Я не могу последовать за ним. Когда дождь прекратился, я
прошел по прибрежному рыбному базару; жабры у серебристых
рыбок были вырваны, и казалось, что каждая голова увенчана
кровавым цветком. Улица с деревянными домами поворачивала
в город вверх по холму. Здесь недавно бушевал огонь.
Несколько домов фактически сгорели дотла, но высокие
сверкающие обугленные плиты нависали над булыжной
мостовой, где в грязи играли апельсиновой кожурой дети. Я
наблюдал, как несколько ребят гнались за рыжеволосым
мальчиком. Его лицо было мокрым, споткнувшись, он упал в
грязь, потом побежал впереди меня. Каблуки его башмаков
были стоптаны. Возможно, сопереживая этому мальчику, я
изменю цвет волос Кида Смерти, с черного на рыжий. Прошел
вдоль стены дворца, топча и расшвыривая серые листья по
мостовой. Я остановился на Султанахмет Джамми. Голубые
узоры поднимались по куполу передо мной. Это действительно
успокаивало. Через неделю еще один день рождения, я снова
смогу начать скрупулезный процесс накладывания другого
слоя словесной вязи на вновь ободранный скелет романа.
Камни были холодны под моими босыми ногами. узоры
продолжали подыматься, увлекая глаза вверх и по другую
сторону купола. Снаружи я обулся и пошел по двору. На
втором этаже старой чайханы я сел в углу, подальше от
плиты и попытался подвести своих героев к концу романа.
Скоро я начну снова. Чтобы окончания были полезными, они
должны быть незавершенными.
Дневник автора. Стамбул, март 1966 г.
Каковы ваши достижения? Осмелитесь ли вы жить на
Востоке, где живем мы? Боитесь ли вы солнца? Если вы
услышите, что новая фиалка прокладывает себе путь,
расталкивая богов, будете ли вы решительны?
Эмили Дикинсон. Письмо К.С.Тернеру
"_Ж_е_м_ч_у_ж_и_н_а_" поразила меня. Миллион людей - это слишком много для вылезшего из трущоб. Но горожане все таки более централизованы. В этот бурный вечер в конце улицы я увидел эмблему "Жемчужины". Я заглянул в кошелек. Пауку все же нужно было дать мне денег побольше.
Черные двери плавились в темно-красных лучах заходящего солнца. Я пошел вверх по ступеням лестницы, освещенной оранжевыми огнями. В воздухе витали ароматы. Было шумно. Я крепко сжимал мачете. Посетители совершенно истоптали ворс ковра своими бесчисленными ногами. На левой стене кто-то изобразил натюрморт: фрукты, перья, всякая посуда на фоне мятой кожи. Голоса, да. Но там, где звук становиться музыкой, там была тишина.
- Ло? - спросила собака, сидевшая наверху лестницы.
Я был сбит с толку.
- Ло Чудик, - ответил я и улыбнулся собаке. Но ее морда осталась холодной.
И на балконе, где веселилась Ее компания, встала Она, наклонилась и спросила:
- Кто ты? - и ее слова рассыпались смехом.
Она была прекрасна. На ней было серебристое платье с глубоким вырезом, из которого выглядывали маленькие прелестные грудки. Ее рот, казалось, был создан для того, чтобы смеяться. Волосы, густые и блестящие, как у Маленького Джона. Оказалось, что она обращается ко мне:
- Да-да. Ты, глупенький. Кто ты?
Я забыл, что когда к вам обращаются, нужно отвечать. Если бы к вам обратилась такая красавица, вы тоже не сразу бы ответили.
Собака кашлянула и объявила:
- Это... Ло Чудик.
Все в зале притихли. В наступившей тишине я понял, как здесь было шумно. Шепот, смех, разговоры, стук ног по полу, скрип стульев - мне захотелось, чтобы шум возобновился. В дверном проеме, где две змеи обвивали рукоятку двери, я увидел знакомую жирную фигуру Пистолета. Он увидел меня, затаил дыхание и прислонился к косяку.
Потом Голубка сказала:
- Ну, ты вовремя, Ло Чудик. Думаю, ты никогда здесь не был. Пистолет, принеси стул.
Я удивился. Пистолет был поражен. Не сразу справившись с в очередной раз отвисшей челюстью, он все-таки принес стул.
Я направился к Голубке, пробираясь между столов, цветов, свечей и наполненных бокалов; мимо мужчины с собакой на золотой цепочке, женщины с украшенными драгоценными камнями веками и грудью, чуть-чуть прикрытой сеткой из серебряной и латунной проволоки. Все они обернулись посмотреть, как я иду.
Я остановился у лестницы, ведущей на балкон Голубки. Она стояла, прислонившись к перилам балкона, и протягивала мне руку.
- Ты друг Паука, - сказала она, улыбаясь. Когда она заговаривает с вами, вы чувствуете себя великолепно. - Пистолет, - она оглянулась; ее платье сверкало и переливалось. - Поставь стул возле меня.
Пистолет тут же выполнил ее требование, и мы сели.
Я видел только ее. Она прильнула ко мне, учащенно дыша. Думаю, что это так и называлось.
- Мы должны поговорить. Что тебе рассказать?
Изумительное дело наблюдать, как дышит женщина.
- Э... о... хорошо, - я попытался сосредоточить все внимание на ее лице. - Девять тысяч действительно приятнее, чем девяносто девять? (Вы думаете, я знал, о чем спрашиваю?)
Она беззвучно засмеялась. Это было обворожительно.
- Ах! Ты должен сам попробовать и испытать это.
В зале снова зашумели. Голубка продолжала смотреть на меня.
- Чем ты занимаешься? - спросил я. - Паук говорил, что ты можешь помочь мне найти Челку.
- Я не знаю, кто такая Челка.
- Она... тоже была прекрасна.
На ее лице промелькнуло глубокое сочувствие:
- Да, - сказала Голубка.
- Думаю, здесь нам поговорить не удастся, - я бросил взгляд на Пистолета, вертящегося возле нее.
- Проблема не в том, в чем ты думаешь, - Голубка приподняла черные брови.
- Это часть...
- О, - сказала она и вскинула подбородок.
- А ты? - спросил я. - Что здесь делаешь ты? Кто ты?
Дуги ее бровей приподнялись еще выше:
- Ты это серьезно?
Я кивнул.
Она смущенно, как бы ища поддержки, повернулась к окружающим ее людям. Когда никто не попытался ответить на мой вопрос вместо нее, она снова взглянула на меня. Ее губы приоткрылись и задрожали.
- Они говорят, что я - то, что позволяет им всем продолжать любить.
- Как это? - спросил я.
Кто-то позади нее спросил:
- Он действительно не знает?
С другой стороны раздался еще голос:
- Не знает о поддержке и необходимости смешивания?
Голубка приложила пальчик к губам, и они замолчали.
- Я сама расскажу ему. Чудик - кажется, так тебя зовут?
- Паук сказал мне, чтобы я поговорил с тобой, - я хотел закрепиться в ее мире информационными крючками.
- Ты хочешь, чтобы все было просто. - Она иронически усмехнулась. Паук. Великий Бог Ло Паук? Предатель, лжедруг, один из тех, кто уже подписал смертный приговор Зеленоглазому. Не интересуйся теперь судьбой этого обреченного человека. Занимайся своими делами, Чудик. Что ты хочешь знать?
- Смертный приговор?..
Она прикоснулась к моей щеке.
- Будь эгоистом. Что тебе нужно?
- Челку! - я вскочил со стула.
Голубка продолжала сидеть.
- Теперь я задам тебе вопрос, не ответив на твой. Кто такая Челка?
- Она была... - я запнулся, - она была прекрасна, как ты.
Она опустила голову. Светлые, светлые глаза потемнели, и она их тоже опустила.
