Страница:
Как только перелетели государственную границу с Румынией, проходившую по реке Прут, все сразу заметили резкое изменение площадных ориентиров. В отличие от больших колхозных массивов, здесь крохотные лоскуты индивидуальных крестьянских наделов - как заплатки на рваном дедовском кожушке.
Посадку мы произвели по-боевому быстро, зарулили самолеты по местам рассредоточения и замаскировали их. Приказом командира 7-го истребительного авиакорпуса генерал-майора авиации А. В. Утина, в состав которого вошла наша дивизия, нас сразу же поставили на боевое дежурство. Все мы - и летчики и техники - старались в полную силу. Скорее бы только в бой!
На ясско-кишиневском направлении в это время, как сообщалось в печати и по радио, шли бои местного значения. Полку представилась возможность тщательно подготовиться к ожидавшимся в ближайшее время ожесточенным схваткам, и после нескольких дней тренировочных полетов на отработку тактических приемов в изменившихся условиях мы были в полной боевой готовности.
Еще до нашего прилета местные жители близлежащих румынских деревень начали появляться на окраинах аэродрома, где в размеченных местах готовились укрытия для самолетов - капониры. Не сразу удалось установить с румынами контакты. При приближении бойцов нашего батальона они тотчас разбегались - одни только подростки оставались. Через них-то и удалось узнать, что нас - советских попросту боятся. Румынские крестьяне с часу на час ждали расправы, насилия победителей. Этот страх был результатом геббельсовской пропаганды, запугивавшей народы Европы приходом коммунистов.
Шли дни, а ожидаемые населением бесчинства не начинались. Наоборот, наши солдаты угощали румын папиросами, местным девушкам нередко перепадал и шоколад, положенный пилотам по норме довольствия. Большинство же крестьян все-таки не доверяли нам.
Но вот как-то вечером, после ужина, полковой баянист Володя прошелся по рядам клавишей старенького баяна, полковые девчата пропели хором "Катюшу", и окончательно оттаяли сердца румынских девушек и парней. Конечно, общению мешал языковой барьер, но мы ухитрялись объясняться и понимать друг друга. Ну а танцы, как известно, имеют международный язык.
Когда через месяц мы улетали на новый аэродром базирования, местные жители провожали нас уже не как чужеземцев-завоевателей, а как своих освободителей. На их лицах мы видели добрые улыбки и понимали дружеские пожелания, сказанные на непонятном языке.
* * *
В двадцатых числах мая наземные войска противника при поддержке крупных соединений авиации перешли в контрнаступление. На сравнительно узком участке фронта, в районе города Яссы, разгорелись ожесточенные воздушные бои. Только за семь дней - с 30 мая по 6 июня - летчики нашего полка сбили в воздушных боях 41 самолет противника - это больше, чем за два месяца боевых действий на реке Молочной.
...Раннее утро 28 мая. Василию Бондаренко, летавшему в паре с Антоньевым, командующим воздушной армией генералом Горюновым поставлена задача произвести разведку основных аэродромов гитлеровской авиации южнее Ясс. Обычно разведчики на истребителях летали самостоятельно, без прикрытия, а тут Васыль, так мы звали Бондаренко, во время радиопереговоров в воздухе вдруг заявил:
- Пусть меня прикрывают Гучек с Дольниковым. Они глазастые оба и в обиду не дадут...
Мы с Гучеком в паре никогда не летали, но задание на прикрытие меня скорее обрадовало, чем озадачило. Гучек был уже опытным воздушным бойцом. Бабак пробовал его во многих сложных ситуациях, я доверял ему полностью. Петр стал даже ведущим пары, слетался с Юрой Образцовым, хотя в бой за командира ходить ему еще не приходилось.
- Ну что, земляк, прикроем Васыля? - немного волнуясь, спросил меня Гучек.
- Прикроем, Петро. За меня не беспокойся, не подведу.
Когда вылетели, Бондаренко, словно извиняясь, передал нам:
- Братцы, не обижайтесь, что потащил вас за собой - задание сложное, за воздухом некогда будет смотреть...
- Действуй, Васыль! "Худых" на своем хвосте держать будем, - ответил Гучек.
А задание было довольно серьезное. Готовились мы весь день - вылетели только к вечеру. Решили, что к этому времени основная авиация противника будет уже на земле готовиться к завтрашним заданиям.
Взяв курс на юг, в обход крупных населенных пунктов, пристроились с Петром километрах в двух сзади и выше пары Бондаренко и так летели уже более двадцати минут в тылу противника. Но вот Бондаренко разворачивается вправо на 90 градусов и через две-три минуты, сделав горку, командует нам:
- Внимательно! Ко мне ближе не подходите - смотрю объект один. - Это означало - аэродром Бакэу.
И, пройдя змейкой вдоль аэродрома, резким пикированием он разворачивается на север и прижимается к земле. Мы с Гучеком внимательно наблюдаем за воздухом. Внизу, на аэродроме, выстроившись в линейку, стоит много совсем не замаскированных самолетов. Эх, пройтись бы сейчас вдоль стоянки огнем из всех пушек! Но нельзя - разведка...
Летим дальше на север, вдоль реки Сирет. Минут через десять Бондаренко предупреждает:
- Подходим к объекту два. - Так обозначался аэродром Роман.
Еще до того как Васыль пошел на горку, я заметил впереди, километрах в пяти, две пары самолетов и предупредил всех наших. На мое предостережение Бондаренко ответил:
- Смотреть за ними! Я не вижу.
И вот четыре "фоккера", вытянувшись посамолетно в правый пеленг, левым переворотом сваливаются на пару Бондаренко, видимо не замечая нас с Гучеком. Петр, оценив обстановку, набрал высоту и пошел в атаку на ведущую пару, чтобы упредить удар по самолету-разведчику. Огонь из всех семи точек открыл с большой дистанции. Мощный сноп огня остановил атаки "фоккеров" по паре Бондаренко, и тогда, развернувшись, они пошли нам с Гучеком в лоб. Бондаренко скомандовал:
- Уходим вниз с отрывом...
Но в лобовой фашисты не выдержали и первыми отвернули в сторону. Нам это и надо было. Гучек переворотом уходит на бреющий, я тоже не отстаю. Так "фоккеры" нас и потеряли. Пару Васыля мы догнали уже недалеко от нашего аэродрома. Посадку произвели на пределе горючего в баках машин.
