Дилэни Сэмюель. Пересечение Эйнштейна

   котором они были сделаны; все таки образы юности до сих
   пор преследуют меня. Четтертон, Гринберг, Редигет. С
   окончанием работы над "Пересечением..." я надеюсь
   избавиться от них. Билли Кид идет последним. Он проходит
   через этот абстрактный роман, как один из безумных детей
   Критских холмов. Чудик настигнет тебя, Билли. Завтра, если
   позволит погода, я вернусь в Делос, чтобы осмотреть
   развалины вокруг Трона Смерти в центре острова с видом на
   некрополь и на воды Рении.
   Дневник автора. Муконос, декабрь 1965 г.
   На протяжении почти всей истории человечества
   осознавалась важность ритуала, поскольку именно через
   ритуальные акты человек устанавливает свою идентичность с
   восстановительными силами природы, и это способствует и
   облегчает его переход на более высокие стадии личного
   развития и опыта.
   Мастерс и Хьюстон "Разнообразие психологических опытов"
   Огни Браннинга потускнели в предрассветном тумане. Повеяло прохладой. На востоке загоралась алая полоса, а на западе еще светились звезды. Волосатый раздувал огонь. Три дракона бродили внизу, на дороге, так что мне пришлось спуститься и пригнать их обратно. Мы молча поели.
   Засерело утро. Было видно, как вдали, от Браннинга к островам, как бумажные кораблики, плывут лодки. Мой МЛ мягко следовал за мной. Мы стали пинками поднимать драконов, и отовсюду слышалось их недовольное шипение. Но вскоре драконы успокоились, и стадо тронулось в путь.
   Паук увидел их первым.
   - Кто это?
   По дороге бежали люди, за ними шла целая толпа. Фонари погасли.
   Подстегиваемый любопытством, я поскакал впереди стада.
   - Они поют, - крикнул я назад.
   Паук выглядел обеспокоенным.
   - Ты отсюда слышишь их музыку?
   Я кивнул.
   Он ехал с высоко поднятой головой, но было видно, как его пробивает дрожь. Он перебрасывал бич из руки в руку; думаю, так Паук сдерживал свое нервное возбуждение. Я заиграл мелодию, неслышную для остальных.
   - Они все поют?
   - Да, нараспев.
   - Зеленоглазый, - позвал Паук. - Встань позади меня.
   Я опустил мачете.
   - Что-то не так?
   - Может быть. Это гимн семьи Зеленоглазого. Они узнали, что он здесь.
   Я вопросительно посмотрел на него.
   - Мы хотели вернуться в город незаметно, - Паук похлопал своего дракона по жабрам. - Удивляюсь, откуда они узнали, что он прибудет сегодня?
   Я взглянул на Зеленоглазого, но он не смотрел на меня. Все его внимание было направлено на толпу. Делать было нечего, и я снова заиграл. Очень не хотелось рассказывать Пауку о моей ночной встрече с человеком в повозке.
   Голоса уже доносились до нас.
   И я решил, что лучше, все таки, рассказать. Но он так ничего и не сказал мне по этому поводу.
   Неожиданно Зеленоглазый направил своего дракона вперед. Паук попытался задержать его, но было поздно. Тревога забилась под янтарными бровями. Дракон Зеленоглазого мчался к толпе.
   - Он не должен был этого делать? - спросил я.
   - Он знает, что делает, - людей становилось все больше, они шли плотной толпой. - Надеюсь на это.
   Я следил, как они приближаются, вспоминая Пистолета. Его ужас, должно быть, ночью расползся по всему Браннингу, как нефть по воде. Пастухи стали спускаться вниз по склону, а навстречу нам поднимались люди.
   - А что может произойти?
   - Сейчас они будут возносить ему хвалу, а позднее - кто знает?
   - Ко мне... Я имею в виду, что происходящее имеет отношение ко мне.
   Паук был удивлен.
   - Я ищу Челку. Ничего не изменилось. Я хочу уничтожить Кида. А пока все на месте.