- Да, - это слово она не сказала, а выдохнула. Ответ я скорее увидел, чем услышал. И постепенно вопросительное выражение на ее лице сменила ирония.
- Я... - неправильное слово, - Она...
Невидимый кулак забарабанил по моим ребрам. Остановился, раскрылся, "рука" дотянулась до моей головы и процарапала лицо под кожей. Лоб и щеки горели как от огня. Глаза жгло.
Голубка перевела дыхание.
- Понимаю.
- Да нет, ты не... - вырвалось у меня. - Ты не понимаешь.
На нас снова смотрели. Она тоже осмотрелась и прикусила губу:
- Ты и я... не совсем похожи.
- Что?.. О. Но - Голубка...
- Да, Чудик?
- Где я? Я пришел из деревни, из диких пустынь, через драконов, через цветы. Я бросил звание Ло, ищу свою погибшую девушку и охочусь на голого ковбоя. И где-то грязный принц идет к... смерти, пока я болтаюсь здесь. Где я, Голубка?
- Ты у древнейшего места, которое называется Ад, - быстро заговорила она. - Ты умеешь проходить сквозь смерть или песнь. Тебе может понадобиться помощь, чтобы найти путь отсюда.
- Я взглянул на свою смуглую девушку и нашел тебя, серебряную.
Голубка встала, и свет, исходивший от ее платья ослепил меня. Ее гладкая рука скользнула по бедру, и я схватил эту ручку в свою шершавую, грубую руку.
- Пойдем, - сказала она.
Спустившись с балкона, она наклонилась ко мне.
- Мы будем прохаживаться по комнате. Думаю, у тебя есть выбор, одно из двух - или слушать, или смотреть. В том, что ты сможешь и то и другое, глубоко сомневаюсь. Я не смогла, но ты попробуй.
Мы прохаживались по комнате, и мачете постукивало по моей ноге.
- Мы устали, пытаясь быть людьми, Чудик. Для того, чтобы выжило еще хотя бы двенадцать поколений, мы должны перемешивать, перемешивать и перемешивать гены.
Старик, навалившийся животом на стол, изумленно смотрел на девушку, сидящую напротив. Она облизывала губы. У нее были огромные глаза, синие и прекрасные. Девушка передразнивала старика.
- Мы не можем заставить людей иметь больше детей. Но мы можем сделать идею сексуальных отношений настолько привлекательной... - она опустила глаза, - как только можно.
За другим столом сидела женщина, кожа на ее лице настолько обвисла, что сложно было даже представить, что же скрывается под этой маской. Но она смеялась. Ее морщинистая рука лежала на руке молоденького мальчика. Своими густо накрашенными глазами женщина завистливо смотрела на его подвижные веки, прикрывающие темные, как оливы, глаза. И его волосы блестели сильнее, чем у нее, и были густыми и буйными, а ее бесформенную голову украшала прилизанная лаком прическа.
- Кто я, Чудик? - вопрос прозвучал (скорее предположила, чем спросила) как риторический. - Я - главный образ в рекламной кампании секса. Я хорошая-плохая вещь для каждого желающего, для каждого, желающего быть любимым, - та, которая предпочитает девяносто девять одному. Я та, кого страстно желают осеменить все мужчины. Я та, кому подражают все женщины, я диктую моду. Мир подхватывает мои остроты, жесты и даже мои ошибки.
Пара за следующим столом позабыла обо всем. Они выглядели счастливыми, богатыми и довольными. Я позавидовал им.
- Было время, - говорила Голубка, сжимая мою руку, - когда оргии и искусственное осеменение проводились тайно. Теперь же это пропагандируется. Этим я и занимаюсь. Вот я и ответила сразу на несколько твоих вопросов.
Двое подростков, сидящих за столом неподалеку от нас, сжимали руки друг друга и хихикали. Прежде я думал, что двадцать один - ответственный возраст: он должен быть таким, потому что наступит так не скоро. Эти малолетки могли здесь делать все, что угодно; и они учились этому на ходу, причиняя друг другу боль, удивлялись и были до беспамятства счастливы тем, что открывалось перед ними.
Я посмотрел на Голубку.
- Ответ заключается в моем особенном таланте, который облегчает мою работу.
Пальцы, сжимавшие мою руку, притронулись к моим губам, призывая к тишине. А второй рукой она коснулась мачете.
- Сыграешь, Чудик?
- Для тебя?
Она обвела рукой комнату.
- Для них, - она повернулась к людям. - Эй, вы! Успокойтесь и слушайте! Молчите!
Люди заулыбались.
- ...и слушайте!
Они слушали. Голубка повернулась ко мне и кивнула. Я посмотрел на мачете.
Пистолет схватился за голову. Я улыбнулся ему, присел на край пустого стола и пробежался пальцами по рукоятке.
Я сыграл одну ноту. Взглянул на людей. Потом другую. И засмеялся.
Подростки тоже засмеялись.
Я сыграл еще несколько нот, снизил, потом поднял их до пронзительного вопля.
Я захлопал рукой по столу в такт мелодии. Музыка ожила, понеслась. Дети думали, что дальше тоже будет весело. Я раскачивался на краю стола, закрыв глаза, хлопал и играл. Сзади кто-то тоже захлопал вместе со мной. Я усмехнулся в флейту (трудно), и музыка засверкала. Я вспомнил мелодию, полученную от Паука. Тогда я решил сделать то, чего прежде не делал. Я позволил одной мелодии плыть без моего участия и заиграл другую. Тона и полутона сливались и подталкивали друг друга в гармонию, когда неожиданно налетали на мои хлопки. Я вкладывал музыку в каждое движение своего тела, в каждый хлопок ногой, в каждый нажим пальца. Я играл, поглядывая на людей, обрушивая на них музыку, придавливая их ее весом, и, когда ее стало достаточно, я затанцевал на столе. Движения повторялись: танцевать самому - это совсем не то, что наблюдать за танцующими. Я танцевал на столе. Изо всех сил. Я хлестал их музыкой. Звуки наталкивались друг на друга, взрывались. Аккорды распускались, раскрывались, как насытившиеся хищные цветы. Люди кричали, я пронзал их стремительными ритмами. Они тряслись и не могли усидеть на своих стульях. Я повел четвертую линию, добавляя в диссонанс все больше и больше новых нот. Трое начали танцевать со мной. Я стал играть для них. Ритм поддерживал их подергиванья. Старика трясло возле синеглазой девушки. Хлоп. Подростки тряслись, плечо - Хлоп - о плечо. Престарелая пара крепко держалась за руки. Хлоп. Звук сделал мертвую петлю, - Хлоп - затронув всех и каждого. Мгновение тишины. Хлоп. И растекся по всей комнате; и как драконы в пустыне, люди, все вместе, застонали и застучали по животам в такт мелодии.
На возвышении, где стоял стол Голубки, кто-то распахнул широкие окна. Ветер, налетающий на мою потную спину, заставил меня закашляться. Кашель загрохотал в полости моей флейты. Теперь я почувствовал, как шумно и душно было в замкнутой комнате. Танцующие двигались к балкону. Я продолжил играть и последовал за ними. Пол был выложен красной и голубой плиткой. В золотистых сумерках заструились голубые раны. Двое танцоров прислонились к перилам балкона, отдыхая. Мачете затихло, когда я оглянулся...
Ветер развевал серебряное платье. Но это была не Голубка. Она отняла смуглые пальцы от смуглых щек, припухшие губы прощались со вздохом. Она пригладила волосы, заморгала, высматривая кого-то среди людей. На некоторое время исчезла среди толпы, снова появилась.
Смуглая Челка...
Челка вернулась и вращалась среди танцующих...
Прекрасная и желанная...
Однажды я был так голоден, что когда поел, испугался. Теперь - тот же страх, только сильнее. Музыка играла сама по себе, мачете выпало из моей руки. Однажды Челка швырнула гальку...
Я побежал по лабиринту танцующих, всех расталкивая.