Помню доклад Бондаренко лично командующему воздушной армией:
- На аэродроме Бакэу до 120 различных типов самолетов, в основном Ю-88 и Ю-87. На аэродроме Роман 80 бомбардировщиков и до 50 истребителей - "фоккеры" и "мессершмитты". Прикрывающая группа лейтенанта Гучека вела воздушный бой с четырьмя "Фокке-Вульф-190", пытавшимися атаковать мою пару. Задание выполнено без потерь.
Командующий воздушной армией объявил всем нам благодарность.
Этот полет на разведку был далеко не ординарным, как не случайным было и то, что задачу Васылю ставил лично генерал Горюнов. Вскоре после нашего приземления майор Лукьянов объявил боевое задание полку:
- С рассветом бомбардировочная авиация воздушной армии вылетает на уничтожение авиации противника на аэродромах Роман, Бакэу, Собонки и других. Истребители корпуса блокируют эти аэродромы.. Задача нашего полка блокировать аэродром Роман.
Теперь всем стало ясно, для чего потребовалась разведка, и мне было особенно приятно сознавать, что я участвовал в выполнении столь важного задания после длительного перерыва.
Спать в ту ночь пришлось мало. В пять утра я в паре с ведущим нашей группы Борисом Глинкой уже был в воздухе. Об этом сокрушительном ударе по фашистским авиабазам в Румынии сказано и написано немало. Наша же группа над аэродромом Роман встретила один-единственный Ме-109, который успел взлететь и, не приняв боя, удрал на запад. Здесь-то и произошел курьезный эпизод с подвесными баками - их в случае завязавшегося воздушного боя приказано было сбрасывать.
Дело было так. Когда я передал по рации, что вижу "худого", капитан Пшеничников, находившийся в группе прикрытия, решил, что бой уже начался и сбросил эти баки. Они упали на какой-то склад с горючим, вызвали огромный пожар - от командования воздушной армии полетели запросы во все полки: представить исполнителя к награде. Никто из летчиков склад этот специально, конечно, не бомбил - баки сбросил Пшеничников случайно. Когда об этом стало известно, награду отменили.
А на следующие сутки начались массированные действия авиации обеих сторон. Весь тот день я летал в паре с Борисом Глинкой, а на следующий день впервые ушел на боевое задание в качестве ведущего пары. Ведомым у меня стал младший лейтенант Константин Щепочкин. В паре с ним мне довелось воевать почти до конца войны.
О Косте Щепочкине расскажу сразу. Среди прибывших осенью прошлого года молодых летчиков он выделялся как внешностью, так и характером. Среднего роста, крепко сложенный, Костя носил длинные волосы, постоянно сползавшие на лоб и закрывавшие правый глаз, отчего казалось, что он косит. По характеру Щепочкин был вспыльчивым, резким. Ошибки свои не признавал, а за другими оплошности замечал и нередко над ребятами подшучивал. Упорная, упрямая натура не хороша, но нельзя не любоваться натурами, которые, при законных и нужных уступках господству времени, имеют в себе довольно сил и живучести, чтобы отстоять и спасти свою внутреннюю личность от требования и самовластных притязаний того, что называется модой. Таков был наш Костя.
И все же из-за своего неуживчивого нрава никому из летчиков он не приглянулся и потому не имел постоянного ведущего. Я, присмотревшись к Косте, поверил в него и не ошибся.
Словом, со мной в паре Щепочкин впервые летел на боевое задание. Вылетели мы на прикрытие наших войск большой группой. Возглавлял ее Михаил Петров. Я со Щепочкиным находился в группе прикрытия Дмитрия Глинки. Фашисты долго не появлялись. Мы ходили под самой кромкой кучевых облаков. Но вот, обнаружив противника, Глинка передал мне:
- Выйди за облака и смотри за нами.
Зачем идти за облака - мне было непонятно, но команду я выполнил немедля. Облачность была баллов до семи, и в ее просветах я временами наблюдал за нашими самолетами. Выло слышно, что группа Петрова завязала бой. Раздававшиеся в эфире отрывистые команды ориентировали о происходящем. Вот слышу Дмитрия:
- Я - ДБ. Атакую пару, заходящую на Гучека. Борода, жди, сейчас подгоню к тебе...
Все удаляющееся меня всегда повергает в глухое уныние, все же наступающее веселит и бодрит душу. Думаю, вероятно, это ощущают очень многие люди. Известно, как веселит душу приближающаяся гроза; известно, что смерть в бою совсем иное, чем смерть в постели. И, думается, главным образом, потому, что в бою человек чувствует, что на него надвигается смерть, а в постели, что от него уходит жизнь. В том бою я внимательно следил за происходящим, сожалея, что никому из своих помочь пока не могу. Я ждал врага. И вдруг прямо передо мной, всего метрах в ста, вырвалась за облака пара "мессеров", видимо спасавшаяся от Дмитрия и не ожидавшая встретить здесь нас. Мгновенно прицелился, открыл огонь, и "худой" буквально развалился в воздухе. В эфире раздался восторженный крик Щепочкина:
- Вижу, горит! Уже развалился!..
Я тотчас скомандовал Косте:
- Выходи вперед, бей по ведомому!
Но фашист, боясь разделить печальную участь своего ведущего, нырнул в облака...
Восхищение увиденным было у Щепочкина столь велико, что на земле он рассказывал об этом своим однокашникам так, будто сам сбил самолет противника.
Да, Костя принадлежал к числу людей, которые, полюбив человека, всю жизнь остаются ему верны. В меня он поверил навсегда, и это сослужило нашей боевой паре большую службу. И хорошо, что боевая спайка началась с первых совместных вылетов. Бывало, что побьют в первом бою ведомого и ведущего, и так потом долго после этого не верит в себя пилот-новичок. Такое вот случилось с Алексеем Богашовым, прибывшим в полк вместе с нашей группой. Но об этом потом...
* * *
В один из напряженных июньских дней Борис Глинка после ужина предупредил меня, что на рассвете вместе летим на "свободную охоту". Я любил выполнять боевые задания с этим дерзким, тактически грамотным бойцом.
В то раннее утро мы залетели далеко в тыл противника, однако подходящей цели не нашлось. Возвращаясь с малым остатком горючего, мы вдруг увидели на встречных курсах пару "мессершмиттов". Ну, думаю, попались "охотники": в бой вступать нам нельзя - с бензином "на нуле" недолго и упасть, не долетев до своей территории. И Борис предупредил, что надо обойтись без схватки. "Хорошо бы, - прикинул я про себя, - но разве фрицы уступят свое преимущество!.." Однако, видно, и у гитлеровцев положение сложилось не лучше нашего. Мы разошлись тогда бортами, с опаской наблюдая друг за другом, и полетели каждый в своем направлении. Я еще долго посматривал назад, не веря случившемуся. А может, и немцы глядели нам вслед, удивляясь, почему же все-таки обошлось без боя...
