Додд Кристина. Рыцарь надежды

   — Они служили человеку, который предал нашего короля и принца!
   — Они только исполняли свои обязанности. Держали замок в чистоте, ухаживали за садом — в чем тут измена? Неужели за это ты обречешь их на смерть?
   Хью огляделся — вокруг собралась внушительная толпа из его людей и самых смелых здешних обитателей. Как смеет Эдлин спорить с ним у всех на глазах? Ему захотелось ударить ее по руке, чтобы она выпустила стремя, но он не опустился до этого. Он должен вести себя с достоинством, как подобает королевскому представителю, явившемуся вершить праведный суд.
   — Я вовсе не желаю им смерти, — постарался он урезонить жену, — иначе они уже болтались бы на дереве. Я всего лишь хочу…
   — Выбросить их вон с пустыми руками! — непочтительно перебила Эдлин. — Тогда им останется либо умереть, либо начать воровать. — Она понизила голос. — Смотри, они уже немолоды и не смогут приспособиться к новой жизни, а значит, обречены на гибель.
   — Меня это не касается! — Он снова тронул коня, чтобы отъехать назад.
   Но Эдлин не отставала, чуть не волочась за конем.
   — Посмотри, Хью, как здесь все ухожено благодаря Бердетту с женой, а вовсе не изменнику Эдмунду Пембриджу. Он ведь только назначил Бердетта управляющим и, как видно, не прогадал. Они не просто слуги, они любят замок Роксфорд и гордятся им. Дай им шанс доказать свою преданность тебе!
   — Это невозможно! — Хью наконец дернул поводья покрепче и повернул лошадь в другую сторону.
   Стремя вырвалось из руки Эдлин, она сжала и потерла пальцы — видимо, Хью причинил ей боль. Тем не менее она упрямо продолжила преследование. Ее лицо горело негодованием.
   — Нет, — крикнула она, — для хозяина Роксфорда нет ничего невозможного!
   — Принц ожидает, что я покараю изменников! — тоже сердито бросил он в ответ.
   — О да, ты упиваешься своей безграничной властью над этими беднягами. — Эдлин посмотрела на мужа брезгливо, как на какое-то огромное насекомое. — Еще бы, знаменитый рыцарь приехал вершить правосудие! Уж он точно знает, что такое справедливость! Долгие годы, сражаясь с оружием в руках, ты не думал ни о чем, кроме победы. Тебе когда-нибудь приходило в голову, что множество таких же рыцарей, как ты, тоже не думавших ни о чем, кроме победы, лишились в битве ноги или глаз и превратились в жалких попрошаек? Что кладбища усеяны могилами людей, верой и правдой служивших своим господам, которые затем выгнали их на улицу умирать? Это, по-твоему, справедливость?
   — Чего же ты хочешь от меня? Так устроен мир, и я не могу его переделать! — воскликнул Хью, забыв, что на них устремлены десятки глаз, забыв обо всем на свете, кроме Эдлин и ее простых истин. — Хозяйская воля — закон! Пока я хозяин, в моей воле остановить прилив и заставить солнце вставать на западе!
   — А я требую только справедливости! Раз уж ты тут хозяин!
   — Что такое справедливость, решает принц! — сухо сказал Хью.
   — О, принц… — произнесла она таким тоном, каким священники произносят имя нечистого. — Кому, как не мне, знать, что такое его справедливость! Ты не мог так скоро забыть, что меня выкинули из собственного дома и я оказалась в грязи, пылая ненавистью к тем, кто это сделал. Мои дети скитались со мной по диким лесам, и я сходила с ума от страха за них. Когда мы решили просить убежища в аббатстве, я боялась, что нам откажут и мне придется воровать или стать шлюхой, чтобы кормить детей и не сдохнуть с голоду самой. Как иначе нам было жить? Мне пришлось выпрашивать объедки на улицах и спать на земле. Я хорошо узнала, что такое справедливость принца, и эта справедливость не по мне!
