Страница:
Положив половицу на место и закрыв ее линолеумом, Рамирес сказал:
— Я телек почти не смотрю, но обязательно включу, когда будут показывать твой фильм, Пеллэм. Когда это случится?
— Я дам тебе знать, — пробормотал Пеллэм.
Дверь бесшумно открылась, и в комнату вошел молодой латиноамериканец, подозрительно косясь на Пеллэма. Подойдя к Рамиресу, он что-то шепнул ем на ухо. Тот кивнул, и молодой парень вышел.
Встав, Пеллэм направился к двери. Рамирес сказал ему вслед:
— Эй, а может быть, ты раздумаешь так торопиться. У этого парня есть для тебя кое-какие новости.
Рамирес кивнул вслед парню, который только что вышел.
— Кто он?
— Мой брат.
— Новости?
— Точно. Ты ведь хотел узнать, кто обчистил твою квартиру?
— Я уже знаю. Это сделал пироманьяк. Тот поджигатель. Судя по всему, он случайно попал в кадр, когда я снимал здание на следующий день после пожара.
Попрыгав в девственно новых кроссовках, Рамирес покачал головой.
— Ты неправ, приятель. Абсолютно неправ.
— Здорово, приятель!
— Привет, Исмаил.
Пеллэм остановился перед центром помощи нуждающимся подросткам. Жаркий, пыльный воздух пересекал косой солнечный луч, отразившийся от соседнего здания.
— Что с тобой, парень?
— Да так, ничего, — ответил Пеллэм. — Ты-то как?
— Болтаюсь, сам знаешь. Что там у тебя?
— Подарок.
— Отлично, приятель.
Мальчишка жадно уставился на большой пакет. Пеллэм протянул его. Раскрыв пакет, Исмаил достал баскетбольный мяч.
— Ого, Пеллэм, ну ты чувак! Вот здорово! Эй, братва, смотрите!
К нему подошли двое подростков, чуть постарше. С восхищением осмотрев мяч, они принялись бросать его друг другу.
— Как оно там? — спросил Пеллэм, кивая на дверь подросткового центра.
— Не слишком плохо. Особенно не пристают. Но знаешь, заставляют сидеть и слушать всяких психов, понимаешь, священников и адвокатов. Они говорят всякую чушь. Говорят, говорят, так, что уши начинают вянуть, потом спрашивают о том, в чем сами ни хрена не разбираются. — Мальчишка совсем по-взрослому пожал плечами. — Но, твою мать, такова жизнь, правда?
С этим Пеллэм не стал спорить.
— И еще, приятель, должен тебе сказать, что твоя Кэрол та еще стерва, — прошептал Исмаил, оглядываясь по сторонам. — Держись от нее подальше. Представляешь, она приставала ко мне, почему я сегодня вернулся в три часа ночи. Вывалила на меня кучу дерьма. Но я объяснил этой сучке, куда она должна пойти.
— Неужели?
— Ну да, черт побери… По крайней мере, попытался. Но я этой стерве бесполезно что-либо объяснять.
— А действительно, почему ты вернулся в три часа ночи?
— Я просто…
— Просто шатался по улицам.
— В самую точку, Пеллэм. — Исмаил повернулся к своим приятелям. — Братва, пошли постучим мячом.
Мальчишки скрылись в переулке, довольные жизнью, как и все десятилетние подростки в мире.
Пеллэм толкнул скрипящую дверь.
Кэрол, сидевшая за столом, подняла взгляд. Как только она увидела выражение лица Пеллэма, ее улыбка погасла.
— Привет, — сказала Кэрол.
— Здравствуй.
— Извини, что не давала о себе знать, — продолжала она. — Ты, наверное, решил, что я куда-то пропала. Но на нас здесь навалилось столько работы…
Ее слова были свинцово-тяжелыми.
Молчание. В воздухе плавали пылинки. Амебы, выхваченные резким светом.
— Ну хорошо, — наконец снова заговорила Кэрол, — я не перезвонила потому, что испугалась. У меня уже столько времени никого не было. И я не могу похвастаться, что в прошлом мои отношения с мужчинами были безоблачными.
Пеллэм скрестил руки на груди. Посмотрел сверху вниз на кипу бумаг на письменном столе, за которым сидела Кэрол. Какие-то документы, составленные государственными учреждениями, бесконечно заумные и непонятные.
Кэрол откинулась на спинку кресла.
— Но ты пришел не из-за этого, да?
— Да.
— Итак?
— Я просто услышал кое-что любопытное.
— Например?
— В тот день, когда произошел пожар, ты расспрашивала обо мне.
Слухи, которыми полнится улица.
— А ты что думал — красивый парень, ковбойские ботинки. Разумеется, я стала задавать вопросы.
Кэрол деланно рассмеялась. Она рассеянно поднесла руки к жемчужному ожерелью, затем подняла их выше, к очкам, и задвинула их на переносицу.
Пеллэм сказал:
— Ты выяснила, где я живу. И залезла ко мне в квартиру утром того дня, когда я остался у тебя ночевать. Пока я спал в твоей кровати.
Кэрол кивала. Не возражая и не поддакивая, не выражая никаких чувств. Чисто интуитивно. Она оглянулась вокруг. Отложила ручку. Ее лицо затянулось непроницаемой маской, скрывающей мысли.
— Давай поднимемся наверх. Там нам никто не помешает.
Они прошли к лифту. В кабине Кэрол с мрачным видом прислонилась к стенке. Уставившись на пол, она принялась рассеянно смахивать воображаемую пыль, покрывшую решительное латинское слово, обозначающее правду, выведенное на футболке.
Избегая смотреть Пеллэму в глаза, Кэрол болтала ни о чем. Беззаботным тоном она поведала Пеллэму о том, что компания, занимающаяся установкой и обслуживанием лифтов, обещала подарить подростковому центру новый лифт. В кабине будет большая табличка со словами благодарности. Как будто подростки смогут, вняв призыву этой скрытой рекламы, побежать и накупить себе собственные лифты.
— Просто диву даешься, на что только не пойдут люди ради рекламы.
Пеллэм ничего не ответил, и Кэрол умолкла.
Двери открылись, и Кэрол первая пошла по тускло освещенному люминесцентными лампами коридору, выложенному грязными, облупленными плитками.
— Сюда.
Она толкнула дверь, и Пеллэм шагнул внутрь — и только потом понял, что это были не кабинет или кафетерий, а угрюмая кладовка.
