Донна Валентина. Покоренная поцелуем

   Прикосновение ее руки, мольба в глазах, ее дрожащее тело - все, казалось, было предназначено для того, чтобы унять его гнев по отношению к ней. Розоватый туман пропал у него перед глазами, но он инстинктивно чувствовал что-то неладное.
   - Отношения между нами изменились, не так ли? - На ее губах заиграла соблазнительная улыбка.
   Что же было в этой женщине, что его постоянно очаровывало? Правда, у нее было красивое тело, красивое лицо, но ведь многие женщины обладали куда большей соблазнительностью. У нее не было золотистых волос, как у сакских женщин, не было румяных щек, черных, как смоль кудрей, как у многих норманнок. У Марии были каштановые волосы, у нее были карие глаза; ее могли вообще не замечать годами в среде модно одетых, аристократических женщин высшего норманнского общества. И вот все же она стояла перед ним, ее обычные карие глаза блестели невыплаканными слезами, губы дрожали, на ней было неопрятное, разорванное сакское платье, и все же она для него была самой соблазнительной, самой желанной из всех женщин на свете.
   Он попытался избавиться от мыслей, вызывающих у него эту слабость. Гилберт решил подойти к ситуации с другой стороны, как воин, и на его губах появилась довольная улыбка, когда он осознал, каким мощным положением он обладал. Сегодня утром он приехал сюда, к хижине, чтобы поймать сакса, и он это сделал. Он хотел казнить сакса на глазах у жителей, не проливать его дрянной крови здесь, чтобы не вызывать излишних слухов, которые вполне могут превратить его в мученика.
   К тому же Мария просила сохранить этому саксу жизнь. Да, Бог явно был расположен к нему, Гилберту Криспину, сегодня! Он мог, конечно, исполнить прихоть Марии, мог заставить ее оказаться в неоплатном долгу, притворяясь, что готов постоять за нее и отомстить ее обидчику. Только он знает, когда должна слететь голова сакса с плеч, слететь на глазах у всех жителей Лэндуолда, чтобы они наконец осознали, кто здесь является истинным хозяином.
   - Не хотите ли вы заключить со мной сделку, Мария? - спросил он, пытаясь скрыть свое ликование от того, что она вот-вот угодит в расставленную им западню. - Эта сделка сохранит жизнь саксу.
   - Да, хочу.
   - Что бы я ни попросил?
   Она долго молчала, уставившись в дверь, словно ответ на этот вопрос лежал где-то там, за ее пределами. Но там никого не было, кроме сакса. Гилберт провел рукой по кольчуге, и она заскрипела, зазвенела, отнюдь не случайно напоминая ей о его значительно превосходящей ее силе.
   - Я сделаю, что потребуется от меня. То, что вы попросите, - прошептала она чуть слышно.
   От одержанной победы он радостно встрепенулся. В хижине было почти темно, двери были закрыты, окно затянуто шкурами, а огонь, который согревал ее всю эту ночь, потухал, в нем оставались лишь тлеющие головешки, но он отчетливо ее видел. Он подошел к ней, крепко сжал за плечи, повернул к себе, чтобы поглубже заглянуть в ее тревожные, обманчивые обычные карие глаза, порадоваться в душе тому болезненному предательству, от которого ей скоро придется немало пострадать. Боже, как он будет упиваться ее терзаниями, и у него в руках было такое средство, которое позволяло ему продолжить это наслаждение, продлить эту испытываемую радость.
   - Еще не поздно.
   - Что не поздно? - Он чувствовал у себя на щеке ее нежное дыхание.
   - Для моего предложения. Брак между нами. Мы построим для Хью дом, и будем вместе вместо него управлять этими землями.
   - Это отличный план, Мария. Для этого нам не нужно сейчас здесь ложиться у огня, хотя вы и запятнали свою честь.
   - Значит, вы все равно хотите на мне жениться?
   Ему очень хотелось знать, исказилось ли его лицо в эту минуту, не выдало ли, как страстно он ее желает, как это она совсем недавно заметила у него в глазах.