   Хью совершенно растерялся. Он понимал только, что ужасно ошибся. Эдлин так разошлась потому, что видела в Бердетте с женой свое прошлое. Если бы она их просто по-женски пожалела, как пожалела похитивших ее разбойников, Хью обязательно настоял бы на своем. И она, конечно, быстро успокоилась бы. Но пренебречь такими чувствами он не мог.
   Однако принц ожидает от своего командующего безукоризненного выполнения долга. Как быть? Он взглянул на окаменевшее, сердитое лицо Эдлин.
   В конце концов, принц далеко, а она здесь, рядом, и может, если захочет, превратить жизнь мужа в настоящий ад.
   Хью спешился — медленно, чтобы Эдлин прочувствовала, какую она позволила себе дерзость, потом так же неспешно, размеренным шагом подошел к ней.
   Она и не подумала отступить, только подняла на него свой колдовской взгляд.
   Он взял ее руку. Один из ногтей сломан, пальцы поцарапаны. Другая женщина тут же заплакала бы, и муж, почувствовав свою вину, выполнил бы ее просьбу. Эдлин же вместо этого чуть не свела его с ума своим упрямством, пытаясь пробудить в нем сочувствие к этим людям, доказывая, что они ни в чем не виноваты. Конечно, попытка не удалась, на Бердетта с женой Хью наплевать, но он беспокоится о своем собственном удобстве и… об Эдлин.
   Странно, его рыцари и оруженосцы чуть не молились на него, но он очень мало это ценил, а вот мнение Эдлин его волновало постоянно. Ему хотелось, чтобы она обожала его, как другие, но единственная по-настоящему сильная сторона Хью — его непревзойденное ратное мастерство — оставляла ее равнодушной. Жаль!
   — Будь по-вашему, миледи, — сказал он, не повышая голоса. — Пусть Бердетт и его жена помогают вам управлять моим поместьем.
   Ее сердитое, упрямое лицо осветилось улыбкой, и она бросилась мужу на шею.
   Но он остановил ее, взяв за плечи, и продолжил:
   — Однако, миледи, если они обманут мое доверие, отвечать придется вам.
   Несмотря на его суровость, она продолжала счастливо улыбаться.
   — Я отнюдь не дура, Хью, мне хорошо известно, как вести учет доходов и расходов. Я сразу обнаружу обман. Тогда ты их прогонишь, — сказала она твердо. — Если они вознамерятся нас обмануть, им удастся сделать это только один раз.
   Он понял, что так и будет, и у него немного отлегло от сердца. Осталась только одна забота: утаить свой поступок от принца…
   — Люди! — объявил Хью, повысив голос. — Уступая просьбе миледи о снисхождении к управляющему Бердетту и его жене, я разрешаю им остаться и доказать мне свою преданность.
   Жена Бердетта упала в объятия мужа. Он попытался что-то сказать, но его слова заглушили радостные крики слуг.
   — Слуги их любят, — заметила Эдлин, — это хороший знак.
   Жена Бердетта, не помня себя от радости, подбежала к Хью и кинулась к его ногам.
   — Милорд, милорд! Благодарю вас!
   Она прижалась губами к его сапогу.
   — Да благословит Бог ваше великодушие! Я буду каждый день молиться за вас. Мы никогда вас не предадим, никогда!

15.

   — Она поцеловала твой сапог! — с омерзением произнесла Эдлин.
   — Ну и что?
   — Это отвратительно!
   Хью остановился.
   — А мне понравилось, — подумав, сказал он.
   — Не сомневаюсь! — презрительно бросила Эдлин, и Хью усмехнулся.
   Они уже несколько часов кряду осматривали главную башню замка, сопровождаемые управляющим и его женой. Все это время, не забывая кивать и улыбаться Бердетту и Неде — так звали жену управляющего, — Хью поддразнивал Эдлин в отместку за сцену во дворе, а Эдлин молча кипела от возмущения. Наконец она взорвалась, и Хью воспользовался случаем, чтобы снова над ней поиздеваться.
