Страница:
«Я… да, я знаю Руфь».
Когда Руфь останется одна, Диггер должен разбить зеркало, отыскать длинный осколок стекла и вонзить ей в шею.
«Ты хочешь сказать…»
«Я хочу сказать, что ты должен разбить зеркало, подобрать кусок стекла подлиннее и воткнуть его в шею Руфи. Так что я тебе сказал?»
«Что я должен разбить зеркало, найти длинный кусок стекла и воткнуть ей в шею».
Некоторые вещи Диггер помнит так четко, словно сам Бог вписал их ему в мозги.
«Хорошо», – сказал человек.
«Хорошо», – повторил Диггер. Он сделал, как ему велели. От чего человек, который всегда говорит ему обо всем, очень обрадовался. Что бы это ни значило – радоваться.
И вот теперь Диггер сидит, положив сумку со щенками себе на колени, в номере мотеля для дальнобойщиков. Он смотрит на тарелку. Супа уже нет, значит, он не должен быть голоден. Но ему кажется, что хочется пить, и он отхлебывает воды из стакана.
По телевизору начинается новая передача. Он читает написанное на экране, бормоча слова вслух:
– Специальное включение…
Ух ты… Это…
Клик… Это…
Щелк.
– Специальная передача.
Это важно. Ему нужно послушать.
На экране появляется лицо человека, которое знакомо Диггеру. Он уже видел его на картинках. Это…
Мэр Вашингтона и округа Колумбия Джеральд Д. Кеннеди. Так написано на экране.
Мэр говорит, и Диггер слушает.
«– Добрый день, мои дорогие сограждане! Как вы все уже наверняка знаете, ужасное преступление было совершено сегодня утром на станции метро «Площадь Дюпона», которое привело к трагическим жертвам. В настоящее время убийца или убийцы все еще на свободе. Но я бы хотел заверить вас, что наша полиция и федеральные правоохранительные органы делают все от них зависящее, чтобы подобные прискорбные события не повторились.
Что касается людей, на совести которых лежит ответственность за кровавую бойню, то я от всего сердца обращаюсь сейчас к ним: пожалуйста, свяжитесь со мной. Нам нужно снова установить контакт, чтобы возобновить диалог. В этот последний день уходящего года давайте перестанем прибегать к насилию, чтобы избежать новых жертв. Мы могли бы…»
Скучно…
Диггер выключает телевизор. Реклама собачьей еды, особенно если показывают щеночков, нравится ему куда больше. Или реклама автомобилей. «О! Каждый из нас, простых американцев, хотел бы…» Диггер вызывает свою голосовую почту и набирает код – один, два, два, пять. Дата Рождества.
Женщина, голос которой нисколько не похож на голос Памелы, его жены, зато напоминает Руфь – до того как ей в шею вонзился кусок стекла, разумеется, – сообщает, что новых сообщений для него нет.
А это значит, что ему пора делать то, что было велено человеком, который всегда говорит ему обо всем.
Когда ты делаешь то, что люди приказывают тебе делать, это очень хорошо. Тогда ты им нравишься. Тогда они тебя не бросят.
Они будут любить тебя.
Что бы ни означало это слово – «любить».
«Веселого Рождества, Памела! У меня для тебя кое-что есть… А ты приготовила что-то для меня! Боже, как я рад… Это подарок?»
Клик, клик.
«Какой красивый желтый цветок у тебя в руке, Памела. Спасибо, что подарила мне плащ». Диггер натягивает плащ на себя. То ли черный, то ли темно-синий. Ему этот плащ нравится.
Он берет тарелку из-под супа, относит в кухню и ставит в раковину.
Его немного удивляет, почему не позвонил человек, который говорит ему обо всем. Человек предупредил, что может и не позвонить, но у Диггера все равно возникает от этого смутное беспокойство. Ему хотелось услышать этот голос. «Я опечален? Гм, гм…»
Он находит свои кожаные перчатки. Отличные перчатки со швами под пальцами. Запах кожи навевает ему неясное воспоминание о чем-то, но он не может понять, о чем именно. Снаряжая патроны для своего «узи», он натягивает резиновые перчатки. Но от резины так хорошо не пахнет. А кожаные перчатки он надевает, когда выходит на улицу или прикасается к чему-нибудь рядом с тем местом, где стреляет и видит людей, падающих, как осенние листья в лесу.
Диггер застегивает пуговицы на своем плаще. Быть может, черном, а быть может, синем.
Снова нюхает перчатки.
Смешно.
Он укладывает автомат в пакет со щеночками, а потом добавляет туда еще патронов.
Выйдя из номера мотеля, Диггер запирает дверь за собой. Он делает это тщательно, как и положено. О том, как и что ему положено делать, Диггер знает все.
Например, как вонзить кусок стекла в шею женщине. Как подобрать жене подарок. Как есть суп. Как купить новую и очень яркую пластиковую сумку. С нарисованными на ней щенками.
«Почему обязательно щенками?» – спросил Диггер.
«Потому», – ответил человек, который говорит ему, что делать.
Ну что ж. Именно такая теперь у него есть.
8
Когда Руфь останется одна, Диггер должен разбить зеркало, отыскать длинный осколок стекла и вонзить ей в шею.
«Ты хочешь сказать…»
«Я хочу сказать, что ты должен разбить зеркало, подобрать кусок стекла подлиннее и воткнуть его в шею Руфи. Так что я тебе сказал?»
«Что я должен разбить зеркало, найти длинный кусок стекла и воткнуть ей в шею».
Некоторые вещи Диггер помнит так четко, словно сам Бог вписал их ему в мозги.
«Хорошо», – сказал человек.
«Хорошо», – повторил Диггер. Он сделал, как ему велели. От чего человек, который всегда говорит ему обо всем, очень обрадовался. Что бы это ни значило – радоваться.
И вот теперь Диггер сидит, положив сумку со щенками себе на колени, в номере мотеля для дальнобойщиков. Он смотрит на тарелку. Супа уже нет, значит, он не должен быть голоден. Но ему кажется, что хочется пить, и он отхлебывает воды из стакана.
По телевизору начинается новая передача. Он читает написанное на экране, бормоча слова вслух:
– Специальное включение…
Ух ты… Это…
Клик… Это…
Щелк.
– Специальная передача.
Это важно. Ему нужно послушать.
