Дольников Григорий. Летит стальная эскадрилья

   Молодых коммунистов-летчиков, бывших комсомольцев первых лет войны, пригласили и на комсомольское собрание. Комсорг полка Алексей Игольников, энергичный, вездесущий, хорошо знал способности каждого комсомольца - не случайно все его поручения выполнялись всегда добросовестно и вовремя. Он просто, но зажигательно выступил с коротким докладом. Участвовавшие в прения" молодые летчики - комсорг эскадрильи Алексей Салынин и Юрий Косменков, механики Хрипунов и Занора, оружейник Алиман Дадаш и моторист Ольга Юрочкина взволнованно и эмоционально говорили о готовности к предстоящим боям.
   Конечно же, все мы ждали выступления присутствовавшей на собрании Ирины Дрягиной, комсомольского вожака авиационной дивизии. Несмотря на молодость - а ей исполнилось тогда только 22 года, - она пользовалась среди авиаторов авторитетом и безграничной любовью. "Комсомольской богиней" называли Ирину все - от нашего легендарного комдива до рядового летчика.
   В дивизию к нам Ирина прибыла летом 1943 года из 46-го гвардейского женского авиаполка ночных бомбардировщиков, где в качестве заместителя командира эскадрильи по политчасти летала на боевые задания вместе с прославленными летчицами Екатериной Рябовой, Надеждой Поповой, Мариной Чечневой, Галиной Докутович и многими другими. Она совершила более 100 боевых вылетов и появилась у нас уже с орденом Красного Знамени. Красивая, смелая, обаятельная, Ирина легко и быстро нашла общий язык с летным и техническим составом. Ее часто видели среди пилотов, обсуждавших только что проведенный воздушный бой. Неустанно обходила она и стоянки самолетов, сообщая техникам, механикам, мотористам последние новости о наших победах, рассказывала о лучших специалистах всех авиационных служб.
   Особенно любила молодежь слушать сообщения Ирины об очередных установлениях связей фронтовиков с родными и близкими. Она была неустанным инициатором и организатором многих больших и малых дел комсомола. Боевые листки-молнии и полевые цветы, преподнесенные девушками-оружейницами отличившимся в боях летчикам, поздравления с днем рождения, вышитый платочек и белоснежный подворотничок на гимнастерке - эти кажущиеся мелочи, неназойливая забота, трогательное и искреннее внимание помогали нам и в дни суровых боевых будней и в короткие часы отдыха. Вообще в тесном фронтовом кругу всегда находила проявление нежность, которой было богато сердце девчат.
   На том комсомольском собрании Ирина Дрягина говорила с большим вдохновением о грядущей победе, рассказала о подготовке комсомольцев к наступательной операции на Берлин в братских 16-м и 104-м авиаполках.
   - С врагом надо драться так, как лучшие летчики-комсомольцы дивизии Николай Климов, Слава Березкин, Петр Гучек! - призывно закончила она свое выступление и уже после собрания по нашей просьбе рассказала о героической гибели пилота 16-го истребительного авиаполка Николая Климова.
   ...В четверке истребителей Николай Климов вылетел на прикрытие наземных войск. Мощным огнем летчики обратили в бегство восьмерку "фоккеров". Николай при этом сбил одного гитлеровца и стал преследовать другого. Атаки его были уверенными, смелыми, но немец ловко увертывался, пытаясь уйти. Вдруг Климов пошел в лобовую атаку - значит, у него уже не было боеприпасов. Два самолета на огромной скорости неслись один на другой, не сворачивая, и оба упали около речки по разным ее берегам...
   Я хорошо знал Николая - мы вместе пришли на фронт, только попали в разные части. Тяжело было слушать рассказ Ирины о его последнем бое, и в тот вечор еще долго шел разговор о подвиге летчика, о таране - оружии храбрых. Так наша "комсомольская богиня" зажигала сердца воздушных бойцов.
   Забегая вперед, скажу, что после войны Ирина Викторовна Дрягина окончила сельскохозяйственную академию, много и упорно работала, стала доктором сельскохозяйственных наук. Она выращивает сейчас новые сорта цветов - самая мирная профессия на земле. Когда же после длительных опытов и исследований появляются удивительной красоты гладиолусы, ирисы, в их названиях звучат имена тех, кто бесстрашно боролся за победу, на не дожил до нее: "Евгения Руднева", "Галина Докутович", "Марина Раскова", "Герои Мариуполя"...I
   Однако все это будет потом, спустя годы. А тогда, ранним утром 16 апреля 1945 года, после мощной артиллерийской и авиационной подготовки наши войска перешли в наступление. Темп его был необычайно стремительный: уже 22 апреля мы перебазировались на аэродром Нейхаузен, всего в нескольких десятках минут полета до Берлина. Отсюда мы прикрывали наземные войска, переправы на Эльбе.
   Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Остервенело дрались лучшие, преданные фюреру асы. К каждому боевому вылету приходилось готовиться тщательно и всесторонне, учитывая обстановку в предыдущем полете.
   ...Группа Дмитрия Глинки сменила группу Михаила Петрова, далее - группа Василия Сапьяна, Алексея Труфанова, Василия Пшеничникова, Сергея Сахарова. Я со своими летчиками вышел на смену Сахарову. До Эльбы еще далеко, но мы уже связались по радио:
   - "Сокол-22", я - Борода. Как обстановка?
   - Борода, пока спокойно. Слышал, где-то южнее соседи подрались с "фоккерами".
   - Проси "33", я на подходе!
   Такими короткими фразами мы обменивались при смене групп в воздухе. Эта информация помогала бойцам настроиться на успешное выполнение задания.
   В последние апрельские дни Дмитрий Борисович Глинка довел свой боевой счет до круглой суммы - 50 сбитых!
   Пятьдесят фашистских самолетов уничтожил один советский летчик, простой украинский парень из шахтерской семьи. Пополнили число лично сбитых вражеских самолетов и другие мои однополчане - Сахаров, Патрушев, Сапьян, Синюта, Труфанов, Чулаев, Кондратьев, Щепочкин.
   В воздухе в основном уже только самолеты с красными звездами. Внизу прославленные "илы" - они штурмовали укрепленные позиции фашистов. Стабильно и метко наносили бомбовые удары по наиболее укрепленным объектам бомбардировщики Петлякова. Истребители плотно прикрывали своих летных собратьев от противника. В одном из таких вылетов, помню, кто-то передал мне в эфир:
   - Борода, впереди слева пара "худых"!
   Всмотревшись внимательно, я увидел пару, но не "мессершмиттов", а "фоккеров".
   - Щепочкин, прикрой! Атакую! - передал товарищу и энергично развернулся влево.
   "Фоккеры" заметили мой маневр и с большой перегрузкой попытались уйти из-под удара. По почерку понял, что это не новички. Наконец мне удалось зайти одному из них в хвост. Вот он в прицеле! Дистанция сокращалась, палец уже на гашетке пулеметов и кнопке от пушки. Но что это?.. В направлении "фоккера", идущего выше меня, промелькнула трасса огня.
   - Ты что одурел, Щепочкин! - возмутившись, крикнул по радио, думая, что это ведущий второй пары Костя Щепочкин не выдержал и застрочил.
   - Я сзади и выше. Это какие-то "яки" работают, - спокойно ответил Щепочкин.
   - Так ведь это же наши "фоккеры"! - тотчас передал кто-то с "яков", и я увидел, как пара краснозвездных истребителей медленно выплыла вперед сверху, преграждая мне путь к гитлеровцам.
   - Ну бейте же поточнее, если вмешались! - с досадой бросил "якам" и тут же увидел вспышку пламени, густой шлейф дыма от падающего "фоккера".
   "Все же отобрал "як" моего фрица! Ну да ладно", - совсем успокоившись, подумал про себя, а сам продолжал внимательно вглядываться в пространство над зловещим, чужим Берлином...
   Вот так изменилась обстановка к концу войны: последних фашистских асов еле поделили между собой. Но победа-то у нас была одна - общая.
   4 мая 1945 года все летчики полка побывали в поверженном Берлине. Мы ехали по улицам, наспех расчищенным от развалин, подбитой техники. Пахло гарью и дымом. Главная аллея города Унтер ден Линден была разрушена. На уцелевших зданиях из каждого окна свисали белые флаги капитуляции. По многим улицам куда-то в направлении центра шли изможденные люди, несшие флажки своих стран. Они радостно приветствовали нас, а в их печальных, измученных глазах стояли слезы. Повсюду виднелись советские танки, орудия. Солдаты-победители пели "Катюшу"...
