Страница:
И вот друзья сидели за столом, заваленным географическими картами, туристскими справочниками. По многу раз обсуждали они то одно, то другое предложение, и… никак не могли найти «свою» реку в великом речном обилии советской страны.
Наконец появился и Виклинг. Внимание всех привлек небольшой плоский ящик, который он торжественно поставил на стол перед Николаем.
— Вот вам подарок к выздоровлению.
В ящике оказалась готовая передняя панель для «ГЧ» со всеми органами управления. Это был шедевр точности и изящества. Большая круглая шкала настройки заключала в себе две тысячи делений, из которых каждое можно было с помощью дополнительной микрометрической шкалы разделить еще на сто равных движений стрелки. Ридан и Николай были восхищены. Поистине, Виклинг показал себя артистом в этой работе.
Бережно уложив панель в ящик, Николай отнес его к себе. Теперь оставалось только смонтировать «генератор чудес»!..
Когда заговорили о предстоящей экспедиции, Виклинг сокрушенно развел руками.
— Я не знаю, как быть, товарищи. Очень хочется отправиться с вами, но через полтора месяца мне необходимо уехать в командировку по поручению главка на один из новых заводов. Правда, там мне работы всего на один-два дня, нужно принять монтаж электрооборудования. Но задержать пуск завода нельзя.
Это было неожиданное осложнение. Через полтора месяца их путешествие еще не могло закончиться.
— А куда вы, собственно, отправитесь, где находится завод? — спросила Анна.
— Далеко, около Уфы, километров сто к северо-востоку.
— Позвольте, — вмешался Федор, — к северо-востоку, значит где-нибудь недалеко от реки Уфы… А какой пункт?
Виклинг назвал. Федор моментально отыскал это место по карте.
— Ну, конечно! Почти на самом берегу. Товарищи, все ясно: едем на Уфу. Смотрите, вот Красноуфимск, отсюда начинаем и идем вниз до самого устья, до города Уфы. Тут будет… километров шестьсот! Смотрите — горы, река почти не судоходная… А тут, против вашего завода, мы и будем, приблизительно, через полтора месяца. Если вам нужно точно, подгоним. А два дня поживем на реке, подождем вас. Ну, поехали?..
Окно в сад раскрыто настежь. За окном — гроза. Дождь шелестит в ветвях лип, иногда порывами ветра врывается в комнату, торопливо шлепая по подоконнику.
Ридан не спит. Он беспокойно ворочается в своем кресле у письменного стола: то откидывается назад, то склоняется над объемистой пачкой исписанных листов. Это та самая рукопись, в которой будет сказано все — и то, чего Ридан не успел сказать тогда в Доме ученых.
Листы рукописи порывисто взлетают и ложатся слева. Ридан просматривает то одно, то другое место, читает отдельные куски рукописи, иногда делает пометки на полях.
«…Гениальный физиолог нашего времени академик Павлов раскрыл тайну регулирующей деятельности мозга. Мы знаем теперь что основу этой деятельности составляет процесс образования рефлекторных связей между различными точками мозга. Стало понятным, как любые изменения в окружающей среде отражаются на функциях организма, как определяется поведение, как создаются представления. Все это результаты каких-то связей между элементами мозга, воспринимающими раздражения, и теми, которые управляют функциями.
Однако, что это за связи? Каким путем раздражение от возбужденного нервом мозгового центра мгновенно переносится к определенному, регулирующему центру? Какова физическая природа этой связи?
Современная физиология не даст ответа на эти вопросы.
Теперь, когда мы доказали, что в основе деятельности мозга лежат электромагнитные колебания ультравысокой частоты, нам легко найти нужные ответы. Связь между отдельными элементами мозга осуществляется путем электрического резонанса, совершенно аналогично тому, как устанавливается радиосвязь между антеннами передатчика и приемника. Но приемные элементы мозга гораздо более совершенны, чем современные радиоприемники: они способны сами настраиваться в резонанс под влиянием приходящей волны (в пределах некоторого диапазона микроволн)».
Два листка перелетают налево. И опять читает Ридан отдельные места, нервно постукивая толстым цветным карандашом по бювару.
«…Таким образом, можно утверждать, что если бы радиотехнике удалось создать физический источник биологических волн (генератор), то мы получили бы возможность приводить в действие любой активный элемент мозгового вещества, а следовательно, и вызывать в организме любые свойственные ему функции. Для этого было бы достаточно подвергнуть голову человека воздействию луча генератора, настроенного на определенную элементарную волну, физиологическое значение которой заранее выяснено. Из всех бесчисленных элементов мозга, охваченных действием луча, резонировать будет только один: тот, который сам способен возбуждать данную волну. На все остальные элементы мозга луч не окажет влияния…»
Дальше следует глава «О мощности мозговых импульсов».
И выводы:
«…Изложенное выше позволяет заключить, что нормальная интенсивность лучистой энергии, вырабатываемой мозгом, настолько мала, что не может быть уловлена ни одним из современных физических методов. Это обстоятельство ни в какой степени не мешает ей оказывать могущественное действие на приемные элементы мозга, специально для этого приспособленные природой. Сила воздействия объясняется предельной способностью приемных аппаратов мозга резонировать на приходящую волну.
Однако, как мы убедимся в дальнейшем, мощность мозговых импульсов не всегда одинакова…»
Ридан перелистывает много страниц, находит место, где наверху написано: «О распространении лучистой энергии за пределы мозга». Глава называется «Факты». Он внимательно просматривает ее.
«Итак, мы ознакомились с обширной группой фактов, которые не могут быть объяснены с точки зрения положений современной биологии. В самом деле, возьмем ли мы приведенные нами свидетельства Фабра о несомненной связи между насекомыми, находящимися на расстоянии нескольких километров одно от другого, или примеры странного гипнотического влияния змей на лягушек, птиц и млекопитающих, подобные же факты из жизни рыб, наконец, целую вереницу явлений, связанных с поведением и представлениями человека под влиянием так называемого внушения или просто упорного взгляда — все эти факты не находят себе достаточно удовлетворительного объяснения в нашей науке. По-прежнему остается неразгаданной сущность гипноза. Смысл чрезвычайно многих столь же загадочных фактов принято „пояснять“ такими терминами, как „интуиция“, „инстинкт“, которые ничего по существу не объясняют.