Кэрол закрыла дверь. Теперь в ее движениях появилась целеустремленность; глаза стали холодными. Пройдя в глубину помещения, она отодвинула в сторону какие-то коробки. Нагнулась и принялась что-то искать.
— Извини, Пеллэм.
Кэрол умолкла. Перевела дыхание. Пеллэм не видел, что она держит в руке.
Его рука непроизвольно потянулась к «кольту», засунутому сзади аз пояс. Нелепо думать, будто Кэрол может сделать ему что-то плохое. И все же это Адская кухня.
— О, как все это противно, твою мать…
Кэрол поджала губы. Вдруг она резко обернулась, вскидывая руку, в которой было зажато что-то темное. Пеллэм потянулся за револьвером. Однако в пухлых руках Кэрол были лишь две видеокассеты, украденные из его квартиры.
— Всю прошлую неделю я всерьез думала о том, что бы сбежать отсюда. Уехать куда-нибудь, где меня никто не знает, и начать новую жизнь. Не сказав никому ни слова, просто исчезнув.
— Расскажи мне все.
— Помнишь того человека, который упомянул про меня? Сказал, что я спасла его сына?
Пеллэм кивнул. Он помнил рассказ про молодого парня, который едва не погиб в здании, готовом под снос, и про то, как Кэрол его спасла.
Она продолжала:
— Я испугалась, что я попала к тебе на кассеты. Нельзя допустить, чтобы обо мне узнали люди.
Пеллэм вспомнил ее недоверчивое отношение к журналистам.
— Почему?
— Я не та, за кого ты меня принимаешь.
В Адской кухне это начинало становиться слишком частым рефреном.
— А кто ты? — резко спросил Пеллэм.
Ухватившись рукой за полку, Кэрол опустила голову, уткнувшись лицом в плечо.
— Несколько лет назад я вышла из тюрьмы после того, как отбыла срок за торговлю наркотиками. Это было в Массачусетсе. Кроме того, меня осудили… — ее голос дрогнул, -…осудили за попытку непредумышленного убийства несовершеннолетнего. Я продала наркотики пятнадцатилетним подросткам. Один из них принял чрезмерную дозу и едва не скончался. Что я могу тебе сказать, Пеллэм? Все, что случилось со мной, так скучно, словно плохой телесериал… Я бросила школу, познакомилась с плохими людьми. Начала торговать наркотиком на улицах, сама пробовала кокаин, героин, продавала свое тело… О господи, что я только не делала.
— Какое это имеет отношение к видеокассетам? — холодно спросил Пеллэм.
Кэрол рассеянно поправила стопку вафельных полотенец.
— Я знала, что ты снимаешь фильм о Кухне. А когда я услышала, что тот человек упомянул про меня, я испугалась, что ты включишь в фильм и меня. А что если кто-то из Бостона прознает про это и свяжется с попечительским советом подросткового центра? Я не могла допустить этого. Понимаешь, Пеллэм, я разбила всю свою жизнь… у меня было столько абортов, что теперь я не могу иметь детей… у меня есть судимость… — Кэрол горько рассмеялась. — Знаешь, что я услышала недавно? Одного грабителя, обчистившего банк, освободили из «Аттики», и он никак не мог устроиться на работу. Он был просто взбешен тем, что его называли бывшим уголовником. Называл себя «социально отверженным».
Пеллэм даже не улыбнулся.
— Ну, это как раз про меня. «Социально отверженная». Меня ни за что не принимали на работу в учреждения государственного социального обеспечения. Ни один детский сад в стране меня даже на порог не хотел пускать. Но попечительский совет этого подросткового центра так отчаянно нуждался в людях, что меня проверили лишь поверхностно. Я показала лицензию на право работы в органах социального обеспечения и подправленное резюме. И меня взяли на работу. Если выяснится мое прошлое, меня вышвырнут в ту же секунду.
— Ради блага детей… Почему ты мне солгала?
— Я тебе не верила. Не знала, кто ты такой. А, насколько мне известно, все журналисты думают только о том, как бы накопать побольше грязи. Только это их и интересует, твою мать.
— Ну, мы никогда не узнаем, что я сделал бы, согласна? Ты так и не дала мне эту возможность.
— Пожалуйста, Пеллэм, не злись на меня. Моя работа здесь имеет для меня очень большое значение. Это единственное, что осталось у меня в жизни. Я не могу ее потерять. Да, когда мы встретились, я тебе солгала. Я хотела, чтобы ты ушел, но я также хотела, чтобы ты остался.
Пеллэм взглянул на кассеты.
— Сегодняшняя Кухня меня не интересует. На этих кассетах устный рассказ о днях минувших. Я не собирался ни одним словом упоминать о подростковом центре. Если бы ты меня спросила, я бы тебе ответил.
— Нет, не уходи просто так! Дай мне возможность…
Но Пеллэм распахнул дверь. Медленно, нисколько не драматично. Спустился по лестнице, прошел через приемную подросткового центра и шагнул на улицу, в палящий зной, какофонию ревущих автомобильных двигателей, клаксонов и надрывающихся голосов. Ему показалось, что в этой какофонии прозвучал и голос Кэрол, но Пеллэм решил не обращать на него внимания.
Он повернул на восток и направился через Фэшон-Дистрикт к метро, размышляя: «Какому сумасшедшему пришло в голову так назвать этот район?»[77] Наименее привлекательный район города. Вдоль тротуаров грузовики в два и в три ряда. Высокие, мрачные здания, грязные окна, рабочие, везущие на тележках одежду к следующей весне.
Женщина, стоявшая в будке телефона-автомата, повесила трубку и разорвала листок бумаги на дюжину мелких клочков. «Похоже, случилось что-то серьезное,» — подумал Пеллэм и тотчас же забыл о происшествии.
Он остановился у строительной площадки на Тридцать девятой улице, пропуская выезжающий задом самосвал с мусором, чей надоедливый гудок подействовал ему на нервы.
Услышав эти звуки, зеваки устремились к дыркам, грубо проделанным в фанерном ограждении, установленном вдоль тротуара. Поколебавшись, Пеллэм тоже прильнул глазом к одному из отверстий. Мощный взрыв. У Пеллэма под ногами содрогнулась земля: заряд динамита превратил в щебень еще пятьдесят тонн скальных пород.
У Пеллэма из головы не выходили слова Этти, повторяющиеся в бесконечном цикле.
Пеллэм застыл как вкопанный, испытав потрясение, затмившее шок от неожиданно прогремевшего взрыва. Он еще раз внимательно перечитал плакат, чтобы убедиться наверняка. Затем медленно пошел дальше. Однако к тому моменту, как Пеллэм достиг угла, он уже несмотря на августовскую жару бежал со всех ног.
