Страница:
– Давайте свяжемся с группой, изучающей поведенческие типы, – предложил Паркер, – и спросим, нет ли у них в досье кого-то похожего на Диггера?
Лукас идея понравилась, и Кейдж набрал номер в Квонтико.
– У нас есть хоть какое-то описание стрелявшего? – спросил Паркер, не отрываясь от изучения записки.
– Нет, – ответил Кейдж. – Это-то и пугает больше всего. Никто не видел оружия, не заметил вспышки из ствола и не слышал ничего, кроме стука пуль, попадавших в стену. Впрочем, как они попадали в людей, тоже было слышно.
Невероятно.
– В самый час пик? И никто ничего не разглядел? – поразился Паркер.
– Он там был и бесследно исчез, – сказал Сид.
– Как призрак, – добавил Харди.
Паркер присмотрелся к полицейскому. Он был аккуратно подстрижен, ухожен, недурен собой. Обручальное кольцо на пальце. По всем приметам – вполне состоявшийся благополучный человек. Но в его манерах ощущалась чуть заметная меланхолия. Паркеру вспомнилось, как при расставании с Бюро офицер, проводивший с ним последнее собеседование, без всякой видимой необходимости упомянул о высокой подверженности депрессии, свойственной сотрудникам правоохранительных органов.
– Тоже мне, привидение, – с иронией пробормотала Лукас.
Снова склонившись над запиской, над холодным куском бумаги с черными буквами, Паркер прочитал ее несколько раз подряд.
Конец света грянет.
Ему бросилось в глаза отсутствие подписи. Это вполне могло ничего не значить, но в некоторых расследованиях, к которым его привлекали в качестве эксперта, преступники все же оставляли на письмах с угрозами или на записках с требованиями выкупа свои подписи. В одном случае то была явная подделка, хотя в конечном счете именно она дала образец почерка вымогателя, который помог выжать из него признание. А был конфуз, когда похититель человека подписался своим подлинным именем – вероятно, сделал это чисто автоматически в лихорадочном возбуждении при совершении преступления. Надо ли говорить, что его взяли уже через несколько минут после того, как семья похищенного получила записку об условиях выкупа?
Паркер передвинул мощную настольную лампу ближе к документу и сам склонился еще ниже, почувствовав легкий хруст в одном из шейных позвонков.
«Поговори со мной, – безмолвно обращался он к листку бумаги. – Открой мне свои секреты…»
У фермера в ружье всего один патрон, а ястребы сидят на таком расстоянии друг от друга, что попасть он может только в одного…
Интересно, а не попытался ли преступник изменить почерк? К этому приему прибегали многие авторы подобных записок, чтобы их невозможно было вычислить по другим образцам ими написанного. Для этого пользовались необычным наклоном строк и написанием букв. Однако, как правило, прием не был слишком эффективным. Человеку очень трудно замаскировать свой истинный почерк, и эксперты без труда выделяют те места, где преступник пытался насиловать руку, чтобы изменить его. Но в этой записке ничего подобного не просматривалось. Несомненно, записку писали своим настоящим почерком.
Следующим естественным шагом при рассмотрении подозрительного анонимного документа была бы отправка его копий по всем государственным учреждениям, куда люди обращаются с письменными заявлениями, чтобы попытаться найти в архивах такой же образец почерка. Но, к великому сожалению, всеобщая компьютеризация привела к тому, что все подобные заявления и обращения заполняются теперь на специальных бланках печатными буквами. Более того, в иной форме их просто не принимают. А записка вымогателя была написана обычным почерком. Даже столь опытные специалисты, как Паркер Кинкейд, не способны определить сходство почерка по тексту, составленному из печатных букв.
Но есть у почерков еще одна особенность, которая позволяла когда-то несколько сузить область поиска автора анонимки. Одна из общих характеристик почерка заключается в том, каким методом человека учили писать в школе. Еще несколько десятилетий назад подобных методов существовало столько, и они так существенно отличались друг от друга, что имелась возможность определить регион и даже порой отдельный штат, где автор записки получил начальное образование. Однако большинство из этих методов – вроде витиеватой «Леди-каллиграфии» – уже давно не используются, и их осталось так мало (строго говоря, всего два основных), что они теперь слишком распространены и почти ничего не дают при расследованиях.
Другое дело – индивидуальные характеристики. Они могут быть и самыми простыми, и весьма занятными: украшательские завитушки в отдельных буквах, вкрапления печатных букв в обычный текст, добавление необязательных деталей, таких как поперечные штрихи при написании буквы «Z» или цифры «7». Именно такие индивидуальные характеристики привели несколько лет назад исследователей к выводу, что неожиданно обнаруженные неизвестные прежде «дневники» Гитлера не более чем фальшивка. Гитлер всегда подписывался, используя крупную и отчетливую заглавную букву «H», но никогда не пользовался ею, когда просто писал. Фальсификатор не знал об этом и по всему тексту разбросал эти заглавные буквы, чего никогда не сделал бы сам Гитлер.
Паркер продолжил сканировать записку с помощью лупы в поисках любых отличительных особенностей почерка преступника, которые сделали бы его не похожим ни на какой другой.
Какой ты смешной, папуля! Прямо как Шерлок Холмс…
Но вскоре он нашел, что искал.
Это были точки над строчной буквой «i».
Большинство людей ставят точки над «i» и «j», просто ткнув в бумагу кончиком пера. В спешке некоторые делают над этими буквами как бы прочерк, где от точки, остающейся слева, тянется вправо небольшая полоска.
Но у автора записки в деле «Метстрел» оказалась весьма необычная манера постановки таких точек – штрихи от них поднимались строго вверх, и в целом буква начинала напоминать с виду падающую каплю воды. Много лет назад Паркеру уже приходилось сталкиваться с подобными точками над «i» в серии писем с угрозами, которые маньяк посылал одной женщине, позже убив ее. Но те письма сумасшедший писал собственной кровью. Паркер дал тогда необычной точке название «Слеза Дьявола» и включил описание этого случая в свой учебник по криминалистическому анализу документов.
– Думаю, у меня есть кое-что, – сказал он теперь.
– Что именно? – поднял голову Кейдж.
Паркер рассказал про необычную точку и название, которое ей присвоил.
