Дилэни Сэмюель. Пересечение Эйнштейна

Дилэни Сэмюэль
Пересечение Эйнштейна

   Сэмюэль ДИЛЭНИ
   ПЕРЕСЕЧЕНИЕ ЭЙНШТЕЙНА
   1
   Он темнит всеми оттенками темного, весь этот
   смешноживотный мир.
   Джеймс Джойс "Поминки по Финнегану".
   Я, однако, не скажу, что все иллюзии или бред
   нашего ума нужно называть сумасшествием.
   Эразм Роттердамский "Похвала глупости".
   Мое мачете пустое внутри - цилиндрическая полость с отверстиями от рукоятки до самого острия. Когда я дую в него, звучит музыка. Когда я закрываю пальцами все отверстия, звук получается унылым - то мелодичным, то режущим слух. Когда все отверстия открыты, звук придает глазам блеск отражающегося в воде солнца и может расплавить металл. Всего в моем распоряжении - двенадцать отверстий. С тех пор, как я стал играть, меня чаще называют дураком и всякими производными от этого слова, чем Чудиком, то есть моим настоящим именем.
   Как я выгляжу?
   Уродлив, с постоянно оскаленными зубами. Всякое есть у меня: огромный нос, серые глаза, рот до ушей - и все это понатыкано на маленькое коричневое лицо. Оно обычно расцарапано и больше похоже на лисью мордочку. А вокруг - нечесаная шевелюра цвета желтой меди или латуни. Где-то раз в два месяца я ее подрезаю своим мачете: волосы быстро отрастают. Но вот что странно, мне двадцать три, а бороды еще нет. Фигура моя напоминает бочонок; ноги, икры ног, ступни вряд ли можно назвать мужскими (горилла?); они раза в два больше, чем должны бы быть (размер у меня пять футов девять дюймов) и бедра - под стать икрам. В тот год, когда я родился, у нас в деревне родилось много гермафродитов, и доктора полагали, что я тоже буду гермафродитом. В этом я как-то сомневаюсь.
   Я уже говорил, что безобразен. Пальцы на моих ногах такой же длины, как и на руках. Но не морщитесь, однажды я с их помощью спас жизнь Маленькому Джону.
   Мы поднимались с ним на Берилловое Лицо по скользкому вулканическому стеклу. Вдруг Маленький Джон сорвался и повис на одной руке. Я опустил ногу, схватил его за запястье и подтащил туда, где он смог найти опору для ног.
   В этом месте рассказа Ло Ястреб обычно складывал руки на груди и укоризненно качал головой, так что его борода упиралась в крепкую шею, и говорил: "И что вы, два молодых Ло, делали на Берилловом Лице? Это опасно, и вы прекрасно знаете, что мы стараемся избегать опасностей. Норма рождаемости становится все ниже и ниже. Мы не можем позволить себе терять работоспособную молодежь по глупости."
   Конечно, сама рождаемость не падает. Он подразумевает, что число о_б_щ_е_й _н_о_р_м_ы_ снижается; а рождается людей много. Ло Ястреб принадлежит к поколению, в котором число неработоспособных, идиотов, монголоидов и кретинов превышало пятьдесят процентов всего населения. (В то время мы еще не могли приводить в порядок свои генетические коды. Ну да ладно.) Теперь же рождается гораздо больше работоспособных, чем неработоспособных. Но как бы то ни было, я могу обгрызать ногти не только на пальцах рук, но и на пальцах ног.
   Помню, сижу я как-то возле родника, пробивающегося из-под камня. Его струи создают маленькие радуги между деревьями. У камня притаился кроваво-красный паук - большой, величиной с мой кулак. Его брюшко пульсирует. Над головой шелестят листья. Мимо меня проходит Ла Кэрол, несущая связку фруктов на спине и козленка под мышкой. Она поворачивает голову и спрашивает:
   - Что ты здесь делаешь, Ло Чудик?
   - Грызу ногти. Разве не видишь?
   - Ах да!
   Она покачала головой и направилась через лес в деревню.
   Сейчас я предпочитаю сидеть на камне, спать, думать, грызть ногти или точить мачете. Это моя привилегия. Так говорит Ла Страшная.
