Донна Валентина. Покоренная поцелуем

   - Как легко сказать, - я никогда не смог бы вас ненавидеть, - но как трудно выдержать, когда возвращалась холодная рассудочность, когда она не стояла на коленях перед ним у огня, когда он должен был передать свою землю Хью, когда его положение раба умаляло его самого в глазах других рыцарей и в его собственных. - Я попытаюсь не делать этого и потом, позже, - ответил он.
   Вздохнув, она быстро оглянулась. Встав на ноги, принялась поправлять смятые юбки. Потом, наконец, снова повернулась к нему. Она низко опустила голову, волосы закрыли ей глаза, через пряди пробивались только ее круглые розоватые от огня щеки.
   Проворными пальцами она начала развязывать ленточки у себя на шее, затем высвободила руку из рукава туники.
   - Что вы делаете? - Его голос сразу охрип, когда она, потянув еще раз за тунику, обнажила руки и все остальное, демонстрируя ему кремовую округлость вздымающихся грудей.
   - Мы с вами заключили сделку, не так ли? - Когда он с кислым выражением на лице кивнул, добавила:
   - У нас есть время. Я предлагаю ее должным образом завершить и кончить дело!
   ***
   Однажды, стараясь помочь Марии привлечь к себе внимание будущего состоятельного супруга, се кузина Элисон попыталась обучить ее искусству флирта. Мария, однако, не оказалась способной ученицей.
   Ее лицо застывало, на нем появлялись резкие линии в тот момент, когда нужно было соблазнительно улыбаться, когда ей приходилось произносить двусмысленные выражения, слова у нее получались какими-то неуклюжими. Когда пытаясь копировать легкие движения телом, грациозные жесты молодых норманнских знатных дам, все у нее выходило ходульно и глупо. В конце концов, Элисон, подняв руки вверх, сдалась.
   - По крайней мере, старайся не полнеть, - убеждала она ее, с упреком качая головой и указывая на недостатки Марии, и добавила:
   - У тебя красивые груди. Кто из мужчин не захочет посмотреть на них, хотя бы краешком глаза. Судя по всему, Ротгар Лэндуолдский принадлежал к их числу.
   Этот человек, предвкушая прелесть победы, выдавал охватившее его возбуждение торжествующей, вожделенной улыбкой; он от удовлетворения прищурил глаза, постоянно одергивая тунику, чтобы скрыть рвущееся на волю из штанов свое мужское естество. Когда Ротгар все же уклонился, Мария поняла, что ее легкомысленные слова приобретали в его восприятии оскорбительный оттенок, и теперь даже ее голые груди не вызывали никакого набухания в нижней части его туники. "Давай завершим нашу сделку веселым ритуалом плотской любви", - вот что она хотела ему, в сущности, сказать. От смущения кровь бросилась ей в лицо, и она попыталась найти рукав и продеть через него руку.
   Он опередил ее, коротко бросив:
   - Пусть будет так. И сбрось с себя все остальное. Посмотрим товар, который ты здесь предлагаешь.
   Пожав плечами, она спустила платье до пояса. Почувствовав, как он учащенно задышал, она осмелилась бросить взгляд на конец его туники. Элисон была права все эти годы. Хотя ее кокетливые слова успеха не принесли, обнаженные груди все же подействовали Либо Ротгар засунул себе в штаны свой топор, либо все же ее груди воспламенили его.
   Ей захотелось закричать.
   - Ax!.. - Его голос превратился в хрип, свидетельствующий об отвращении. Прикройся.
   Он повернулся к ней спиной. Снова одев платье, она ожидала, когда же ее зальет, словно потоком, чувство облегчения, словно она наконец выполнила неприятное задание.
   Но она ничего не дожидалась, его холодность глубоко ее уязвила.
   - Мой муж не считал, что у меня такое внушающее только отвращение тело, сказала она, разглаживая ленточки, чтобы снова завязать их на шее.
