Страница:
— Вы хотите лечь со мной в постель?
— В другое время и в другом месте — да, с огромным наслаждением.
Эти слова удовлетворили Джоли. Каким же хрупким является наше тщеславие и как беззаботно мы к нему относимся, позволяя кому попало разбивать его вдребезги!
— Скажите, за чем именно вы охотитесь, и, быть может, я смогу вам помочь.
«А может быть, она перережет мне жилы.»
— Ага, вижу, вы колеблетесь, — заметила Джоли. — Боитесь, что я передам наш разговор Роджеру. Вы полагаете я за вами шпионю?
— Не исключено.
— А мне показалось, вы не боитесь идти на риск.
— Ставки слишком высоки.
— Насколько высоки? Миллиард? Два миллиарда?
— Десять лет жизни пожилой женщины.
Джоли ответила не сразу.
— Теперь у меня не осталось никакой власти над Роджером. По крайней мере, такой, какой была раньше. — Она неопределенно кивнула в сторону веселящихся гостей, но этот жест был выстрелом из снайперской винтовки нацелен на всех брюнеток, рыжих и блондинок, присутствующих в зале. — И я ее больше не верну. На этом поле боя — в спальне, в нашем доме, — Роджер одержал полную победу. Поэтому я должна причинить ему как можно более сильную боль там, где еще могу. В его бизнесе.
— Та пожилая женщина, о которой я говорил, — продолжал Пеллэм. — Она жила в сгоревшем доме. Ее обвиняют в том, что она устроила поджог, но она к этому непричастна.
— Кажется, ее фамилия Вашингтон, — заметила Джоли. — Я читала об этом в газете. Какая-то махинация со страховкой.
Пеллэм кивнул.
— Это ваш муж сжег то здание?
Джоли задумалась, разглядывая крошечные пузырьки.
— Только не старый Роджер. Нет, тот на такое никогда бы не пошел. А что касается нового Роджера… я могу сказать о нем только то, что он превратился в совершенно чужого и незнакомого человека. Он больше совсем не разговаривает со мной. Это совсем не тот Роджер, за которого я выходила замуж. А вот что я точно могу вам сказать: он стал уезжать из дома на всю ночь — каждую неделю. Раньше Роджер никогда так не поступал — я имею в виду, не пропадал, не предупредив меня. И никогда не лгал мне по этому поводу. А сейчас кто-то звонит ему вечером, он быстро собирается и уезжает.
— Вы знаете, кто ему звонит?
— Я попробовала набрать номер последнего звонившего. Попала на юридическую контору. О такой я никогда раньше не слышала.
— Как она называется?
— «Пилсбери, Миллбанк и Хог».
Пеллэм уловил в голосе Джоли надрыв.
Она продолжала:
— Шофер отвозит Роджера на пересечение Девятой авеню и Пятидесятой улицы. Там он с кем-то встречается. Эти встречи происходят в обстановке строжайшей секретности.
— А шофера никак нельзя расспросить более подробно? — осторожно намекнул Пеллэм.
— Он и рад был бы помочь, — грустно усмехнулась Джоли, — но Роджер тщательно следит за тем, чтобы он, высадив его, сразу же уезжал.
Пеллэм записал название юридической конторы и адрес.
— Знаете, у Роджера есть и хорошие черты, — вдруг сказала Джоли. — Он жертвует деньги благотворительным организациям.
Как, говорят, и некоторые серийные убийцы. По крайней мере, те, кому требуется полное списание со счетов.
Взяв со столика бокал Пеллэма, Джоли отпила из него. Ее собственный уже был пустой.
— То, что вы только что мне рассказали, может дорого обойтись вашему мужу, — заметил Пеллэм. — Впрочем, как и вам.
— Мне?
— Я имею в виду развод. Разве вы не собираетесь получить от вашего мужа какое-то содержание, алименты?
Смех.
— Дорогой мой Джон Пеллэм, а вы ведь действительно платите налоги, признайтесь! Скажем так: я о себе позаботилась. Что бы ни произошло с Роджером, меня в финансовом плане это никак не затронет.
Пеллэм посмотрел на ее упругую, загорелую кожу. Восемь месяцев. Чертовски долгий срок.
— Выпьем за другое время и другое место, — сказала Джоли, поднимая бокал.
Пеллэм постоял у окна, глядя на ярко освещенные здания Манхэттена, затем шагнул к двери; а за стеклом его ангел также развернулся и, опустив призрачные руки, растаял в ночной темноте над городом.
Пламя взлетает вниз, а не вверх.
Пламя поднимается, а не опускается.
Сынок долго смотрел на план города.
Пожар в госпитале получился хорошим, но не отличным. Поблизости от места возгорания оказалось слишком много бдительных добропорядочных граждан. Слишком много полицейских, слишком много пожарных. Повсюду сующих свой нос. Готовых позвонить в службу спасения. Готовых направить на огонь пену двуокиси углерода из огнетушителей.
Все отнеслись к пожару слишком серьезно, мать их.
Кроме того, Сынок был рассеян — его мысли были поглощены этим Пеллэмом, антихристом в обличье ковбоя. Ему казалось, он видит его повсюду. В темных переулках, в укромных закутках. Он пришел, чтобы забрать Сынка с собой…
«Вот почему я потею. Вот почему у меня трясутся руки.»
Сынок взмок от пота, катившегося по лбу градинами. Его длинные волосы, обычно светло-лимонные, потемнели от скопившейся в них влаги. Дыхание вырывалось учащенно, с трудом, и время от времени изо рта розовым угрем высовывался язык, облизывавший пересохший пергамент губ.
Следующим в списке стоял кинотеатр. Сынок долго колебался, какой ему сжечь: заведение для извращенцев, в котором крутят порнофильмы, или обычный кинотеатр. В конце концов он остановился на обычном.
Однако, первым делом ему надо было пополнить запасы. Поджигателям приходится гораздо легче, чем террористам, взрывающим бомбы и отстреливающим прохожих из снайперской винтовки, поскольку орудия их ремесла совершенно законны. И, тем не менее, им приходится соблюдать осторожность. Поэтому Сынок постоянно менял места, где закупал составляющие части своих зажигательных бомб, и никогда не показывался на одной и той же заправочной станции чаще одного раза в месяц. Но в Манхэттене на удивление мало заправок — они находятся по большей части в Нью-Джерси или на Лонг-Айленде — а, поскольку у него не было машины, он мог покупать бензин только на тех станциях, до которых можно было дойти пешком от его квартиры.
