Страница:
— События сами покажут, насколько верно то, что вы нам сообщили, — сказал один из офицеров.
— Видите ли… тут есть одно осложняющее обстоятельство. Вся группа прибудет на промысловой шхуне «Эрвалла» — той самой, что привезла и меня. Она зафрахтована в Стокгольме для разведки рыбы, а на самом деле — обслуживает центр. Как только я сообщу об окончании подготовки, шхуна выйдет в Финский залив. Мне приказано превратиться в рыбака, на парусной лодке встретить ее в открытых водах и перейти на нее. Здесь я должен буду доложить начальству о своей высадке и обо всем, что мне удалось сделать в Эстонии. По-видимому, тут произойдет совещание с представителями центра. Будут обсуждать мой опыт. Затем я вернусь на берег, чтобы в первую же туманную ночь встретить десант в уже определенном месте и вывести группу из леса. К сожалению, у меня не было никакой возможности отказаться от этого дурацкого свидания в море, хотя оно, на мой взгляд, представляет собой опаснейшую для операции ошибку… Теперь вы видите, что никакие события не помогут вам проверить мою искренность. Они просто не произойдут. Если я не явлюсь на шхуну, это будет означать, что я провалился, и десант не состоится. А поверить и отпустить меня туда… у вас нет оснований, это я хорошо понимаю.
Некоторое время длилось молчание. Майор смотрел прямо перед собой, в пространство, и думал о том, как странно устроена душа человека. Она может знать, верить, но если надо реализовать эту уверенность, превратить ее в поступки — как жадно она ищет каких-нибудь внешних, хотя бы совсем пустых и чуждых ей зацепок, чтобы ими эти поступки подкрепить, обосновать…
— Скажите, нет ли в Советском Союзе кого-нибудь, кто знал бы вас в последние годы? — спросил он.
— Нет. Никого…
И вдруг помрачневшее было лицо разведчика прояснилось.
— Если не считать… одного знакомства в эфире, — добавил он. — Но я не знаю ни имени его, ни — кто он, кроме, разве того, что он — опытный коротковолновик-любитель. У нас с ним была довольно продолжительная связь, — он рассказал более подробно об этой связи.
— Позывные его не помните?
— Помню, конечно. Eu2bd.
— А он что знает о вас?
— Пожалуй, еще меньше, чем я о нем… Впрочем, он всегда вспомнит обо мне вот по этому… шифру… разрешите… — Он приподнялся, взял протянутую ему майором ручку, и написал на листе бумаги:
В самом деле, все шло по намеченному плану, никаких промахов он за собой не знал. Правда, следовало бы за эти дни и в самом деле съездить к тетке на хутор, так сказать, для освежения впечатлений, — придется ведь докладывать об этой поездке… Ну, да все можно выдумать. Никто из тех, с кем он сейчас встретится, не мог знать, при каких обстоятельствах ему пришлось выйти на советскую землю, и что он там делал эти несколько дней. Он сам расскажет им об этом так, как найдет нужным.
Конечно, неприятно было снова погружаться в эту отвратительную атмосферу воплощенной лжи, преступления, маскировки, особенно после того, как он с такой радостью хлебнул свободы на этой земле. А ведь свобода была только относительная: он продолжал оставаться под строгим надзором, каждый шаг его контролировался; но зато впервые за все последние годы он мог свободно говорить правду, ничего не скрывать о себе, не притворяться кем-то другим… Какое же это было блаженство!
Сегодня он почувствовал его особенно остро — после того, как ему позволили выйти в море на это свидание без провожатого. Ему поверили! А ведь у них, по-видимому, не было для этого никаких оснований.
Теперь нужно было мгновенно внутренне перестроиться, снять все следы этого блаженства — и с души, и с лица, снова превратиться во врага своих новых друзей…
Вступив на знакомую палубу «Эрваллы», Ганс уже вполне овладел собой.
Тут было пусто и тихо, как обычно ночью, в спокойную погоду. Матрос, спускавший трап, свернул его и не проронив ни звука, исчез за ходовой рубкой. Ганс ждал, осматриваясь, быстро по привычке конспиратора, изучая обстановку. Все здесь было так же, как в ту ночь, когда его с «торпедой» спустили на воду.
Ветер слегка усилился и стал теплее, а туман явно сгустился. «Плохо», — подумал Ганс. Если разыграется шторм, ему не удастся сегодня же вернуться на берег.
Через минуту какая-то фигура в неуклюжем брезентовом плаще с капюшоном появилась из-за той же рубки и подошла вплотную, напряженно всматриваясь в его лицо. Ганс сразу узнал маленькие сверлящие глаза «инспектора» и по его крепкому рукопожатию, по улыбке понял, что все в порядке, им довольны, его ценят выше, чем рядового, начинающего разведчика. Впечатление это подтвердилось, когда они вошли в небольшое помещение кают-компании. За столом сидели три человека; Ганс видел их впервые.
— Вот это он самый и есть, — представил его «инспектор»: очевидно только что о нем шел разговор. Они не встали, не назвали себя, но поздоровались с ним за руку, через стол, рассматривая его с явно благожелательным интересом. По их поведению, а главное, по осторожной угодливости «инспектора» Ганс понял, что здесь собрались какие-то «киты» из разведывательного центра. По крайней мере, один из них выглядел «шефом», обладающим неограниченными полномочиями. «Десантники», видимо, где-нибудь в каютах запасались сном перед предстоящими опасными испытаниями.
На столе стояли бутылка коньяка, едва начатая, вазочки с тонко нарезанными лимонами, сахарной пудрой, небольшие рюмки, и один обеденный прибор, перед которым и усадили гостя. По звонку появился кок с шипящими на сковороде бифштексами. Все было очень предупредительно, быстро и кстати: Ганс проголодался. Пока он торопливо закусывал, хозяева тянули коньяк небольшими глоточками, курили и непринужденно болтали на темы, никакого отношения не имевшие к делу, ради которого они бодрствовали здесь в эти ночные часы. Говорили они на чистейшем немецком языке, только в речи шефа проскальзывали какие-то чужие, англообразные интонации.
Ганс ел с увлечением, и в рамках приличия участвовал в разговоре — взглядами, мимикой, улыбками. Казалось, этим было целиком поглощено его внимание.