   — Ты злишься потому, что она не поцеловала ногу тебе, — сказал он.
   — Я бы никогда этого не допустила! — заявила Эдлин.
   — Миледи! — позвала Неда.
   Она остановилась, обнаружив, что господа отстали.
   Хью бросил на жену управляющего свирепый взгляд, но, заметив, что она тут же испугалась до смерти, натянуто улыбнулся. К чему вымещать досаду на Неде, лучше осуществить свою маленькую месть жене.
   К ним уже со всех ног спешил Бердетт.
   — Господа чем-то недовольны?
   Надо бы преподать этой парочке урок, чтобы не вмешивались, пока хозяин не насладился местью. Ну да они и так не скоро придут в себя от пережитого.
   — Мне показалось, миледи чего-то хотела, — сказала Неда дрожавшим от волнения голосом.
   — Ничего важного, — похлопала ее по руке Эдлин. — Давайте продолжим осмотр.
   Управитель и его жена испуганно переглянулись, потом Бердетт кивнул, и Неда распахнула следующую дверь.
   — Пивная кладовая, — провозгласила она.
   Бердетт жестом пригласил новых господ войти. Как и в остальных помещениях замка, здесь царил идеальный порядок. Потом перешли напротив, в кладовую для провизии, с полным набором ножей для резки хлеба.
   Когда управляющий с женой двинулись дальше, Хью поймал Эдлин за руку и повернул ее к себе.
   — Возможно, ты и не желала, чтобы Неда целовала тебе ногу, но я видел выражение твоего лица — ты мне завидовала!
   — Нет! — Эдлин явно не желала говорить на эту тему.
   Она упрямо выпятила подбородок, так что кожа обтянула скулы, а брови сурово сошлись на лбу. Хотя в эту минуту Эдлин трудно было назвать хорошенькой, излом ее бровей искушал мужчину так же, как квинтин ^[4] неопытного оруженосца.
   Хью тоже поддался бы искушению, если бы не был опытным бойцом и не знал твердо, что его копье не минует мишени. С того дня, как они с Эдлин покинули окрестности аббатства, он был слишком занят, чтобы думать о супружеских ласках, зато теперь у него будет уйма свободного времени.
   — Она могла меня хотя бы поблагодарить! — вдруг сказала Эдлин.
   — За что? — досадливо прищурился он.
   — Как за что? Ведь это я уговорила тебя позволить им остаться!
   — Решала-то не ты, — не понял Хью.
   — Разумеется, но ты бы выгнал несчастных вон без имущества и денег, если бы я не настояла на своем.
   — Разве ты настояла? — спросил Хью, обнимая ее за плечи. Ничто не могло испортить его хорошего настроения. — Ты выпросила!
   — Да, выпросила! — с вызовом воскликнула она. — У меня это здорово получается! — Вырвавшись из его объятий, она быстро пошла прочь.
   Хью растерянно смотрел ей вслед. Что она имела в виду?
   Он постарался вспомнить, просила ли она его о чем-нибудь прежде. Только один раз, в постели. Он в сомнении потер подбородок. Неужели она намекнула на тот случай? Он вновь посмотрел вслед Эдлин — она шла, покачивая бедрами, той самой походкой, которая так ему нравилась. Да, именно! Она знает, как ему нравится плавный изгиб ее бедер, поэтому-то и пошла вперед, напоминая об их единственной ночи любви.
   Но почему в ее словах чувствовалась горечь? Наверное, обычные женские штучки — вспомнила, как им было хорошо в первую брачную ночь, и ей взгрустнулось. Святые угодники, ему тоже не забыть той ночи!