25
26
— Я телек почти не смотрю, но обязательно включу, когда будут показывать твой фильм, Пеллэм. Когда это случится?
— Я дам тебе знать, — пробормотал Пеллэм.
Дверь бесшумно открылась, и в комнату вошел молодой латиноамериканец, подозрительно косясь на Пеллэма. Подойдя к Рамиресу, он что-то шепнул ем на ухо. Тот кивнул, и молодой парень вышел.
Встав, Пеллэм направился к двери. Рамирес сказал ему вслед:
— Эй, а может быть, ты раздумаешь так торопиться. У этого парня есть для тебя кое-какие новости.
Рамирес кивнул вслед парню, который только что вышел.
— Кто он?
— Мой брат.
— Новости?
— Точно. Ты ведь хотел узнать, кто обчистил твою квартиру?
— Я уже знаю. Это сделал пироманьяк. Тот поджигатель. Судя по всему, он случайно попал в кадр, когда я снимал здание на следующий день после пожара.
Попрыгав в девственно новых кроссовках, Рамирес покачал головой.
— Ты неправ, приятель. Абсолютно неправ.
— Здорово, приятель!
— Привет, Исмаил.
Пеллэм остановился перед центром помощи нуждающимся подросткам. Жаркий, пыльный воздух пересекал косой солнечный луч, отразившийся от соседнего здания.
— Что с тобой, парень?
— Да так, ничего, — ответил Пеллэм. — Ты-то как?
— Болтаюсь, сам знаешь. Что там у тебя?
— Подарок.
— Отлично, приятель.
Мальчишка жадно уставился на большой пакет. Пеллэм протянул его. Раскрыв пакет, Исмаил достал баскетбольный мяч.
— Ого, Пеллэм, ну ты чувак! Вот здорово! Эй, братва, смотрите!
К нему подошли двое подростков, чуть постарше. С восхищением осмотрев мяч, они принялись бросать его друг другу.
— Как оно там? — спросил Пеллэм, кивая на дверь подросткового центра.
— Не слишком плохо. Особенно не пристают. Но знаешь, заставляют сидеть и слушать всяких психов, понимаешь, священников и адвокатов. Они говорят всякую чушь. Говорят, говорят, так, что уши начинают вянуть, потом спрашивают о том, в чем сами ни хрена не разбираются. — Мальчишка совсем по-взрослому пожал плечами. — Но, твою мать, такова жизнь, правда?
С этим Пеллэм не стал спорить.
— И еще, приятель, должен тебе сказать, что твоя Кэрол та еще стерва, — прошептал Исмаил, оглядываясь по сторонам. — Держись от нее подальше. Представляешь, она приставала ко мне, почему я сегодня вернулся в три часа ночи. Вывалила на меня кучу дерьма. Но я объяснил этой сучке, куда она должна пойти.
— Неужели?
— Ну да, черт побери… По крайней мере, попытался. Но я этой стерве бесполезно что-либо объяснять.
— А действительно, почему ты вернулся в три часа ночи?
— Я просто…
— Просто шатался по улицам.
— В самую точку, Пеллэм. — Исмаил повернулся к своим приятелям. — Братва, пошли постучим мячом.
Мальчишки скрылись в переулке, довольные жизнью, как и все десятилетние подростки в мире.
Пеллэм толкнул скрипящую дверь.
Кэрол, сидевшая за столом, подняла взгляд. Как только она увидела выражение лица Пеллэма, ее улыбка погасла.
— Привет, — сказала Кэрол.
— Здравствуй.
— Извини, что не давала о себе знать, — продолжала она. — Ты, наверное, решил, что я куда-то пропала. Но на нас здесь навалилось столько работы…
Ее слова были свинцово-тяжелыми.
Молчание. В воздухе плавали пылинки. Амебы, выхваченные резким светом.
— Ну хорошо, — наконец снова заговорила Кэрол, — я не перезвонила потому, что испугалась. У меня уже столько времени никого не было. И я не могу похвастаться, что в прошлом мои отношения с мужчинами были безоблачными.
Пеллэм скрестил руки на груди. Посмотрел сверху вниз на кипу бумаг на письменном столе, за которым сидела Кэрол. Какие-то документы, составленные государственными учреждениями, бесконечно заумные и непонятные.
Кэрол откинулась на спинку кресла.
— Но ты пришел не из-за этого, да?
— Да.
— Итак?
— Я просто услышал кое-что любопытное.
— Например?
— В тот день, когда произошел пожар, ты расспрашивала обо мне.
Слухи, которыми полнится улица.
— А ты что думал — красивый парень, ковбойские ботинки. Разумеется, я стала задавать вопросы.
Кэрол деланно рассмеялась. Она рассеянно поднесла руки к жемчужному ожерелью, затем подняла их выше, к очкам, и задвинула их на переносицу.
Пеллэм сказал:
— Ты выяснила, где я живу. И залезла ко мне в квартиру утром того дня, когда я остался у тебя ночевать. Пока я спал в твоей кровати.
Кэрол кивала. Не возражая и не поддакивая, не выражая никаких чувств. Чисто интуитивно. Она оглянулась вокруг. Отложила ручку. Ее лицо затянулось непроницаемой маской, скрывающей мысли.
— Давай поднимемся наверх. Там нам никто не помешает.
Они прошли к лифту. В кабине Кэрол с мрачным видом прислонилась к стенке. Уставившись на пол, она принялась рассеянно смахивать воображаемую пыль, покрывшую решительное латинское слово, обозначающее правду, выведенное на футболке.
Избегая смотреть Пеллэму в глаза, Кэрол болтала ни о чем. Беззаботным тоном она поведала Пеллэму о том, что компания, занимающаяся установкой и обслуживанием лифтов, обещала подарить подростковому центру новый лифт. В кабине будет большая табличка со словами благодарности. Как будто подростки смогут, вняв призыву этой скрытой рекламы, побежать и накупить себе собственные лифты.
— Просто диву даешься, на что только не пойдут люди ради рекламы.
Пеллэм ничего не ответил, и Кэрол умолкла.
Двери открылись, и Кэрол первая пошла по тускло освещенному люминесцентными лампами коридору, выложенному грязными, облупленными плитками.
— Сюда.
Она толкнула дверь, и Пеллэм шагнул внутрь — и только потом понял, что это были не кабинет или кафетерий, а угрюмая кладовка.