Она увидела меня. Я схватил ее за плечи, она стиснула меня, прижалась щекой к моей шее, грудью к моей груди, рука на моей спине. Ее имя плыло в моей голове. Я знал, что делаю ей больно. Ее кулаки вдавились в мою спину. Глаза мои были мокры и широко открыты. Я хотел открыть в ней все. Я стиснул хрупкое тело, ослабил хватку и снова сжал руки.
В парке, под балконом, выделялось одно дерево, над которым висело безумное солнце. На дереве, наклонив голову так низко, как бывает, когда у человека сломана шея, привязанный руками к ветвям, висел Зеленоглазый. По его рукам стекала кровь.
Она повернулась в моих руках посмотреть, что я там увидел, и тут же закрыла ладонями мои глаза. Я почувствовал, как из ее рук заструилась музыка. Это была траурная песнь девушки, закрывавшей сейчас мои глаза, и звучала она для распятого принца.
И сквозь музыку я различил шепот.
- Чудик, будь осторожен. - Это был голос Голубки. - Хочешь рассмотреть это внимательно?
Пальцы у моего лица замерли.
Я могу заглядывать вглубь. Где-то в скалах скал, под дождем, ты умер. Хочешь посмотреть на это внимательнее?..
- Я не привидение!
- О, ты реален, Чудик. Но возможно...
Я повертел головой, но темнота не отступила.
- Ты хочешь узнать о Киде?
- Я хочу знать, что поможет мне убить его.
- Тогда слушай. Кид Смерть может возвращать жизнь только тем, кого убил он сам. Он властен только над теми цветами, которые собрал сам. Но ты же знаешь, кто возвратил ее тебе...
- Убери руки.
- У тебя есть выбор, Чудик, решай, быстрее, - прошептала Голубка. Ты хочешь увидеть, что тебя ждет впереди? Или только то, что было прежде?
- Твои руки. Я не могу сквозь них ничего увидеть впереди... - я остановился, ужаснувшись тому, что сказал.
- Я очень талантлива, Чудик, - свет проник ко мне, когда она чуть-чуть отняла ладони. - Мне пришлось отточить этот талант до совершенства, чтобы выжить. Ты не можешь отказываться от законов мира, который сам выбрал...
Я сжал ее запястья и оторвал руки от своего лица. Несколько секунд Голубка сопротивлялась, потом опустила руки. Зеленоглазый все так же висел на дереве.
Я схватил руки Голубки.
- Где она?
Я оглядел террасу. Потом встряхнул Голубку и прижал к перилам балкона.
- Я превратилась в ту, которую ты любил, Чудик. Это часть моего таланта. Вот поэтому-то я и могу быть Голубкой.
- Но ты...
Она пожала плечами, ее рука скользнула по серебристой ткани. Ткань изменилась.
- И они, - я обвел людей рукой. Подростки, все еще держась за руки и хихикая, направлялись в парк. - Они зовут тебя, Ла Голубка.
Голубка вскинула голову, отбросив назад волосы.
- Нет, Чудик, - она покачала головой. Кто тебе это сказал, Чудик? Кто тебе это сказал? Я Ле Голубка.
Меня знобило. Голубка протянула мне тонкую руку.
- Ты не знаешь, Чудик? Ты и вправду не...
Я отступил назад, поднял мачете.
- Чудик, мы не люди! Мы живем на их планете, потому что они истребили себя. Мы попытались взять их форму, их память, их мифы. Но все это не пригодно для нас. Это иллюзия, Чудик. Довольно. Тебя возвратил к жизни Зеленоглазый. Он был одним из тех, кто действительно мог вернуть твою Челку.
- Зеленоглазый?
- Мы не такие, какими были древние люди, мы...
Я повернулся и выбежал с балкона.
В комнате я опрокинул стол и пронесся мимо залаявшей собаки.
- Ло Чудик! - она сидела на возвышении возле стены. - Подожди. Тебе будет интересно, если ты увидишь то, что находится под "Жемчужиной"?
Прежде, чем я успел ответить, собака нажала носом кнопку на стене.
Пол начал вращаться. Почти в истерике я понял, что происходит. Полом служили две панели поляризованного пластика, лежащих одна на другой. Когда они стали прозрачными, я увидел фигуры, движущиеся в расщелинах между камней, под креслами и ножками столов.
- "Жемчужина" построена над одним из коридоров клетки Браннинга. Смотри, они бродят там, цепляются за стены. Нам не нужен сторож клетки. Старая компьютерная система людей для Физических Гармонических Заграждений и Ассоциаций Бредовых Ответов заботится об этих иллюзиях. Внизу целый ад, наполненный удовлетворенными желаниями...
Я упал на пол и прижался лицом к пластику.
- ФЕДРА, - закричал я. - ФЕДРА, где она?
- Привет, мальчик, - в темноте засверкали огоньки. Пара существ с многочисленными, слишком многочисленными руками, стояла, обнявшись, над мигающей машиной.
- ФЕДРА!..
- Это не тот, это неправильный лабиринт, мальчик. Здесь, внизу, ты можешь найти другую иллюзию. Она последует за тобой к двери, но когда ты обернешься, чтобы убедиться, что она здесь, она исчезнет и ты уйдешь сам. Так зачем пытаться?
Голос был еле слышен сквозь пол.
- Здесь за все отвечает мать. Не приходи сюда играть на своем кровавом мачете. Ты пытаешься получишь ее и ты вернешь ее назад другим путем. Ты - пучок психических проявлений, многосексуальности и бесплотности, и ты - ты пытаешься на все это надеть ограничивающую человеческую маску. Ищи где-то за рамой зеркала...
- Где...
- Ты умолял дерево?
Подо мной проходило множество иллюзий клетки, они шли, шатаясь и толкаясь, под мигающими огнями ФЕДРЫ. Я вскочил и бросился бежать. Собака залаяла мне вслед, когда я захлопнул дверь.
Я пробежал по лестнице и вылетел в парк, с трудом удержавшись на ногах. Вокруг металлических башен и на террасах плясали толпы, из окон доносилось пение.
Я остановился возле дерева и заиграл для него, умоляя. Я пустил аккорды по течению, уповая на счастливый случай, и молил о решении. Начал я смиренно, и песнь опустошала меня до тех пор, пока не осталась яма. Ад, в который я погружался. Там была ярость. Это была моя ярость, и я передал ее ему. Там была любовь. И она пронзительно кричала, не слыша пения, доносившегося из окон.
Руки Зеленоглазого были разбиты в тех местах, где их привязали к ветвям. Одна рука соскользнула вниз по коре...
...И ничего. Я вскрикнул, как от смертельной раны. И сжимая рукоять мачете двумя руками, продырявил его бедро, вогнав острие в дерево. Снова вскрикнул и, дрожа, выдернул обратно.
13
Ушел он, как к себе домой,
О человеке возроптав.
Был галилейский день кровав
Под вавилонскою звездой,
Одевший мир вселенской тьмой.
Уильям Батлер Йетс "Песнь из пьесы"
Я слышал, что вы даете тысячу долларов за мое тело,
которое, как я понимаю, интересует вас в качестве
свидетеля... в таком случае, если бы я появился в суде, я
дал бы выгодные вам показания. Но против меня выдвинуты
обвинения за события, произошедшие в войне в округе
Линкольн, и я боюсь появляться там, поскольку мои враги
наверняка постараются убить меня.
Уильям Х.Бонни (Билли Кид). Письмо Губернатору Уоллесу
Я искал с венками, исправляющими эту ошибку.
Эндрю Марвел "Венец"
Море штормило. Утро неслось над водой. Я шел вдоль морского берега, сплошь усыпанного ракушками. Я вспомнил тот день, когда мы въехали в Браннинг на драконах. Теперь Его жизнь и мои иллюзии были утрачены. Чем дальше от Браннинга я отходил, тем меньше он становился. Я шел, при каждом шаге вонзая мачете в песок.