На экране появляется лицо человека, которое знакомо Диггеру. Он уже видел его на картинках. Это…
Мэр Вашингтона и округа Колумбия Джеральд Д. Кеннеди. Так написано на экране.
Мэр говорит, и Диггер слушает.
«– Добрый день, мои дорогие сограждане! Как вы все уже наверняка знаете, ужасное преступление было совершено сегодня утром на станции метро «Площадь Дюпона», которое привело к трагическим жертвам. В настоящее время убийца или убийцы все еще на свободе. Но я бы хотел заверить вас, что наша полиция и федеральные правоохранительные органы делают все от них зависящее, чтобы подобные прискорбные события не повторились.
Что касается людей, на совести которых лежит ответственность за кровавую бойню, то я от всего сердца обращаюсь сейчас к ним: пожалуйста, свяжитесь со мной. Нам нужно снова установить контакт, чтобы возобновить диалог. В этот последний день уходящего года давайте перестанем прибегать к насилию, чтобы избежать новых жертв. Мы могли бы…»
Скучно…
Диггер выключает телевизор. Реклама собачьей еды, особенно если показывают щеночков, нравится ему куда больше. Или реклама автомобилей. «О! Каждый из нас, простых американцев, хотел бы…» Диггер вызывает свою голосовую почту и набирает код – один, два, два, пять. Дата Рождества.
Женщина, голос которой нисколько не похож на голос Памелы, его жены, зато напоминает Руфь – до того как ей в шею вонзился кусок стекла, разумеется, – сообщает, что новых сообщений для него нет.
А это значит, что ему пора делать то, что было велено человеком, который всегда говорит ему обо всем.
Когда ты делаешь то, что люди приказывают тебе делать, это очень хорошо. Тогда ты им нравишься. Тогда они тебя не бросят.
Они будут любить тебя.
Что бы ни означало это слово – «любить».
«Веселого Рождества, Памела! У меня для тебя кое-что есть… А ты приготовила что-то для меня! Боже, как я рад… Это подарок?»
Клик, клик.
«Какой красивый желтый цветок у тебя в руке, Памела. Спасибо, что подарила мне плащ». Диггер натягивает плащ на себя. То ли черный, то ли темно-синий. Ему этот плащ нравится.
Он берет тарелку из-под супа, относит в кухню и ставит в раковину.
Его немного удивляет, почему не позвонил человек, который говорит ему обо всем. Человек предупредил, что может и не позвонить, но у Диггера все равно возникает от этого смутное беспокойство. Ему хотелось услышать этот голос. «Я опечален? Гм, гм…»
Он находит свои кожаные перчатки. Отличные перчатки со швами под пальцами. Запах кожи навевает ему неясное воспоминание о чем-то, но он не может понять, о чем именно. Снаряжая патроны для своего «узи», он натягивает резиновые перчатки. Но от резины так хорошо не пахнет. А кожаные перчатки он надевает, когда выходит на улицу или прикасается к чему-нибудь рядом с тем местом, где стреляет и видит людей, падающих, как осенние листья в лесу.
Диггер застегивает пуговицы на своем плаще. Быть может, черном, а быть может, синем.
Снова нюхает перчатки.
Смешно.
Он укладывает автомат в пакет со щеночками, а потом добавляет туда еще патронов.
Выйдя из номера мотеля, Диггер запирает дверь за собой. Он делает это тщательно, как и положено. О том, как и что ему положено делать, Диггер знает все.
Например, как вонзить кусок стекла в шею женщине. Как подобрать жене подарок. Как есть суп. Как купить новую и очень яркую пластиковую сумку. С нарисованными на ней щенками.
«Почему обязательно щенками?» – спросил Диггер.
«Потому», – ответил человек, который говорит ему, что делать.
Ну что ж. Именно такая теперь у него есть.
8
Сидя в том же сером вращающемся кресле, которое он сам реквизировал у соседнего отдела много лет назад, Паркер Кинкейд подвергал записку тесту, который крайне редко делают эксперты по сомнительным документам.
Он ее читал.
А потом снова. И так раз шесть или семь.
Паркер всегда верил, что именно содержание документа само по себе может многое сказать о человеке, его составившем. Однажды его попросили проверить подлинность письма, которое якобы написал Авраам Линкольн Джефферсону Дэвису, где Линкольн выдвигал предложение: если Конфедерация капитулирует, то он позволит нескольким штатам отделиться.
Письмо отдал Паркеру на анализ совершенно потрясенный директор Американской ассоциации историков, потому что документ ставил многое в прошлом США с ног на голову. К тому времени ученые уже определили, что письмо было написано на бумаге, произведенной в 1860-х годах, с использованием железистых чернил, характерных для той эпохи. Степень впитывания чернил в структуру бумаги тоже была соответствующей прошедшему времени, и даже почерк почти ни у кого не вызывал сомнений.
А Паркеру не пришлось даже доставать свою любимую лупу, чтобы изучить написание букв и манеру письма автора. Он лишь однажды прочел его, и в своем заключении вынес вердикт: «Подлинность письма вызывает большие сомнения».
Что на языке экспертов по документам означало насмешливое – перед нами откровенная фальшивка.
Из чего следовал такой вывод? Письмо было подписано «Эйб Линкольн». А между тем шестнадцатый президент США терпеть не мог сокращения своего имени и никому не разрешал обращаться к себе подобным образом, не говоря уже о том, чтобы подписывать этой ходившей в народе кличкой важные документы. Фальсификатора арестовали, судили и, как это обычно бывает в таких случаях, дали всего лишь условный срок.
И сейчас, читая записку вымогателя, Паркер обращал особое внимание на пунктуацию, расположение слов во фразах, порядок, в котором следовали друг за другом предложения, и, конечно, на орфографию и общий способ построения данного «сочинения».
И постепенно перед ним начал вырисовываться неясный пока образ человека, чей труп лежал шестью этажами ниже в морге здания ФБР.
Подал голос Тоби Геллер.
– Они пришли, – сказал он, поднося лицо ближе к монитору. – Только что получил данные психолингвистического анализа.