– «Дьяволова слеза»? – по-своему произнесла его Лукас. Ей это явно не понравилось. Паркеру нетрудно было догадаться, насколько увереннее она умела обращаться с более материальными уликами, чем эта. Ему вспомнилась такая же ее реакция на слова Харди, уподобившего Диггера призраку. Она склонилась над столом. При этом челка упала вперед и частично прикрыла ее лицо.
– Возможна связь того убийцы с нашим делом? – спросила она.
– Нет, – ответил Паркер. – Того маньяка казнили уже много лет назад. Но это, – он кивнул на листок с запиской, – может дать нам ключ к поиску места, где преступник жил.
– Каким же образом? – поинтересовался Джерри Бейкер.
– Если нам удастся сузить район поисков до размеров округа, а еще лучше района, то сверим почерк со школьными архивами.
Харди усмехнулся.
– Неужели по таким приметам можно на самом деле кого-то разыскать?
– Еще как можно! Вы помните дело Мишеля Синдоны?
Сид отрицательно помотал головой.
– А кто это? – спросил Харди.
И только Лукас, в памяти которой хранился, должно быть, обширный объем информации о громких преступлениях прошлого, вспомнила, о ком речь:
– Он ведь был известным финансистом, верно? Тем самым, кто распоряжался деньгами Ватикана.
– Точно. Его арестовали за мошенничество с банковскими документами, но накануне суда он исчез. Объявился только несколько месяцев спустя и заявил, что его похитили – сунули в машину и увезли в неизвестное ему место. Однако тут же поползли слухи о том, что никакого похищения не было, а на самом деле он все это время провел в Италии, а потом вернулся в Нью-Йорк. Если не ошибаюсь, следователь по работе с документами из южного округа добыл образец почерка Синдоны и обнаружил весьма странную его особенность – он всегда ставил точку в центре круга, когда выводил цифру «9». Тогда агенты не поленились просмотреть тысячи таможенных деклараций, заполненных пассажирами по прибытии в Нью-Йорк из Италии. И они нашли-таки точку внутри девятки в адресе, указанном человеком, который, как выяснилось, прилетел под чужим именем. И конечно же, на декларации оказались отпечатки пальцев Синдоны.
– Вот так штука! – восхитился Сид. – Попасться из-за какой-то точки. Из-за такой мелочи!
– Вы совершенно правы, – сказал Паркер. – Как раз на мелочах-то преступники и горят. Не всегда, но очень часто.
Он поместил записку под сканер, использовавший различные источники света – от ультрафиолетового до инфракрасного, – выявляя зачеркнутые или стертые ластиком слова. Паркера заинтересовало, что именно было зачеркнуто перед словом «арестуете». Потом он просмотрел документ целиком, но никаких подчисток не обнаружил. Такой же проверке подвергся и конверт. Тоже ничего не исправлялось.
– Ну, нашел еще что-нибудь?
– Дай мне минуту, Кейдж. И не дыши мне, пожалуйста, в шею.
– Уже двадцать минут третьего, – напомнил агент.
– Спасибо за подсказку, но у меня хорошо развито чувство времени, – пробормотал Паркер. – Дети помогают выработать его.
Он перешел к агрегату, который назывался ЭДА, или аппарат электронной детекции. Его применяют для выявления на бумаге вдавленных следов – слов или отметок, оставленных кем-либо, кто писал на листе, лежавшем поверх рассматриваемого документа. Изначально ЭДА был задуман как прибор для высвечивания отпечатков пальцев, но как раз для этой цели оказался совершенно непригоден именно потому, что вдавленные следы мешали как следует разглядеть отпечатки. В телевизионных сериалах сыщики обычно заштриховывают листок простым карандашом, чтобы проявились вдавленные следы. В реальной жизни ни один серьезный эксперт по документам не стал бы делать ничего подобного – потому что на самом деле так следы проще уничтожить, чем выявить. ЭДА, работавший по принципу светокопировальной машины, то есть обычного ксерокса, мог показать написанное на вырванном из блокнота листе, даже если анализировал десятый после него снизу.
Никто не может толком объяснить, почему ЭДА так эффективен, но не один специалист по работе с документами без него не обходится. Однажды после смерти богатого банкира Паркера наняли, чтобы провести экспертизу завещания, согласно которому он лишил наследства собственных детей, оставив все свое состояние молоденькой горничной. И Паркер был уже очень близок к тому, чтобы признать документ подлинным. Подпись не вызывала подозрений, а даты составления завещания и сделанных в нем поправок выглядели вполне логичными. И только самый последний тест – с помощью ЭДА – помог выявить вдавленную надпись такого содержания: «Уж это точно одурачит их всех». После чего горничная призналась, что заплатила человеку, взявшемуся изготовить подделку.
И вот теперь Паркер прогнал сквозь аппарат записку, вынув ее предварительно из папки.
Ничего.
Затем он взялся за конверт. Отделил одну его поверхность от другой и стал по очереди высвечивать в агрегате. И почувствовал, как замерло сердце, когда увидел тонкие серые буквы.
– Есть! – воскликнул он в возбуждении. – Здесь точно что-то есть.
Лукас склонилась так близко, что Паркер ощутил легкий цветочный аромат. Духи? Нет. Даже после всего лишь часового знакомства он заключил, что она женщина другого типа. Так что скорее всего это был всего лишь запах шампуня или мыла.
– Мы имеем фрагменты впечатанного в бумагу текста, – сказал Паркер. – Наш преступник писал что-то на листке, лежавшем поверх конверта.
Паркер взялся за конверт обеими руками и стал рассматривать его под разными углами, чтобы найти наилучший для прочтения.
– Так. Теперь нужно, чтобы кто-нибудь записал это. Первое слово. Строчные буквы «о», «н», «а». Потом пробел. Далее – заглавная «М», строчная «е». Потом ничего.
Кейдж записал буквы на желтой странице своего блокнота.
– И что сие означает? – Агент недоуменно пожал плечами.
Сид теребил серьгу в ухе.
– Мне ничего не приходит в голову, – признался он.
Геллер:
– Я силен только в компьютерах. Меня даже не спрашивайте.
Лукас тоже помотала головой.
И только Паркер практически сразу понял смысл букв, удивляясь, почему этого не видят остальные.
– Это же место первого преступления!
– Как это? – спросил Бейкер.
– Ну конечно, – подтвердила Лукас. – «Площадь Дюпона» – о-н-а. Заглавная «М» – означает метро.