Так прошла вся ночь, но я не устал. Что-то подталкивало меня, подгоняло, так что я не мог остановиться. Пологий берег был прекрасен. Я поднялся на дюну, гребень которой порос высокой шелестящей травой.
- Эй, Чудик!
Что бы это ни было, я вскинулся, как от звона неожиданно сработавшего будильника.
- Как живешь?
Он сидел на бревне, вдавленном в сырую землю у подножия дюны. Он откинул волосы, и снизу вверх искоса посмотрел на меня. Солнце отражалось в кристалликах соли, покрывающих его плечи и руки.
- Я долго ждал, очень долго, - сказал Кид, почесывая колено. - Как ты себя чувствуешь?
- Не знаю. Устал.
- Не сыграешь? - он указал на мачете. - Спускайся вниз.
- Не хочу.
Песок посыпался из-под моих ног. Я смотрел на Кида, и вдруг кусок дюны подо мной обвалился. Я пошатнулся, страх гнал меня прочь, подальше от этого места. Но я упал и под хихиканье Кида покатился вниз по песчаному склону. Дно. Я еще несколько раз перевернулся. Кид все так же сидел на бревне и смотрел теперь на меня сверху вниз.
- Чего ты хочешь? - прошептал я. - Ты потерял Зеленоглазого. Что тебе надо от меня?
Он поковырялся в ушах и улыбнулся массой мелких зубов.
- Мне нужно это, - и указал на мачете. - Ты думаешь, что Паук действительно... - он остановился. - Паук решил, что Зеленоглазый, ты и я не должны жить в одном мире. Это слишком опасно. Тогда я подписал смертный приговор и повесил Зеленоглазого, ты играл для него, а я плакал в море, в котором ты не сможешь увидеть слез. Ты веришь этому?
- Я не... Я не знаю.
- Я верю, что Зеленоглазый жив. Не знаю. Я не могу проследить за ним, как за остальными людьми. Он мог умереть, - он наклонился вперед и обнажил свои зубы. - Но он жив.
Я сидел на песке, пристально глядя на него.
- Дай мне свой меч.
Я приподнялся. Помедлил, а потом стремительно замахнулся и ударил. Кид уклонился. Мачете раскололо бревно.
- Если ты ударишь меня, - начал Кид, - думаю, что все это будет неприятно. Я истеку кровью. Но если я смогу сказать о чем ты думаешь, ну тогда, все попытки избавиться от меня будут просто бесполезными.
Он пожал плечами и мягко улыбнулся. Потом протянул руку к мачете.
Я разжал пальцы. Он взял нож, погладил лезвие.
- Нет, - вздохнул он, - Нет, мне от этого никакой пользы, - и возвратил мачете. - Покажи, как ты играешь.
Я забрал мачете; оно было мое, и мне не хотелось, чтобы он его держал.
Кид почесал правую пятку левой ногой.
- Покажи мне. Мне не нужен твой меч, мне нужна музыка, которая в нем. Сыграй, Чудик, - он кивнул.
Я в ужасе поднес мачете ко рту.
- Давай.
Прозвучала дрожащая нота.
Кид слегка наклонился, опустил золотистые ресницы.
- Сейчас я хочу забрать все, что осталось, - он сцепил пальцы рук. И стал отбивать ногой такт, царапая землю когтями.
Еще нота.
Я стал выводить третью...
Это был и звук, и движение, и чувство одновременно. Это было громкое "щелк!"; Кид изогнулся дугой и схватился за шею. На его лице отразился ужас. Паук, стоя на гребне дюны, крикнул мне:
- Продолжай играть, черт побери!
Мачете пронзительно кричало.
- Пока ты играешь, он не может использовать свой ум для чего-нибудь еще!
Кид вскочил с бревна. Бич хлестнул над моей головой. Кровь потекла по груди красноголового. Он отступил на шаг, споткнулся о бревно, упал. Я отскочил в сторону, ухитрившись удержаться на ногах - такие пустяки мне даются проще, чем другим людям. Я все еще извлекал какие-то звуки из мачете.
Паук, щелкая бичом, соскользнул вниз. Кид, прикрывая живот, пополз. Жабры под красными волосами раздувались на всю шею. Паук повернувшись ко мне закричал:
- Не останавливайся, Чудик!
Кид зашипел и стал грызть землю. Он перевернулся на бок, все его лицо было в песке... рот, подбородок...
- Паук... ой, Паук. Прекрати! Не надо, пожалуйста... не надо... не... - бич хлестнул по щеке, и Кид схватился за лицо.
- Играй, Чудик! Или, черт побери, или он убьет меня!
Музыкальная буря поднялась на октаву выше, ноты пронзило утро.
- Ааааа... нет, Паук! Не бей меня! - закричал Кид окровавленным языком. - Не надо... аааааа! Это больно! Больно! Ты же мой друг, Паук!... Нет! Ты же вроде бы как мой... - он зарыдал. Бич стегал Кида снова и снова.
По плечам Паука стекал пот.
- Ладно, - сказал он. И начал сворачивать бич, тяжело дыша.
Язык мой болел, руки онемели. Паук смотрел то на меня, то на Кида.
- Вот и все.
- Это... было необходимо? - спросил я.
Паук смотрел на землю.
Там среди мусора, выброшенного морем, что-то зашевелилось. Длинные шипы растения сворачивались в кольцо, ложились и на них появлялись цветы.
- Пойдем, - сказал Паук и полез наверх. Я последовал за ним, на вершине дюны я оглянулся. На голове трупа копошился букет цветов, впиваясь в глаза и рот. Мы спустились с дюны.
Внизу он повернулся ко мне и нахмурился.
- Я просто спас твою жизнь, мальчик. Вот и все.
- Паук?..
- Что?
- Зеленоглазый... Я думаю, что я кое-что понял.
- Что? Пойдем. Нам надо возвращаться.
- Как Кид... я могу возвращать к жизни тех, кого сам убил, задумчиво сказал я.
- Да, как в том ущелье, - сказал Паук. - Ты можешь возвращаться и сам. Ты позволишь себе умереть и снова вернешься. Зеленоглазый единственный, кто может вернуть твою Челку - теперь.
- Зеленоглазый. Он умер.
Паук кивнул.
- Ты убил его. Это был последний удар твоего... - он указал на мачете.
- О, - выдохнул я. - Что происходит в Браннинге?
- Беспорядки.
- Почему?
- Люди жаждут собственного будущего.
На мгновение я представил лицо Кида. Это причинило мне боль.
- Я возвращаюсь, - сказал Паук. - Ты пойдешь со мной?
Волны накатывались на песок.
Я задумался.
- Да, но не сейчас.
- Думаю, что Зеленоглазый, - Паук раздавил ногой что-то на песке, подождет. И Голубка тоже. Сейчас она ведет в танце и не совсем готова простить тебе выбор, который ты сделал.
- Что за выбор?
- Между реальным... и всем остальным.
- Что же я выбирал?
Паук усмехнулся и хлопнул меня по плечу.
- Может быть, ты узнаешь это, когда вернешься. Куда ты направляешься? - он повернулся, собираясь уходить.
- Паук?
Паук оглянулся.
- В моей деревне жил человек, который был неудовлетворен своей жизнью. Тогда он покинул этот мир, побывал на Луне и на других планетах, потом посетил другие далекие звезды. Я могу попасть туда?
Паук кивнул.
- Я тоже однажды так сделал. Но когда я вернулся, все то, что я оставил, поджидало меня.
- И на что же это вообще будет похоже?
- Там будет совсем не то, чего ты ожидаешь, - он усмехнулся и отвернулся.
- Это будет... иное?
Паук продолжал шагать по песку. Утро разливалось над морем, и темнота отступала вдоль берега, все дальше и дальше. Я повернулся и пошел за ней.