   Я вспомнил лицо Пистолета, когда он убегал от Кида. Я был потрясен на лице Паука тоже отразился страх. Но на его лице было еще множество выражений. Да, Паук - сложный человек.
   - Меня не касаются дела Зеленоглазого или кого-нибудь еще. Я пришел сюда за Челкой. И уйду, когда найду ее.
   - Ты... - начал Паук. Потом он утвердительно кивнул головой, как бы соглашаясь со мной. - Желаю тебе удачи, - и снова посмотрел вслед Зеленоглазому, скачущему к толпе. - Когда мы будем в Браннинге, заходи ко мне домой за своим жалованием, - он остановился.
   - К тебе домой?
   - Да, домой... в Браннинге, - Паук щелкнул бичом, подгоняя дракона.
   Мы проехали мимо нового плаката. Беловолосая Голубка приветливо смотрела на меня.
   ГОЛУБКА ГОВОРИТ: "ЗАЧЕМ ИМЕТЬ ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТЬ, КОГДА ЕСТЬ ДЕВЯТЬ ТЫСЯЧ?"
   Я отвернулся от нее и удивился тому, как увеличилась толпа. Люди выстроились на дороге в два ряда. Увидев молодого пастуха, они захлопали. Мы подъехали поближе.
   Джунгли состоят из миллиарда отдельных деревьев, но вы воспринимаете их, как единую зеленую массу. Восприятие толпы идет так - сначала одно лицо, здесь (старая женщина, размахивающая зеленой шалью), другие - там (моргающий мальчик, улыбающийся, показывающий острые зубы) и несколько лиц по порядку (три зевающие девушки, заслоняющие друг друга). Потом множество локтей, ушей, ртов: Двигай!.. Я не вижу... Где он? Что с ним?.. Да!.. Нет...
   Спины драконов продвигались по морю голов. Люди приветливо кричали. Люди махали руками. Я подумал о том, что моя работа закончена. Они толкали моего дракона: "Это он? Это?.." Драконы были несчастны. Только спокойствие Паука, его невидимое воздействие на них, позволяло стаду мирно шествовать через толпу. Мы въехали в Браннинг через ворота. И в это время совершилось очень много всего.
   Я не понимал их всех. Первые несколько часов со мной было то, что было бы с любым человеком, который никогда не видел более пяти человек вместе, и вдруг попал на узкие улицы, проспекты и парки, запруженные многочисленными толпами. Стадо драконов покинуло меня (или я его), и я шел с открытым ртом, пошатываясь и спотыкаясь. Голова кружилась. Люди налетали на меня и кричали: "Смотреть надо!" - что я и делал, только некоторое время я пытался смотреть на все сразу.
   А это было фактически невозможно, даже если бы все вокруг было неподвижным. Пока я смотрел на что-то одно, другое тут же исчезало из поля зрения, и я толком ничего не успевал рассмотреть в этой бешеной суете городской жизни.
   Миллионы человеческих мелодий сливались в моих ушах в сплошной звон. В деревне я видел лицо человека и знал, кто это - его мать, отца, работу, как он ругается или смеется, какие выражения предпочитает, а каких избегает. Здесь же: одно лицо зевает, другое жует, одно перепугано, другое хохочет, на одном сияет любовь, а другое... - их тысячи, и ни одно из них не видишь больше одного раза. И ты пытаешься уместить все это в своей голове, начинаешь лихорадочно искать место для всех этих лиц, для этих обрывков эмоций. Если вы побывали в Браннинге, а сами вообще-то живете в деревне и собираетесь туда вернуться, то описать Браннинг вам поможет такой словарик: реки мужчин, потоки женщин, буря голосов, ливень пальцев и джунгли рук. Но это будет не совсем честно по отношению и к Браннингу и к деревне.
   Я ходил по улицам Браннинга, с болтающимся на боку замолкнувшим мачете, глазел на пятиэтажные здания, пока не увидел двадцатипятиэтажные дома. Я рассматривал их, пока не увидел дом с таким числом этажей, что не смог их сосчитать; проносящиеся мимо люди задевали меня, толкали, и я сбился на полпути (где-то на девяностом). Кто бы мог подумать, что существуют дома такой высоты.