На самом деле мысли его напрягались в поисках объяснения тому, что происходит. Бдительное внимание ловило факты, убеждавшие, что не все так просто и безмятежно вокруг него, как кажется. Не зря то один, то другой из собеседников поглядывал на часы. Дважды в каюту, кроме кока, входил человек с бумажкой, которую он передавал главному из «китов». Листок прочитывался и передавался из рук в руки, никогда не доходя до Ганса и не поворачиваясь к нему даже издали лицевой стороной. Прислушиваясь к шагам этого человека, Ганс установил, что они ведут в радиорубку, расположение которой он знал. Значит это были радиограммы, но, судя по мимике читавших — не те, какие им сейчас были нужны.
И почему эта компания не спит, ведь можно было распорядиться разбудить их, когда он появится. Да, по-видимому, они ждут какого-то сообщения, связанного с его прибытием на шхуну, с планом высадки разведчиков. Все это плохо пахло и беспокоило Ганса.
Когда он кончил есть, «хозяин» прервал беседу, снова наполнил его рюмку коньяком, и предложил приступить к делу.
Для начала — несколько вопросов. Считает ли он, что его способ высадки в общем оправдал себя на практике («Безусловно», — убежденно ответил Ганс). Нужны ли какие-либо изменения в его первоначальном проекте («Да, кое-что не было учтено из-за неточного знания советской действительности»). Считает ли он, что план высадки группы, которая находится сейчас на борту шхуны, остается в силе и операция может быть произведена в любой момент?
— К сожалению, операция рассчитана не вполне по-моему плану, и тем самым поставлена в зависимость от погоды, — ответил Ганс.
— К сожалению, — иронически повторил «хозяин», — это было необходимо, — по некоторым соображениям. Ваш план очень интересен, но он нуждается еще в практической проверке — и неоднократной. Вы же сами нашли какие-то дефекты. Вот обсудим их, устраним, снова попробуем… Ну, докладывайте все по порядку.
Ганс уверенно рассказал, как прошел его рейс с «торпедой», как он спокойно и безмятежно, при свете утреннего солнца выбрал подходящее место на пляже, где было поменьше людей, затем вышел на песок, разматывая за собой капроновый шнур с катушки, спрятанной в плавках, как подтащил за этот шнур поближе к берегу полузатопленный рюкзак… Из плавок же он достал, отдыхая на берегу, тщательно сложенный мешок из тончайшего шелка, незаметно надул его, делая вид, что вырыл его из песка, и с этой копией своего рюкзака (демонстративно неся его на виду у купальщиков) пошел снова в воду, «чтобы его отмыть». Тут уж нетрудно было заменить фальшивый рюкзак настоящим, вернуться, открыто достать белье, костюм, одеться…
Вся эта фантазия, обильно начиненная мелкими фокусами и техникой, придуманной Гансом и известной слушателям только по его знаменитому «проекту», выглядела в этом живом рассказе очень занятно и убедительно. Она отвлекала внимание, уводила от щекотливых вопросов.
Затем он, с тем же увлечением, изложил заранее им придуманный и всячески продуманный рассказ об организации базы для подготовленной группы разведчиков. Да, он посетил свою тетку Лайне Тооп на хуторе Вооркиле, около Рынгу. Она по-прежнему полна хорошо скрытой ненависти к советской власти и нежности к нему, Юханнесу, своему племяннику и приемному сыну. Получилось очень удачно: она собралась построить небольшой дом дачного типа для своей дочери, вышедшей замуж в прошлом году. Участок тут же, на хуторе уже получен, даже строительные материалы подготовлены. Юханнес обещал ей на днях вернуться, подыскать артель строителей, помочь деньгами. На время работы «артель» разместится у тетки, места вполне достаточно, конечно, без особого комфорта, но время летнее. Так что никому не придется даже скрываться, во всяком случае, недели три-четыре…
Снова шеф посмотрел на часы, и «киты» переглянулись. Краем глаза Ганс уловил жест одного из них, сидевшего сбоку от него: он утвердительно, как бы одобряюще кивнул головой. Шеф встал и подошел к телефону. Ганс умолк.
— Как там с погодой, Эрвин?
Мембрана зазвучала с такой силой, что шеф отвел трубку от уха. Теперь всем в каюте было слышно, что отвечали шефу.
— Погода отменно рыболовная, ваша честь, — игриво вещал низкий, прокуренный голос морского волка. — Тепло, сыро и мутно. Самое время выбросить сеть. Прикажете?
— Точнее, точнее, Эрвин. И без шуток, пожалуйста.
— Пожалуйста: ветер три балла, зюйд-ост, иначе говоря, советский, но, несмотря на это, ласковый и теплый. Температура восемнадцать и пять десятых, комнатная. Волна — четыре балла, колыбельная… Как будто все…
— Не валяйте дурака, Эрвин! Туман?!
В трубке раздался добродушный смех.
— Простите, ваша милость, я забыл, что вы предпочитаете чистому виски — парное молочко. Могу угостить, выходите на палубу. К сожалению, метеорологи не придумали балльной системы для тумана, так что точнее — не могу…
— Значит прогноз оправдывается?
— Точнейшим образом, ваше превосходительство. Я же говорю — можно выбрасывать сети.
Ганс уже понял все, — так, по крайней мере, ему казалось. Да и последующие события укрепили его уверенность в этом. Теплый воздух, хлынувший на Балтику с юга, вызвал туман и операция начнется сейчас же… С точки зрения «китов» не столь уж существенно, встретит ли он разведчиков на берегу или выйдет на этот самый берег вместе с ними и дальше будет действовать по плану.
Для него же этот неожиданный вариант оборачивался почти наверняка провалом его собственного плана, возможно, гибелью. Предупредить своих новых друзей он уже не сможет. Конечно, они обнаружат высадку, ибо знают место ее, видят обстановку, и будут ждать. Но высадится ли с ними Ганс? Разве не может случиться, что его задержат на шхуне, а разведчики будут действовать самостоятельно, и совсем не так, как предполагалось. Наконец, почему «там» должны настолько верить ему, чтобы не допустить, что он, попавшись, просто выдал им план высадки, чтобы улизнуть самому!.. При этих новых обстоятельствах они не пустят, не имеют права пустить группу в лес. Будет бой… В таких случаях тот, кто бросает оружие и поднимает руки, бывает убит своими же. Всегда находится человек, который готов выполнить «долг», согласно строжайшему закону разведчиков, и в последний момент раскусить ампулу с цианистым кали…
«Что ж, — подумал Ганс, — пусть даже так. Я свое главное задание выполнил». Эта мысль обрадовала и успокоила его. Он поднял рюмку и выпил свой коньяк одним глотком.