Паркер тоже вгляделся в экран. Будучи начальником этого отдела, он сам нередко прибегал к подобному компьютерному тесту. При этом весь текст документа с анонимными угрозами – как целиком, так и разбитый на отдельные части – загружается в компьютер, где специальная программа анализирует его и сравнивает со «словарем угроз», состоящим из 250 тысяч слов, а потом и со стандартным словарем, где числится миллион словарных статей. Далее эксперт, пользуясь еще одной программой, сравнивает документ с другими, уже имеющимися в базе данных, и определяет, нет ли среди них других записок, автором которых мог быть тот же человек. Кроме того, подобным способом можно выявить некоторые черты характера анонима.
Геллер прочитал вслух:
– «Психолингвистический анализ неизвестного, код 12-31А (ныне покойного). Операция «Метстрел». Полученные результаты позволяют предположить, что вышеупомянутый неизвестный преступник родился за границей и провел в США не более двух или трех лет. Его отличал низкий образовательный уровень, который, вероятно, соответствовал бы примерно седьмому классу американской средней школы. Уровень ай-кью близок к ста (плюс-минус 11 пунктов). Угрозы, содержащиеся в рассмотренном документе, не имеют аналогов в нашей базе данных. Однако язык записки недвусмысленно свидетельствует о серьезности намерений автора, так как соответствует общему стилю угроз совершения террористических актов и других преступлений с целью вымогательства, имевших место в прошлом».
Он распечатал копию отчета и подал листок Паркеру.
– Иностранец, – повторила Лукас. – Я так и думала.
Она достала фото тела преступника, сделанное на месте, где его насмерть сбил грузовик.
– Мне кажется, он из Центральной или Южной Европы. Быть может, серб, чех или словак.
– Но ведь он звонил в службу безопасности городского совета, – заметил Лен Харди. – Разве там не все звонки записываются? Мы могли бы узнать, говорил он с акцентом или без.
– Держу пари, он воспользовался синтезатором голоса. Верно? – сказал на это Паркер.
– Именно так, – подтвердила Лукас. – Голос, какими обычно снабжают автоответчики для телефонов.
– Нам нужно привлечь к работе международный отдел, – предложил Геллер.
Он говорил о департаменте ФБР, который занимался делами об убийствах и террористических актах, совершаемых либо иностранцами в США, либо вообще за пределами страны.
Но Паркер смял отчет психолингвистической экспертизы в комок и швырнул в мусорную корзину.
– Зачем вы?.. – начала Лукас.
А туша Сида Арделла издала звук, который трудно было назвать иначе, чем утробным смехом.
– Единственное, что в этом отчете верно, – это серьезность угрозы, – сказал Паркер. – В чем мы и без их помощи не сомневались.
Не отрывая взгляда от записки, он затем продолжил свою мысль:
– Я не говорю, что международный отдел не может нам понадобиться, но могу заверить вас, что преступник не был иностранцем, как и в том, что он был очень умен. По моим прикидкам, уровень его ай-кью превышал 160.
– С чего ты это взял? – сказал Кейдж, указывая на записку. – У меня внук пишет грамотнее.
– Мне искренне жаль, что он не был малообразованным глупцом, – сказал Паркер. – Тогда все это выглядело бы не так чертовски пугающе.
Он постучал пальцем по снимку преступника.
– Его предки действительно могли быть европейцами, но сам он – американец в четвертом поколении, и это по меньшей мере. Он был очень умен, хорошо образован, вероятно, даже закончил частную школу и, как я заключил, очень много времени проводил за компьютером. Он никогда не жил поблизости от Вашингтона. Здесь же скорее всего снимал квартиру. Да, и он, конечно же, был законченным социопатом.
– Откуда такая подробная информация? – спросила Маргарет Лукас с откровенной издевкой в голосе.
– Он сообщил мне ее сам, – бесстрастно ответил Паркер, кивая на записку.
Как эксперт-криминалист и специалист по сомнительным документам, Паркер научился не доверять психолингвистическим компьютерным программам. При анализе он исходил из тех фраз, которыми пользовались люди, из их манеры строить предложения. Он знал, что при расследовании преступлений одно слово может стать ключом к разгадке.
– Но ведь так пишут только иностранцы, – настаивал Кейдж. – «Только я умею как остановить…», «Оплатите мне Деньги…» Вспомните дело Линдберга. Нам его приводили в качестве примера еще в академии.
Действительно, любой студент академии ФБР слышал эту историю на лекциях по криминалистике. Прежде чем Бруно Гауптман был арестован и обвинен в похищении ребенка известного пилота Линдберга, специалист-графолог из ФБР, используя записку с требованием выкупа, установил, что ее скорее всего написал иммигрант из Германии, проживший в Штатах два-три года. Что прямо указывало на Гауптмана, которого потом окончательно уличили путем сравнительного анализа записки и других образцов его почерка.
– Хорошо, давайте вместе пройдемся по тексту, – сказал Паркер и положил записку в старомодный проектор.
– Быть может, нам стоит отсканировать ее и вывести на дисплеи компьютеров? – предложил Геллер.
– Нет, не надо, – довольно-таки безапелляционно отрезал Паркер. – Не люблю ничего оцифрованного. Мы должны быть как можно ближе непосредственно к оригиналу.
Потом поднял взгляд, и на его лице промелькнула улыбка.
– Если бы мог, я бы переспал с этой запиской.
Сильно увеличенный текст высветился на экране, подвешенном на одной из стен лаборатории. И документ стоял теперь перед их глазами, как мог бы стоять подозреваемый при очной ставке. Паркер подошел ближе, глядя на огромные буквы перед собой.
Мэр Кеннеди!
Конец света грянет. Диггер на свободе и нету способа его остановить. Он будет убивать снова в четыре, в 8 и в Полночь если вы не заплатите.
Я желаю получить $20 миллионов долларов наличными, которые вы положите в сумку и оставите сумку в трех километрах к югу от шоссе 66 на Западной Стороне от Окружной. В середине Поля. Оплатите мне Деньги до 12.00 часов. Только я умею как остановить Диггера. Если вы (густо зачеркнуто) арестуете меня, он продолжит убивать. Если вы меня убьете, он продолжит убивать…
Чтобы вы не думали будто я никто, некоторые пули Диггера были окрашены черной краской. Только я знаю об этом.
По ходу объяснений Паркер прикасался рукой к отдельным фрагментам записки.
