Страница:
— Я вовсе не разрывала ваши внутренности, как вы изволили выразиться, я только зашила ваше тело, чтобы они не выпали наружу.
Он жадными глотками пил из чашки и, когда закончил, тяжело вздохнул.
— Я голоден. Почему вы держите меня голодным? — спросил он требовательно.
При воспоминании о том, как они с Уортоном изо всех сил уговаривали его проглотить хоть что-нибудь, у нее возникло острое желание его ударить. Он вел себя, как любой мужчина, который заболевает. Недовольный всеми, кто лечит и спасает его, снисходительный к собственным слабостям и готовый бесконечно заниматься только собственной персоной.
Но все же следовало признать, что вел он себя не совсем так, как другие мужчины в его положении, особенно если припомнить все те операции, которые она производила над его искалеченным телом. Его взгляд вдруг задержался на ее груди, будто он пытался ощутить вновь, как прикасался к ней. Затем Хью посмотрел ей прямо в лицо. Он откровенно разглядывал ее, и это было ей неприятно. Казалось, будто при всех обнажают ее несчастную душу. Торопливо опустив его голову обратно на тряпичную подушку, Эд-лин сказала:
— Вас серьезно ранили. И мы думали, что вы умрете.
Похоже, что впервые с тех пор, как к нему вернулось сознание, он вспомнил о своем ранении. Руки его судорожно заметались, и он принялся ощупывать пальцами все вокруг себя, как будто это могло помочь ему вспомнить что-то очень важное.
— Уортон принес меня в монастырь, — бесцветным голосом произнес он, окидывая комнату взглядом, — и меня спрятали в этом хранилище трав.
— Правильно, — подтвердила она, стараясь по возможности подбодрить его.
Он снова, уже более осмысленно, посмотрел на нее.
— Вы — целительница. — Его лоб морщился, Хью явно пытался в своем воспаленном мозгу отыскать что-то важное. Затем морщины разгладились, он с большим трудом поднял изрядно исхудавшую руку и дотронулся до ее юбки.
— Вы… Эдлин, — говорил он медленно, негромко, но внятно.
Матерь Божья, он помнит! Вопрос: что именно? Только ли то, как Уортон принес его сюда? Или, может быть, и последнюю ночь? Какой ужас! В ушах у нее зашумело, мысли вихрем проносились в голове, и, чтобы как-то успокоиться, она сделала вид, что собирается осмотреть его повязку.
— Вы Эдлин из Джорджес Кросса, — продолжал настаивать Хью.
Она ничего не отвечала ему. Как ни странно, мысли ее были совсем о другом. Наверняка, когда она станет менять повязку, он почувствует боль, подумала она. Несмотря на любые предосторожности, этого не избежать.
На минуту отвлекшись от этих неприятных размышлений, она с удивлением поняла, что кто-то настойчиво дергает ее за юбку, и, опустив глаза, увидела неотступный взгляд Хью.
— Из Джорджес Кросса, — упрямо повторил он, — и вы — дочь барона.
Он ждал ответа, и она, решив, что отвязаться от него не удастся, кивнула.
— А вы были сыном барона, — благовоспитанно поддержала разговор Эдлин. Кажется, все обойдется.
— Вас обучали обязанностям леди под руководством леди Элисон.
Она вымученно улыбнулась. Казалось, что он полностью погрузился в старые безобидные воспоминания.
— А вы обучались рыцарским навыкам у сэра Дэвида.
Как мило они беседуют! И ни к чему не обязывает.
— Вы были правильной девочкой, нежной и доброй, какой и полагалось быть подопечной леди Элисон.
Он не вспомнил о ее безумном признании, сделанном прошлой ночью или же намеренно не сказал об этом. Она вновь торопливо заговорила, чтобы мирное течение разговора не прерывалось. А то мало ли что!..
— Вы были лучшим воином во всем Джорджес Кроссе, как и полагалось ученику сэра Дэвида.
Он закрыл глаза, словно воспоминания утомили его.
— Тогда мы оба были детьми, — сказал он и в изнеможении умолк.
Оба были детьми? И это все, что он помнит?! Странно, но Эдлин разозлилась и бросила на него такой взгляд, будто желала испепелить того, чью жизнь недавно спасала с такой страстью.
На самом деле эта злость помогла ей, поскольку кому-то все же нужно было поменять повязку на ране Хью, а Уортон не собирался преднамеренно причинять боль своему хозяину, даже ради него самого.
— Приготовьтесь, — сказала она.
Он снова открыл глаза и, поняв, что должно произойти, вяло кивнул.
Она как можно быстрее, чтобы не длить страдании, отделила прилипшие кусочки ткани от образовавшейся на ране корочки.
От боли он заскрипел зубами, чтобы сдержать Стон. Уортон уже держал наготове баночку с мазью, которой Эдлин пользовалась каждый день, чтобы предотвратить нагноение, И она поспешила смазать рану, так как мазь обладала еще и обезболивающим действием. Он вздохнул с облегчением, и Эдлин почувствовала себя счастливой. Счастливой оттого, что к нему вернулось сознание, счастливой оттого, что она действительно обладает искусством облегчать боль выздоравливающему. Это было удивительное чувство.
Когда она вновь перевязывала его, он не сводил с нее пристального взгляда, но и этот экзамен был выдержан с честью. Ей хотелось, чтобы он понял: та девочка уже выросла, приобрела опыт и спасла ему жизнь. Она выпрямилась, закончив процедуру.
— Ты выглядишь так же, — вдруг сказал он. — Прелестна необыкновенно, как и всегда.
Словно волчица, охраняющая своего волчонка, Уортон сидел на корточках возле Хью. Для полного сходства ему надо было бы рычать и скалиться. Но, стиснув зубы и поигрывая желваками, он выглядел просто сильно раздосадованным человеком.
— Я бы не хотел оставлять вас здесь надолго с этой женщиной. — Уортон был сама подозрительность.
Со своего места, а она сидела за длинным столом, Эдлин нарочито внимательно смотрела в потолок, как будто так необходимая ей в данный момент выдержка должна была явиться именно оттуда. «Эта женщина», как назвал ее Уортон, спасла его хозяина и дала кров ему самому, а он недоверчив по-прежнему. Ну что ж, как угодно! Впрочем, она подозревала, что это происходит потому, что Хью ясно дает понять слуге свое желание провести время с ней наедине.
Ей самой этого отнюдь не хотелось. Она снова и снова пыталась заговорить с Уортоном, но тот ее не слушал. Для Уортона существовал только его хозяин — разумеется, само совершенство, поэтому за все ошибки Хью придется отвечать ей.