Разговор по телефону заканчивался.
— Ведите судно к назначенному месту, — говорил шеф. — Когда мы там можем быть?
— Мы ведь ищем рыбу, ваша светлость! Но если это богоугодное занятие вам надоело, то минут через тридцать можем лечь в дрейф.
— Хорошо. Действуйте без промедления.
— Слышали? — спросил шеф, усаживаясь в свое кресло. — Придется воспользоваться этим туманом, Юхо, и значит несколько изменить план. Вы отправитесь вместе с ними. Надеюсь, это не внесет особенных осложнений?
Юханнес согласился, что иначе поступить нельзя: другой такой случай может представиться не скоро.
…На шхуне началось движение. Она как бы вдруг проснулась в тревоге среди ночи. На палубе, у кормы команда налаживала какую-то технику для спуска людей на воду. Шесть разведчиков, поднятые с коек начальством, спешно одевались, упаковывали свои рюкзаки, размещали на себе оружие, готовясь к бою, которым могли ознаменоваться их первые шаги на берегу.
Все приборы наблюдения, какими шхуна была оснащена под стать новейшему военному кораблю — локаторы, радиопеленгаторы, акустические улавливатели звуков в воде, настороженно вели свою круговую вахту, чтобы вовремя предупредить об опасности, с какой бы стороны она ни появилась.
«Эрвалла», окутанная плотным, мокрым туманом, медленно, осторожно, как кошка, подкрадывалась к береговым водам Советского государства.
В кают-компании тоже шла лихорадочная подготовка: Ганс получал последние инструкции, разведывательные задания; выучивал наизусть адреса явок, имена разведчиков, о существовании которых в Эстонии он до сих пор и не подозревал, сроки встреч и связи по радио с центром. Все это он повторял по несколько раз вслух, потом, чтобы крепче запомнить, записывал на маленьких блокнотных листках, которые тут же у него отбирал и сжигал в пепельнице сидевший против него инструктор.
Почти все уже было закончено, когда в каюту снова вошел радист с бумажкой в руке. При общем молчании, листок этот, как и прежде, обошел всех, кроме Ганса и вернулся к шефу. Только реакция теперь была иная. Раньше их лица довольно откровенно выражали: «не то!». Теперь они совсем ничего не выражали. Как будто они просто посмотрели на заведомо чистый лист бумаги.
И Ганс понял: это было «то». И почувствовал как какая-то непонятная глухая стена сразу отделила их всех от него и порвала все человеческие ниточки, понемногу протянувшиеся от них к нему за время этой встречи.
А внешне все было по-прежнему. Шеф снова подлил коньяку себе и Гансу и Ганс тут же медленно выпил, чтобы заполнить чем-то эту минуту страшной неопределенности.
Внезапно наступила тишина: остановились машины «Эрваллы». Это было очень хорошо слышно, и означало, что судно пришло и стало на указанное место; но никто, будто и не заметил этого.
Инструктор, сидевший напротив, выискивал что-то в своей записной книжке. Шеф небрежно протянул ему полученный листок и тут же впервые спокойно назвал его по имени. И в этом было что-то угрожающее.
— Ну, что ж, Герхард… Действуйте соответственно, — сказал он.
— Осталось немного, — пробормотал тот. — Я только отмечу у себя некоторые данные… Итак, Юхо, как звать вашу тетушку?
— Лайне Тооп.
— Лай-не То-оп, — повторил Герхард, записывая. — Ее возраст?
— Сорок три года.
— Живет она где?
— На хуторе Вооркиле, около местечка Рынгу.
— Там вы с ней и встретились?
— Да.
— Когда?
— Пять дней тому назад. Двадцать четвертого июля.
Ганс отвечал с твердостью обреченного, потому что теперь, наконец, он действительно все понял.
— Ну вот и все, — бодро сказал Герхард, пряча свою записную книжку в задний карман, а левой рукой протягивая через стол листок, принесенный радистом. — Теперь прочитайте вот это.
И все же Ганс не ожидал того, что там было написано.
«…Вчера посетил хутор Вооркиле близ Рынгу. Привет Риккерта передавать некому. Лайне Тооп скончалась в апреле сего года воспаления легких — 852».
В первые секунды мысли Ганса с бешенным напряжением искали выхода из положения. Снова и снова он перечитывал текст, чтобы продлить время. Не поднимая глаз, он все же увидел, как правая рука Герхарда вернулась из-за спины и над краем стола появилось дуло пистолета.
Звякнул телефон, шеф схватил трубку.
— Уж не заснули ли вы там, ваше сиятельство… — забасил голос из трубки.
— К черту! — раздраженно закричал шеф. — Все к черту, слышите, Эрвин?! Поворачивайте немедленно на север и — полный вперед! Самый полный!..
Необычайное спокойствие вдруг снизошло на Ганса. Он понял, что все его планы и надежды рухнули, что ничего больше сделать нельзя. Можно только ждать, когда наступит конец. Ждать и, пожалуй, лучше всего просто молчать.
— А теперь, Риккерт, — произнес тихим, свинцовым голосом Герхард, — рассказывайте, как все было на самом деле.
Ганс поднял глаза, встретил холодный, угрожающий взгляд… И вдруг почувствовал легкое головокружение. В следующий момент все его члены охватила непреодолимая слабость, голова начала клониться к столу, веки неудержимо смыкались. Сознание быстро отдалялось куда-то прочь от него.
Успела промелькнуть мысль: «отравили… в последней рюмке — яд». И больше никаких мыслей не стало.
Минут через сорок после того, как судно легло в дрейф, войдя в береговые воды Эстонии, туман, окружавший его, осветился сильными прожекторами двух советских сторожевых катеров. Один из них остановился в некотором отдалении, другой подошел ближе и сигналами запросил судно о его национальной принадлежности. Шхуна не ответила. Она казалась мертвой. Судовые огни были погашены, люди не появлялись.
Катер приблизился вплотную к борту, и в тот же момент отряд вооруженных пограничников, как стайка птиц, перенесся на «Эрваллу».
Странную картину увидели они там.