– «Только я умею как…» и «Оплатите мне Деньги…» действительно выглядит как написанное иностранцем. Но фразы подобраны странно. Если первая по своему построению более характерна для азиатских языков, то вторая – скорее для славянских или германских. То есть для индоевропейской группы. Скажем, для немецкого, чешского, польского. По-моему мнению, он нарочно вставил первые пришедшие ему в голову фразы, коверкающие язык на иностранный манер, с целью заставить нас поверить, что он – иностранец. И таким образом сбить со следа.
– Что-то плохо верится, – сказал Кейдж.
– А ты присмотрись к тому, как это было сделано, – настаивал Паркер. – «Иностранные» словосочетания расположены в тексте рядом. Словно он стремился выполнить задуманное – создать такой отвлекающий маневр, а потом, уже больше не заморачиваясь с этим, двигаться дальше. Если бы иностранный язык действительно был его основным, он бы проявил куда как большую последовательность. Обратите внимание на последнее предложение. Там он прибегает к типично английской конструкции «Только я знаю…», какую мог бы использовать и в первом случае. И между прочим, именно поэтому я считаю, что он провел немало времени за компьютером. Я сам много брожу по сайтам любителей и продавцов старинных документов, форумам людей, увлекающихся ими. Там очень много иностранцев, но пишут они все по-английски, и очень часто встречаются именно такие формы искажения языка.
– С тем, что он завсегдатай Интернета, трудно не согласиться, – заметила Лукас, – но по другой причине. Нам это точно не известно, но скорее всего именно в Сети он научился мастерить самодельные глушители и увеличивать скорострельность автомата. Так это обычно и происходит в наши дни.
– А что вы скажете о времени? – поинтересовался Харди. – Он потребовал выкуп к 12.00. 24-часовой шкалой пользуются в Европе, но не у нас.
– Еще одна обманка. Он ведь не воспользовался ею, когда писал о времени нанесения Диггером новых ударов. Там значатся обычные четыре, восемь часов и Полночь.
– Хорошо, допустим, он не иностранец, – сказал Сид. – Но все равно недоучка. Посмотрите, сколько ошибок он насажал. Даже работяги, которых мы берем за наркоту в парке Манассас, пишут грамотнее.
– Все сделано нарочно, – отреагировал на это Паркер.
– Но не первая же фраза? – возразила Лукас. – «Конец света грянет» вместо всем известной «Конец света грядет». Он…
– О, именно эта – самая нарочитая и надуманная из ошибок в тексте, – понял ее мысль Паркер. – В любой ошибке есть своя логика. Например, люди говорят «звоните» с ударением на первом слоге или «ложите» просто потому, что им так удобнее. В словах «Конец света грянет» никакой логики нет. Такой ошибки не сделал бы даже человек с самым низким образовательным уровнем.
– Тогда что вы скажете о простых грамматических ошибках, пунктуации, использовании заглавных букв? – спросил Харди, внимательно всматриваясь в записку.
– Ошибок действительно очень много, – согласился Паркер. – Обратите внимание, что он добавил символ доллара к словам 20 тысяч долларов. Типичная тавтология. А потом он добавляет плеоназм, когда пишет о сумке с деньгами.
Паркер провел пальцем вдоль предложения, которое имел в виду.
Я желаю получить $20 миллионов долларов наличными, которые вы положите в сумку и оставите сумку в трех километрах к югу от шоссе 66 на Западной Стороне от Окружной.
– Он пишет «положите в сумку» и «оставите сумку», причем во втором случае слово «сумка» совершенно лишнее. Такие ошибки тоже не делаются произвольно. В повседневной речи мы так не повторяемся. По природе своей мы ленивы и склонны скорее опускать лишние слова, чем добавлять их. А что до грамматических неточностей, – продолжал Паркер и принялся расхаживать перед выведенной световым лучом на стену запиской; при этом буквы запрыгали по его лицу и плечам, как черные насекомые, – то обратите внимание хотя бы на слово «нету». Такие разговорные формы люди часто употребляют, когда пишут быстро и не глядя в текст – то есть когда пользуются компьютером или, как в свое время, пишущей машинкой. В текстах от руки это случается крайне редко.
Еще вас заинтересовали заглавные буквы, – обратился он к Харди. – Опять-таки, они были бы уместны там, где логичны. С целью подчеркнуть эмоции, например, будь то любовь или ненависть. Одним словом – нечто важное. Здесь же к ним прибегли чисто произвольно, чтобы сбить нас с толку. Чтобы мы поверили в его глупость, тогда как на самом деле он вовсе не полуграмотный глупец.
– Вы настаиваете, что записка свидетельствует именно об этом? – спросила Лукас, которой начинало казаться, что они с Паркером видят перед собой не одну и ту же записку.
– Это так и есть, – ответил эксперт по документам, а потом рассмеялся. – Знаете, в чем его подлинная ошибка? В том, что он не сделал их там, где непременно должен был. Он, например, кое-где совершенно правильно расставил запятые. Причем в одном из случаев в таком месте, где невежда никогда не поставил бы ее. Я имею в виду последнее предложение. Только выпускник хорошей средней школы знает, что там она необходима.
– Но не поставил перед «как» во фразе Только я умею как остановить Диггера, – заметил Сид, – хотя так уж ли это важно?
Это очень важно, подумал Паркер. Крайне важно для нас. Потому что именно такие мелочи способны привести нас к истине.
– А еще похоже, что он пытался правильно написать слово «арестовать», но с первого раза у него не вышло, и он зачеркнул написанное. Что вы об этом скажете? – спросил Харди.
– Да, таково первое впечатление, – кивнул Паркер. – Но знаете, что я обнаружил под густым зачеркиванием, когда положил листок под инфракрасные лучи?
– Что же?
– Пустоту.
– Как это? – удивилась Лукас.
– Он не написал там ничего, – подтвердил Паркер с усмешкой, – а просто тщательно замарал это место, чтобы мы подумали, будто у него были затруднения с этим словом.
– Но к чему столько ухищрений, зачем ему убеждать нас в своей глупости? – спросил Харди.
– Чтобы мы разыскивали либо очень тупого американца, либо не такого уж дубоголового, но иностранца. Это дымовая завеса. Еще один отвлекающий маневр, – добавил Паркер. – Ему необходимо было, чтобы мы недооценивали его интеллект. А на самом деле он был очень хитер и умен. Разве место, где он хотел подобрать деньги, вам ни о чем не говорит?
– А что в нем такого особенного? – удивилась Лукас.
