотел все обдумать, о многом расспросить Рашида, но в голову ничего не приходило.
— Завтра я уезжаю, — сообщил он.
— Уезжаешь? Из страны?
— Я уезжаю.
— Я... ты никогда не говорил мне... Торговый центр.
— Я держал эту операцию в секрете. Как и нашу.
— Нашу, — повторил я.
— Нашу, — улыбнулся он.
— Что теперь?
— Пока без изменений. Азиз сказал, что все готово. Остается ждать. А когда придет время, — действовать. Ничто не в силах помешать замыслам Аллаха. — Он пожал мне руку и некоторое время подержал ее. Наверное, почувствовал, какая она холодная. — Маасалама, — сказал он.
Я вышел из машины, едва не споткнувшись о бордюр. У меня хватило ума не провожать глазами его автомобиль, медленно пробиравшийся через пробку. Я вернулся в Совет.
— Боже, Курт. О Господи! — воскликнула Шанталь, когда я встретил ее на лестнице. — Ты знаешь, какой сегодня день?
— Какой?
— Ровно два года назад армия Саддама Хусейна была разгромлена в Кувейте! Два года назад. По-твоему, это ничего не значит?
Часть 5
Господин миров
Пусть лучше впаду в руки Господа, ибо весьма велико милосердие Его, только бы не впасть мне в руки человеческие.
Первая книга Паралипоменон 21:13Библия. Ветхий Завет
Попаду я в ад, спросит меня черт:
— Чем ты жил, солдат? Чем платил за счет?
Я ему тотчас дам простой ответ:
— Тем, что отправлял души на тот свет.
Строевая речевка воздушно-десантных рейнджеров США
Глава 26
До Судного дня оставался один день.
В предрассветной мгле я стоял посреди парка, обратившись лицом к юго-востоку, и готовился к молитве. Мои лицо и затылок были влажными после омовения, а воздух — холоден и свеж. Ветви деревьев, еще неделю назад голые, как скелеты, стали постепенно оживать, и лес наполнился запахом зелени. Смутные очертания небоскребов поднимались над верхушками деревьев, как огромный частокол. «Господи, как же прекрасна жизнь», — подумал я. «Во имя Аллаха, — я стал читать про себя молитву, — Милостивого и Милосердного. — Слова наполняли меня особой радостью, которая заставила улыбнуться. — Хвала Аллаху Господину миров; Милостивому и Милосердному; Царю в День Суда». Я еще раз повторил эти строки, чтобы успокоиться, а затем снова прочитал молитву.
В тот день, пробегая после молитвы в утреннем тумане, я чувствовал себя как человек, долгое время просидевший в заточении и наконец-то вырвавшийся на свободу. Всю свою жизнь я хотел испытать подобное чувство. Казалось безумием, что это произошло именно так. Тем февральским днем все, что я считал родным, оказалось разрушено, втоптано в землю, уничтожено. Как будто мои родители заново умерли для меня, а вместе с ними и я. Я оплакивал их с особой горечью в сердце. В следующие два дня я был настолько подавлен, что до сих пор удивляюсь, почему Шанталь не выгнала меня из квартиры. Но она не сделала этого. Она выслушивала меня. И в те редкие моменты, когда ко мне возвращалась способность мыслить, меня удивляло ее поведение. Она не давала мне советов. Не осуждала. Просто слушала. Как будто я оказался на дне океана, смотрю наверх, туда, где тонкая серебряная пленка воды соприкасается с воздухом, и знаю, что никогда не доберусь до нее. Но однажды тебе удается пробраться к солнцу и воздуху. И я это сделал.