Кэрол закрыла дверь. Теперь в ее движениях появилась целеустремленность; глаза стали холодными. Пройдя в глубину помещения, она отодвинула в сторону какие-то коробки. Нагнулась и принялась что-то искать.
— Извини, Пеллэм.
Кэрол умолкла. Перевела дыхание. Пеллэм не видел, что она держит в руке.
Его рука непроизвольно потянулась к «кольту», засунутому сзади аз пояс. Нелепо думать, будто Кэрол может сделать ему что-то плохое. И все же это Адская кухня.
«Человек проходит средь бела дня по уютному скверику мимо жилого дома и любуется цветами, а в следующее мгновение он уже лежит на земле с пулей в ноге или с киркой в затылке.»И ее глаза… холодные, бледные глаза.
— О, как все это противно, твою мать…
Кэрол поджала губы. Вдруг она резко обернулась, вскидывая руку, в которой было зажато что-то темное. Пеллэм потянулся за револьвером. Однако в пухлых руках Кэрол были лишь две видеокассеты, украденные из его квартиры.
— Всю прошлую неделю я всерьез думала о том, что бы сбежать отсюда. Уехать куда-нибудь, где меня никто не знает, и начать новую жизнь. Не сказав никому ни слова, просто исчезнув.
— Расскажи мне все.
— Помнишь того человека, который упомянул про меня? Сказал, что я спасла его сына?
Пеллэм кивнул. Он помнил рассказ про молодого парня, который едва не погиб в здании, готовом под снос, и про то, как Кэрол его спасла.
Она продолжала:
— Я испугалась, что я попала к тебе на кассеты. Нельзя допустить, чтобы обо мне узнали люди.
Пеллэм вспомнил ее недоверчивое отношение к журналистам.
— Почему?
— Я не та, за кого ты меня принимаешь.
В Адской кухне это начинало становиться слишком частым рефреном.
— А кто ты? — резко спросил Пеллэм.
Ухватившись рукой за полку, Кэрол опустила голову, уткнувшись лицом в плечо.
— Несколько лет назад я вышла из тюрьмы после того, как отбыла срок за торговлю наркотиками. Это было в Массачусетсе. Кроме того, меня осудили… — ее голос дрогнул, -…осудили за попытку непредумышленного убийства несовершеннолетнего. Я продала наркотики пятнадцатилетним подросткам. Один из них принял чрезмерную дозу и едва не скончался. Что я могу тебе сказать, Пеллэм? Все, что случилось со мной, так скучно, словно плохой телесериал… Я бросила школу, познакомилась с плохими людьми. Начала торговать наркотиком на улицах, сама пробовала кокаин, героин, продавала свое тело… О господи, что я только не делала.
— Какое это имеет отношение к видеокассетам? — холодно спросил Пеллэм.
Кэрол рассеянно поправила стопку вафельных полотенец.
— Я знала, что ты снимаешь фильм о Кухне. А когда я услышала, что тот человек упомянул про меня, я испугалась, что ты включишь в фильм и меня. А что если кто-то из Бостона прознает про это и свяжется с попечительским советом подросткового центра? Я не могла допустить этого. Понимаешь, Пеллэм, я разбила всю свою жизнь… у меня было столько абортов, что теперь я не могу иметь детей… у меня есть судимость… — Кэрол горько рассмеялась. — Знаешь, что я услышала недавно? Одного грабителя, обчистившего банк, освободили из «Аттики», и он никак не мог устроиться на работу. Он был просто взбешен тем, что его называли бывшим уголовником. Называл себя «социально отверженным».
Пеллэм даже не улыбнулся.
— Ну, это как раз про меня. «Социально отверженная». Меня ни за что не принимали на работу в учреждения государственного социального обеспечения. Ни один детский сад в стране меня даже на порог не хотел пускать. Но попечительский совет этого подросткового центра так отчаянно нуждался в людях, что меня проверили лишь поверхностно. Я показала лицензию на право работы в органах социального обеспечения и подправленное резюме. И меня взяли на работу. Если выяснится мое прошлое, меня вышвырнут в ту же секунду.
— Ради блага детей… Почему ты мне солгала?
— Я тебе не верила. Не знала, кто ты такой. А, насколько мне известно, все журналисты думают только о том, как бы накопать побольше грязи. Только это их и интересует, твою мать.
— Ну, мы никогда не узнаем, что я сделал бы, согласна? Ты так и не дала мне эту возможность.
— Пожалуйста, Пеллэм, не злись на меня. Моя работа здесь имеет для меня очень большое значение. Это единственное, что осталось у меня в жизни. Я не могу ее потерять. Да, когда мы встретились, я тебе солгала. Я хотела, чтобы ты ушел, но я также хотела, чтобы ты остался.
Пеллэм взглянул на кассеты.
— Сегодняшняя Кухня меня не интересует. На этих кассетах устный рассказ о днях минувших. Я не собирался ни одним словом упоминать о подростковом центре. Если бы ты меня спросила, я бы тебе ответил.
— Нет, не уходи просто так! Дай мне возможность…
Но Пеллэм распахнул дверь. Медленно, нисколько не драматично. Спустился по лестнице, прошел через приемную подросткового центра и шагнул на улицу, в палящий зной, какофонию ревущих автомобильных двигателей, клаксонов и надрывающихся голосов. Ему показалось, что в этой какофонии прозвучал и голос Кэрол, но Пеллэм решил не обращать на него внимания.
Он повернул на восток и направился через Фэшон-Дистрикт к метро, размышляя: «Какому сумасшедшему пришло в голову так назвать этот район?»[77] Наименее привлекательный район города. Вдоль тротуаров грузовики в два и в три ряда. Высокие, мрачные здания, грязные окна, рабочие, везущие на тележках одежду к следующей весне.
Женщина, стоявшая в будке телефона-автомата, повесила трубку и разорвала листок бумаги на дюжину мелких клочков. «Похоже, случилось что-то серьезное,» — подумал Пеллэм и тотчас же забыл о происшествии.
Он остановился у строительной площадки на Тридцать девятой улице, пропуская выезжающий задом самосвал с мусором, чей надоедливый гудок подействовал ему на нервы.
«…Тридцать девятая улица — это была „передовая“, штаб-квартира „Крыс“. Самое страшное место в городе. Дедушка Ледбеттер говорил, что было время, когда полиция не смела нос сунуть западнее Восьмой авеню. В этом районе царили свои законы. Дедушка хранил ботинок с ободранным каблуком — следом шальной пули. Он еще мальчишкой случайно попал под перекрестный огонь на „передовой“ — по крайней мере, дедушка так нам говорил. Если честно, я ему никогда особо не верила. Впрочем, вероятно, дедушка говорил правду, потому что этот старый башмак он бережно хранил до самой своей смерти.»На строительной площадке послышались два пронзительных свистка.