– Вы имеете в виду улицу Висельников? – вмешался Сид. – Я тоже не понимаю, чем то место отличается от других.
– Странно… – Паркер поочередно оглядел присутствующих. – А вертолеты?
– О каких вертолетах речь? – недоуменно спросил Харди.
Паркер нахмурился.
– Значит, вы не пытались проверять чартерные вертолетные компании?
– Нет, – ответила Лукас. – С какой стати?
Паркеру вспомнилось правило, которым он руководствовался, когда еще работал в Бюро. Никогда не принимай ничего как должное.
– Если не ошибаюсь, рядом с полем, где вы должны были оставить деньги, расположена больница, так?
– Точно, Фэрфаксская окружная, – подтвердил Геллер.
– Дьявол! – с досадой воскликнула Лукас. – Действительно, там есть больница. А при ней вертолетная площадка.
– И что с того? – по-прежнему не понимал Харди.
Лукас помотала головой, злая на саму себя.
– Преступник нашел место, где наши наблюдатели не стали бы придавать значения появляющимся вертолетам. Он собирался арендовать одну такую машину сам, подобрать сумки и снова взлететь. Держась низко над верхушками деревьев, он бы за несколько минут добрался до спрятанного в укромном месте автомобиля.
– А мне такое и в голову не приходило, – с горечью признал Харди.
– И не одному тебе, – сказал Сид.
– У меня есть приятель в Федеральном авиационном агентстве, – тут же предложил Кейдж. – Попрошу его проверить.
Паркер посмотрел на часы.
– Выступление Кеннеди дало какие-то результаты? – спросил он.
Лукас набрала номер, переговорила с кем-то и дала отбой.
– Пока поступило шесть звонков. Все от «чайников». Ни один не знал о черных пулях, а значит, ничего стоящего сообщить не мог. Лжесвидетели. Но у нас есть их имена и номера телефонов. Позже привлеку всех за воспрепятствование правосудию.
– Так вы считаете, что преступник был не из местных? – обратился Харди к Паркеру.
– Наверняка. Если бы существовал малейший шанс, что мы сможем добыть образец его почерка в одном из здешних архивов, он бы его изменил или вообще составил бы записку из вырезанных букв. А он этого не сделал. Значит, он точно не из округа Колумбия, не из Виргинии и не из Мэриленда.
Дверь распахнулась. Вновь появился Тимоти – курьер, который ранее доставил им оригинал записки.
– Агент Лукас? Мне велено передать вам отчет судебного медика.
Как раз вовремя, подумал Паркер.
Пока она читала отчет о вскрытии, Кейдж спросил:
– Еще ты сказал, что он был социопатом, Паркер. Как ты пришел к этому выводу?
– А кто еще… – ответил тот рассеянно, наблюдая за выражением лица Лукас. – Скажи на милость, кто еще был бы способен на такое?
Лукас закончила читать и передала отчет Харди.
– Мне прочесть его вслух? – спросил тот.
– Да, пожалуйста, – ответила она.
Паркер заметил, как лицо молодого человека сразу преобразилось, сделавшись уверенным и спокойным, быть может, потому, что он впервые почувствовал себя полноправным членом их команды.
Откашлявшись, полицейский начал:
– «Белый мужчина, приблизительно сорока пяти лет. Вес – 85 килограммов. Особые приметы на теле отсутствуют. Никаких ювелирных украшений. Часы «Касио» с многофункциональным будильником».
Харди поднял голову.
– На это стоит обратить внимание. Должен был подавать сигналы в четыре, в восемь и в полночь.
Потом вернулся к тексту:
– «Был одет в джинсы неопределенного производства, сильно поношенные, синтетическую куртку-ветровку, рубашку из грубой ткани, также не новую, спортивные трусы, хлопчатобумажные носки, дешевые кроссовки из универмага «Уолмарт». В бумажнике сто два доллара с мелочью».
Паркер смотрел на проекцию букв на стене, словно описание, которое читал Харди, относилось не к человеку, а к оставленной им записке.
– «Обнаруженные микрочастицы. Следы кирпичной пыли в волосах, глина под ногтями. Анализ содержимого желудка показал, что за последние восемь часов он употреблял кофе, молоко, хлеб и говядину (по всей видимости – недорогой бифштекс)». Вот и все.
Харди прочитал второй листок с грифом «Метстрел», подколотый к отчету.
– Здесь говорится, что им пока не удалось напасть на след грузовика, который сбил его. – Он поднял взгляд на Паркера. – Просто невероятно! Преступник находится у нас здесь внизу, а мы по-прежнему ни черта о нем не знаем!
Паркеру между тем попался на глаза еще один экземпляр сводки основных происшествий – той же, что он видел раньше, где говорилось о поджоге дома Гари Мосса. Бесстрастное описание пожара, в котором чуть не сгорели заживо два ребенка, по-настоящему потрясло Паркера. В какой-то момент он был близок к тому, чтобы повернуться и навсегда уйти из этой лаборатории.
Он отключил проектор и снова положил записку на рабочий стол.
Кейдж посмотрел на часы и начал натягивать на себя плащ.
– Осталось сорок пять минут, – сказал он. – Нам пора выдвигаться.
Он ее читал.
А потом снова. И так раз шесть или семь.
Паркер всегда верил, что именно содержание документа само по себе может многое сказать о человеке, его составившем. Однажды его попросили проверить подлинность письма, которое якобы написал Авраам Линкольн Джефферсону Дэвису, где Линкольн выдвигал предложение: если Конфедерация капитулирует, то он позволит нескольким штатам отделиться.
Письмо отдал Паркеру на анализ совершенно потрясенный директор Американской ассоциации историков, потому что документ ставил многое в прошлом США с ног на голову. К тому времени ученые уже определили, что письмо было написано на бумаге, произведенной в 1860-х годах, с использованием железистых чернил, характерных для той эпохи. Степень впитывания чернил в структуру бумаги тоже была соответствующей прошедшему времени, и даже почерк почти ни у кого не вызывал сомнений.
А Паркеру не пришлось даже доставать свою любимую лупу, чтобы изучить написание букв и манеру письма автора. Он лишь однажды прочел его, и в своем заключении вынес вердикт: «Подлинность письма вызывает большие сомнения».
Что на языке экспертов по документам означало насмешливое – перед нами откровенная фальшивка.