Но, несмотря на скорбь, я сказал ей далеко не все. Я рассказывал Шанталь о моих отце и матери, о том, как я открыл для себя ислам. Я думал, что она придет в ужас, но ошибся. Я рассказал о кузине моей матери — монашке — и о пустой деревне моего отца, если это была его деревня. Шанталь могла задать много вопросов, например, почему я не рассказал ей обо всем раньше, но не стала. Как будто она уже все знала или догадывалась, хотя и не признавалась в этом. И наконец, я рассказал ей о том, что узнал от Джорджа о «Ханджар». На мгновение в ее взгляде промелькнуло отвращение, и я отстранился от нее. Я видел, что она пытается взять себя в руки. «Ты не знаешь, было ли это на самом деле, — успокоила она меня. — А если и было, то вы с отцом — разные люди». Не думаю, что она верила в то, что говорила. Да и я не верил. Но в тот момент мне просто необходимо было услышать именно эти слова, и после этого мое доверие к Шанталь только возросло. Но я ничего не рассказал ей о Рашиде. Ничего.
Я должен был сам уладить свои проблемы с Рашидом, который обманывал меня, использовал, а потом подставил, как никто в моей жизни. Я обязательно найду его. И когда бы это ни случилось, будет лучше, если Шанталь ничего не узнает.
Я хотел рассказать ей о том, что узнал про Ирак и Саддама, о том, как она права. Я не сомневался, что Рашид работал на Саддама и втянул в это меня, хотя я ни о чем не догадывался. Я даже чувствовал себя виноватым перед ней из-за того, что скрывал это. Но все же я ей не признался. Как не сказал ничего о Мече Ангела. И о Судном дне. Я собирался разобраться во всем сам.
Я бежал на юг по Ист-драйв, оставляя позади музей «Метрополитен». Отсюда я мог взглянуть на окна Шанталь. Было около четверти седьмого, но в ее комнате горел свет. Обычно она не вставала так рано. Наверное, я разбудил ее, когда уходил. Я вышел из парка около Семьдесят второй улицы и направился к Третьей авеню. Ровно в шесть пятнадцать я стоял на углу около бубличной.
Я отдал Азизу огнетушитель три дня назад. У него оставалось достаточно времени, чтобы заправить его. Вся процедура занимала несколько минут. Согласно нашему плану, я ждал его с минуты на минуту, неся огнетушитель в рюкзаке, который я ему принес. Он войдет в магазин, я последую за ним. Я буду его первым клиентом и выйду из лавки с рюкзаком и пакетом бубликов. Я не сообщал Азизу, как собираюсь доставить огнетушитель в Мэдисон-гарден, а также другие детали операции. Считал, что ему не нужно об этом знать. На самом деле у меня больше не имелось планов относительно Мэдисон-гарден. Я лишь хотел заполучить вирус. Потом Азиз должен был умереть.
Обычно он открывал магазин ровно в шесть двадцать. Но сегодня задержался. С каждой минутой ожидание становилось все невыносимее. Я чувствовал себя как полицейский, попавший в компанию воров. Пять минут — слишком большой срок, чтобы шататься без дела по Манхэттену, если только ты не ночуешь на улице. Через десять минут у тебя могут возникнуть неприятности. Я осмотрелся по сторонам. Газетный киоск открыт. Как и небольшой магазинчик рядом с ним. Пакистанцы и корейцы встают рано или вообще не закрываются ночью. Я не хотел, чтобы они или их камеры наблюдения запомнили меня, поэтому старался их избегать. Мимо промчался высокий бегун, одетый в костюм из черной лайкры, подчеркивающий каждый мускул его натренированного тела, в лыжной шапочке и темных очках. Я подумал, что он хочет привлечь внимание к своим мускулам, а не к лицу. Он бежал еще некоторое время по Третьей авеню, затем свернул на Семьдесят вторую улицу и исчез. Азиз так и не появился.
Я тоже побежал, так как не мог больше стоять. Может, я что-то перепутал. В такие минуты начинаешь прокручивать в голове все детали, пытаешься найти выход. Интуиция подсказывает идти в одно место, но умом ты понимаешь, что нужно направиться совсем в другую сторону. Возможно, Азиз ждал меня в колледже Льюиса.
Когда я завернул за угол, на улице по-прежнему было темно и горевшие вдалеке красно-синие огни полицейских машин наполняли сумрак тревожным светом. Я побежал по направлению к ним. Около здания биологического факультета стояли машины полиции и «скорой помощи». Позади меня послышался рев сирен, и появились новые машины, не привычные бело-синие полицейские автомобили, а зеленые армейские фургоны. Несмотря на ранний час, перед зданием собралась небольшая толпа, двое полицейских оттесняли людей от огороженной желтой лентой территории. Из фургона выходили солдаты. Они пока не натянули противогазы, но уже были одеты в специальные защитные костюмы МОПП-4.