Хью неожиданно для нее проявлял к слуге полное уважение. Он снизошел до объяснений:
— Леди Эдлин очень хорошо обо мне заботилась, Уортон, и, как тебе хорошо известно, ты понадобишься мне здесь сегодня только вечером. Мне важно, чтобы ночью ты не спал и мог в любую минуту помочь мне.
— Помочь в чем? — безучастно спросила Эдлин.
Уортон начал было говорить:
— Помочь ему… — но под взглядом хозяина быстро осекся.
— В том случае, если болезнь станет одолевать меня, — уверенно закончил за него Хью.
Эдлин перевела взгляд с расстроенного, виноватого лица Уортона на бесстрастное лицо Хью и, конечно, заподозрила, что они что-то скрывают.
— Пожалуй, мне и вправду лучше уйти. — Уортон встал и размял ноги. — Погуляю-ка я лучше по лесу.
— И соберешь информацию? — спросил Хью.
— От какого-нибудь случайного прохожего, — согласился Уортон.
Снова у них какой-то общий секрет, они что-то скрывают от нее, ну и Бог с ними. Эдлин пожала плечами. Ей и прежде доводилось иметь дело с детскими играми мальчишек в ужасные тайны.
Кланяясь и приседая, как и положено почтительному слуге, Уортон пятился к выходу, удаляясь от длинной, распростертой возле печи фигуры хозяина. Затем, презрительно усмехнувшись ей в лицо, он захлопнул за собой дверь.
Хью едва дождался, когда Уортон наконец исчезнет за дверью, и тут же набросился на нее с новыми расспросами:
— Твой герцог ведь прожил недолго?
Эдлин молча рассматривала свои руки, сортируя темно-зеленые листья и аккуратно складывая их в деревянные короба.
— Два года, — кратко ответила она после продолжительной паузы, надеясь, что это удовлетворит его ненасытное и пустое любопытство, но одновременно прекрасно понимая, что он не отстанет.
— Два года. Не так уж много.
Она постоянно чувствовала на себе взгляд Хью; от него мышцы на спине напряглись, словно в ожидании удара. Смешно, но она была уверена, что кажущийся спокойным Хью, который был сейчас слаб как дитя, на самом деле намного страшнее непостоянного Уортона.
— Он был хорошим мужем? — не мог успокоиться рыцарь.
— Он был просто душка. — Эдлин не понимала отчего, то ли под влиянием этого зелья, называемого кровью дракона, то ли просто от своей чертовой напористости, но с того момента, как Хью начал выздоравливать, он делал это очень быстро. Он даже захотел попробовать вставать и чуть ли не ходить, настаивая, что ему необходимо двигаться. Зная, что для этого еще не пришло время, она не позволила ему подниматься, но тем не менее всеми силами души желала, чтобы он поскорее убрался отсюда. Выздоравливая, он стал, как ни странно, гораздо более обременять ее. Хью теперь казался ей чем-то вроде кома в горле, который душил ее, но который невозможно удалить.
— Красивый и преданный? — снова спросил он, не уставая вытягивать из нее зачем-то нужные ему сведения.
Она усмехнулась, затем, поддавшись соблазну, подошла к нему и, наклонившись, сказала, что вообще-то у нее много работы, но она рада выслушать его, если он так уж хочет побеседовать с ней. Но беседовать он с нею не хотел, он хотел ее допрашивать. Поэтому она и решила не возиться пока с лекарствами. Из-за того, что все ее внимание было занято составлением смесей различных трав, время от времени она, кажется, говорила немало лишнего.
Теперь она стояла, упершись руками в бока, и глядела на него сверху вниз, наслаждаясь своим преимуществом.
— Ведь когда ты жил в Джорджес Кроссе, я для тебя имела значение не больше чем комар, разве не так? — спросила она наконец со всей прямотой.
Если его и раздражало то, что он вынужден полулежать, а она возвышалась над ним, то ему удавалось хорошо скрывать свою досаду. Более того, он спокойно посмотрел на нее своими бездонными глазами и сказал:
— Я тебя хорошо помню.
— Неужели? — Ни разу за последние дни он ничем не показал ей, что слышал то признание, которое она сделала под влиянием крови дракона, и ее легкая паника уже исчезла. Теперь она села на корточки и посмотрела ему в глаза. — В таком случае ты глупец. Я вышла замуж за герцога, такого старого, что сама церемония и последующие празднества совершенно обессилели его. У него возобновились головные боли, и наконец его частично парализовало. Надо признать, он был добр ко мне, но ни разу не смог выполнить роль мужа.
— Он никогда не спал с тобой? — Хью спросил ее об этом бесстрастно и чуть ли не глядя в сторону.
Она свесила руки между торчащими вверх коленями.
— Он пытался. А мы говорили его семье, что он в этом деле преуспел. Он не хотел, чтобы его бессилие стало известно всем, а я боялась, что, когда он умрет, его семейство лишит меня моей вдовьей доли наследства.
— Лишили? — Он повернул к ней лицо.
Она слегка улыбнулась одними уголками рта.
— Пытались.
Вероломные дети ее престарелого мужа-герцога попробовали выбросить ее без единого пенни. Когда она стала бороться за свою часть наследства, и не без успеха, они попытались ее убить. Все оказалось непросто. И неприятно. Но она выиграла и получила все: и деньги, и земли, оговоренные в ее брачном договоре, к тому же смогла убедиться в твердости своего характера. Так что нет худа без добра.
Теперь и Хью смотрел на нее так, словно увидел ту борьбу, которую ей пришлось вести в свои семнадцать лет по воле обстоятельств. Она поняла, что в его отношении к ней что-то изменилось. Он лежал возле этой печи без одного дня четыре недели, и с тех пор, как сознание вернулось к нему и он обнаружил, что она лечит его, они впервые разговаривали не как пациент и сиделка, а как мужчина и женщина.
С легким вздохом Эдлин отвернулась и отошла, явно спасаясь бегством, к своим травам.
Она услышала, как Хью сказал ей вслед:
— То, что ты вышла замуж за герцога, вполне могло принести удачу.
Ритмично опуская тяжелый пестик в ступку, наполненную сухими листьями, она старательно растирала их в пыль. Он ничего не понял. Он не знал, как она была напугана. Впрочем, скорее всего это его не заботило. Но Бог, может быть, пошлет ему благую мысль прекратить этот мучительный для нее разговор.