Сейчас Сынок направлялся в Ист-Вилледж, на бензозаправку, которой уже не пользовался больше года. Дорога была дальняя, а обратно она станет еще более тяжелой, потому что ему придется тащить пять галлонов бензина. Но Сынок опасался искушать судьбу, покупая горючее ближе к дому.
По пути он прикидывал, сколько банок его фирменного состава потребуется на кинотеатр.
Вероятно, всего одна.
Иногда Сынок часами бродил вокруг здания, пытаясь решить, как сжечь его наиболее эффективно. Он был очень худой, нездорово худой, и когда он садился на корточки перед зданием центрального железнодорожного вокзала, играя в игру «сколько банок», прохожие бросали ему под ноги монетки, принимая его за бездомного попрошайку, больного СПИДом, или просто думая: «Этот парень чертовски отощал», а при этом у него в кармане лежала тысяча долларов наличными, он находился в пике физической формы и просто сидел на бордюре, давая волю своей фантазии и с наслаждением подсчитывая, как спалить это вычурное здание, устроив минимальное количество поджогов.
В конце концов Сынок пришел к выводу, что на центральный вокзал потребуется семь банок.
На Рокфеллеровский центр[51] — шестнадцать. На небоскреб «Эмпайр-стейт билдинг» хватит всего четырех. На башни-близнецы Всемирного торгового центра потребовалось бы по пять банок на каждую (но эти сумасшедшие арабы все испортили).
Поравнявшись с заправочной станцией, Сынок с беззаботным видом прошел мимо, тщательно высматривая, нет ли поблизости полицейских или пожарных. В последнее время улицы рядом с заправками стали патрулировать полицейские машины. Но здесь все было спокойно. Сынок вернулся к станции и прошел к самой дальней от кассира бензоколонке. Отвинтив крышку, он начал наполнять канистру.
Сладковатый запах бензина вызвал у него много восхитительных воспоминаний.
В первый же час своего самого первого приезда в Нью-Йорк Сынок понял, что в этом городе он будет жить и здесь умрет. Нью-Йорк! Разве можно жить где-либо в другом месте? Асфальтовое покрытие улиц раскалялось под солнцем, испарения словно дым поднимались над тысячами люков, здания сгорали ежедневно, и никто, похоже, не придавал этому особого значения. Это был единственный город в мире, где можно было поджечь мусорные контейнеры, машины или брошенные дома, а прохожие только мельком глядели на пожар и шли своей дорогой, как будто пламя являлось лишь естественной составляющей городского ландшафта.
Сынок приехал в Нью-Йорк после того, как освободился из подростковой колонии. Некоторое время он работал в офисах — курьером, рассыльным, секретарем. Но на каждый час, проведенный на работе или в кабинете сотрудника полиции, осуществляющего надзор за условно-досрочно освобожденными, Сынок тратил два часа, оттачивая свое ремесло, выполняя заказы домовладельцев, подрядчиков и иногда даже мафии. Солярка, природный газ, нитраты, лигроин, ацетон. И его собственная смесь, изобретенная самим Сынком, виртуально запатентованная, которую он обожал так, как Бах любил клавиши своего органа.
Адская смесь. Огонь, который целует человеческую кожу и не отпускает ее.
В первые годы жизни в Нью-Йорке, когда Сынок обосновался в Вест-Сайде, он не был таким одиноким, как сейчас. Он встречался с людьми на работе и даже назначал свидания девушкам. Но вскоре люди ему надоели. Свидания быстро становились скучными, и уже через несколько часов обе стороны объединяло лишь настойчивое стремление поскорее избавиться друг от друга. Во время посещений ресторанов Сынок смотрел не столько в глаза своим спутницам, сколько на пламя свечей.
В конце концов он пришел к выводу, что сам является своим лучшим другом. Сынок жил один в небольшой, опрятной квартире. Он тщательно наглаживал одежду, аккуратно вел учет приходам и расходам, посещал лекции по истории Нью-Йорка девятнадцатого столетия и смотрел образовательные и познавательные передачи по каналам кабельного телевидения.
Сынок жил для того, чтобы наблюдать, как предметы сгорают, превращаясь в невесомый пепел.
Пока розоватая жидкость плавно струилась из заправочного пистолета в канистру, Сынок размышлял о Пеллэме. Высоком, облаченном во все черное ангеле смерти. Антихристе. Мошке, сгорающей от прикосновения к раскаленному стеклу лампы, которое ее так привлекало.
Ага, Пеллэм… Разве не странно, как причудливо порой переплетаются людские судьбы? Подобно прядям фитиля. Просто поразительно, почему порой судьба складывается именно так? Ты ищешь меня, а я ищу тебя… Станешь ли ты навечно моей парой? Мы ляжем вместе на огненное ложе, мы превратимся в чистый свет, мы станем бессмертными…
Три галлона. Взглянув на счетчик бензоколонки, Сынок краем глаза увидел кассира, поспешно нырнувшего за кассу.
Три с половиной галлона…
Оставив пистолет в канистре, Сынок подошел ближе к будке и увидел, что кассир возбужденно говорит по телефону. Он вернулся к колонке. Гм. Так, кажется, у нас возникли проблемы. У нас возникли проблемы.
И что мы будем делать?
Когда три патрульные машины бесшумно свернули на заправку, полицейские застали Сынка стоящим у колонки с заправочным пистолетом в руке, растерянно смотрящим на кассира.
У нас проблемы…
— Прошу прощения, сэр, — окликнул его один из полицейских, — извините, вы не могли бы повесить пистолет и подойти к нам?
Полицейские вылезли из машин.
Пятеро или шестеро, руки на кобурах.
— В чем дело, офицер?
— Просто повесьте пистолет на колонку. Хорошо? Давайте, не тяните.
— Конечно, офицер. Конечно.
Сынок вставил пистолет высокооктанового горючего в колонку.
— Сэр, у вас есть при себе какие-нибудь документы, удостоверяющие личность?
— Я ничего не нарушал. У меня даже нет машины. За что вы собираетесь выписать мне штраф?
Он принялся рыться в карманах.
— Сэр, просто подойдите к нам. Мы хотим взглянуть на ваши документы.
— Ну хорошо, конечно. Я в чем-то провинился?
Сынок не двигался с места.
— Сэр, пожалуйста, подойдите сюда.
— Да, сэр, с радостью.
— О господи, нет! — послышался за спиной Сынка взволнованный голос с сильным акцентом.