   - Твой муж? - Казалось, он давился этими словами, не мог их толком произнести.
   - Его звали Ранульф Фитц Герберт. Он давно умер от раны, полученной в живот. - Она дотронулась рукой до правой части своего живота, вспоминая ужасную кончину Ранульфа.
   - Ты до сих пор по нему чахнешь?
   - Нет, - ответила она, иронично улыбнувшись. - Мы были женаты четыре года, он постоянно выполнял повсюду свой рыцарский долг. Он проводил день со мной, а неделю в другом месте. Всего-то мы, наверное, и были с ним вместе не больше четырех месяцев. Он был добрым человеком, но я давно привыкла жить без него, а не с ним.
   - У тебя сохранятся и обо мне такие же воспоминания, если моя голова слетит с плеч, как ты на то рассчитываешь?
   Она внимательно изучила его напрягшееся, такое неуступчивое тело. Отбрасываемые от огня тени обрисовывали его силуэт на фоне стены до малейших деталей - от торчащих стерней волос на голове до его непокорного мужского естества, все еще выпиравшего из штанов. Она знала, что ей никогда не забыть любого разделенного с ним момента. "Почему он отвернулся от нее? Почему?"
   Ротгар, словно прочитав ее мысли, заговорил. Он заходил, жестикулируя, по хижине.
   - Нет, я так не могу. - Чувствовалась вся глубина его отвращения и неприязни. Боже праведный, она заключила сделку, чтобы выйти замуж за любовника!
   - Я не понял твоих намерений. Мне никогда еще не приходилось совокупляться таким образом.
   Она закрыла глаза, охваченная безотчетной печалью, что Ротгар в этом смысле для нее потерян навсегда.
   И вдруг она услыхала его безотчетный смех. Она открыла широко глаза от неожиданности.
   - Неужели тебе всегда нравится самое худшее? Я имею в виду, что лучше всего заниматься любовью в таких местах, в которых не кишат вши и гниды. Где мягкий соломенный тюфяк и меха располагают к любви. Я не привел бы последнюю проститутку в такую хижину, где я должен выносить на ночь на мороз этот вонючий соломенный тюфяк, чтобы кишащие в нем паразиты не оказались в моих и без того остриженных волосах. Черт подери, как мне хочется, чтобы ты привела мне два бурдюка с вином!
   В отчаянии она пыталась догадаться до смысла его слов.
   - Значит, тебе нужно обязательно напиться, чтобы совокупиться со мной?
   - Нет, - ответил он, чувствуя, как пропадает веселость. Его поведение стало таким же серьезным, как и ее. - Но глоток-другой вина может помочь нам чувствовать себя друг с другом более раскованно, в таком случае легче говорить о том, что у тебя на самом деле на сердце.
   - Мне не нужно никакого вина, чтобы говорить правду, - сказала она.
   - Ах так? В таком случае скажи, почему ты на самом деле хочешь, чтобы мы женились? - бросил он.
   Ей тут же самой захотелось выпить. Ротгар прав; когда по ее жилам разливается смешанная с вином кровь, ей легче говорить о том магическом чувстве, которое пронизало все ее тело, когда она впервые прикоснулась к его коже, о том, как ему удалось добраться до глубины ее сердца. В состоянии легкого опьянения она могла осмелиться и признаться, что из всех мужчин только он, кажется, был способен покончить с ее проклятым томительным одиночеством, чтобы только он был рядом с ней, это бы наполняло жизнью все ее существо.
   - Ты прежде пыталась изложить мне истинные причины, - сказал он, выражая нетерпение из-за ее продолжительного молчания. - Теперь я тебе помогу. - Если ты будешь замужем за другим, то Гилберт не сможет принудить тебя выйти за него.
   - Ты прав, но лишь частично, - призналась она.
   - Даже если он убьет меня, то какой ему толк в останках какого-то сакса?