   - Вы не должны хотеть меня сейчас. Во всяком случае не сразу после того, как он так дурно со мной обошелся.
   - Я продемонстрирую вам, чего мне хочется, а чего нет. - Он грубо заключил ее в объятия и прильнул своими губами к ее губам.
   На какую-то секунду она принадлежала ему, целиком только ему, хотя она продолжала стоять неподвижно, опустив руки, напрягшись всем телом. Потом она начала вырываться из его объятий с яростью загнанного в капкан барсука.
   - Вы, как всегда, лжете! Ничего между нами не изменилось! - зарычал он, когда она выскользнула из его рук, стараясь подавить в себе болезненное чувство из-за ее отказа. Была уязвлена его мужская гордость. Боже праведный, он чуть было снова не подпал под ее чары. - Если бы вы оказали такое же сопротивление саксу, не думаю, чтобы ему удалось завладеть вами вчера ночью. Отлично. Если не будет сделки со мной, не будет и с ним.
   Она продолжала пятиться назад, быстро и ловко вырвав руку, прикрывшись ею словно от страха получить неминуемый удар. Бледная, вся трясущаяся, она стояла, в сумрачном свете хижины.
   - Я не могу вас сейчас поцеловать, - сказала она, едва выговаривая слова, чувствую глубокую агонизирующую боль в сердце. - Его прикосновение.., то, что он сделал со мной, Гилберт... Боюсь, что после этого я не смогу выдержать прикосновения никакого другого мужчины.
   Незнакомое чувство стыда обожгло его из-за столь грубого отношения к ней. Кто же она на самом деле - милая лгунья или же на самом деле жертва? Он сам видел, как женщины, которых называли "военными трофеями", выбирали яд или вспарывали себе ножом вены, чтобы только не отдаться еще одному мужчине. Боже праведный, что произошло бы, если бы она на самом деле покончила с собой, не предоставив ему никакого шанса, чтобы насладиться ее телом, о чем он так мечтал все эти долгие годы?
   - Вы не наложите на себя руки? - спросил он.
   - Нет, - ответила она. - Я этого не сделаю. - Она стояла, продолжая трястись всем телом. Он стоял напротив, будучи уверен только в одном, - нет, ей нельзя доверять ни в чем.
   - Если мы намерены заключить брак, то я заявлю о своих супружеских правах, - предостерег ее он.
   - Я знаю об этом.
   - Кроме того, мне не хотелось бы прибегать к силе, как поступил бы с вами он, но все же при необходимости могу пойти и на это.
   - Я прошу лишь о короткой передышке, - сказала она. - Пусть отец Бруно устранит любые возможные препятствия на пути к нашему браку. К тому времени мне, несомненно, удастся преодолеть это глупое отвращение.
   Все эти формальности со священником могут занять несколько недель, может, месяц-другой. Разве это срок для человека, прождавшего целые годы?
   - К тому времени у меня не возникнет к вам никаких вопросов, - добавила она.
   - Что вы имеете в виду?
   - Ну, конечно, вопрос о ребенке. Если мы отдадимся нашей страсти и в результате на свет появится ребенок, то никогда до конца мы не будем уверены, кто же его отец.
   Он даже не подумал об этом, хотя идея зачать, лежа на Марии, ребенка, заставила его всего задрожать. Но если она произведет этого сакского щенка, то он вспорет ему живот и бросит его в новый ров, который они выроют вокруг своего замка.
   - Хорошо, мы подождем.
   - И наказание Ротгара по-прежнему зависит от меня.
   - В пределах разумного, - ответил он, чувствуя, как вновь его одолевает похоть. Кажется, она слишком много заботится об этом саксе... - Он ожидает, что Хью выполнит заключенную сделку.
   - Вы, конечно, согласитесь, что нельзя допустить, чтобы от своего намерения он получал бы слишком много удовольствия.
   Она быстро кивнула.
   - Я согласна. Мы заключим брак. А вот вам залог надежности нашей сделки. Она очень быстро, так, что у него даже не было времени среагировать, прижалась всем телом к его сложенным на груди рукам, запечатлела легкий, словно перышко, поцелуй у него на щеке, и потом тут же отвернулась к огню, не в состоянии унять охватившую ее дрожь.