И все же тот вылет не оказался холостым. Уже при пересечении линии фронта я заметил справа впереди себя что-то непонятное.
- ББ, смотри, кажется, кто-то кого-то гоняет вокруг вон того здания, похожего на церковь.
Когда подошли ближе, Борис передал мне с досадой:
- Так это же нашего "яка" гоняет "худой". Помочь надо... - И тут же с ходу атаковал увлекшийся "мессершмитт", который от меткой очереди Глинки воткнулся в землю, не выходя из разворота.
А "як" все еще продолжал круговое вращение вокруг церкви. Тогда Борис с усмешкой бросил в эфир:
- Эй, на "яке"! Выводи - нет никого!..
"Як" вышел из виража и, покачав с крыла на крыло, улетел на север. Мы же до своего аэродрома так и не дотянули - сели и заправились у соседей.
В начале июня об одном из воздушных боев, проведенном группой под командованием Ивана Бабака, писала фронтовая газета. Этот бой впоследствии приводили в пример и разбирали во всех полках не только нашей дивизии, но и всего фронта как пример умелого, тактически грамотного взаимодействия групп и отдельных летчиков. В этом бою действительно блестяще проявились взаимовыручка, дерзость, хладнокровие и расчет. Вот как он описан в боевом донесении, хранящемся в архиве полка:
"3.6.44 г. 12 "Аэрокобр" с 17.55 по 18.40 прикрывали свои войска в районе Мовилени, Захария. Командовал группой Бабак.
Состав группы Бабак - Патрушев, Глинка Д. Б. - Мамаев, Петров - Зайцев, Гучек - Антоньев. Группа прикрытия: Сапьян - Образцов, Дольников - Щепочкин.
В районе Мовилени встретили группу из 50 Ю-87 под прикрытием 10 Ме-109 и 8 ФВ-190. По команде Бабака группа Сапьяна и Дольникова связала боем истребителей, а сам он повел в атаку свою группу на бомбардировщиков. Решительными и смелыми действиями в короткий срок гвардейцы Бабака сбили 10 самолетов противника, не дав остальным отбомбиться по нашим войскам. Не вернулся с задания младший лейтенант Образцов".
Но Юра Образцов остался в живых: на крутом боевом маневре, сорвавшись в штопор, он выпрыгнул с парашютом на малой высоте и через два дня вернулся в полк.
Три самолета сбил в том бою Дмитрий Глинка, два - Бабак, двух гитлеровцев удалось уничтожить мне, по одному сбили Петров, Гучек и Антоньев.
С 6 июня активные действия авиации обеих сторон прекратились.
За период боевых действий под Яссами летчики нашей дивизии сбили 128 немецких самолетов. При этом особо отличились Александр Клубов, уничтоживший 9 вражеских самолетов, по шесть фашистов на счету у Дмитрия Глинки и Петра Гучека. Пять самолетов сбил комэск из 104-го истребительного авиаполка Михаил Комельков. Столько же гитлеровских машин удалось уничтожить и мне.
Много усилий в успешные боевые дела полка вкладывали наши "золотые руки": инженеры, техники, механики. Каждый день возвращались из боя машины, имевшие по нескольку пулевых и пушечных пробоин. И технический состав, работая в полном смысле слов денно и нощно, всякий раз к утру умудрялся ввести раненый, изрешеченный самолет в боевой строй. Особой изобретательностью отличались техники Елисеев, братья Пронины, Мичурин, Ратушный, Ковальчук, инженеры эскадрилий и полка Савельев, Бдоян, Рубан, Михайлов, Хабаров, механики Петров, Запора, Пташник, Храповицкий, Левин, Бурлаков. А верные и преданные нам девушки-оружейницы и мотористки всегда отличались старательностью и безотказностью в работе.
Хотя накал боевых действий к середине июня снизился, наша полковая жизнь по-прежнему оставалась напряженной. Утром 11 июня парторг полка старший лейтенант Михаил Кузьмин, встретив меня в столовой, предупредил на ходу:
- Сегодня в 18.00 заседание партийного бюро - твой вопрос. Не опоздай смотри! - И, не дав мне опомниться, дружески хлопнул по плечу. Как всегда, Миша куда-то торопился.
Весь день я ходил удрученный. Проанализировал последовательно все, чем занимался за последние месяцы, и не нашел причин вызова на заседание партбюро. Не выдержав, пошел к Ивану Бабаку - он был членом бюро. Но Иван, оказалось, еще не знал о сегодняшнем заседании. Хотел было спросить другого члена бюро капитана Петрова, но не решился: он не очень-то привечал младших. Пришлось томиться в догадках до вечера...
На бюро я пришел немного раньше указанного срока и удивился, что заседание уже началось - разбирали другие вопросы. Пока я в волнении ходил взад-вперед, глубоко задумавшись, незаметно появился и подошел ко мне только что назначенный замполитом полка капитан Козлов.
- Здравствуйте, товарищ Дольников!
Я ответил на приветствие и подумал: что-то суховато замполит держится. Но в это время он, глядя на нависшие черные облака, из которых вот-вот готов был сорваться теплый дождь, как бы обращаясь уже не ко мне, сказал:
- Думаю, что восстановят единогласно. Да вот, кстати, вас зовут. Поприсутствую и я.
Когда мы сели - Козлов за стол вместе с членами бюро, а я напротив, на специально поставленный стул, младший комиссар, как мы стали звать нашего парторга после прибытия нового замполита, объявил третий пункт повестки дня:
- "О партийности вернувшегося из плена кандидата в члены ВКП(б) младшего лейтенанта Дольникова Г. У.". Товарищи, вы все знаете, - продолжал Кузьмин, что товарищ Дольников, вернулся из плена, сохранив кандидатскую карточку. Прятал он ее в сапоге под стелькой, отчего карточка практически пришла в негодность - попрела, надписи расплылись. А главное, товарищ Дольников не платил взносы почти полгода и формально выбыл из кандидатов в члены ВКП(б). Есть предложение послушать товарища Дольникова.
Я встал, кратко рассказал все, что касалось моей жизни в связи с пленом, о чем присутствующие хорошо знали, и попросил членов бюро оказать доверие возвратить мне кандидатскую карточку.