   В этом она не была до конца уверена. - Может, у него что-то есть на уме.
   - Все равно люди станут поддерживать только Хью.
   - Хотелось бы надеяться.
   - А ты можешь рожать детей? - Он вдруг неожиданно нахмурился, словно вспомнив о своей бездетности.
   - Я однажды забеременела, но ребенок так и не родился. Ухаживающая за мной старуха заверила меня, что первый раз выкидыши случаются довольно часто, так что не стоит беспокоиться.
   Кажется, ее ответ удовлетворил его.
   - Завершение сегодняшней нашей сделки означает, что мы можем не объявлять о предстоящем браке с целью выявления каких-либо препятствий, стоящих на его пути, принимая во внимание, что у нас может появиться ребенок.
   - Да, ты прав.
   Она ожидала, что он что-то скажет еще, но он молча уставился в пылающий огонь. Представленные в таком свете веские причины для заключения брака казались делом рассчитанным и совсем незначительным, и в результате лишь бледное подобие чувства охватило ее сердце.
   - Существуют ли какие-нибудь другие причины? - спросил он, словно невзначай.
   "Нужно сказать ему, что есть и другие причины", - неожиданно пришло ей в голову, и сердце учащенно застучало у нее в груди от этой мысли. Она понимала, что сорвавшиеся с губ слова, какими бы малозначительными они ни были, не вызовут у него никакой реакции, свидетельствующей о том, что у него тоже есть хотя бы малая частичка тех чувств, от которых распирало все ее существо. Она молча ждала.
   Казалось, он старательно пытается выяснить причину ее молчания. Потом он сказал:
   - Значит, дело между нами уложено, не так ли? Чувство горького разочарования охватило ее, оно было таким всеохватывающим, всеобъемлющим, что даже такой неумеющий прятать своих эмоций человек, как она, мог зашататься и с головой выдать себя. Пытаясь собрать осколки разбитой гордыни, Мария спросила:
   - Ты, значит, удовлетворен заключенной сделкой?
   Последовало продолжительное молчание, а тем временем усиливалась жара от огня, который, казалось, отражаясь от стен, изводил их еще больше.
   В этой тишине вдруг послышался его голос:
   - Да, я удовлетворен. За исключением одного.
   - Чего же? - Она почувствовала, как у нее сохнет во рту; ее произнесенные хриплым голосом слова, казалось, все еще дрожали в удушливой, угнетающей атмосфере хижины.
   Уголки губ Ротгара дернулись в кривой усмешке. Легким движением руки он теребил свое крепкое восставшее мужское естество, которое неуклюже пряталось за его одеждой. Задыхаясь, Мария широко раскрывала рот, словно большой рост этого человека, его сила, восставшее естество лишали ее возможности в полной мере вдыхать спертый, нагретый воздух.
   Его полуулыбка исчезла, все его тело напряглось. Его глаза, в которых теперь ничего нельзя было разглядеть, блуждали по всему ее телу; они, казалось, оставляли жгучее клеймо на том месте, на котором задерживались, и теперь у нее не оставалось ни тени сомнения в том, что он искал, чтобы должным образом заверить заключенную между ними сделку.
   Глава 11
   Ротгар подошел к ней вплотную, заставляя ее закидывать голову, она попала под чары его искаженного долгим мучительным желанием лица, его роковых для нее движений, словно сильное саднящее влечение охватило все его существо. Его дыхание стало неровным, его грубая мужская хрипотца отзывалась судорогами, пронизывающими все ее тело, даже ее прекрасные волосы, казалось, тянулись к нему.
   - Посмотри на мою руку, - прошептал он, словно объятый благоговейным страхом. - Ее притягивает к тебе какое-то колдовство.
   Рука дрожала, словно на самом деле действовала чья-то невидимая сила. Он коснулся ее локона.
