Дикки Кристофер. Кровь невинных

   — Прошу вас, сэр, проходите на ваше место, — сказала билетерша. — Я не хочу вызывать службу охраны.
   — Иду, — ответил я, уставившись в потолок. Но не двинулся с места. Мой взгляд остановился на одной из пирамид, висевших над ареной. Когда я смотрел на них с улицы, то думал, что пирамиды — обычные украшения. Но они были важным элементом в архитектуре стадиона. Крыша представляла собой чередования пирамид и плоских участков наподобие шахматной доски. Каждая пирамида — полая, а всего их около двадцати. С расстояния ста футов я видел там двери, которые вели на небольшую площадку, находящуюся у основания каждой из пирамид, чтобы обслуживать установленные там лампы. А наверху, у самой вершины пирамид, располагались квадратные платформы, подвешенные, как корзина к воздушному шару. Кое-где с них свисали баннеры или были установлены громкоговорители. Некоторые совершенно пустые. Эти маленькие платформы представлялись мне идеальным местом для размещения баллончика с аэрозолем. Вирус распространится на весь стадион. Никто ничего не услышит, не увидит и не почувствует. Возможно, это уже случилось. А возможно — на это я и рассчитывал — таймер установлен на тот момент, когда стадион заполнится и начнется игра.
   — Секрет пирамиды, — повторил я слова Рашида.
   — Я вызываю охрану, — возмутилась билетерша.
   — Нет. — Я одарил ее самой лучезарной улыбкой, на какую был только способен. — Не надо. Простите. Кажется, у меня грипп... или что-то в этом роде. Я никогда не бывал здесь раньше. Это производит сильное впечатление. — Я закашлялся, потом указал на пирамиду над нами. — Как вы думаете, я могу сесть там?
   По ее лицу я понял, что она приняла меня за сумасшедшего. Но охрану вызывать не стала.
   — Вряд ли. Вы же не полезете на крышу. А теперь, пожалуйста, проходите на свое место.
   Я снова покашлял.
   — Да, мэм.
   Я осмотрелся в последний раз и на одной из пирамид заметил лестницу, ведущую к вершине.
   Где-то должны находиться лестницы и двери, которые помогут мне забраться на крышу арены «Омни». Но я не знал, где искать их и как я смогу пробраться к ним, даже если найду их. Я не мог обратиться к кому-либо за помощью. Слишком многое придется объяснять. А времени оставалось совсем мало. Может, я смогу найти Тайлера? Нет. Ни за что. Только не здесь и не сейчас. Не для того, чтобы спасти его. Не для того, чтобы спасти его семью. Боже всемогущий, как я скажу им о том, что здесь происходит? Не было времени звонить Шанталь. Где она, черт возьми?
   «Сосредоточься, — повторял я про себя, — сосредоточься», — и стал протискиваться сквозь толпу назад.
   — Я оставил кое-что в машине, — объяснил я билетеру, показывая билет. — Можно, я схожу и возьму?
   — Вы надолго?
   — Сейчас вернусь.
   — Не забудьте захватить зонтик.
   — Конечно. — На улице стал накрапывать холодный дождь.
   Я хотел осмотреть здание снаружи в надежде найти пожарный выход, лестницу или еще что-нибудь, что поможет забраться на крышу. Но не нашел ничего подобного.
   Спокойно, Курт, успокойся. Контролируй себя. Цель ясна. Средств для ее достижения пока нет. Какие будут варианты?