прошел по прибрежному рыбному базару; жабры у серебристых
рыбок были вырваны, и казалось, что каждая голова увенчана
кровавым цветком. Улица с деревянными домами поворачивала
в город вверх по холму. Здесь недавно бушевал огонь.
Несколько домов фактически сгорели дотла, но высокие
сверкающие обугленные плиты нависали над булыжной
мостовой, где в грязи играли апельсиновой кожурой дети. Я
наблюдал, как несколько ребят гнались за рыжеволосым
мальчиком. Его лицо было мокрым, споткнувшись, он упал в
грязь, потом побежал впереди меня. Каблуки его башмаков
были стоптаны. Возможно, сопереживая этому мальчику, я
изменю цвет волос Кида Смерти, с черного на рыжий. Прошел
вдоль стены дворца, топча и расшвыривая серые листья по
мостовой. Я остановился на Султанахмет Джамми. Голубые
узоры поднимались по куполу передо мной. Это действительно
успокаивало. Через неделю еще один день рождения, я снова
смогу начать скрупулезный процесс накладывания другого
слоя словесной вязи на вновь ободранный скелет романа.
Камни были холодны под моими босыми ногами. узоры
продолжали подыматься, увлекая глаза вверх и по другую
сторону купола. Снаружи я обулся и пошел по двору. На
втором этаже старой чайханы я сел в углу, подальше от
плиты и попытался подвести своих героев к концу романа.
Скоро я начну снова. Чтобы окончания были полезными, они
должны быть незавершенными.
Дневник автора. Стамбул, март 1966 г.
Каковы ваши достижения? Осмелитесь ли вы жить на
Востоке, где живем мы? Боитесь ли вы солнца? Если вы
услышите, что новая фиалка прокладывает себе путь,
расталкивая богов, будете ли вы решительны?
Эмили Дикинсон. Письмо К.С.Тернеру
"_Ж_е_м_ч_у_ж_и_н_а_" поразила меня. Миллион людей - это слишком много для вылезшего из трущоб. Но горожане все таки более централизованы. В этот бурный вечер в конце улицы я увидел эмблему "Жемчужины". Я заглянул в кошелек. Пауку все же нужно было дать мне денег побольше.
Черные двери плавились в темно-красных лучах заходящего солнца. Я пошел вверх по ступеням лестницы, освещенной оранжевыми огнями. В воздухе витали ароматы. Было шумно. Я крепко сжимал мачете. Посетители совершенно истоптали ворс ковра своими бесчисленными ногами. На левой стене кто-то изобразил натюрморт: фрукты, перья, всякая посуда на фоне мятой кожи. Голоса, да. Но там, где звук становиться музыкой, там была тишина.
- Ло? - спросила собака, сидевшая наверху лестницы.
Я был сбит с толку.
- Ло Чудик, - ответил я и улыбнулся собаке. Но ее морда осталась холодной.
И на балконе, где веселилась Ее компания, встала Она, наклонилась и спросила:
- Кто ты? - и ее слова рассыпались смехом.
Она была прекрасна. На ней было серебристое платье с глубоким вырезом, из которого выглядывали маленькие прелестные грудки. Ее рот, казалось, был создан для того, чтобы смеяться. Волосы, густые и блестящие, как у Маленького Джона. Оказалось, что она обращается ко мне:
- Да-да. Ты, глупенький. Кто ты?
Я забыл, что когда к вам обращаются, нужно отвечать. Если бы к вам обратилась такая красавица, вы тоже не сразу бы ответили.
Собака кашлянула и объявила:
- Это... Ло Чудик.
Все в зале притихли. В наступившей тишине я понял, как здесь было шумно. Шепот, смех, разговоры, стук ног по полу, скрип стульев - мне захотелось, чтобы шум возобновился. В дверном проеме, где две змеи обвивали рукоятку двери, я увидел знакомую жирную фигуру Пистолета. Он увидел меня, затаил дыхание и прислонился к косяку.
Потом Голубка сказала:
- Ну, ты вовремя, Ло Чудик. Думаю, ты никогда здесь не был. Пистолет, принеси стул.
Я удивился. Пистолет был поражен. Не сразу справившись с в очередной раз отвисшей челюстью, он все-таки принес стул.
Я направился к Голубке, пробираясь между столов, цветов, свечей и наполненных бокалов; мимо мужчины с собакой на золотой цепочке, женщины с украшенными драгоценными камнями веками и грудью, чуть-чуть прикрытой сеткой из серебряной и латунной проволоки. Все они обернулись посмотреть, как я иду.
Я остановился у лестницы, ведущей на балкон Голубки. Она стояла, прислонившись к перилам балкона, и протягивала мне руку.
- Ты друг Паука, - сказала она, улыбаясь. Когда она заговаривает с вами, вы чувствуете себя великолепно. - Пистолет, - она оглянулась; ее платье сверкало и переливалось. - Поставь стул возле меня.
Пистолет тут же выполнил ее требование, и мы сели.
Я видел только ее. Она прильнула ко мне, учащенно дыша. Думаю, что это так и называлось.
- Мы должны поговорить. Что тебе рассказать?
Изумительное дело наблюдать, как дышит женщина.
- Э... о... хорошо, - я попытался сосредоточить все внимание на ее лице. - Девять тысяч действительно приятнее, чем девяносто девять? (Вы думаете, я знал, о чем спрашиваю?)
Она беззвучно засмеялась. Это было обворожительно.
- Ах! Ты должен сам попробовать и испытать это.
В зале снова зашумели. Голубка продолжала смотреть на меня.
- Чем ты занимаешься? - спросил я. - Паук говорил, что ты можешь помочь мне найти Челку.
- Я не знаю, кто такая Челка.
- Она... тоже была прекрасна.
На ее лице промелькнуло глубокое сочувствие:
- Да, - сказала Голубка.
- Думаю, здесь нам поговорить не удастся, - я бросил взгляд на Пистолета, вертящегося возле нее.
- Проблема не в том, в чем ты думаешь, - Голубка приподняла черные брови.
- Это часть...
- О, - сказала она и вскинула подбородок.
- А ты? - спросил я. - Что здесь делаешь ты? Кто ты?
Дуги ее бровей приподнялись еще выше:
- Ты это серьезно?
Я кивнул.
Она смущенно, как бы ища поддержки, повернулась к окружающим ее людям. Когда никто не попытался ответить на мой вопрос вместо нее, она снова взглянула на меня. Ее губы приоткрылись и задрожали.
- Они говорят, что я - то, что позволяет им всем продолжать любить.
- Как это? - спросил я.
Кто-то позади нее спросил:
- Он действительно не знает?
С другой стороны раздался еще голос:
- Не знает о поддержке и необходимости смешивания?
Голубка приложила пальчик к губам, и они замолчали.
- Я сама расскажу ему. Чудик - кажется, так тебя зовут?
- Паук сказал мне, чтобы я поговорил с тобой, - я хотел закрепиться в ее мире информационными крючками.
- Ты хочешь, чтобы все было просто. - Она иронически усмехнулась. Паук. Великий Бог Ло Паук? Предатель, лжедруг, один из тех, кто уже подписал смертный приговор Зеленоглазому. Не интересуйся теперь судьбой этого обреченного человека. Занимайся своими делами, Чудик. Что ты хочешь знать?
- Смертный приговор?..
Она прикоснулась к моей щеке.
- Будь эгоистом. Что тебе нужно?
- Челку! - я вскочил со стула.
Голубка продолжала сидеть.
- Теперь я задам тебе вопрос, не ответив на твой. Кто такая Челка?
- Она была... - я запнулся, - она была прекрасна, как ты.
Она опустила голову. Светлые, светлые глаза потемнели, и она их тоже опустила.
- Да, - это слово она не сказала, а выдохнула. Ответ я скорее увидел, чем услышал. И постепенно вопросительное выражение на ее лице сменила ирония.