Выступившие члены партийного бюро Иван Бабак, Михаил Петров, а в заключение и Михаил Кузьмин дали положительную оценку моей боевой работе, охарактеризовали меня как хорошего товарища, дисциплинированного, пользующегося авторитетом в полку летчика и постановили: "Ввиду того что тов. Дольников Г. У. по прибытии в полк в течение двух месяцев показал себя полностью с положительной стороны во всех вопросах, провел 29 боевых вылетов, провел 11 воздушных боев, сбил 5 самолетов противника лично, ходатайствовать перед политотделом 9-й гвардейской иад о возвращении товарищу Дольникову кандидатской карточки".
Сразу после заседания, как только мы вышли на улицу, Иван Бабак сердечно поздравил меня и с теплотой в голосе сказал:
- Я теперь и в члены партии был бы рад дать тебе рекомендацию, но еще не имею права. Да за тебя любой поручится!
Я горячо поблагодарил своего боевого друга, пообещав, что ему за меня краснеть не придется.
Прошел сильный дождь. По раскисшей дороге бежали ручьи. Яркое летнее солнце весело светило в просветы между облаками. Пахло луговыми травами... Хотелось побыть одному...
* * *
А через несколько дней меня назначили командиром звена. В полку произошли и другие перемещения. Братским 16-м истребительным авиаполком ушел командовать гвардии капитан Б. Б. Глинка, лейтенант В. С. Сапьян стал заместителем командира эскадрильи, на должность командира звена назначили моего земляка Петра Гучека. И после объявления нового боевого расчета командир полка майор С. И. Лукьянов поставил задачу готовиться к перебазированию.
Войска 1-го Украинского фронта готовились к крупной наступательной операции на львовском направлении. Фронт пополнялся людьми, техникой. В середине июня 1944 года наша дивизия и весь авиакорпус перебазировался на Украину, и мы вошли в состав 2-й воздушной армии, которой командовал генерал С. А. Красовский.
И вот первая посадка на площадке Прежена. Здесь в течение двух недель мы усиленно тренировались, готовясь к предстоящему наступлению. Тренировались в полетах на малых высотах, на предельную дальность с посадкой на незнакомый аэродром. На одном из них у меня произошла неожиданная встреча со старым товарищем.
Зарулив после посадки, группа наших летчиков отправилась искать столовую. Навстречу - такая же группа, но пилоты все незнакомые. Поравнявшись с ними, я заметил, однако, среди весело и темпераментно объяснявшихся бойцов, по-видимому только что вернувшихся после вылета, знакомое лицо. Никак, Володин? На всякий случай крикнул:
- Володин, ко мне!
Тот обернулся в недоумении, но, встретив мой взгляд, кинулся навстречу:
- Да тебя разве узнаешь, черт бородатый!
Времени у нас обоих - считанные минуты. Но я узнал, что воюет мой однокашник храбро, два ордена получил. Запевала нашего отряда по Батайской школе старшина звена Анатолий Володин летал в эскадрилье, командиром которой был тоже наш батаец - Николай Скоморохов, о котором уже писали во многих газетах...
Вскоре был получен приказ о срочном перебазировании нашего полка на полевой аэродром Михайловка. Задачу ставил Дмитрий Глинка. Он предупредил всех, что аэродром посадки Михайловка (Броды) расположен в восьми километрах от линии фронта, что возможен даже обстрел артиллерией противника.
И тут Синюта перебил:
- Раз уже нас под мишени приспосабливают, то мы выдержим. Вот жаль, что самолеты побьют. Придется тогда в конницу подаваться.
- А тебя, Гриша, все в конницу тянет. Ты и во сне видишь, как в красных лампасах, с буркой внакидку в атаку несешься, - поддел Синюту Сапьян.
Дмитрий Глинка дал высказаться пилотам и спокойно продолжил:
- Мишенями мы действительно можем стать. Проще всего подставить свои дурные головы, а вместе с ними и самолеты под дула артиллеристов. К счастью, начальство наше в отличие от некоторых думать умеет. Поэтому слушайте и запоминайте... Мы должны перебазироваться в Михайловку скрытно, при полном радиомолчании, на предельно малой высоте. Это - личное распоряжение Покрышкина. Поэтому летным эшелоном пойдут только опытные пилоты. После посадки самолеты замаскировать...
Казалось бы, задача как задача, но приземлиться на незнакомую площадку, ничем не напоминающую аэродром, да еще рядом с линией фронта - дело весьма сложное. А кроме того, лететь и производить посадку приказано с высоты не более ста метров...
На следующий день мы принялись тренироваться в заходе на посадку с малой высоты: с первого раза на полосу попадали не все. Затем тщательно изучили по картам крупных масштабов подходы к Михайловке.
И вот на рассвете началось перебазирование. Тренировка сыграла свою роль: все летчики перелетели и успешно приземлились на новом полевом аэродроме.
Когда же самолеты замаскировали, определить наше нахождение было нелегко даже опытным разведчикам. Нас не обстреливала артиллерия, не бомбили ни в первый день, ни в последующие. Немцы старательно отрабатывали по сорока ложным аэродромам, которые в полосе фронта были подготовлены нашими специальными командами. Горький опыт начала войны всесторонне учитывался.
* * *
13 июля началась Львовско-Сандомирская наступательная операция 1-го Украинского фронта. Мы впервые так близко слышали раскаты артиллерийской канонады и видели огромный поток наших бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей, многие из которых шли прямо через наш аэродром на запад. В воздухе уже в первый день операции разгорелись ожесточенные бои. Наши летчики одерживали нелегкие победы, были и неудачи.
В этот день после ужина ко мне подошел Леня Бога-шов и с некоторой неловкостью, стесняясь, сказал:
- Поговорить бы надо.
- Как тебя понимать, Леня? - удивился я и попытался отшутиться. - Может, секрет какой хочешь раскрыть?
- Понимай как хочешь, но выручай, - серьезно продолжал Богашов. - Тебе-то что! Ты летаешь, командир звена уже, а ведь мы в полк вместе пришли. Почему-то вот я все больше хвосты самолетов заношу. Не берут меня на задания, а уже дорога на Берлин проглядывается.
- Так как же тебя, Леня, выручу? - спросил я, действительно не понимая, к чему этот разговор.
- Слушай, возьми завтра к себе ведомым. Поверь, не подведу, - неожиданно попросил Богашов.
Я смотрел на Леню, и мне стало откровенно жаль его. Еще совсем недавно в Закавказье он был первым во всем. Подтянутый, аккуратный, яркий блондин с вьющимися густыми волосами, Леонид покорял не только девушек - умел расположить к себе каждого. Я иногда даже завидовал его общительности, словоохотливости, начитанности. Но по прибытии на фронт Богашова словно подменили. Возможно, первые неудачные бои надломили его незакаленную натуру. Леня скис, стал чуждаться товарищей, замкнулся. Мы долго проговорили в тот вечер, и я пообещал с разрешеиия командира эскадрильи взять его с собой на задание.