— Что случилось? — поинтересовался я у женщины-полицейского, которая пыталась сдержать толпу. Она только покачала головой.
«Началось», — подумал я. Они знают, что там произошел какой-то несчастный случай. Возможно, мне стоило уйти. Поскорее убраться отсюда. Из Нью-Йорка. Но сначала я должен выяснить, что случилось.
Приехали телевизионщики. Их белые прожекторы освещали вход в биологический корпус, полицию вокруг него и входящих в здание солдат. Оставалось только ждать и наблюдать за происходящим. Люди вокруг стали перешептываться. «Отравляющий газ», — послышалось в толпе. Им не понравилось появление военных в масках.
— Это биологический факультет, — прокомментировала стоявшая рядом молодая женщина с набитой книгами сумкой через плечо.
— И что? — спросил парень рядом с ней.
— Здесь проводят генетические исследования.
Я почувствовал, как людей, слышавших эти слова, охватил трепет.
— Что случилось? — крикнул кто-то полицейским.
— Все под контролем, — ответила женщина-полицейский напротив нас.
— К черту! — заорал маленький мужчина в дорогом костюме вроде тех, что я видел в кофейне «Мэйфер». Его лицо покраснело и перекосилось от гнева. — Скажите нам правду!
Толпа быстро росла, люди рассказывали друг другу о солдатах в противогазах, атмосфера ужаса сгустилась над толпой только от одних разговоров о том, что здесь могло произойти. Женщина средних лет с ребенком в «кенгуру» не могла решить, остаться ей или уйти. Она закрыла голову ребенка руками, как будто хотела защитить его от неизвестной опасности, таившейся в безликом здании.
— Послушайте! — обратился капитан полиции с всклокоченными волосами и аккуратно подстриженными усами к представителям прессы неподалеку от нас. — Вы видели, как в здание заходят представители Национальной гвардии, и должны сделать правильные выводы. Сейчас я быстро введу вас в курс дела. Договорились? — Камеры и микрофоны сгрудились над ним, как игроки на футбольном поле, освещая все горячим белым светом. Мы больше не видели лицо капитана, но слышали его голос достаточно хорошо. — В лаборатории биологического факультета убит человек.
— Как? — выкрикнул один из репортеров.
— Дайте мне закончить. Человек убит в лаборатории биологического факультета, пострадало кое-какое оборудование.
— Это газ? Он ядовитый? Как произошло убийство, Карл?
— Это определит следствие. Могу лишь сказать, что ему перерезали горло.
— Множественные рваные раны?
— Нет, только горло.
— Скажите, Карл, зачем же тогда Национальная гвардия?
— Мы должны убедиться, что в лаборатории нет опасных веществ. Это обычная процедура в подобных случаях.
«Карл, — подумал я, — ты еще никогда не имел дело с подобными случаями».
Двери здания открылись, и появилась каталка с телом, завернутым в полиэтиленовый пакет. Толпа развернулась и устремилась к трупу и машине «скорой помощи», столпившись вокруг другого ограждения. Несколько репортеров без камер остались в стороне и опрашивали офицера по связям с общественностью. Когда двери «скорой помощи» закрылись, камеры развернулись и корреспонденты стали вести репортаж с места событий. Я старался держаться к ним как можно ближе, чтобы услышать, о чем они говорят, избегая при этом объективов камер.