- Я... - неправильное слово, - Она...
Невидимый кулак забарабанил по моим ребрам. Остановился, раскрылся, "рука" дотянулась до моей головы и процарапала лицо под кожей. Лоб и щеки горели как от огня. Глаза жгло.
Голубка перевела дыхание.
- Понимаю.
- Да нет, ты не... - вырвалось у меня. - Ты не понимаешь.
На нас снова смотрели. Она тоже осмотрелась и прикусила губу:
- Ты и я... не совсем похожи.
- Что?.. О. Но - Голубка...
- Да, Чудик?
- Где я? Я пришел из деревни, из диких пустынь, через драконов, через цветы. Я бросил звание Ло, ищу свою погибшую девушку и охочусь на голого ковбоя. И где-то грязный принц идет к... смерти, пока я болтаюсь здесь. Где я, Голубка?
- Ты у древнейшего места, которое называется Ад, - быстро заговорила она. - Ты умеешь проходить сквозь смерть или песнь. Тебе может понадобиться помощь, чтобы найти путь отсюда.
- Я взглянул на свою смуглую девушку и нашел тебя, серебряную.
Голубка встала, и свет, исходивший от ее платья ослепил меня. Ее гладкая рука скользнула по бедру, и я схватил эту ручку в свою шершавую, грубую руку.
- Пойдем, - сказала она.
Спустившись с балкона, она наклонилась ко мне.
- Мы будем прохаживаться по комнате. Думаю, у тебя есть выбор, одно из двух - или слушать, или смотреть. В том, что ты сможешь и то и другое, глубоко сомневаюсь. Я не смогла, но ты попробуй.
Мы прохаживались по комнате, и мачете постукивало по моей ноге.
- Мы устали, пытаясь быть людьми, Чудик. Для того, чтобы выжило еще хотя бы двенадцать поколений, мы должны перемешивать, перемешивать и перемешивать гены.
Старик, навалившийся животом на стол, изумленно смотрел на девушку, сидящую напротив. Она облизывала губы. У нее были огромные глаза, синие и прекрасные. Девушка передразнивала старика.
- Мы не можем заставить людей иметь больше детей. Но мы можем сделать идею сексуальных отношений настолько привлекательной... - она опустила глаза, - как только можно.
За другим столом сидела женщина, кожа на ее лице настолько обвисла, что сложно было даже представить, что же скрывается под этой маской. Но она смеялась. Ее морщинистая рука лежала на руке молоденького мальчика. Своими густо накрашенными глазами женщина завистливо смотрела на его подвижные веки, прикрывающие темные, как оливы, глаза. И его волосы блестели сильнее, чем у нее, и были густыми и буйными, а ее бесформенную голову украшала прилизанная лаком прическа.
- Кто я, Чудик? - вопрос прозвучал (скорее предположила, чем спросила) как риторический. - Я - главный образ в рекламной кампании секса. Я хорошая-плохая вещь для каждого желающего, для каждого, желающего быть любимым, - та, которая предпочитает девяносто девять одному. Я та, кого страстно желают осеменить все мужчины. Я та, кому подражают все женщины, я диктую моду. Мир подхватывает мои остроты, жесты и даже мои ошибки.
Пара за следующим столом позабыла обо всем. Они выглядели счастливыми, богатыми и довольными. Я позавидовал им.
- Было время, - говорила Голубка, сжимая мою руку, - когда оргии и искусственное осеменение проводились тайно. Теперь же это пропагандируется. Этим я и занимаюсь. Вот я и ответила сразу на несколько твоих вопросов.
Двое подростков, сидящих за столом неподалеку от нас, сжимали руки друг друга и хихикали. Прежде я думал, что двадцать один - ответственный возраст: он должен быть таким, потому что наступит так не скоро. Эти малолетки могли здесь делать все, что угодно; и они учились этому на ходу, причиняя друг другу боль, удивлялись и были до беспамятства счастливы тем, что открывалось перед ними.
Я посмотрел на Голубку.
- Ответ заключается в моем особенном таланте, который облегчает мою работу.
Пальцы, сжимавшие мою руку, притронулись к моим губам, призывая к тишине. А второй рукой она коснулась мачете.
- Сыграешь, Чудик?
- Для тебя?
Она обвела рукой комнату.
- Для них, - она повернулась к людям. - Эй, вы! Успокойтесь и слушайте! Молчите!
Люди заулыбались.
- ...и слушайте!
Они слушали. Голубка повернулась ко мне и кивнула. Я посмотрел на мачете.
Пистолет схватился за голову. Я улыбнулся ему, присел на край пустого стола и пробежался пальцами по рукоятке.
Я сыграл одну ноту. Взглянул на людей. Потом другую. И засмеялся.
Подростки тоже засмеялись.
Я сыграл еще несколько нот, снизил, потом поднял их до пронзительного вопля.
Я захлопал рукой по столу в такт мелодии. Музыка ожила, понеслась. Дети думали, что дальше тоже будет весело. Я раскачивался на краю стола, закрыв глаза, хлопал и играл. Сзади кто-то тоже захлопал вместе со мной. Я усмехнулся в флейту (трудно), и музыка засверкала. Я вспомнил мелодию, полученную от Паука. Тогда я решил сделать то, чего прежде не делал. Я позволил одной мелодии плыть без моего участия и заиграл другую. Тона и полутона сливались и подталкивали друг друга в гармонию, когда неожиданно налетали на мои хлопки. Я вкладывал музыку в каждое движение своего тела, в каждый хлопок ногой, в каждый нажим пальца. Я играл, поглядывая на людей, обрушивая на них музыку, придавливая их ее весом, и, когда ее стало достаточно, я затанцевал на столе. Движения повторялись: танцевать самому - это совсем не то, что наблюдать за танцующими. Я танцевал на столе. Изо всех сил. Я хлестал их музыкой. Звуки наталкивались друг на друга, взрывались. Аккорды распускались, раскрывались, как насытившиеся хищные цветы. Люди кричали, я пронзал их стремительными ритмами. Они тряслись и не могли усидеть на своих стульях. Я повел четвертую линию, добавляя в диссонанс все больше и больше новых нот. Трое начали танцевать со мной. Я стал играть для них. Ритм поддерживал их подергиванья. Старика трясло возле синеглазой девушки. Хлоп. Подростки тряслись, плечо - Хлоп - о плечо. Престарелая пара крепко держалась за руки. Хлоп. Звук сделал мертвую петлю, - Хлоп - затронув всех и каждого. Мгновение тишины. Хлоп. И растекся по всей комнате; и как драконы в пустыне, люди, все вместе, застонали и застучали по животам в такт мелодии.
На возвышении, где стоял стол Голубки, кто-то распахнул широкие окна. Ветер, налетающий на мою потную спину, заставил меня закашляться. Кашель загрохотал в полости моей флейты. Теперь я почувствовал, как шумно и душно было в замкнутой комнате. Танцующие двигались к балкону. Я продолжил играть и последовал за ними. Пол был выложен красной и голубой плиткой. В золотистых сумерках заструились голубые раны. Двое танцоров прислонились к перилам балкона, отдыхая. Мачете затихло, когда я оглянулся...
Ветер развевал серебряное платье. Но это была не Голубка. Она отняла смуглые пальцы от смуглых щек, припухшие губы прощались со вздохом. Она пригладила волосы, заморгала, высматривая кого-то среди людей. На некоторое время исчезла среди толпы, снова появилась.
Смуглая Челка...
Челка вернулась и вращалась среди танцующих...
Прекрасная и желанная...
Однажды я был так голоден, что когда поел, испугался. Теперь - тот же страх, только сильнее. Музыка играла сама по себе, мачете выпало из моей руки. Однажды Челка швырнула гальку...
Я побежал по лабиринту танцующих, всех расталкивая.