– Вот те на! – прошептал Харди.
Загадки всегда кажутся легкими, когда узнаешь ответ.
– Место нанесения первого удара, – констатировал Паркер. – Но здесь есть что-то еще. Написано чуть ниже. Видите? Сможете прочитать?
Он снова принялся играть конвертом в лучах прибора, чтобы Лукас было лучше видно.
– Боже, буквы едва проступают.
Она подалась еще немного вперед и сказала:
– Только три буквы. Больше ничего не вижу. Строчные «т», «е», «л».
– Что-нибудь еще? – спросил Харди.
– Нет. Это все, – ответил Паркер, внимательно вглядевшись в последний раз.
– «Тел», – задумчиво повторила Лукас.
– Телефон? Телефонная компания? Телекоммуникации? Телевидение? – принялся гадать Кейдж.
– Может быть, он собирается обстрелять телевизионную студию во время массового шоу? – предположил Сид.
– Нет, – сказал Паркер. – Посмотрите, как расположены буквы по отношению к тем, что написаны выше. Если он был мало-мальски последователен, то «тел» – это окончание слова. И это…
На этот раз Лукас опередила его:
– Отель! Вторая цель – отель.
– Я тоже так считаю.
– Или мотель, – предположил Харди.
– Не думаю, – резко возразил Паркер. – Ему нужны толпы людей. Мотели недостаточно велики для этого. А сегодня практически во всех банкетных залах отелей проводятся праздничные вечеринки.
– Кроме того, – добавила Лукас, – перемещается он скорее всего пешком или городским транспортом. А все мотели расположены далеко от центра. Брать такси в такой день – значит рисковать застрять в пробке.
– Отличная работа! – признал Кейдж, но потом его радость несколько померкла. – Правда, в городе примерно две сотни отелей.
– У нас есть возможность сократить список? – спросил Бейкер.
– Я бы обратил внимание в первую очередь на самые крупные, – сказал Паркер. – И Лукас права. Место должно быть рядом с метро или остановкой автобуса.
Бейкер с грохотом швырнул на стол объемистый телефонный справочник «Желтые страницы».
– Смотрим только в округе Колумбия? – Он открыл том на нужной букве. Сид Арделл подошел сзади и стал читать, глядя через плечо агента.
Паркер недолго обдумывал его вопрос.
– Выкуп требовали с властей округа, а не штатов Виргиния или Мэриленд. Так что сосредоточьтесь на столице.
– Согласна, – кивнула Лукас. – Кроме того, мы можем сразу исключить заведения, в названиях которых присутствует название «Отель». Типа «Отель Нью-Йорк». Это диктуется порядком слов. А также все гостиницы и притоны на час.
К Бейкеру и Сиду присоединились Кейдж с Харди. Теперь все четверо склонились над телефонной книгой. Между ними тут же разгорелась дискуссия, какие отели подходят, а какие – нет и почему.
Через десять минут они получили список из двадцати двух названий. Кейдж выписал их в столбец своим четким почерком и передал листок Джерри Бейкеру.
Паркеру опять пришлось вмешаться.
– Прежде чем отправлять куда-то своих людей, обзвоните отели и узнайте, где проходят приемы с участием правительственных чиновников и иностранных дипломатов. Их можно смело вычеркнуть тоже.
– Почему? – спросил Бейкер.
– Потому что там будет полно вооруженной охраны, – ответила Лукас.
А Паркер добавил:
– И агентов секретной службы. Несомненно, наш преступник не сунулся бы в подобное место.
– Верно, – кивнул Бейкер и ринулся прочь из лаборатории, на ходу доставая свой мобильник.
Но даже после того, как они ужали список до минимума, сколько вероятных целей еще осталось, подумал Паркер.
Много. Слишком много.
У этой загадки пока не было какого-то одного, правильного решения.
Три ястреба постоянно уносили у фермера кур…
7
Лукас идея понравилась, и Кейдж набрал номер в Квонтико.
– У нас есть хоть какое-то описание стрелявшего? – спросил Паркер, не отрываясь от изучения записки.
– Нет, – ответил Кейдж. – Это-то и пугает больше всего. Никто не видел оружия, не заметил вспышки из ствола и не слышал ничего, кроме стука пуль, попадавших в стену. Впрочем, как они попадали в людей, тоже было слышно.
Невероятно.
– В самый час пик? И никто ничего не разглядел? – поразился Паркер.
– Он там был и бесследно исчез, – сказал Сид.
– Как призрак, – добавил Харди.
Паркер присмотрелся к полицейскому. Он был аккуратно подстрижен, ухожен, недурен собой. Обручальное кольцо на пальце. По всем приметам – вполне состоявшийся благополучный человек. Но в его манерах ощущалась чуть заметная меланхолия. Паркеру вспомнилось, как при расставании с Бюро офицер, проводивший с ним последнее собеседование, без всякой видимой необходимости упомянул о высокой подверженности депрессии, свойственной сотрудникам правоохранительных органов.
– Тоже мне, привидение, – с иронией пробормотала Лукас.
Снова склонившись над запиской, над холодным куском бумаги с черными буквами, Паркер прочитал ее несколько раз подряд.
Конец света грянет.
Ему бросилось в глаза отсутствие подписи. Это вполне могло ничего не значить, но в некоторых расследованиях, к которым его привлекали в качестве эксперта, преступники все же оставляли на письмах с угрозами или на записках с требованиями выкупа свои подписи. В одном случае то была явная подделка, хотя в конечном счете именно она дала образец почерка вымогателя, который помог выжать из него признание. А был конфуз, когда похититель человека подписался своим подлинным именем – вероятно, сделал это чисто автоматически в лихорадочном возбуждении при совершении преступления. Надо ли говорить, что его взяли уже через несколько минут после того, как семья похищенного получила записку об условиях выкупа?
Паркер передвинул мощную настольную лампу ближе к документу и сам склонился еще ниже, почувствовав легкий хруст в одном из шейных позвонков.