   - Смотри, - сказал он, накручивая ее волосы на свой широкий палец с грубо обрезанным ногтем. При мерцающем огне костра они по-особому блестели на фоне его грубой, покрытой мозолями кожи, словно золотисто-коричневый шелк. Он высвободил палец, и ее волосы мягкими прядями теперь лежали у нее на груди. Он повторял, повторял эту операцию, покуда половина ее волос не очутилась перед ней, у нее на груди.
   - Сними платье, Мария, - хрипло прошептал он. - Я хочу видеть тебя прикрытой не одеждой, а только твоими чудесными волосами.
   "Я... Неужели прошло всего несколько минут, а не целая вечность с того мгновения, когда он отвернулся от нее, от ее полуобнаженного тела? Все эти разговоры о колдовстве, все его похотливое поведение, - что это, просто уловка, чтобы возбудить ее еще раз, а потом снова унизить?"
   - Нет, не буду, - сказала она. Воспоминание о его небрежном отказе лишь усиливало ее раздраженное смущение.
   - Значит, мне придется это сделать первым? - Он, казалось, был удивлен ее отказом. За какую-то секунду освободился от туники и штанов. Когда он вплотную приблизился к ней, она сделала несколько шагов назад до тех пор, пока не уперлась спиной в стену.
   Наблюдая за тем, как он штурмует прикрытую мехом крепость ее грудей, с какой силой выточенных, словно резцом, мышц превратил ее в баррикаду, стоящую возле стены, она удивлялась, почему это ей пришло в голову, что он так страдает от голода. Сейчас она чувствовала, что не это его заботило, что он пытался овладеть самим ее существом, прогнать все ее страхи, все сомнения, покуда ничего не останется, кроме звенящего, дрожащего присутствия двоих, мужчины и женщины. Ничего, кроме жаркого огня, их уединения и комка подбитого мехом шелка, валявшегося на полу. Чтобы успокоиться, она крепко сжала его руки у локтей, потом оторвала их с трудом, чтобы не чувствовать под ними бугры напрягшихся бицепсов.
   - Ну что, теперь ты намерена разыгрывать передо мной недотрогу? - спросил он, и его дыхание шевелило пряди волос.
   - Ну, а ты намерен разыгрывать безжалостного насильника? - парировала она, надеясь, что ее резкие слова не приведут опять к повергающей ее в смущение перемене его настроения.
   Он рассмеялся, его грудь шумно вздымалась возле ее уха, заставляя все ее другие места пониже вибрировать, в ответ на его прикосновения.
   - Что бы ты сказала, если бы я это сделал, когда ты спала без задних ног?
   Вспомнив о том далеко нецеломудренном положении, в котором она находилась, когда к ней вернулось сознание, она смущенно опустила голову. Она так близко стояла, что лоб ее касался его такой теплой груди, от которой исходил слабый-слабый аромат лошадиного пота, лесных пожаров, неуловимый запах возбужденного мужчины, и они настолько пропитали все ее чувства, что ей хотелось вдохнуть их еще глубже, глубже, просто задохнуться в их пьянящем буйстве. От Ранульфа, который всегда затаскивал ее в кровать, как только сбрасывал с себя латы, никогда так вкусно не пахло.
   - Ты говорил, что не прикасался ко мне во время сна, - сказала она, расставшись с мыслями о Ранульфе так же быстро, как они пришли. Она говорила, уткнувшись губами в теплую грудь Ротгара.
   - Ты была похожа на распустившийся передо мной нежный цветок, - прошептал он, поднимая кверху ее подбородок, покуда ее глаза не пересеклись с его глазами. Теперь ей казалось, что она все открыла перед ним, так что он мог запросто заглянуть ей в душу. - Я мог бы дотронуться.
   - Удовольствие для одного, - ответила она. Мария все время думала, оставалась ли бы она в бессознательном состоянии, если бы Ротгар гладил всю ее своими длинными чувствительными пальцами.