   Еще не так давно Ло Маленький Джон, Ло Увалень и Ло Я вместе пасли коз и овец (вот что мы делали на Берилловом Лице - смотрели за козами). Мы составляли хорошее трио.
   Хотя Маленький Джон на год старше меня, он до самой смерти будет выглядеть смуглым четырнадцатилетним подростком с гладкой, как обсидиан, кожей. У него постоянно потеют ладони, ступни и язык (конечно же, на языке не совсем потовые железы; при этом он выглядит, как диабетик в первый день зимы или возбужденная собака). У него есть серебряная сетка для волос, не белая - серебряная. Она не полностью серебряная, краска нанесена на чистый металл, и там, где пряди волос трутся о сетку появляются черные пятна. Волосы у него рыжие - но вовсе не цвета ржавого железа, как у меня или других. Бегая и прыгая среди камней и овец, он монотонно напевает простенькую песенку и вспыхивает головой и подмышками. Остановившись у дерева и задрав ногу (ну, вылитая собака), маленький Джон смущенно оглядывается по сторонам. А когда он улыбается, черные глаза сверкают, как маленькие огоньки. Они излучают столько же света, как волосы, только на другой частоте. Там, где у меня подушечки пальцев, у него растут когти, твердые и острые. Он не хороший Ло, он может свести вас с ума.
   Увалень, моя вторая рука, высокий (около восьми футов), пушистый, заросший мехом (темные волосы покрывают всю спину, и такие же локоны на его животе), сильный (может запросто поднять и швырнуть камень весом в триста двадцать шесть фунтов. И мускулы у него при этом вздуваются буграми) и добрый. Только один раз он рассердился на меня, когда одна из овец упала на камни.
   Я понял, что животному грозит опасность, когда подошел. Овца была слепой, одной из тех, полученных при совершенствовании общей нормы. Я остановился на одной ноге, а остальными тремя конечностями начал бросать палки и камни, чтобы привлечь внимание Ло Увальня, который был намного ближе к овце, чем я.
   - Прекрати, эй ты, нефункциональный Ло-монголоид. А то еще попаде... - и тут камень попал в него.
   Увалень оглянулся с застывшим в глазах вопросом "Зачем-ты-в-меня-бросаешь-камни?" и тут увидел овцу, карабкающуюся по краю обрыва. Он кинулся к ней, и они вместе исчезли за краем обрыва.
   Я метнулся, сбивая камни, чтобы успеть схватить Увальня за ногу. Он зацепился за расщелину у края обрыва и сидел там с мокрыми дорожками слез на мехе, покрывающем щеки. Этот великан посмотрел на меня и сказал:
   - Не вреди мне больше, Чудик, - и указал вниз. - Ты уже причинил достаточно вреда.
   Ну что вы с ним будете делать? У Увальня тоже есть когти. Он пользуется ими, чтобы влезать на пальмы и сбрасывать оттуда детям манго.
   Все мы хорошо пасли овец. Только Маленький Джон, вместо того, чтобы заниматься делом, скакал, лазил по дубам и драл горло. Увалень, добрый и кроткий, как всегда, спокойно разбивал дубиной головы черным медведям. А я играл на мачете, одинаково свободно владея левой ногой, правой рукой или наоборот. Мы все работали хорошо. Но не больше.
   Но потом появилась Челка (она и явилась причиной всего того, что со мной произошло).
   Челка, или Ла Челка, была предметом постоянных споров народных врачей и старейшин деревни. Она выглядела нормальной - стройная, темноволосая, с полногубым ртом, широким носом и желтыми глазами. Она родилась с шестью пальцами на руках, но странно, лишние пальцы оказались неработоспособными, так что бродячий доктор ампутировал их. У Челки были густые, черные волосы, и она их коротко стригла, но однажды нашла красную ленту и стала их перевязывать. В тот страшный день на ней был браслет и медные бусы. Челка была прекрасной.
   И немой.