Она увидела меня. Я схватил ее за плечи, она стиснула меня, прижалась щекой к моей шее, грудью к моей груди, рука на моей спине. Ее имя плыло в моей голове. Я знал, что делаю ей больно. Ее кулаки вдавились в мою спину. Глаза мои были мокры и широко открыты. Я хотел открыть в ней все. Я стиснул хрупкое тело, ослабил хватку и снова сжал руки.
В парке, под балконом, выделялось одно дерево, над которым висело безумное солнце. На дереве, наклонив голову так низко, как бывает, когда у человека сломана шея, привязанный руками к ветвям, висел Зеленоглазый. По его рукам стекала кровь.
Она повернулась в моих руках посмотреть, что я там увидел, и тут же закрыла ладонями мои глаза. Я почувствовал, как из ее рук заструилась музыка. Это была траурная песнь девушки, закрывавшей сейчас мои глаза, и звучала она для распятого принца.
И сквозь музыку я различил шепот.
- Чудик, будь осторожен. - Это был голос Голубки. - Хочешь рассмотреть это внимательно?
Пальцы у моего лица замерли.
Я могу заглядывать вглубь. Где-то в скалах скал, под дождем, ты умер. Хочешь посмотреть на это внимательнее?..
- Я не привидение!
- О, ты реален, Чудик. Но возможно...
Я повертел головой, но темнота не отступила.
- Ты хочешь узнать о Киде?
- Я хочу знать, что поможет мне убить его.
- Тогда слушай. Кид Смерть может возвращать жизнь только тем, кого убил он сам. Он властен только над теми цветами, которые собрал сам. Но ты же знаешь, кто возвратил ее тебе...
- Убери руки.
- У тебя есть выбор, Чудик, решай, быстрее, - прошептала Голубка. Ты хочешь увидеть, что тебя ждет впереди? Или только то, что было прежде?
- Твои руки. Я не могу сквозь них ничего увидеть впереди... - я остановился, ужаснувшись тому, что сказал.
- Я очень талантлива, Чудик, - свет проник ко мне, когда она чуть-чуть отняла ладони. - Мне пришлось отточить этот талант до совершенства, чтобы выжить. Ты не можешь отказываться от законов мира, который сам выбрал...
Я сжал ее запястья и оторвал руки от своего лица. Несколько секунд Голубка сопротивлялась, потом опустила руки. Зеленоглазый все так же висел на дереве.
Я схватил руки Голубки.
- Где она?
Я оглядел террасу. Потом встряхнул Голубку и прижал к перилам балкона.
- Я превратилась в ту, которую ты любил, Чудик. Это часть моего таланта. Вот поэтому-то я и могу быть Голубкой.
- Но ты...
Она пожала плечами, ее рука скользнула по серебристой ткани. Ткань изменилась.
- И они, - я обвел людей рукой. Подростки, все еще держась за руки и хихикая, направлялись в парк. - Они зовут тебя, Ла Голубка.
Голубка вскинула голову, отбросив назад волосы.
- Нет, Чудик, - она покачала головой. Кто тебе это сказал, Чудик? Кто тебе это сказал? Я Ле Голубка.
Меня знобило. Голубка протянула мне тонкую руку.
- Ты не знаешь, Чудик? Ты и вправду не...
Я отступил назад, поднял мачете.
- Чудик, мы не люди! Мы живем на их планете, потому что они истребили себя. Мы попытались взять их форму, их память, их мифы. Но все это не пригодно для нас. Это иллюзия, Чудик. Довольно. Тебя возвратил к жизни Зеленоглазый. Он был одним из тех, кто действительно мог вернуть твою Челку.
- Зеленоглазый?
- Мы не такие, какими были древние люди, мы...
Я повернулся и выбежал с балкона.
В комнате я опрокинул стол и пронесся мимо залаявшей собаки.
- Ло Чудик! - она сидела на возвышении возле стены. - Подожди. Тебе будет интересно, если ты увидишь то, что находится под "Жемчужиной"?
Прежде, чем я успел ответить, собака нажала носом кнопку на стене.
Пол начал вращаться. Почти в истерике я понял, что происходит. Полом служили две панели поляризованного пластика, лежащих одна на другой. Когда они стали прозрачными, я увидел фигуры, движущиеся в расщелинах между камней, под креслами и ножками столов.
- "Жемчужина" построена над одним из коридоров клетки Браннинга. Смотри, они бродят там, цепляются за стены. Нам не нужен сторож клетки. Старая компьютерная система людей для Физических Гармонических Заграждений и Ассоциаций Бредовых Ответов заботится об этих иллюзиях. Внизу целый ад, наполненный удовлетворенными желаниями...
Я упал на пол и прижался лицом к пластику.
- ФЕДРА, - закричал я. - ФЕДРА, где она?
- Привет, мальчик, - в темноте засверкали огоньки. Пара существ с многочисленными, слишком многочисленными руками, стояла, обнявшись, над мигающей машиной.
- ФЕДРА!..
- Это не тот, это неправильный лабиринт, мальчик. Здесь, внизу, ты можешь найти другую иллюзию. Она последует за тобой к двери, но когда ты обернешься, чтобы убедиться, что она здесь, она исчезнет и ты уйдешь сам. Так зачем пытаться?
Голос был еле слышен сквозь пол.
- Здесь за все отвечает мать. Не приходи сюда играть на своем кровавом мачете. Ты пытаешься получишь ее и ты вернешь ее назад другим путем. Ты - пучок психических проявлений, многосексуальности и бесплотности, и ты - ты пытаешься на все это надеть ограничивающую человеческую маску. Ищи где-то за рамой зеркала...
- Где...
- Ты умолял дерево?
Подо мной проходило множество иллюзий клетки, они шли, шатаясь и толкаясь, под мигающими огнями ФЕДРЫ. Я вскочил и бросился бежать. Собака залаяла мне вслед, когда я захлопнул дверь.
Я пробежал по лестнице и вылетел в парк, с трудом удержавшись на ногах. Вокруг металлических башен и на террасах плясали толпы, из окон доносилось пение.
Я остановился возле дерева и заиграл для него, умоляя. Я пустил аккорды по течению, уповая на счастливый случай, и молил о решении. Начал я смиренно, и песнь опустошала меня до тех пор, пока не осталась яма. Ад, в который я погружался. Там была ярость. Это была моя ярость, и я передал ее ему. Там была любовь. И она пронзительно кричала, не слыша пения, доносившегося из окон.
Руки Зеленоглазого были разбиты в тех местах, где их привязали к ветвям. Одна рука соскользнула вниз по коре...
...И ничего. Я вскрикнул, как от смертельной раны. И сжимая рукоять мачете двумя руками, продырявил его бедро, вогнав острие в дерево. Снова вскрикнул и, дрожа, выдернул обратно.
13
Ушел он, как к себе домой,
О человеке возроптав.
Был галилейский день кровав
Под вавилонскою звездой,
Одевший мир вселенской тьмой.
Уильям Батлер Йетс "Песнь из пьесы"
Я слышал, что вы даете тысячу долларов за мое тело,
которое, как я понимаю, интересует вас в качестве
свидетеля... в таком случае, если бы я появился в суде, я
дал бы выгодные вам показания. Но против меня выдвинуты
обвинения за события, произошедшие в войне в округе
Линкольн, и я боюсь появляться там, поскольку мои враги
наверняка постараются убить меня.
Уильям Х.Бонни (Билли Кид). Письмо Губернатору Уоллесу
Я искал с венками, исправляющими эту ошибку.
Эндрю Марвел "Венец"
Море штормило. Утро неслось над водой. Я шел вдоль морского берега, сплошь усыпанного ракушками. Я вспомнил тот день, когда мы въехали в Браннинг на драконах. Теперь Его жизнь и мои иллюзии были утрачены. Чем дальше от Браннинга я отходил, тем меньше он становился. Я шел, при каждом шаге вонзая мачете в песок.