Сынок был удивлен тем, как же много времени потребовалось кассиру заправки, чтобы обнаружить его маленькую проделку.
— Бензин! Включен другой пистолет!
Сынок усмехнулся. Как только он увидел в блестящей хромированной поверхности бензоколонки отражение подъехавших полицейских машин, он бросил включенный пистолет на землю и быстро схватил пистолет высокооктанового горючего — тот самый, который затем послушно вставил в колонку, как ему и было приказано. Тем временем из открытого пистолета успели вытечь по меньшей мере двадцать галлонов бензина, устремившегося к полицейским и их машинам, невидимого на черном асфальте.
За долю секунды, прежде чем кто-либо из полицейских успел выхватить оружие, Сынок достал из кармана зажигалку. Щелкнул кремнем. На кончике зажигалки заплясал маленький огонек. Сынок присел на корточки.
— Ну хорошо, хорошо, мистер, — пробормотал один из полицейских, поднимая руки. — Погасите зажигалку, и никто вам ничего не сделает.
Какое-то мгновение никто не шевелился. Но затем полицейские вдруг все разом почувствовали неизбежность катастрофы. Вероятно, все дело было в глазах Сынка, в его улыбке… а может быть, его выдало что-то другое. Все шестеро полицейских развернулись и побежали из смертоносной лужицы.
Сам Сынок стоял на сухой полоске асфальта, но, прикоснувшись огоньком к бензиновой реке, он поспешно отскочил назад, словно таракан. Пламя огромной кометой метнулось к полицейским машинам. Схватив канистру, Сынок бросился бежать.
Огонь с оглушительным шипением ворвался под машины, и те тотчас же вспыхнули. Огненная река устремилась дальше, вытекая с ревом на Хьюстон-стрит, и в небо поднялось черное мечущееся облако. Крики, сигналы клаксонов, шум столкновений — машины резко тормозили, пытаясь объехать пламя.
Сынок к этому времени успел отойти от заправки уже на полквартала, но он не смог удержаться. Остановившись, он обернулся, удовлетворенно оглядывая хаос. Сперва Сынок испытал разочарование, увидев, что главная цистерна не взорвалась, но затем он взглянул на вещи философски, решив насладиться тем, что есть.
Размышляя:
Огонь — это не сгусток энергии, а живое существо, которое растет, питается и размножается; оно рождается и умирает. И еще оно способно перехитрить любого человека.
Огонь является посланником перемен.
Солнце — это огонь, но его нельзя назвать особенно жарким.
Огонь пожирает грязь, оставленную человечеством. Огонь является самым беспристрастным судией.
Огонь ведет к познанию Господа.
16
— В другое время и в другом месте — да, с огромным наслаждением.
Эти слова удовлетворили Джоли. Каким же хрупким является наше тщеславие и как беззаботно мы к нему относимся, позволяя кому попало разбивать его вдребезги!
— Скажите, за чем именно вы охотитесь, и, быть может, я смогу вам помочь.
«А может быть, она перережет мне жилы.»
— Ага, вижу, вы колеблетесь, — заметила Джоли. — Боитесь, что я передам наш разговор Роджеру. Вы полагаете я за вами шпионю?
— Не исключено.
— А мне показалось, вы не боитесь идти на риск.
— Ставки слишком высоки.
— Насколько высоки? Миллиард? Два миллиарда?
— Десять лет жизни пожилой женщины.
Джоли ответила не сразу.
— Теперь у меня не осталось никакой власти над Роджером. По крайней мере, такой, какой была раньше. — Она неопределенно кивнула в сторону веселящихся гостей, но этот жест был выстрелом из снайперской винтовки нацелен на всех брюнеток, рыжих и блондинок, присутствующих в зале. — И я ее больше не верну. На этом поле боя — в спальне, в нашем доме, — Роджер одержал полную победу. Поэтому я должна причинить ему как можно более сильную боль там, где еще могу. В его бизнесе.
— Та пожилая женщина, о которой я говорил, — продолжал Пеллэм. — Она жила в сгоревшем доме. Ее обвиняют в том, что она устроила поджог, но она к этому непричастна.
— Кажется, ее фамилия Вашингтон, — заметила Джоли. — Я читала об этом в газете. Какая-то махинация со страховкой.
Пеллэм кивнул.
— Это ваш муж сжег то здание?
Джоли задумалась, разглядывая крошечные пузырьки.
— Только не старый Роджер. Нет, тот на такое никогда бы не пошел. А что касается нового Роджера… я могу сказать о нем только то, что он превратился в совершенно чужого и незнакомого человека. Он больше совсем не разговаривает со мной. Это совсем не тот Роджер, за которого я выходила замуж. А вот что я точно могу вам сказать: он стал уезжать из дома на всю ночь — каждую неделю. Раньше Роджер никогда так не поступал — я имею в виду, не пропадал, не предупредив меня. И никогда не лгал мне по этому поводу. А сейчас кто-то звонит ему вечером, он быстро собирается и уезжает.
— Вы знаете, кто ему звонит?
— Я попробовала набрать номер последнего звонившего. Попала на юридическую контору. О такой я никогда раньше не слышала.
— Как она называется?
— «Пилсбери, Миллбанк и Хог».
Пеллэм уловил в голосе Джоли надрыв.
Она продолжала:
— Шофер отвозит Роджера на пересечение Девятой авеню и Пятидесятой улицы. Там он с кем-то встречается. Эти встречи происходят в обстановке строжайшей секретности.
— А шофера никак нельзя расспросить более подробно? — осторожно намекнул Пеллэм.
— Он и рад был бы помочь, — грустно усмехнулась Джоли, — но Роджер тщательно следит за тем, чтобы он, высадив его, сразу же уезжал.
Пеллэм записал название юридической конторы и адрес.
— Знаете, у Роджера есть и хорошие черты, — вдруг сказала Джоли. — Он жертвует деньги благотворительным организациям.
Как, говорят, и некоторые серийные убийцы. По крайней мере, те, кому требуется полное списание со счетов.
Взяв со столика бокал Пеллэма, Джоли отпила из него. Ее собственный уже был пустой.
— То, что вы только что мне рассказали, может дорого обойтись вашему мужу, — заметил Пеллэм. — Впрочем, как и вам.
— Мне?
— Я имею в виду развод. Разве вы не собираетесь получить от вашего мужа какое-то содержание, алименты?
Смех.