   Пространство вокруг дверей целиком состояло из стекла, а прочные несущие стены стадиона были покрыты чем-то вроде металлической облицовки с искусственной ржавчиной и глубоким гофрированным узором и соединены крест-накрест железными скобами. Здание немного походило на корзину, а той ночью в темноте напомнило мне космический корабль из фильма «Чужой». Стена против центра Си-эн-эн освещалась. Но другая сторона, рядом с парковкой, почти вся оставалась в тени. Из-за дождя рядом со стадионом люди разошлись. Пару минут я изучал стену, пытаясь успокоиться и мысленно прокладывая себе путь. Когда я полезу наверх, то уже не смогу остановиться, не смогу смотреть по сторонам или даже думать о том, что происходит вокруг. Я должен взобраться быстро и ловко. От одной железной решетки к другой. Потом к следующей. Мне нужно подняться на высоту около ста футов. Я проделывал нечто подобное во время тренировок в горах, когда каменистая стена начинала крошиться у меня под руками и ступнями. Здесь этого не произойдет. Восхождение должно занять пару минут.
   Позади раздались крики. Опоздавшие. Они только припарковали машину и теперь бежали на стадион, чтобы успеть до начала игры. Они кричали друг на друга, но не на меня. Я пошел к парковке, как будто собирался взять что-то из машины. Все четверо исчезли за углом.
   Я повернулся и побежал к арене. Чувствовал тяжесть в ногах, но постарался подпрыгнуть как можно выше, пытаясь зацепиться за железный выступ. Руки заскользили по мокрой, скользкой поверхности. Держась кончиками пальцев, я висел в воздухе, а ногти скрежетали по поверхности металла. Я удержался. Ноги опустились на металлический выступ. Я прижался к стене, стараясь сохранить равновесие. Затем двинулся вперед. Параллельно земле. Вверх. Параллельно земле. Сухожилия на руках дрожали от напряжения. В глубине души хотелось остановиться. Спуститься вниз. Уйти. Но я продолжал подниматься. Вверх. Мысленно я представлял себе стену и полз по ней, превозмогая боль, ни о чем не думая, мое лицо почти уткнулось в металл, я вдыхал воду и ржавчину, впивался в стену пальцами, которые начало сводить судорогой, пока наконец мои руки не ухватились за выступ крыши. Затем оперся о крышу локтями и лег на нее животом. Напрягшись, как слабый ребенок, выбирающийся из бассейна, я перекатился на плоскую облицовку, тяжело и глубоко дыша. Все-таки я добрался до цели!
   О Господи, как я ослаб! Что я натворил со своей жизнью, раз оказался таким бессильным? Зачем тренировался все эти годы? Наступил решающий момент, а я ничего не могу предпринять. Я должен действовать. Немедленно! Я перевернулся на живот и увидел вокруг себя пирамиды. Много пирамид. Слишком много. Внизу началась игра. Под крышей собралась огромная толпа. Стал бы Рашид ждать так долго? Вряд ли. Уже слишком поздно. Дело сделано. К тому же я так устал. Страшно устал. Я ничего не смогу сделать. Я должен выжить. Обо всем забыть. «Рейнджер не сдается, — подумал я. — Даже если я буду последним из уцелевших». Но мне это не помогло. Я пытался вспомнить лица детей, которых видел внизу, но теперь они для меня ничего не значили. Я подумал о Джози... Джози. Я даже не мог представить ее лицо. О Боже. Отец наш на небесах, Царь в День Суда. Двигайся. Давай, Курт. Это скоро кончится.
   Некая внутренняя сила, которая еще оставалась во мне, заставила меня встать на колени, затем — на ноги.
   На вершине каждой из пирамид я заметил тяжелые двери. Возможно, в одной из них спрятан огнетушитель. Скользя, я взобрался на вершину ближайшей пирамиды и навалился на дверь всем телом. Она была тяжелой, как шпангоут на корабле. Наклонная грань пирамиды усложняла задачу, я боролся за каждый дюйм. Наконец люк медленно, очень медленно поддался. На меня обрушились потоки света, жар и шум толпы внизу. Я успел взглянуть на платформу — ничего. Ноги заскользили, и, сопротивляясь, я скатился вниз.
   Думай. У тебя нет времени открывать каждую дверцу. Думай. Ты не стал бы устанавливать огнетушитель с краю арены. Ты разместил бы его в центре. Да.
