Дивер Джеффри. Слеза дьявола

   – Звучит как вода, – заметил Кейдж.
   – Что?
   – Все эти машины.
   Он тоже лежал на животе рядом с ней, и их бедра почти соприкасались. Так молодая пара могла бы лежать на пляже, любуясь закатом. Но они пристально следили за полем в ста метрах от них, за местом, где положили деньги, рядом с поворотом на улицу Висельников, – да, именно так – Висельников, и ирония в этом названии была столь очевидна, что ни у кого язык не повернулся пошутить по этому поводу.
   – Сама знаешь, как это бывает, – продолжал Кейдж. – Что-нибудь взбредет в голову и, как ни стараешься не думать об этом, ничего не получается. Вот и для меня сейчас весь этот транспортный поток звучит как шум воды.
   Лукас никакого шума воды не слышала. Только гул двигателей грузовиков и легковых автомобилей.
   Где этот подонок? Его дожидались двадцать миллионов баксов, а он не торопился их забрать.
   – Где же он, черт его возьми? – пробормотал еще один голос. Он принадлежал мужчине лет тридцати с военной стрижкой и выправкой. Леонард Харди служил в управлении полиции округа Колумбия и был включен в оперативную команду, потому что, хотя всем руководили люди из ФБР, не включить в группу хотя бы одного местного копа всем казалось неправильным с политической точки зрения. Обычно Лукас резко возражала против участия офицеров других подразделений в работе ФБР, но поскольку ей уже приходилось сталкиваться с Харди лично, когда его приписывали к офису Бюро, расположенному рядом с городским советом, на этот раз она ничего не имела против его присутствия – лишь бы вел себя, как всегда, тихо, не высовывался и не мешал взрослым делать свое дело.
   – Почему он опаздывает? – снова подал голос Харди, явно не ожидая ответа. Своими ухоженными руками с безукоризненно подстриженными ногтями он продолжал строчить заметки для своего будущего доклада начальнику окружной полиции и мэру.
   – Есть что-нибудь? – Лукас повернула голову и шепотом обратилась к Тоби Геллеру, курчавому молодому агенту, одетому в джинсы и в точно такую же двустороннюю темно-синюю ветровку, что была на ней самой.
   Геллеру тоже уже перевалило за тридцать, но у него оставалось неизменно радостное лицо совершеннейшего ребенка, которого интересовали только предметы, содержащие микросхемы внутри. Он поочередно просматривал изображения на трех портативных видеомониторах, установленных перед ним. Потом ввел какую-то команду в компьютер-ноутбук и снова уставился на мониторы.
   – Ноль, – ответил он. А ведь если бы рядом с сумками, в которых лежал выкуп, зашевелился хотя бы даже енот, приборы Геллера тут же зафиксировали бы его движение.
   После того как мэр распорядился выплатить шантажисту выкуп, деньги проделали к месту назначения не самый прямой путь. Сначала Лукас и Геллер попросили помощника Кеннеди доставить наличные к неприметному дому на Девятой улице, где всего в паре кварталов от штаб-квартиры ФБР округа располагался небольшой гараж без всякой вывески.
   Там Геллер переложил выкуп в два огромных ранцевых рюкзака, изготовленных фирмой «Системы безопасности Берджесса», ткань которых только с виду казалась обыкновенной, а на самом деле была вся пронизана нитями окисленной меди – то есть представляла собой сплошную и очень эффективную антенну. Передатчики таились в нейлоновых ручках, а батарейки питания – в резиновых прокладках, прикрепленных к дну. Такая сумка передавала сигнал джи-пи-эс более четко, чем телекомпания Си-би-эс транслировала свои передачи, а заглушить сигнал мог лишь слой металла толщиной в десяток сантиметров.
   Кроме того, Геллер сменил стандартную банковскую упаковку каждой из сорока пачек стодолларовых купюр на обертки собственного изобретения с почти невидимыми глазу проводками, закатанными внутрь. Даже если бы преступник вздумал переложить пачки в другую тару или разделил их между своими сообщниками, Геллер все равно способен был отследить деньги в радиусе почти ста километров.
   Сумки положили в поле, как и требовал автор записки. Потом агенты удалились. И началась слежка.
   Лукас в свое время изучала курс психологии поведения преступников. Вымогатели и шантажисты – похитители людей нередко пугались и выходили из игры, так и не забрав выкупа. Но она была уверена, что убийца, для которого ничего не значили жизни двадцати трех человек, не отступит от своего плана в последний момент. И потому не могла понять, почему он до сих пор даже не приблизился к вожделенным деньгам.