Все рассмотренные нами явления одного порядка. Мы видим, что они широко распространены в животном мире и, очевидно, свидетельствуют о существовании какой-то совершенно новой для нас сферы проявления жизнедеятельности организма. Можно только удивляться упорству, с каким наука до сих пор игнорировала эту сферу. Однако любое из указанных явлений, будучи подвергнуто серьезному научному анализу, приводит к выводу о существовании лучистой энергии мозга, распространяющейся далеко за пределы его оболочки.
Среди приведенных выше многочисленных фактов, обследованных мною лично с возможной объективностью и осторожностью, был приведен ряд случаев, в которых действие одного мозга на другой сказывалось на весьма значительных расстояниях. Позволительно задать вопрос: правдоподобно ли, чтобы импульсы мозга, ничтожные по своей мощности, могли преодолевать столь огромные пространства, не теряя своей действенности? На первый взгляд это кажется невероятным.
Однако обратимся к физике, помня, что излучения мозга есть не что иное, как электромагнитные волны, и что частота их колебаний колоссальна; она значительно превосходит частоту радиоволн и почти достигает частоты рентгеновых лучей.
Во-первых. Интенсивность излучения всякого радиопередатчика постепенно уменьшается по мере удаления от антенны. Но можно ли утверждать, что на каком-либо определенном расстоянии это излучение исчезает вовсе? Очевидно, нет. Если примитивный детекторный приемник улавливает передачу крупнейшей радиостанции Москвы не дальше, чем в шестистах километрах от нее, то простейший ламповый приемник обнаруживает ее сигналы уже на расстоянии до двух тысяч километров, а чувствительность наиболее совершенных супергетеродинных приемников практически почти не ограничена расстоянием. Таким образом, ясно, что дальность действия электромагнитных волн столько же зависит от мощности их источника, сколько и от совершенства приемной аппаратуры.
Пусть с точки зрения современной радиотехники интенсивность мозгового излучения ничтожна. Но ведь именно к этой ничтожной интенсивности и приспособлены природой приемные элементы мозга. И вполне естественно, что они гораздо более совершенны и чувствительны к волнам мозга, чем современные приемники — к волнам радиостанций.
Во-вторых. Посмотрим, какую роль играет частота колебаний в распространении электромагнитных волн. Длинноволновая радиостанция должна обладать огромной мощностью, чтобы быть слышной далеко. Длинные волны не проникают ни за пределы земной атмосферы, ни сквозь толщу земной коры, а поглощаются ими.
Короткие волны, обладающие большей частотой колебаний (до 30 миллионов колебаний в секунду), уже почти не поглощаются ни верхними, ионизированными слоями атмосферы, ни землей, а отражаются ими. Поэтому они даже при очень незначительной мощности передатчика способны перекрыть расстояние в десятки тысяч километров.
Ультракороткие волны, частота колебаний которых достигает сотен миллионов колебаний в секунду, распространяются на еще более далекое расстояние даже при ничтожной мощности передатчика. Они еще не могут проходить сквозь земную кору, но пробивают ионизированные слои атмосферы и исчезают в космическом пространстве.
Что ж удивительного, если волны мозга, частота которых достигает нескольких квадрильонов колебаний в секунду, окажутся способными свободно проникать сквозь толщу земли и достигать любой точки на ее поверхности по прямой линии, не затухая, не ослабляясь сколько-нибудь заметно? Количество переходит в качество. Колоссальная частота колебаний как бы заменяет собою мощность их генератора — мозга.
Существуют, однако, факты, указывающие на то, что и мощность мозгового излучения далеко не безучастна к процессу передачи импульсов от одного мозга к другому. Еще в 1930 году В.В.Лепешкиным в Барселоне были открыты так называемые некробиотические лучи, испускаемые организмом в момент смерти. Природа этого излучения так и осталась неразгаданной. Теперь мы можем допустить, что это обычные для нервной системы электромагнитные волны. А самый факт их обнаружения указывает на то, что момент смерти — момент прекращения генерации лучистой энергии мозга — сопровождается мгновенным и, очевидно значительным повышением мощности излучения.
И это далеко не единственный факт, убеждающий в том, что мощность мозговых лучей непостоянна и от ее колебаний зависит степень воздействия на другой мозг, точно так же, как от колебаний мощности радиостанции зависит сила сигналов, улавливаемых приемником. Дальше мы увидим, как внушение и гипноз — явления, широко распространенные в животном мире, — объясняются способностью некоторых видов животных и некоторых людей произвольно усиливать мощность своего мозгового излучения и свободно направлять его поток.
Обычно при спокойном состоянии мозга мощность его излучений не выходит за рамки определенной нормы; в моменты психических напряжений она повышается в разной степени. Сообразно этому и влияние мозга сказывается с большей или меньшей силой воздействия на подсознательную сферу другого мозга.
Некробиотические лучи, очевидно, представляют собой одну из наиболее высоких степеней мощности излучения, ибо у человека их воздействие способно вызывать галлюцинации и, следовательно, частично выключать сознание. Здесь воздействие приходящих сигналов чужого мозга настолько сильно, что приемные элементы мозга-приемника начинают вибрировать в резонанс с ними».
Ридан переворачивает страницу, и в этот момент часы в столовой бьют один раз. Профессор хмурится, вынимает свои карманные часы. Половина второго…
Его нога нервно прыгает под креслом, ритмически поскрипывая ботинком. Давно прекратился дождь.
Нет, не рукопись задерживает профессора в этот поздний час у стола.
Он продолжает читать:
«Открытие некробиотического излучения приближает нас к пониманию наиболее „таинственных“ фактов из числа описанных мною в предыдущей главе. Я имею в виду случаи смерти, „почувствованной“ на расстоянии и вызвавшей своеобразные галлюцинации у близких людей. Однако, чтобы уяснить себе механику этого процесса, необходимо разобраться в его деталях. Может показаться странным, почему мы не ощущаем непрерывно этих „сигналов смерти“, которыми должно быть переполнено пространство, окружающее нас. И почему только близкие нам люди, да и то чрезвычайно редко, сообщают нам о своей гибели таким удивительным способом?