   У рейхстага было многолюдно и шумно. Все устремились к этому серому, сильно поврежденному снарядами и автоматными очередями зданию - каждому хотелось оставить на рейхстаге автограф. Больше всего было надписей на колоннах: имена, фамилии - кто и откуда, из какой стороны России сюда пришел. Потом группами сфотографировались у колонн рейхстага, у Бранденбургских ворот. Вокруг, на улицах и площадях, звонко играли русские трехрядки, лихо отплясывали под них ярославские, воронежские, курские парни...
   8 мая мы перелетели на новое место базирования - Гроссенхайн. Это был первоклассный аэродром с искусственной бетонкой, хорошими ангарами, складами, казармами для солдат и столовыми. Летчики разместились в благоустроенной гостинице, в отдельных комнатах на два-три человека, а руководящий состав - в одноместных номерах. Работники батальона аэродромного обслуживания постарались здесь, как нигде: мягкие матрацы, белоснежные простыни; шкафы, зеркала, цветы. Вечером в открытые окна потянуло ароматом только что расцветшей сирени, и в ту ночь мы долго не спали. А когда уснули, уже перед рассветом, послышался невероятный шум, крики, беспорядочная стрельба... Сначала мне показалось, что это все действительно во сне, но стрельба становилась отчетливее: нарастали слабые пистолетные выстрелы, становились громче винтовочные, потом автоматные и даже пулеметные и пушечные очереди.
   Вскочив с белоснежной постели, я выхватил из-под подушки пистолет и спешно, едва одевшись, выбежал в коридор. Там уже многие были на ногах и все что-то кричали. Понять, что же произошло, было невозможно. Мелькнула мысль может, на аэродром высадили десант? Но до сознания доходило другое долгожданное, кем-то медленно и торжественно произнесенное слово "По-бе-да!". От нараставшей стрельбы стало светлей. Вижу полураздетых Дмитрия Глинку, Петрова, Лукьянова, Козлова - все палят из пистолетов прямо в окно. Кто-то неизвестно откуда приволок ящик с патронами. Этот своеобразный салют продолжался минут пятнадцать - двадцать. Потом, словно очнувшись, мы бросились обнимать друг друга. Радостью сияли солдатские глаза, светились обветренные, тронутые весенним загаром лица боевых друзей.
   - Гришка, Борода! Это же победа!..
   - Победа, родные мои, победа!..
   В бывшую немецкую гостиницу мы закатили бочку с вином. Все пили и говорили тосты, плясали, смеялись и плакали. Как-то разом все выплеснулось наружу: и радость сегодняшнего торжества, и минувшее горе.
   Засыпали мы уже с восходом солнца, надеясь вдоволь насладиться сном первого мирного утра. Но выспаться нам тогда так и не удалось - мира еще не было...
   Долго будил пилотов в то солнечное утро 9 мая 1945 года посыльный штаба полка. Видели ли победители сны - кто знает, а вот то, что спали мы крепко и безмятежно, - неоспоримый факт. Когда я очнулся и стал соображать, почему подняли, Петров, Сапьян, Труфанов были уже на ногах и о чем-то озабоченно совещались. Оказалось, нам предстоял боевой вылет на прикрытие Праги.
   Несмотря на то, что фашистская Германия капитулировала, отдельные группировки гитлеровских войск еще сопротивлялись. На территории Чехословакии не приняла капитуляции группа армий "Центр", и в Праге, разрушая город, вел боевые действия сорокатысячный гарнизон гитлеровцев. Мужественные жители столицы Чехословакии, восстав против оккупантов, обратились за помощью к советскому командованию. Срочно повернула на юг танковая армия, поставил полкам задачу и наш комдив Александр Покрышкин: как можно скорее прикрыть Прагу с воздуха.
   Первую группу повел Дмитрий Глинка. Ведомым у него был Белоконь, а я летел с Паршиным. Кроме прикрытия Праги нам предстояло разведать движение наших танковых колонн, действия противника в районе города.
   По инженерно-штурманскому расчету до Праги мы могли долететь за весьма короткое время - в пределах двадцати минут. И после взлета, заняв боевой порядок, наша группа пошла намеченным курсом. Казалось странным: только что объявили о безоговорочной капитуляции Германии - и вот мы летим на боевое задание. Да, это был лишь миг торжества, сознание на мирную жизнь, конечно же, еще не переключилось, поэтому без долгих переходов мы были готовы к бою.
   На подходе к Рудным горам на высоте 2000-3000 метров появляется облачность - баллов 4-5 с небольшими разрывами. В окна облачных разрывов хорошо просматривается земля. По дороге на Прагу движутся наши танки.