   Она вспотела. Для последнего дня года было слишком тепло, а в воздухе витали тошнотворно сладкие запахи. Как осенью. А Маргарет Лукас ненавидела осень. Она предпочла бы сейчас лежать в глубоком снегу, чем иметь дело с этой погодной аномалией.
   – Ну где же ты? – бормотала она. – Где?
   Почувствовав, как онемели мышцы ног, слегка сменила позу. Ее тело было мускулистым, но излишне сухим – ни слоя жирка, чтобы защитить от неприятного соприкосновения с каменистой почвой. Она еще пристальнее всматривалась в поле, хотя прекрасно понимала, что сложнейшая аппаратура Геллера уловила бы появление подозреваемого задолго до того, как его смогли бы разглядеть ее серо-голубые глаза.
   – Угу, – сказал вдруг в микрофон Сид Арделл – крепкого телосложения агент, с которым Лукас нередко доводилось работать вместе, а потом прижался к наушнику и вслушался. Закивал своей лысой белесой башкой и посмотрел на Лукас.
   – Точка «Чарли» вышла на связь. По их словам, никто с дороги в сторону леса не сворачивал.
   Лукас только хмыкнула в ответ. Стало быть, ее теория могла оказаться неверной. Она-то предполагала, что преступник подберется к деньгам с западной стороны через густую лесопосадку, протянувшуюся метрах в семистах от окружной магистрали. Он приедет на «хаммере» или «рейнджровере», схватит одну из сумок, пожертвовав второй из соображений безопасности, и снова скроется среди деревьев.
   – А что на точке «Браво»? – спросила она.
   – Проверю, – ответил Сид, которому частенько приходилось работать под прикрытием из-за своей внешности – соответственно одетый, он один в один напоминал типичного наркоторговца или члена банды «Ангелы Ада». Из всех офицеров, задействованных в засаде, он, несомненно, был самым терпеливым – за все время ожидания его почти 120-килограммовая туша едва ли хотя бы раз сдвинулась с места. Сейчас он вызвал по рации опергруппу, занимавшую позицию с южной от поля стороны.
   – Там тоже ничего. Какие-то детишки на квадроцикле, но никого старше двенадцати лет.
   – Надеюсь, наши люди не спугнули их? – спросила Лукас. – Я имею в виду детей.
   – Нет.
   – Хорошо. Нам лучше не совершать таких ошибок.
   Прошло еще какое-то время. Харди без устали писал.
   Геллер что-то выстукивал на клавиатуре компьютера. Кейдж маялся. Сид оставался спокойным, как танк.
   – Твоя жена, наверное, злится, – обратилась к Кейджу Лукас. – Из-за того, что тебе приходится работать в праздник.
   Кейдж пожал плечами. Это был его любимый жест. Из его пожатий плечами можно было бы составить целый словарь – столько различных значений умел он в них вкладывать. Кейдж имел звание старшего агента при центральной штаб-квартире ФБР и, хотя по работе ему случалось бывать во всех концах страны, в основном его использовали при расследованиях, связанных с округом Колумбия, а потому Лукас приходилось взаимодействовать с ним достаточно часто. Как и ее начальнику тоже – специальному агенту по особым поручениям, руководителю регионального вашингтонского отделения ФБР. Однако на этой неделе Рон Коэн находился где-то в джунглях Амазонки, в первый раз за шесть лет взяв отпуск, и потому операцию пришлось возглавить Маргарет Лукас, причем она получила это назначение во многом благодаря рекомендациям Кейджа.
   Она с сочувствием отнеслась к тому, что Кейджу, Геллеру и Сиду приходилось работать, когда вся страна уже отдыхала. Наверняка они что-то намечали на сегодня со своими девушками или женами. Что до Леонарда Харди, то она была только рада видеть его сейчас рядом. У него имелась особая причина для того, чтобы стараться чем-то себя занять в выходные дни, и это, кстати, послужило дополнительным доводом в пользу включения его в опергруппу, расследовавшую дело «Метстрел».