Да, бесконечное множество сигналов, и не только смерти, но и самой обыденной жизни, ежеминутно принимает мозг непосредственно, без всякой помощи наших органов чувств. Вот два человека — мать и ребенок или муж и жена. В течение ряда лет они почти ежедневно бывают вместе. Мозг каждого из них своими нормальными импульсами воздействует на мозг другого. Каждое движение мысли, каждое желание, вспышка гнева, воли, впечатление — все это дает свою гамму излучений, воспринимаемых, помимо сознания, мозгом близкого человека. Эти излучения систематически заставляют резонировать приемные элементы другого мозга в своеобразных комбинациях, характерных только для данного человека.
Так в мозгу формируется «электрический образ» близкого человека, как повышенная способность воспроизводить только ему одному присущие, характерные комбинации импульсов.
Вы проходите сквозь толпу. Голоса людей не привлекают вашего внимания. Но достаточно услышать слово, произнесенное хорошо знакомым человеком, как вы, еще не видя его, тотчас выхватите его голос из массы чужих голосов и моментально представите себе и внешний облик, и характер, и манеры знакомого.
Теперь нетрудно понять, почему наш мозг из множества проносящихся мимо него сигналов схватывает только те, которые вырвались из мозга близкого человека. В конечном счете это условный рефлекс, знакомый «рисунок» импульсов приводит в действие целую систему уже связанных между собой резонаторов, формирующих в сознании знакомый образ.
Но почему случаи приема «сигналов смерти» сравнительно редки? Трудно ответить на этот вопрос. Возможно, прежде всего, что они далеко не так редки, как кажется. Нам становятся известными только особенно яркие и вполне достоверные факты из этой области, а сколько-нибудь сомнительные мы отметаем, стараясь найти для них возможно менее научные, менее обязывающие объяснения, вроде случайности, совпадения и пр. Несомненно также, что способность реализовать полученные извне излучения мозга, то есть превращать их в представления, в образы неодинаково выражена у разных людей, как неодинакова способность их поддаваться гипнозу и внушению. К тому же она, конечно, зависит от общего состояния психики в момент воздействия излучения, от напряжения внимания, от подготовленности к восприятию данного образа и т.д. Все это может служить причиной того, что большинство «сигналов» проходит незамеченным.
Мы еще не имеем данных, чтобы судить о том, в каких масштабах проявляется влияние одного мозга на другой. Но можно утверждать, что далеко не все мысли, идеи, представления возникают в нашем сознании вполне самостоятельно, без помощи другого мозга»…
Ридан резко поднимает голову. Едва слышное, быстро нарастающее жужжание внутреннего телефона заставляет его порывисто схватить трубку.
— Да?
— Константин Александрович, все готово.
— Готово? — восклицает Ридан, и глаза его расширяются и сверкают от волнения. — Можно начинать? А… вы не устали, Николай Арсентьевич? Может быть, лучше отложить на завтра?
— Нет, нет… Давайте попробуем.
— Смотрите… Ну, иду.
Ридан переводит сигнальный рычажок телефона, и через минуту в трубке слышится какое-то хриплое бормотанье.
— Тырса? Проснулись? Давайте наверх всё, что мы отобрали.
Профессор исчезает в темном коридоре. Рабочая комната Тунгусова встречает его большим светящимся кругом виклинговской шкалы на «генераторе чудес», который стоит посредине комнаты. Маленький параболический рефлектор, укрепленный сверху, направлен в глубину комнаты, на свободную часть стены, покрытую большим свинцовым квадратом. Николай сидит поодаль на рабочем табурете, устало облокотившись на стол, и курит.
Потом появляются клетки с животными: собака, кролик, морская свинка, белая крыса, мышь. Поставив их горкой у стены, Тырса молча уходит. Ридан плотно запирает за ним дверь.
Было уже совсем светло, когда оба, совершенно обессиленные от обилия переживаний и усталости, вышли из комнаты. Ридан проверил, на месте ли ключ и щелкнул замком.
— Надо соблюдать теперь особую осторожность, — сказал он. — Мы владеем богатством, равного которому нет в мире. И ещё одно, Николай Арсентьевич… Никому ни слова. Даже нашим… пока…
Николай молчит. То, что происходило только что перед его глазами, не было похоже на действительность. Это был сон. И смысл его ускользал от Николая. Пусть… Это дело Ридана.
Усталость, раз овладевшая Николаем, теперь легко возвращалась снова. Он едва держался на ногах и не хотел думать.
Ридан, наконец, сообразил это и, обняв, повел его в столовую. Стараясь не шуметь, он разыскал в буфете закуски, достал коньяк, налил две больших рюмки.
— Ну, Николай Арсентьевич… — Ридан хотел сказать что-то торжественное и проникновенное о победе разума, о могуществе их содружества, но заметил, как напряженно следит Николай за своей рукой, боясь расплескать коньяк. Он быстро чокнулся и добавил: — Пейте скорей. Вам это необходимо сейчас…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Наконец появился и Виклинг. Внимание всех привлек небольшой плоский ящик, который он торжественно поставил на стол перед Николаем.
— Вот вам подарок к выздоровлению.
В ящике оказалась готовая передняя панель для «ГЧ» со всеми органами управления. Это был шедевр точности и изящества. Большая круглая шкала настройки заключала в себе две тысячи делений, из которых каждое можно было с помощью дополнительной микрометрической шкалы разделить еще на сто равных движений стрелки. Ридан и Николай были восхищены. Поистине, Виклинг показал себя артистом в этой работе.
Бережно уложив панель в ящик, Николай отнес его к себе. Теперь оставалось только смонтировать «генератор чудес»!..
Когда заговорили о предстоящей экспедиции, Виклинг сокрушенно развел руками.
— Я не знаю, как быть, товарищи. Очень хочется отправиться с вами, но через полтора месяца мне необходимо уехать в командировку по поручению главка на один из новых заводов. Правда, там мне работы всего на один-два дня, нужно принять монтаж электрооборудования. Но задержать пуск завода нельзя.