Услышав эти звуки, зеваки устремились к дыркам, грубо проделанным в фанерном ограждении, установленном вдоль тротуара. Поколебавшись, Пеллэм тоже прильнул глазом к одному из отверстий. Мощный взрыв. У Пеллэма под ногами содрогнулась земля: заряд динамита превратил в щебень еще пятьдесят тонн скальных пород.
У Пеллэма из головы не выходили слова Этти, повторяющиеся в бесконечном цикле.
«Здесь всегда кипела стройка. Одно время у папы была интересная работа. Он называл себя „могильщиком строительного мусора“. Папа работал в бригаде, которая перевозила обломки старых снесенных зданий в Бруклин. Там в воды Ист-Ривера были сброшены сотни разрушенных домов. Эти обломки образовали искусственную отмель, которую очень полюбила рыба. Папа всегда возвращался с работы с пеламидой или камбалой, которых нам хватало на несколько дней. С тех пор я на рыбу смотреть не могу.»Три пронзительных свистка. Судя по всему, сигнал отбоя, поданный подрывниками. Появились рабочие в касках; вперед выехал бульдозер. Пеллэм отошел от забора. но тут что-то привлекло его внимание, и он присмотрелся еще к одному рекламному плакату строительной компании.
Пеллэм застыл как вкопанный, испытав потрясение, затмившее шок от неожиданно прогремевшего взрыва. Он еще раз внимательно перечитал плакат, чтобы убедиться наверняка. Затем медленно пошел дальше. Однако к тому моменту, как Пеллэм достиг угла, он уже несмотря на августовскую жару бежал со всех ног.
25
— Это стройплощадка.
— Вы о чем? — спросил Бейли.
— Фонд Святого Августина. Я запомнил адрес — дом номер пятьсот по Тридцать девятой западной улице. Как раз напротив церкви. Но только на этом месте сейчас лишь яма в земле.
Из-за пожара, уничтожившего кабинет, они сидели в спальне Бейли, куда на время переместилась контора. На самом деле, особой разницы Пеллэм не заметил; самое существенное отличие заключалось в том, что холодильник, в котором охлаждалось вино, стоял рядом не с письменным столом, а с кроватью. Кроме того, кондиционер в спальне был чуть получше, чем в конторе; если и не прохладный, то хоть какой-то воздух из него все же дул. В воздухе стоял невыносимый запах гари, однако Бейли, похоже, не обращал на это никакого внимания.
— Быть может, фонд перебрался на новое место, — предположил Бейли.
— Дальше еще лучше, — продолжал Пеллэм. — Я справился в канцелярии церкви. Там никто даже не слышал ни о каком фонде Святого Августина.
Он подошел к грязному окну. На стекло на мгновение упала тень от крана, который установил массивную скульптуру на открытой площадке перед Башней Маккенны.
Скульптура, завернутая в плотную бумагу, имела форму большой рыбины. Кран разворачивался очень медленно, и Пеллэм предположил, что кусок камня или бронзы весит много тонн. Повсюду суетились рабочие, убиравшие мусор и натягивающие транспаранты и плакаты к предстоящей церемонии открытия небоскреба.
— Но фонд Святого Августина есть, — упрямо произнес Бейли. Порывшись в документах, набросанных на кровати, он нашел папку с обгорелыми ксерокопиями документов, украшенных печатью генеральной прокуратуры штата. — Он зарегистрирован как некоммерческая организация. Он существует. В состав его попечительского совета входит восемь человек.
Пеллэм взял список. Все перечисленные в нем люди жили поблизости. Пеллэм ткнул в одну фамилию. Некий Джеймс Кемпер, живущий в доме на Тридцать седьмой улице. В соседнем квартале.
— Предлагаю послушать, что он нам скажет, — сказал Бейли, снимая трубку телефона.
— Предлагаю лучше нанести неожиданный визит.
Однако ничего неожиданного не получилось, по крайней мере, для Пеллэма. На пустыре, где якобы проживал мистер Кемпер, строительные работы должны были начаться лишь через два месяца.
— Все эти фамилии вымышлены, — пробормотал Бейли, когда они вернулись к нему домой.
— Когда вы звонили директору фонда, тому священнику, кто вам ответил?
— Я оставил сообщение на автоответчике.
— Как узнать, кто стоит за фондом? — спросил Пеллэм. — Не выдавая себя?
По кинобизнесу он знал, как сложно порой разобраться в запутанных корпоративных делах.
— Поскольку фонд является некоммерческой организацией, проследить это будет гораздо сложнее, чем если бы он вел деятельность в соответствии с законом о деловых корпорациях.
Сидя в спальне Бейли, Пеллэм случайно взглянул на еще один обгоревший документ, лежавший рядом с папкой бумаг фонда. Это была копия отчета почерковеда, сравнившего почерк на страховом договоре с почерком Этти.
Во время последнего свидания с Этти Пеллэм спросил у нее, не писала ли она кому-нибудь в последнее время, опасаясь, что именно так злоумышленник мог завладеть образцом ее почерка. Но тогда ни он сам, ни Этти не вспомнили про том, что она подписала обращение Маккенны с просьбой разрешить превысить установленное ограничение на высотность строящегося небоскреба.
— Это Маккенна, — объявил Пеллэм. Увидев выражение лица Бейли, он поднял руку. — Знаю, вы никак не можете поверить в то, что такой крупный подрядчик способен спалить жилое здание. И Маккенна действительно не пошел бы на это лишь ради страховки. Но сейчас от этого здания зависел тоннель до станции «Пенн», и, следовательно, судьба его Башни. И Ньютон Кларк, и жена Маккенны единогласно сошлись в том, что он попал в безвыходное положение.
— Но… — Бейли устало развел руками. — Какое вам до этого дело? Даже если Маккенна действительно стоит за фондом Святого Августина, Этти созналась в поджоге.
— С этим не будет никаких трудностей, — успокоил его Пеллэм. — Я лично со всем разберусь.
— Но…
— Я разберусь с этим. Главная проблема в том, как нам доказать связь Маккенны с фондом Святого Августина.
Бейли нахмурился.
— Опытные подрядчики умеют просто гениально маскировать подобные вещи. А Маккенна лучший из лучших. Нам придется проверять офшорные корпорации, доверенности и поручительства… На это уйдет время.
— Как долго?
— Пара недель.