   У самой Лукас был уютный дом в Джорджтауне – антикварная мебель, все для вышивки и вязания, коллекция вин (довольно бессистемная), библиотека из почти пятисот томов, фонотека, включавшая без малого тысячу компакт-дисков, и лабрадор-полукровка по кличке Жан-Люк. Словом, там имелось все для того, чтобы с комфортом провести праздничный вечерок, но за все три года с тех пор, как она обзавелась своим жильем, Лукас не сделала этого ни разу. Вот и сегодня, пока ей не пришло сообщение о назначении главой операции «Метстрел», она тоже планировала не сидеть дома, а взять под свою личную охрану Гари Мосса, того самого работника Совета по образованию, который разоблачил махинации с «откатами» при строительстве школьных зданий, чем вызвал громкий скандал. Тайком воспользовавшись диктофоном, Мосс записал несколько весьма откровенных разговоров, изобличавших махинаторов. Однако тем стало известно об этом, и уже на следующий день ему в дом подбросили зажигательную бомбу, а в пожаре чуть не погибли обе его дочери. После этого он отправил свою семью к родственникам в Северную Каролину, а сам был вынужден смириться с необходимостью федеральной охраны. За нее как раз и отвечала Лукас, как и за расследование поджога. Но теперь, с появлением Диггера, Мосс на какое-то время стал для нее просто скучающим обитателем очень дорогой конспиративной квартиры, которая, как ни удивительно, располагалась по тому же адресу на Девятой улице, что и местное отделение ФБР.
   Снова взгляд в сторону поля. Никаких признаков появления вымогателя.
   – Быть может, он сам затаился в засаде? – предположил еще один агент из ее команды, прятавшийся за стволом дерева. – Мы можем прочесать периметр, если прикажете.
   – Нет.
   – Но ведь это стандартный прием, – настаивал он. – Мы могли бы воспользоваться пятью или шестью обычными машинами. Он ничего не заподозрит.
   – Слишком рискованно.
   – Вы уверены?
   – Да, уверена.
   Краткие и резкие реплики в разговорах с подчиненными создали Лукас в Бюро репутацию высокомерной зазнайки. Но она сама полагала, что слыть высокомерной не так уж плохо. Это вселяет дополнительную уверенность в твоих партнеров. Да и от внимания начальства не ускользает тоже.
   Она отвела взгляд в сторону, когда сквозь легкий треск в наушниках услышала, как ее вызывают по имени.
   – Слушаю вас, – сказала она в микрофон, узнав голос заместителя директора Бюро.
   – Возникла проблема, – сказал тот.
   Она не любила драматических предисловий.
   – Что еще за проблема? – спросила она, мало заботясь о том, что это могло прозвучать грубовато.
   – Некоторое время назад рядом с городским советом случилась автомобильная авария, – сообщил заместитель. – Виновник скрылся с места происшествия. Погиб белый мужчина. Умер, не приходя в сознание. Никаких документов при нем не обнаружили. И вообще почти ничего, кроме ключей от квартиры без указания адреса и небольшой суммы денег. Полицейский, которому поручили разобраться, слышал о вымогательстве и, поскольку наезд произошел в двух шагах от здания совета, предположил возможную связь с этим делом.
   Остальное она мгновенно поняла сама.
   – Они сравнили отпечатки пальцев? – спросила она. – Погибшего и того типа, который написал записку.
   – Именно так. И мертвец оказался автором записки. Сообщником стрелка.
   Лукас помнила ту часть записки, где говорилось примерно следующее:
 
   Если вы меня убьете, он продолжит убивать…
   Диггер на свободе и нету способа его остановить.
 
   – Вам необходимо найти стрелка, Маргарет, – сказал начальник. Потом сделал паузу, очевидно, для того, чтобы посмотреть на часы. – И у вас на это осталось всего три часа.
 
   «Неужели это подлинник?» – гадал Паркер Кинкейд.
   Он склонился над прямоугольником бумаги, вглядываясь в него сквозь массивное десятикратное увеличительное стекло. Джоан уже несколько часов как уехала, но ощущение растерянности после ее визита все не покидало его, как ни старался он забыться в работе.
   Письмо на пожелтевшем листе, которое он изучал, было упаковано в прозрачный, достаточно прочный конверт, но Паркер все равно дотрагивался до него с крайней осторожностью, придвигая ближе к себе. Так касаются покрасневшего и припухлого лица только что родившегося младенца. Он чуть изменил угол освещения и обратил теперь все свое внимание на завиток в строчной букве «y».
   Неужели подлинник?
   Письмо выглядело настоящим. Но как профессионал Паркер Кинкейд привык не слишком доверять поверхностным внешним признакам.