Глупая надежда, поскольку он тут же снова задал вопрос:
— Ты собираешься принять обет, как это делают многие знатные вдовы?
Она с размаху уронила пестик в ступку. Он с грохотом ударился о гладкую каменную поверхность чаши, разметав зеленую пыль по всей комнате, и мельчайшие частицы закружились в воздухе. Чтобы в очередной раз как-то скрыть свое замешательство, она бросилась к печи и принялась деловито перетряхивать растения с длинными стеблями, которые лежали там для просушки. Пожухшие листья зашуршали, отвалилось несколько желтых почек. Она смахнула их на стол с таким видом, как будто потерять хоть одну было бы катастрофой.
Она не обязана была отвечать, но метод его был вполне понятен. Если она не ответит сейчас, он будет продолжать задавать ей вопросы снова и снова до тех пор, пока не сломит ее сопротивления. Поэтому она предпочла ответить:
— Никаких обетов.
— Почему? — Остановить его было просто невозможно.
— Здесь не хотят, чтобы я оставалась. — Это была голая констатация факта, она ничего не стала уточнять.
— И кто же именно? Не та ли женщина, что приходит сюда каждый день изводить тебя? Или ее жалкая служанка, что продолжает следить за тобой, когда ее хозяйка не в состоянии?
Для человека, которого прятали под тряпками при приближении любого посетителя, ему удалось увидеть слишком многое.
— Леди Бланш не имеет здесь никакого влияния, хотя ей очень хотелось бы. — Эдлин устало вздохнула. — Все дело во мне. У меня столько обязанностей здесь, в этом мире, что я вряд когда-либо смогу уединиться в монастыре.
— Если Бог призывает, земные заботы отступают всегда.
— Бог еще не призывал меня.
Она слышала, как он что-то бормочет, но она не поняла, что именно. Потом он прикрыл глаза рукой. От усталости? Он, конечно, еще слаб. Или чтобы скрыть от нее свои чувства? Она с подозрением посмотрела на него.
— Сколько прошло времени с тех пор, как умер твой герцог? — спросил он после недолгого молчания.
— Мне было пятнадцать, когда я с ним обручилась. И семнадцать, когда он умер. Все это было так давно — одиннадцать лет тому назад, — с неожиданной для самой себя печалью ответила Эдлин.
— Какой же скрытной и подозрительной женщиной ты стала! — Он отнял от лица руку, и теперь она ясно увидела, что он скрывал свое раздражение. — Ты ничего мне не рассказала!
— А почему я вообще должна была тебе рассказывать что бы то ни было?
— Потому что я хотел знать!
— Если бы это имело какое-то значение! — Она просто не могла больше этого выносить.
Он никак не отреагировал, но тут же резко, словно палашом, наотмашь ударил ее вопросом:
— И сколько мужей у тебя перебывало за эти одиннадцать лет?
Окончательно разозлившись на то, что он решил, будто имеет какое-то право совать свой нос в чужие дела, она так же резко ответила ему:
— Один!
Он попытался приподняться.
Она настороженно наблюдала за ним, вздернув подбородок.
— Где он теперь? — требовательно спросил он.
— Умер.
Должно быть, он ожидал подобного ответа, так как тотчас же задал следующий вопрос:
— Как его звали?
— Ты знаешь его имя, я уверена. Он, несомненно, был твоим приятелем. — Она вернулась к прерванной работе и небрежно бросала слова из-за плеча: — Его звали Робин, граф Джэггер.
— Робин… граф Джэггер?! — Во внезапно охрипшем голосе слышались и страдание, и ярость. — Ты издеваешься надо мной!
Она оторвалась от работы и нахмурилась. Боль, прозвучавшая в его голосе, эхом отозвалась в ее ушах, и она достала бутылочку с укрепляющим напитком. Насколько он еще все-таки нездоров! Ей показалось, что надо бы смягчить хрипы в его горле, но когда она, опустившись на колени рядом с ним, вгляделась в его лицо, то поняла, что лгала самой себе. Он повел себя совсем не так, как она ожидала, и ей захотелось узнать, в чем дело.
— Ты слишком много говоришь. — Налив вонючее густое коричневое зелье в чашку, она с силой вложила ее ему в руки. — Тебе что, надо, чтобы я еще и держала ее, пока ты не выпьешь?
Наверное, чтобы обидеть ее как можно сильнее, он очень четко и раздельно произнес:
— Я бы предпочел, чтобы ты дала обет. Кроме того, я хочу, чтобы, пока я не уехал отсюда, ты хранила молчание.
Ошеломленная такой несправедливостью, она в ярости закричала:
— Я и так храню его слишком долго! Не думаешь ли ты, что я рассказываю монахиням, что именно я здесь делаю? Что я прячу в монастырском хранилище мужчину без их ведома?! — Она окинула его взглядом с головы до ног. — И не просто мужчину — воина!
— А что особенного в том, что я воин?
— Мой муж был воином. Великим воином. А я даже не предполагала, что рискую всем: кровом, едой, безопасностью… — Она вздохнула и слишком близко наклонилась к нему, настолько близко, что ее дыхание коснулось его лица. — Я уже рисковала однажды своей безопасностью… ради другого воина. Я знаю, как это бывает…
Он незаметно наблюдал за ней, одновременно размышляя, что ей известно и как она воспримет то, что он собирался сказать. Осторожно подбирая слова, он произнес:
— Робин, граф Джэггер, умер в прошлом году, неся службу у Симона де Монфора.
— Умер?! Нет, он не умер своей смертью! — неожиданно взорвалась она криком. Щеки ее запылали, глаза наполнились слезами. — Его схватил граф Роксфорд, затем его протащили по улицам, словно обычного преступника из простонародья, и казнили.
— Как изменника королевской власти! — добавил Хью, словно утверждая приговор.
Она смело встретила его взгляд, не уловив интонации сказанного.
— Ты можешь избежать подобной участи.
— Избежать? — Он нахмурился. — Так ты думаешь, что я предал корону?
— А разве это не так?
— Нет!
Эдлин слышала такой ответ и раньше, и звучал он столь же твердо. Она произнесла как можно убедительнее:
— Да, как раз то же самое мне говорил и Робин. Он заявлял, что он не предатель, но защитник прав баронов против тирании короля. — Ее рот скривился в презрительной усмешке. — Но принцу Эдуарду почему-то так не казалось. В прошлом году Симону де Монфору удалось захватить короля, и он, недолго думая, воспользовался этим в полной мере. Генрих III стал в его руках пешкой в этой страшной игре. Король издавал декреты, и принц Эдуард ничего не мог сделать, чтобы освободить своего отца. Поэтому, когда один из командиров войск принца отправил Робина, как своего пленника, в Лондон, Робина вздернули во искупление грехов Симона де Монфора и для утоления гнева наследника престола. Принц конфисковал все земли Робина и все его состояние в пользу королевской казны. А в назидание всем остальным, чтобы никому не было повадно поднимать мятеж против королевской власти, Эдуард выгнал жену Робина вместе с малолетними детьми на улицу без средств к существованию, предоставив им самим заботиться о себе. Умереть или выжить — на то Божья воля.