— Да, Джонатан, — сказала репортер, хорошенькая женщина восточной внешности, закрепляя что-то на ухе. — Мы находимся около колледжа Льюиса, где сегодня утром в научной лаборатории было обнаружено мертвое тело. Согласно полицейским отчетам, это убийство, возможно, ограбление. — Она прислушалась к голосу, звучавшему у нее в наушниках. — Да, верно, прибыла группа солдат из Национальной гвардии, они вошли в здание в противогазах, но, согласно отчетам полиции, это всего лишь мера предосторожности. Возможно, в лаборатории содержится небольшое количество — они подчеркивают слово «небольшое» — опасных веществ. — Она снова прислушалась и посмотрела в свой блокнот. — Нет, мы не обладаем подобной информацией. Но жертва опознана. Это Хелми Азиз, двадцати девяти лет, аспирант колледжа Льюиса. — Она снова прислушалась. — Спасибо, Джонатан, — сказала она.
Возможно, вирус уже на свободе. Или какой-нибудь ничего не подозревающий человек его случайно выпустил. А может, вирус забрал убийца Азиза? Здание оцеплено. У меня не было никакой возможности проверить мои предположения. Я не знал, с чего начать. Азиз, мой единственный связной, теперь мертв. Только Рашид знал обо всем, но я не имел представления, где он сейчас находится. Вернулся в Боснию? Или он в Афганистане? Или в Ираке? Черт с ним, подумал я. Черт с ним, раз он посвятил в свой секрет стольких людей и так многое скрыл от меня.
Улица полнилась огнями, вспышками фотокамер; толпа из полицейских, репортеров и зевак не собиралась расходиться, и я ничего не мог сделать. Оставалось только вернуться в квартиру.
Я бежал по лестнице, стремясь поскорее добраться до телевизора. Постучал в дверь. Никто не ответил. Я открыл ее. Шанталь не было дома.
Слава Богу, она оставила записку: «Не могу спать, поехала в офис работать над новыми проектами. ХХХОООО. Ш».
Новости о происшествии давались во всех утренних программах, но я не услышал почти ничего нового. Репортеры, полиция, Национальная гвардия — никто из них не понимал, что искать. Заметят ли они колбу с надписью «Не трогать»? Что они сделают с огнетушителем в сумке для книг?
Пару раз я брал трубку, собираясь позвонить в полицию и рассказать в общих чертах о том, что происходит. Но каждый раз, услышав голос дежурного офицера, вешал трубку.
Я собирался вернуться на то место, но решил не спешить. Принял душ. Побрился. Надел белую рубашку, костюм и черные кроссовки, которые использовал как выходную обувь. Если я буду выглядеть как федеральный агент, мне это только пойдет на пользу. К тому же в этой обуви я смогу бежать.
Я начал спокойно спускаться по лестнице. Затем что-то тяжелое ударило меня сзади по голове. Колени подогнулись, и я полетел вниз. Все закружилось перед глазами, но на мгновение мне показалось, что я заметил фигуру в черном. Потом потерял сознание.
Затем я услышал голос управляющего Кантровича, воскликнувшего:
— Боже всемогущий! Что же это такое! В следующий раз пользуйтесь лифтом!
— Что случилось?
— Думаю, вы упали.
— Вы видели, кто это?
— На лестнице никого, кроме вас, не было, — возразил он.
— Мне нужно идти. — Я поднялся на ноги, но почувствовал головокружение.
— Смотрите, что вы натворили! — воскликнул он.
Кровь испачкала пол и мою рубашку. Я потрогал затылок. Он болел не очень сильно, но ладонь стала красной от крови.
Управляющий хотел вызвать «скорую», но я отказался и вернулся в квартиру. На меня началась охота. И охотник выдал себя. Он притаился где-то поблизости и ждал меня. Кажется, я знал, кто это. Бегун в черном лайкровом костюме. Но это лишь предположение. Однако кем бы он ни был, где бы ни находился, я должен найти его первым.
Я опустил голову под струю воды, чтобы смыть кровь. Пришлось израсходовать полролика бумажных полотенец, прежде чем кровь остановилась. Рубашка испачкана. Маленькая кухня и ванная стали похожи на приемную в отделении «Скорой помощи». Шанталь это не понравится. Я уже собирался переодеться, когда зазвонил телефон. Я подумал, что это Шанталь.