   Но какая из пирамид находилась посередине? Глядя в темноту сквозь моросящий дождь на их силуэты, окружавшие меня со всех сторон, я понял, что заблудился в этой геометрической горной цепи. Насчитал пять пирамид по диагонали. А может, семь? Узор изменялся у меня на глазах, как оптическая головоломка из детского журнала. Я затряс головой так сильно, что капли воды полетели с лица в разные стороны, и поплелся к предполагаемому центру крыши, с трудом переставляя ноги. Там я обнаружил лестницу, прислоненную к одной из граней пирамиды.
   — Слава Богу! — произнес я вслух, обращаясь ко всем слышавшим меня богам.
   Вопреки всему в мое сердце закралась надежда, что лестницу оставил Рашид, или Дэйв, или кто-нибудь еще, кто устанавливал здесь огнетушитель. Боже, это будет благословением. Это все изменит.
   Я проверил устойчивость лестницы. Она была прислонена к наклонной грани пирамиды и ничем не закреплена, к тому же не доставала до вершины пирамиды. Ее резиновые ступени прилипли к пирамиде, и я рискнул поставить на них ноги. Лестница задрожала. Через мгновение я забрался наверх, открыл дверь и просунул в люк голову и плечи, поддерживая себя обеими руками. Подо мной была платформа. Я увидел провода, кабели и веревки, на которых держались висящие внизу табло и баннеры. Горячий свет, лившийся из пирамиды, едва не ослепил меня. В углу платформы я заметил, что под табличкой с эмблемой службы пожарной безопасности как ни в чем не бывало лежал огнетушитель.
   Я поднялся на последнюю ступеньку, и тут лестница неожиданно выскользнула из-под моих ног. Я потерял опору и стал съезжать вниз. Я повис. Дверь захлопнулась, ударив прямо по рукам. Боль, сильная и острая, пробежала по всему телу, и на мгновение перехватило дыхание. Мышцы, кости и вены в пальцах охватил жар, как будто они прикоснулись к горящему фосфору.
   Я опять начал подниматься вверх, упирался ногами в скользкую поверхность, цеплялся локтями за мокрый металл, боролся с неистребимым желанием вернуться, полз дальше, затем головой, подбородком, лицом и затылком с трудом открыл дверь и протиснул в отверстие руки. Когда мои локти, голова и плечи оказались внутри, я остановился, стараясь удержаться в проеме.
   Внизу ревела толпа, гремели громкоговорители. Я не мог разобрать ни слова. Ничего, кроме оглушающего шума. Внизу подо мной шумели тысячи людей, а прямо напротив меня, на расстоянии меньше пятнадцати футов лежало нечто, способное убить их всех. Но я видел только свои руки. Они побелели, скрючились и начали распухать. Освобожденные от тисков двери, они теперь дрожали, и эта дрожь неумолимо передавалась моим предплечьям, плечам и спине. Я замер, пытаясь успокоиться. Жди. Дыши. Жди. Дыши. Жди.
   Три пальца левой руки и два пальца правой были сломаны. Я в этом почти не сомневался. В остальных я не был уверен. Я мог пошевелить большими пальцами, но они приводили в движение сухожилия и мышцы рук, которые горели от невыносимой, возрастающей с каждой минутой боли. Жди. Дыши.
   Лестница внизу вела к платформе, которая находилась как раз перед моим лицом, и через ее ступени я видел толпу внизу. Прямо подо мной виднелась баскетбольная площадка. Очень далеко. Я пытался сосредоточиться на том, что находилось передо мной. Все, что мне было нужно, это спуститься и забрать огнетушитель. Я боролся за каждый дюйм. Малейшее движение требовало невероятного напряжения воли, в то время как внутренний голос с небывалой настойчивостью убеждал меня в том, что все бесполезно. Нужно сдаться. Упасть вниз. Броситься с крыши. И умереть. Это было просто. Пора остановиться.
   С чем-то похожим борешься всю жизнь. Бывают моменты, когда тебе становится слишком трудно работать, тяжело жить и любить. Как во время бега. Пробежав первые сто ярдов дистанции в пять милей, тело говорит тебе, что больше не может. Что ты должен остановиться. Но ты бежишь дальше.