Это было неожиданное осложнение. Через полтора месяца их путешествие еще не могло закончиться.
— А куда вы, собственно, отправитесь, где находится завод? — спросила Анна.
— Далеко, около Уфы, километров сто к северо-востоку.
— Позвольте, — вмешался Федор, — к северо-востоку, значит где-нибудь недалеко от реки Уфы… А какой пункт?
Виклинг назвал. Федор моментально отыскал это место по карте.
— Ну, конечно! Почти на самом берегу. Товарищи, все ясно: едем на Уфу. Смотрите, вот Красноуфимск, отсюда начинаем и идем вниз до самого устья, до города Уфы. Тут будет… километров шестьсот! Смотрите — горы, река почти не судоходная… А тут, против вашего завода, мы и будем, приблизительно, через полтора месяца. Если вам нужно точно, подгоним. А два дня поживем на реке, подождем вас. Ну, поехали?..
* * *
Ночь.Окно в сад раскрыто настежь. За окном — гроза. Дождь шелестит в ветвях лип, иногда порывами ветра врывается в комнату, торопливо шлепая по подоконнику.
Ридан не спит. Он беспокойно ворочается в своем кресле у письменного стола: то откидывается назад, то склоняется над объемистой пачкой исписанных листов. Это та самая рукопись, в которой будет сказано все — и то, чего Ридан не успел сказать тогда в Доме ученых.
Листы рукописи порывисто взлетают и ложатся слева. Ридан просматривает то одно, то другое место, читает отдельные куски рукописи, иногда делает пометки на полях.
«…Гениальный физиолог нашего времени академик Павлов раскрыл тайну регулирующей деятельности мозга. Мы знаем теперь что основу этой деятельности составляет процесс образования рефлекторных связей между различными точками мозга. Стало понятным, как любые изменения в окружающей среде отражаются на функциях организма, как определяется поведение, как создаются представления. Все это результаты каких-то связей между элементами мозга, воспринимающими раздражения, и теми, которые управляют функциями.
Однако, что это за связи? Каким путем раздражение от возбужденного нервом мозгового центра мгновенно переносится к определенному, регулирующему центру? Какова физическая природа этой связи?
Современная физиология не даст ответа на эти вопросы.
Теперь, когда мы доказали, что в основе деятельности мозга лежат электромагнитные колебания ультравысокой частоты, нам легко найти нужные ответы. Связь между отдельными элементами мозга осуществляется путем электрического резонанса, совершенно аналогично тому, как устанавливается радиосвязь между антеннами передатчика и приемника. Но приемные элементы мозга гораздо более совершенны, чем современные радиоприемники: они способны сами настраиваться в резонанс под влиянием приходящей волны (в пределах некоторого диапазона микроволн)».
Два листка перелетают налево. И опять читает Ридан отдельные места, нервно постукивая толстым цветным карандашом по бювару.
«…Таким образом, можно утверждать, что если бы радиотехнике удалось создать физический источник биологических волн (генератор), то мы получили бы возможность приводить в действие любой активный элемент мозгового вещества, а следовательно, и вызывать в организме любые свойственные ему функции. Для этого было бы достаточно подвергнуть голову человека воздействию луча генератора, настроенного на определенную элементарную волну, физиологическое значение которой заранее выяснено. Из всех бесчисленных элементов мозга, охваченных действием луча, резонировать будет только один: тот, который сам способен возбуждать данную волну. На все остальные элементы мозга луч не окажет влияния…»
Дальше следует глава «О мощности мозговых импульсов».
И выводы:
«…Изложенное выше позволяет заключить, что нормальная интенсивность лучистой энергии, вырабатываемой мозгом, настолько мала, что не может быть уловлена ни одним из современных физических методов. Это обстоятельство ни в какой степени не мешает ей оказывать могущественное действие на приемные элементы мозга, специально для этого приспособленные природой. Сила воздействия объясняется предельной способностью приемных аппаратов мозга резонировать на приходящую волну.
Однако, как мы убедимся в дальнейшем, мощность мозговых импульсов не всегда одинакова…»
Ридан перелистывает много страниц, находит место, где наверху написано: «О распространении лучистой энергии за пределы мозга». Глава называется «Факты». Он внимательно просматривает ее.
«Итак, мы ознакомились с обширной группой фактов, которые не могут быть объяснены с точки зрения положений современной биологии. В самом деле, возьмем ли мы приведенные нами свидетельства Фабра о несомненной связи между насекомыми, находящимися на расстоянии нескольких километров одно от другого, или примеры странного гипнотического влияния змей на лягушек, птиц и млекопитающих, подобные же факты из жизни рыб, наконец, целую вереницу явлений, связанных с поведением и представлениями человека под влиянием так называемого внушения или просто упорного взгляда — все эти факты не находят себе достаточно удовлетворительного объяснения в нашей науке. По-прежнему остается неразгаданной сущность гипноза. Смысл чрезвычайно многих столь же загадочных фактов принято „пояснять“ такими терминами, как „интуиция“, „инстинкт“, которые ничего по существу не объясняют.
Все рассмотренные нами явления одного порядка. Мы видим, что они широко распространены в животном мире и, очевидно, свидетельствуют о существовании какой-то совершенно новой для нас сферы проявления жизнедеятельности организма. Можно только удивляться упорству, с каким наука до сих пор игнорировала эту сферу. Однако любое из указанных явлений, будучи подвергнуто серьезному научному анализу, приводит к выводу о существовании лучистой энергии мозга, распространяющейся далеко за пределы его оболочки.
Среди приведенных выше многочисленных фактов, обследованных мною лично с возможной объективностью и осторожностью, был приведен ряд случаев, в которых действие одного мозга на другой сказывалось на весьма значительных расстояниях. Позволительно задать вопрос: правдоподобно ли, чтобы импульсы мозга, ничтожные по своей мощности, могли преодолевать столь огромные пространства, не теряя своей действенности? На первый взгляд это кажется невероятным.