Но звонила Селма, которая, судя по голосу, пребывала в отчаянии. Сказала, что Дэйв ввязался во что-то ужасное, но она не знает, во что именно. Он улетел в Атланту с Дюком Болайдом, чтобы посмотреть решающий матч между «Ястребами» и «Чикагскими быками». Я с трудом представлял себе, как все это связано. Она говорила невнятно и призналась, что звонит из больницы. Дэйв сильно избил ее на этот раз.
— Что может быть опасного в поездке на баскетбольный матч? — удивился я.
Селма сказала, что это лишь отговорки, она в этом уверена. Дэйв лгал ей по поводу поездки на игру. Здесь крылось что-то еще. Постоянные намеки, улыбки. И эти телефонные звонки Дэйва в Нью-Джерси. Ему тоже кто-то звонил. Мужчина с иностранным акцентом. Возможно, мексиканец.
— Прости, Селма, но у меня нет на это времени.
— Курт, ты должен мне помочь.
— Не знаю, что я могу с этим поделать, Селма. Мне нужно...
В предрассветной мгле я стоял посреди парка, обратившись лицом к юго-востоку, и готовился к молитве. Мои лицо и затылок были влажными после омовения, а воздух — холоден и свеж. Ветви деревьев, еще неделю назад голые, как скелеты, стали постепенно оживать, и лес наполнился запахом зелени. Смутные очертания небоскребов поднимались над верхушками деревьев, как огромный частокол. «Господи, как же прекрасна жизнь», — подумал я. «Во имя Аллаха, — я стал читать про себя молитву, — Милостивого и Милосердного. — Слова наполняли меня особой радостью, которая заставила улыбнуться. — Хвала Аллаху Господину миров; Милостивому и Милосердному; Царю в День Суда». Я еще раз повторил эти строки, чтобы успокоиться, а затем снова прочитал молитву.
В тот день, пробегая после молитвы в утреннем тумане, я чувствовал себя как человек, долгое время просидевший в заточении и наконец-то вырвавшийся на свободу. Всю свою жизнь я хотел испытать подобное чувство. Казалось безумием, что это произошло именно так. Тем февральским днем все, что я считал родным, оказалось разрушено, втоптано в землю, уничтожено. Как будто мои родители заново умерли для меня, а вместе с ними и я. Я оплакивал их с особой горечью в сердце. В следующие два дня я был настолько подавлен, что до сих пор удивляюсь, почему Шанталь не выгнала меня из квартиры. Но она не сделала этого. Она выслушивала меня. И в те редкие моменты, когда ко мне возвращалась способность мыслить, меня удивляло ее поведение. Она не давала мне советов. Не осуждала. Просто слушала. Как будто я оказался на дне океана, смотрю наверх, туда, где тонкая серебряная пленка воды соприкасается с воздухом, и знаю, что никогда не доберусь до нее. Но однажды тебе удается пробраться к солнцу и воздуху. И я это сделал.
Но, несмотря на скорбь, я сказал ей далеко не все. Я рассказывал Шанталь о моих отце и матери, о том, как я открыл для себя ислам. Я думал, что она придет в ужас, но ошибся. Я рассказал о кузине моей матери — монашке — и о пустой деревне моего отца, если это была его деревня. Шанталь могла задать много вопросов, например, почему я не рассказал ей обо всем раньше, но не стала. Как будто она уже все знала или догадывалась, хотя и не признавалась в этом. И наконец, я рассказал ей о том, что узнал от Джорджа о «Ханджар». На мгновение в ее взгляде промелькнуло отвращение, и я отстранился от нее. Я видел, что она пытается взять себя в руки. «Ты не знаешь, было ли это на самом деле, — успокоила она меня. — А если и было, то вы с отцом — разные люди». Не думаю, что она верила в то, что говорила. Да и я не верил. Но в тот момент мне просто необходимо было услышать именно эти слова, и после этого мое доверие к Шанталь только возросло. Но я ничего не рассказал ей о Рашиде. Ничего.
Я должен был сам уладить свои проблемы с Рашидом, который обманывал меня, использовал, а потом подставил, как никто в моей жизни. Я обязательно найду его. И когда бы это ни случилось, будет лучше, если Шанталь ничего не узнает.