   Я согнулся пополам, держась локтями и упираясь в дверь спиной. Ногой нащупал верхнюю ступеньку лестницы. Шея напряглась, я с трудом удерживал тяжелую дверь головой, металл давил на череп. Я поставил сначала одну ногу на ступень, затем — вторую. Большие пальцы коснулись перил лестницы, и я стал спускаться вниз. Надо мной захлопнулась дверь. Сломанные пальцы скрючились, как искореженные ветви, от них не было толка. Я спускался. Ступенька за ступенькой.
   Нога коснулась плоской поверхности платформы. Двигаясь почти автоматически, я пошел сквозь паутину проводов и веревок прямо к огнетушителю.
   Слова вырывались из громкоговорителей, как раскаты грома. Свистки и гудки звучали пронзительно, как сирены. В глазах рябило от боли. Если бы огнетушитель шипел, я бы этого не услышал. И не увидел бы выползающего из него облака. Маленький цифровой таймер и главный провод, ведущий к пусковому механизму, покрывала черная изоляционная лента, так что издали они казались частью насадки. Я соскоблил кончик ленты ногтем большого пальца и попытался схватить его большим пальцем и мизинцем правой руки, но боль оказалась слишком острой. Сжал кусок ленты большими пальцами обеих рук. Мне пришлось согнуть руки в локтях, чтобы отодрать первую полоску изоленты. На таймере высветился номер «20». Устройство запрограммировали на двадцать часов с минутами. Мои часы показывал и двадцать четырнадцать. Я схватил другую полоску большими пальцами и отодрал ее. Двадцать тридцать. Несмотря на то что я двигался теперь очень медленно, у меня еще оставалось время, чтобы нейтрализовать устройство. Если только мои часы не отставали.
   Третья полоска ленты покрывала красные и зеленые проводки. Я старался сделать устройство как можно проще, чтобы Азиз не сломал его, заправляя вирус. Простота заключалась прежде всего в том, что оно было безопасным в использовании и не содержало никаких ловушек. Вирус находился в термосе под давлением, создаваемым картриджем с двуокисью углерода. Таймер подавал сигнал на маленький предохранитель, находившийся под рычагом насадки. Взрыв произвел бы не больше шума, чем выскочившая из бутылки пробка. При этом пружина открыла бы клапан, и облако, более легкое, чем пестициды, которыми Шанталь опыляла свои цветы, расползлось бы над сидящими внизу людьми. Устройство должно было сработать, если ничего не случится. Чтобы отключить его, нужно только выдернуть проводки из таймера. Красный я прикрепил слева от него, зеленый — справа. Не важно, какой из них разомкнет цепь. Я снова наклеил на них ленту и сжал красный провод большими пальцами. Красный провод находился справа. Я резко отдернул руки, словно меня ударило током.
   Черт! Я снова внимательно посмотрел на провода. Рашид, какой же ты подонок! Это не мои провода. Он заменил их. И возможно, использовал двухконтурную схему запуска. Если выдернуть не тот провод, устройство сработает немедленно, независимо от установленного на нем времени. «Я начинаю, ты заканчиваешь, — сказал он. — Мы с тобой Ангелы».
   Проклятие! Я освободил от изоленты еще несколько проводов, которые исчезали под твердым пластиковым покрытием у основания насадки огнетушителя. Обхватил ее большими пальцами, но не смог сдвинуть с места — она была закреплена тяжелым болтом. Сжал ее с обеих сторон пальцами и потянул. Никакого результата. Сжал сильнее. Шероховатый металл царапал кожу пальцев, но насадка поддалась и слегка повернулась. Я стал крутить ее обеими руками, и она сдвинулась, хотя по-прежнему сидела очень туго. Наконец я ослабил болт и открыл огнетушитель. Толпа внизу разразилась приветственными криками.