   - Но зато какое долгое. Если бы я тогда это сделал, мне не пришлось бы делать ни этого, ни вот этого. - Он поднес палец ко рту и облизал его языком, - чтобы сохранить твой запах, вкус твоего тела.
   - Ax! - Такие шутки, такие провокационные действия вообще лишали ее рассудка. - В таком случае можете продолжить свое алкогольное "путешествие", зачем же возвращаться ко мне?
   - Нет, миледи. Твои запахи куда более возбуждают, чем то пойло, которое ты готовишь для своего братца. Стоит только сделать один вдох, и вот я снова рядом, умоляю позволить мне сделать второй.
   Он все плотнее прижимался к ней, осмеливаясь провести своими руками по ее бокам, обхватить ее за талию, все сильнее давил на нее всем телом, покуда его бедро не проскользнуло в верхнее пространство между ее ног, покуда ее мягкая податливость не напрягла его крепкие, как железо, мышцы.
   - Так как я тогда не получил того, что хотел, то теперь мне придется об этом позаботиться самому, - сказал он, еще ниже наклоняя голову к ее голове.
   И вновь у нее в голове пронеслись мысли о Ранульфе. Она представила его вялые, слюнявые губы, его рот, из которого сильно пахло вином, всего его, проголодавшегося по женщине за долгое отсутствие из-за постоянных военных кампаний. Как ей приходилось целовать его член, чтобы он затвердел, чтобы потом доставить ему легкую радость от возможности, наконец, совокупиться. Но любая женщина в конце концов может отвернуться в сторону, чтобы не чувствовать противного запаха из слюнявого, чавкающего рта, и попытаться получить удовольствие от приятного трения у нее между ног, стараясь не замечать времени, думая только о возможности в результате зачать ребенка.
   Потом Ротгар ее поцеловал.
   От него тоже разило вином, само собой разумеется, но это был пьянящий, сладкий запах, и она испытывала жгучее желание прикоснуться к его губам, чтобы его еще раз ощутить. Его губы, твердые, требовательные, сильно прижимающие ее собственные, теребящие их шутливым посасыванием.
   Он тоже полгода не видел женщины, если верить его словам, но все же он удерживал под контролем свою похоть, о чем свидетельствовал каждый напрягшийся мускул. А его язык, жаркий, желанный, ласкающий ее собственный, до тех пор покуда у нее во второй раз за день не подкосились ноги от прикосновения к ней мужчины.
   Боже, как все иначе, все не так.
   - Почему? - шептала она, когда он еще крепче прижал ее к себе, не позволяя опуститься на пол. - Почему я так все чувствую? Почему этого никогда прежде не было?
   - Ах, Мария. - Он зарылся лицом в ее волосы. - Ты даже не представляешь, как ты красива, одного брошенного на тебя взгляда достаточно, чтобы воспламенить королей, не говоря уже о безземельных деревенщинах вроде меня. Но я ведь тоже не каменный, - сказал он, направляя ее руку к себе между ног, к той части тела, которая, несомненно, опровергла его высказывание. - Сегодня ты будешь принадлежать мне.
   - Да, ты со мной. Когда в твоих глазах появляется одинокая слезинка, я мгновенно забываю о всех своих бедах. Одного намека на грозящие тебе невзгоды достаточно, чтобы я ринулся на твою защиту. Забирай мои земли, топчи мою гордыню, преврати меня в тряпку перед моим народом, - нет, только одна ведьма может сделать все это таким несущественным, а важным только одно, - вот это. Он раскачивался, прижимаясь всем телом к ней, сжимая свободной рукой ее грудь, раздражая сосок.
   Она хотела чувствовать его руки, губы, язык, всего его над собой, хотела, чтобы его раскаленный, дрожащий мужской ствол проник в нее, зарылся в ее глубинах. И все же она не хотела в этом признаваться, если он соблазнял ее, не испытывая такой же, как она, страсти, в своем сердце.