   Ему был приятен этот поцелуй, и он тут же поднес свою руку собственника к ее хрупкому плечу. Но она ловко увернулась. Ну и пусть. Когда одержана победа, можно быть и великодушным. Он решил оставить ее в хижине на несколько минут, а сам направился к выходу. Перешагнув через лужу, он остановился.
   - Мария, - снова предостерег он ее. - Я буду очень бдительно следить за вами.
   - Разве можно ожидать иного от верного супруга? - ответила она, не поворачиваясь к нему.
   Мужчина обычно должен чувствовать ликование после того, как ему удастся заручиться от женщины обещанием выйти за него замуж. Но в сердце Гилберта поселилась тревога. Он все время испытывал давящее сомнение, неуверенность в том, что каким-то образом ей и на сей раз удалось его провести.
   Он не мог объяснить почему, но решил все время следить за ней, не выпуская из поля зрения, следить за каждым ее шагом, за тем, что она намерена предпринять в отношении Ротгара. Словно от этого зависела вся его жизнь.
   Глава 14
   Мария стояла в проеме двери хижины, делая вид, что готовится к возвращению в Лэндуолд, а сама исподтишка бросала взгляды вокруг, пытаясь увидеть Ротгара. Она заметила, что рыцари подобрали оброненный ею плащ и сколотили что-то Вроде носилок, чтобы отнести раненого Стифэна. Несмотря на то, что ее плащ был раскрыт целиком в ширину, он едва закрывал его тело, хотя рыцари постарались как следует его укутать в шелковую на меху подкладку, у них так ничего и не вышло; поврежденная, изуродованная его нога высовывалась из-под края плаща, а здоровая, свалившись через край носилок, волочилась по земле.
   - Может, стоит снять с него амуницию, тогда будет легче нести, предложила Мария, и все хором согласились с ней.
   - Все наши лошади, кроме одной, получили ранения, и поэтому требуют лечения, если мы хотим на них ездить снова, - сообщил ей один из оруженосцев. - Вот почему пришлось положить лицом вниз Роберта на хребет вашей кобыле. Эти английские дьяволы придумали такое копье, которое никак нельзя вытащить. Нельзя же его оставить здесь на милость снующих хищников.
   - Вы правильно поступили, - сказала Мария. Сложив поплотнее руки на груди, чтобы укрыться от колючего ветра, она не спускала глаз с лужайки, надеясь заметить на ней Ротгара. Там, возле деревьев, Гилберт не терял понапрасну времени. За те краткие мгновения, когда он оставил ее одну в хижине, чтобы она пришла в себя, он уже распорядился вставить Ротгару в рот кляп и затянул длинными кожаными путами ему руки на запястьях. Не хватало только мешка на голове сакса, чтобы надежнее скрыть мятущуюся жизненную энергию в его глазах.
   О, как ей хотелось утонуть в его взгляде, как хотелось остро, до боли, прикоснуться к нему, услышать его грубоватый смех и надежный, убеждающий ее голос в том, что она верно сыграла порученную ей роль. Она была готова поклясться, что он, несомненно, рассмеялся бы, если она сообщила бы ему о своем согласии выйти замуж за Гилберта. В любом случае, ведь он сам настаивал, чтобы она поступала так, как считает нужным.
   Она поморщилась от стонов Стифэна. Кроме страшной агонии, которую у него вызывала первая попытка уложить его на носилки, теперь ему приходилось, вероятно, страдать еще больше, когда его люди так неосторожно его несли, а проворные пальцы оруженосца обшаривали его застежки, сжимая его руки то здесь, то там, чтобы освободить его от тяжелой кольчуги.
   Только одному Данстэну, судя по всему, удалось избежать ранения. Кони Гилберта и Стифэна валялись убитые, а это большая потеря. Полученная Робертом рана, конечно, сделает его калекой, как и отсеченная нога Стифэна. Прочие оруженосцы выглядели получше, но кто мог сказать, как на их нервы подействовало это неожиданное нападение Но насколько было бы больше жертв, если бы их не предупредил Ротгар, не выступил со своим топором на их защиту?