— Дорогой мой Джон Пеллэм, а вы ведь действительно платите налоги, признайтесь! Скажем так: я о себе позаботилась. Что бы ни произошло с Роджером, меня в финансовом плане это никак не затронет.
Пеллэм посмотрел на ее упругую, загорелую кожу. Восемь месяцев. Чертовски долгий срок.
— Выпьем за другое время и другое место, — сказала Джоли, поднимая бокал.
Пеллэм постоял у окна, глядя на ярко освещенные здания Манхэттена, затем шагнул к двери; а за стеклом его ангел также развернулся и, опустив призрачные руки, растаял в ночной темноте над городом.
Пламя взлетает вниз, а не вверх.
Пламя поднимается, а не опускается.
Сынок долго смотрел на план города.
Пожар в госпитале получился хорошим, но не отличным. Поблизости от места возгорания оказалось слишком много бдительных добропорядочных граждан. Слишком много полицейских, слишком много пожарных. Повсюду сующих свой нос. Готовых позвонить в службу спасения. Готовых направить на огонь пену двуокиси углерода из огнетушителей.
Все отнеслись к пожару слишком серьезно, мать их.
Кроме того, Сынок был рассеян — его мысли были поглощены этим Пеллэмом, антихристом в обличье ковбоя. Ему казалось, он видит его повсюду. В темных переулках, в укромных закутках. Он пришел, чтобы забрать Сынка с собой…
«Вот почему я потею. Вот почему у меня трясутся руки.»
Сынок взмок от пота, катившегося по лбу градинами. Его длинные волосы, обычно светло-лимонные, потемнели от скопившейся в них влаги. Дыхание вырывалось учащенно, с трудом, и время от времени изо рта розовым угрем высовывался язык, облизывавший пересохший пергамент губ.
Следующим в списке стоял кинотеатр. Сынок долго колебался, какой ему сжечь: заведение для извращенцев, в котором крутят порнофильмы, или обычный кинотеатр. В конце концов он остановился на обычном.
Однако, первым делом ему надо было пополнить запасы. Поджигателям приходится гораздо легче, чем террористам, взрывающим бомбы и отстреливающим прохожих из снайперской винтовки, поскольку орудия их ремесла совершенно законны. И, тем не менее, им приходится соблюдать осторожность. Поэтому Сынок постоянно менял места, где закупал составляющие части своих зажигательных бомб, и никогда не показывался на одной и той же заправочной станции чаще одного раза в месяц. Но в Манхэттене на удивление мало заправок — они находятся по большей части в Нью-Джерси или на Лонг-Айленде — а, поскольку у него не было машины, он мог покупать бензин только на тех станциях, до которых можно было дойти пешком от его квартиры.
Сейчас Сынок направлялся в Ист-Вилледж, на бензозаправку, которой уже не пользовался больше года. Дорога была дальняя, а обратно она станет еще более тяжелой, потому что ему придется тащить пять галлонов бензина. Но Сынок опасался искушать судьбу, покупая горючее ближе к дому.
По пути он прикидывал, сколько банок его фирменного состава потребуется на кинотеатр.
Вероятно, всего одна.
Иногда Сынок часами бродил вокруг здания, пытаясь решить, как сжечь его наиболее эффективно. Он был очень худой, нездорово худой, и когда он садился на корточки перед зданием центрального железнодорожного вокзала, играя в игру «сколько банок», прохожие бросали ему под ноги монетки, принимая его за бездомного попрошайку, больного СПИДом, или просто думая: «Этот парень чертовски отощал», а при этом у него в кармане лежала тысяча долларов наличными, он находился в пике физической формы и просто сидел на бордюре, давая волю своей фантазии и с наслаждением подсчитывая, как спалить это вычурное здание, устроив минимальное количество поджогов.
В конце концов Сынок пришел к выводу, что на центральный вокзал потребуется семь банок.
На Рокфеллеровский центр[51] — шестнадцать. На небоскреб «Эмпайр-стейт билдинг» хватит всего четырех. На башни-близнецы Всемирного торгового центра потребовалось бы по пять банок на каждую (но эти сумасшедшие арабы все испортили).
Поравнявшись с заправочной станцией, Сынок с беззаботным видом прошел мимо, тщательно высматривая, нет ли поблизости полицейских или пожарных. В последнее время улицы рядом с заправками стали патрулировать полицейские машины. Но здесь все было спокойно. Сынок вернулся к станции и прошел к самой дальней от кассира бензоколонке. Отвинтив крышку, он начал наполнять канистру.
Сладковатый запах бензина вызвал у него много восхитительных воспоминаний.
В первый же час своего самого первого приезда в Нью-Йорк Сынок понял, что в этом городе он будет жить и здесь умрет. Нью-Йорк! Разве можно жить где-либо в другом месте? Асфальтовое покрытие улиц раскалялось под солнцем, испарения словно дым поднимались над тысячами люков, здания сгорали ежедневно, и никто, похоже, не придавал этому особого значения. Это был единственный город в мире, где можно было поджечь мусорные контейнеры, машины или брошенные дома, а прохожие только мельком глядели на пожар и шли своей дорогой, как будто пламя являлось лишь естественной составляющей городского ландшафта.
Сынок приехал в Нью-Йорк после того, как освободился из подростковой колонии. Некоторое время он работал в офисах — курьером, рассыльным, секретарем. Но на каждый час, проведенный на работе или в кабинете сотрудника полиции, осуществляющего надзор за условно-досрочно освобожденными, Сынок тратил два часа, оттачивая свое ремесло, выполняя заказы домовладельцев, подрядчиков и иногда даже мафии. Солярка, природный газ, нитраты, лигроин, ацетон. И его собственная смесь, изобретенная самим Сынком, виртуально запатентованная, которую он обожал так, как Бах любил клавиши своего органа.
Адская смесь. Огонь, который целует человеческую кожу и не отпускает ее.
В первые годы жизни в Нью-Йорке, когда Сынок обосновался в Вест-Сайде, он не был таким одиноким, как сейчас. Он встречался с людьми на работе и даже назначал свидания девушкам. Но вскоре люди ему надоели. Свидания быстро становились скучными, и уже через несколько часов обе стороны объединяло лишь настойчивое стремление поскорее избавиться друг от друга. Во время посещений ресторанов Сынок смотрел не столько в глаза своим спутницам, сколько на пламя свечей.
В конце концов он пришел к выводу, что сам является своим лучшим другом. Сынок жил один в небольшой, опрятной квартире. Он тщательно наглаживал одежду, аккуратно вел учет приходам и расходам, посещал лекции по истории Нью-Йорка девятнадцатого столетия и смотрел образовательные и познавательные передачи по каналам кабельного телевидения.