   Попадались прекрасные широкие улицы, где над домами шелестела листва. Встречались и такие улицы, где на тротуарах валялся мусор, и коробки домов стояли вплотную, не оставляя пространства для движения воздуха, для людей. Воздух стоял, и люди стояли. И то и другое было грязным.
   На стенах попадались изорванные плакаты с Голубкой. Тут были и другие плакаты. Я прошел мимо нескольких подростков, расталкивающих друг друга локтями, чтобы получше рассмотреть плакат на заборе. Протиснулся между ними.
   Из вихря красок смотрели две женщины с идиотическими лицами. Надпись гласила:
   "ЭТИ ДВА БЛИЗНЕЦА НЕ ОДИНАКОВЫ"
   Мальчики хихикали и подталкивали друг друга в бок. Очевидно, я чего-то в этом не понимал. Я повернулся к одному из них.
   - Не понимаю.
   - Что? - на носу у подростка были веснушки, а вместо одной руки протез. Он почесал голову пластмассовыми пальцами. - Что ты имеешь в виду?
   - Что смешного в этой картине?
   Он недоверчиво посмотрел на меня и рассмеялся.
   - Если они не одинаковы, - выпалил он, - то они разные; они и_н_ы_е_!
   И все мальчишки засмеялись. Их сдавленные смешки были недобрыми.
   Я отошел от них. Я искал музыку, но ее нигде не было. Ты один, а все эти тротуары и толпы не выносят твоих вопросов - вот, что такое одиночество, Челка. Сжимая мачете, я шел через вечер, одинокий, как будто совсем заблудился и потерялся в городе.
   Ноты сонаты Кодали! Я завертелся на пятке. Здесь каменные плиты тротуара были чистыми. На углах домов росли деревья. Здания стояли за высокими каменными воротами. Мелодия продолжала звучать у меня в голове. Я переводил взгляд от одних ворот к другим, пытаясь найти, откуда же она идет. Нерешительно поднявшись по мраморным ступенькам, я постучал рукояткой мачете по засову ворот.
   Грохот разносился по всей улице, но я продолжал стучать.
   В доме за воротами распахнулась обитая медными гвоздями дверь. Потом щелкнул замок, и ворота со скрежетом раскрылись. Я зашагал к дому, заглянул в темный дверной проем и вошел, ничего не различая со света. Музыка продолжала звучать в моей голове.
   Вскоре мои глаза привыкли к полутьме. Высоко над головой отсвечивало окно. Над черным камином была мозаика, изображающая дракона.
   - Чудик?
   11
   Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь
   твою.
   "Откровение Иоанна". Глава 2, стих 4
   Меня беспокоит, что такой объект нельзя серьезно
   рассматривать без того, чтобы не сосредоточиться на самой
   его сути, которая лежит за пределами моих или чьих-нибудь
   еще писательских способностей... Пытаться писать об этом
   только в терминах моральных проблем - это превыше моих
   сил. Моя главная надежда - изначально сформулировать суть
   предмета, и мое невежество...
   Джеймс Эйджи "Письмо отцу Флаю"
   Где эта страна? Как туда попасть? Если иметь
   врожденную склонность к философии, то туда попасть можно.
   Плотин "Разум, Идея и Бытие"
   За столом сидел Паук и, оторвавшись от чтения, смотрел на меня.
   - Так и думал, что это ты.
   В тени, за ним, я увидел книги. У Ла Страшной их было несколько сотен. А у Паука книжные полки высились до потолка.
   - Мне нужны... я зашел... за деньгами.
   - Присаживайся. Я хочу поговорить с тобой.
   - О чем? - спросил я. Нашим голосам отвечало эхо. Музыка почти стихла. - Я продолжаю свой путь к Челке, еще нужно отыскать Кида.
   Паук кивнул.
   - Вот поэтому я и предлагаю тебе присесть.
   Он нажал на кнопку, и перед столом, в конусе света с кружащимися пылинками, неожиданно появился табурет. Я осторожно присел, поглаживая мачете. Паук стал перебрасывать из руки в руку белый хрупкий череп какого-то грызуна, как однажды перебрасывал из руки в руку рукоять бича.