   Да как забудешь, когда впереди, покачивая бедрами, идет Эдлин. Вдобавок еще и плащ сняла, сказала, что в доме достаточно тепло. Но теперь-то Хью понимал истинную причину. Эдлин наверняка хотела показаться ему в том дорожном платье, которое он ей купил. Конечно, она надела это платье специально для Хью. Но пусть помнит, что она принадлежит ему так же, как и платье, и все остальное ее имущество. Хью решил, что это важно, ведь жена должна во всем зависеть от мужа, тогда в доме будет порядок. Ему довелось видеть множество знатных семей, где жены были дамами богатыми и со связями. Жизнь их мужей состояла из одних тревог и неприятностей. Он этого не допустит.
   Эдлин зависела от него во всем, и пожалуйста — она ясно дает понять, что желает мужа. Значит, Хью поступил очень разумно, выбрав ее в жены.
   Неда уже ушла вперед, но, увидев, что хозяин отстал, поспешила вернуться.
   — Должно быть, вы утомились в дороге, милорд?
   Хью недоуменно уставился на нее. Разве дорога может быть утомительной? Он всю жизнь провел в разъездах, благодаря им и благополучия добился.
   — Мне следовало бы сразу догадаться. — Неда озабоченно поцокала языком. — Миледи тоже валится с ног.
   И надо же было ей вмешаться как раз тогда, когда Эдлин принялась с ним заигрывать! Если управляющий останется в прежней должности, все-таки придется научить эту парочку держаться поскромнее.
   — Пойдемте, я покажу вам спальню, милорд.
   Впрочем, их посещают иногда и неплохие идеи.
   — Мы с вашим оруженосцем, кажется, его зовут Дьюи, уже обо всем позаботились, — сказал Бердетт. — Ваши вещи, милорд, уже в спальне. Если чего-то не окажется на месте, прошу нас заранее простить, мы все обязательно разыщем. Ваш человек Уортон рассказал нам о происшествии в дороге. Похоже, из-за него пришлось заново все упаковывать в большой спешке. Неда утром посмотрит получше.
   — Угу… — Мысли Хью были далеко от этой прозы. Ему не терпелось дать волю пламени, которое разожгла в нем Эдлин, и сгореть в нем. — А дверь в спальне есть?
   — Да, милорд, — растерялся Бердетт и, стремясь предупредить новые странные вопросы, добавил: — Комната очень просторная, все стены в красивых гобеленах, чтобы не было сквозняков, и даже окна застеклены, чем мы особенно гордимся.
   — А кровать там есть? — спросил Хью.
   До Бердетта наконец начало доходить. Они с Недой обменялись понимающими улыбками заговорщиков.
   — Очень большая, милорд, — успокоил хозяина управляющий. — Тюфяки и покрывала проветрены, все приготовлено для наилучшего отдыха.
   Пружинистой походкой Хью поднялся вслед за Эдлин по винтовой лестнице на третий этаж. На широкую длинную лестничную площадку выходила единственная, но очень большая деревянная дверь. Неда распахнула ее.
   — Не желают ли господа поужинать в своих покоях?
   — Нет, — резко ответила Эдлин.
   — Да, — распорядился Хью.
   — Будет исполнено, милорд, — поклонилась жена управляющего хозяину.
   — Стоило за нее вступаться, — сердито пробормотала Эдлин, входя в спальню.
   Поглощенный созерцанием своих новых покоев, Хью не ответил.
   Описание Бердетта давало о них лишь слабое представление. По размеру спальня не уступала большим залам в иных замках. На полированных столешницах красовались золотые чаши и кувшины. Ромбовидные окна с мелкими переплетами, даже забрызганные дождем, восхитительно блестели. Огромный, как пасть дракона, камин излучал тепло и свет. А кровать… О, это было нечто совершенно грандиозное! Она стояла на возвышении, и ее четыре мощных угловых столба, увенчанные фигурками орлов, доставали почти до потолка. Полог из пушистой красной ткани, тяжелой и плотной, защищал хозяев от сквозняков — вечных спутников жизни в замке. Он был раздвинут, открывая устилавшие кровать меховые покрывала.
   Хью оглядел меха, потом посмотрел на Эдлин, с удовольствием представляя себе, как великолепно она будет выглядеть, завернувшись в них.
   Мысли Эдлин шли явно в другом направлении.