Я хотел рассказать ей о том, что узнал про Ирак и Саддама, о том, как она права. Я не сомневался, что Рашид работал на Саддама и втянул в это меня, хотя я ни о чем не догадывался. Я даже чувствовал себя виноватым перед ней из-за того, что скрывал это. Но все же я ей не признался. Как не сказал ничего о Мече Ангела. И о Судном дне. Я собирался разобраться во всем сам.
Я бежал на юг по Ист-драйв, оставляя позади музей «Метрополитен». Отсюда я мог взглянуть на окна Шанталь. Было около четверти седьмого, но в ее комнате горел свет. Обычно она не вставала так рано. Наверное, я разбудил ее, когда уходил. Я вышел из парка около Семьдесят второй улицы и направился к Третьей авеню. Ровно в шесть пятнадцать я стоял на углу около бубличной.
Я отдал Азизу огнетушитель три дня назад. У него оставалось достаточно времени, чтобы заправить его. Вся процедура занимала несколько минут. Согласно нашему плану, я ждал его с минуты на минуту, неся огнетушитель в рюкзаке, который я ему принес. Он войдет в магазин, я последую за ним. Я буду его первым клиентом и выйду из лавки с рюкзаком и пакетом бубликов. Я не сообщал Азизу, как собираюсь доставить огнетушитель в Мэдисон-гарден, а также другие детали операции. Считал, что ему не нужно об этом знать. На самом деле у меня больше не имелось планов относительно Мэдисон-гарден. Я лишь хотел заполучить вирус. Потом Азиз должен был умереть.
Обычно он открывал магазин ровно в шесть двадцать. Но сегодня задержался. С каждой минутой ожидание становилось все невыносимее. Я чувствовал себя как полицейский, попавший в компанию воров. Пять минут — слишком большой срок, чтобы шататься без дела по Манхэттену, если только ты не ночуешь на улице. Через десять минут у тебя могут возникнуть неприятности. Я осмотрелся по сторонам. Газетный киоск открыт. Как и небольшой магазинчик рядом с ним. Пакистанцы и корейцы встают рано или вообще не закрываются ночью. Я не хотел, чтобы они или их камеры наблюдения запомнили меня, поэтому старался их избегать. Мимо промчался высокий бегун, одетый в костюм из черной лайкры, подчеркивающий каждый мускул его натренированного тела, в лыжной шапочке и темных очках. Я подумал, что он хочет привлечь внимание к своим мускулам, а не к лицу. Он бежал еще некоторое время по Третьей авеню, затем свернул на Семьдесят вторую улицу и исчез. Азиз так и не появился.
Я тоже побежал, так как не мог больше стоять. Может, я что-то перепутал. В такие минуты начинаешь прокручивать в голове все детали, пытаешься найти выход. Интуиция подсказывает идти в одно место, но умом ты понимаешь, что нужно направиться совсем в другую сторону. Возможно, Азиз ждал меня в колледже Льюиса.
Когда я завернул за угол, на улице по-прежнему было темно и горевшие вдалеке красно-синие огни полицейских машин наполняли сумрак тревожным светом. Я побежал по направлению к ним. Около здания биологического факультета стояли машины полиции и «скорой помощи». Позади меня послышался рев сирен, и появились новые машины, не привычные бело-синие полицейские автомобили, а зеленые армейские фургоны. Несмотря на ранний час, перед зданием собралась небольшая толпа, двое полицейских оттесняли людей от огороженной желтой лентой территории. Из фургона выходили солдаты. Они пока не натянули противогазы, но уже были одеты в специальные защитные костюмы МОПП-4.
— Что случилось? — поинтересовался я у женщины-полицейского, которая пыталась сдержать толпу. Она только покачала головой.
«Началось», — подумал я. Они знают, что там произошел какой-то несчастный случай. Возможно, мне стоило уйти. Поскорее убраться отсюда. Из Нью-Йорка. Но сначала я должен выяснить, что случилось.
Приехали телевизионщики. Их белые прожекторы освещали вход в биологический корпус, полицию вокруг него и входящих в здание солдат. Оставалось только ждать и наблюдать за происходящим. Люди вокруг стали перешептываться. «Отравляющий газ», — послышалось в толпе. Им не понравилось появление военных в масках.