   Его снедал соблазн дотронуться до самого документа, почувствовать на ощупь тряпичную бумагу, изготовленную с добавкой столь малого количества кислоты, что она становилась долговечной, как сталь. Ему хотелось дотронуться до железистых чернил и написанных ими слов, которые под его чувствительными пальцами будут ощущаться рельефнее любого текста, напечатанного по методу Брайля. Но он не осмеливался доставать письмо из конверта, ведь даже микроскопические частички жира на его пальцах могут начать процесс разложения истонченного листка. А это будет настоящей катастрофой, поскольку стоил он, вероятно, не менее 50 тысяч долларов.
   При условии, что это был подлинник.
   Наверху Стефи все еще водила братьев Марио по их виртуальному мирку. Робби с любимыми игрушками пристроился в ногах у Паркера. Расположенный в подвале дома кабинет был уютнейшим местом со стенами, обитыми тиковыми панелями, и покрытым темно-зелеными коврами полом. Одну из стен украшали документы в рамках – наименее ценные экземпляры из личной коллекции Паркера. Письма Вудро Вильсона, Франклина Делано Рузвельта. Бобби Кеннеди, известного актера, героя «вестернов», Чарлза Рассела. И много чего еще. На противоположной стене он устроил галерею подделок – выставку фальшивых документов, которые встретились ему в работе.
   Но самой любимой у него была еще одна выставка, напротив которой он как раз сейчас сидел. Это было собрание рисунков и стихов его детей за последние восемь лет. От первых неразборчивых каракулей и удавшихся печатных букв до постепенно выработавшихся образцов почерка. Работая, он нередко делал паузы, чтобы посмотреть на все это. И однажды у него родилась идея написать книгу о том, как постепенная выработка собственного почерка отражает общее развитие ребенка.
   Сейчас он сидел на удобном высоком стуле, который возвышался над безупречно чистой и белой поверхностью рабочего стола. В комнате царила тишина. Как правило, он трудился при включенном радио, слушая джаз или классику. Но сегодня в вашингтонском метро случилась страшная трагедия, и все радиостанции периодически прерывали передачи, чтобы сообщить все новые подробности кровавой бойни. Паркеру не хотелось, чтобы все это слушал Робби, особенно после их утреннего разговора о Лодочнике.
   Он снова с огромным интересом склонился над письмом, уподобляясь ювелиру, который изучает красивый желтоватый камень, готовый признать его фальшивым, если увидит признаки этого, но в глубине души надеющийся, что перед ним настоящий и редкий топаз.
   – Что это у тебя? – спросил Робби, поднявшись с пола и глядя на письмо.
   – Это то, что нам вчера доставили специальной машиной, – ответил Паркер, переключая внимание на заглавную букву «K». Ее можно изобразить во множестве вариантов, и именно потому она так полезна при почерковедческом анализе.
   – В бронированном фургоне? Круто!
   Наверное, это было действительно круто, но ведь он не ответил на вопрос сына, а потому продолжил:
   – Ты знаешь, кто такой был Томас Джефферсон?
   – Третий президент США. Да, и еще он жил в Виргинии. Точно как мы сами.
   – Молодец. Так вот, это письмо, и один человек считает, что его написал Джефферсон. Меня попросили проверить, так это или нет.
   В свое время он уже объяснял Робби и Стефи, чем зарабатывает на жизнь, и разговор получился неожиданно трудным. Нет, сложность состояла не в том, чтобы посвятить их в подробности работы эксперта по определению подлинности документов. Они никак не могли взять в толк, зачем кому-то могло понадобиться подделывать письма и другие важные бумаги, а потом выдавать их за настоящие.
   – А что в нем написано? – спросил мальчик.
   Паркер ответил не сразу. Ответы всегда были слишком важны для него. В конце концов, он и был мастером поиска ответов на загадки. На протяжении всей жизни он решал словесные ребусы, играл словами, разгадывал лингвистические головоломки. В ответах для него всегда заключался особый смысл, и потому он никогда не пытался уклониться от вопросов своих детей. Ведь когда мать или отец говорят своему ребенку: «Объясню как-нибудь в другой раз», – они делают это своего удобства ради в надежде, что их чадо скоро забудет, о чем спрашивало. Но содержание именно этого письма заставило Паркера помедлить с ответом в сомнениях. После некоторой паузы он сказал:
   – Это письмо, которое Джефферсон написал своей старшей дочери.