   Скрученные в пучки красные и зеленые провода вели к огнетушителю, а четыре черных провода выходили на поверхность, а затем исчезали между стенкой огнетушителя и колбой внутри его. Хирургическая трубка по-прежнему соединяла огнетушитель с насадкой. Я сгибал проводки мизинцами и по очереди тянул их к себе, чтобы нейтрализовать батарейку, находившуюся рядом с выпускным отверстием на колбе. Мои часы показывали двадцать часов двадцать две минуты. Отсчет времени продолжался. Сжав насадку огнетушителя зубами, я медленно потянул провода. Батарейка появилась из недр огнетушителя, как сокровище со дна колодца. Я сжал пальцами все провода одновременно и дернул их. На моих часах было 20.23.
   Краем глаза я увидел мигающие на таймере цифры: 20:30, 20:30. Проклятый Рашид! Даже здесь не обошлось без обмана. Но теперь ничего не случится. Без батарейки устройство не сработает.
   С предельной осторожностью я вытащил колбу из огнетушителя. Предохранитель и выпускное отверстие остались целы. Я аккуратно взял в руки колбу и осмотрелся по сторонам в каком-то жадном исступлении. Я был опустошен.
   — Спасибо, Господи! — крикнул я, когда звук громкоговорителя оглушительно ударил в мои барабанные перепонки.
   Внизу спортсмены бегали взад-вперед по полю, словно игрушечные фигурки в настольной игре. Шумела толпа. Я видел ложу Ранкинов. В первом ряду сидела женщина с рыжевато-каштановыми волосами. Джози? Трудно сказать. Я лег на спину, прижимая колбу к груди. Я подумал, что мне досталось самое лучшее место на стадионе.

Глава 29

   — Это я. Это Курт. Ты дома? Я переживал за тебя.
   Шанталь не открыла дверь.
   — Я не хочу тебя видеть. И не хочу говорить с тобой.
   — Что?..
   — Оставь меня!
   Я слишком устал, чтобы сердиться. Мои руки были перебинтованы, на них наложены шины, лицо исцарапано, плечи в синяках. На мне была футболка с эмблемой «Ястребов», которую я нашел в аэропорту.
   — Шанталь, я попал в переплет. Открой дверь. Ты будешь смеяться.
   — Нет, Курт.
   — Шанталь, в чем дело? Я пошел бегать, а когда вернулся...
   — Когда ты вернулся, то залил здесь все кровью и исчез. Я думала, что ты погиб.
   — Но я пытался позвонить тебе.
   — Правда? — Это прозвучало так, словно мои звонки не имели никакого значения. — Курт, тебе лучше уйти. Убирайся из моей жизни! Ты понял?!
   — Где ты была?
   — Убирайся! — крикнула она. — Оставь меня! — Я никогда не слышал, чтобы она говорила с такой ненавистью и надрывом в голосе. Дверь не заглушала ее голоса. — Убирайся, сукин ты сын!
   Только этого мне не хватало.
   — Я не уйду! Где ты, черт возьми, пропадала вчера утром? Я пришел и не застал тебя. Звонил в этот чертов офис, но тебя и там не было!
   — Уходи, Курт.
   — Нет, пока ты не...
   — Ладно, — твердо сказала она, понизив голос. — Раз ты такой молодой и глупый, что не можешь понять... я ходила к доктору. Ничего серьезного. Просто хотела кое-что проверить.
   — Почему ты мне не сказала?
   — Почему? Я не хотела, чтобы ты переживал. Разве в этом есть что-то сверхъестественное? А когда я вернулась, ты исчез. И повсюду была кровь.
   — Я упал...
   — Кантрович сказал мне. Я искала тебя по всем больницам, убила на это целый день, Курт. По всем пунктам «Скорой помощи», Курт.
   — Я был...
   — Я не хочу знать, где ты был. И не хочу знать, что делал. Потому что... понимаешь, Курт, вчера я поняла, что не могу больше это терпеть. Ты просто ребенок. Ты не понимаешь меня, ты никого не понимаешь, да ты даже самого себя не понимаешь. Для меня это слишком. Мне нужен надежный человек, которому я могла бы доверять. А ты, даже когда рядом, как будто не со мной.