Посадку мы произвели по-боевому быстро, зарулили самолеты по местам рассредоточения и замаскировали их. Приказом командира 7-го истребительного авиакорпуса генерал-майора авиации А. В. Утина, в состав которого вошла наша дивизия, нас сразу же поставили на боевое дежурство. Все мы - и летчики и техники - старались в полную силу. Скорее бы только в бой!
На ясско-кишиневском направлении в это время, как сообщалось в печати и по радио, шли бои местного значения. Полку представилась возможность тщательно подготовиться к ожидавшимся в ближайшее время ожесточенным схваткам, и после нескольких дней тренировочных полетов на отработку тактических приемов в изменившихся условиях мы были в полной боевой готовности.
Еще до нашего прилета местные жители близлежащих румынских деревень начали появляться на окраинах аэродрома, где в размеченных местах готовились укрытия для самолетов - капониры. Не сразу удалось установить с румынами контакты. При приближении бойцов нашего батальона они тотчас разбегались - одни только подростки оставались. Через них-то и удалось узнать, что нас - советских попросту боятся. Румынские крестьяне с часу на час ждали расправы, насилия победителей. Этот страх был результатом геббельсовской пропаганды, запугивавшей народы Европы приходом коммунистов.
Шли дни, а ожидаемые населением бесчинства не начинались. Наоборот, наши солдаты угощали румын папиросами, местным девушкам нередко перепадал и шоколад, положенный пилотам по норме довольствия. Большинство же крестьян все-таки не доверяли нам.
Но вот как-то вечером, после ужина, полковой баянист Володя прошелся по рядам клавишей старенького баяна, полковые девчата пропели хором "Катюшу", и окончательно оттаяли сердца румынских девушек и парней. Конечно, общению мешал языковой барьер, но мы ухитрялись объясняться и понимать друг друга. Ну а танцы, как известно, имеют международный язык.
Когда через месяц мы улетали на новый аэродром базирования, местные жители провожали нас уже не как чужеземцев-завоевателей, а как своих освободителей. На их лицах мы видели добрые улыбки и понимали дружеские пожелания, сказанные на непонятном языке.
* * *
В двадцатых числах мая наземные войска противника при поддержке крупных соединений авиации перешли в контрнаступление. На сравнительно узком участке фронта, в районе города Яссы, разгорелись ожесточенные воздушные бои. Только за семь дней - с 30 мая по 6 июня - летчики нашего полка сбили в воздушных боях 41 самолет противника - это больше, чем за два месяца боевых действий на реке Молочной.
...Раннее утро 28 мая. Василию Бондаренко, летавшему в паре с Антоньевым, командующим воздушной армией генералом Горюновым поставлена задача произвести разведку основных аэродромов гитлеровской авиации южнее Ясс. Обычно разведчики на истребителях летали самостоятельно, без прикрытия, а тут Васыль, так мы звали Бондаренко, во время радиопереговоров в воздухе вдруг заявил:
- Пусть меня прикрывают Гучек с Дольниковым. Они глазастые оба и в обиду не дадут...
Мы с Гучеком в паре никогда не летали, но задание на прикрытие меня скорее обрадовало, чем озадачило. Гучек был уже опытным воздушным бойцом. Бабак пробовал его во многих сложных ситуациях, я доверял ему полностью. Петр стал даже ведущим пары, слетался с Юрой Образцовым, хотя в бой за командира ходить ему еще не приходилось.
- Ну что, земляк, прикроем Васыля? - немного волнуясь, спросил меня Гучек.
- Прикроем, Петро. За меня не беспокойся, не подведу.
Когда вылетели, Бондаренко, словно извиняясь, передал нам:
- Братцы, не обижайтесь, что потащил вас за собой - задание сложное, за воздухом некогда будет смотреть...
- Действуй, Васыль! "Худых" на своем хвосте держать будем, - ответил Гучек.
А задание было довольно серьезное. Готовились мы весь день - вылетели только к вечеру. Решили, что к этому времени основная авиация противника будет уже на земле готовиться к завтрашним заданиям.
Взяв курс на юг, в обход крупных населенных пунктов, пристроились с Петром километрах в двух сзади и выше пары Бондаренко и так летели уже более двадцати минут в тылу противника. Но вот Бондаренко разворачивается вправо на 90 градусов и через две-три минуты, сделав горку, командует нам:
- Внимательно! Ко мне ближе не подходите - смотрю объект один. - Это означало - аэродром Бакэу.
И, пройдя змейкой вдоль аэродрома, резким пикированием он разворачивается на север и прижимается к земле. Мы с Гучеком внимательно наблюдаем за воздухом. Внизу, на аэродроме, выстроившись в линейку, стоит много совсем не замаскированных самолетов. Эх, пройтись бы сейчас вдоль стоянки огнем из всех пушек! Но нельзя - разведка...
Летим дальше на север, вдоль реки Сирет. Минут через десять Бондаренко предупреждает:
- Подходим к объекту два. - Так обозначался аэродром Роман.
Еще до того как Васыль пошел на горку, я заметил впереди, километрах в пяти, две пары самолетов и предупредил всех наших. На мое предостережение Бондаренко ответил:
- Смотреть за ними! Я не вижу.
И вот четыре "фоккера", вытянувшись посамолетно в правый пеленг, левым переворотом сваливаются на пару Бондаренко, видимо не замечая нас с Гучеком. Петр, оценив обстановку, набрал высоту и пошел в атаку на ведущую пару, чтобы упредить удар по самолету-разведчику. Огонь из всех семи точек открыл с большой дистанции. Мощный сноп огня остановил атаки "фоккеров" по паре Бондаренко, и тогда, развернувшись, они пошли нам с Гучеком в лоб. Бондаренко скомандовал:
- Уходим вниз с отрывом...
Но в лобовой фашисты не выдержали и первыми отвернули в сторону. Нам это и надо было. Гучек переворотом уходит на бреющий, я тоже не отстаю. Так "фоккеры" нас и потеряли. Пару Васыля мы догнали уже недалеко от нашего аэродрома. Посадку произвели на пределе горючего в баках машин.
Помню доклад Бондаренко лично командующему воздушной армией:
- На аэродроме Бакэу до 120 различных типов самолетов, в основном Ю-88 и Ю-87. На аэродроме Роман 80 бомбардировщиков и до 50 истребителей - "фоккеры" и "мессершмитты". Прикрывающая группа лейтенанта Гучека вела воздушный бой с четырьмя "Фокке-Вульф-190", пытавшимися атаковать мою пару. Задание выполнено без потерь.