   И это была правда. Вот только Паркер решил не вдаваться в подробности и не рассказывать сыну, что главной темой письма стала Мэри – вторая по старшинству дочь Джефферсона, которая умерла от послеродовых осложнений, как и его жена за несколько лет до того. В письме говорилось:
 
   Теперь в Вашингтоне я живу в какой-то пелене тоски, преследуемый видениями Полли верхом на коне или беззаботно несущейся вниз по крыльцу с полным пренебрежением к моим наставлениям быть хоть чуть-чуть более осторожной…
 
   И Паркер, признанный эксперт по идентификации письменных источников, обнаружил, что ему трудно отогнать от себя печаль, навеянную этими словами. «Соберись!» – говорил он себе, но мысли об отце, только что потерявшем одного из своих детей, навязчиво возвращались.
   Пелена тоски…
   «Соберись!»
   Он, конечно же, сразу отметил, что имя в письме то самое, каким и должен был называть дочь Джефферсон. При рождении ее нарекли Мэри, но в семье всегда звали Полли. Бросилась в глаза и скупость пунктуации, характерная для Джефферсона. Это говорило в пользу подлинности письма. Равно как и события, о которых он упоминал, – они действительно значились в его биографии и произошли примерно в то время, когда предположительно он написал это послание.
   Таким образом, с текстуальной точки зрения письмо выглядело настоящим.
   Но на этом загадки не заканчивались. Эксперты по документам не только совмещают в себе роли лингвистов и историков. Их работа требует немало знаний из других научных областей. И Паркеру теперь предстояло изучить документ с точки зрения естествознания, подвергнуть его в буквальном смысле физическому анализу.
   И он хотел было уже положить конверт под один из своих мощных микроскопов, когда снова раздался звонок в дверь.
   О нет!.. Паркер даже зажмурился. Это опять Джоан. Он был почти уверен в этом. Забрала из питомника своих собачек и вернулась, чтобы и дальше превращать его жизнь в ад. Вероятно, ей удалось уговорить социальную работницу поехать с ней прямо сейчас. Неожиданный налет в стиле спецназа…
   – Я открою, – вызвался Робби.
   – Не надо, – быстро сказал Паркер. Быть может, слишком быстро. Мальчика явно удивила такая резкая реакция отца.
   Поэтому Паркер сказал с улыбкой:
   – Не беспокойся, я сам открою, – и поднялся вверх по лестнице.
   Он кипел от ярости и был преисполнен желания устроить детям веселую встречу Нового года, что бы ни затевала их мать. С этой мыслью распахнул входную дверь.
   Сейчас он ей…
   – Привет, Паркер!
   Ему не сразу даже вспомнилось имя высокого седовласого мужчины. Он не виделся с агентом уже много лет. Потом оно пришло ему на память.
   – Кейдж? Здравствуй.
   Стоявшая рядом с ним женщина была Паркеру незнакома.

4

   – Как поживаешь, Паркер? Наверное, думаешь, я с Луны свалился, верно? Хотя это выражение не совсем здесь уместно. Но в целом должно передавать твое настроение.
   Внешне агент изменился мало. Только еще немного поседел. Еще немного похудел. Стал казаться еще выше ростом. Паркер помнил, что Кейдж ровно на пятнадцать лет старше. Они оба родились в июне. Близнецы. Инь-ян.
   Краем глаза Паркер заметил, как в коридоре появился Робби, к которому присоединился другой шпион – Стефи. О том, что в доме гости, дети узнают быстро. Они осторожно приблизились в двери, оглядывая Кейджа и приехавшую с ним женщину.
   Паркер повернулся и склонился к ним.
   – Разве у вас нет важных дел наверху в своих комнатах? Очень важных дел?
   – Нет, – помотала головой Стефи.
   – Никаких, – поддержал ее брат.
   – А по-моему, есть.
   – Какие?
   – Сколько деталек от «Лего» разбросано по полу? А микромашинок?
   – Думаю, может, парочка, – попытался схитрить Робби.
   – Ты имеешь в виду, парочка сотен?
   – Ну да, – ответил мальчик с усмешкой.
   – Тогда марш наверх… Марш, марш! Иначе чудовище само вас туда утащит. Хотите увидеть чудовище?
   – Нет! – взвизгнула Стефи.
   – Тогда идите, – повторил Паркер со смехом. – Дайте папе поговорить с друзьями.