   Я уже слышал это раньше.
   — Шанталь.
   — Я не могу быть с тобой, и ты мне не нужен.
   — Шанталь...
   — Как человек, который никогда никого в своей жизни не любил, ты меня поймешь.
   Я с силой пнул дверь. Потом прислонился лбом к белой прохладной краске. Снова и снова.
   — Я звоню в полицию.
   Я положил перебинтованные руки на дверь, словно хотел почувствовать сквозь нее тепло Шанталь. Но ничего не ощутил. Внезапно я понял, что у меня нет будущего. Только не здесь.
   — Шанталь?
   — Что?
   — Моя одежда?
   — Ну и мерзавец ты, Курт. Я отдала ее Кантровичу. Спроси у него. И убирайся, пока я действительно не позвонила в полицию.
   Я не хотел, чтобы у нас с Шанталь все так закончилось, но не мог рассказать ей всю правду, а лгать не было сил. Теперь я даже не знал, зачем вернулся. Я постоял еще несколько секунд, прислонившись к двери. Она ничего не сказал. Я тоже. Затем повернулся и поднялся по лестнице. Нашел Кантровича, взял свою одежду и еще несколько вещей, включая мой Коран. Кантрович оказался хорошим человеком. Он разрешил мне принять душ и даже сделал кофе. Думаю, он налил бы мне и водки, если бы я попросил его об этом, но я не стал. С тех пор я его не видел. Надеюсь, у него все хорошо.
   Что касается Шанталь, то я буду скучать по ней. Но последним воспоминанием, связанным с ней, останется холодная белая дверь.

* * *

   Я вернулся в Атланту и забрал Меч Ангела. Он лежал там же, где я его и оставил: в камере хранения аэропорта. Чтобы не проходить с ним через контроль, я купил себе плейер, несколько кассет и сел на автобус до Оклахома-Сити. Проезжая ночью мимо маленьких городков Алабамы и встречая рассвет в Теннеси, я снова и снова слушал песни Р.Е.М. и «Десять хитов» Братьев Олмен". Особенно мне нравилась песня «Им не поймать полночного наездника». Автобус, музыка и поднимавшийся с полей туман словно вернули меня в настоящую Америку. И мне показалось, что я не был здесь уже целую вечность.
   Вскоре после восхода солнца мы свернули с шоссе к востоку от Нэшвилла и поехали в объезд. Все жители маленького городка, через который мы проезжали, отправились в церковь. Стояло раннее утро, и я не понимал, почему на улицах столько народа. Снял наушники и услышал доносившиеся из церкви песнопения. На душе вдруг стало легко и хорошо. Все маленькие девочки были в шляпках и с маленькими букетами в руках. Наступило Пасхальное воскресенье. И я не мог оторвать глаз от этого удивительного зрелища.
   Мы добрались до Мемфиса около десяти утра. Я уже достаточно собрался с силами, чтобы позвонить Селме в больницу Уэстфилда. Трубку в палате сняла Джоан.
   — Ты уже слышал? — спросила Джоан, узнав мой голос.
   — Что слышал? Я хотел позвонить вчера, но мне помешали кое-какие неприятности. Дай мне Селму.
   — Селма приняла успокоительное, Курт. Она не может разговаривать.
   — Что, черт возьми, случилось?
   — Мы пытались дозвониться до тебя, но нам никто не ответил ни по одному из номеров.
   — Джоан, переходи к делу.
   — Дэйв мертв.
   — Что?
   — Селма была права. Он занимался чем-то страшным. О, Курт, это так ужасно! Там были газетчики и...
   — Просто расскажи, что случилось.
   — Они точно не знают, что он делал, но нечто страшное. Они нашли его тело и еще какого-то мертвого иностранца в Атланте. В газетах написали, что, возможно, их убил Дюк Болайд. Он уехал с Дэйвом, и больше мы его не видели. Его никто больше не видел.