   - Что ты знаешь о мифологии?
   - Я знаю только истории, которые рассказывала Ла Страшная, одна из старейшин моей деревни. Она рассказывала их, когда мы были детьми, некоторые истории - по несколько раз. Потом мы пересказывали мифы друг другу, пока они не засели в нашей памяти.
   - Повторяю, что ты знаешь о мифологии? Я не спрашиваю, какие легенды ты знаешь и кто тебе их рассказывал. Я спрашиваю, откуда мы их знаем и для чего используем?
   - Я... не знаю. Когда я покидал деревню, Ла Страшная рассказала мне миф об Орфее.
   Паук отложил череп и наклонился вперед.
   - Зачем?
   - Я не... - потом я задумался. - Это был совет? - Я больше ничего не мог придумать.
   Паук спросил:
   - Ла Страшная иная?
   - Она... - в уме у меня пронесся грохочущий смех подростков у плаката, я не понимал, над чем они смеялись и до сих пор чувствовал, как горят мои уши. Я вспомнил Увальня, Маленького Джона, Ло Ястреба, пытающихся развеять мою тоску по Челке, и Ла Страшную, ее попытку помочь мне - да, она иная.
   - Да, - признался я. - Она иная.
   Паук кивнул и стал постукивать костяшками пальцев по столу.
   - Ты понимаешь, Чудик, что такое иное?
   - Я живу в мире, где многие обладают этим, а многие нет нет. В самом себе я обнаружил исключительные способности несколько недель назад. Я знаю, что мир движется к этому с каждым биением великого рока и великого ролла. Но я не понимаю этого.
   На вытянутом лице Паука появилась улыбка.
   - В этом ты похож на остальных. Все вы знаете то, чего нет.
   - Чего нет?
   - Это не телепатия и не телекинез, хотя число таких феноменов растет, как растет и иное. Чудик, Земля, мир, пятая планета от Солнца биологический род, странствующий на двух ногах по влажной земной коре все это изменяющееся. Это не одно и то же. Одни люди живут под солнцем и допускают то, что мир изменяется, другие закрывают глаза, топают ногами, затыкают уши и отрицают мир. Большинство обычно насмехается и тычет пальцем в тех, кто имеет другие взгляды, кто думает и видит не так, как все - это сейчас, и точно так же люди поступали на протяжении всей своей истории. Мы унаследовали их заброшенный мир, и в нем происходит что-то новое; мы даже не можем дать этому определение с помощью бедного человеческого словаря. Ты должен принять это именно так: это неопределенный процесс; ты вовлечен в него; это удивительное, страшное, глубокое, и не поддающееся толкованию, непроницаемое для твоих попыток разглядеть что-нибудь; и требует, чтобы ты путешествовал, определяет твои остановки, задержки и отправные точки, может подгонять тебя с любовью и ненавистью, даже искать смерти для Кида Смерти...
   - ...или дает мне музыкальные способности, - закончил я за него. Что ты можешь еще рассказать мне, Паук?
   - Если бы я мог тебе рассказать, или если бы ты мог понять что-нибудь из моих выводов, Чудик, то это бы потеряло всякую ценность. Много войн, хаосов и парадоксов назад два математика закончили одну эру и начали другую... для наших хозяев, наших привидений по имени Человек. Одним был Эйнштейн, который в Теории Относительности определил пределы человеческого восприятия мира и выразил математически, насколько условия наблюдателя влияют на наблюдаемый предмет.
   - Я знаком с этим.
   - Другим был Гедель, современник Эйнштейна. Он первым дал математически точные формулировки более широкой области, лежащей за пределами, которые определил Эйнштейна.