   Весь этот боевой эпизод заставил ее вспомнить о другой стычке, в результате которой Хью чуть не лишился мозгов, напомнив об их уязвимости перед лицом превосходящих по численности англичан, если только какому-то подстрекателю придет в голову идея собрать их силы против норманнов. Она, конечно, могла вы порадоваться ранению, полученному Гилбертом в шею, но хотя рана еще кровоточила, было сразу видно, что она неглубока.
   Как она уже напоминала Ротгару, что будет делать без Гилберта? Его относительно удовлетворительное состояние здоровья означало, что только три рыцаря, - Гилберт, Данстэн и Уолтер, которые, как всегда, оставались сзади, чтобы следить за Хью, - только и могли защитить Лэндуолд от мародеров. Что же произойдет, если Вильгельм направит им из Нормандии запрос, потребует сообщить ему о том контингенте рыцарей, которых Хью торжественно обязывался нанять и экипировать? Хью с Ротгаром все еще живы. Она тоже. Они должны победить.
   Ах, как ей хотелось сейчас сидеть в седле на своей кобыле, вместе с Ротгаром, который ее обнимал бы своими сильными руками! Ее своенравный рассудок не желал расставаться с этой мыслью, и все ее существо требовало кинуться опрометью, убежать на сторону Ротгара.
   От Гилберта не ускользнуло ее состояние. Данстэн уступил своего коня старшему по званию рыцарю, и Гилберт управлял им с обычным для него чуть-чуть небрежным искусством, продолжая бросать в ее сторону взгляды собственника, не спуская глаз с носилок, на которых несли Стифэна. Он подъехал к ней и, заметив, как она вся дрожит, хлопнул ладонью по седлу.
   - Можете здесь устроиться как в дамском седле.
   Я с радостью поделюсь с вами своим теплом, чтобы вы не страдали от утраты своего плаща.
   Она смешалась, не зная, что ему ответить.
   - Я сегодня утром так плохо себя чувствую, что вообще не могу ездить в седле. "Прости меня, Ротгар", - неслышно кричало ее сердце.
   Бесстыдное выражение на лице Гилберта уступило место подозрению, когда он пытался определить, в какую сторону направлен ее взгляд.
   - Мне кажется, вы уделяете слишком много внимания тому, кто причинил вам немало вреда.
   Ноги у нее чуть не подкосились, она напрягла свой мозг, чтобы придумать какую-нибудь подходящую ложь, чтобы снова умиротворить Гилберта.
   - Я разрабатываю свое отмщение, Гилберт. Тяжелое состояние Стифэна заставило меня вспомнить, что на саксе есть плащ. Конечно, это всего лишь куча грязной шерсти, но все равно он может защитить от холода. Когда со Стифэна снимут кольчугу, он наверняка еще больше замерзнет.
   Одного взгляда на трясущееся тело Стифэна было достаточно, чтобы убедиться в необходимости такой накидки. У него от холода стучали зубы, а с бледного лица струились ручейки пота.
   Гилберт покачал головой.
   - Сомневаюсь, что мы доставим его живым в Лэндуолд. Ну ничего, в могиле еще холоднее. А пока пусть привыкает. Я сейчас принесу вам плащ.
   - Позвольте мне самой это сделать.
   - Нет, Мария, вы к нему не приблизитесь. Гилберт на своем коне подскакал к Ротгару. Мягким движением, подчиняясь инстинкту хорошо натренированного норманнского рыцаря, Гилберт выхватил меч из ножен. На какое-то мгновение он взлетел у него над головой, его губы дрожали в довольной усмешке. Не давая Марии возможности закричать, он опустил с размаху лезвие на незащищенную шею Ротгара.
   Шерстяная материя плаща расползлась, но под ней на его коже не появилось ни капли крови. Его немигающие глаза по-прежнему оставались широко открытыми.
   - Да, вижу, что вы умеете управляться с острым лезвием меча, сэр Гилберт, - проворчала Мария. Она обняла рукой шею коня, притворяясь, что ласкает милое животное, но сама все крепче к нему прижималась, опасаясь, как бы у нее от неожиданного чувства облегчения не отказали ноги.