Однако обратимся к физике, помня, что излучения мозга есть не что иное, как электромагнитные волны, и что частота их колебаний колоссальна; она значительно превосходит частоту радиоволн и почти достигает частоты рентгеновых лучей.
Во-первых. Интенсивность излучения всякого радиопередатчика постепенно уменьшается по мере удаления от антенны. Но можно ли утверждать, что на каком-либо определенном расстоянии это излучение исчезает вовсе? Очевидно, нет. Если примитивный детекторный приемник улавливает передачу крупнейшей радиостанции Москвы не дальше, чем в шестистах километрах от нее, то простейший ламповый приемник обнаруживает ее сигналы уже на расстоянии до двух тысяч километров, а чувствительность наиболее совершенных супергетеродинных приемников практически почти не ограничена расстоянием. Таким образом, ясно, что дальность действия электромагнитных волн столько же зависит от мощности их источника, сколько и от совершенства приемной аппаратуры.
Пусть с точки зрения современной радиотехники интенсивность мозгового излучения ничтожна. Но ведь именно к этой ничтожной интенсивности и приспособлены природой приемные элементы мозга. И вполне естественно, что они гораздо более совершенны и чувствительны к волнам мозга, чем современные приемники — к волнам радиостанций.
Во-вторых. Посмотрим, какую роль играет частота колебаний в распространении электромагнитных волн. Длинноволновая радиостанция должна обладать огромной мощностью, чтобы быть слышной далеко. Длинные волны не проникают ни за пределы земной атмосферы, ни сквозь толщу земной коры, а поглощаются ими.
Короткие волны, обладающие большей частотой колебаний (до 30 миллионов колебаний в секунду), уже почти не поглощаются ни верхними, ионизированными слоями атмосферы, ни землей, а отражаются ими. Поэтому они даже при очень незначительной мощности передатчика способны перекрыть расстояние в десятки тысяч километров.
Ультракороткие волны, частота колебаний которых достигает сотен миллионов колебаний в секунду, распространяются на еще более далекое расстояние даже при ничтожной мощности передатчика. Они еще не могут проходить сквозь земную кору, но пробивают ионизированные слои атмосферы и исчезают в космическом пространстве.
Что ж удивительного, если волны мозга, частота которых достигает нескольких квадрильонов колебаний в секунду, окажутся способными свободно проникать сквозь толщу земли и достигать любой точки на ее поверхности по прямой линии, не затухая, не ослабляясь сколько-нибудь заметно? Количество переходит в качество. Колоссальная частота колебаний как бы заменяет собою мощность их генератора — мозга.
Существуют, однако, факты, указывающие на то, что и мощность мозгового излучения далеко не безучастна к процессу передачи импульсов от одного мозга к другому. Еще в 1930 году В.В.Лепешкиным в Барселоне были открыты так называемые некробиотические лучи, испускаемые организмом в момент смерти. Природа этого излучения так и осталась неразгаданной. Теперь мы можем допустить, что это обычные для нервной системы электромагнитные волны. А самый факт их обнаружения указывает на то, что момент смерти — момент прекращения генерации лучистой энергии мозга — сопровождается мгновенным и, очевидно значительным повышением мощности излучения.
И это далеко не единственный факт, убеждающий в том, что мощность мозговых лучей непостоянна и от ее колебаний зависит степень воздействия на другой мозг, точно так же, как от колебаний мощности радиостанции зависит сила сигналов, улавливаемых приемником. Дальше мы увидим, как внушение и гипноз — явления, широко распространенные в животном мире, — объясняются способностью некоторых видов животных и некоторых людей произвольно усиливать мощность своего мозгового излучения и свободно направлять его поток.
Обычно при спокойном состоянии мозга мощность его излучений не выходит за рамки определенной нормы; в моменты психических напряжений она повышается в разной степени. Сообразно этому и влияние мозга сказывается с большей или меньшей силой воздействия на подсознательную сферу другого мозга.
Некробиотические лучи, очевидно, представляют собой одну из наиболее высоких степеней мощности излучения, ибо у человека их воздействие способно вызывать галлюцинации и, следовательно, частично выключать сознание. Здесь воздействие приходящих сигналов чужого мозга настолько сильно, что приемные элементы мозга-приемника начинают вибрировать в резонанс с ними».
Ридан переворачивает страницу, и в этот момент часы в столовой бьют один раз. Профессор хмурится, вынимает свои карманные часы. Половина второго…
Его нога нервно прыгает под креслом, ритмически поскрипывая ботинком. Давно прекратился дождь.
Нет, не рукопись задерживает профессора в этот поздний час у стола.
Он продолжает читать:
«Открытие некробиотического излучения приближает нас к пониманию наиболее „таинственных“ фактов из числа описанных мною в предыдущей главе. Я имею в виду случаи смерти, „почувствованной“ на расстоянии и вызвавшей своеобразные галлюцинации у близких людей. Однако, чтобы уяснить себе механику этого процесса, необходимо разобраться в его деталях. Может показаться странным, почему мы не ощущаем непрерывно этих „сигналов смерти“, которыми должно быть переполнено пространство, окружающее нас. И почему только близкие нам люди, да и то чрезвычайно редко, сообщают нам о своей гибели таким удивительным способом?
Да, бесконечное множество сигналов, и не только смерти, но и самой обыденной жизни, ежеминутно принимает мозг непосредственно, без всякой помощи наших органов чувств. Вот два человека — мать и ребенок или муж и жена. В течение ряда лет они почти ежедневно бывают вместе. Мозг каждого из них своими нормальными импульсами воздействует на мозг другого. Каждое движение мысли, каждое желание, вспышка гнева, воли, впечатление — все это дает свою гамму излучений, воспринимаемых, помимо сознания, мозгом близкого человека. Эти излучения систематически заставляют резонировать приемные элементы другого мозга в своеобразных комбинациях, характерных только для данного человека.
Так в мозгу формируется «электрический образ» близкого человека, как повышенная способность воспроизводить только ему одному присущие, характерные комбинации импульсов.