   "В любых замкнутых математических системах" - ты можешь прочесть это так: "Реальный мир с его непоколебимыми законами логики", - "существует бесконечное число истинных теорем" - ты читай так: "...явлений, поддающихся постижению и измерению", - "которые, хотя и содержатся в исходной системе, не могут быть выведены из нее", - читай: "доказаны ординарной и сверхординарной логикой". То есть, на небесах и на земле, мой друг Горацио, есть многое, что и не снилось вашим мудрецам. В мире существует бесконечное множество истинных вещей, истинность которых никак нельзя доказать. Эйнштейн определил степень рационального, а Гедель воткнул булавку в иррациональное и пригвоздил его к стене вселенной; и оно висит там достаточно долго, чтобы люди знали о том, что оно есть. С тех пор и мир, и человечество стали изменяться. С другой стороны вселенной нас мало-помалу перетянуло сюда. Видимые последствия теории Эйнштейна устремились вверх по выпуклой кривой, и рост их был невероятно мощным в первый век после открытия, потом стал выравниваться. Результаты Геделевского закона поползли по вогнутой кривой, микроскопические сначала, они затем устремились вровень с кривой Эйнштейна, пересекли ее и превзошли. В точке пересечения действия законов человечество было способно достичь пределов известной вселенной с помощью космических кораблей и проецируемыми силами, которые до сих пор имеются в нашем мире для тех, кто захочет их использовать...
   - Ло Ястреб, - перебил я. - Ло Ястреб посетил другие миры...
   - ...и когда линия закона Геделя взлетела над линией Эйнштейна, ее тень упала на опустевшую Землю. Человечество затерялось где-то, в мире не из этого континуума. Пришли мы и взяли их тела и души - заброшенная шелуха умершего человечества. Города - суматошные центры межзвездной торговли рассыпались в песок, который ты видишь на их месте сегодня. А они были больше Браннинга-у-моря.
   Я на минуту задумался.
   - Тогда с тех пор должно было пройти очень много времени.
   - Правильно. Городу, через который мы проезжали, тридцать тысяч лет. Солнце приобрело еще две планеты с тех пор, как прекратил существовать Старый Мир.
   - А подземные пещеры? - внезапно спросил я. - Что находится в них?
   - Ты никогда не спрашивал об этом ваших старейшин?
   - Как-то не приходилось.
   - Эта сеть пещер опутывает всю планету и на самых нижних ее уровнях содержатся источники радиации, с помощью которой в деревнях, когда их население вырождается, можно вызвать управляемое смешивание случайных вариаций генов и хромосом. Хотя мы не используем это уже тысячу лет. Хотя радиация все еще существует. Мы, сначала смоделированные по образцу и подобию людей, постепенно становимся более сложными созданиями. И чем сложнее мы становимся, тем сложнее нам оставаться совершенными: среди "нормальных" становится все больше и больше вариаций - и клетки переполнены забракованным человеческим материалом.
   - Какое отношение все это имеет к мифологии? - мне надоел его монолог.
   - Вспомни мой первый вопрос.
   - Что я знаю о мифологии?
   - Мне нужен геделевский, а не эйнштейновский ответ. Меня не интересует ни их содержание, ни то, что кроется за ними, ни то, как они взаимодействуют; меня не интересуют блестящие повороты их сюжетов, их пределы и происхождение. Мне нужна их форма, их структура; что с ними твориться, когда ты прошмыгиваешь мимо них на темной дороге, когда они рассеиваются в тумане; их вес, когда они хлопают тебя сзади по плечу. Хотел бы я знать, каково тебе будет взвалить на себя третий, если ты и так уже несешь два. Кто ты, Чудик?
   - Я... Чудик? - спросил я. - Ла Страшная называла меня как-то Ринго и Орфеем.
   Паук приподнял подбородок, и подпер голову руками.
   - Да, я это предполагал. Ты знаешь, кто я?
   - Нет.
   - Я - Искариот Зеленоглазого. Я Пат Гаррет Кида Смерти. Я Судья Минос у врат ада, которого ты должен был очаровать своей музыкой. Я все предатели, которых только можно представить. И я повелитель драконов, пытающийся содержать двух жен и десяток детей.
   - Ты большой человек, Паук.
   Он кивнул.
   - Что ты знаешь о мифологии?