— Это биологический факультет, — прокомментировала стоявшая рядом молодая женщина с набитой книгами сумкой через плечо.
— И что? — спросил парень рядом с ней.
— Здесь проводят генетические исследования.
Я почувствовал, как людей, слышавших эти слова, охватил трепет.
— Что случилось? — крикнул кто-то полицейским.
— Все под контролем, — ответила женщина-полицейский напротив нас.
— К черту! — заорал маленький мужчина в дорогом костюме вроде тех, что я видел в кофейне «Мэйфер». Его лицо покраснело и перекосилось от гнева. — Скажите нам правду!
Толпа быстро росла, люди рассказывали друг другу о солдатах в противогазах, атмосфера ужаса сгустилась над толпой только от одних разговоров о том, что здесь могло произойти. Женщина средних лет с ребенком в «кенгуру» не могла решить, остаться ей или уйти. Она закрыла голову ребенка руками, как будто хотела защитить его от неизвестной опасности, таившейся в безликом здании.
— Послушайте! — обратился капитан полиции с всклокоченными волосами и аккуратно подстриженными усами к представителям прессы неподалеку от нас. — Вы видели, как в здание заходят представители Национальной гвардии, и должны сделать правильные выводы. Сейчас я быстро введу вас в курс дела. Договорились? — Камеры и микрофоны сгрудились над ним, как игроки на футбольном поле, освещая все горячим белым светом. Мы больше не видели лицо капитана, но слышали его голос достаточно хорошо. — В лаборатории биологического факультета убит человек.
— Как? — выкрикнул один из репортеров.
— Дайте мне закончить. Человек убит в лаборатории биологического факультета, пострадало кое-какое оборудование.
— Это газ? Он ядовитый? Как произошло убийство, Карл?
— Это определит следствие. Могу лишь сказать, что ему перерезали горло.
— Множественные рваные раны?
— Нет, только горло.
— Скажите, Карл, зачем же тогда Национальная гвардия?
— Мы должны убедиться, что в лаборатории нет опасных веществ. Это обычная процедура в подобных случаях.
«Карл, — подумал я, — ты еще никогда не имел дело с подобными случаями».
Двери здания открылись, и появилась каталка с телом, завернутым в полиэтиленовый пакет. Толпа развернулась и устремилась к трупу и машине «скорой помощи», столпившись вокруг другого ограждения. Несколько репортеров без камер остались в стороне и опрашивали офицера по связям с общественностью. Когда двери «скорой помощи» закрылись, камеры развернулись и корреспонденты стали вести репортаж с места событий. Я старался держаться к ним как можно ближе, чтобы услышать, о чем они говорят, избегая при этом объективов камер.
— Да, Джонатан, — сказала репортер, хорошенькая женщина восточной внешности, закрепляя что-то на ухе. — Мы находимся около колледжа Льюиса, где сегодня утром в научной лаборатории было обнаружено мертвое тело. Согласно полицейским отчетам, это убийство, возможно, ограбление. — Она прислушалась к голосу, звучавшему у нее в наушниках. — Да, верно, прибыла группа солдат из Национальной гвардии, они вошли в здание в противогазах, но, согласно отчетам полиции, это всего лишь мера предосторожности. Возможно, в лаборатории содержится небольшое количество — они подчеркивают слово «небольшое» — опасных веществ. — Она снова прислушалась и посмотрела в свой блокнот. — Нет, мы не обладаем подобной информацией. Но жертва опознана. Это Хелми Азиз, двадцати девяти лет, аспирант колледжа Льюиса. — Она снова прислушалась. — Спасибо, Джонатан, — сказала она.
Возможно, вирус уже на свободе. Или какой-нибудь ничего не подозревающий человек его случайно выпустил. А может, вирус забрал убийца Азиза? Здание оцеплено. У меня не было никакой возможности проверить мои предположения. Я не знал, с чего начать. Азиз, мой единственный связной, теперь мертв. Только Рашид знал обо всем, но я не имел представления, где он сейчас находится. Вернулся в Боснию? Или он в Афганистане? Или в Ираке? Черт с ним, подумал я. Черт с ним, раз он посвятил в свой секрет стольких людей и так многое скрыл от меня.