— А когда будет вынесен приговор Этти?
Пауза.
— Послезавтра.
— В таком случае, полагаю, у нас нет пары недель, так?
Пеллэм не отрывал взгляда от строительной площадки на противоположной стороне улицы. Обернутую бумагой скульптуру бесцеремонно, словно простую балку, опустили на постамент. Прохожие с любопытством таращились на нее, пытаясь определить, что же это такое. Однако рабочие удалились, так и не сняв бумагу.
Снова надев костюм от Армани и водрузив на голову украденную строительную каску, низко надвинув ее на лоб, Джон Пеллэм невозмутимо вошел в вестибюль Башни Маккенны. Эта часть небоскреба была уже практически доделана и сдана первым арендаторам — в том числе, здесь разместились администрации двух строительных компаний Маккенны и агентство недвижимости, занимающееся арендой остальных помещений небоскреба.
Деловитый вид Пеллэма убедил всех в том, что он здесь свой, и торопится по какому-то важному делу, поэтому его лучше не беспокоить.
Никто его и не побеспокоил.
Сжимая в руке папку, Пеллэм прошел мимо ряда секретарш и смело распахнул массивную дубовую дверь, настолько внушительную, что именно за ней должен был располагаться кабинет самого Маккенны — который пять минут назад на глазах у Пеллэма покинул здание. Пеллэм заранее подготовил и отрепетировал несколько объяснений для подручных подрядчика, однако его актерское дарование оказалось на этот раз невостребованным, поскольку в помещении никого не было.
Пеллэм подошел к столу, на котором стояли две фотографии в рамках: на одной была снята жена Маккенны, на другой — двое его детей. Джоли смотрела из дорогой рамки с широкой фальшивой улыбкой. Мальчик и девочка на другом снимке вообще не улыбались.
Пеллэм начал со шкафов. За пятнадцать минут он бегло изучил сотни писем и финансовых и юридических документов, но ни в одном из них не было упоминания о фонде Святого Августина или зданиях на Тридцать шестой улице.
Небольшой ящичек письменного стола был заперт. Пеллэм избрал фронтальный подход — стал искать на столе ножик для вскрытия писем, чтобы выломать замок. Но только он нашел ножик в верхнем правом ящике, как кабинет наполнился зычным голосом:
— Хороший костюм. — Пеллэму показалось, в голосе прозвучал ирландский акцент. Он застыл. — Но вам он не идет. Вам больше подходят джинсы.
Пеллэм медленно поднялся.
В дверях стоял Роджер Маккенна. Рядом с ним застыл угрюмый телохранитель, сунувший руку во внутренний карман пиджака. Пеллэм, опасавшийся металлодетекторов на входе в Башню, оставил свой «кольт» в конторе Бейли.
Он встревоженно перевел взгляд с одного мужчины на другого.
— Мы вас искали, — продолжал Маккенна. — И подумать только — вы сам изволили пожаловать ко мне в гости.
Подрядчик кивнул своему помощнику, и тот опустил что-то на стол. Это была видеокамера Пеллэма. Всего несколько часов назад она еще была спрятана в гардеробе в спальне квартиры Пеллэма в Ист-Вилледже. Пеллэму очень захотелось узнать, целы ли остальные кассеты с отснятым материалом.
Маккенна сказал:
— Предлагаю немного прокатиться.
Он открыл боковую дверь, за которой находился гараж, где стоял сверкающий лимузин «Мерседес».
Подхватив видеокамеру, помощник кивком указал Пеллэму на дверь.
Тот начал было что-то говорить, но Маккенна поднес к губам длинный указательный палец.
— Ну что вы можете мне сказать? Что ищите правду? Что хотели сделать как лучше? Готов поспорить, у вас есть ответы на все. Но я не желаю их слушать. Садитесь живо в машину.
— Вы о чем? — спросил Бейли.
— Фонд Святого Августина. Я запомнил адрес — дом номер пятьсот по Тридцать девятой западной улице. Как раз напротив церкви. Но только на этом месте сейчас лишь яма в земле.
Из-за пожара, уничтожившего кабинет, они сидели в спальне Бейли, куда на время переместилась контора. На самом деле, особой разницы Пеллэм не заметил; самое существенное отличие заключалось в том, что холодильник, в котором охлаждалось вино, стоял рядом не с письменным столом, а с кроватью. Кроме того, кондиционер в спальне был чуть получше, чем в конторе; если и не прохладный, то хоть какой-то воздух из него все же дул. В воздухе стоял невыносимый запах гари, однако Бейли, похоже, не обращал на это никакого внимания.
— Быть может, фонд перебрался на новое место, — предположил Бейли.
— Дальше еще лучше, — продолжал Пеллэм. — Я справился в канцелярии церкви. Там никто даже не слышал ни о каком фонде Святого Августина.
Он подошел к грязному окну. На стекло на мгновение упала тень от крана, который установил массивную скульптуру на открытой площадке перед Башней Маккенны.
Скульптура, завернутая в плотную бумагу, имела форму большой рыбины. Кран разворачивался очень медленно, и Пеллэм предположил, что кусок камня или бронзы весит много тонн. Повсюду суетились рабочие, убиравшие мусор и натягивающие транспаранты и плакаты к предстоящей церемонии открытия небоскреба.
— Но фонд Святого Августина есть, — упрямо произнес Бейли. Порывшись в документах, набросанных на кровати, он нашел папку с обгорелыми ксерокопиями документов, украшенных печатью генеральной прокуратуры штата. — Он зарегистрирован как некоммерческая организация. Он существует. В состав его попечительского совета входит восемь человек.
Пеллэм взял список. Все перечисленные в нем люди жили поблизости. Пеллэм ткнул в одну фамилию. Некий Джеймс Кемпер, живущий в доме на Тридцать седьмой улице. В соседнем квартале.
— Предлагаю послушать, что он нам скажет, — сказал Бейли, снимая трубку телефона.
— Предлагаю лучше нанести неожиданный визит.
Однако ничего неожиданного не получилось, по крайней мере, для Пеллэма. На пустыре, где якобы проживал мистер Кемпер, строительные работы должны были начаться лишь через два месяца.
— Все эти фамилии вымышлены, — пробормотал Бейли, когда они вернулись к нему домой.
— Когда вы звонили директору фонда, тому священнику, кто вам ответил?
— Я оставил сообщение на автоответчике.
— Как узнать, кто стоит за фондом? — спросил Пеллэм. — Не выдавая себя?
По кинобизнесу он знал, как сложно порой разобраться в запутанных корпоративных делах.