   - Ты уже третий раз спрашиваешь об этом, - я поднял мачете и приставил ко рту; переполнявшая меня любовь хотела озвучить (а вся музыка утихла) тишину.
   - Проникни в смысл моих слов, Чудик. Я знаю гораздо больше, чем ты. Эти знания облегчат вину, - он бросил череп на стол, как будто (мне так показалось) предлагая мне, - Я знаю где искать Челку. Я могу пропустить тебя через ворота. Хотя Кид Смерть может убить меня; я хочу, чтобы ты это знал. Он моложе, безжалостней и сильнее меня. Ты хочешь продолжать поиски?
   Я опустил мачете.
   - Это предопределено! Я потерплю неудачу! Ла Страшная говорила, что у Орфея ничего не вышло. Ты пытаешься рассказать мне, что эти истории рассказывают нам, что должно случиться. Ты рассказывал мне, что мы гораздо старше, чем думаем. Все это много значит для реальности, которую я не могу изменить! Сейчас ты говоришь, что я потерпел неудачу, как только начал.
   - Ты уверен?
   - Но ты сам только что это сказал.
   - Поскольку мы можем сохранять все больше и больше нашего прошлого, мы все медленнее и медленнее стареем, Чудик. Лабиринт теперь не такой, каким он был на Кноссе пятнадцать тысяч лет назад. Ты сможешь быть Орфеем, осмелившимся бросить вызов смерти и победить. А Зеленоглазый сегодня вечером может попасть на крест, будет висеть и гнить, и никогда не вернется. Мир уже не тот. Он изменился. Он стал другим.
   - Но...
   - Сейчас вокруг нас столько всего происходит... как тогда, когда первый певец, пробудившись от своей песни, осознал, чего стоила принесенная жертва. Ты не знаешь, Чудик. Все это потом может оказаться фальшивой нотой, ложным диссонансом случая в гармонии великого рока и великого ролла.
   На некоторое время я задумался, потом сказал:
   - Я хочу уйти.
   Паук кивнул:
   - Некий каменщик испробовал двухлезвийную секиру на камнях Феста. Ты несешь обоюдоострое, с двух сторон отточенное, поющее мачете. Интересно, изменил ли Тесей что-нибудь в лабиринте.
   - Не думаю, - сухо сказал я. - Мифы дают тебе закон, которому нужно следовать...
   - ...который ты можешь или нарушить или подчиниться.
   - Они ставят перед тобой цель...
   - ...и ты можешь или потерять эту цель, или достичь, или добиться большего, превзойти самого себя.
   - Почему? Почему ты не можешь плюнуть на эти древние истории? Я погружусь в море и найду Кида без твоей помощи. Мне плевать на эти басни!
   - Ты сейчас живешь в реальном мире, - печально сказал Паук. - Он идет откуда-то и уходит куда-то. Мифы всегда затрагивают то, на что сложнее всего закрывать глаза. В них перемешаны любовь и ненависть. И ты робеешь, ты не решаешься проникнуть в них.
   Он положил череп на стол.
   - Знаешь ли ты, почему ты нужен Киду, так же как ему нужен и Зеленоглазый?
   Я покачал головой.
   - А я знаю.
   - Я нужен Киду?
   - Как ты думаешь, почему ты здесь?
   - Причина... в _и_н_о_м_?
   - В основном. Сиди и слушай, - Паук откинулся на спинку стула. - Кид может изменять любые материальные тела во все, что угодно, в сфере действия своего мозга. Он может превратить дерево в камень, мышь в кучку мха. Но он не может создать что-нибудь из ничего, из пустоты. И он не может взять этот череп и превратить его в вакуум. А Зеленоглазый может. Вот поэтому-то он и нужен Киду.
   Я вспомнил неожиданную встречу в горах, когда злобный красноголовый демон пытался соблазнить принца-пастуха.
   - Другое, что ему нужно - музыка, Чудик.
   - Музыка?