«Поговори со мной, – безмолвно обращался он к листку бумаги. – Открой мне свои секреты…»
У фермера в ружье всего один патрон, а ястребы сидят на таком расстоянии друг от друга, что попасть он может только в одного…
Интересно, а не попытался ли преступник изменить почерк? К этому приему прибегали многие авторы подобных записок, чтобы их невозможно было вычислить по другим образцам ими написанного. Для этого пользовались необычным наклоном строк и написанием букв. Однако, как правило, прием не был слишком эффективным. Человеку очень трудно замаскировать свой истинный почерк, и эксперты без труда выделяют те места, где преступник пытался насиловать руку, чтобы изменить его. Но в этой записке ничего подобного не просматривалось. Несомненно, записку писали своим настоящим почерком.
Следующим естественным шагом при рассмотрении подозрительного анонимного документа была бы отправка его копий по всем государственным учреждениям, куда люди обращаются с письменными заявлениями, чтобы попытаться найти в архивах такой же образец почерка. Но, к великому сожалению, всеобщая компьютеризация привела к тому, что все подобные заявления и обращения заполняются теперь на специальных бланках печатными буквами. Более того, в иной форме их просто не принимают. А записка вымогателя была написана обычным почерком. Даже столь опытные специалисты, как Паркер Кинкейд, не способны определить сходство почерка по тексту, составленному из печатных букв.
Но есть у почерков еще одна особенность, которая позволяла когда-то несколько сузить область поиска автора анонимки. Одна из общих характеристик почерка заключается в том, каким методом человека учили писать в школе. Еще несколько десятилетий назад подобных методов существовало столько, и они так существенно отличались друг от друга, что имелась возможность определить регион и даже порой отдельный штат, где автор записки получил начальное образование. Однако большинство из этих методов – вроде витиеватой «Леди-каллиграфии» – уже давно не используются, и их осталось так мало (строго говоря, всего два основных), что они теперь слишком распространены и почти ничего не дают при расследованиях.
Другое дело – индивидуальные характеристики. Они могут быть и самыми простыми, и весьма занятными: украшательские завитушки в отдельных буквах, вкрапления печатных букв в обычный текст, добавление необязательных деталей, таких как поперечные штрихи при написании буквы «Z» или цифры «7». Именно такие индивидуальные характеристики привели несколько лет назад исследователей к выводу, что неожиданно обнаруженные неизвестные прежде «дневники» Гитлера не более чем фальшивка. Гитлер всегда подписывался, используя крупную и отчетливую заглавную букву «H», но никогда не пользовался ею, когда просто писал. Фальсификатор не знал об этом и по всему тексту разбросал эти заглавные буквы, чего никогда не сделал бы сам Гитлер.
Паркер продолжил сканировать записку с помощью лупы в поисках любых отличительных особенностей почерка преступника, которые сделали бы его не похожим ни на какой другой.
Какой ты смешной, папуля! Прямо как Шерлок Холмс…
Но вскоре он нашел, что искал.
Это были точки над строчной буквой «i».
Большинство людей ставят точки над «i» и «j», просто ткнув в бумагу кончиком пера. В спешке некоторые делают над этими буквами как бы прочерк, где от точки, остающейся слева, тянется вправо небольшая полоска.
Но у автора записки в деле «Метстрел» оказалась весьма необычная манера постановки таких точек – штрихи от них поднимались строго вверх, и в целом буква начинала напоминать с виду падающую каплю воды. Много лет назад Паркеру уже приходилось сталкиваться с подобными точками над «i» в серии писем с угрозами, которые маньяк посылал одной женщине, позже убив ее. Но те письма сумасшедший писал собственной кровью. Паркер дал тогда необычной точке название «Слеза Дьявола» и включил описание этого случая в свой учебник по криминалистическому анализу документов.
– Думаю, у меня есть кое-что, – сказал он теперь.
– Что именно? – поднял голову Кейдж.
Паркер рассказал про необычную точку и название, которое ей присвоил.
– «Дьяволова слеза»? – по-своему произнесла его Лукас. Ей это явно не понравилось. Паркеру нетрудно было догадаться, насколько увереннее она умела обращаться с более материальными уликами, чем эта. Ему вспомнилась такая же ее реакция на слова Харди, уподобившего Диггера призраку. Она склонилась над столом. При этом челка упала вперед и частично прикрыла ее лицо.
– Возможна связь того убийцы с нашим делом? – спросила она.
– Нет, – ответил Паркер. – Того маньяка казнили уже много лет назад. Но это, – он кивнул на листок с запиской, – может дать нам ключ к поиску места, где преступник жил.
– Каким же образом? – поинтересовался Джерри Бейкер.
– Если нам удастся сузить район поисков до размеров округа, а еще лучше района, то сверим почерк со школьными архивами.
Харди усмехнулся.
– Неужели по таким приметам можно на самом деле кого-то разыскать?
– Еще как можно! Вы помните дело Мишеля Синдоны?
Сид отрицательно помотал головой.
– А кто это? – спросил Харди.
И только Лукас, в памяти которой хранился, должно быть, обширный объем информации о громких преступлениях прошлого, вспомнила, о ком речь:
– Он ведь был известным финансистом, верно? Тем самым, кто распоряжался деньгами Ватикана.
– Точно. Его арестовали за мошенничество с банковскими документами, но накануне суда он исчез. Объявился только несколько месяцев спустя и заявил, что его похитили – сунули в машину и увезли в неизвестное ему место. Однако тут же поползли слухи о том, что никакого похищения не было, а на самом деле он все это время провел в Италии, а потом вернулся в Нью-Йорк. Если не ошибаюсь, следователь по работе с документами из южного округа добыл образец почерка Синдоны и обнаружил весьма странную его особенность – он всегда ставил точку в центре круга, когда выводил цифру «9». Тогда агенты не поленились просмотреть тысячи таможенных деклараций, заполненных пассажирами по прибытии в Нью-Йорк из Италии. И они нашли-таки точку внутри девятки в адресе, указанном человеком, который, как выяснилось, прилетел под чужим именем. И конечно же, на декларации оказались отпечатки пальцев Синдоны.
– Вот так штука! – восхитился Сид. – Попасться из-за какой-то точки. Из-за такой мелочи!
– Вы совершенно правы, – сказал Паркер. – Как раз на мелочах-то преступники и горят. Не всегда, но очень часто.
Он поместил записку под сканер, использовавший различные источники света – от ультрафиолетового до инфракрасного, – выявляя зачеркнутые или стертые ластиком слова. Паркера заинтересовало, что именно было зачеркнуто перед словом «арестуете». Потом он просмотрел документ целиком, но никаких подчисток не обнаружил. Такой же проверке подвергся и конверт. Тоже ничего не исправлялось.