Командующий воздушной армией объявил всем нам благодарность.
Этот полет на разведку был далеко не ординарным, как не случайным было и то, что задачу Васылю ставил лично генерал Горюнов. Вскоре после нашего приземления майор Лукьянов объявил боевое задание полку:
- С рассветом бомбардировочная авиация воздушной армии вылетает на уничтожение авиации противника на аэродромах Роман, Бакэу, Собонки и других. Истребители корпуса блокируют эти аэродромы.. Задача нашего полка блокировать аэродром Роман.
Теперь всем стало ясно, для чего потребовалась разведка, и мне было особенно приятно сознавать, что я участвовал в выполнении столь важного задания после длительного перерыва.
Спать в ту ночь пришлось мало. В пять утра я в паре с ведущим нашей группы Борисом Глинкой уже был в воздухе. Об этом сокрушительном ударе по фашистским авиабазам в Румынии сказано и написано немало. Наша же группа над аэродромом Роман встретила один-единственный Ме-109, который успел взлететь и, не приняв боя, удрал на запад. Здесь-то и произошел курьезный эпизод с подвесными баками - их в случае завязавшегося воздушного боя приказано было сбрасывать.
Дело было так. Когда я передал по рации, что вижу "худого", капитан Пшеничников, находившийся в группе прикрытия, решил, что бой уже начался и сбросил эти баки. Они упали на какой-то склад с горючим, вызвали огромный пожар - от командования воздушной армии полетели запросы во все полки: представить исполнителя к награде. Никто из летчиков склад этот специально, конечно, не бомбил - баки сбросил Пшеничников случайно. Когда об этом стало известно, награду отменили.
А на следующие сутки начались массированные действия авиации обеих сторон. Весь тот день я летал в паре с Борисом Глинкой, а на следующий день впервые ушел на боевое задание в качестве ведущего пары. Ведомым у меня стал младший лейтенант Константин Щепочкин. В паре с ним мне довелось воевать почти до конца войны.
О Косте Щепочкине расскажу сразу. Среди прибывших осенью прошлого года молодых летчиков он выделялся как внешностью, так и характером. Среднего роста, крепко сложенный, Костя носил длинные волосы, постоянно сползавшие на лоб и закрывавшие правый глаз, отчего казалось, что он косит. По характеру Щепочкин был вспыльчивым, резким. Ошибки свои не признавал, а за другими оплошности замечал и нередко над ребятами подшучивал. Упорная, упрямая натура не хороша, но нельзя не любоваться натурами, которые, при законных и нужных уступках господству времени, имеют в себе довольно сил и живучести, чтобы отстоять и спасти свою внутреннюю личность от требования и самовластных притязаний того, что называется модой. Таков был наш Костя.
И все же из-за своего неуживчивого нрава никому из летчиков он не приглянулся и потому не имел постоянного ведущего. Я, присмотревшись к Косте, поверил в него и не ошибся.
Словом, со мной в паре Щепочкин впервые летел на боевое задание. Вылетели мы на прикрытие наших войск большой группой. Возглавлял ее Михаил Петров. Я со Щепочкиным находился в группе прикрытия Дмитрия Глинки. Фашисты долго не появлялись. Мы ходили под самой кромкой кучевых облаков. Но вот, обнаружив противника, Глинка передал мне:
- Выйди за облака и смотри за нами.
Зачем идти за облака - мне было непонятно, но команду я выполнил немедля. Облачность была баллов до семи, и в ее просветах я временами наблюдал за нашими самолетами. Выло слышно, что группа Петрова завязала бой. Раздававшиеся в эфире отрывистые команды ориентировали о происходящем. Вот слышу Дмитрия:
- Я - ДБ. Атакую пару, заходящую на Гучека. Борода, жди, сейчас подгоню к тебе...
Все удаляющееся меня всегда повергает в глухое уныние, все же наступающее веселит и бодрит душу. Думаю, вероятно, это ощущают очень многие люди. Известно, как веселит душу приближающаяся гроза; известно, что смерть в бою совсем иное, чем смерть в постели. И, думается, главным образом, потому, что в бою человек чувствует, что на него надвигается смерть, а в постели, что от него уходит жизнь. В том бою я внимательно следил за происходящим, сожалея, что никому из своих помочь пока не могу. Я ждал врага. И вдруг прямо передо мной, всего метрах в ста, вырвалась за облака пара "мессеров", видимо спасавшаяся от Дмитрия и не ожидавшая встретить здесь нас. Мгновенно прицелился, открыл огонь, и "худой" буквально развалился в воздухе. В эфире раздался восторженный крик Щепочкина:
- Вижу, горит! Уже развалился!..
Я тотчас скомандовал Косте:
- Выходи вперед, бей по ведомому!
Но фашист, боясь разделить печальную участь своего ведущего, нырнул в облака...
Восхищение увиденным было у Щепочкина столь велико, что на земле он рассказывал об этом своим однокашникам так, будто сам сбил самолет противника.
Да, Костя принадлежал к числу людей, которые, полюбив человека, всю жизнь остаются ему верны. В меня он поверил навсегда, и это сослужило нашей боевой паре большую службу. И хорошо, что боевая спайка началась с первых совместных вылетов. Бывало, что побьют в первом бою ведомого и ведущего, и так потом долго после этого не верит в себя пилот-новичок. Такое вот случилось с Алексеем Богашовым, прибывшим в полк вместе с нашей группой. Но об этом потом...
* * *
В один из напряженных июньских дней Борис Глинка после ужина предупредил меня, что на рассвете вместе летим на "свободную охоту". Я любил выполнять боевые задания с этим дерзким, тактически грамотным бойцом.
В то раннее утро мы залетели далеко в тыл противника, однако подходящей цели не нашлось. Возвращаясь с малым остатком горючего, мы вдруг увидели на встречных курсах пару "мессершмиттов". Ну, думаю, попались "охотники": в бой вступать нам нельзя - с бензином "на нуле" недолго и упасть, не долетев до своей территории. И Борис предупредил, что надо обойтись без схватки. "Хорошо бы, - прикинул я про себя, - но разве фрицы уступят свое преимущество!.." Однако, видно, и у гитлеровцев положение сложилось не лучше нашего. Мы разошлись тогда бортами, с опаской наблюдая друг за другом, и полетели каждый в своем направлении. Я еще долго посматривал назад, не веря случившемуся. А может, и немцы глядели нам вслед, удивляясь, почему же все-таки обошлось без боя...