Так прошла вся ночь, но я не устал. Что-то подталкивало меня, подгоняло, так что я не мог остановиться. Пологий берег был прекрасен. Я поднялся на дюну, гребень которой порос высокой шелестящей травой.
- Эй, Чудик!
Что бы это ни было, я вскинулся, как от звона неожиданно сработавшего будильника.
- Как живешь?
Он сидел на бревне, вдавленном в сырую землю у подножия дюны. Он откинул волосы, и снизу вверх искоса посмотрел на меня. Солнце отражалось в кристалликах соли, покрывающих его плечи и руки.
- Я долго ждал, очень долго, - сказал Кид, почесывая колено. - Как ты себя чувствуешь?
- Не знаю. Устал.
- Не сыграешь? - он указал на мачете. - Спускайся вниз.
- Не хочу.
Песок посыпался из-под моих ног. Я смотрел на Кида, и вдруг кусок дюны подо мной обвалился. Я пошатнулся, страх гнал меня прочь, подальше от этого места. Но я упал и под хихиканье Кида покатился вниз по песчаному склону. Дно. Я еще несколько раз перевернулся. Кид все так же сидел на бревне и смотрел теперь на меня сверху вниз.
- Чего ты хочешь? - прошептал я. - Ты потерял Зеленоглазого. Что тебе надо от меня?
Он поковырялся в ушах и улыбнулся массой мелких зубов.
- Мне нужно это, - и указал на мачете. - Ты думаешь, что Паук действительно... - он остановился. - Паук решил, что Зеленоглазый, ты и я не должны жить в одном мире. Это слишком опасно. Тогда я подписал смертный приговор и повесил Зеленоглазого, ты играл для него, а я плакал в море, в котором ты не сможешь увидеть слез. Ты веришь этому?
- Я не... Я не знаю.
- Я верю, что Зеленоглазый жив. Не знаю. Я не могу проследить за ним, как за остальными людьми. Он мог умереть, - он наклонился вперед и обнажил свои зубы. - Но он жив.
Я сидел на песке, пристально глядя на него.
- Дай мне свой меч.
Я приподнялся. Помедлил, а потом стремительно замахнулся и ударил. Кид уклонился. Мачете раскололо бревно.
- Если ты ударишь меня, - начал Кид, - думаю, что все это будет неприятно. Я истеку кровью. Но если я смогу сказать о чем ты думаешь, ну тогда, все попытки избавиться от меня будут просто бесполезными.
Он пожал плечами и мягко улыбнулся. Потом протянул руку к мачете.
Я разжал пальцы. Он взял нож, погладил лезвие.
- Нет, - вздохнул он, - Нет, мне от этого никакой пользы, - и возвратил мачете. - Покажи, как ты играешь.
Я забрал мачете; оно было мое, и мне не хотелось, чтобы он его держал.
Кид почесал правую пятку левой ногой.
- Покажи мне. Мне не нужен твой меч, мне нужна музыка, которая в нем. Сыграй, Чудик, - он кивнул.
Я в ужасе поднес мачете ко рту.
- Давай.
Прозвучала дрожащая нота.
Кид слегка наклонился, опустил золотистые ресницы.
- Сейчас я хочу забрать все, что осталось, - он сцепил пальцы рук. И стал отбивать ногой такт, царапая землю когтями.
Еще нота.
Я стал выводить третью...
Это был и звук, и движение, и чувство одновременно. Это было громкое "щелк!"; Кид изогнулся дугой и схватился за шею. На его лице отразился ужас. Паук, стоя на гребне дюны, крикнул мне:
- Продолжай играть, черт побери!
Мачете пронзительно кричало.
- Пока ты играешь, он не может использовать свой ум для чего-нибудь еще!
Кид вскочил с бревна. Бич хлестнул над моей головой. Кровь потекла по груди красноголового. Он отступил на шаг, споткнулся о бревно, упал. Я отскочил в сторону, ухитрившись удержаться на ногах - такие пустяки мне даются проще, чем другим людям. Я все еще извлекал какие-то звуки из мачете.
Паук, щелкая бичом, соскользнул вниз. Кид, прикрывая живот, пополз. Жабры под красными волосами раздувались на всю шею. Паук повернувшись ко мне закричал:
- Не останавливайся, Чудик!
Кид зашипел и стал грызть землю. Он перевернулся на бок, все его лицо было в песке... рот, подбородок...
- Паук... ой, Паук. Прекрати! Не надо, пожалуйста... не надо... не... - бич хлестнул по щеке, и Кид схватился за лицо.
- Играй, Чудик! Или, черт побери, или он убьет меня!
Музыкальная буря поднялась на октаву выше, ноты пронзило утро.
- Ааааа... нет, Паук! Не бей меня! - закричал Кид окровавленным языком. - Не надо... аааааа! Это больно! Больно! Ты же мой друг, Паук!... Нет! Ты же вроде бы как мой... - он зарыдал. Бич стегал Кида снова и снова.
По плечам Паука стекал пот.
- Ладно, - сказал он. И начал сворачивать бич, тяжело дыша.
Язык мой болел, руки онемели. Паук смотрел то на меня, то на Кида.
- Вот и все.
- Это... было необходимо? - спросил я.
Паук смотрел на землю.
Там среди мусора, выброшенного морем, что-то зашевелилось. Длинные шипы растения сворачивались в кольцо, ложились и на них появлялись цветы.
- Пойдем, - сказал Паук и полез наверх. Я последовал за ним, на вершине дюны я оглянулся. На голове трупа копошился букет цветов, впиваясь в глаза и рот. Мы спустились с дюны.
Внизу он повернулся ко мне и нахмурился.
- Я просто спас твою жизнь, мальчик. Вот и все.
- Паук?..
- Что?
- Зеленоглазый... Я думаю, что я кое-что понял.
- Что? Пойдем. Нам надо возвращаться.
- Как Кид... я могу возвращать к жизни тех, кого сам убил, задумчиво сказал я.
- Да, как в том ущелье, - сказал Паук. - Ты можешь возвращаться и сам. Ты позволишь себе умереть и снова вернешься. Зеленоглазый единственный, кто может вернуть твою Челку - теперь.
- Зеленоглазый. Он умер.
Паук кивнул.
- Ты убил его. Это был последний удар твоего... - он указал на мачете.
- О, - выдохнул я. - Что происходит в Браннинге?
- Беспорядки.
- Почему?
- Люди жаждут собственного будущего.
На мгновение я представил лицо Кида. Это причинило мне боль.
- Я возвращаюсь, - сказал Паук. - Ты пойдешь со мной?
Волны накатывались на песок.
Я задумался.
- Да, но не сейчас.
- Думаю, что Зеленоглазый, - Паук раздавил ногой что-то на песке, подождет. И Голубка тоже. Сейчас она ведет в танце и не совсем готова простить тебе выбор, который ты сделал.
- Что за выбор?
- Между реальным... и всем остальным.
- Что же я выбирал?
Паук усмехнулся и хлопнул меня по плечу.
- Может быть, ты узнаешь это, когда вернешься. Куда ты направляешься? - он повернулся, собираясь уходить.
- Паук?
Паук оглянулся.
- В моей деревне жил человек, который был неудовлетворен своей жизнью. Тогда он покинул этот мир, побывал на Луне и на других планетах, потом посетил другие далекие звезды. Я могу попасть туда?
Паук кивнул.
- Я тоже однажды так сделал. Но когда я вернулся, все то, что я оставил, поджидало меня.
- И на что же это вообще будет похоже?
- Там будет совсем не то, чего ты ожидаешь, - он усмехнулся и отвернулся.
- Это будет... иное?
Паук продолжал шагать по песку. Утро разливалось над морем, и темнота отступала вдоль берега, все дальше и дальше. Я повернулся и пошел за ней.