Улица полнилась огнями, вспышками фотокамер; толпа из полицейских, репортеров и зевак не собиралась расходиться, и я ничего не мог сделать. Оставалось только вернуться в квартиру.
Я бежал по лестнице, стремясь поскорее добраться до телевизора. Постучал в дверь. Никто не ответил. Я открыл ее. Шанталь не было дома.
Слава Богу, она оставила записку: «Не могу спать, поехала в офис работать над новыми проектами. ХХХОООО. Ш».
Новости о происшествии давались во всех утренних программах, но я не услышал почти ничего нового. Репортеры, полиция, Национальная гвардия — никто из них не понимал, что искать. Заметят ли они колбу с надписью «Не трогать»? Что они сделают с огнетушителем в сумке для книг?
Пару раз я брал трубку, собираясь позвонить в полицию и рассказать в общих чертах о том, что происходит. Но каждый раз, услышав голос дежурного офицера, вешал трубку.
Я собирался вернуться на то место, но решил не спешить. Принял душ. Побрился. Надел белую рубашку, костюм и черные кроссовки, которые использовал как выходную обувь. Если я буду выглядеть как федеральный агент, мне это только пойдет на пользу. К тому же в этой обуви я смогу бежать.
Я начал спокойно спускаться по лестнице. Затем что-то тяжелое ударило меня сзади по голове. Колени подогнулись, и я полетел вниз. Все закружилось перед глазами, но на мгновение мне показалось, что я заметил фигуру в черном. Потом потерял сознание.
Затем я услышал голос управляющего Кантровича, воскликнувшего:
— Боже всемогущий! Что же это такое! В следующий раз пользуйтесь лифтом!
— Что случилось?
— Думаю, вы упали.
— Вы видели, кто это?
— На лестнице никого, кроме вас, не было, — возразил он.
— Мне нужно идти. — Я поднялся на ноги, но почувствовал головокружение.
— Смотрите, что вы натворили! — воскликнул он.
Кровь испачкала пол и мою рубашку. Я потрогал затылок. Он болел не очень сильно, но ладонь стала красной от крови.
Управляющий хотел вызвать «скорую», но я отказался и вернулся в квартиру. На меня началась охота. И охотник выдал себя. Он притаился где-то поблизости и ждал меня. Кажется, я знал, кто это. Бегун в черном лайкровом костюме. Но это лишь предположение. Однако кем бы он ни был, где бы ни находился, я должен найти его первым.
Я опустил голову под струю воды, чтобы смыть кровь. Пришлось израсходовать полролика бумажных полотенец, прежде чем кровь остановилась. Рубашка испачкана. Маленькая кухня и ванная стали похожи на приемную в отделении «Скорой помощи». Шанталь это не понравится. Я уже собирался переодеться, когда зазвонил телефон. Я подумал, что это Шанталь.
Но звонила Селма, которая, судя по голосу, пребывала в отчаянии. Сказала, что Дэйв ввязался во что-то ужасное, но она не знает, во что именно. Он улетел в Атланту с Дюком Болайдом, чтобы посмотреть решающий матч между «Ястребами» и «Чикагскими быками». Я с трудом представлял себе, как все это связано. Она говорила невнятно и призналась, что звонит из больницы. Дэйв сильно избил ее на этот раз.
— Что может быть опасного в поездке на баскетбольный матч? — удивился я.
Селма сказала, что это лишь отговорки, она в этом уверена. Дэйв лгал ей по поводу поездки на игру. Здесь крылось что-то еще. Постоянные намеки, улыбки. И эти телефонные звонки Дэйва в Нью-Джерси. Ему тоже кто-то звонил. Мужчина с иностранным акцентом. Возможно, мексиканец.
— Прости, Селма, но у меня нет на это времени.
— Курт, ты должен мне помочь.
— Не знаю, что я могу с этим поделать, Селма. Мне нужно...