– Ну, нашел еще что-нибудь?
– Дай мне минуту, Кейдж. И не дыши мне, пожалуйста, в шею.
– Уже двадцать минут третьего, – напомнил агент.
– Спасибо за подсказку, но у меня хорошо развито чувство времени, – пробормотал Паркер. – Дети помогают выработать его.
Он перешел к агрегату, который назывался ЭДА, или аппарат электронной детекции. Его применяют для выявления на бумаге вдавленных следов – слов или отметок, оставленных кем-либо, кто писал на листе, лежавшем поверх рассматриваемого документа. Изначально ЭДА был задуман как прибор для высвечивания отпечатков пальцев, но как раз для этой цели оказался совершенно непригоден именно потому, что вдавленные следы мешали как следует разглядеть отпечатки. В телевизионных сериалах сыщики обычно заштриховывают листок простым карандашом, чтобы проявились вдавленные следы. В реальной жизни ни один серьезный эксперт по документам не стал бы делать ничего подобного – потому что на самом деле так следы проще уничтожить, чем выявить. ЭДА, работавший по принципу светокопировальной машины, то есть обычного ксерокса, мог показать написанное на вырванном из блокнота листе, даже если анализировал десятый после него снизу.
Никто не может толком объяснить, почему ЭДА так эффективен, но не один специалист по работе с документами без него не обходится. Однажды после смерти богатого банкира Паркера наняли, чтобы провести экспертизу завещания, согласно которому он лишил наследства собственных детей, оставив все свое состояние молоденькой горничной. И Паркер был уже очень близок к тому, чтобы признать документ подлинным. Подпись не вызывала подозрений, а даты составления завещания и сделанных в нем поправок выглядели вполне логичными. И только самый последний тест – с помощью ЭДА – помог выявить вдавленную надпись такого содержания: «Уж это точно одурачит их всех». После чего горничная призналась, что заплатила человеку, взявшемуся изготовить подделку.
И вот теперь Паркер прогнал сквозь аппарат записку, вынув ее предварительно из папки.
Ничего.
Затем он взялся за конверт. Отделил одну его поверхность от другой и стал по очереди высвечивать в агрегате. И почувствовал, как замерло сердце, когда увидел тонкие серые буквы.
– Есть! – воскликнул он в возбуждении. – Здесь точно что-то есть.
Лукас склонилась так близко, что Паркер ощутил легкий цветочный аромат. Духи? Нет. Даже после всего лишь часового знакомства он заключил, что она женщина другого типа. Так что скорее всего это был всего лишь запах шампуня или мыла.
– Мы имеем фрагменты впечатанного в бумагу текста, – сказал Паркер. – Наш преступник писал что-то на листке, лежавшем поверх конверта.
Паркер взялся за конверт обеими руками и стал рассматривать его под разными углами, чтобы найти наилучший для прочтения.
– Так. Теперь нужно, чтобы кто-нибудь записал это. Первое слово. Строчные буквы «о», «н», «а». Потом пробел. Далее – заглавная «М», строчная «е». Потом ничего.
Кейдж записал буквы на желтой странице своего блокнота.
– И что сие означает? – Агент недоуменно пожал плечами.
Сид теребил серьгу в ухе.
– Мне ничего не приходит в голову, – признался он.
Геллер:
– Я силен только в компьютерах. Меня даже не спрашивайте.
Лукас тоже помотала головой.
И только Паркер практически сразу понял смысл букв, удивляясь, почему этого не видят остальные.
– Это же место первого преступления!
– Как это? – спросил Бейкер.
– Ну конечно, – подтвердила Лукас. – «Площадь Дюпона» – о-н-а. Заглавная «М» – означает метро.
– Вот те на! – прошептал Харди.
Загадки всегда кажутся легкими, когда узнаешь ответ.
– Место нанесения первого удара, – констатировал Паркер. – Но здесь есть что-то еще. Написано чуть ниже. Видите? Сможете прочитать?
Он снова принялся играть конвертом в лучах прибора, чтобы Лукас было лучше видно.
– Боже, буквы едва проступают.
Она подалась еще немного вперед и сказала:
– Только три буквы. Больше ничего не вижу. Строчные «т», «е», «л».
– Что-нибудь еще? – спросил Харди.
– Нет. Это все, – ответил Паркер, внимательно вглядевшись в последний раз.
– «Тел», – задумчиво повторила Лукас.
– Телефон? Телефонная компания? Телекоммуникации? Телевидение? – принялся гадать Кейдж.
– Может быть, он собирается обстрелять телевизионную студию во время массового шоу? – предположил Сид.
– Нет, – сказал Паркер. – Посмотрите, как расположены буквы по отношению к тем, что написаны выше. Если он был мало-мальски последователен, то «тел» – это окончание слова. И это…
На этот раз Лукас опередила его:
– Отель! Вторая цель – отель.
– Я тоже так считаю.
– Или мотель, – предположил Харди.
– Не думаю, – резко возразил Паркер. – Ему нужны толпы людей. Мотели недостаточно велики для этого. А сегодня практически во всех банкетных залах отелей проводятся праздничные вечеринки.
– Кроме того, – добавила Лукас, – перемещается он скорее всего пешком или городским транспортом. А все мотели расположены далеко от центра. Брать такси в такой день – значит рисковать застрять в пробке.
– Отличная работа! – признал Кейдж, но потом его радость несколько померкла. – Правда, в городе примерно две сотни отелей.
– У нас есть возможность сократить список? – спросил Бейкер.
– Я бы обратил внимание в первую очередь на самые крупные, – сказал Паркер. – И Лукас права. Место должно быть рядом с метро или остановкой автобуса.
Бейкер с грохотом швырнул на стол объемистый телефонный справочник «Желтые страницы».
– Смотрим только в округе Колумбия? – Он открыл том на нужной букве. Сид Арделл подошел сзади и стал читать, глядя через плечо агента.
Паркер недолго обдумывал его вопрос.
– Выкуп требовали с властей округа, а не штатов Виргиния или Мэриленд. Так что сосредоточьтесь на столице.