Вы проходите сквозь толпу. Голоса людей не привлекают вашего внимания. Но достаточно услышать слово, произнесенное хорошо знакомым человеком, как вы, еще не видя его, тотчас выхватите его голос из массы чужих голосов и моментально представите себе и внешний облик, и характер, и манеры знакомого.
Теперь нетрудно понять, почему наш мозг из множества проносящихся мимо него сигналов схватывает только те, которые вырвались из мозга близкого человека. В конечном счете это условный рефлекс, знакомый «рисунок» импульсов приводит в действие целую систему уже связанных между собой резонаторов, формирующих в сознании знакомый образ.
Но почему случаи приема «сигналов смерти» сравнительно редки? Трудно ответить на этот вопрос. Возможно, прежде всего, что они далеко не так редки, как кажется. Нам становятся известными только особенно яркие и вполне достоверные факты из этой области, а сколько-нибудь сомнительные мы отметаем, стараясь найти для них возможно менее научные, менее обязывающие объяснения, вроде случайности, совпадения и пр. Несомненно также, что способность реализовать полученные извне излучения мозга, то есть превращать их в представления, в образы неодинаково выражена у разных людей, как неодинакова способность их поддаваться гипнозу и внушению. К тому же она, конечно, зависит от общего состояния психики в момент воздействия излучения, от напряжения внимания, от подготовленности к восприятию данного образа и т.д. Все это может служить причиной того, что большинство «сигналов» проходит незамеченным.
Мы еще не имеем данных, чтобы судить о том, в каких масштабах проявляется влияние одного мозга на другой. Но можно утверждать, что далеко не все мысли, идеи, представления возникают в нашем сознании вполне самостоятельно, без помощи другого мозга»…
Ридан резко поднимает голову. Едва слышное, быстро нарастающее жужжание внутреннего телефона заставляет его порывисто схватить трубку.
— Да?
— Константин Александрович, все готово.
— Готово? — восклицает Ридан, и глаза его расширяются и сверкают от волнения. — Можно начинать? А… вы не устали, Николай Арсентьевич? Может быть, лучше отложить на завтра?
— Нет, нет… Давайте попробуем.
— Смотрите… Ну, иду.
Ридан переводит сигнальный рычажок телефона, и через минуту в трубке слышится какое-то хриплое бормотанье.
— Тырса? Проснулись? Давайте наверх всё, что мы отобрали.
Профессор исчезает в темном коридоре. Рабочая комната Тунгусова встречает его большим светящимся кругом виклинговской шкалы на «генераторе чудес», который стоит посредине комнаты. Маленький параболический рефлектор, укрепленный сверху, направлен в глубину комнаты, на свободную часть стены, покрытую большим свинцовым квадратом. Николай сидит поодаль на рабочем табурете, устало облокотившись на стол, и курит.
Потом появляются клетки с животными: собака, кролик, морская свинка, белая крыса, мышь. Поставив их горкой у стены, Тырса молча уходит. Ридан плотно запирает за ним дверь.
Было уже совсем светло, когда оба, совершенно обессиленные от обилия переживаний и усталости, вышли из комнаты. Ридан проверил, на месте ли ключ и щелкнул замком.
— Надо соблюдать теперь особую осторожность, — сказал он. — Мы владеем богатством, равного которому нет в мире. И ещё одно, Николай Арсентьевич… Никому ни слова. Даже нашим… пока…
Николай молчит. То, что происходило только что перед его глазами, не было похоже на действительность. Это был сон. И смысл его ускользал от Николая. Пусть… Это дело Ридана.
Усталость, раз овладевшая Николаем, теперь легко возвращалась снова. Он едва держался на ногах и не хотел думать.
Ридан, наконец, сообразил это и, обняв, повел его в столовую. Стараясь не шуметь, он разыскал в буфете закуски, достал коньяк, налил две больших рюмки.
— Ну, Николай Арсентьевич… — Ридан хотел сказать что-то торжественное и проникновенное о победе разума, о могуществе их содружества, но заметил, как напряженно следит Николай за своей рукой, боясь расплескать коньяк. Он быстро чокнулся и добавил: — Пейте скорей. Вам это необходимо сейчас…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЛУЧИ ЖИЗНИ
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ПРОФЕССОР ИЩЕТ ВОЛНУ
Прошло уже больше недели после того, как Ридан и Тунгусов тайком от всех домашних, как подростки, решившие бежать из родного дома в страну индейцев, провели всю ночь за испытанием восстановленного, наконец, «ГЧ».
Действительно, это была ночь чудес. И началась она таким ярким и неожиданным эффектом, что экспериментаторы сразу потеряли всякое представление о времени, об опасности переутомления Николая и вообще о всяких доводах благоразумия.
Перед тем, как включить «ГЧ», объектив которого был направлен на кролика, сидящего у кормушки перед экраном, Ридан вдруг ощутил быстро возраставшую неуверенность, граничащую с робостью. Он поймал себя на том, что усиленно ищет причины, по которым влияние луча не обнаружится.
Шансов в пользу удачного исхода испытания в самом деле было немного. Уверенность Ридана, основанная на домыслах по поводу случая в Доме ученых, тут подверглась совершенно реальным сомнениям. Новый экземпляр «ГЧ» мог таить в себе конструктивные ошибки, которые отличали бы его от прежнего. Частоты волн даже того старого генератора могли отличаться от волн мозга — ведь неизвестно, какие именно случайные обстоятельства помогли тогда передать нужную волну от Николая к Ридану. Наконец, диапазон мозговых волн кролика мог вообще быть иным, чем у человека и не входить в частоты «ГЧ».
Словом, к тому моменту, когда Ридан уже с отчаянием («будь, что будет!») повернул рычажок выключателя, он был почти убежден, что испытание не даст ничего…
Едва ли не такие же сомнения обуревали тогда и Николая, — если он, утомленный монтажом, мог вообще думать о чем-либо.
А в следующее мгновение кролик взлетел вверх… Это был гигантский прыжок, каких обычно кролики не делают — метра на полтора вверх и около метра в сторону от кормушки. Опустившись на пол, кролик спокойно повернулся и, как ни в чем не бывало, снова направился к еде.