   Когда она родилась, ее поместили в _к_л_е_т_к_е_, с другими неработоспособными, потому что она не двигалась. Потом сторож клетки обнаружил, что она не двигается, потому что знает, как это делается (да, да!). На самом деле она была очень подвижной, как беличья тень. Ее забрали из клетки и снова присвоили звание Ла. Но Челка никогда не разговаривала. Она была работоспособной, плела корзины, пахала и охотилась. О ней все время спорили.
   Однажды этот вопрос обсуждала вся деревня. Ло Ястреб придерживался такого взгляда:
   - В мое время Ла и Ло были резервами общей нормы. Тогда мы были очень слабы и давали это имя всем, кто был более или менее работоспособным и имел несчастье родиться в те смутные времена.
   Ла Страшная отвечала на это:
   - Времена меняются. Да, безусловно, это прецедент, тридцать лет Ло и Ла присваивали каждому работоспособному живому существу, рождающемуся в этом нашем новом мире. Но вопрос не в том, как далеко распространяется определение "работоспособность". Обязательно ли считать способность к устному общению непременным условием этой пресловутой работоспособности? Девочка умна и научилась быстро и всему. Я выдвигаю ее на Ла Челку.
   В то время, когда взрослые обсуждали ее социальное происхождение, девочка сидела возле костра и играла белой галькой.
   - Начало конца, начало конца, - ворчал Ло Ястреб. - Мы должны как-нибудь уберечься.
   - Конец начала, - парировала Ла Страшная. - Все должно измениться.
   Как я помню, они еще долго обменивались подобными фразами.
   Однажды, еще до моего рождения, так рассказывали, Ло Ястреб покинул деревню, неудовлетворенный жизнью в ней. Дошли слухи, что он затерялся на лунах Юпитера, где разыскивал синие металлические жилы в горных породах. Позднее говорили, что он покинул спутник Джовайн и плавает в пышущем жаром море другого мира, где три солнца бросают свои тени на палубу корабля, большего, чем вся наша деревня. Еще позднее он сообщал, что пробирается через субстанцию, дающую густые ядовитые испарения, сквозь которые в течение долгой, в целый год, ночи не видно звезд. Когда прошло семь лет, Ла Страшная, наверное, решила, что ему пора возвращаться. Она покинула деревню и через несколько недель вернулась с Ло Ястребом. Он сильно изменился, и его никто не спрашивал, где он был. Но люди заметили, что после возвращения Ло Ястреба, его и Ла Страшную связывает что-то большее, чем любовь.
   - ...нужно уберечься, - продолжал спорить Ло Ястреб.
   - ...должно измениться, - отвечала Ла Страшная.
   Обычно в спорах Ло Ястреб уступает ей, так как Ла Страшная - женщина большой начитанности, огромной культуры и ума. Ло Ястреб в молодости был прекрасным охотником и воином. И он всегда предпочитает действовать, когда не хватает слов. Но в этом споре Ло Ястреб был непреклонен.
   - Общение - это главное, если мы, конечно, человеческие существа. Я скорее признаю какую-нибудь короткомордую собаку, знающую сорок или пятьдесят слов для высказывания своих желаний, чем немого ребенка. О, в битвах моей молодости я многое повидал! Когда мы сражались с гигантскими пауками, или когда на нас из джунглей обрушилась волна плесени; когда мы известью и пылью уничтожали двадцатиногих слизняков, выползающих из-под земли, - мы выигрывали эти битвы, потому что могли говорить друг с другом, отдавать приказания, предупреждать об опасности, шепотом обсуждать планы в сумеречной темноте пещер. Да, я скорее присвою Ла и Ло говорящей собаке!
   Кто-то из толпы сделал неприличное замечание:
   - Значит, пусть она будет "Ле".
   Люди захихикали. Но старейшины не обратили внимания на эту бестактность. Во всяком случае, этот вопрос так никогда и не был решен окончательно. Люди уже стали поглядывать на опускающуюся луну, когда кто-то предложил сделать перерыв. Все заскрипели лавками и затопали ногами. Челка, смуглая и прекрасная, продолжала играть галькой.