5.
Он жадными глотками пил из чашки и, когда закончил, тяжело вздохнул.
— Я голоден. Почему вы держите меня голодным? — спросил он требовательно.
При воспоминании о том, как они с Уортоном изо всех сил уговаривали его проглотить хоть что-нибудь, у нее возникло острое желание его ударить. Он вел себя, как любой мужчина, который заболевает. Недовольный всеми, кто лечит и спасает его, снисходительный к собственным слабостям и готовый бесконечно заниматься только собственной персоной.
Но все же следовало признать, что вел он себя не совсем так, как другие мужчины в его положении, особенно если припомнить все те операции, которые она производила над его искалеченным телом. Его взгляд вдруг задержался на ее груди, будто он пытался ощутить вновь, как прикасался к ней. Затем Хью посмотрел ей прямо в лицо. Он откровенно разглядывал ее, и это было ей неприятно. Казалось, будто при всех обнажают ее несчастную душу. Торопливо опустив его голову обратно на тряпичную подушку, Эд-лин сказала:
— Вас серьезно ранили. И мы думали, что вы умрете.
Похоже, что впервые с тех пор, как к нему вернулось сознание, он вспомнил о своем ранении. Руки его судорожно заметались, и он принялся ощупывать пальцами все вокруг себя, как будто это могло помочь ему вспомнить что-то очень важное.
— Уортон принес меня в монастырь, — бесцветным голосом произнес он, окидывая комнату взглядом, — и меня спрятали в этом хранилище трав.
— Правильно, — подтвердила она, стараясь по возможности подбодрить его.
Он снова, уже более осмысленно, посмотрел на нее.
— Вы — целительница. — Его лоб морщился, Хью явно пытался в своем воспаленном мозгу отыскать что-то важное. Затем морщины разгладились, он с большим трудом поднял изрядно исхудавшую руку и дотронулся до ее юбки.
— Вы… Эдлин, — говорил он медленно, негромко, но внятно.
Матерь Божья, он помнит! Вопрос: что именно? Только ли то, как Уортон принес его сюда? Или, может быть, и последнюю ночь? Какой ужас! В ушах у нее зашумело, мысли вихрем проносились в голове, и, чтобы как-то успокоиться, она сделала вид, что собирается осмотреть его повязку.
— Вы Эдлин из Джорджес Кросса, — продолжал настаивать Хью.
Она ничего не отвечала ему. Как ни странно, мысли ее были совсем о другом. Наверняка, когда она станет менять повязку, он почувствует боль, подумала она. Несмотря на любые предосторожности, этого не избежать.
На минуту отвлекшись от этих неприятных размышлений, она с удивлением поняла, что кто-то настойчиво дергает ее за юбку, и, опустив глаза, увидела неотступный взгляд Хью.
— Из Джорджес Кросса, — упрямо повторил он, — и вы — дочь барона.
Он ждал ответа, и она, решив, что отвязаться от него не удастся, кивнула.
— А вы были сыном барона, — благовоспитанно поддержала разговор Эдлин. Кажется, все обойдется.
— Вас обучали обязанностям леди под руководством леди Элисон.
Она вымученно улыбнулась. Казалось, что он полностью погрузился в старые безобидные воспоминания.
— А вы обучались рыцарским навыкам у сэра Дэвида.
Как мило они беседуют! И ни к чему не обязывает.
— Вы были правильной девочкой, нежной и доброй, какой и полагалось быть подопечной леди Элисон.
Он не вспомнил о ее безумном признании, сделанном прошлой ночью или же намеренно не сказал об этом. Она вновь торопливо заговорила, чтобы мирное течение разговора не прерывалось. А то мало ли что!..
— Вы были лучшим воином во всем Джорджес Кроссе, как и полагалось ученику сэра Дэвида.
Он закрыл глаза, словно воспоминания утомили его.
— Тогда мы оба были детьми, — сказал он и в изнеможении умолк.
Оба были детьми? И это все, что он помнит?! Странно, но Эдлин разозлилась и бросила на него такой взгляд, будто желала испепелить того, чью жизнь недавно спасала с такой страстью.
На самом деле эта злость помогла ей, поскольку кому-то все же нужно было поменять повязку на ране Хью, а Уортон не собирался преднамеренно причинять боль своему хозяину, даже ради него самого.
— Приготовьтесь, — сказала она.
Он снова открыл глаза и, поняв, что должно произойти, вяло кивнул.
Она как можно быстрее, чтобы не длить страдании, отделила прилипшие кусочки ткани от образовавшейся на ране корочки.
От боли он заскрипел зубами, чтобы сдержать Стон. Уортон уже держал наготове баночку с мазью, которой Эдлин пользовалась каждый день, чтобы предотвратить нагноение, И она поспешила смазать рану, так как мазь обладала еще и обезболивающим действием. Он вздохнул с облегчением, и Эдлин почувствовала себя счастливой. Счастливой оттого, что к нему вернулось сознание, счастливой оттого, что она действительно обладает искусством облегчать боль выздоравливающему. Это было удивительное чувство.
Когда она вновь перевязывала его, он не сводил с нее пристального взгляда, но и этот экзамен был выдержан с честью. Ей хотелось, чтобы он понял: та девочка уже выросла, приобрела опыт и спасла ему жизнь. Она выпрямилась, закончив процедуру.
— Ты выглядишь так же, — вдруг сказал он. — Прелестна необыкновенно, как и всегда.
* * *
— Уортон! — Хью лежал на тюфяке на здоровом боку и своим густым голосом отдавал распоряжения слуге. — Тебе придется пойти прогуляться сегодня пораньше, до того как солнце высоко поднимется на небе, иначе тебя кто-нибудь здесь непременно узнает.Словно волчица, охраняющая своего волчонка, Уортон сидел на корточках возле Хью. Для полного сходства ему надо было бы рычать и скалиться. Но, стиснув зубы и поигрывая желваками, он выглядел просто сильно раздосадованным человеком.