Из чего следовал такой вывод? Письмо было подписано «Эйб Линкольн». А между тем шестнадцатый президент США терпеть не мог сокращения своего имени и никому не разрешал обращаться к себе подобным образом, не говоря уже о том, чтобы подписывать этой ходившей в народе кличкой важные документы. Фальсификатора арестовали, судили и, как это обычно бывает в таких случаях, дали всего лишь условный срок.
И сейчас, читая записку вымогателя, Паркер обращал особое внимание на пунктуацию, расположение слов во фразах, порядок, в котором следовали друг за другом предложения, и, конечно, на орфографию и общий способ построения данного «сочинения».
И постепенно перед ним начал вырисовываться неясный пока образ человека, чей труп лежал шестью этажами ниже в морге здания ФБР.
Подал голос Тоби Геллер.
– Они пришли, – сказал он, поднося лицо ближе к монитору. – Только что получил данные психолингвистического анализа.
Паркер тоже вгляделся в экран. Будучи начальником этого отдела, он сам нередко прибегал к подобному компьютерному тесту. При этом весь текст документа с анонимными угрозами – как целиком, так и разбитый на отдельные части – загружается в компьютер, где специальная программа анализирует его и сравнивает со «словарем угроз», состоящим из 250 тысяч слов, а потом и со стандартным словарем, где числится миллион словарных статей. Далее эксперт, пользуясь еще одной программой, сравнивает документ с другими, уже имеющимися в базе данных, и определяет, нет ли среди них других записок, автором которых мог быть тот же человек. Кроме того, подобным способом можно выявить некоторые черты характера анонима.
Геллер прочитал вслух:
– «Психолингвистический анализ неизвестного, код 12-31А (ныне покойного). Операция «Метстрел». Полученные результаты позволяют предположить, что вышеупомянутый неизвестный преступник родился за границей и провел в США не более двух или трех лет. Его отличал низкий образовательный уровень, который, вероятно, соответствовал бы примерно седьмому классу американской средней школы. Уровень ай-кью близок к ста (плюс-минус 11 пунктов). Угрозы, содержащиеся в рассмотренном документе, не имеют аналогов в нашей базе данных. Однако язык записки недвусмысленно свидетельствует о серьезности намерений автора, так как соответствует общему стилю угроз совершения террористических актов и других преступлений с целью вымогательства, имевших место в прошлом».
Он распечатал копию отчета и подал листок Паркеру.
– Иностранец, – повторила Лукас. – Я так и думала.
Она достала фото тела преступника, сделанное на месте, где его насмерть сбил грузовик.
– Мне кажется, он из Центральной или Южной Европы. Быть может, серб, чех или словак.
– Но ведь он звонил в службу безопасности городского совета, – заметил Лен Харди. – Разве там не все звонки записываются? Мы могли бы узнать, говорил он с акцентом или без.
– Держу пари, он воспользовался синтезатором голоса. Верно? – сказал на это Паркер.
– Именно так, – подтвердила Лукас. – Голос, какими обычно снабжают автоответчики для телефонов.
– Нам нужно привлечь к работе международный отдел, – предложил Геллер.
Он говорил о департаменте ФБР, который занимался делами об убийствах и террористических актах, совершаемых либо иностранцами в США, либо вообще за пределами страны.
Но Паркер смял отчет психолингвистической экспертизы в комок и швырнул в мусорную корзину.
– Зачем вы?.. – начала Лукас.
А туша Сида Арделла издала звук, который трудно было назвать иначе, чем утробным смехом.
– Единственное, что в этом отчете верно, – это серьезность угрозы, – сказал Паркер. – В чем мы и без их помощи не сомневались.
Не отрывая взгляда от записки, он затем продолжил свою мысль:
– Я не говорю, что международный отдел не может нам понадобиться, но могу заверить вас, что преступник не был иностранцем, как и в том, что он был очень умен. По моим прикидкам, уровень его ай-кью превышал 160.
– С чего ты это взял? – сказал Кейдж, указывая на записку. – У меня внук пишет грамотнее.
– Мне искренне жаль, что он не был малообразованным глупцом, – сказал Паркер. – Тогда все это выглядело бы не так чертовски пугающе.
Он постучал пальцем по снимку преступника.
– Его предки действительно могли быть европейцами, но сам он – американец в четвертом поколении, и это по меньшей мере. Он был очень умен, хорошо образован, вероятно, даже закончил частную школу и, как я заключил, очень много времени проводил за компьютером. Он никогда не жил поблизости от Вашингтона. Здесь же скорее всего снимал квартиру. Да, и он, конечно же, был законченным социопатом.
– Откуда такая подробная информация? – спросила Маргарет Лукас с откровенной издевкой в голосе.
– Он сообщил мне ее сам, – бесстрастно ответил Паркер, кивая на записку.
Как эксперт-криминалист и специалист по сомнительным документам, Паркер научился не доверять психолингвистическим компьютерным программам. При анализе он исходил из тех фраз, которыми пользовались люди, из их манеры строить предложения. Он знал, что при расследовании преступлений одно слово может стать ключом к разгадке.
– Но ведь так пишут только иностранцы, – настаивал Кейдж. – «Только я умею как остановить…», «Оплатите мне Деньги…» Вспомните дело Линдберга. Нам его приводили в качестве примера еще в академии.
Действительно, любой студент академии ФБР слышал эту историю на лекциях по криминалистике. Прежде чем Бруно Гауптман был арестован и обвинен в похищении ребенка известного пилота Линдберга, специалист-графолог из ФБР, используя записку с требованием выкупа, установил, что ее скорее всего написал иммигрант из Германии, проживший в Штатах два-три года. Что прямо указывало на Гауптмана, которого потом окончательно уличили путем сравнительного анализа записки и других образцов его почерка.
– Хорошо, давайте вместе пройдемся по тексту, – сказал Паркер и положил записку в старомодный проектор.
– Быть может, нам стоит отсканировать ее и вывести на дисплеи компьютеров? – предложил Геллер.
– Нет, не надо, – довольно-таки безапелляционно отрезал Паркер. – Не люблю ничего оцифрованного. Мы должны быть как можно ближе непосредственно к оригиналу.
Потом поднял взгляд, и на его лице промелькнула улыбка.
– Если бы мог, я бы переспал с этой запиской.