   Наблюдая, как они карабкаются вверх по лестнице, Кейдж заметил:
   – Ну, друзья мы с тобой едва ли. Или я ошибаюсь, а, Паркер?
   Он ничего не ответил. Только закрыл дверь дома и повернулся к визитерам, разглядывая женщину. Слегка за тридцать. Узкое гладкое лицо. И бледная. Не чета постоянно загорелой Джоан. Она не смотрела на Паркера, а сквозь забранное тюлем узкое окошко у двери по-прежнему следила, как поднимается наверх Робби. Только потом она обратила внимание на хозяина дома, протянув для пожатия сильную руку с длинными пальцами.
   – Я – Маргарет Лукас. Младший агент по особо важным делам вашингтонского отделения Бюро.
   «Младший агент», «старший агент» – слова из его прошлой жизни, которых он уже годами не слышал.
   – Не могли бы мы войти ненадолго? – спросила она затем.
   Сирена родительской тревоги внутри Паркера сработала мгновенно.
   – Я бы предпочел поговорить здесь, если не возражаете. Дети…
   Она сверкнула на него глазами. Вероятно, восприняла его слова как пренебрежение. Но он ничего не мог поделать. Знакомство его детей с работой ФБР сводилось к случайному просмотру серий о приключениях Скалли и Малдера из «Секретных материалов», да и то когда они оставались ночевать в домах знакомых. И ему не хотелось ничего в этом менять.
   – Ничего, здесь, значит, здесь, – сказал Кейдж, обращаясь к ним обоим. – Слушай, а ведь мы в последний раз встречались… Бог его знает когда. По-моему, на поминках по Джимми на Девятой улице.
   – Точно.
   Хотя было это не так уж давно. В последний раз Паркер Кинкейд побывал в просторном дворе между мрачными серыми зданиями отделения ФБР жарким июльским днем два года назад. Старые знакомые до сих пор присылали ему электронные письма, восхищаясь проникновенной речью, которую он произнес на панихиде по Джиму Хуангу, который когда-то был заместителем Паркера. Решив перевестись в оперативники, Джим был убит в первый же день службы в новом качестве.
   Паркер молчал.
   Кейдж мотнул головой в сторону, куда удалились дети.
   – Здорово они у тебя подросли.
   – Да, время идет быстро, – кивнул Паркер. – Но давай перейдем к делу. С чем пожаловал, Кейдж?
   Агент пожал плечами, как бы указывая на Лукас.
   – Нам нужна ваша помощь, мистер Кинкейд, – поспешно сказала та, пока еще не рассеялся пар изо рта задавшего свой вопрос Паркера.
   Тот чуть склонил голову.
   – А хорошо здесь у тебя! – сказал Кейдж, оглядываясь по сторонам. – Воздух-то какой! Нам с Линдой тоже пора переезжать. Купить свой участок. Я подумываю об округе Лоуден. Ты смотришь новости, Паркер?
   – Слушаю.
   – То есть?
   – По радио. Не люблю телевидение.
   – Верно. Ты и раньше его не любил, как я помню. – Кейдж повернулся к Лукас. – Он всегда называл телевидение «мусорной свалкой». Только и делал, что читал все время. Паркер живет в мире слов. Здесь он настоящий дока, хотя, если честно, не знаю, кто он такой, этот дока. Помню, ты говорил мне, что и твоя дочка тоже пристрастилась к чтению. Что, до сих пор любит книжки?
   – Стрелок в метро, – перебил его Паркер. – Вот зачем вы здесь.
   – «Метстрел», – уточнила Лукас. – Так мы закодировали название операции. Он убил двадцать три человека. Тридцать семь ранены. Тяжкие телесные повреждения у шести детей. Это было…
   – Что конкретно вы хотите? – снова перебил он, опасаясь, что дети могут услышать ее слова.
   – Это крайне важно, – ответила Лукас. – Нам необходимо ваше содействие.
   – Не представляю, чем могу помочь. Я давно в отставке.
   – Точно! Подал в отставку. И все тут! – ухмыльнулся Кейдж.
   Лукас хмурилась, поочередно оглядывая то одного, то другого.
   Уж не спектакль ли они разыгрывают? Роли доброго копа и ничего не знающего? Вроде бы нет. Однако в его неписаном «Руководстве» числилось еще одно правило: «Будь готов к тому, что ты один против двоих». И потому он оставался настороже.