Сынок жил для того, чтобы наблюдать, как предметы сгорают, превращаясь в невесомый пепел.
Пока розоватая жидкость плавно струилась из заправочного пистолета в канистру, Сынок размышлял о Пеллэме. Высоком, облаченном во все черное ангеле смерти. Антихристе. Мошке, сгорающей от прикосновения к раскаленному стеклу лампы, которое ее так привлекало.
Ага, Пеллэм… Разве не странно, как причудливо порой переплетаются людские судьбы? Подобно прядям фитиля. Просто поразительно, почему порой судьба складывается именно так? Ты ищешь меня, а я ищу тебя… Станешь ли ты навечно моей парой? Мы ляжем вместе на огненное ложе, мы превратимся в чистый свет, мы станем бессмертными…
Три галлона. Взглянув на счетчик бензоколонки, Сынок краем глаза увидел кассира, поспешно нырнувшего за кассу.
Три с половиной галлона…
Оставив пистолет в канистре, Сынок подошел ближе к будке и увидел, что кассир возбужденно говорит по телефону. Он вернулся к колонке. Гм. Так, кажется, у нас возникли проблемы. У нас возникли проблемы.
И что мы будем делать?
Когда три патрульные машины бесшумно свернули на заправку, полицейские застали Сынка стоящим у колонки с заправочным пистолетом в руке, растерянно смотрящим на кассира.
У нас проблемы…
— Прошу прощения, сэр, — окликнул его один из полицейских, — извините, вы не могли бы повесить пистолет и подойти к нам?
Полицейские вылезли из машин.
Пятеро или шестеро, руки на кобурах.
— В чем дело, офицер?
— Просто повесьте пистолет на колонку. Хорошо? Давайте, не тяните.
— Конечно, офицер. Конечно.
Сынок вставил пистолет высокооктанового горючего в колонку.
— Сэр, у вас есть при себе какие-нибудь документы, удостоверяющие личность?
— Я ничего не нарушал. У меня даже нет машины. За что вы собираетесь выписать мне штраф?
Он принялся рыться в карманах.
— Сэр, просто подойдите к нам. Мы хотим взглянуть на ваши документы.
— Ну хорошо, конечно. Я в чем-то провинился?
Сынок не двигался с места.
— Сэр, пожалуйста, подойдите сюда.
— Да, сэр, с радостью.
— О господи, нет! — послышался за спиной Сынка взволнованный голос с сильным акцентом.
Сынок был удивлен тем, как же много времени потребовалось кассиру заправки, чтобы обнаружить его маленькую проделку.
— Бензин! Включен другой пистолет!
Сынок усмехнулся. Как только он увидел в блестящей хромированной поверхности бензоколонки отражение подъехавших полицейских машин, он бросил включенный пистолет на землю и быстро схватил пистолет высокооктанового горючего — тот самый, который затем послушно вставил в колонку, как ему и было приказано. Тем временем из открытого пистолета успели вытечь по меньшей мере двадцать галлонов бензина, устремившегося к полицейским и их машинам, невидимого на черном асфальте.
За долю секунды, прежде чем кто-либо из полицейских успел выхватить оружие, Сынок достал из кармана зажигалку. Щелкнул кремнем. На кончике зажигалки заплясал маленький огонек. Сынок присел на корточки.
— Ну хорошо, хорошо, мистер, — пробормотал один из полицейских, поднимая руки. — Погасите зажигалку, и никто вам ничего не сделает.
Какое-то мгновение никто не шевелился. Но затем полицейские вдруг все разом почувствовали неизбежность катастрофы. Вероятно, все дело было в глазах Сынка, в его улыбке… а может быть, его выдало что-то другое. Все шестеро полицейских развернулись и побежали из смертоносной лужицы.
Сам Сынок стоял на сухой полоске асфальта, но, прикоснувшись огоньком к бензиновой реке, он поспешно отскочил назад, словно таракан. Пламя огромной кометой метнулось к полицейским машинам. Схватив канистру, Сынок бросился бежать.
Огонь с оглушительным шипением ворвался под машины, и те тотчас же вспыхнули. Огненная река устремилась дальше, вытекая с ревом на Хьюстон-стрит, и в небо поднялось черное мечущееся облако. Крики, сигналы клаксонов, шум столкновений — машины резко тормозили, пытаясь объехать пламя.
Сынок к этому времени успел отойти от заправки уже на полквартала, но он не смог удержаться. Остановившись, он обернулся, удовлетворенно оглядывая хаос. Сперва Сынок испытал разочарование, увидев, что главная цистерна не взорвалась, но затем он взглянул на вещи философски, решив насладиться тем, что есть.
Размышляя:
Огонь — это не сгусток энергии, а живое существо, которое растет, питается и размножается; оно рождается и умирает. И еще оно способно перехитрить любого человека.
Огонь является посланником перемен.
Солнце — это огонь, но его нельзя назвать особенно жарким.
Огонь пожирает грязь, оставленную человечеством. Огонь является самым беспристрастным судией.
Огонь ведет к познанию Господа.
16
— Эй, мистер, на вас работает самый знаменитый адвокат. Он подал иск против администрации порта Нью-Йорка и выиграл. Вы когда-нибудь слышали, чтобы кому-то удавалось выиграть иск против города?
Человек, сидевший за столом в конторе Луиса Бейли, вскочил с места, как только Пеллэм появился в дверях. Это был тот самый любитель скачек в зеленой куртке, которого Пеллэм уже видел вчера. Человек с монеткой в ухе.
— О, пожалуйста, не надо, — с деланным смущением произнес Бейли.
— А ты расскажи ему о том деле, когда ты подал иск против Рокфеллера.
— Клегг, не надо!
Долговязый парень, похоже, уже простил Пеллэму то, что тот не послушался его наводки относительно скачек. Он продолжал:
— Рокфеллер стащил у одного типа его изобретение, и Луис притянул его к суду. Рокфеллер пошел напопятную. Луис нагнал на него страха. Эй, сэр, а вы похожи на ковбоя. Вам это никто не говорил? Вам приходилось когда-нибудь ездить верхом на мустангах? Кстати, а кто такие мустанги? Я знаю только «Форд-мустанг».
— Это одичавшая, неприрученная лошадь, — объяснил Пеллэм.
— Вот те на, а я и не знал, — пробормотал пораженный Клегг — любитель скачек, только что открывший для себя новую разновидность лошадей.