— Я бы не хотел оставлять вас здесь надолго с этой женщиной. — Уортон был сама подозрительность.
Со своего места, а она сидела за длинным столом, Эдлин нарочито внимательно смотрела в потолок, как будто так необходимая ей в данный момент выдержка должна была явиться именно оттуда. «Эта женщина», как назвал ее Уортон, спасла его хозяина и дала кров ему самому, а он недоверчив по-прежнему. Ну что ж, как угодно! Впрочем, она подозревала, что это происходит потому, что Хью ясно дает понять слуге свое желание провести время с ней наедине.
Ей самой этого отнюдь не хотелось. Она снова и снова пыталась заговорить с Уортоном, но тот ее не слушал. Для Уортона существовал только его хозяин — разумеется, само совершенство, поэтому за все ошибки Хью придется отвечать ей.
Хью неожиданно для нее проявлял к слуге полное уважение. Он снизошел до объяснений:
— Леди Эдлин очень хорошо обо мне заботилась, Уортон, и, как тебе хорошо известно, ты понадобишься мне здесь сегодня только вечером. Мне важно, чтобы ночью ты не спал и мог в любую минуту помочь мне.
— Помочь в чем? — безучастно спросила Эдлин.
Уортон начал было говорить:
— Помочь ему… — но под взглядом хозяина быстро осекся.
— В том случае, если болезнь станет одолевать меня, — уверенно закончил за него Хью.
Эдлин перевела взгляд с расстроенного, виноватого лица Уортона на бесстрастное лицо Хью и, конечно, заподозрила, что они что-то скрывают.
— Пожалуй, мне и вправду лучше уйти. — Уортон встал и размял ноги. — Погуляю-ка я лучше по лесу.
— И соберешь информацию? — спросил Хью.
— От какого-нибудь случайного прохожего, — согласился Уортон.
Снова у них какой-то общий секрет, они что-то скрывают от нее, ну и Бог с ними. Эдлин пожала плечами. Ей и прежде доводилось иметь дело с детскими играми мальчишек в ужасные тайны.
Кланяясь и приседая, как и положено почтительному слуге, Уортон пятился к выходу, удаляясь от длинной, распростертой возле печи фигуры хозяина. Затем, презрительно усмехнувшись ей в лицо, он захлопнул за собой дверь.
Хью едва дождался, когда Уортон наконец исчезнет за дверью, и тут же набросился на нее с новыми расспросами:
— Твой герцог ведь прожил недолго?
Эдлин молча рассматривала свои руки, сортируя темно-зеленые листья и аккуратно складывая их в деревянные короба.
— Два года, — кратко ответила она после продолжительной паузы, надеясь, что это удовлетворит его ненасытное и пустое любопытство, но одновременно прекрасно понимая, что он не отстанет.
— Два года. Не так уж много.
Она постоянно чувствовала на себе взгляд Хью; от него мышцы на спине напряглись, словно в ожидании удара. Смешно, но она была уверена, что кажущийся спокойным Хью, который был сейчас слаб как дитя, на самом деле намного страшнее непостоянного Уортона.
— Он был хорошим мужем? — не мог успокоиться рыцарь.
— Он был просто душка. — Эдлин не понимала отчего, то ли под влиянием этого зелья, называемого кровью дракона, то ли просто от своей чертовой напористости, но с того момента, как Хью начал выздоравливать, он делал это очень быстро. Он даже захотел попробовать вставать и чуть ли не ходить, настаивая, что ему необходимо двигаться. Зная, что для этого еще не пришло время, она не позволила ему подниматься, но тем не менее всеми силами души желала, чтобы он поскорее убрался отсюда. Выздоравливая, он стал, как ни странно, гораздо более обременять ее. Хью теперь казался ей чем-то вроде кома в горле, который душил ее, но который невозможно удалить.
— Красивый и преданный? — снова спросил он, не уставая вытягивать из нее зачем-то нужные ему сведения.
Она усмехнулась, затем, поддавшись соблазну, подошла к нему и, наклонившись, сказала, что вообще-то у нее много работы, но она рада выслушать его, если он так уж хочет побеседовать с ней. Но беседовать он с нею не хотел, он хотел ее допрашивать. Поэтому она и решила не возиться пока с лекарствами. Из-за того, что все ее внимание было занято составлением смесей различных трав, время от времени она, кажется, говорила немало лишнего.
Теперь она стояла, упершись руками в бока, и глядела на него сверху вниз, наслаждаясь своим преимуществом.
— Ведь когда ты жил в Джорджес Кроссе, я для тебя имела значение не больше чем комар, разве не так? — спросила она наконец со всей прямотой.
Если его и раздражало то, что он вынужден полулежать, а она возвышалась над ним, то ему удавалось хорошо скрывать свою досаду. Более того, он спокойно посмотрел на нее своими бездонными глазами и сказал:
— Я тебя хорошо помню.
— Неужели? — Ни разу за последние дни он ничем не показал ей, что слышал то признание, которое она сделала под влиянием крови дракона, и ее легкая паника уже исчезла. Теперь она села на корточки и посмотрела ему в глаза. — В таком случае ты глупец. Я вышла замуж за герцога, такого старого, что сама церемония и последующие празднества совершенно обессилели его. У него возобновились головные боли, и наконец его частично парализовало. Надо признать, он был добр ко мне, но ни разу не смог выполнить роль мужа.
— Он никогда не спал с тобой? — Хью спросил ее об этом бесстрастно и чуть ли не глядя в сторону.
Она свесила руки между торчащими вверх коленями.
— Он пытался. А мы говорили его семье, что он в этом деле преуспел. Он не хотел, чтобы его бессилие стало известно всем, а я боялась, что, когда он умрет, его семейство лишит меня моей вдовьей доли наследства.
— Лишили? — Он повернул к ней лицо.
Она слегка улыбнулась одними уголками рта.
— Пытались.
Вероломные дети ее престарелого мужа-герцога попробовали выбросить ее без единого пенни. Когда она стала бороться за свою часть наследства, и не без успеха, они попытались ее убить. Все оказалось непросто. И неприятно. Но она выиграла и получила все: и деньги, и земли, оговоренные в ее брачном договоре, к тому же смогла убедиться в твердости своего характера. Так что нет худа без добра.
Теперь и Хью смотрел на нее так, словно увидел ту борьбу, которую ей пришлось вести в свои семнадцать лет по воле обстоятельств. Она поняла, что в его отношении к ней что-то изменилось. Он лежал возле этой печи без одного дня четыре недели, и с тех пор, как сознание вернулось к нему и он обнаружил, что она лечит его, они впервые разговаривали не как пациент и сиделка, а как мужчина и женщина.