Освещенный прожекторами туман бросал серый сумеречный свет на палубу, и обнаруживал на ней там и сям распростертые тела людей. Тотчас же выяснилось, что все они живы и даже, по-видимому, невредимы — об этом говорили здоровый цвет лиц, отсутствие каких бы то ни было внешних повреждений. Похоже было, что они спят, но все попытки разбудить их, привести в сознанье, в чувство, оказались безуспешными.
В таком же состоянии были найдены штурман в своей рубке, вахтенный у штурвала, радист, часть команды, отдыхавшая в кубрике, словом, все население шхуны.
Внимание лейтенанта — командира отряда особенно привлекла картина, обнаруженная в кают-компании. Там было четыре человека. Один из них, на вид самый молодой, в простой рыбацкой одежде, сидел за столом, уронив голову на сложенные руки. Прямо против него, навалился грудью на стол другой, хорошо одетый, как и остальные два. Из правой руки его, прижатой грудью к столу, вывалился пистолет, лежавший тут же. Третий, пожилой, сидел в капитанском кресле, запрокинув голову назад, и громко храпел; четвертый лежал на полу; около обоих тоже валялись пистолеты, которые они, казалось, только что выронили из рук.
Тут уже сильно пахло каким-то насилием, преступлением, и командир решил пока не касаться «спящих». Он только собрал их пистолеты и, оставив в каюте усиленный наряд охраны, помчался на палубу.
Тем временем к другому борту «Эрваллы» приблизился второй катер и с него на шхуну перешла группа, состоявшая из майора, двух капитанов государственной безопасности, и одного штатского. Командир отряда рапортовал им о положении дел: на шхуне обнаружено всего двадцать восемь человек, все живы, но… находятся в состоянии, похожем на сон. Разбудить, однако, никого пока не удалось…
Лейтенант был очень озадачен — и не только тем, что произошло на шхуне. По лицам прибывших, в которых отражались и удивление, и восторг, он видел, что они понимали, в чем тут дело. И первое, что они сделали после его рапорта — стали горячо поздравлять штатского с каким-то невероятным успехом!
Потом, как бы вспомнив об очередной важной задаче, офицеры бросились к лежавшим на палубе «живым трупам», быстро осмотрели их, заглядывая каждому в лицо, будто разыскивая среди них кого-то, но, по-видимому, не нашли. Лейтенант смекнул, что тут кают-компания может оказаться полезной, и повел их туда.
Офицеры переглянулись, когда узнали Ганса, мирно спящего в компании явных «хозяев», за бутылкой коньяка. Однако «мирная» сцена стала выглядеть иначе, когда лейтенант доложил о пистолетах, найденных им здесь. Майор осторожно поднял голову Ганса, послушал его дыхание, пощупал пульс… Взгляд его привлек листок бумаги, выглядывавший из-под сложенных на столе рук молодого человека. Он пробежал глазами текст, передал листок капитанам. Снова переглянулись они… Подойдя к одетому в штатское, высокому темноволосому человеку, внимательно следившему за происходившим, майор сказал:
— Знаете, профессор, что тут сейчас случилось? Помимо всего прочего, вы спасли жизнь вот этому… очень хорошему парню…
Тот с улыбкой развел руками. Он и не пытался вникнуть в смысл событий, слишком далеких от того, что его тут интересовало.
— Такова уж природа этого… явления, — ответил он. — Оно призвано губить плохое и спасать хорошее.
…Операция была закончена к утру; людям с катеров пришлось немало поработать на «Эрвалле». Все спящие подверглись самому тщательному обыску, особенно те, кто явно был причастен к разведке. У шести шпионов-диверсантов, лежавших на кормовой части палубы вперемешку с их «торпедами» и комбинезонами-скафандрами, которые они не успели надеть, пограничники, руководимые теперь капитаном, нашли и изъяли даже маленькие ампулы с ядом, спрятанные в углах воротников, в пиджачных отворотах, в обшлагах и носовых платках… Рюкзаки со сложным и хорошо продуманным шпионским снаряжением — портативными коротковолновыми рациями, миниатюрными фотоаппаратами, сделанными в виде портсигаров, спичечных коробок и авторучек, шифровальными блокнотами, наборами снотворных и отравляющих папирос и сигарет, чернилами для невидимого письма, предметами маскировки — накладными усами, бородами и многим другим; фальшивые, а отчасти и подлинные документы — паспорта, удостоверения, справки в непромокаемых карманах костюмов; наконец, те средства защиты от людей и собак — химикаты и боевое оружие, — которые могли понадобиться в первые же минуты после выхода на берег, — все это было собрано, сложено и помечено соответственно номерам, проставленным химическим карандашом прямо на теле разведчиков, «на загривках», «за шиворотом», — как говорили веселые и заинтригованные этим происшествием бойцы-пограничники.
Неудавшихся десантников связали, перенесли вниз, в одну из кают, и оставили под конвоем. Экипаж судна во главе с капитаном-штурманом Эрвином был весь сосредоточен в кубрике.
«Китами» в кают-компании занялись майор и другой капитан — опытные следователи. Обыск дал богатый «улов». Организаторы антисоветской разведки, видимо, чувствовали себя на этом, внешне невзрачном «рыборазведывательном» судне, как дома.
Тут, пользуясь всеми преимуществами изоляции и неприкосновенности судна в нейтральных водах, они спокойно жили сколько было нужно, отсюда продолжали руководить по радио уже ранее проникшими в Эстонию агентами. Ни ампул с ядом, ни оружия, кроме тех пистолетов, которые они выхватили, разоблачив «Юхо», у них не оказалось. Нет, касаться опасности они не собирались. Поэтому и держали в своих карманах планы операций, расписания радиосвязи, адреса, имена, даты встреч, явки и многое такое, что привело в восторг следователей. Пожалуй, тут было все, что давало им возможность уничтожить даже самые корни вражеской разведки, предусмотрительно насаженные еще до недавнего установления в Эстонии Советской власти.
Вернулся второй капитан и доложил майору, что «уборка» на судне закончена.
Всем спящим, кроме Ганса, надели наручники и оставили их на своих местах. Взоры офицеров устремились к человеку в штатском, по-прежнему молча наблюдавшему за их работой.
— Будить? — понял он. — Тогда свяжите меня с маяком… И если это возможно — отсюда.