   - Поэтому он и преследует тебя - или заставляет тебя преследовать его. Он хочет знать, что происходит, когда шесть нот предвосхищают седьмую, когда три ноты, переплетаясь друг с другом, задают тональность, мелодия - гамму. Музыка - это чистый язык временных и пространственных связей. Он ничего не знает об этом, Чудик. Кид Смерть может управлять, но не может создавать. Вот почему ему нужен Зеленоглазый. Он может управлять, но не умеет приказывать, а музыка повелевает человеческой душой и подчиняет ее себе. Поэтому ему нужен ты.
   - Но как...
   - Ни в твоем, ни в моем словаре для этого нет слов. Это все не то, Чудик, это иное. Все, что происходит в мире иного, имеет сюрреалистические последствия в настоящем.
   Зеленоглазый создает, но это косвенный эффект чего-то еще, заложенного в нем. Ты улавливаешь и зачинаешь музыку, но это только дополнительная черта того, кем ты являешься на самом деле.
   - К_т_о_ я_?
   - Ты... что-то еще... - я спрашивал требовательно, а в его ответе прозвучала насмешка, - но Кид нуждается в вас обоих, - продолжил Паук. Что ты будешь делать, когда настигнешь его?
   - Своим ножом я продырявлю весь его живот, я выпущу из него всю кровь. Я буду гнать его по дну моря. Я... - я запнулся на полуслове. Судорожно втянув воздух так, что заныли ребра, я прошептал: - Я боюсь. Паук, я боюсь.
   - Почему?
   Я заглянул в его прикрытые подергивающимися веками глаза.
   - Потому что я не понимал, что я в этом одинок, - я погладил рукоять мачете, - Если мне и суждено найти Челку, дальше я должен буду идти в одиночку - без ее любви. Ты не на моей стороне, ты не со мной, - я почувствовал, как охрип мой голос. Но не от страха - это была грусть, которая застревает в горле, першит, когда вы вот-вот заплачете. - Если я найду Челку... я не знаю, что со мной будет... даже если я вновь обрету ее.
   Паук ждал, что я заплачу. Но я не доставил ему такого удовольствия. И он, выдержав паузу, сказал:
   - Тогда я думаю, что пропущу тебя, если ты действительно это знаешь.
   Я посмотрел на него.
   Он кивком ответил на мой немой вопрос.
   - Ты еще кое-кого должен увидеть. Здесь, в Браннинге.
   Он встал. В одной руке у него оказался небольшой мешочек. Он потряс им, и внутри зазвенели монеты. Паук кинул мешочек мне, и я поймал его.
   - Кого?
   - Голубку.
   - Ту, которая нарисована на плакате? Но кто...
   - Кто такая Голубка? Голубка - это Елена из Трои, Стар Антим, Марио Монтез, Джин Харлоу, - он остановился.
   - И ты? Иуда и Минос, и Пат Гаррет? Кто ты для нее?
   Паук фыркнул от смеха.
   - Если Голубка - Джин Харлоу, то я Поль Берн.
   - Но почему?
   - Ступай, Чудик. Иди.
   - Иду, - пролепетал я, - иду, - я был смущен. Тем же, чем и вы. Но не совсем. Я продолжал внимательно смотреть на Паука. Неожиданно он швырнул череп. Череп полетел ко мне, на мгновение задержался в воздухе, упал на пол и разлетелся. Паук засмеялся. Смех был дружественным, без шуршанья рыбьей чешуи и мушиных крыльев, затмевающего смех Кида, без злой насмешки. Но этот смех испугал меня до смерти. Я выскочил за дверь. Осколки черепа хрустели под ногами. Дверь тут же захлопнулась за мной. А в глаза ударил солнечный свет.
   12
   Покинув Крит, отправляйся в святой храм.
   Сапфо. Фрагмент
   Этим утром я укрылся от небольшого дождя в чайной
   вместе с докерами. Желтые облака плыли над Босфором. Нашел
   одного человека, который говорит по-французски и двух
   других, говорящих по-гречески. Мы говорили о путешествиях
   и согревали пальцы о стаканы с чаем. Мы, все четверо,
   попутешествовали по земному шару. Радио над камином
   перемежало повторяющиеся турецкие мелодии с Азнавуром и
   Битлами. Чудик начинает последний этап своего путешествия.