Забрав конверты со смазкой для шестеренок, которые приготовил для него Бейли, он вышел из конторы.
— Колоритная личность, — только и смог сказать Пеллэм.
— Вы не знаете и половины, — двусмысленно заметил Бейли. Развернув утреннюю газету, он похлопал по странице. — Главной темой номера был пожар на бензозаправке в Ист-Вилледже. — Это дело рук нашего малыша.
— Пироманьяка? — уточнил Пеллэм.
— Полиция уверена в этом практически на все сто. Он уже был почти у них в руках, но ему удалось скрыться. Серьезно пострадали двое полицейских и трое случайных прохожих. Общая сумма ущерба около миллиона долларов.
Пеллэм взглянул на фотографии пожарища.
Бейли отпил изрядный глоток вина.
— Это становится настоящим кошмаром. Общественность начинает роптать. Управление полиции и генеральная прокуратура штата ощущают на себе невероятное давление. От них требуют немедленно схватить поджигателя. Появились опасения, что он окончательно спятил. Вроде как Этти его включила, а теперь он никак не желает выключиться. Весь город объявил крестовый поход, чтобы его остановить.
Пеллэм снова склонился над газетой. На врезке был приведен план Адской кухни. Крошечные изображения пламени отмечали места пожаров. Пеллэму показалось, что они не случайно разбросаны по всему району, а выстроились дугой к северу от дома, в котором жила Этти.
Порывшись на столе, Бейли отыскал клочок бумаги и протянул его Пеллэму.
— Это страховое агентство, в котором Этти оформила страховку. Сотрудницу, которая ее обслуживала, зовут Флоренс Эпштейн.
— И что она говорит?
Бейли бросил на Пеллэма многозначительный взгляд, который тот никак не смог истолковать.
— Прошу прощения? — смущенно произнес Пеллэм.
— Я не могу с ней разговаривать. Я официально представляю интересы Этти.
— А, теперь понял. Но я-то могу.
Бейли вздохнул.
— В общем-то, да, но…
— Но что?
— Понимаете, иногда… в общем, в своем черном наряде вы выглядите довольно устрашающе. И вы очень редко улыбаетесь.
— Хорошо, я буду само обаяние, — успокоил его Пеллэм. — Если только эта Эпштейн не станет мне лгать.
— Если появится хоть намек на то, что вы пытались запугать свидетеля…
— Я похож на человека, который может кого-либо запугать?
Бейли внезапно стало очень неуютно, и он поспешил переменить предмет разговора.
— Вот. Я сходил в библиотеку.
Он разложил перед Пеллэмом газетные вырезки.
— Вы сами ходили в библиотеку? А не заплатили одной из библиотекарш, чтобы она принесла все это вам на дом?
— Ха! — Бейли был полностью поглощен откупориванием новой бутылки вина, чтобы улыбнуться. — Вот вам кое-что о прошлом Роджера Маккенны.
Пеллэм быстро пробежал взглядом вырезки.
Журнал «Бизнес уик» писал:
— Судя по тому, что здесь написано о Маккенне, он алчный и хитрый делец, но никак не поджигатель, — заметил Бейли.
— В таком случая, я лучше расскажу вам о том свидании, которое состоялось у меня вчера вечером.
— Вы имеете в виду прием у него в небоскребе?
— Черную икру подали чересчур теплой. Но зато я пил шампанское вместе с женой Маккенны.
Адвокат обрадовался. Судя по всему, братание с врагом является важной тактикой забивать шестеренки песком.
— И?
— Она хочет пустить своего мужа на дно, как «Титаник».
Пеллэм рассказал Бейли о тайных свиданиях Маккенны и о звонках в юридическую контору.
— «Пилсбери, Миллбанк и Хог»? — переспросил Бейли.
— По-моему, Джоли Маккенна сказала именно так.
Достав с полки толстый справочник юридических и адвокатских контор, Бейли открыл его на нужной странице. Прочитав короткую справку о деятельности фирмы, он кивнул.
— Кажется, я смогу раздобыть одного человечка оттуда.
Смогу раздобыть.
Пеллэм достал бумажник.
— Нет, на этот раз можно будет обойтись без этого. О, и у меня есть для вас еще хорошие новости. Чуть было не забыл. У одного моего знакомого есть знакомый, который играет в карты со старшим брандмейстером. Сегодня вечером как раз состоится партия в покер, и мой приятель собирается попросить своего приятеля проиграть по крупному, щедро наливая виски «Макаллан». Мы получим возможность заглянуть в дело изнутри.
— Старое?
— Что старое? — переспросил Бейли.
— Виски «Макаллан»?
— Не знаю. Думаю, двенадцатилетней выдержки. А может быть, старше.
— Знаете что, Луис, — задумчиво произнес Пеллэм, — быть может, я сниму документальный фильм и о вас. Я назову его «Смазывать шестеренки». Скажите, а вы действительно судились с Рокфеллером?
— О да, судился. — Бейли скромно опустил взгляд на стол. Помолчав, он пожал плечами. — Но он был не из тех самых Рокфеллеров.
Шаги у него за спиной приближались.
Резко обернувшись, Пеллэм сунул руку сзади за пояс, где к пояснице прижимался «кольт», тяжелый и горячий.
Ему пришлось опустить взгляд вниз.
— Привет, дружище. Где ты пропадал?
Исмаил ухмылялся, подоткнув руками тощие бедра. Обливаясь пoтом, он тем не менее и не подумал снять свою любимую ветровку с эмблемой Африканского национального конгресса.
— Так, дела. А ты чем занимался?
— О, а у тебя есть пушка. Ты ходишь с «железом».
— Нет.
— Ого, не ври! Ты как раз за ней потянулся. Пеллэм, дай посмотреть. Что у тебя? «Глок», «браунинг»? Или дамский пугач калибра пять и семь? Знаешь, а я хочу раздобыть где-нибудь «дезерт игл». Разнесет всю задницу так, что потом не соберешь. Пятидесятый калибр, твою мать!
— Я протянул руку за бумажником. Я принял тебя за уличного грабителя.
— Ты что, я тебя не трону!
Казалось, Исмаил был искренне оскорблен.
— Так все же где ты был? — спросил Пеллэм.
— Да так, болтался. Ну, сам знаешь.
Пеллэм рассмеялся.
— Дружок, у тебя джинсы не достают до колен. И я дам тебе десять долларов, если ты покажешь мне какие-нибудь отличительные знаки банд.