   Челка не двигалась в детстве, потому что знала, как это делается. Мельком взглянув на Челку (мне в то время было восемь лет) я догадался, почему она не разговаривает: она подняла камешек с земли и швырнула его в голову тому парню, который предложил считать ее "Ле". Даже в восемь лет она была обидчивой. Челка промахнулась, и только я один это видел. Но я видел и то, как ее передернуло, как исказилось лицо, как напряглись пальцы на ногах - она сидела поджав ноги - когда бросала этот камешек. Обе руки лежали на коленях скрещенных ног. Я видел: она не использовала рук для броска. Камешек просто поднялся с земли, полетел по воздуху и зашуршал где-то в листьях. Но я видел: она _б_р_о_с_и_л_а_ его.
   2
   В те недели, каждый вечер я засиживался на прибрежных
   валунах. Слева громоздились дворцы, и хрупкий свет
   рассыпался над гаванью в теплом осеннем воздухе.
   "Пересечение Эйнштейна" продвигается странно. Сегодня
   вечером, когда я возвращался на большую трапециевидную
   Площадь, туман разъел все верхушки флагштоков. Я сидел у
   основания ближайшей башни и делал заметки о чаяниях
   Чудика. Потом я оставил осыпающиеся золото и синь Базилики
   и до поздней ночи бродил по переулкам города. Где-то там я
   остановился на мосту, наблюдая, как между тесных стен
   причудливых в ночи домов течет вода канальчика, под светом
   ночных фонарей и растянутыми бельевыми веревками. Я
   вздрогнул от внезапного визга: полдюжины воющих котов
   прошмыгнули между моих ног в погоне за бурой крысой. Озноб
   пробежал по позвоночнику. Я оглянулся на воду - шесть
   цветов роз плыли по воде, медленно продвигаясь через
   нефтяную пленку. Я смотрел им вслед, пока прошедший
   мотобот не поднял волну, разбивающуюся о берега канала; и
   волна накрыла цветы. Я пробрался по маленьким мостикам к
   Большому Каналу и поймал речное такси, чтобы вернуться на
   Феровию. Когда мы проплывали под черной деревянной аркой
   Академии Понти, подул ветер; я пытался связать цветы, тех
   "сорвавшихся с цепи" животных с приключением Чудика. Орион
   отражался в воде. И береговые огни дрожали в волнах меж
   мокрых парапетов Риальто.
   Дневник автора. Венеция, октябрь 1965 г.
   Вкратце я поведаю, как Мальдерор был добродетелен в
   течение первых лет своей жизни, добродетелен и счастлив.
   Позже он начал сознавать, что рожден злым. Странный рок!
   Исидор Дюкасс "Песни Мальдоро"
   Увалень, Маленький Джон и я перестали пасти стадо вместе, когда появилась Челка.
   Челка, таинственная и неясная, была с нами неразлучна. Она бегала и прыгала с Маленьким Джоном, танцевала с ним под его единственную песню и мою музыку. Шутливо боролась с Увальнем и ходила со мной на ежевичную поляну, держась за мою руку - какая разница, есть ли приставка Ло или Ла у того, с кем ты пасешь коз, смеешься и занимаешься любовью. Она могла, сидя на на камне, повернуться и долго, пристально смотреть на меня под убаюкивающий шелест листьев. Или вдруг стремглав броситься ко мне. Она мчалась по камням, и между ее грациозно бегущей фигуркой и ее же тенью на скалах оставалось лишь само движение. Я с облегчением вздыхал, когда она, смеющаяся, оказывалась в моих объятьях. Челка смеялась в моих руках - и смех был единственным звуком, который слетал с ее нежных губ. Вот и все, чем мы с ней занимались.
   Она приносила мне свои прекрасные находки и охраняла от опасностей. Думаю, она делала это так же, как когда-то швырнула гальку. Я заметил, что в ее присутствии не происходит несчастных случаев - львы не нападали, овцы спокойно паслись, ягнята не терялись и не падали со скал.
   - Маленький Джон, ты не пойдешь сегодня вместе с нами наверх?
   - Хорошо, Чудик, если ты не думаешь...
   - Останешься дома.
   Увалень, Челка и я отправились с овцами.