   — Здесь так красиво! — восхитилась она.
   — Да, взяв сторону Симона де Монфора, Эдмунд Пембридж явно прогадал, — согласился Хью.
   Ему показалось, что Бердетт тихо произнес у него за спиной: «Проклятый дурак», но, когда Хью взглянул на него, управляющий уже повернулся к своей жене.
   «Полагаю, ко мне это не относится», — благодушно подумал Хью.
   — Позвольте нам оставить вас, милорд, и заняться устройством на ночлег вашей свиты.
   Эдлин выступила на шаг вперед и сухо поинтересовалась:
   — Где ночуют мои сыновья?
   — Они не пожелали расстаться с молодым человеком по имени Уинкин и теперь спят с оруженосцами и пажами в большой зале, — улыбнулась Неда. — Я присмотрю за ними, миледи, не беспокойтесь.
   — Там им самое место, — сказал Хью, — рядом с другими знатными отпрысками, решившими посвятить себя благородному военному делу.
   Эдлин промолчала, очевидно, решив больше не перечить мужу, и Хью был этому очень рад.
   Однако, обратившись к Неде, она сказала:
   — Я была бы тебе очень благодарна, если бы ты приглядывала за ними и в случае надобности обратилась ко мне. Кочевая жизнь сделала их… слишком возбудимыми.
   — Я не заметила ничего такого, — удивилась Неда. — Мальчики просто полностью погружены в новые заботы: знакомство с таким огромным замком и всяческая помощь юному Уинкину. Знаете, они очень серьезно отнеслись к своим обязанностям.
   — Что ж, хорошо, — поджала губы Эдлин, — я рада.
   Кланяясь, Бердетт и Неда попятились к двери.
   — Если вам потребуются услуги горничной, миледи, — сказала Неда перед тем, как закрыть дверь, — позовите меня.
   — Горничная ей не понадобится, — подходя к жене, ответил Хью неизвестно кому — дверь уже захлопнулась. — Я сам сделаю все, что нужно.
   Эдлин поглядела на мужа так, словно и не она только что дразнила его, потом тяжело вздохнула.
   — Послушай, у меня все тело болит от сегодняшней скачки, — произнесла она недовольным тоном.
   — Ничего, скачка в постели со мной тебе не повредит.
   Она покорно позволила ему сбросить с нее платок и пелерину, стянуть через голову платье.
   — Ты хочешь, чтобы я тебя просила… просила…
   — О любви? — подсказал он, впиваясь глазами в темные пятна сосков, просвечивавших сквозь тонкую ткань ее сорочки.
   Его сразу охватило дикое желание, как будто его тело так долго копило силы именно для этой минуты.
   — Нет нужды просить, я дам тебе все, что пожелаешь, и даже больше.
   Она вздохнула — высокая грудь под рубашкой поднялась и опустилась, на щеках проступил густой румянец. Гнев или желание? Обхватив жену за талию, Хью поднял ее. Руки Эдлин висели как плети, она не сделала ни одного движения ему навстречу, только упрямо сжала кулаки. Ее лицо приняло презрительное выражение, столь хорошо знакомое Хью. Чем он провинился перед ней на этот раз? Как сделать так, чтобы ее лицо вновь озарилось нежным светом страсти?
   Хью никогда никого ни о чем не просил — это было противно его натуре, но сейчас…
   — Умоляю, Эдлин, — прошептал он в отчаянии, — пожалей меня…
   Удивительно, но это подействовало. Эдлин положила руки мужу на плечи и подозрительно заглянула ему в лицо. Увидела ли она в его глазах неподдельное страдание или просто почувствовала, как неистово рвется сквозь одежду его мужское естество, Хью не понял, но она сдалась. Ее ноги обвили его талию.
   — О, Господи! — пробормотал он и, бросив ее на кровать, задрал куртку и торопливо спустил штаны. Эдлин хотела снять с себя сорочку, но Хью нетерпеливо, как юнец на первом свидании, навалился, рванул сорочку вверх и раздвинул Эдлин ноги.