Однако мальчишка тотчас же что-то изобразил. Пеллэм понятия не имел, что означают эти жесты, но выглядели они вполне правдоподобно. В Лос-Анджелесе Исмаил бы запросто сошел за члена подростковой банды. Пеллэм протянул ему десятку, искренне надеясь, что Исмаил потратит ее на еду.
— Спасибо, приятель.
— Как дела у твоей матери?
— Понятия не имею. Она смылась. И сестра тоже.
— Смылась? Что ты хочешь сказать?
Исмаил пожал плечами.
— Смылись, и все тут. В приюте их больше нет.
— А ты где обосновался?
— Пока что ничего себе не подыскал. Эй, Пеллэм, куда это ты пялишься? Что ты задумал?
— Пошли. Я хочу познакомить тебя с одним человеком.
— Да? И с кем?
— С одной женщиной.
— Она клевая телка?
— Лично я так думаю. Как отнесешься к ней ты, я не знаю.
— Пеллэм, с чего это ты вздумал знакомить меня со своей шлюхой?
— Следи за своим языком.
— И не подумаю.
— Исмаил!
— И не подумаю, твою мать! — проворчал мальчишка.
Схватив Исмаила за руку, Пеллэм потащил его в Центр помощи нуждающимся подросткам.
— Исмаил, прекрати сквернословить.
— Слушай, приятель, я наперед знаю, что хочет эта сучка. Клянусь, она попытается затащить меня к себе в постель…
— Как его зовут? — спросила Кэрол Вайандотт, невозмутимо глядя на маленький сгусток ярости, бушующий перед ней.
— Исмаил.
— Привет, Исмаил. Меня зовут Кэрол. Я здесь хозяйка.
— Ты грязная стерва, и я не останусь здесь ни минуты…
— Исмаил, заткнись! — строго рявкнул Пеллэм.
Его окрик нисколько не подействовал на мальчишку.
— Убери от меня эту белую шлюху!
Пеллэм решил переменить подход.
Человек, сидевший за столом в конторе Луиса Бейли, вскочил с места, как только Пеллэм появился в дверях. Это был тот самый любитель скачек в зеленой куртке, которого Пеллэм уже видел вчера. Человек с монеткой в ухе.
— О, пожалуйста, не надо, — с деланным смущением произнес Бейли.
— А ты расскажи ему о том деле, когда ты подал иск против Рокфеллера.
— Клегг, не надо!
Долговязый парень, похоже, уже простил Пеллэму то, что тот не послушался его наводки относительно скачек. Он продолжал:
— Рокфеллер стащил у одного типа его изобретение, и Луис притянул его к суду. Рокфеллер пошел напопятную. Луис нагнал на него страха. Эй, сэр, а вы похожи на ковбоя. Вам это никто не говорил? Вам приходилось когда-нибудь ездить верхом на мустангах? Кстати, а кто такие мустанги? Я знаю только «Форд-мустанг».
— Это одичавшая, неприрученная лошадь, — объяснил Пеллэм.
— Вот те на, а я и не знал, — пробормотал пораженный Клегг — любитель скачек, только что открывший для себя новую разновидность лошадей.
Забрав конверты со смазкой для шестеренок, которые приготовил для него Бейли, он вышел из конторы.
— Колоритная личность, — только и смог сказать Пеллэм.
— Вы не знаете и половины, — двусмысленно заметил Бейли. Развернув утреннюю газету, он похлопал по странице. — Главной темой номера был пожар на бензозаправке в Ист-Вилледже. — Это дело рук нашего малыша.
— Пироманьяка? — уточнил Пеллэм.
— Полиция уверена в этом практически на все сто. Он уже был почти у них в руках, но ему удалось скрыться. Серьезно пострадали двое полицейских и трое случайных прохожих. Общая сумма ущерба около миллиона долларов.
Пеллэм взглянул на фотографии пожарища.
Бейли отпил изрядный глоток вина.
— Это становится настоящим кошмаром. Общественность начинает роптать. Управление полиции и генеральная прокуратура штата ощущают на себе невероятное давление. От них требуют немедленно схватить поджигателя. Появились опасения, что он окончательно спятил. Вроде как Этти его включила, а теперь он никак не желает выключиться. Весь город объявил крестовый поход, чтобы его остановить.
Пеллэм снова склонился над газетой. На врезке был приведен план Адской кухни. Крошечные изображения пламени отмечали места пожаров. Пеллэму показалось, что они не случайно разбросаны по всему району, а выстроились дугой к северу от дома, в котором жила Этти.
Порывшись на столе, Бейли отыскал клочок бумаги и протянул его Пеллэму.
— Это страховое агентство, в котором Этти оформила страховку. Сотрудницу, которая ее обслуживала, зовут Флоренс Эпштейн.
— И что она говорит?
Бейли бросил на Пеллэма многозначительный взгляд, который тот никак не смог истолковать.
— Прошу прощения? — смущенно произнес Пеллэм.
— Я не могу с ней разговаривать. Я официально представляю интересы Этти.
— А, теперь понял. Но я-то могу.
Бейли вздохнул.
— В общем-то, да, но…
— Но что?
— Понимаете, иногда… в общем, в своем черном наряде вы выглядите довольно устрашающе. И вы очень редко улыбаетесь.
— Хорошо, я буду само обаяние, — успокоил его Пеллэм. — Если только эта Эпштейн не станет мне лгать.
— Если появится хоть намек на то, что вы пытались запугать свидетеля…
— Я похож на человека, который может кого-либо запугать?
Бейли внезапно стало очень неуютно, и он поспешил переменить предмет разговора.
— Вот. Я сходил в библиотеку.
Он разложил перед Пеллэмом газетные вырезки.
— Вы сами ходили в библиотеку? А не заплатили одной из библиотекарш, чтобы она принесла все это вам на дом?
— Ха! — Бейли был полностью поглощен откупориванием новой бутылки вина, чтобы улыбнуться. — Вот вам кое-что о прошлом Роджера Маккенны.
Пеллэм быстро пробежал взглядом вырезки.