   Она показывала мне облака, похожие на стаи белых соколов. Или самку сурка, приносящую посмотреть нам своих детенышей.
   - Увалень, здесь мало работы для всех. Почему бы тебе не заняться чем-нибудь еще?
   - Но я люблю приходить сюда, Чудик.
   - Мы с Челкой сами позаботимся о стаде.
   - Но я не...
   - Пойди поищи отставших овец, Увалень.
   Он хотел сказать что-то еще, но я поднял с земли камень и стал подбрасывать на ладони. Увалень смущенно посмотрел на меня и неуклюже потопал прочь. Ну представьте себе, терпеть такого вот, как Увалень...
   На поле остались только я, Челка и стадо. Прекрасно было вместе с ней бегать по холмам среди дурманящих цветов. Если в траве были ядовитые змеи, то они никогда не кусались. И я, ах, играл на мачете.
   Что-то убило ее.
   Она спряталась среди плакучих ив, склонивших к земле ветви. Я искал ее, звал и смеялся. Вдруг она закричала - это был первый звук, который я услышал от нее (не смех). Заблеяли овцы.
   Я нашел Челку под деревом, она лежала, уткнувшись лицом в землю.
   Мирную тишину луга нарушало лишь блеянье коз. Я молчал, потрясенный.
   Я поднял ее и понес в деревню. Мне не забыть лица Ла Страшной, когда я вышел на деревенскую площадь с гибким телом на руках.
   - Чудик, что в мире... Как она... О, нет! Чудик, нет!
   Увалень и Маленький Джон снова стали пасти стадо. Я начал ходить к пещере, где бежал родничок: грелся на камне, точил мачете, грыз ногти, спал и размышлял. С этого мы как раз начали.
   Пришел Увалень, чтобы поговорить со мной.
   - Эй, Чудик, помоги нам с овцами. Возвратились львы, и нам нужна твоя помощь. - Он присел на корточки, но все равно продолжал возвышаться надо мной. И покачал головой. - Бедный Чудик, - он погладил меня по голове. Ты нам нужен. А мы нужны тебе. Поможешь нам найти двух пропавших ягнят?
   - Уходи.
   - Бедный Чудик.
   Но он ушел. Потом пришел Маленький Джон. Он топтался за кустом, придумывая, что сказать, и выглядел очень взволнованным. Но так и не подошел.
   Приходил и Ло Ястреб.
   - Пойдем на охоту, Ло Чудик. В миле отсюда видели быка. Говорят, рога у этого буйвола длиной в твою руку.
   - Я сегодня чувствую себя неработоспособным, - ответил я. Я не хотел идти вместе с ним. Сгорбившись, Ло Ястреб попятился. Я не мог, просто был не в состоянии хотя бы выглядеть вежливым.
   Когда пришла Ла Страшная, все вышло по-другому. Как я уже говорил, она обладала большим умом и ученостью. Она пришла с книгой и уселась с другой стороны камня, на котором я сидел, и не обращала на меня внимание целый час, пока я не рассердился.
   - Что вы здесь делаете? - не выдержал я.
   - Вероятно то же, что и ты.
   - Что же?
   Она выглядела серьезной. Я отвернулся к своему мачете.
   - Что же ты не договорил со мной?
   - Мне нужно наточить мачете.
   - А я оттачиваю свой ум, - сказала она. - Нужно точить и то и другое.
   - А?
   - Что за не членораздельный способ задавать вопросы?
   - А? - повторил я. - Да. Зачем?
   - Надо уничтожить того, кто убил Челку, - она закрыла свою книгу. Ты хочешь мне помочь?
   Я наклонился вперед, скрестив ноги, и открыл рот: Ла Страшная плакала, покачиваясь. Я вскрикнул. Это больше всего удивило меня. Я прислонился лбом к камню и зарыдал.
   - Ло Чудик, - сказала она, как Ло Ястреб, но совсем по-другому. Потом она погладила мои волосы, совсем как Увалень, только по-другому. Когда я чуть пришел в себя, то почувствовал, что она жалеет меня. Как Маленький Джон, но по-другому.