И все же тот вылет не оказался холостым. Уже при пересечении линии фронта я заметил справа впереди себя что-то непонятное.
- ББ, смотри, кажется, кто-то кого-то гоняет вокруг вон того здания, похожего на церковь.
Когда подошли ближе, Борис передал мне с досадой:
- Так это же нашего "яка" гоняет "худой". Помочь надо... - И тут же с ходу атаковал увлекшийся "мессершмитт", который от меткой очереди Глинки воткнулся в землю, не выходя из разворота.
А "як" все еще продолжал круговое вращение вокруг церкви. Тогда Борис с усмешкой бросил в эфир:
- Эй, на "яке"! Выводи - нет никого!..
"Як" вышел из виража и, покачав с крыла на крыло, улетел на север. Мы же до своего аэродрома так и не дотянули - сели и заправились у соседей.
В начале июня об одном из воздушных боев, проведенном группой под командованием Ивана Бабака, писала фронтовая газета. Этот бой впоследствии приводили в пример и разбирали во всех полках не только нашей дивизии, но и всего фронта как пример умелого, тактически грамотного взаимодействия групп и отдельных летчиков. В этом бою действительно блестяще проявились взаимовыручка, дерзость, хладнокровие и расчет. Вот как он описан в боевом донесении, хранящемся в архиве полка:
"3.6.44 г. 12 "Аэрокобр" с 17.55 по 18.40 прикрывали свои войска в районе Мовилени, Захария. Командовал группой Бабак.
Состав группы Бабак - Патрушев, Глинка Д. Б. - Мамаев, Петров - Зайцев, Гучек - Антоньев. Группа прикрытия: Сапьян - Образцов, Дольников - Щепочкин.
В районе Мовилени встретили группу из 50 Ю-87 под прикрытием 10 Ме-109 и 8 ФВ-190. По команде Бабака группа Сапьяна и Дольникова связала боем истребителей, а сам он повел в атаку свою группу на бомбардировщиков. Решительными и смелыми действиями в короткий срок гвардейцы Бабака сбили 10 самолетов противника, не дав остальным отбомбиться по нашим войскам. Не вернулся с задания младший лейтенант Образцов".
Но Юра Образцов остался в живых: на крутом боевом маневре, сорвавшись в штопор, он выпрыгнул с парашютом на малой высоте и через два дня вернулся в полк.
Три самолета сбил в том бою Дмитрий Глинка, два - Бабак, двух гитлеровцев удалось уничтожить мне, по одному сбили Петров, Гучек и Антоньев.
С 6 июня активные действия авиации обеих сторон прекратились.
За период боевых действий под Яссами летчики нашей дивизии сбили 128 немецких самолетов. При этом особо отличились Александр Клубов, уничтоживший 9 вражеских самолетов, по шесть фашистов на счету у Дмитрия Глинки и Петра Гучека. Пять самолетов сбил комэск из 104-го истребительного авиаполка Михаил Комельков. Столько же гитлеровских машин удалось уничтожить и мне.
Много усилий в успешные боевые дела полка вкладывали наши "золотые руки": инженеры, техники, механики. Каждый день возвращались из боя машины, имевшие по нескольку пулевых и пушечных пробоин. И технический состав, работая в полном смысле слов денно и нощно, всякий раз к утру умудрялся ввести раненый, изрешеченный самолет в боевой строй. Особой изобретательностью отличались техники Елисеев, братья Пронины, Мичурин, Ратушный, Ковальчук, инженеры эскадрилий и полка Савельев, Бдоян, Рубан, Михайлов, Хабаров, механики Петров, Запора, Пташник, Храповицкий, Левин, Бурлаков. А верные и преданные нам девушки-оружейницы и мотористки всегда отличались старательностью и безотказностью в работе.
Хотя накал боевых действий к середине июня снизился, наша полковая жизнь по-прежнему оставалась напряженной. Утром 11 июня парторг полка старший лейтенант Михаил Кузьмин, встретив меня в столовой, предупредил на ходу:
- Сегодня в 18.00 заседание партийного бюро - твой вопрос. Не опоздай смотри! - И, не дав мне опомниться, дружески хлопнул по плечу. Как всегда, Миша куда-то торопился.
Весь день я ходил удрученный. Проанализировал последовательно все, чем занимался за последние месяцы, и не нашел причин вызова на заседание партбюро. Не выдержав, пошел к Ивану Бабаку - он был членом бюро. Но Иван, оказалось, еще не знал о сегодняшнем заседании. Хотел было спросить другого члена бюро капитана Петрова, но не решился: он не очень-то привечал младших. Пришлось томиться в догадках до вечера...
На бюро я пришел немного раньше указанного срока и удивился, что заседание уже началось - разбирали другие вопросы. Пока я в волнении ходил взад-вперед, глубоко задумавшись, незаметно появился и подошел ко мне только что назначенный замполитом полка капитан Козлов.
- Здравствуйте, товарищ Дольников!
Я ответил на приветствие и подумал: что-то суховато замполит держится. Но в это время он, глядя на нависшие черные облака, из которых вот-вот готов был сорваться теплый дождь, как бы обращаясь уже не ко мне, сказал:
- Думаю, что восстановят единогласно. Да вот, кстати, вас зовут. Поприсутствую и я.
Когда мы сели - Козлов за стол вместе с членами бюро, а я напротив, на специально поставленный стул, младший комиссар, как мы стали звать нашего парторга после прибытия нового замполита, объявил третий пункт повестки дня:
- "О партийности вернувшегося из плена кандидата в члены ВКП(б) младшего лейтенанта Дольникова Г. У.". Товарищи, вы все знаете, - продолжал Кузьмин, что товарищ Дольников, вернулся из плена, сохранив кандидатскую карточку. Прятал он ее в сапоге под стелькой, отчего карточка практически пришла в негодность - попрела, надписи расплылись. А главное, товарищ Дольников не платил взносы почти полгода и формально выбыл из кандидатов в члены ВКП(б). Есть предложение послушать товарища Дольникова.
Я встал, кратко рассказал все, что касалось моей жизни в связи с пленом, о чем присутствующие хорошо знали, и попросил членов бюро оказать доверие возвратить мне кандидатскую карточку.
Выступившие члены партийного бюро Иван Бабак, Михаил Петров, а в заключение и Михаил Кузьмин дали положительную оценку моей боевой работе, охарактеризовали меня как хорошего товарища, дисциплинированного, пользующегося авторитетом в полку летчика и постановили: "Ввиду того что тов. Дольников Г. У. по прибытии в полк в течение двух месяцев показал себя полностью с положительной стороны во всех вопросах, провел 29 боевых вылетов, провел 11 воздушных боев, сбил 5 самолетов противника лично, ходатайствовать перед политотделом 9-й гвардейской иад о возвращении товарищу Дольникову кандидатской карточки".