Журнал «Бизнес уик» писал:
Лучшей порой для Маккенны явился конец восьмидесятых — когда рынок обратился в пепел, экономический рост резко завершился и по Уолл-стрит прокатилась волна «пошедших ко дну карьер» (знаменитое выражение самого Маккенны). Однако именно в этот период его звезда засияла в полную силу.Журнал «Нью-Йорк»:
…Роджер Маккенна, по собственному признанию страдающий манией величия, победным маршем вошел в трущобные районы Нью-Йорка и застроил их доступным (и прибыльным) жильем. Ему в заслугу также ставят возрождение финансовых трестов, занимающихся инвестициями в недвижимость, и то, что он вырвал солидную часть Среднего Манхэттена из рук иностранцев и вернул ее местным подрядчикам. Острый на язык, знаменитый своим экстравагантным образом жизни, отличающийся деловой хваткой, именно Маккенна в свое время ввел в обиход термин «гиенизм» — метод деятельности, состоящий в том, чтобы выискивать загнивающие предприятия и вырывать их из рук собственников и акционеров.Вырезка из вычурной, метафорической статьи в журнале «Пипл»:
На гребне волны процветания может плыть кто угодно — Трамп, Зекендорф, Хелмсли[52]. Но только такой гений как Маккенна осмеливается ответить на тревожное штормовое предостережение, когда остальные пловцы предпочитают оставаться на берегу.Пеллэм отложил вырезки в сторону.
— Судя по тому, что здесь написано о Маккенне, он алчный и хитрый делец, но никак не поджигатель, — заметил Бейли.
— В таком случая, я лучше расскажу вам о том свидании, которое состоялось у меня вчера вечером.
— Вы имеете в виду прием у него в небоскребе?
— Черную икру подали чересчур теплой. Но зато я пил шампанское вместе с женой Маккенны.
Адвокат обрадовался. Судя по всему, братание с врагом является важной тактикой забивать шестеренки песком.
— И?
— Она хочет пустить своего мужа на дно, как «Титаник».
Пеллэм рассказал Бейли о тайных свиданиях Маккенны и о звонках в юридическую контору.
— «Пилсбери, Миллбанк и Хог»? — переспросил Бейли.
— По-моему, Джоли Маккенна сказала именно так.
Достав с полки толстый справочник юридических и адвокатских контор, Бейли открыл его на нужной странице. Прочитав короткую справку о деятельности фирмы, он кивнул.
— Кажется, я смогу раздобыть одного человечка оттуда.
Смогу раздобыть.
Пеллэм достал бумажник.
— Нет, на этот раз можно будет обойтись без этого. О, и у меня есть для вас еще хорошие новости. Чуть было не забыл. У одного моего знакомого есть знакомый, который играет в карты со старшим брандмейстером. Сегодня вечером как раз состоится партия в покер, и мой приятель собирается попросить своего приятеля проиграть по крупному, щедро наливая виски «Макаллан». Мы получим возможность заглянуть в дело изнутри.
— Старое?
— Что старое? — переспросил Бейли.
— Виски «Макаллан»?
— Не знаю. Думаю, двенадцатилетней выдержки. А может быть, старше.
— Знаете что, Луис, — задумчиво произнес Пеллэм, — быть может, я сниму документальный фильм и о вас. Я назову его «Смазывать шестеренки». Скажите, а вы действительно судились с Рокфеллером?
— О да, судился. — Бейли скромно опустил взгляд на стол. Помолчав, он пожал плечами. — Но он был не из тех самых Рокфеллеров.
Шаги у него за спиной приближались.
Резко обернувшись, Пеллэм сунул руку сзади за пояс, где к пояснице прижимался «кольт», тяжелый и горячий.
Ему пришлось опустить взгляд вниз.
— Привет, дружище. Где ты пропадал?
Исмаил ухмылялся, подоткнув руками тощие бедра. Обливаясь пoтом, он тем не менее и не подумал снять свою любимую ветровку с эмблемой Африканского национального конгресса.
— Так, дела. А ты чем занимался?
— О, а у тебя есть пушка. Ты ходишь с «железом».
— Нет.
— Ого, не ври! Ты как раз за ней потянулся. Пеллэм, дай посмотреть. Что у тебя? «Глок», «браунинг»? Или дамский пугач калибра пять и семь? Знаешь, а я хочу раздобыть где-нибудь «дезерт игл». Разнесет всю задницу так, что потом не соберешь. Пятидесятый калибр, твою мать!
— Я протянул руку за бумажником. Я принял тебя за уличного грабителя.
— Ты что, я тебя не трону!
Казалось, Исмаил был искренне оскорблен.
— Так все же где ты был? — спросил Пеллэм.
— Да так, болтался. Ну, сам знаешь.
Пеллэм рассмеялся.
— Дружок, у тебя джинсы не достают до колен. И я дам тебе десять долларов, если ты покажешь мне какие-нибудь отличительные знаки банд.
Однако мальчишка тотчас же что-то изобразил. Пеллэм понятия не имел, что означают эти жесты, но выглядели они вполне правдоподобно. В Лос-Анджелесе Исмаил бы запросто сошел за члена подростковой банды. Пеллэм протянул ему десятку, искренне надеясь, что Исмаил потратит ее на еду.
— Спасибо, приятель.
— Как дела у твоей матери?
— Понятия не имею. Она смылась. И сестра тоже.
— Смылась? Что ты хочешь сказать?
Исмаил пожал плечами.
— Смылись, и все тут. В приюте их больше нет.
— А ты где обосновался?
— Пока что ничего себе не подыскал. Эй, Пеллэм, куда это ты пялишься? Что ты задумал?
— Пошли. Я хочу познакомить тебя с одним человеком.
— Да? И с кем?
— С одной женщиной.
— Она клевая телка?
— Лично я так думаю. Как отнесешься к ней ты, я не знаю.
— Пеллэм, с чего это ты вздумал знакомить меня со своей шлюхой?
— Следи за своим языком.
— И не подумаю.
— Исмаил!
— И не подумаю, твою мать! — проворчал мальчишка.
Схватив Исмаила за руку, Пеллэм потащил его в Центр помощи нуждающимся подросткам.
— Исмаил, прекрати сквернословить.
— Слушай, приятель, я наперед знаю, что хочет эта сучка. Клянусь, она попытается затащить меня к себе в постель…
— Как его зовут? — спросила Кэрол Вайандотт, невозмутимо глядя на маленький сгусток ярости, бушующий перед ней.
— Исмаил.
— Привет, Исмаил. Меня зовут Кэрол. Я здесь хозяйка.
— Ты грязная стерва, и я не останусь здесь ни минуты…
— Исмаил, заткнись! — строго рявкнул Пеллэм.
Его окрик нисколько не подействовал на мальчишку.
— Убери от меня эту белую шлюху!
Пеллэм решил переменить подход.