— Видите ли… тут есть одно осложняющее обстоятельство. Вся группа прибудет на промысловой шхуне «Эрвалла» — той самой, что привезла и меня. Она зафрахтована в Стокгольме для разведки рыбы, а на самом деле — обслуживает центр. Как только я сообщу об окончании подготовки, шхуна выйдет в Финский залив. Мне приказано превратиться в рыбака, на парусной лодке встретить ее в открытых водах и перейти на нее. Здесь я должен буду доложить начальству о своей высадке и обо всем, что мне удалось сделать в Эстонии. По-видимому, тут произойдет совещание с представителями центра. Будут обсуждать мой опыт. Затем я вернусь на берег, чтобы в первую же туманную ночь встретить десант в уже определенном месте и вывести группу из леса. К сожалению, у меня не было никакой возможности отказаться от этого дурацкого свидания в море, хотя оно, на мой взгляд, представляет собой опаснейшую для операции ошибку… Теперь вы видите, что никакие события не помогут вам проверить мою искренность. Они просто не произойдут. Если я не явлюсь на шхуну, это будет означать, что я провалился, и десант не состоится. А поверить и отпустить меня туда… у вас нет оснований, это я хорошо понимаю.
Некоторое время длилось молчание. Майор смотрел прямо перед собой, в пространство, и думал о том, как странно устроена душа человека. Она может знать, верить, но если надо реализовать эту уверенность, превратить ее в поступки — как жадно она ищет каких-нибудь внешних, хотя бы совсем пустых и чуждых ей зацепок, чтобы ими эти поступки подкрепить, обосновать…
— Скажите, нет ли в Советском Союзе кого-нибудь, кто знал бы вас в последние годы? — спросил он.
— Нет. Никого…
И вдруг помрачневшее было лицо разведчика прояснилось.
— Если не считать… одного знакомства в эфире, — добавил он. — Но я не знаю ни имени его, ни — кто он, кроме, разве того, что он — опытный коротковолновик-любитель. У нас с ним была довольно продолжительная связь, — он рассказал более подробно об этой связи.
— Позывные его не помните?
— Помню, конечно. Eu2bd.
— А он что знает о вас?
— Пожалуй, еще меньше, чем я о нем… Впрочем, он всегда вспомнит обо мне вот по этому… шифру… разрешите… — Он приподнялся, взял протянутую ему майором ручку, и написал на листе бумаги:
LMRWWAT
* * *
Когда Ганс, пришвартовав свою лодку у кормы, поднимался по штормтрапу на борт шхуны, его вдруг охватило гнетущее чувство нерешительности, какого-то неосознанного беспокойства. «Засосало под ложечкой». В сознании прошмыгнуло неприятное слово: предчувствие. Он удивился и тому, и другому.В самом деле, все шло по намеченному плану, никаких промахов он за собой не знал. Правда, следовало бы за эти дни и в самом деле съездить к тетке на хутор, так сказать, для освежения впечатлений, — придется ведь докладывать об этой поездке… Ну, да все можно выдумать. Никто из тех, с кем он сейчас встретится, не мог знать, при каких обстоятельствах ему пришлось выйти на советскую землю, и что он там делал эти несколько дней. Он сам расскажет им об этом так, как найдет нужным.
Конечно, неприятно было снова погружаться в эту отвратительную атмосферу воплощенной лжи, преступления, маскировки, особенно после того, как он с такой радостью хлебнул свободы на этой земле. А ведь свобода была только относительная: он продолжал оставаться под строгим надзором, каждый шаг его контролировался; но зато впервые за все последние годы он мог свободно говорить правду, ничего не скрывать о себе, не притворяться кем-то другим… Какое же это было блаженство!
Сегодня он почувствовал его особенно остро — после того, как ему позволили выйти в море на это свидание без провожатого. Ему поверили! А ведь у них, по-видимому, не было для этого никаких оснований.
Теперь нужно было мгновенно внутренне перестроиться, снять все следы этого блаженства — и с души, и с лица, снова превратиться во врага своих новых друзей…
Вступив на знакомую палубу «Эрваллы», Ганс уже вполне овладел собой.
Тут было пусто и тихо, как обычно ночью, в спокойную погоду. Матрос, спускавший трап, свернул его и не проронив ни звука, исчез за ходовой рубкой. Ганс ждал, осматриваясь, быстро по привычке конспиратора, изучая обстановку. Все здесь было так же, как в ту ночь, когда его с «торпедой» спустили на воду.
Ветер слегка усилился и стал теплее, а туман явно сгустился. «Плохо», — подумал Ганс. Если разыграется шторм, ему не удастся сегодня же вернуться на берег.
Через минуту какая-то фигура в неуклюжем брезентовом плаще с капюшоном появилась из-за той же рубки и подошла вплотную, напряженно всматриваясь в его лицо. Ганс сразу узнал маленькие сверлящие глаза «инспектора» и по его крепкому рукопожатию, по улыбке понял, что все в порядке, им довольны, его ценят выше, чем рядового, начинающего разведчика. Впечатление это подтвердилось, когда они вошли в небольшое помещение кают-компании. За столом сидели три человека; Ганс видел их впервые.
— Вот это он самый и есть, — представил его «инспектор»: очевидно только что о нем шел разговор. Они не встали, не назвали себя, но поздоровались с ним за руку, через стол, рассматривая его с явно благожелательным интересом. По их поведению, а главное, по осторожной угодливости «инспектора» Ганс понял, что здесь собрались какие-то «киты» из разведывательного центра. По крайней мере, один из них выглядел «шефом», обладающим неограниченными полномочиями. «Десантники», видимо, где-нибудь в каютах запасались сном перед предстоящими опасными испытаниями.
На столе стояли бутылка коньяка, едва начатая, вазочки с тонко нарезанными лимонами, сахарной пудрой, небольшие рюмки, и один обеденный прибор, перед которым и усадили гостя. По звонку появился кок с шипящими на сковороде бифштексами. Все было очень предупредительно, быстро и кстати: Ганс проголодался. Пока он торопливо закусывал, хозяева тянули коньяк небольшими глоточками, курили и непринужденно болтали на темы, никакого отношения не имевшие к делу, ради которого они бодрствовали здесь в эти ночные часы. Говорили они на чистейшем немецком языке, только в речи шефа проскальзывали какие-то чужие, англообразные интонации.
Ганс ел с увлечением, и в рамках приличия участвовал в разговоре — взглядами, мимикой, улыбками. Казалось, этим было целиком поглощено его внимание.