Сам по себе прыжок этот мог и не означать победы Ридана. Конвульсивное сокращение мышц легко вызывается, например, го-ком от обычной школьной катушки Румкорфа, если ее электроды приложить к телу. Для этого не нужны никакие воздействия на мозг. Могло случиться, что и тут луч генератора просто возбудил нервы ножных мышц и вызвал этот резкий толчок ногами.
Но нет! Хотя Ридан, как старший и «вожак» из этих двух «подростков» и не удержался от чести первым самостоятельно включить луч, и придя сюда, прежде всего досконально выведал у Николая несложную технику управления генератором, но с самого начала испытания, уже как опытный экспериментатор, не спускал глаз с кролика. И он видел, что этот скачок, несмотря на всю его нелепость и необоснованность в данных условиях, не был какой-то автономной конвульсией кроличьих ног. Нет, это было движение организованное, подготовленное, «с заранее принятым измерением»; прежде, чем оттолкнуться от пола задними лапами, кролик поджал под себя передние, затем вытянул их, откинулся весь назад, — словом поступил так, как если бы какие-то обстоятельства, возникшие внезапно, привели к необходимости для него прыгнуть — и именно так высоко.
Все это произошло в какие-то доли секунды, но Ридан не упустил ни одной мельчайшей детали этого комплекса движений, говорившего о долгожданной победе.
И Ридан бросился к Николаю с торжествующим объятием и поцелуем — первым в их жизни, и таким же значительным и неизбежным, как первый поцелуй любви, — потому, что тут было то же самое: высочайшее волнение душ, обретающих счастье.
Ридан повторил опыт, не меняя настройки. Кролик повторил прыжок с точностью вновь прокрученной киноленты.
Идя сюда, профессор не думал заниматься никакими исследованиями, он хотел только проверить «ГЧ». Но теперь, поскольку так точно определилось действие на кролика этой случайной волны, наудачу взятой где-то в начале шкалы настройки, глупо было бы не записать ее физиологическое значение. Ридан это и сделал, — быстро, на клочке бумаги, карандашом.
Конец, испытание закончено, все ясно, можно идти спать, — главное — уложить Николая, ему нельзя переутомляться…
Но, черт возьми… — Ридан сообразил это, уже пряча запись в карман, — ведь самое главное не проверено: заключает ли в себе диапазон волн генератора все волны мозга? А вдруг эта, только что испытанная на кролике волна, взятая в начале шкалы, — одна из последних волн мозга!? Тогда это будет означать что «ГЧ» располагает только небольшим кусочком всей полосы мозговых частот.
Неверно начато испытание! Надо пробовать две волны: самую первую и самую последнюю. Только так выяснится, годен ли вообще генератор.
Они решили исправить ошибку.
«Самая первая» волна не дала никакого видимого эффекта. Но он мог быть и невидимым — какая-нибудь внутренняя функция, не сказывающаяся сразу и непосредственно на поведении животного. Чтобы найти ее, нужна иная организация опыта — станок, приборы, регистрирующие пульс, температуру, дыхание, нужны анализы крови и т.д. Сейчас это нельзя, конечно. Что делать дальше?
Николай предложил идти по шкале вперед до получения первого явного эффекта на том же кролике, а затем повторить то же, начав с другого конца — в обратном порядке.
Профессор назвал этот план кустарщиной, но дрогнул душой и согласился, ибо в противном случае пришлось бы просто отложить все на завтра…
Испытывали, конечно, только крупные деления шкалы — двухтысячные. Микрометра не трогали, хотя Ридана так и подмывало сдвинуть стрелку на одну двухсоттысячную от уже найденной «волны прыжка» и посмотреть, что будет…
Вторая волна не дала ничего.
Третья — тоже. Четвертая, пятая, десятая — тоже.
Так перешли за пятый десяток, когда, наконец, кролик лег набок и, потягиваясь, вытянул ноги.
Луч выключили. Кролик продолжал лежать.
Снова встал вопрос: что делать?
Хотя всякий раз, выключая генератор, кормушку у кролика отбирали, он все же успел неплохо закусить за время опытов, вполне мог насытиться и почувствовать естественную потребность отдохнуть и без влияния очередной волны. Могло быть и другое: сказалось действие волны, но оно либо совпало с потребностью кролика, либо вызвало целый комплекс функций отдыха, который и будет теперь, как заведенные часы, действовать до тех пор, пока связанные реакции, пущенные в ход, не завершатся сами собой.
— Не забывайте, Николай Арсентьевич, — говорил Ридан, всё больше накаляясь интересом к происходящему, — это вам не опыты старика Гальвани! То, что у нас сейчас происходит, это — не физика, это биология! Знаете, что мы делаем? Мы и искусственно вызываем естественные явления в живом организме. Вот что важно! Это очень важно!..
Ридан, конечно, сразу сообразил, как выяснить причину кроличьего «отдыха»: взять другого кролика и поставить его под ту же волну. Так он и сделал, но, уже выпуская нового зверька к кормушке, понял, что только повторение того же эффекта решит вопрос. Если этот кролик не ляжет сразу, подобно своему предшественнику, ничто не выяснится. Возникла новая проблема: вызывает ли каждая волна генератора одни и те же реакции во всех животных, — хотя бы одного вида? Отрицательный ответ сулил бы огромные затруднения в будущем…
Действительно, это была ночь чудес. И началась она таким ярким и неожиданным эффектом, что экспериментаторы сразу потеряли всякое представление о времени, об опасности переутомления Николая и вообще о всяких доводах благоразумия.
Перед тем, как включить «ГЧ», объектив которого был направлен на кролика, сидящего у кормушки перед экраном, Ридан вдруг ощутил быстро возраставшую неуверенность, граничащую с робостью. Он поймал себя на том, что усиленно ищет причины, по которым влияние луча не обнаружится.
Шансов в пользу удачного исхода испытания в самом деле было немного. Уверенность Ридана, основанная на домыслах по поводу случая в Доме ученых, тут подверглась совершенно реальным сомнениям. Новый экземпляр «ГЧ» мог таить в себе конструктивные ошибки, которые отличали бы его от прежнего. Частоты волн даже того старого генератора могли отличаться от волн мозга — ведь неизвестно, какие именно случайные обстоятельства помогли тогда передать нужную волну от Николая к Ридану. Наконец, диапазон мозговых волн кролика мог вообще быть иным, чем у человека и не входить в частоты «ГЧ».