Сразу после заседания, как только мы вышли на улицу, Иван Бабак сердечно поздравил меня и с теплотой в голосе сказал:
- Я теперь и в члены партии был бы рад дать тебе рекомендацию, но еще не имею права. Да за тебя любой поручится!
Я горячо поблагодарил своего боевого друга, пообещав, что ему за меня краснеть не придется.
Прошел сильный дождь. По раскисшей дороге бежали ручьи. Яркое летнее солнце весело светило в просветы между облаками. Пахло луговыми травами... Хотелось побыть одному...
* * *
А через несколько дней меня назначили командиром звена. В полку произошли и другие перемещения. Братским 16-м истребительным авиаполком ушел командовать гвардии капитан Б. Б. Глинка, лейтенант В. С. Сапьян стал заместителем командира эскадрильи, на должность командира звена назначили моего земляка Петра Гучека. И после объявления нового боевого расчета командир полка майор С. И. Лукьянов поставил задачу готовиться к перебазированию.
Войска 1-го Украинского фронта готовились к крупной наступательной операции на львовском направлении. Фронт пополнялся людьми, техникой. В середине июня 1944 года наша дивизия и весь авиакорпус перебазировался на Украину, и мы вошли в состав 2-й воздушной армии, которой командовал генерал С. А. Красовский.
И вот первая посадка на площадке Прежена. Здесь в течение двух недель мы усиленно тренировались, готовясь к предстоящему наступлению. Тренировались в полетах на малых высотах, на предельную дальность с посадкой на незнакомый аэродром. На одном из них у меня произошла неожиданная встреча со старым товарищем.
Зарулив после посадки, группа наших летчиков отправилась искать столовую. Навстречу - такая же группа, но пилоты все незнакомые. Поравнявшись с ними, я заметил, однако, среди весело и темпераментно объяснявшихся бойцов, по-видимому только что вернувшихся после вылета, знакомое лицо. Никак, Володин? На всякий случай крикнул:
- Володин, ко мне!
Тот обернулся в недоумении, но, встретив мой взгляд, кинулся навстречу:
- Да тебя разве узнаешь, черт бородатый!
Времени у нас обоих - считанные минуты. Но я узнал, что воюет мой однокашник храбро, два ордена получил. Запевала нашего отряда по Батайской школе старшина звена Анатолий Володин летал в эскадрилье, командиром которой был тоже наш батаец - Николай Скоморохов, о котором уже писали во многих газетах...
Вскоре был получен приказ о срочном перебазировании нашего полка на полевой аэродром Михайловка. Задачу ставил Дмитрий Глинка. Он предупредил всех, что аэродром посадки Михайловка (Броды) расположен в восьми километрах от линии фронта, что возможен даже обстрел артиллерией противника.
И тут Синюта перебил:
- Раз уже нас под мишени приспосабливают, то мы выдержим. Вот жаль, что самолеты побьют. Придется тогда в конницу подаваться.
- А тебя, Гриша, все в конницу тянет. Ты и во сне видишь, как в красных лампасах, с буркой внакидку в атаку несешься, - поддел Синюту Сапьян.
Дмитрий Глинка дал высказаться пилотам и спокойно продолжил:
- Мишенями мы действительно можем стать. Проще всего подставить свои дурные головы, а вместе с ними и самолеты под дула артиллеристов. К счастью, начальство наше в отличие от некоторых думать умеет. Поэтому слушайте и запоминайте... Мы должны перебазироваться в Михайловку скрытно, при полном радиомолчании, на предельно малой высоте. Это - личное распоряжение Покрышкина. Поэтому летным эшелоном пойдут только опытные пилоты. После посадки самолеты замаскировать...
Казалось бы, задача как задача, но приземлиться на незнакомую площадку, ничем не напоминающую аэродром, да еще рядом с линией фронта - дело весьма сложное. А кроме того, лететь и производить посадку приказано с высоты не более ста метров...
На следующий день мы принялись тренироваться в заходе на посадку с малой высоты: с первого раза на полосу попадали не все. Затем тщательно изучили по картам крупных масштабов подходы к Михайловке.
И вот на рассвете началось перебазирование. Тренировка сыграла свою роль: все летчики перелетели и успешно приземлились на новом полевом аэродроме.
Когда же самолеты замаскировали, определить наше нахождение было нелегко даже опытным разведчикам. Нас не обстреливала артиллерия, не бомбили ни в первый день, ни в последующие. Немцы старательно отрабатывали по сорока ложным аэродромам, которые в полосе фронта были подготовлены нашими специальными командами. Горький опыт начала войны всесторонне учитывался.
* * *
13 июля началась Львовско-Сандомирская наступательная операция 1-го Украинского фронта. Мы впервые так близко слышали раскаты артиллерийской канонады и видели огромный поток наших бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей, многие из которых шли прямо через наш аэродром на запад. В воздухе уже в первый день операции разгорелись ожесточенные бои. Наши летчики одерживали нелегкие победы, были и неудачи.
В этот день после ужина ко мне подошел Леня Бога-шов и с некоторой неловкостью, стесняясь, сказал:
- Поговорить бы надо.
- Как тебя понимать, Леня? - удивился я и попытался отшутиться. - Может, секрет какой хочешь раскрыть?
- Понимай как хочешь, но выручай, - серьезно продолжал Богашов. - Тебе-то что! Ты летаешь, командир звена уже, а ведь мы в полк вместе пришли. Почему-то вот я все больше хвосты самолетов заношу. Не берут меня на задания, а уже дорога на Берлин проглядывается.
- Так как же тебя, Леня, выручу? - спросил я, действительно не понимая, к чему этот разговор.
- Слушай, возьми завтра к себе ведомым. Поверь, не подведу, - неожиданно попросил Богашов.
Я смотрел на Леню, и мне стало откровенно жаль его. Еще совсем недавно в Закавказье он был первым во всем. Подтянутый, аккуратный, яркий блондин с вьющимися густыми волосами, Леонид покорял не только девушек - умел расположить к себе каждого. Я иногда даже завидовал его общительности, словоохотливости, начитанности. Но по прибытии на фронт Богашова словно подменили. Возможно, первые неудачные бои надломили его незакаленную натуру. Леня скис, стал чуждаться товарищей, замкнулся. Мы долго проговорили в тот вечер, и я пообещал с разрешеиия командира эскадрильи взять его с собой на задание.