   Я лежал на боку и всхлипывал. Ла Страшная гладила мои плечи и руки, разгоняя тоску, открываясь мне ласковой и доброй. И говорила:
   - Позволь рассказать тебе миф, Чудик. Послушай. Мы долго думали, что этот миф разрушен. И неразумно разбрасывались проблемами. Ты помнишь легенду о Битлз? Ты помнишь, что один из них, битл по имени Ринго, покинул свою возлюбленную, хотя она и была с ним нежна. Он был единственным из битлов, кто не пел, так говорят самые ранние легенды. После ночи трудного дня он и остальные битлы были разлучены и разорваны на части вопящими девчонками. И все они, Ринго и его друзья вернулись. С великим роком и великим роллом.
   Я положил голову на колени Ла Страшной. Она продолжила.
   - Да, но этот миф - вариант более древней истории, которая не так хорошо известна. Сорокапяток и долгоиграющих дисков не осталось. Сохранилось несколько рукописей, а молодежь утратила интерес к чтению. В этой старой истории Ринго зовется Орфеем. Орфей тоже был разлучен со своей возлюбленной, но в деталях истории не совпадают. Он потерял свою возлюбленную - по этой версии ее звали Эвридика - и она ушла в великий рок и великий ролл, куда последовал и он, чтобы разыскать ее и вернуть. Он шел и пел - по одной из версий он был великим певцом - вместо того, чтобы идти молча. Мифы всегда противоречат друг другу.
   Я спросил:
   - Как он мог пойти в великий рок и великий ролл? Это же сама смерть и сама жизнь.
   - Он смог.
   - Он вернул ее назад?
   - Нет.
   Я посмотрел на старое лицо Ла Страшной и снова опустил голову на ее колени.
   - Тогда он солгал. На самом деле он не ходил туда. Он наверное ушел куда-то в лес, отсиделся там и придумал для оправдания эту историю.
   - Возможно, - сказала Ла Страшная.
   Я снова посмотрел вверх.
   - Он хотел ее вернуть. Я знаю, он хотел ее вернуть. Но если он упустил случай обладать ею, то он не смог возвратить ее. Поэтому я думаю, что он солгал. О своем походе в великий рок и великий ролл.
   - Вся жизнь - это ритм, - произнесла она, когда я сел. - Смерть разрушение ритма, синкопа перед возобновлением жизни, - она прикоснулась к моему мачете. - Сыграй что-нибудь. Найди музыку!
   Я приложил рукоятку мачете ко рту, перекатился на спину и заиграл. Музыка рождалась с помощью моего языка, вылизывающего мачете, и дыхания, врывающегося в нож. Звук появлялся где-то в моей груди, и сначала тихий, он становился все громче и громче. Я закрыл глаза, чувствуя и ощущая каждую ноту. Они вырывались из меня в ритме дыхания. Пальцы рук и ног все крепче сжимали мачете, вот-вот - и их сведет судорогой, сердце учащенно билось, готовое в танце выпрыгнуть из груди. Звуки молитвенного гимна затрепетали.
   - Чудик, когда ты был мальчиком, ты обычно отбивал ритм ногой по камню, создавал танец, барабанил. Стучи, Чудик!
   Я ускорил мелодию, подражая барабанному бою, и поднял звуки на октаву выше, насколько позволяла длина рукояти.
   - Стучи, Чудик!
   Я потряс ногой и стал стучать ею по камню.
   - Стучи!
   Я открыл глаза. Музыка смеялась.
   Удар за ударом. Трель за трелью, и Ла Страшная тоже смеялась, склонившись надо мной. Пот, выступивший у меня на затылке, стекал по спине. Я отбивал ритм пятками и пальцами, устремив лезвие мачете к солнцу. Пот выступил уже на ушах и струился по шее.
   - Бей, мой Ло Ринго! Играй мой Ло Орфей! - кричала Ла Страшная. - Ох, Чудик. - Она хлопала и хлопала в ладоши.
   Потом, когда музыка утихла, и единственным звуком осталось мое дыхание, шелест листьев и журчание ручейка, она кивнула с улыбкой:
   - Теперь тебе можно погрустить.
   Моя грудь блестела от пота, живот поднялся и стал ровным, пыль на ногах превратилась в бурую липкую грязь.