   — О, Господи! — пробормотал он, разглядывая ее, словно грешник, узревший врата рая. Потом, не в силах больше сдерживаться, вонзился в ее лоно.
   — О, Эдлин!.. — задыхаясь от страсти, воскликнул он. — Тебе не будет больно?
   — Нет! — отозвалась она криком, чувствуя, что его нетерпение передается ей с такой силой, которую трудно удержать. — Задай же мне жару!
   Проникнуть глубже в нее оказалось не так-то просто. Все ее тело находилось в напряжении, но влажный жар плоти — Хью казалось, что еще немного и волосы у него на лобке начнут дымиться, — говорил о том, что она готова.
   Эдлин раскрылась, и он вошел в нее целиком. Сначала ему показалось, что он не почувствовал ничего, потом — что он ощутил все на свете. Он стал погружаться в нее снова и снова, широко разведя ей бедра, чтобы достигать самых глубин.
   Она издала горловой стон, словно голубка, нашедшая зернышко. Укротив пламя ее чувственности, как укрощают прекрасного своевольного коня, Хью жадно вдохнул волнующий аромат ее тела. Какой пленительный мир ощущений и переживаний открыла ему Эдлин, выведя из сонного оцепенения прежней жизни!
   — Еще, — пробормотал он, слегка касаясь губами ее уха.
   Хью чувствовал, что все это имеет в их отношениях особое значение: если он даст Эдлин то наслаждение, к которому она стремится, он завоюет ее и она будет принадлежать ему всем своим существом. Все сказанные ею раньше слова станут пустым звуком.
   Он обещал ей еще, но большего накала страстей достичь было просто невозможно! Он не знал, как это сделать. Казалось, уже самый воздух вокруг него вибрировал от неутолимых желаний.
   Внезапно каким-то шестым чувством он угадал, чего жаждет ее тело. Нащупав припухшие губы лона, защищавшие ее от чрезмерного проникновения, он раздвинул их, чтобы она почувствовала неистовые движения его лобка.
   Эдлин выгнулась дугой и, всхлипнув, произнесла его имя, потом вытянулась в его объятиях. Но ему было этого мало.
   — Еще! — прошептал он.
   Ни в одном сражении он не испытывал такого напряжения — сердце выпрыгивало из груди, легкие едва не разрывались на части, ноги дрожали от наслаждения. Он был готов лишиться чувств от изнеможения, но хотел продолжать. Страсть захватила его целиком.
   — Ты моя… моя… моя… — Он снова вошел в нее, потом впился в ее шею губами и принялся тереться об ее грудь, чувствуя, как ее соски набухают и увеличиваются.
   Он погружался в нее снова и снова. Немного пережидал и вновь вонзался. Хью был изумлен, какие неведомые силы пробуждала в нем эта женщина. Отдавая ей сразу так много, он рисковал никогда больше не повторить свой подвиг, но он казался себе неиссякаемым исполином в присутствии Эдлин.
   Вдруг его охватило жаром, исходящим от Эдлин. Она с криком восторга приподнялась, вцепившись ему в спину ногтями. Хью показалось, что его засасывает в бездонную глубину.
   Чувствуя, как по жилам разливается огонь, он начал двигаться все неистовей, словно сгорая в племени страсти, стремясь излить свою жизнь в самую глубину ее лона, пока наконец оба они не растаяли, не растворились в одном огромном ощущении.
   Но наслаждения ее телом Хью было мало. Он хотел сейчас же услышать, что она целиком принадлежит только ему. Высвободившись из ее объятий, он запустил пальцы в пышные волосы Эдлин и приподнял ей голову, чтобы видеть глаза.
   — Теперь ты моя! Совсем моя!
   — Нет!
   Это слово подействовало на него как ушат ледяной воды. Как она посмела сказать «нет», как посмела отвергнуть его после такого небывалого блаженства? Разве она не понимает, что он мужчина ее жизни?