Сильно увеличенный текст высветился на экране, подвешенном на одной из стен лаборатории. И документ стоял теперь перед их глазами, как мог бы стоять подозреваемый при очной ставке. Паркер подошел ближе, глядя на огромные буквы перед собой.
Мэр Кеннеди!
Конец света грянет. Диггер на свободе и нету способа его остановить. Он будет убивать снова в четыре, в 8 и в Полночь если вы не заплатите.
Я желаю получить $20 миллионов долларов наличными, которые вы положите в сумку и оставите сумку в трех километрах к югу от шоссе 66 на Западной Стороне от Окружной. В середине Поля. Оплатите мне Деньги до 12.00 часов. Только я умею как остановить Диггера. Если вы (густо зачеркнуто) арестуете меня, он продолжит убивать. Если вы меня убьете, он продолжит убивать…
Чтобы вы не думали будто я никто, некоторые пули Диггера были окрашены черной краской. Только я знаю об этом.
По ходу объяснений Паркер прикасался рукой к отдельным фрагментам записки.
– «Только я умею как…» и «Оплатите мне Деньги…» действительно выглядит как написанное иностранцем. Но фразы подобраны странно. Если первая по своему построению более характерна для азиатских языков, то вторая – скорее для славянских или германских. То есть для индоевропейской группы. Скажем, для немецкого, чешского, польского. По-моему мнению, он нарочно вставил первые пришедшие ему в голову фразы, коверкающие язык на иностранный манер, с целью заставить нас поверить, что он – иностранец. И таким образом сбить со следа.
– Что-то плохо верится, – сказал Кейдж.
– А ты присмотрись к тому, как это было сделано, – настаивал Паркер. – «Иностранные» словосочетания расположены в тексте рядом. Словно он стремился выполнить задуманное – создать такой отвлекающий маневр, а потом, уже больше не заморачиваясь с этим, двигаться дальше. Если бы иностранный язык действительно был его основным, он бы проявил куда как большую последовательность. Обратите внимание на последнее предложение. Там он прибегает к типично английской конструкции «Только я знаю…», какую мог бы использовать и в первом случае. И между прочим, именно поэтому я считаю, что он провел немало времени за компьютером. Я сам много брожу по сайтам любителей и продавцов старинных документов, форумам людей, увлекающихся ими. Там очень много иностранцев, но пишут они все по-английски, и очень часто встречаются именно такие формы искажения языка.
– С тем, что он завсегдатай Интернета, трудно не согласиться, – заметила Лукас, – но по другой причине. Нам это точно не известно, но скорее всего именно в Сети он научился мастерить самодельные глушители и увеличивать скорострельность автомата. Так это обычно и происходит в наши дни.
– А что вы скажете о времени? – поинтересовался Харди. – Он потребовал выкуп к 12.00. 24-часовой шкалой пользуются в Европе, но не у нас.
– Еще одна обманка. Он ведь не воспользовался ею, когда писал о времени нанесения Диггером новых ударов. Там значатся обычные четыре, восемь часов и Полночь.
– Хорошо, допустим, он не иностранец, – сказал Сид. – Но все равно недоучка. Посмотрите, сколько ошибок он насажал. Даже работяги, которых мы берем за наркоту в парке Манассас, пишут грамотнее.
– Все сделано нарочно, – отреагировал на это Паркер.
– Но не первая же фраза? – возразила Лукас. – «Конец света грянет» вместо всем известной «Конец света грядет». Он…
– О, именно эта – самая нарочитая и надуманная из ошибок в тексте, – понял ее мысль Паркер. – В любой ошибке есть своя логика. Например, люди говорят «звоните» с ударением на первом слоге или «ложите» просто потому, что им так удобнее. В словах «Конец света грянет» никакой логики нет. Такой ошибки не сделал бы даже человек с самым низким образовательным уровнем.
– Тогда что вы скажете о простых грамматических ошибках, пунктуации, использовании заглавных букв? – спросил Харди, внимательно всматриваясь в записку.
– Ошибок действительно очень много, – согласился Паркер. – Обратите внимание, что он добавил символ доллара к словам 20 тысяч долларов. Типичная тавтология. А потом он добавляет плеоназм, когда пишет о сумке с деньгами.
Паркер провел пальцем вдоль предложения, которое имел в виду.
Я желаю получить $20 миллионов долларов наличными, которые вы положите в сумку и оставите сумку в трех километрах к югу от шоссе 66 на Западной Стороне от Окружной.
– Он пишет «положите в сумку» и «оставите сумку», причем во втором случае слово «сумка» совершенно лишнее. Такие ошибки тоже не делаются произвольно. В повседневной речи мы так не повторяемся. По природе своей мы ленивы и склонны скорее опускать лишние слова, чем добавлять их. А что до грамматических неточностей, – продолжал Паркер и принялся расхаживать перед выведенной световым лучом на стену запиской; при этом буквы запрыгали по его лицу и плечам, как черные насекомые, – то обратите внимание хотя бы на слово «нету». Такие разговорные формы люди часто употребляют, когда пишут быстро и не глядя в текст – то есть когда пользуются компьютером или, как в свое время, пишущей машинкой. В текстах от руки это случается крайне редко.
Еще вас заинтересовали заглавные буквы, – обратился он к Харди. – Опять-таки, они были бы уместны там, где логичны. С целью подчеркнуть эмоции, например, будь то любовь или ненависть. Одним словом – нечто важное. Здесь же к ним прибегли чисто произвольно, чтобы сбить нас с толку. Чтобы мы поверили в его глупость, тогда как на самом деле он вовсе не полуграмотный глупец.
– Вы настаиваете, что записка свидетельствует именно об этом? – спросила Лукас, которой начинало казаться, что они с Паркером видят перед собой не одну и ту же записку.
– Это так и есть, – ответил эксперт по документам, а потом рассмеялся. – Знаете, в чем его подлинная ошибка? В том, что он не сделал их там, где непременно должен был. Он, например, кое-где совершенно правильно расставил запятые. Причем в одном из случаев в таком месте, где невежда никогда не поставил бы ее. Я имею в виду последнее предложение. Только выпускник хорошей средней школы знает, что там она необходима.
– Но не поставил перед «как» во фразе Только я умею как остановить Диггера, – заметил Сид, – хотя так уж ли это важно?
Это очень важно, подумал Паркер. Крайне важно для нас. Потому что именно такие мелочи способны привести нас к истине.