Словом, к тому моменту, когда Ридан уже с отчаянием («будь, что будет!») повернул рычажок выключателя, он был почти убежден, что испытание не даст ничего…
Едва ли не такие же сомнения обуревали тогда и Николая, — если он, утомленный монтажом, мог вообще думать о чем-либо.
А в следующее мгновение кролик взлетел вверх… Это был гигантский прыжок, каких обычно кролики не делают — метра на полтора вверх и около метра в сторону от кормушки. Опустившись на пол, кролик спокойно повернулся и, как ни в чем не бывало, снова направился к еде.
Сам по себе прыжок этот мог и не означать победы Ридана. Конвульсивное сокращение мышц легко вызывается, например, го-ком от обычной школьной катушки Румкорфа, если ее электроды приложить к телу. Для этого не нужны никакие воздействия на мозг. Могло случиться, что и тут луч генератора просто возбудил нервы ножных мышц и вызвал этот резкий толчок ногами.
Но нет! Хотя Ридан, как старший и «вожак» из этих двух «подростков» и не удержался от чести первым самостоятельно включить луч, и придя сюда, прежде всего досконально выведал у Николая несложную технику управления генератором, но с самого начала испытания, уже как опытный экспериментатор, не спускал глаз с кролика. И он видел, что этот скачок, несмотря на всю его нелепость и необоснованность в данных условиях, не был какой-то автономной конвульсией кроличьих ног. Нет, это было движение организованное, подготовленное, «с заранее принятым измерением»; прежде, чем оттолкнуться от пола задними лапами, кролик поджал под себя передние, затем вытянул их, откинулся весь назад, — словом поступил так, как если бы какие-то обстоятельства, возникшие внезапно, привели к необходимости для него прыгнуть — и именно так высоко.
Все это произошло в какие-то доли секунды, но Ридан не упустил ни одной мельчайшей детали этого комплекса движений, говорившего о долгожданной победе.
И Ридан бросился к Николаю с торжествующим объятием и поцелуем — первым в их жизни, и таким же значительным и неизбежным, как первый поцелуй любви, — потому, что тут было то же самое: высочайшее волнение душ, обретающих счастье.
Ридан повторил опыт, не меняя настройки. Кролик повторил прыжок с точностью вновь прокрученной киноленты.
Идя сюда, профессор не думал заниматься никакими исследованиями, он хотел только проверить «ГЧ». Но теперь, поскольку так точно определилось действие на кролика этой случайной волны, наудачу взятой где-то в начале шкалы настройки, глупо было бы не записать ее физиологическое значение. Ридан это и сделал, — быстро, на клочке бумаги, карандашом.
Конец, испытание закончено, все ясно, можно идти спать, — главное — уложить Николая, ему нельзя переутомляться…
Но, черт возьми… — Ридан сообразил это, уже пряча запись в карман, — ведь самое главное не проверено: заключает ли в себе диапазон волн генератора все волны мозга? А вдруг эта, только что испытанная на кролике волна, взятая в начале шкалы, — одна из последних волн мозга!? Тогда это будет означать что «ГЧ» располагает только небольшим кусочком всей полосы мозговых частот.
Неверно начато испытание! Надо пробовать две волны: самую первую и самую последнюю. Только так выяснится, годен ли вообще генератор.
Они решили исправить ошибку.
«Самая первая» волна не дала никакого видимого эффекта. Но он мог быть и невидимым — какая-нибудь внутренняя функция, не сказывающаяся сразу и непосредственно на поведении животного. Чтобы найти ее, нужна иная организация опыта — станок, приборы, регистрирующие пульс, температуру, дыхание, нужны анализы крови и т.д. Сейчас это нельзя, конечно. Что делать дальше?
Николай предложил идти по шкале вперед до получения первого явного эффекта на том же кролике, а затем повторить то же, начав с другого конца — в обратном порядке.
Профессор назвал этот план кустарщиной, но дрогнул душой и согласился, ибо в противном случае пришлось бы просто отложить все на завтра…
Испытывали, конечно, только крупные деления шкалы — двухтысячные. Микрометра не трогали, хотя Ридана так и подмывало сдвинуть стрелку на одну двухсоттысячную от уже найденной «волны прыжка» и посмотреть, что будет…
Вторая волна не дала ничего.
Третья — тоже. Четвертая, пятая, десятая — тоже.
Так перешли за пятый десяток, когда, наконец, кролик лег набок и, потягиваясь, вытянул ноги.
Луч выключили. Кролик продолжал лежать.
Снова встал вопрос: что делать?
Хотя всякий раз, выключая генератор, кормушку у кролика отбирали, он все же успел неплохо закусить за время опытов, вполне мог насытиться и почувствовать естественную потребность отдохнуть и без влияния очередной волны. Могло быть и другое: сказалось действие волны, но оно либо совпало с потребностью кролика, либо вызвало целый комплекс функций отдыха, который и будет теперь, как заведенные часы, действовать до тех пор, пока связанные реакции, пущенные в ход, не завершатся сами собой.
— Не забывайте, Николай Арсентьевич, — говорил Ридан, всё больше накаляясь интересом к происходящему, — это вам не опыты старика Гальвани! То, что у нас сейчас происходит, это — не физика, это биология! Знаете, что мы делаем? Мы и искусственно вызываем естественные явления в живом организме. Вот что важно! Это очень важно!..
Ридан, конечно, сразу сообразил, как выяснить причину кроличьего «отдыха»: взять другого кролика и поставить его под ту же волну. Так он и сделал, но, уже выпуская нового зверька к кормушке, понял, что только повторение того же эффекта решит вопрос. Если этот кролик не ляжет сразу, подобно своему предшественнику, ничто не выяснится. Возникла новая проблема: вызывает ли каждая волна генератора одни и те же реакции во всех животных, — хотя бы одного вида? Отрицательный ответ сулил бы огромные затруднения в будущем…