   - Ротгар, - сказала она, тяжело дыша, пытаясь объяснить ему свою непристойную возбужденность, - мы должны подождать.., не то погаснет костер.., погаснет вот сейчас.
   Он только застонал в ответ.
   - Да, я пытаюсь отпустить тебя, но у меня ничего не выходит.
   По ней пробежала волна ликования. Он не хотел ее выпускать из объятий! Он хотел ее, этот красивый, дразнящий воображение, смеющийся, терзающийся человек, - он хотел ее.
   - Ротгар... - прошептала она, так как ей хотелось так много рассказать ему, но она не могла этого сделать.
   При упоминании его имени он издал какой-то первобытный вопль, который, кажется, застрял у него в горле. Своими пальцами, которые обладали такой невероятной мягкостью и одновременно пылали жаром, - она это чувствовала при их прикосновении, - он задрал ей платье, оголив ноги, оголив самые интимные ее места, впился в них взглядом. И снова мучительно застонал, когда Мария сделала то же самое, - когда она проникла рукой в его плотные трусы и проворными пальцами извлекла из-под грубой материи его набухший ствол наружу.
   Она бросила удивленный взгляд на то, что ей удалось выпростать, вспоминая при этом сухость и жесткую боль, которые всегда сопровождали первый тычок Ранульфа после долгих месяцев воздержания. К тому же копье Ранульфа не обладало ни тяжестью, ни длиной того, что было у Ротгара.
   Никогда прежде Ранульф так не дрожал от натуги, пытаясь сдержать охвативший его пыл, никогда он не смотрел на нее такими возбужденными, безумными от охватившей страсти глазами. Один только вид до такой степени взбудораженного Ротгара, возбужденного из-за ее близости, заставил ее почувствовать жаркую топь у себя между ног, и в это мгновение она отринула прочь все сомнения.
   - Сегодня ты принадлежишь мне, Мария, - шептал он, прижимаясь к ее губам. - Я больше не в силах ждать, не могу не овладеть тобой. - Его грубая страсть заставила ее задрожать всем телом. Не будучи уверенной в том, что именно он от нее хочет, она вытянулась всем телом, как струна, а когда он поднял ее на руках у стены, она поняла, что от нее требуется, хотя она прежде этого никогда не делала. Он удерживал ее на весу, покуда она не обхватила его ногами за талию, после чего она с опаской, медленно начала опускаться на влажную, трясущуюся, как в лихорадке, голову его мощного ствола.
   Она закричала, как и предполагала, но только не от боли.
   В таком полуподвешенном состоянии у нее не было никакой возможности все регулировать, чтобы его ствол медленно-медленно входил в нее. Охватившее ее странное чувство, словно она вся тает внутри, все смягчило, и ее жидкость смешалась с его жидкостью. После первого, короткого обжигающего проникновения она сумела приспособиться к необычным по толщине и длине его члена.
   - Только тихонько.., только тихонько. - Его страсть говорила о его готовности не терять над собой контроль.
   Она сильнее прижималась к нему, не осмеливаясь даже дышать, покуда он, дрожа всем телом, резко не выдохнул весь воздух из легких.
   - Крепче сожми ноги, - приказал он ей, и она сжала его крепче, чувствуя, как еще глубже проник он в нее. Поддерживая ее снизу одной рукой, второй он срывал, стягивал с нее одежду. Она почувствовала, как он ее укладывает, подсовывает под спину что-то шерстяное. Свернутый узел оказался у нее под лопатками, предохраняя ее нежную кожу от соприкосновения с шершавым полом.
   Обхватив ее одной рукой за талию, придерживаясь второй за стену, он глубоко проник в нее. От продолжительного, чувственного удара его ствола его грудь крепко прижалась к ее обнаженным, легко реагирующим соскам; он продолжал проникать все глубже в нее, покуда не коснулся внутри нее какого-то тайного местечка, которого она прежде не чувствовала; тут же все тело ее, казалось, взорвалось, по нему побежали конвульсивные, лихорадочные волны охватившего ее удовольствия.