С легким вздохом Эдлин отвернулась и отошла, явно спасаясь бегством, к своим травам.
Она услышала, как Хью сказал ей вслед:
— То, что ты вышла замуж за герцога, вполне могло принести удачу.
Ритмично опуская тяжелый пестик в ступку, наполненную сухими листьями, она старательно растирала их в пыль. Он ничего не понял. Он не знал, как она была напугана. Впрочем, скорее всего это его не заботило. Но Бог, может быть, пошлет ему благую мысль прекратить этот мучительный для нее разговор.
Глупая надежда, поскольку он тут же снова задал вопрос:
— Ты собираешься принять обет, как это делают многие знатные вдовы?
Она с размаху уронила пестик в ступку. Он с грохотом ударился о гладкую каменную поверхность чаши, разметав зеленую пыль по всей комнате, и мельчайшие частицы закружились в воздухе. Чтобы в очередной раз как-то скрыть свое замешательство, она бросилась к печи и принялась деловито перетряхивать растения с длинными стеблями, которые лежали там для просушки. Пожухшие листья зашуршали, отвалилось несколько желтых почек. Она смахнула их на стол с таким видом, как будто потерять хоть одну было бы катастрофой.
Она не обязана была отвечать, но метод его был вполне понятен. Если она не ответит сейчас, он будет продолжать задавать ей вопросы снова и снова до тех пор, пока не сломит ее сопротивления. Поэтому она предпочла ответить:
— Никаких обетов.
— Почему? — Остановить его было просто невозможно.
— Здесь не хотят, чтобы я оставалась. — Это была голая констатация факта, она ничего не стала уточнять.
— И кто же именно? Не та ли женщина, что приходит сюда каждый день изводить тебя? Или ее жалкая служанка, что продолжает следить за тобой, когда ее хозяйка не в состоянии?
Для человека, которого прятали под тряпками при приближении любого посетителя, ему удалось увидеть слишком многое.
— Леди Бланш не имеет здесь никакого влияния, хотя ей очень хотелось бы. — Эдлин устало вздохнула. — Все дело во мне. У меня столько обязанностей здесь, в этом мире, что я вряд когда-либо смогу уединиться в монастыре.
— Если Бог призывает, земные заботы отступают всегда.
— Бог еще не призывал меня.
Она слышала, как он что-то бормочет, но она не поняла, что именно. Потом он прикрыл глаза рукой. От усталости? Он, конечно, еще слаб. Или чтобы скрыть от нее свои чувства? Она с подозрением посмотрела на него.
— Сколько прошло времени с тех пор, как умер твой герцог? — спросил он после недолгого молчания.
— Мне было пятнадцать, когда я с ним обручилась. И семнадцать, когда он умер. Все это было так давно — одиннадцать лет тому назад, — с неожиданной для самой себя печалью ответила Эдлин.
— Какой же скрытной и подозрительной женщиной ты стала! — Он отнял от лица руку, и теперь она ясно увидела, что он скрывал свое раздражение. — Ты ничего мне не рассказала!
— А почему я вообще должна была тебе рассказывать что бы то ни было?
— Потому что я хотел знать!
— Если бы это имело какое-то значение! — Она просто не могла больше этого выносить.
Он никак не отреагировал, но тут же резко, словно палашом, наотмашь ударил ее вопросом:
— И сколько мужей у тебя перебывало за эти одиннадцать лет?
Окончательно разозлившись на то, что он решил, будто имеет какое-то право совать свой нос в чужие дела, она так же резко ответила ему:
— Один!
Он попытался приподняться.
Она настороженно наблюдала за ним, вздернув подбородок.
— Где он теперь? — требовательно спросил он.
— Умер.
Должно быть, он ожидал подобного ответа, так как тотчас же задал следующий вопрос:
— Как его звали?
— Ты знаешь его имя, я уверена. Он, несомненно, был твоим приятелем. — Она вернулась к прерванной работе и небрежно бросала слова из-за плеча: — Его звали Робин, граф Джэггер.
— Робин… граф Джэггер?! — Во внезапно охрипшем голосе слышались и страдание, и ярость. — Ты издеваешься надо мной!
Она оторвалась от работы и нахмурилась. Боль, прозвучавшая в его голосе, эхом отозвалась в ее ушах, и она достала бутылочку с укрепляющим напитком. Насколько он еще все-таки нездоров! Ей показалось, что надо бы смягчить хрипы в его горле, но когда она, опустившись на колени рядом с ним, вгляделась в его лицо, то поняла, что лгала самой себе. Он повел себя совсем не так, как она ожидала, и ей захотелось узнать, в чем дело.
— Ты слишком много говоришь. — Налив вонючее густое коричневое зелье в чашку, она с силой вложила ее ему в руки. — Тебе что, надо, чтобы я еще и держала ее, пока ты не выпьешь?
Наверное, чтобы обидеть ее как можно сильнее, он очень четко и раздельно произнес:
— Я бы предпочел, чтобы ты дала обет. Кроме того, я хочу, чтобы, пока я не уехал отсюда, ты хранила молчание.
Ошеломленная такой несправедливостью, она в ярости закричала:
— Я и так храню его слишком долго! Не думаешь ли ты, что я рассказываю монахиням, что именно я здесь делаю? Что я прячу в монастырском хранилище мужчину без их ведома?! — Она окинула его взглядом с головы до ног. — И не просто мужчину — воина!
— А что особенного в том, что я воин?
— Мой муж был воином. Великим воином. А я даже не предполагала, что рискую всем: кровом, едой, безопасностью… — Она вздохнула и слишком близко наклонилась к нему, настолько близко, что ее дыхание коснулось его лица. — Я уже рисковала однажды своей безопасностью… ради другого воина. Я знаю, как это бывает…
Он незаметно наблюдал за ней, одновременно размышляя, что ей известно и как она воспримет то, что он собирался сказать. Осторожно подбирая слова, он произнес:
— Робин, граф Джэггер, умер в прошлом году, неся службу у Симона де Монфора.
— Умер?! Нет, он не умер своей смертью! — неожиданно взорвалась она криком. Щеки ее запылали, глаза наполнились слезами. — Его схватил граф Роксфорд, затем его протащили по улицам, словно обычного преступника из простонародья, и казнили.
— Как изменника королевской власти! — добавил Хью, словно утверждая приговор.
Она смело встретила его взгляд, не уловив интонации сказанного.
— Ты можешь избежать подобной участи.