   - Ты теперь почти готов к тому, что должен сделать. А сейчас иди охотиться, пасти овец... и побольше играй. Скоро за тобой придет Ле Навозник.
   Все для меня остановилось. Дыхание и сердце тоже.
   - Л_е_ Навозник?
   - Иди, тебе надо развеяться перед путешествием.
   Испуганный, я затряс головой, повернулся и бросился от пещеры. Л_е_...
   3
   Внезапно зверек выскочил из моего подола и бросился
   бежать - о, ужас - монстр, уродливый червь с человеческой
   головой. - Где твоя душа, которую я могу оседлать.
   Алоизиус Бертран "Карлик"
   Подходите ЖИВО! Вы из поколения ПЕПСИ!
   Ряд фраз. (Коммерция).
   ...Навозник!
   Через час я спрятался возле клетки. Но ни во дворе, ни поблизости Ле Навозника не было видно. Белокожий урод (я вспомнил, что его извергла из своего чрева мать Увальня, после чего умерла), ползал возле энергетической изгороди, пуская слюни. Он, вероятно, скоро умрет. Потом я заметил по-идиотски смеющегося Грига. Он был Ла Григом, пока ему не исполнилось шестнадцать лет. Но что-то - никто не знал генетика это или нет сломалось у парня в голове, и с его губ полился смех; он стал смеяться смеяться безостановочно. Его лишили звания Ло и поместили в клетку. Ле Навозник, вероятно, находился в здании: раздавал пищу, лечил, если это было нужно и убивал, если лечение не помогало. Много горя и ужасов хранится здесь, и тяжело осознавать, что _о_н_и_ тоже люди. Они не были рождены с высоким званием, но все же они - люди. Даже Ло Ястреб понимал, как тяжело работать в клетке.
   - Вы не _з_н_а_е_т_е_, что делали с ними, когда я был мальчиком, молодым Ло. Несколько из них умудрились сбежать из клетки, и вы не видели, как они тащились из джунглей. Вы не читали жестоких параграфов указа об общей норме, от которых кровь стыла в жилах. Многим людям, которых мы сейчас называем Ла и Ло, пятьдесят лет назад не разрешили бы жить. Будьте довольны, что вы - дети более цивилизованного времени.
   Да, они были людьми. Но я давно задаюсь вопросом и удивляюсь, что заставляет заботиться о них Ле Навозника?
   Я возвратился в деревню.
   Ло Ястреб разглядывал свой арбалет, подняв его над головой. Возле его ног лежала куча стрел.
   - Как поживаешь, Ло Чудик?
   Я поднял стрелу ногой и повертел ее.
   - Уже поймал быка?
   - Нет.
   Я хорошо владел мачете. Был у меня и особый удар - моя гордость.
   - Пойдем, - сказал я.
   - Сначала присядь и отдохни.
   Пока я отдыхал, он закончил натягивать тетиву арбалета, принес второй для меня, и мы спустились к реке.
   Вода в реке была желтой от ила. Течение было сильным; над водой, словно волосы, свисали папоротники и длинные стебли травы. Мы прошли по берегу около двух миль.
   - Что убило Челку? - спросил я наконец.
   Ло Ястреб присел на корточки и стал разглядывать бревно, на котором виднелись следы от рогов.
   - Ты был там. Ты видел. Только у Ла Страшной есть какие-то догадки.
   Мы отошли от реки. Кусты ежевики царапали краги Ло Ястреба. Мне обувь была не нужна: кожа у меня крепкая, ее не сравнить например с кожей Увальня или Маленького Джона.
   - Я ничего не видел, - сказал я. - Что предполагает Ла Страшная?
   С дерева сорвался большой белый ястреб и полетел прочь. Челке обувь тоже была не нужна.
   - Что-то убило Челку, потому что она была неработоспособной.
   - Челка была работоспособной! Была!
   - Тише, тише, мальчик.
   - Она пасла стадо, - заговорил я, немного успокоившись. - Она умела ухаживать за животными и понимала их. Опасности миновали ее, а все прекрасное стремилось к ней.