   Она снова громко закричала, будучи не в силах вынести это обжигающее ее блаженство. Она боялась потерять над собой контроль и все сильнее прижималась к нему, а он, сжимая ее все крепче, продолжал вонзать в нее ствол, и казалось, какое-то внутреннее чувство ему подсказывало, как сочетать каждое из своих движений с теми сладостными спазмами, которые терзали ее тело. Наконец он тоже закричал, сообщая ей о своем облегчившем его приятные мучения извержении, и она почувствовала, как в эти мгновения пульсирующий его ствол все с большей частотой проникал глубоко в нее. Потом он, не отпуская ее от себя, перевернулся, прижавшись голой спиной к стене, которая теперь служила им обоим надежной опорой.
   Мария уютно лежала на нем, наслаждаясь ударами его сердца, которые толкали ее в грудь, чувствуя прикосновение внизу живота его курчавых волос и напрягшихся мускулов; она до сих пор не могла прийти в себя от тех, охвативших ее всю с головы до ног пронзительных ощущений, вызванных у нее таким сильным его стволом, таких больших размеров. Вздохнув, она хотела было разжать ноги вокруг его талии, но он предупредил ее движение, крепко схватив ее своей громадной рукой за бедро.
   - Нет, еще рано.
   Ей было любопытно, не хотелось менять эту позу, и она постаралась расслабиться, лежа на нем. Она чувствовала его живот, плечи, напряженную спину. Потом он с усилием поднялся вместе с ней, отошел от стены и, широко ухмыляясь, понес ее, поддерживая сзади руками, не прерывая взаимного проникновения друг в друга.
   - Ты ведь предупреждала, что огонь гаснет, - заметил он.
   - Так быстро? - Она, притворившись, что ужасно разочарована этим, сжимала свои внутренние мышцы вокруг его мужского естества. В ответ на ее движения он начал разбухать еще больше, и она еще крепче сжала бедра. - Может, можно вновь раздуть его с помощью кузнечных мехов?
   - Мария! У нас нет мехов, только крупные поленья. Если огонь потухнет...
   - Нужно уметь класть в огонь и большие поленья, для этого нужно обладать большим искусством. - Улыбаясь, она все крепче сжимала вокруг его талии свои ноги, приподнимаясь чуть-чуть и затем снова опускаясь на прежнее место. Будет непростительно с моей стороны, если мы погубим огонь из-за нехватки дров.
   Теперь наступила ее очередь лечь на спину, в глазах промелькнули коварные искорки.
   - Послушай, Ротгар, что тебе известно об искусстве поддразнивания?
   Она замолчала, когда он стал целовать ее. Они смеялись над неуклюжими попытками Ротгара, не вылезая из нее, стать на колени на ее плаще. Оба они задрожали от сожаления, когда все их усилия распутать их переплетенные члены привели к их короткому разъединению. Мария тут же, через секунду отправила его член на прежнее место в трусы, однако им пришлось потратить гораздо больше времени, чтобы раздуть потухающий в хижине огонь, которому он должен был уделить большее внимание, чем пожару, полыхавшему у нее внутри. Только после этого он опять глубоко проник в нее, их тела возобновили бесконечные ритмические движения; она удовлетворяла свое желание, чтобы его руки, губы, язык - все владело ею, владело и телом и душой.
   Ротгар глядел на игру отблесков огня не лице Марии, изучая ее длинные, покрытые сажей ресницы, выделявшиеся на фоне нежной кожи щек, ее полные, чуть раскрытые губы, через которые вырывалось нежное дыхание спящей женщины. Он вдруг почувствовал, как всего его охватывает волна нежности, порыв защитить это слабое создание. Она принадлежала теперь ему. И хотя у него не было особых средств, он прежде умрет, но не позволит ей попасть в беду.