– Согласна, – кивнула Лукас. – Кроме того, мы можем сразу исключить заведения, в названиях которых присутствует название «Отель». Типа «Отель Нью-Йорк». Это диктуется порядком слов. А также все гостиницы и притоны на час.
К Бейкеру и Сиду присоединились Кейдж с Харди. Теперь все четверо склонились над телефонной книгой. Между ними тут же разгорелась дискуссия, какие отели подходят, а какие – нет и почему.
Через десять минут они получили список из двадцати двух названий. Кейдж выписал их в столбец своим четким почерком и передал листок Джерри Бейкеру.
Паркеру опять пришлось вмешаться.
– Прежде чем отправлять куда-то своих людей, обзвоните отели и узнайте, где проходят приемы с участием правительственных чиновников и иностранных дипломатов. Их можно смело вычеркнуть тоже.
– Почему? – спросил Бейкер.
– Потому что там будет полно вооруженной охраны, – ответила Лукас.
А Паркер добавил:
– И агентов секретной службы. Несомненно, наш преступник не сунулся бы в подобное место.
– Верно, – кивнул Бейкер и ринулся прочь из лаборатории, на ходу доставая свой мобильник.
Но даже после того, как они ужали список до минимума, сколько вероятных целей еще осталось, подумал Паркер.
Много. Слишком много.
У этой загадки пока не было какого-то одного, правильного решения.
Три ястреба постоянно уносили у фермера кур…
7
«Мои дорогие сограждане…»
Ему напудрили лоб, вставили наушник, включили ослепительно яркие «юпитеры».
Сквозь световое марево мэр Джерри Кеннеди с трудом различал лишь несколько лиц в студии новостей телекомпании Дабл-ю-пи-эл-ти, расположенной в двух шагах от площади Дюпона.
Где-то там сидела его жена Клэр, его пресс-секретарь. Где-то там был Уэндел Джеффрис.
«Мои дорогие сограждане! – мысленно репетировал Кеннеди. – Прежде всего мне хотелось бы заверить всех вас, что полиция города и ФБР… Нет. Что федеральные правоохранительные органы делают все возможное, чтобы обезвредить преступников… Нет. Чтобы обезвредить лиц, которые несут ответственность за ужасающее преступление…»
К нему подошел один из старших продюсеров телекомпании, худощавый мужчина с аккуратной седой бородкой, и сказал:
– Я начну обратный отсчет с цифры семь. После четверки подавать сигналы буду молча, только на пальцах. Когда отсчет закончится, смотрите прямо в камеру. Впрочем, вам ведь уже не впервой.
– Да, мне уже доводилось выступать по телевидению.
Продюсер опустил взгляд и заметил, что перед мэром не лежит ни листа бумаги.
– У вас есть что-нибудь для нашего «суфлера» на мониторе?
– Нет. Все у меня в голове.
– В наши дни уже никто так не делает, – усмехнулся телевизионщик.
Кеннеди проворчал что-то неопределенное.
«…ответственность за это ужасающее преступление. И, обращаясь сейчас к этим людям, я говорю: пожалуйста, ради всего святого… Нет, просто – пожалуйста, найдите способ связаться со мной, чтобы мы могли продолжить диалог. В этот последний день трудного для нас всех года давайте перестанем прибегать к насилию и вместе решим проблему так, чтобы избежать новых жертв. Пожалуйста, свяжитесь лично со мной… Нет… Пожалуйста, позвоните лично мне или передайте сообщение…»
– Пятиминутная готовность! – объявил продюсер.
Кеннеди жестом отпустил визажистку и подозвал к себе Джеффриса.
– ФБР что-нибудь сообщало? Хоть что-нибудь?
– Ничего. От них – ни слова.
Кеннеди просто не мог в это поверить. Операция продолжается уже несколько часов, приближается время еще одного преступления, а федералы связывались с ним всего один раз, когда некий представитель полиции Лен Харди, звонивший по поручению агента Маргарет Лукас, передал Кеннеди просьбу обратиться к убийце в прямом эфире. Эта Лукас, раздраженно подумал Кеннеди, не сочла нужным хотя бы позвонить ему сама. А Харди, рядового копа из окружного управления, федералы, с которыми он призван был поддерживать связь, явно держали на коротком поводке. Он не был в курсе подробностей расследования, хотя, что более вероятно, ему просто запретили делиться ими. Мэр сам пытался дозвониться до Лукас, но она делала вид, что слишком занята, и не отвечала на звонки по телефону. Кейдж тоже. Кеннеди удалось только коротко переговорить с начальником полиции округа, но тот практически никакого отношения к операции не имел. Вся его роль сводилась к тому, чтобы откомандировать своих людей под командование и в помощь ФБР.
Все это доводило Кеннеди до белого каления.
– Господи, да они даже не воспринимают меня всерьез! Я обязан что-то предпринять. Имеется в виду, помимо этого обращения.
Он взмахом руки обвел телестудию.
– Все это будет выглядеть, словно я милостыню выпрашиваю.
– Да, мы сталкиваемся с определенными проблемами, – признал Уэнди Джеффрис. – Я назначил пресс-конференцию, но половина телекомпаний и газет туда никого не пришлет. Репортеры разбили лагерь на Девятой улице и дожидаются, чтобы к ним вышел представитель ФБР.
– Такое ощущение, что городских властей вообще не существует, а я сам – пустое место.
– Должен признать, что именно так это сейчас и воспринимается.
К Кеннеди снова направился продюсер, но тот остановил его вежливой улыбкой.
– Дайте нам еще минутку. – И телевизионщик растворился где-то среди огней.
– Ну и что будем делать? – спросил Кеннеди у своего помощника. За стеклами очков от Армани блеснул настороженный взгляд.
– Я думаю, пора нажать на кое-какие клавиши, – прошептал Джеффрис. – Я сумею это сделать. Тонко. Комар носа не подточит. Уж это я умею.
– Мне бы не хотелось…
– Я тоже с неохотой прибегаю к подобным приемам, – перебил с нажимом Джеффрис, который никогда не лукавил со своим боссом, когда давал ему советы. – Но у нас нет выбора. Ты слышал, что говорили по Дабл-ю-ти-джи-эн?