– А еще похоже, что он пытался правильно написать слово «арестовать», но с первого раза у него не вышло, и он зачеркнул написанное. Что вы об этом скажете? – спросил Харди.
– Да, таково первое впечатление, – кивнул Паркер. – Но знаете, что я обнаружил под густым зачеркиванием, когда положил листок под инфракрасные лучи?
– Что же?
– Пустоту.
– Как это? – удивилась Лукас.
– Он не написал там ничего, – подтвердил Паркер с усмешкой, – а просто тщательно замарал это место, чтобы мы подумали, будто у него были затруднения с этим словом.
– Но к чему столько ухищрений, зачем ему убеждать нас в своей глупости? – спросил Харди.
– Чтобы мы разыскивали либо очень тупого американца, либо не такого уж дубоголового, но иностранца. Это дымовая завеса. Еще один отвлекающий маневр, – добавил Паркер. – Ему необходимо было, чтобы мы недооценивали его интеллект. А на самом деле он был очень хитер и умен. Разве место, где он хотел подобрать деньги, вам ни о чем не говорит?
– А что в нем такого особенного? – удивилась Лукас.
– Вы имеете в виду улицу Висельников? – вмешался Сид. – Я тоже не понимаю, чем то место отличается от других.
– Странно… – Паркер поочередно оглядел присутствующих. – А вертолеты?
– О каких вертолетах речь? – недоуменно спросил Харди.
Паркер нахмурился.
– Значит, вы не пытались проверять чартерные вертолетные компании?
– Нет, – ответила Лукас. – С какой стати?
Паркеру вспомнилось правило, которым он руководствовался, когда еще работал в Бюро. Никогда не принимай ничего как должное.
– Если не ошибаюсь, рядом с полем, где вы должны были оставить деньги, расположена больница, так?
– Точно, Фэрфаксская окружная, – подтвердил Геллер.
– Дьявол! – с досадой воскликнула Лукас. – Действительно, там есть больница. А при ней вертолетная площадка.
– И что с того? – по-прежнему не понимал Харди.
Лукас помотала головой, злая на саму себя.
– Преступник нашел место, где наши наблюдатели не стали бы придавать значения появляющимся вертолетам. Он собирался арендовать одну такую машину сам, подобрать сумки и снова взлететь. Держась низко над верхушками деревьев, он бы за несколько минут добрался до спрятанного в укромном месте автомобиля.
– А мне такое и в голову не приходило, – с горечью признал Харди.
– И не одному тебе, – сказал Сид.
– У меня есть приятель в Федеральном авиационном агентстве, – тут же предложил Кейдж. – Попрошу его проверить.
Паркер посмотрел на часы.
– Выступление Кеннеди дало какие-то результаты? – спросил он.
Лукас набрала номер, переговорила с кем-то и дала отбой.
– Пока поступило шесть звонков. Все от «чайников». Ни один не знал о черных пулях, а значит, ничего стоящего сообщить не мог. Лжесвидетели. Но у нас есть их имена и номера телефонов. Позже привлеку всех за воспрепятствование правосудию.
– Так вы считаете, что преступник был не из местных? – обратился Харди к Паркеру.
– Наверняка. Если бы существовал малейший шанс, что мы сможем добыть образец его почерка в одном из здешних архивов, он бы его изменил или вообще составил бы записку из вырезанных букв. А он этого не сделал. Значит, он точно не из округа Колумбия, не из Виргинии и не из Мэриленда.
Дверь распахнулась. Вновь появился Тимоти – курьер, который ранее доставил им оригинал записки.
– Агент Лукас? Мне велено передать вам отчет судебного медика.
Как раз вовремя, подумал Паркер.
Пока она читала отчет о вскрытии, Кейдж спросил:
– Еще ты сказал, что он был социопатом, Паркер. Как ты пришел к этому выводу?
– А кто еще… – ответил тот рассеянно, наблюдая за выражением лица Лукас. – Скажи на милость, кто еще был бы способен на такое?
Лукас закончила читать и передала отчет Харди.
– Мне прочесть его вслух? – спросил тот.
– Да, пожалуйста, – ответила она.
Паркер заметил, как лицо молодого человека сразу преобразилось, сделавшись уверенным и спокойным, быть может, потому, что он впервые почувствовал себя полноправным членом их команды.
Откашлявшись, полицейский начал:
– «Белый мужчина, приблизительно сорока пяти лет. Вес – 85 килограммов. Особые приметы на теле отсутствуют. Никаких ювелирных украшений. Часы «Касио» с многофункциональным будильником».
Харди поднял голову.
– На это стоит обратить внимание. Должен был подавать сигналы в четыре, в восемь и в полночь.
Потом вернулся к тексту:
– «Был одет в джинсы неопределенного производства, сильно поношенные, синтетическую куртку-ветровку, рубашку из грубой ткани, также не новую, спортивные трусы, хлопчатобумажные носки, дешевые кроссовки из универмага «Уолмарт». В бумажнике сто два доллара с мелочью».
Паркер смотрел на проекцию букв на стене, словно описание, которое читал Харди, относилось не к человеку, а к оставленной им записке.
– «Обнаруженные микрочастицы. Следы кирпичной пыли в волосах, глина под ногтями. Анализ содержимого желудка показал, что за последние восемь часов он употреблял кофе, молоко, хлеб и говядину (по всей видимости – недорогой бифштекс)». Вот и все.
Харди прочитал второй листок с грифом «Метстрел», подколотый к отчету.
– Здесь говорится, что им пока не удалось напасть на след грузовика, который сбил его. – Он поднял взгляд на Паркера. – Просто невероятно! Преступник находится у нас здесь внизу, а мы по-прежнему ни черта о нем не знаем!
Паркеру между тем попался на глаза еще один экземпляр сводки основных происшествий – той же, что он видел раньше, где говорилось о поджоге дома Гари Мосса. Бесстрастное описание пожара, в котором чуть не сгорели заживо два ребенка, по-настоящему потрясло Паркера. В какой-то момент он был близок к тому, чтобы повернуться и навсегда уйти из этой лаборатории.
Он отключил проектор и снова положил записку на рабочий стол.
Кейдж посмотрел на часы и начал натягивать на себя плащ.
– Осталось сорок пять минут, – сказал он. – Нам пора выдвигаться.