— Избежать? — Он нахмурился. — Так ты думаешь, что я предал корону?
— А разве это не так?
— Нет!
Эдлин слышала такой ответ и раньше, и звучал он столь же твердо. Она произнесла как можно убедительнее:
— Да, как раз то же самое мне говорил и Робин. Он заявлял, что он не предатель, но защитник прав баронов против тирании короля. — Ее рот скривился в презрительной усмешке. — Но принцу Эдуарду почему-то так не казалось. В прошлом году Симону де Монфору удалось захватить короля, и он, недолго думая, воспользовался этим в полной мере. Генрих III стал в его руках пешкой в этой страшной игре. Король издавал декреты, и принц Эдуард ничего не мог сделать, чтобы освободить своего отца. Поэтому, когда один из командиров войск принца отправил Робина, как своего пленника, в Лондон, Робина вздернули во искупление грехов Симона де Монфора и для утоления гнева наследника престола. Принц конфисковал все земли Робина и все его состояние в пользу королевской казны. А в назидание всем остальным, чтобы никому не было повадно поднимать мятеж против королевской власти, Эдуард выгнал жену Робина вместе с малолетними детьми на улицу без средств к существованию, предоставив им самим заботиться о себе. Умереть или выжить — на то Божья воля.
5.
Выслушав ее отчаянный монолог, Хью помолчал немного и, очень четко произнося слова, как будто Эдлин могла их не расслышать, сказал:
— Я не восставал против короля.
— Ну, конечно, нет. — Она усмехнулась, чтобы лишний раз позлить его. — Только поэтому Уортон и боится, что вас обоих обнаружат. Только поэтому ты предпочитаешь прятаться здесь, в то время как королевские воины лечатся в монастырской больнице. — В ее голосе послышались саркастические нотки, и наконец она перешла к главному: — Ты боишься, что солдаты принца Эдуарда обнаружат тебя и казнят…— тут голос ее предательски задрожал, — как Робина.
— Это не так! — Хью только возражал ей и явно не собирался ничего объяснять.
— Тогда почему ты не призовешь своих товарищей? Почему ты не соглашаешься отправиться в больницу, где монахини смогут предоставить тебе куда лучший уход? Почему?! — Теперь уже она настойчиво допрашивала его.
— Я не могу позволить себе, чтобы меня видели в таком беспомощном состоянии. К тому же существуют наемные убийцы…
Что он возомнил о себе? Что он стоит во главе войск короля?! Она прикрыла рукой рот, чтобы скрыть улыбку. Уж не сошел ли он, часом, с ума? Да, и такая мысль мелькнула у нее.
Но Хью с серьезным видом вглядывался в ее лицо, а потом спросил:
— Ты ведь уже приняла какое-то решение, правда? Никто не указывал тебе, как поступить?
Она покачала головой.
— Очень хорошо. Но Эдлин, графиня Джэггер, вряд ли разумно мерить всех мужчин одним аршином.
Вот как! Он рассердился?! До этого Хью казался ей таким бесстрастным, а сейчас, увидев, как он недовольно поджал губы, Эдлин восторжествовала. Все мужчины одинаковы — они словно маленькие мальчики, которые требуют еще не заслуженного ими уважения. Она положила его голову к себе на колени, так, как будто он был одним из ее сыновей, Паркеном или Алленом, и сказала:
— Ну вот. Выпей-ка это.
Он обиженно оттолкнул кружку и, помолчав, произнес:
— А ты не хочешь узнать, почему я отказался отправиться в вашу больницу?
— Если тебе так хочется, то расскажи, — неохотно уступила она.
— Потому что я всегда знал, что ты единственная, кто сможет вылечить меня.
Он положил свою ладонь поверх ее руки, крепко прижав ее к гладкой поверхности кружки. Мозоли его оказались такими жесткими, что даже царапали ее нежную кожу. Она почувствовала, как он круговыми движениями поглаживает пальцами ее руку.
Голос его зазвучал проникновенно:
— Даже когда смерть стояла совсем рядом, я слышал твой голос и чувствовал, как твоя сила переходит в меня и не отпускает в тот холодный мир, куда я уже почти ушел.
— Так ты меня слышал? — У нее перехватило дыхание.
— Только поэтому я и пил отвратительные снадобья, терпел, когда на мою рану накладывали компрессы из сорняков, ел каши и прятался под грудой старых тряпок, как только кто-нибудь приближался к этой хижине. — Он взял ее руку с кружкой, поднес к губам и стал пить, являя полное послушание. — Потому что все это велела делать мне ты.
Она состроила гримасу, от изумления утратив контроль над собой. Он слышал ее?! Слушал? Когда?!
— Что-то не так? — спросил он. — Ты выглядишь так, словно разгрызла жука.
— Я… — она судорожно искала какую-нибудь подходящую отговорку. — Ах, это тонизирующее питье отвратительно пахнет! — Конечно, не Бог весть что, но все лучше, чем глупо молчать.
— На вкус оно еще хуже, — справедливо заметил Хью. Он кончил пить и наконец выпустил ее руку. Задумавшись, он спросил: — Тебя выкинули из твоих владений совсем без ничего? Тебя вместе с твоими детьми?
— Да. — Ей очень хотелось уйти, но прежде она должна была выяснить кое-что еще. — Когда ты чувствовал приближение смерти, ты понимал, о чем я с тобой говорила?
— Это неважно. — Он отмахнулся от ее вопроса, не проявив ни малейшего любопытства. Ему, видите ли, это было неважно. — Сколько у тебя детей?
— Два мальчика, — ответила она и настойчиво заявила: — А я думаю, что это важно.
— Ты так думаешь? — Он внимательно и чуть насмешливо посмотрел на нее и взялся рукой за подбородок. — Как интересно!
Ради всех святых, Эдлин вовсе не собиралась привлекать его внимание к этому! Получилось как-то неудачно, и она попыталась исправить ошибку:
— Наверное, это действительно неважно. — Тут она нерешительно улыбнулась. — У меня два сына, Паркен и Аллен. Я не знала, что делать, когда пришли солдаты принца и вытолкали нас на улицу, не разрешив взять с собой ничего. У нас осталась только та одежда, что была на нас в тот момент.
— Значит, солдаты принца… — задумчиво протянул он. — Они причинили тебе какой-нибудь вред?