Естественно, он слышал. Радиостанция, пользовавшаяся огромной популярностью у почти полумиллиона слушателей в столичном округе, только что передала редакционный комментарий, напомнив о том, как в ходе своей избирательной кампании Кеннеди громогласно обещал очистить улицы Вашингтона от преступников, а сегодня тем не менее легко согласился выплатить террористам многомиллионный выкуп. Кроме того, комментатор, суровый журналист старой закалки, не преминул пройтись еще по одному предвыборному обещанию Кеннеди – искоренить коррупцию в органах городского управления, а теперь выяснилось, что он либо не знал, либо сам был напрямую замешан в скандале о взятках при выполнении строительной программы Совета по образованию.
– У нас действительно нет выбора, Джерри, – повторил помощник.
Мэр помедлил, размышляя над его словами. Приходилось признать, что Джеффрис, как обычно, был прав. Вообще-то Кеннеди нанял этого человека из чистой политкорректности – белому мэру нужен был чернокожий секретарь. И он не стыдился подобного тактического приема. Но как же он удивился, когда скоро выяснил, что молодой человек обладал политическим чутьем, делавшим его ценным сотрудником не только с точки зрения отношений с различными расовыми группами населения города!
– Пора пустить в ход весь арсенал, Джерри, – продолжал помощник. – На карту поставлено слишком многое.
– Хорошо, поступай как считаешь нужным. – Он не стал добавлять ни слова о мерах предосторожности. Джеффрис в этом не нуждался.
– Две минуты! – донесся голос откуда-то сверху.
Кеннеди снова подумал о Диггере. «Ну где же ты? Где?»
Он уставился в темный объектив телекамеры таким пристальным взглядом, словно надеялся пронзить им оптику и сеть проводов, проникнув на экран стоящего где-то телевизора, чтобы увидеть сквозь него Диггера. Он думал об убийце. «Кто же ты такой? И почему ты со своим сообщником выбрал именно мой город, чтобы слететь на него черным ангелом смерти?»
«…В духе истинного миролюбия, в этот последний день уходящего года свяжитесь со мной, чтобы мы смогли достигнуть столь необходимого компромисса. Пожалуйста…»
Джеффрис склонился к самому уху мэра.
– И помни, – прошептал он, – все же есть надежда, что если убийца прислушается к твоим словам, все на этом может и закончиться. Стоит ему клюнуть на предложенный выкуп, как они его схватят.
Прежде чем Кеннеди смог что-то ответить, тот же глас свыше протрубил:
– Минутная готовность!
Диггер обзавелся новым полиэтиленовым пакетом для покупок.
Весь в красном глянце, он выглядел очень празднично с нарисованными на нем двумя щеночками с ленточками вместо ошейников. Диггер специально купил пакет в одном из магазинов фирмы «Холлмарк». Сумка хороша. Он бы, наверное, мог ею гордиться, но не был уверен в смысле слова «гордость». Он не был уверен во многих вещах с тех пор, как пуля продырявила ему голову, уничтожив часть клеток серого вещества мозга и пощадив остальные.
Смешно все получается. Смешно, что…
Смешно…
Диггер сидит в мягком кресле номера в задрипанном мотеле, а рядом на столике стоят стакан с водой и пустая тарелка, в которой был суп.
Он смотрит телевизор.
Что-то мелькает на экране. Это реклама. Такую же рекламу он смотрел, когда пуля проделала дырку у него над глазом и станцевала зажигательную самбу у него в черен… в черет… в черепной коробке. (Кто-то именно так рассказывал ему об этом. Но он не помнит, кто именно. Наверное, друг. Тот человек, который все ему говорит. Он, наверное, кто же еще?)
На экране меняется сюжет. И это вызывает смешные воспоминания откуда-то из прошлого. Он тогда тоже смотрел рекламу – большие собаки ели собачий корм, щеночки ели специальный корм тоже. Он как раз смотрел на это, когда человек, который все ему говорит, взял Диггера за руку и они отправились на долгую прогулку. Он сказал ему, что когда Руфь будет одна… «Ты же помнишь, кто такая Руфь?»
Ему напудрили лоб, вставили наушник, включили ослепительно яркие «юпитеры».
Сквозь световое марево мэр Джерри Кеннеди с трудом различал лишь несколько лиц в студии новостей телекомпании Дабл-ю-пи-эл-ти, расположенной в двух шагах от площади Дюпона.
Где-то там сидела его жена Клэр, его пресс-секретарь. Где-то там был Уэндел Джеффрис.
«Мои дорогие сограждане! – мысленно репетировал Кеннеди. – Прежде всего мне хотелось бы заверить всех вас, что полиция города и ФБР… Нет. Что федеральные правоохранительные органы делают все возможное, чтобы обезвредить преступников… Нет. Чтобы обезвредить лиц, которые несут ответственность за ужасающее преступление…»
К нему подошел один из старших продюсеров телекомпании, худощавый мужчина с аккуратной седой бородкой, и сказал:
– Я начну обратный отсчет с цифры семь. После четверки подавать сигналы буду молча, только на пальцах. Когда отсчет закончится, смотрите прямо в камеру. Впрочем, вам ведь уже не впервой.
– Да, мне уже доводилось выступать по телевидению.
Продюсер опустил взгляд и заметил, что перед мэром не лежит ни листа бумаги.
– У вас есть что-нибудь для нашего «суфлера» на мониторе?
– Нет. Все у меня в голове.
– В наши дни уже никто так не делает, – усмехнулся телевизионщик.
Кеннеди проворчал что-то неопределенное.
«…ответственность за это ужасающее преступление. И, обращаясь сейчас к этим людям, я говорю: пожалуйста, ради всего святого… Нет, просто – пожалуйста, найдите способ связаться со мной, чтобы мы могли продолжить диалог. В этот последний день трудного для нас всех года давайте перестанем прибегать к насилию и вместе решим проблему так, чтобы избежать новых жертв. Пожалуйста, свяжитесь лично со мной… Нет… Пожалуйста, позвоните лично мне или передайте сообщение…»
– Пятиминутная готовность! – объявил продюсер.
Кеннеди жестом отпустил визажистку и подозвал к себе Джеффриса.
– ФБР что-нибудь сообщало? Хоть что-нибудь?
– Ничего. От них – ни слова.