   Наконец под крылом Рудные горы. Облачность исчезла. Внизу извивается Влтава - хороший ориентир до Праги.
   Привычно кручу в кабине головой - осматриваю пространство. Дмитрий держит связь с аэродромом, а при подлете к Праге - и с командным пунктом наведения. Получив информацию, в свою очередь он передает данные о наших войсках, движущихся по дорогам к столице Чехословакии с севера на юг.
   И вот под нами Прага - огромный город, как бы разделенный на две части рекой Влтавой. В воздухе спокойно. На Пражском аэродроме вижу множество самолетов всех типов с фашистскими крестами, но ни один почему-то не взлетает. Не верилось, что враг сложил оружие, невольно захотелось спикировать да ударить по этим крестам и свастикам, но нельзя - приказано выполнять задание. Как потом оказалось, аэродром уже был захвачен нашими войсками.
   На исходе дня в 20.00 на прикрытие Праги вылетела группа во главе с Михаилом Петровым. Ведомым у Миши шел Николай Кочкин, за ними - Григорий Синюта и Алексей Салынин, Борис Лихонос и Владимир Симковский. На смену им моя группа. У меня ведомым - Михаил Гулькин. Вячеслав Антоньев летел с Руденским, Григорий Патрушев с Анатолием Бяковым, Иван Кондратьев с Александром Жариным. Это был мой последний боевой вылет в Великой войне...
   Посадку мы производили уже в сумерках, закончив полет в 21 час 33 минуты. Приземлились. И Прага, и последний боевой маршрут, и война эта - все оставалось позади. Высоко в небе строй за строем тянулись белые кучевые облака. Как хорошо в мире, боже ты мой, как просторно!.. Словно впервые я все так вот увидал. Впервые за долгие четыре года люди легли спать со словом "мир". Завтра должна была начаться новая жизнь, новая работа уже под мирным небом...
   Назавтра после войны
   Первые дни и недели мира были особенно непривычными. Как и прежде, мы вставали спозаранку, хотя действовал уже другой распорядок дня.
   Нужно сказать, практического опыта по организации жизни коллектива боевого полка в мирное время никто из нас не имел, включая и руководство полка, выросшее в годы войны из рядового летного состава. И вот при составлении расписания занятий всякий раз решалась проблема: кто, чему и как будет учить. Большинство пилотов имели слабую теоретическую подготовку - летные-то школы заканчивали в годы войны на старой авиационной технике. А тут еще психологические нюансы. Многие опытные воздушные бойцы, прошедшие суровую науку побеждать, считали, что все они уже постигли и учиться им не у кого и нечему. Среди инженерно-технического состава было несколько человек с высшим инженерным образованием: полковые инженеры Николай Рубан, Гурген Бдоян, Василий Ковальчук. Но и они за военные годы многое из своих теоретических знаний поутратили, в чем-то поотстали. И все-таки именно инженеры составили ту группу, которая была призвана нас учить.
   Хорошо организованной учебе мешало еще одно обстоятельство неопределенность, неизвестность будущего. Война окончилась, и по всем дорогам, еще перегруженным, еще перенапряженным, шли и шли с запада эшелоны с войсками домой, на Родину. Советские люди возвращались к домашним очагам, к земле, к станкам, к сотням разных профессий от одной общей - воина. Приказ о демобилизации ждали и многие мои однополчане.
   В те дни и состоялось открытое партийное собрание полка. На повестке дня был один вопрос: "Итоги боевой и политической работы в боевой операции и задачи партийной организации в связи с окончанием боевых действий". Докладывал майор В. Козлов, заместитель командира по политической части. Я, помню, был членом партийного бюро, временно даже исполнял обязанности секретаря. Позже в архивах 100-го гвардейского отыскал протокол собрания. Вот из его памятного решения:
   "Фашистская Германия безоговорочно капитулировала... Перед партийной организацией полка в связи с окончанием военных действий стоят новые задачи..."
   Покоя в послевоенном мире не было и не могло быть. Мы знали, как агрессивны и мощны противостоящие нам силы, при всем том, что наша страна приобрела в мире и много новых добрых друзей. Уже на исходе войны Черчилль приказал фельдмаршалу Монтгомери собрать и хранить немецкое вооружение. По приказу американского президента были сброшены первые атомные бомбы на два японских города. Логика войны того не требовала. Это был удар по послевоенному миру. Вдали уже закипали метели "холодной войны". Нам угрожали.