   В негодовании он отпрянул от нее так резко, что половина покрывал оказалась на полу, а вслед за ними и он сам свалился вниз, потянув за собой те меха, на которых лежала Эдлин. Она съехала к самому краю кровати, и поднявшийся Хью навис над ней, пылая яростью.
   — Нет? После того, что было, ты говоришь мне «нет»?
   Эдлин с разметавшимися по постели волосами, полными истомы глазами и припухшими, словно искусанными в попытке сдержать стоны наслаждения губами казалась воплощением чувственности, утомленной любовной битвой.
   — Нет! — упрямо повторила она.
   Он овладеет ею снова, решил Хью. Если бы он не перестал ее ласкать, она бы признала, что принадлежит ему душой и телом. И она обязательно скажет эти желанные слова, только надо побольше заниматься с ней любовью. Святые угодники, он опять хочет ее! Воистину эта женщина заставляет его делать невозможное.
   Приподнявшись на локтях, Эдлин откинула со лба волосы.
   — Я говорила, что буду принадлежать тебе только телом, но душа моя не в твоей власти. Довольствуйся тем, что имеешь. — Она взглянула ему в лицо. Видимо, его выражение ей не понравилось, потому что она снова досадливо мотнула головой, отбрасывая непослушную прядь.
   — Я могла бы промолчать, и ты никогда бы ни о чем не догадался, — добавила она.
   Хью пристально посмотрел на жену. Наверное, она права, он действительно ни о чем бы не догадался. В первое время его вполне удовлетворила бы физическая сторона любовных отношений, ведь в постели с Эдлин было прекрасно! К тому же он никогда раньше не был женат. Возможно, его вообще не любили по-настоящему. Разве можно почувствовать отсутствие того, чего никогда не имел? Но он хотел это иметь! Он не был глуп, что бы она там о нем ни думала. Он помнил совсем другую Эдлин…
   — Ты ведь была тогда в амбаре, правда?
   — Что?! — закричала она.
   Она вскочила с кровати, свалив на пол оставшиеся покрывала, схватила платье и застыла, прижимая его к себе. Казалось, она боится поднять руки, чтобы одеться.
   Видя безумное волнение, в которое ее привели сказанные слова, он понял, что память не подвела его.
   — Ты была в амбаре. Ты подсматривала, как мы с той женщиной занимались любовью.
   — Ее звали Эвина, — неожиданно подсказала Эдлин, заливаясь краской.
   — Теперь и я припоминаю.
   В голове Хью один за другим стали всплывать обрывки воспоминаний, из которых складывалась такая поразительная, проникнутая чувственностью и очарованием картина, что Хью едва устоял на вдруг ослабевших ногах.
   — Мне было очень худо, но я все время слышал твой голос. Ты вспоминала старые времена. Ты рассказала мне об Эвине и о том, что подглядывала за нами!
   Она бросилась к двери. Он обогнал ее и, упершись рукой в косяк, преградил ей путь.
   — Ты сказала тогда, что любишь меня.
   Она повернулась и зачем-то кинулась к окну, словно надеялась убежать через него.
   — Ты же спал! — как будто это объяснение могло что-то изменить.
   Он подошел к ней.
   — Нет, я не спал.
   Она попыталась натянуть через голову платье, но он сделал то, чего она боялась, — поймал ее поднятые руки. Потом, не выпуская их, он бережно освободил ее от полунатянутого платья и посмотрел ей в глаза.
   — Я все слышал. Ты сказала, что любила меня в юности.
   — Ты был болен.
   — Нет, я умирал.
   Она поджала губы, не желая продолжать разговор, и Хью ее легонько потряс.
   — Я ведь умирал тогда, правда?
   — Откуда мне знать? — Ее глаза наполнились слезами то ли от досады, то ли еще от чего. — Я не Бог!
   — Зато я знаю, — сказал Хью, поглаживая ее поднятые руки. — Я уже был по ту сторону, и только одно удержало меня на этом свете — твои слова о любви.