Кеннеди просто не мог в это поверить. Операция продолжается уже несколько часов, приближается время еще одного преступления, а федералы связывались с ним всего один раз, когда некий представитель полиции Лен Харди, звонивший по поручению агента Маргарет Лукас, передал Кеннеди просьбу обратиться к убийце в прямом эфире. Эта Лукас, раздраженно подумал Кеннеди, не сочла нужным хотя бы позвонить ему сама. А Харди, рядового копа из окружного управления, федералы, с которыми он призван был поддерживать связь, явно держали на коротком поводке. Он не был в курсе подробностей расследования, хотя, что более вероятно, ему просто запретили делиться ими. Мэр сам пытался дозвониться до Лукас, но она делала вид, что слишком занята, и не отвечала на звонки по телефону. Кейдж тоже. Кеннеди удалось только коротко переговорить с начальником полиции округа, но тот практически никакого отношения к операции не имел. Вся его роль сводилась к тому, чтобы откомандировать своих людей под командование и в помощь ФБР.
Все это доводило Кеннеди до белого каления.
– Господи, да они даже не воспринимают меня всерьез! Я обязан что-то предпринять. Имеется в виду, помимо этого обращения.
Он взмахом руки обвел телестудию.
– Все это будет выглядеть, словно я милостыню выпрашиваю.
– Да, мы сталкиваемся с определенными проблемами, – признал Уэнди Джеффрис. – Я назначил пресс-конференцию, но половина телекомпаний и газет туда никого не пришлет. Репортеры разбили лагерь на Девятой улице и дожидаются, чтобы к ним вышел представитель ФБР.
– Такое ощущение, что городских властей вообще не существует, а я сам – пустое место.
– Должен признать, что именно так это сейчас и воспринимается.
К Кеннеди снова направился продюсер, но тот остановил его вежливой улыбкой.
– Дайте нам еще минутку. – И телевизионщик растворился где-то среди огней.
– Ну и что будем делать? – спросил Кеннеди у своего помощника. За стеклами очков от Армани блеснул настороженный взгляд.
– Я думаю, пора нажать на кое-какие клавиши, – прошептал Джеффрис. – Я сумею это сделать. Тонко. Комар носа не подточит. Уж это я умею.
– Мне бы не хотелось…
– Я тоже с неохотой прибегаю к подобным приемам, – перебил с нажимом Джеффрис, который никогда не лукавил со своим боссом, когда давал ему советы. – Но у нас нет выбора. Ты слышал, что говорили по Дабл-ю-ти-джи-эн?
Естественно, он слышал. Радиостанция, пользовавшаяся огромной популярностью у почти полумиллиона слушателей в столичном округе, только что передала редакционный комментарий, напомнив о том, как в ходе своей избирательной кампании Кеннеди громогласно обещал очистить улицы Вашингтона от преступников, а сегодня тем не менее легко согласился выплатить террористам многомиллионный выкуп. Кроме того, комментатор, суровый журналист старой закалки, не преминул пройтись еще по одному предвыборному обещанию Кеннеди – искоренить коррупцию в органах городского управления, а теперь выяснилось, что он либо не знал, либо сам был напрямую замешан в скандале о взятках при выполнении строительной программы Совета по образованию.
– У нас действительно нет выбора, Джерри, – повторил помощник.
Мэр помедлил, размышляя над его словами. Приходилось признать, что Джеффрис, как обычно, был прав. Вообще-то Кеннеди нанял этого человека из чистой политкорректности – белому мэру нужен был чернокожий секретарь. И он не стыдился подобного тактического приема. Но как же он удивился, когда скоро выяснил, что молодой человек обладал политическим чутьем, делавшим его ценным сотрудником не только с точки зрения отношений с различными расовыми группами населения города!
– Пора пустить в ход весь арсенал, Джерри, – продолжал помощник. – На карту поставлено слишком многое.
– Хорошо, поступай как считаешь нужным. – Он не стал добавлять ни слова о мерах предосторожности. Джеффрис в этом не нуждался.
– Две минуты! – донесся голос откуда-то сверху.
Кеннеди снова подумал о Диггере. «Ну где же ты? Где?»
Он уставился в темный объектив телекамеры таким пристальным взглядом, словно надеялся пронзить им оптику и сеть проводов, проникнув на экран стоящего где-то телевизора, чтобы увидеть сквозь него Диггера. Он думал об убийце. «Кто же ты такой? И почему ты со своим сообщником выбрал именно мой город, чтобы слететь на него черным ангелом смерти?»
«…В духе истинного миролюбия, в этот последний день уходящего года свяжитесь со мной, чтобы мы смогли достигнуть столь необходимого компромисса. Пожалуйста…»
Джеффрис склонился к самому уху мэра.
– И помни, – прошептал он, – все же есть надежда, что если убийца прислушается к твоим словам, все на этом может и закончиться. Стоит ему клюнуть на предложенный выкуп, как они его схватят.
Прежде чем Кеннеди смог что-то ответить, тот же глас свыше протрубил:
– Минутная готовность!
Диггер обзавелся новым полиэтиленовым пакетом для покупок.
Весь в красном глянце, он выглядел очень празднично с нарисованными на нем двумя щеночками с ленточками вместо ошейников. Диггер специально купил пакет в одном из магазинов фирмы «Холлмарк». Сумка хороша. Он бы, наверное, мог ею гордиться, но не был уверен в смысле слова «гордость». Он не был уверен во многих вещах с тех пор, как пуля продырявила ему голову, уничтожив часть клеток серого вещества мозга и пощадив остальные.
Смешно все получается. Смешно, что…
Смешно…
Диггер сидит в мягком кресле номера в задрипанном мотеле, а рядом на столике стоят стакан с водой и пустая тарелка, в которой был суп.
Он смотрит телевизор.
Что-то мелькает на экране. Это реклама. Такую же рекламу он смотрел, когда пуля проделала дырку у него над глазом и станцевала зажигательную самбу у него в черен… в черет… в черепной коробке. (Кто-то именно так рассказывал ему об этом. Но он не помнит, кто именно. Наверное, друг. Тот человек, который все ему говорит. Он, наверное, кто же еще?)
На экране меняется сюжет. И это вызывает смешные воспоминания откуда-то из прошлого. Он тогда тоже смотрел рекламу – большие собаки ели собачий корм, щеночки ели специальный корм тоже. Он как раз смотрел на это, когда человек, который все ему говорит, взял Диггера за руку и они отправились на долгую прогулку. Он сказал ему, что когда Руфь будет одна… «Ты же помнишь, кто такая Руфь?»