   И я принял решение остаться в боевом строю.
   Забегая вперед, назову еще один памятный для меня документ - из тех, какие в архив не сдаются.
   Вышло так, что он догнал меня в одной из ответственных служебных командировок - Указ Президиума Верховного Совета СССР.
   Из Указа:
   "За личное мужество и отвагу, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны, высокие результаты в боевой подготовке войск, освоении сложной боевой техники и в связи с 60-летием Советской Армии и Военно-Морского Флота присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда":
   Генерал-лейтенанту авиации Дольникову Григорию Устиновичу.
   Председатель Президиума Верховного Совета СССР
   Л. БРЕЖНЕВ
   Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
   М. ГЕОРГАДЗЕ Москва, Кремль, 21 февраля 1978 г."
   Но это еще все в грядущем, где-то далеко впереди...
   Итак, учебная зона. Проверка техники пилотирования.
   Основным проверяющим инструктором по технике пилотирования был майор Тимофей Иванович Калачев. Опытный училищный работник, прибывший в конце войны из Батайской авиашколы пилотов на стажировку в нашу дивизию, он так и остался у нас - сначала в должности инспектора по технике пилотирования, а затем заместителя командира полка.
   Техника пилотирования у Тимофея Ивановича была отличная - ничего не скажешь. После того как я выполнил запланированный комплекс фигур сложного пилотажа, Калачев взял управление самолетом на себя и сказа; мне на полном серьезе:
   - А теперь, Борода, посмотри, как надо бы выполнить твое задание.
   - Не учить ли собрался? - удивленно спросил я Калачева.
   - Рискну. Может, понравится, - без обиды ответил Тимофей Иванович и слитно, координированно, исключительно плавно и вместе с тем энергично выполнил полный комплекс фигур высшего пилотажа.
   - Может, повторишь? - спросил, окончив работу.
   - Нет. Пошли на посадку - бензина мало! - схитрил я, твердо зная, что повторить сделанное Калачевым не сумею.
   После приземления Тимофей Иванович, не подчеркивая своего превосходства, высказался с полной откровенностью:
   - Не обижайся, Борода. Хотя ты и равный мне по должности и много фашистских самолетов сбил, но пилотировать не умеешь. Выше удовлетворительной оценки поставить не могу - и то потому, что когда-то курсантом у меня был.
   Я стоял, сгорая от стыда, самолюбие толкало надерзить майору, но сознание подсказало: "Ты же только что убедился: перед тобой действительно первоклассный летчик..." И я, поблагодарив его за науку, ушел с аэродрома.
   Низкую оценку за технику пилотирования в зоне получил в этот день не один я. Большинство летчиков переживали замечания по этому поводу болезненно, не признавая ошибок, возражали:
   - Подумаешь, велика мудрость - шарик в центре держать! Да если бы я в бою держал этот шарик в центре, "худые" сожрали бы с ходу! - возмущался Синюта.
   - Выходит, что тот, кто воевал и вышел победителем, летать не умеет. А кто отсиживался в тылу, гонял этот шарик в центр, теперь учить нас станет! - не утерпел со своим резюме и Щепочкин.
   Летчики довоенной школы, которых в полку остались единицы, - Дмитрий Глинка, Михаил Петров, Василий Шкатов, Алексей Труфанов, Дмитрий Шурубов были отличными бойцами и техникой пилотирования владели в совершенстве - как для боя, так и для показа. Глинка и Петров выступили с резкой критикой летчиков, которые, пытаясь прикрыться своими заслугами в бою, небрежно и непрофессионально отпилотировали в зоне.
   - В бою и я не стараюсь держать стрелки по нулям, скорее, наоборот, умышленно некоординированными действиями рулей, работой сектором газа создаешь такое положение, чтобы не позволить противнику вести прицельный огонь, пояснил Дмитрий.
   Петров подтвердил:
   - Но чтобы так пилотировать в бою, надо уметь грамотно пилотировать и чисто...
   Я долго не решался принять чью-либо сторону, хотя в душе уже понял, кто прав. И вот наболевшее выплеснулось словно само собой - я высказал все, что пытался скрыть даже от себя, признав необходимость восстановления утраченных навыков в технике пилотирования.