На самом деле мысли его напрягались в поисках объяснения тому, что происходит. Бдительное внимание ловило факты, убеждавшие, что не все так просто и безмятежно вокруг него, как кажется. Не зря то один, то другой из собеседников поглядывал на часы. Дважды в каюту, кроме кока, входил человек с бумажкой, которую он передавал главному из «китов». Листок прочитывался и передавался из рук в руки, никогда не доходя до Ганса и не поворачиваясь к нему даже издали лицевой стороной. Прислушиваясь к шагам этого человека, Ганс установил, что они ведут в радиорубку, расположение которой он знал. Значит это были радиограммы, но, судя по мимике читавших — не те, какие им сейчас были нужны.
И почему эта компания не спит, ведь можно было распорядиться разбудить их, когда он появится. Да, по-видимому, они ждут какого-то сообщения, связанного с его прибытием на шхуну, с планом высадки разведчиков. Все это плохо пахло и беспокоило Ганса.
Когда он кончил есть, «хозяин» прервал беседу, снова наполнил его рюмку коньяком, и предложил приступить к делу.
Для начала — несколько вопросов. Считает ли он, что его способ высадки в общем оправдал себя на практике («Безусловно», — убежденно ответил Ганс). Нужны ли какие-либо изменения в его первоначальном проекте («Да, кое-что не было учтено из-за неточного знания советской действительности»). Считает ли он, что план высадки группы, которая находится сейчас на борту шхуны, остается в силе и операция может быть произведена в любой момент?
— К сожалению, операция рассчитана не вполне по-моему плану, и тем самым поставлена в зависимость от погоды, — ответил Ганс.
— К сожалению, — иронически повторил «хозяин», — это было необходимо, — по некоторым соображениям. Ваш план очень интересен, но он нуждается еще в практической проверке — и неоднократной. Вы же сами нашли какие-то дефекты. Вот обсудим их, устраним, снова попробуем… Ну, докладывайте все по порядку.
Ганс уверенно рассказал, как прошел его рейс с «торпедой», как он спокойно и безмятежно, при свете утреннего солнца выбрал подходящее место на пляже, где было поменьше людей, затем вышел на песок, разматывая за собой капроновый шнур с катушки, спрятанной в плавках, как подтащил за этот шнур поближе к берегу полузатопленный рюкзак… Из плавок же он достал, отдыхая на берегу, тщательно сложенный мешок из тончайшего шелка, незаметно надул его, делая вид, что вырыл его из песка, и с этой копией своего рюкзака (демонстративно неся его на виду у купальщиков) пошел снова в воду, «чтобы его отмыть». Тут уж нетрудно было заменить фальшивый рюкзак настоящим, вернуться, открыто достать белье, костюм, одеться…
Вся эта фантазия, обильно начиненная мелкими фокусами и техникой, придуманной Гансом и известной слушателям только по его знаменитому «проекту», выглядела в этом живом рассказе очень занятно и убедительно. Она отвлекала внимание, уводила от щекотливых вопросов.
Затем он, с тем же увлечением, изложил заранее им придуманный и всячески продуманный рассказ об организации базы для подготовленной группы разведчиков. Да, он посетил свою тетку Лайне Тооп на хуторе Вооркиле, около Рынгу. Она по-прежнему полна хорошо скрытой ненависти к советской власти и нежности к нему, Юханнесу, своему племяннику и приемному сыну. Получилось очень удачно: она собралась построить небольшой дом дачного типа для своей дочери, вышедшей замуж в прошлом году. Участок тут же, на хуторе уже получен, даже строительные материалы подготовлены. Юханнес обещал ей на днях вернуться, подыскать артель строителей, помочь деньгами. На время работы «артель» разместится у тетки, места вполне достаточно, конечно, без особого комфорта, но время летнее. Так что никому не придется даже скрываться, во всяком случае, недели три-четыре…
Снова шеф посмотрел на часы, и «киты» переглянулись. Краем глаза Ганс уловил жест одного из них, сидевшего сбоку от него: он утвердительно, как бы одобряюще кивнул головой. Шеф встал и подошел к телефону. Ганс умолк.
— Как там с погодой, Эрвин?
Мембрана зазвучала с такой силой, что шеф отвел трубку от уха. Теперь всем в каюте было слышно, что отвечали шефу.
— Погода отменно рыболовная, ваша честь, — игриво вещал низкий, прокуренный голос морского волка. — Тепло, сыро и мутно. Самое время выбросить сеть. Прикажете?
— Точнее, точнее, Эрвин. И без шуток, пожалуйста.
— Пожалуйста: ветер три балла, зюйд-ост, иначе говоря, советский, но, несмотря на это, ласковый и теплый. Температура восемнадцать и пять десятых, комнатная. Волна — четыре балла, колыбельная… Как будто все…
— Не валяйте дурака, Эрвин! Туман?!
В трубке раздался добродушный смех.
— Простите, ваша милость, я забыл, что вы предпочитаете чистому виски — парное молочко. Могу угостить, выходите на палубу. К сожалению, метеорологи не придумали балльной системы для тумана, так что точнее — не могу…
— Значит прогноз оправдывается?
— Точнейшим образом, ваше превосходительство. Я же говорю — можно выбрасывать сети.
Ганс уже понял все, — так, по крайней мере, ему казалось. Да и последующие события укрепили его уверенность в этом. Теплый воздух, хлынувший на Балтику с юга, вызвал туман и операция начнется сейчас же… С точки зрения «китов» не столь уж существенно, встретит ли он разведчиков на берегу или выйдет на этот самый берег вместе с ними и дальше будет действовать по плану.
Для него же этот неожиданный вариант оборачивался почти наверняка провалом его собственного плана, возможно, гибелью. Предупредить своих новых друзей он уже не сможет. Конечно, они обнаружат высадку, ибо знают место ее, видят обстановку, и будут ждать. Но высадится ли с ними Ганс? Разве не может случиться, что его задержат на шхуне, а разведчики будут действовать самостоятельно, и совсем не так, как предполагалось. Наконец, почему «там» должны настолько верить ему, чтобы не допустить, что он, попавшись, просто выдал им план высадки, чтобы улизнуть самому!.. При этих новых обстоятельствах они не пустят, не имеют права пустить группу в лес. Будет бой… В таких случаях тот, кто бросает оружие и поднимает руки, бывает убит своими же. Всегда находится человек, который готов выполнить «долг», согласно строжайшему закону разведчиков, и в последний момент раскусить ампулу с цианистым кали…
«Что ж, — подумал Ганс, — пусть даже так. Я свое главное задание выполнил». Эта мысль обрадовала и успокоила его. Он поднял рюмку и выпил свой коньяк одним глотком.