— Поскольку фонд является некоммерческой организацией, проследить это будет гораздо сложнее, чем если бы он вел деятельность в соответствии с законом о деловых корпорациях.
Сидя в спальне Бейли, Пеллэм случайно взглянул на еще один обгоревший документ, лежавший рядом с папкой бумаг фонда. Это была копия отчета почерковеда, сравнившего почерк на страховом договоре с почерком Этти.
Во время последнего свидания с Этти Пеллэм спросил у нее, не писала ли она кому-нибудь в последнее время, опасаясь, что именно так злоумышленник мог завладеть образцом ее почерка. Но тогда ни он сам, ни Этти не вспомнили про том, что она подписала обращение Маккенны с просьбой разрешить превысить установленное ограничение на высотность строящегося небоскреба.
— Это Маккенна, — объявил Пеллэм. Увидев выражение лица Бейли, он поднял руку. — Знаю, вы никак не можете поверить в то, что такой крупный подрядчик способен спалить жилое здание. И Маккенна действительно не пошел бы на это лишь ради страховки. Но сейчас от этого здания зависел тоннель до станции «Пенн», и, следовательно, судьба его Башни. И Ньютон Кларк, и жена Маккенны единогласно сошлись в том, что он попал в безвыходное положение.
— Но… — Бейли устало развел руками. — Какое вам до этого дело? Даже если Маккенна действительно стоит за фондом Святого Августина, Этти созналась в поджоге.
— С этим не будет никаких трудностей, — успокоил его Пеллэм. — Я лично со всем разберусь.
— Но…
— Я разберусь с этим. Главная проблема в том, как нам доказать связь Маккенны с фондом Святого Августина.
Бейли нахмурился.
— Опытные подрядчики умеют просто гениально маскировать подобные вещи. А Маккенна лучший из лучших. Нам придется проверять офшорные корпорации, доверенности и поручительства… На это уйдет время.
— Как долго?
— Пара недель.
— А когда будет вынесен приговор Этти?
Пауза.
— Послезавтра.
— В таком случае, полагаю, у нас нет пары недель, так?
Пеллэм не отрывал взгляда от строительной площадки на противоположной стороне улицы. Обернутую бумагой скульптуру бесцеремонно, словно простую балку, опустили на постамент. Прохожие с любопытством таращились на нее, пытаясь определить, что же это такое. Однако рабочие удалились, так и не сняв бумагу.
Снова надев костюм от Армани и водрузив на голову украденную строительную каску, низко надвинув ее на лоб, Джон Пеллэм невозмутимо вошел в вестибюль Башни Маккенны. Эта часть небоскреба была уже практически доделана и сдана первым арендаторам — в том числе, здесь разместились администрации двух строительных компаний Маккенны и агентство недвижимости, занимающееся арендой остальных помещений небоскреба.
Деловитый вид Пеллэма убедил всех в том, что он здесь свой, и торопится по какому-то важному делу, поэтому его лучше не беспокоить.
Никто его и не побеспокоил.
Сжимая в руке папку, Пеллэм прошел мимо ряда секретарш и смело распахнул массивную дубовую дверь, настолько внушительную, что именно за ней должен был располагаться кабинет самого Маккенны — который пять минут назад на глазах у Пеллэма покинул здание. Пеллэм заранее подготовил и отрепетировал несколько объяснений для подручных подрядчика, однако его актерское дарование оказалось на этот раз невостребованным, поскольку в помещении никого не было.
Пеллэм подошел к столу, на котором стояли две фотографии в рамках: на одной была снята жена Маккенны, на другой — двое его детей. Джоли смотрела из дорогой рамки с широкой фальшивой улыбкой. Мальчик и девочка на другом снимке вообще не улыбались.
Пеллэм начал со шкафов. За пятнадцать минут он бегло изучил сотни писем и финансовых и юридических документов, но ни в одном из них не было упоминания о фонде Святого Августина или зданиях на Тридцать шестой улице.
Небольшой ящичек письменного стола был заперт. Пеллэм избрал фронтальный подход — стал искать на столе ножик для вскрытия писем, чтобы выломать замок. Но только он нашел ножик в верхнем правом ящике, как кабинет наполнился зычным голосом:
— Хороший костюм. — Пеллэму показалось, в голосе прозвучал ирландский акцент. Он застыл. — Но вам он не идет. Вам больше подходят джинсы.
Пеллэм медленно поднялся.
В дверях стоял Роджер Маккенна. Рядом с ним застыл угрюмый телохранитель, сунувший руку во внутренний карман пиджака. Пеллэм, опасавшийся металлодетекторов на входе в Башню, оставил свой «кольт» в конторе Бейли.
Он встревоженно перевел взгляд с одного мужчины на другого.
— Мы вас искали, — продолжал Маккенна. — И подумать только — вы сам изволили пожаловать ко мне в гости.
Подрядчик кивнул своему помощнику, и тот опустил что-то на стол. Это была видеокамера Пеллэма. Всего несколько часов назад она еще была спрятана в гардеробе в спальне квартиры Пеллэма в Ист-Вилледже. Пеллэму очень захотелось узнать, целы ли остальные кассеты с отснятым материалом.
Маккенна сказал:
— Предлагаю немного прокатиться.
Он открыл боковую дверь, за которой находился гараж, где стоял сверкающий лимузин «Мерседес».
Подхватив видеокамеру, помощник кивком указал Пеллэму на дверь.
Тот начал было что-то говорить, но Маккенна поднес к губам длинный указательный палец.
— Ну что вы можете мне сказать? Что ищите правду? Что хотели сделать как лучше? Готов поспорить, у вас есть ответы на все. Но я не желаю их слушать. Садитесь живо в машину.
26
Восемь кварталов они проехали молча.
Наконец где-то в районе Сороковых улиц в самом конце Вест-Сайда лимузин остановился перед старым, обшарпанным зданием. Облупившаяся краска напоминала грязные белые конфетти. Сгнившая деревянная отделка была свалена у двери черного входа рядом с многочисленными мешками с мусором.
Маккенна указал на здание.
— Арти!
Открыв дверь лимузина, телохранитель крепко схватил Пеллэма за руку и потащил к черному входу. Распахнув плечом дверь, он толкнул Пеллэма вперед и подождал Маккенну.
Вдоль по длинному, темному коридору. Первым шел подрядчик. За ним следовал Пеллэм, а замыкал шествие телохранитель Арти, державший видеокамеру словно ручной пулемет.