   Надо сказать, на протяжении многих лет после войны, а порой и в настоящее время нет-нет да и возникнут сомнения: а нужен ли летчику-истребителю высший пилотаж? Ведь в боях все эти петли, полупетли и бочки не применялись. А сейчас, когда маневренный бой утрачивает свое былое значение - мощное ракетное оружие позволяет уничтожать противника, не видя его, - кажется, тем более вопрос этот отпадает.
   И все-таки нельзя выиграть воздушный бой, не овладев в совершенстве техникой пилотирования, в том числе сложным и высшим пилотажем. В чистом виде петлю Нестерова, двойные бочки, поворот на горке и другие пилотажные фигуры в воздушных боях летчики-истребители действительно не применяли, но выполняли такие маневры, которые в общем виде были слагаемыми этих фигур. И те, кто в совершенстве владел высшим пилотажем, в схватках с сильным противником неоднократно выходили победителями.
   Более ста боевых вылетов довелось мне выполнить в качестве ведомого у известных мастеров воздушного боя. Братья Глинка, Шурубов, Лавицкий, Петров, Микитянский. .. Я видел десятки фашистских самолетов, сбитых этими асами из различных положений: на горке и с полупереворота, на глубоком вираже и из перевернутого полета. Бывало, что сразу после боя кое-кто из них не всегда мог четко доложить, в каком положении находился управляемый им самолет в момент открытия огня. Эти летчики не боялись, что сорвутся в штопор или потеряют пространственную ориентировку - они были настоящими виртуозами, мастерами высшего пилотажа. А как обидны и неоправданны летные происшествия в войну, да и в мирное время, из-за слабой техники пилотирования, когда допускаются грубые ошибки и пилот, не умея их исправить, в лучшем случае покидает вполне надежный исправный самолет.
   Уже как командиру одного авиационного соединения мне пришлось однажды расследовать, казалось бы, несложное летное происшествие: пилотируя в зоне, из-за отказа управления самолетом катапультировался опытный летчик. Долго и тщательно искали авторитетные специалисты неполадку в управлении, но не находили ее. Я нажал на комиссию, настаивая, чтобы непременно нашли причину, так как сомнений в летчике ни у кого не было, следовательно, все дело в технике. Но это летное происшествие тогда так и осталось в разряде неустановленных причин.
   Пилот, правда, больше не летал: списался и ушел в запас. А спустя несколько лет я случайно встретился с ним, разговорились.
   - Как живете, где работаете, не скучаете ли по авиации? - спросил я, как обычно, при встрече летчиков-сослуживцев.
   - Живу хорошо, работаю в авиации, только в гражданской. А полеты снятся, особенно последний...
   - Это типично для нашего брата, - отвечал я, так как знал: летчики еще долго мысленно летают после ухода с летной работы, особенно во сне.
   - Для меня эти годы были невыразимо трудными. Я ведь очень любил авиацию, но настоящим летчиком-истребителем так и не стал.
   - Ну что вы на себя наговариваете?! - удивился я.
   - Да-да, Григорий Устинович, мой уважаемый командир. Я и себе в этом не признавался, а вам обязан сказать всю правду. Ведь вам еще долго работать с летным составом, может, пригодится мое признание. Только не удивляйтесь и верьте всему, что расскажу.
   И он поведал мне о своей жизни в авиации, не таясь ни в чем, скорее наоборот, выложил все, что хранил в себе, так долго мучаясь страхом и совестью:
   - Как и все мальчишки, в свое время я загорелся авиацией. Тут война. Отца не стало в сорок первом, матери - через год. Вдвоем с меньшей сестрой скитались но людям, пока не попали в детдом. Но об авиации я не забыл: в двадцать лет стал летчиком-истребителем. Летал хорошо, по службе неплохо продвигался. И вот раз, уже будучи опытным командиром звена, летчиком первого класса, при пилотировании в зоне в верхней точке петли перетянул ручку и сорвался в штопор. Высота была небольшая, из штопора выводил поспешно. Нервы не выдержали - и катапультировался. Доложил, что отказало управление самолетом. Причины отказа конечно же не нашли. При катапультировании я повредил ноги. Долго лечился, но признали годным для летной работы. Начал снова летать. И вот в первой же самостоятельной зоне выполнил виражи, полупереворот, потянул на петлю, но... Словно какая-то сила не давала мне переломить самолет, положить его на спину. Несколько раз пытался сделать петлю, но так и не смог. Надломился я, а вернее, струсил однажды и с тех пор самостоятельно сложный пилотаж в зоне не выполнял.