Разговор по телефону заканчивался.
— Ведите судно к назначенному месту, — говорил шеф. — Когда мы там можем быть?
— Мы ведь ищем рыбу, ваша светлость! Но если это богоугодное занятие вам надоело, то минут через тридцать можем лечь в дрейф.
— Хорошо. Действуйте без промедления.
— Слышали? — спросил шеф, усаживаясь в свое кресло. — Придется воспользоваться этим туманом, Юхо, и значит несколько изменить план. Вы отправитесь вместе с ними. Надеюсь, это не внесет особенных осложнений?
Юханнес согласился, что иначе поступить нельзя: другой такой случай может представиться не скоро.
…На шхуне началось движение. Она как бы вдруг проснулась в тревоге среди ночи. На палубе, у кормы команда налаживала какую-то технику для спуска людей на воду. Шесть разведчиков, поднятые с коек начальством, спешно одевались, упаковывали свои рюкзаки, размещали на себе оружие, готовясь к бою, которым могли ознаменоваться их первые шаги на берегу.
Все приборы наблюдения, какими шхуна была оснащена под стать новейшему военному кораблю — локаторы, радиопеленгаторы, акустические улавливатели звуков в воде, настороженно вели свою круговую вахту, чтобы вовремя предупредить об опасности, с какой бы стороны она ни появилась.
«Эрвалла», окутанная плотным, мокрым туманом, медленно, осторожно, как кошка, подкрадывалась к береговым водам Советского государства.
В кают-компании тоже шла лихорадочная подготовка: Ганс получал последние инструкции, разведывательные задания; выучивал наизусть адреса явок, имена разведчиков, о существовании которых в Эстонии он до сих пор и не подозревал, сроки встреч и связи по радио с центром. Все это он повторял по несколько раз вслух, потом, чтобы крепче запомнить, записывал на маленьких блокнотных листках, которые тут же у него отбирал и сжигал в пепельнице сидевший против него инструктор.
Почти все уже было закончено, когда в каюту снова вошел радист с бумажкой в руке. При общем молчании, листок этот, как и прежде, обошел всех, кроме Ганса и вернулся к шефу. Только реакция теперь была иная. Раньше их лица довольно откровенно выражали: «не то!». Теперь они совсем ничего не выражали. Как будто они просто посмотрели на заведомо чистый лист бумаги.
И Ганс понял: это было «то». И почувствовал как какая-то непонятная глухая стена сразу отделила их всех от него и порвала все человеческие ниточки, понемногу протянувшиеся от них к нему за время этой встречи.
А внешне все было по-прежнему. Шеф снова подлил коньяку себе и Гансу и Ганс тут же медленно выпил, чтобы заполнить чем-то эту минуту страшной неопределенности.
Внезапно наступила тишина: остановились машины «Эрваллы». Это было очень хорошо слышно, и означало, что судно пришло и стало на указанное место; но никто, будто и не заметил этого.
Инструктор, сидевший напротив, выискивал что-то в своей записной книжке. Шеф небрежно протянул ему полученный листок и тут же впервые спокойно назвал его по имени. И в этом было что-то угрожающее.
— Ну, что ж, Герхард… Действуйте соответственно, — сказал он.
— Осталось немного, — пробормотал тот. — Я только отмечу у себя некоторые данные… Итак, Юхо, как звать вашу тетушку?
— Лайне Тооп.
— Лай-не То-оп, — повторил Герхард, записывая. — Ее возраст?
— Сорок три года.
— Живет она где?
— На хуторе Вооркиле, около местечка Рынгу.
— Там вы с ней и встретились?
— Да.
— Когда?
— Пять дней тому назад. Двадцать четвертого июля.
Ганс отвечал с твердостью обреченного, потому что теперь, наконец, он действительно все понял.
— Ну вот и все, — бодро сказал Герхард, пряча свою записную книжку в задний карман, а левой рукой протягивая через стол листок, принесенный радистом. — Теперь прочитайте вот это.
И все же Ганс не ожидал того, что там было написано.
«…Вчера посетил хутор Вооркиле близ Рынгу. Привет Риккерта передавать некому. Лайне Тооп скончалась в апреле сего года воспаления легких — 852».
В первые секунды мысли Ганса с бешенным напряжением искали выхода из положения. Снова и снова он перечитывал текст, чтобы продлить время. Не поднимая глаз, он все же увидел, как правая рука Герхарда вернулась из-за спины и над краем стола появилось дуло пистолета.
Звякнул телефон, шеф схватил трубку.
— Уж не заснули ли вы там, ваше сиятельство… — забасил голос из трубки.
— К черту! — раздраженно закричал шеф. — Все к черту, слышите, Эрвин?! Поворачивайте немедленно на север и — полный вперед! Самый полный!..
Необычайное спокойствие вдруг снизошло на Ганса. Он понял, что все его планы и надежды рухнули, что ничего больше сделать нельзя. Можно только ждать, когда наступит конец. Ждать и, пожалуй, лучше всего просто молчать.
— А теперь, Риккерт, — произнес тихим, свинцовым голосом Герхард, — рассказывайте, как все было на самом деле.
Ганс поднял глаза, встретил холодный, угрожающий взгляд… И вдруг почувствовал легкое головокружение. В следующий момент все его члены охватила непреодолимая слабость, голова начала клониться к столу, веки неудержимо смыкались. Сознание быстро отдалялось куда-то прочь от него.
Успела промелькнуть мысль: «отравили… в последней рюмке — яд». И больше никаких мыслей не стало.
* * *
Никто из людей, находившихся на «Эрвалле», не знал, и никогда не узнал о том, что произошло дальше.Минут через сорок после того, как судно легло в дрейф, войдя в береговые воды Эстонии, туман, окружавший его, осветился сильными прожекторами двух советских сторожевых катеров. Один из них остановился в некотором отдалении, другой подошел ближе и сигналами запросил судно о его национальной принадлежности. Шхуна не ответила. Она казалась мертвой. Судовые огни были погашены, люди не появлялись.
Катер приблизился вплотную к борту, и в тот же момент отряд вооруженных пограничников, как стайка птиц, перенесся на «Эрваллу».