— Ты имеешь в виду, не изнасиловали ли они меня? — О, Боже, как неохотно она вспоминала тот страшный день! — Нет. Командир отряда имел строгое предписание, и он следовал ему. Хотя держался при этом крайне надменно и насмехался над нами, толкнув меня в грязь и отправив туда же все, что хоть чем-то напоминало о графе Робине. — И она стояла там, среди груды флагов и гобеленов с гербами лорда Джэггера, держа мальчиков за руки. — Он сделал все, чтобы подготовить замок для нового лорда.
— Для кого?
— Я до сих пор не слышала, чтобы кто-то получил в награду замок Джэггер.
— Я знаю, кому он точно не даст его в награду, — сказал Хью.
— Кому? — довольно безучастно спросила она.
— Любому из лордов, который сейчас поддерживает де Монфора. — Внезапно ему захотелось еще тонизирующего напитка. — Дай мне чего-нибудь, что прочистит глотку.
— Я не восставал против короля.
— Ну, конечно, нет. — Она усмехнулась, чтобы лишний раз позлить его. — Только поэтому Уортон и боится, что вас обоих обнаружат. Только поэтому ты предпочитаешь прятаться здесь, в то время как королевские воины лечатся в монастырской больнице. — В ее голосе послышались саркастические нотки, и наконец она перешла к главному: — Ты боишься, что солдаты принца Эдуарда обнаружат тебя и казнят…— тут голос ее предательски задрожал, — как Робина.
— Это не так! — Хью только возражал ей и явно не собирался ничего объяснять.
— Тогда почему ты не призовешь своих товарищей? Почему ты не соглашаешься отправиться в больницу, где монахини смогут предоставить тебе куда лучший уход? Почему?! — Теперь уже она настойчиво допрашивала его.
— Я не могу позволить себе, чтобы меня видели в таком беспомощном состоянии. К тому же существуют наемные убийцы…
Что он возомнил о себе? Что он стоит во главе войск короля?! Она прикрыла рукой рот, чтобы скрыть улыбку. Уж не сошел ли он, часом, с ума? Да, и такая мысль мелькнула у нее.
Но Хью с серьезным видом вглядывался в ее лицо, а потом спросил:
— Ты ведь уже приняла какое-то решение, правда? Никто не указывал тебе, как поступить?
Она покачала головой.
— Очень хорошо. Но Эдлин, графиня Джэггер, вряд ли разумно мерить всех мужчин одним аршином.
Вот как! Он рассердился?! До этого Хью казался ей таким бесстрастным, а сейчас, увидев, как он недовольно поджал губы, Эдлин восторжествовала. Все мужчины одинаковы — они словно маленькие мальчики, которые требуют еще не заслуженного ими уважения. Она положила его голову к себе на колени, так, как будто он был одним из ее сыновей, Паркеном или Алленом, и сказала:
— Ну вот. Выпей-ка это.
Он обиженно оттолкнул кружку и, помолчав, произнес:
— А ты не хочешь узнать, почему я отказался отправиться в вашу больницу?
— Если тебе так хочется, то расскажи, — неохотно уступила она.
— Потому что я всегда знал, что ты единственная, кто сможет вылечить меня.
Он положил свою ладонь поверх ее руки, крепко прижав ее к гладкой поверхности кружки. Мозоли его оказались такими жесткими, что даже царапали ее нежную кожу. Она почувствовала, как он круговыми движениями поглаживает пальцами ее руку.
Голос его зазвучал проникновенно:
— Даже когда смерть стояла совсем рядом, я слышал твой голос и чувствовал, как твоя сила переходит в меня и не отпускает в тот холодный мир, куда я уже почти ушел.
— Так ты меня слышал? — У нее перехватило дыхание.
— Только поэтому я и пил отвратительные снадобья, терпел, когда на мою рану накладывали компрессы из сорняков, ел каши и прятался под грудой старых тряпок, как только кто-нибудь приближался к этой хижине. — Он взял ее руку с кружкой, поднес к губам и стал пить, являя полное послушание. — Потому что все это велела делать мне ты.
Она состроила гримасу, от изумления утратив контроль над собой. Он слышал ее?! Слушал? Когда?!
— Что-то не так? — спросил он. — Ты выглядишь так, словно разгрызла жука.
— Я… — она судорожно искала какую-нибудь подходящую отговорку. — Ах, это тонизирующее питье отвратительно пахнет! — Конечно, не Бог весть что, но все лучше, чем глупо молчать.
— На вкус оно еще хуже, — справедливо заметил Хью. Он кончил пить и наконец выпустил ее руку. Задумавшись, он спросил: — Тебя выкинули из твоих владений совсем без ничего? Тебя вместе с твоими детьми?
— Да. — Ей очень хотелось уйти, но прежде она должна была выяснить кое-что еще. — Когда ты чувствовал приближение смерти, ты понимал, о чем я с тобой говорила?
— Это неважно. — Он отмахнулся от ее вопроса, не проявив ни малейшего любопытства. Ему, видите ли, это было неважно. — Сколько у тебя детей?
— Два мальчика, — ответила она и настойчиво заявила: — А я думаю, что это важно.
— Ты так думаешь? — Он внимательно и чуть насмешливо посмотрел на нее и взялся рукой за подбородок. — Как интересно!
Ради всех святых, Эдлин вовсе не собиралась привлекать его внимание к этому! Получилось как-то неудачно, и она попыталась исправить ошибку:
— Наверное, это действительно неважно. — Тут она нерешительно улыбнулась. — У меня два сына, Паркен и Аллен. Я не знала, что делать, когда пришли солдаты принца и вытолкали нас на улицу, не разрешив взять с собой ничего. У нас осталась только та одежда, что была на нас в тот момент.
— Значит, солдаты принца… — задумчиво протянул он. — Они причинили тебе какой-нибудь вред?
— Ты имеешь в виду, не изнасиловали ли они меня? — О, Боже, как неохотно она вспоминала тот страшный день! — Нет. Командир отряда имел строгое предписание, и он следовал ему. Хотя держался при этом крайне надменно и насмехался над нами, толкнув меня в грязь и отправив туда же все, что хоть чем-то напоминало о графе Робине. — И она стояла там, среди груды флагов и гобеленов с гербами лорда Джэггера, держа мальчиков за руки. — Он сделал все, чтобы подготовить замок для нового лорда.
— Для кого?
— Я до сих пор не слышала, чтобы кто-то получил в награду замок Джэггер.
— Я знаю, кому он точно не даст его в награду, — сказал Хью.
— Кому? — довольно безучастно спросила она.
— Любому из лордов, который сейчас поддерживает де Монфора. — Внезапно ему захотелось еще тонизирующего напитка. — Дай мне чего-нибудь, что прочистит глотку.