   — Я скоро приеду к вам.
   — О, Курт, только не сейчас. Ради твоего же блага. Я даже попросила Чарлза остаться в Сент-Луисе. Тебе лучше не впутываться во все это.
   — Джоан, я думаю, мне стоит приехать.
   Я солгал. Меньше всего мне хотелось сейчас оказаться в объективе камер. Поэтому я согласился с Джоан и решил пока повременить с визитом. Потом нашел дешевый мотель на окраине Мемфиса и, включив телевизор, уселся у мини-бара и стал ждать.
   Джоан оказалась права насчет репортеров. По телевидению шло много репортажей о телах, найденных в центре Си-эн-эн. В паре из них даже показали Джоан. Она стояла напротив дома неподалеку от супермаркета «Уол-март» и говорила, что просто не может поверить в происходящее, Дэйв был таким хорошим человеком и примерным семьянином. Наверное, она думала, что таким образом спасает репутацию нашей семьи.
   Из сообщений, которые передавали по телевидению и печатали в газетах, продававшихся в Мемфисе, складывалось впечатление, что убийства в «Омни» — не такие уж и серьезные события. В первый день это стало главной новостью. Но только в первый. Позже на той же неделе один репортер из Атланты написал, что отпечатки пальцев Дюка были найдены на месте взрыва бомбы, случившегося в Саванне в 1990 году, а Дэйв был связан с ним. Но они не знали, что делать с телом, которое всегда описывали как «неопознанный труп». В некоторых отчетах говорилось, что он был с «Ближнего Востока», в других — «латиноамериканского происхождения», в зависимости от того, рассматривалась ли версия террористического акта или связей с наркомафией. Выдвинуты и предположения о существовании связи между телом, повешенным в центре «Омни», и взрывом во Всемирном торговом центре. По делу о взрыве произвели много арестов, и ФБР никак не связывало это происшествие с Рашидом. По крайней мере согласно официальной версии.
   Через пару дней интерес к истории в «Омни» стал затихать. В поле зрения репортеров попал город Вако на западе страны, где втайне от ФБР и Управления по контролю над алкоголем, табаком и оружием вела свою деятельность маленькая, загадочная секта. Судя по всему, их ждало большое разоблачение. Когда это случилось, о происшествии в центре «Омни» окончательно забыли.

* * *

   Тело Дэйва, залатанное после вскрытия, возвратили в Канзас через две недели после его смерти. Селма выписалась из госпиталя. Джоан уехала домой. А я наконец-то приехал из Мемфиса на похороны. Мне не хотелось оставлять Селму наедине с многочисленными членами «прихода» Дэйва. Но, как оказалось, никто из них не появился, испугавшись полиции и прессы. Впрочем, представители полиции и прессы также не появились. На похоронах присутствовали только я, Селма и старый священник из церкви Христа Спасителя.
   Селма положила голову мне на плечо; не думаю, что она особенно прислушивалась к надгробной речи: «...для многих жителей Уэстфилда Дэйв был родным человеком, членом одной большой семьи...» Я обнял Селму и крепко прижал к себе. Я подумал, что в Америке мы все как «одна большая семья». Потому что слово «семья» мало что значит для нас. У нас нет семьи, нет истории, мы не связаны с землей так, как люди в других странах — в том большом мире, о котором мы ничего не знаем. Наверное, Селма почувствовала мое напряжение, потому что в этот момент обняла меня за талию. Вероятно, в это самое мгновение я подумал: «Курт, ты должен отдохнуть. Тебе нужна семья, ты должен с чего-то начать. И только здесь ты сможешь все это обрести». Я обнял Селму еще крепче. Не стоит больше ворошить прошлое. Незачем искать новые земли. Пора вернуться домой.
   Когда на гроб были брошены первые горсти земли, священник попрощался с нами, и мы остались одни.
   — Пойдем проведаем папу, — предложил я.