Странную картину увидели они там.
Освещенный прожекторами туман бросал серый сумеречный свет на палубу, и обнаруживал на ней там и сям распростертые тела людей. Тотчас же выяснилось, что все они живы и даже, по-видимому, невредимы — об этом говорили здоровый цвет лиц, отсутствие каких бы то ни было внешних повреждений. Похоже было, что они спят, но все попытки разбудить их, привести в сознанье, в чувство, оказались безуспешными.
В таком же состоянии были найдены штурман в своей рубке, вахтенный у штурвала, радист, часть команды, отдыхавшая в кубрике, словом, все население шхуны.
Внимание лейтенанта — командира отряда особенно привлекла картина, обнаруженная в кают-компании. Там было четыре человека. Один из них, на вид самый молодой, в простой рыбацкой одежде, сидел за столом, уронив голову на сложенные руки. Прямо против него, навалился грудью на стол другой, хорошо одетый, как и остальные два. Из правой руки его, прижатой грудью к столу, вывалился пистолет, лежавший тут же. Третий, пожилой, сидел в капитанском кресле, запрокинув голову назад, и громко храпел; четвертый лежал на полу; около обоих тоже валялись пистолеты, которые они, казалось, только что выронили из рук.
Тут уже сильно пахло каким-то насилием, преступлением, и командир решил пока не касаться «спящих». Он только собрал их пистолеты и, оставив в каюте усиленный наряд охраны, помчался на палубу.
Тем временем к другому борту «Эрваллы» приблизился второй катер и с него на шхуну перешла группа, состоявшая из майора, двух капитанов государственной безопасности, и одного штатского. Командир отряда рапортовал им о положении дел: на шхуне обнаружено всего двадцать восемь человек, все живы, но… находятся в состоянии, похожем на сон. Разбудить, однако, никого пока не удалось…
Лейтенант был очень озадачен — и не только тем, что произошло на шхуне. По лицам прибывших, в которых отражались и удивление, и восторг, он видел, что они понимали, в чем тут дело. И первое, что они сделали после его рапорта — стали горячо поздравлять штатского с каким-то невероятным успехом!
Потом, как бы вспомнив об очередной важной задаче, офицеры бросились к лежавшим на палубе «живым трупам», быстро осмотрели их, заглядывая каждому в лицо, будто разыскивая среди них кого-то, но, по-видимому, не нашли. Лейтенант смекнул, что тут кают-компания может оказаться полезной, и повел их туда.
Офицеры переглянулись, когда узнали Ганса, мирно спящего в компании явных «хозяев», за бутылкой коньяка. Однако «мирная» сцена стала выглядеть иначе, когда лейтенант доложил о пистолетах, найденных им здесь. Майор осторожно поднял голову Ганса, послушал его дыхание, пощупал пульс… Взгляд его привлек листок бумаги, выглядывавший из-под сложенных на столе рук молодого человека. Он пробежал глазами текст, передал листок капитанам. Снова переглянулись они… Подойдя к одетому в штатское, высокому темноволосому человеку, внимательно следившему за происходившим, майор сказал:
— Знаете, профессор, что тут сейчас случилось? Помимо всего прочего, вы спасли жизнь вот этому… очень хорошему парню…
Тот с улыбкой развел руками. Он и не пытался вникнуть в смысл событий, слишком далеких от того, что его тут интересовало.
— Такова уж природа этого… явления, — ответил он. — Оно призвано губить плохое и спасать хорошее.
…Операция была закончена к утру; людям с катеров пришлось немало поработать на «Эрвалле». Все спящие подверглись самому тщательному обыску, особенно те, кто явно был причастен к разведке. У шести шпионов-диверсантов, лежавших на кормовой части палубы вперемешку с их «торпедами» и комбинезонами-скафандрами, которые они не успели надеть, пограничники, руководимые теперь капитаном, нашли и изъяли даже маленькие ампулы с ядом, спрятанные в углах воротников, в пиджачных отворотах, в обшлагах и носовых платках… Рюкзаки со сложным и хорошо продуманным шпионским снаряжением — портативными коротковолновыми рациями, миниатюрными фотоаппаратами, сделанными в виде портсигаров, спичечных коробок и авторучек, шифровальными блокнотами, наборами снотворных и отравляющих папирос и сигарет, чернилами для невидимого письма, предметами маскировки — накладными усами, бородами и многим другим; фальшивые, а отчасти и подлинные документы — паспорта, удостоверения, справки в непромокаемых карманах костюмов; наконец, те средства защиты от людей и собак — химикаты и боевое оружие, — которые могли понадобиться в первые же минуты после выхода на берег, — все это было собрано, сложено и помечено соответственно номерам, проставленным химическим карандашом прямо на теле разведчиков, «на загривках», «за шиворотом», — как говорили веселые и заинтригованные этим происшествием бойцы-пограничники.
Неудавшихся десантников связали, перенесли вниз, в одну из кают, и оставили под конвоем. Экипаж судна во главе с капитаном-штурманом Эрвином был весь сосредоточен в кубрике.
«Китами» в кают-компании занялись майор и другой капитан — опытные следователи. Обыск дал богатый «улов». Организаторы антисоветской разведки, видимо, чувствовали себя на этом, внешне невзрачном «рыборазведывательном» судне, как дома.
Тут, пользуясь всеми преимуществами изоляции и неприкосновенности судна в нейтральных водах, они спокойно жили сколько было нужно, отсюда продолжали руководить по радио уже ранее проникшими в Эстонию агентами. Ни ампул с ядом, ни оружия, кроме тех пистолетов, которые они выхватили, разоблачив «Юхо», у них не оказалось. Нет, касаться опасности они не собирались. Поэтому и держали в своих карманах планы операций, расписания радиосвязи, адреса, имена, даты встреч, явки и многое такое, что привело в восторг следователей. Пожалуй, тут было все, что давало им возможность уничтожить даже самые корни вражеской разведки, предусмотрительно насаженные еще до недавнего установления в Эстонии Советской власти.
Вернулся второй капитан и доложил майору, что «уборка» на судне закончена.
Всем спящим, кроме Ганса, надели наручники и оставили их на своих местах. Взоры офицеров устремились к человеку в штатском, по-прежнему молча наблюдавшему за их работой.
— Будить? — понял он. — Тогда свяжите меня с маяком… И если это возможно — отсюда.