Пеллэм, прищурившись, озирался по сторонам, дожидаясь, когда его глаза привыкнут к полумраку. Сунув руку в рукав, он нащупал рукоятку ножа для разрезания конвертов, прихваченного в кабинете Маккенны. Ножик был короткий и тонкий, но по своему тюремному опыту Пеллэм знал, как много неприятностей может доставить самое безобидное оружие.
Коридор был освещен одинокой тусклой лампочкой без абажура. Пеллэм закашлял, надышавшись запахами плесени и застарелой мочи. Что-то мелькнуло под ногами.
— Господи, — пробормотал Маккенна, провожая взглядом равнодушно разгуливающую по коридору здоровенную крысу.
Пеллэм, не обращая на крысу внимания, снова стиснул в руке ножик. Нащупал пальцем острие. Попытался почерпнуть в этом уверенности. Не смог.
Вдруг послышался звук.
Пеллэм сбавил шаг, услышав слабое завывание на высокой ноте. Похожее на женский крик. Телевизор? Нет, это был живой человеческий голос. Пеллэм почувствовал, как у него волосы на затылке встают дыбом.
— Идем дальше, — приказал Маккенна.
Маленькая процессия прошла до самого конца коридора. Остановилась.
Пронзительное, леденящее душу завывание становилось все громче и громче.
Пеллэм попытался прогнать из мыслей этот звук, сосредоточившись на том, что ему сейчас предстоит сделать. Его ноги задрожали от напряжения. Вот он, самый подходящий момент. Правая рука Пеллэма скользнула в левый рукав.
Маккенна снова кивнул Арти.
Громкость завываний нарастала. Двое, а то и трое человек вопили от нестерпимой боли. Телохранитель бесцеремонно толкнул Пеллэма вперед. Тот, стиснув зубы, сделал шаг, вытаскивая из рукава ножик.
Толчком распахнув дверь, Арти шагнул внутрь.
Первым делом надо будет полоснуть ножом именно Арти — целясь в глаза. Затем попытаться вырвать у него пистолет. Если повезет…
Переступив через порог, Пеллэм застыл на месте, растерянно сжимая в руке ножик.
Что это такое?
Пеллэм оглянулся на подрядчика и верзилу-телохранителя. Маккенна нетерпеливо махнул рукой, и Пеллэм, подчиняясь этому молчаливому приказу, пошел вперед — однако двигался он очень осторожно, ибо ему приходилось маневрировать между целым морем маленьких детей. В противоположном конце комнаты сидела бледная, рыхлая женщина в выцветшей голубой футболке и буро-коричневых шортах, качавшая на руках самого громкого крикуна — того самого младенца, чей голос был слышен в коридоре. Отняв у малыша бутылочку с молочной смесью, женщина с изумлением и гневом уставилась на вошедших.
— Кто вы такие, мать вашу?
Маккенна, кивнув на Пеллэма, сказал телохранителю:
— Дай ему.
Тот протянул Пеллэму видеокамеру.
Наконец где-то в районе Сороковых улиц в самом конце Вест-Сайда лимузин остановился перед старым, обшарпанным зданием. Облупившаяся краска напоминала грязные белые конфетти. Сгнившая деревянная отделка была свалена у двери черного входа рядом с многочисленными мешками с мусором.
Маккенна указал на здание.
— Арти!
Открыв дверь лимузина, телохранитель крепко схватил Пеллэма за руку и потащил к черному входу. Распахнув плечом дверь, он толкнул Пеллэма вперед и подождал Маккенну.
Вдоль по длинному, темному коридору. Первым шел подрядчик. За ним следовал Пеллэм, а замыкал шествие телохранитель Арти, державший видеокамеру словно ручной пулемет.
Пеллэм, прищурившись, озирался по сторонам, дожидаясь, когда его глаза привыкнут к полумраку. Сунув руку в рукав, он нащупал рукоятку ножа для разрезания конвертов, прихваченного в кабинете Маккенны. Ножик был короткий и тонкий, но по своему тюремному опыту Пеллэм знал, как много неприятностей может доставить самое безобидное оружие.
Коридор был освещен одинокой тусклой лампочкой без абажура. Пеллэм закашлял, надышавшись запахами плесени и застарелой мочи. Что-то мелькнуло под ногами.
— Господи, — пробормотал Маккенна, провожая взглядом равнодушно разгуливающую по коридору здоровенную крысу.
Пеллэм, не обращая на крысу внимания, снова стиснул в руке ножик. Нащупал пальцем острие. Попытался почерпнуть в этом уверенности. Не смог.
Вдруг послышался звук.
Пеллэм сбавил шаг, услышав слабое завывание на высокой ноте. Похожее на женский крик. Телевизор? Нет, это был живой человеческий голос. Пеллэм почувствовал, как у него волосы на затылке встают дыбом.
— Идем дальше, — приказал Маккенна.
Маленькая процессия прошла до самого конца коридора. Остановилась.
Пронзительное, леденящее душу завывание становилось все громче и громче.
Пеллэм попытался прогнать из мыслей этот звук, сосредоточившись на том, что ему сейчас предстоит сделать. Его ноги задрожали от напряжения. Вот он, самый подходящий момент. Правая рука Пеллэма скользнула в левый рукав.
Маккенна снова кивнул Арти.
Громкость завываний нарастала. Двое, а то и трое человек вопили от нестерпимой боли. Телохранитель бесцеремонно толкнул Пеллэма вперед. Тот, стиснув зубы, сделал шаг, вытаскивая из рукава ножик.
Толчком распахнув дверь, Арти шагнул внутрь.
Первым делом надо будет полоснуть ножом именно Арти — целясь в глаза. Затем попытаться вырвать у него пистолет. Если повезет…
Переступив через порог, Пеллэм застыл на месте, растерянно сжимая в руке ножик.
Что это такое?
Пеллэм оглянулся на подрядчика и верзилу-телохранителя. Маккенна нетерпеливо махнул рукой, и Пеллэм, подчиняясь этому молчаливому приказу, пошел вперед — однако двигался он очень осторожно, ибо ему приходилось маневрировать между целым морем маленьких детей. В противоположном конце комнаты сидела бледная, рыхлая женщина в выцветшей голубой футболке и буро-коричневых шортах, качавшая на руках самого громкого крикуна — того самого младенца, чей голос был слышен в коридоре. Отняв у малыша бутылочку с молочной смесью, женщина с изумлением и гневом уставилась на вошедших.
— Кто вы такие, мать вашу?
Маккенна, кивнув на Пеллэма, сказал телохранителю:
— Дай ему.
Тот протянул Пеллэму видеокамеру.