   - Только тогда, когда это нужно, - ответил Гилберт. Действуя мечом, словно он был продолжением его проворной руки, он, намотав на него складки плаща, резко рванул на себя. Он сорвал его с плеч Ротгара. Теперь он безжизненно болтался на острие меча.
   - Обрати, сакс, внимание на мое искусство. Если только ты нас обманешь и не передашь золото, я точно также рассеку тебе грудь, извлеку оттуда сердце и подарю его нашей леди.
   Они с ненавистью глядели друг на друга. Мария попыталась не обострять между ними взаимоотношения. Сорвав с острия меча плащ Ротгара, она, развернув его, встряхнула перед собой. Она сразу почувствовала запах его тела, который, казалось, ее всю обволок, наделив силой, чтобы еще раз поговорить с Гилбертом. - Не могли бы вы теперь обратить лезвие своего меча на пользу и отрезать от него две полоски.., для меня, милорд?
   Гилберт, кажется, не заметил, что вся она чуть не разомлела от нежности, но все же уверенными, быстрыми ударами отсек несколько полосок от плаща. Точно с такой легкостью он мог бы срубить голову Ротгара с плеч. Сейчас лучше всего отвлечь внимание рыцаря от Ротгара. Она надеялась, что он все поймет, когда она не смотрела на него. Нельзя было идти на риск. Мягкая, нежная улыбка, даже исподтишка, могла лишь спровоцировать Гилберта.
   Идя рядом с конем, он все время бросал непонимающие взгляды на полоски от плаща.
   - Это для ног, - объяснила она. - Находясь на почтительном расстоянии от Ротгара, она намотала теплую ткань себе на ступни.
   - Вы все равно не можете идти. Вам лучше поехать вместе со мной.
   Оруженосцы, покончив с оказанием помощи Стифэну, вновь понесли его вперед, раскачивая носилки на ходу. Его очередной, на сей раз менее громкий стон, заставил ее прибегнуть к еще одной удобной лжи.
   - Мои невзгоды ничего не стоят, по сравнению с его, Гилберт. Я хочу идти рядом с ним, держа его за руку. Мне так будет значительно теплее. Она поторопилась со своими обмотками, радуясь заранее, что возня с ногами скрыла подступившее к горлу отвратительное чувство, что она будет сидеть в одном седле с Гилбертом, прижиматься к нему, обнимать за талию руками, как это делал совсем недавно Ротгар.
   Подойдя к Стифэну, она начала подворачивать под него края плаща. Гилберт подъехал к ней, когда она зашагала, держа в руках кожаный ремешок. Она не спускала с него глаз, воображая, что этот кусок кожи свисал с пут Ротгара у него на запястьях. Она вновь старалась не глядеть на его лицо, чтобы, не дай Бог, не выдать своих истинных чувств.
   - Так как вам приходится идти на своих двоих из-за него, я подумал, что, может, вам понравится идея вести его за собой, как кастрированного козла? спросил Гилберт. - Я поеду впереди. Следуйте за мной.
   Бледное солнце, которое еще скупо посылало земле весеннее тепло, казалось, вообще скрылось на небе, словно в тумане. Неожиданно почувствовав, как ее одолевает холод, как озябло ее тело, все больше удивлялась, как она сможет преодолеть такое большое расстояние до Лэндуолда, тащить за собой своего суженого, и одновременно двигаться в кильватере своего будущего супруга, который прокладывал, словно бык, обратный путь к дому.
   Тогда она пообещала идти рядом со Стифэлом, держать его за руку, чтобы он не чувствовал таких неудобств. Иногда раненые становятся романтически настроенными, чувствуя всю тяжесть выпавшего на их долю испытания. К счастью, Стифэн потерял сознание от сильных болей и большой потери крови. В противном случае, принимая во внимание перипетии этого дня, она не удивилась, если бы пообещала сгоряча выйти замуж за еще одного рыцаря с бычьей головой, заметив предместье Лэндуолда.
   Гилберт придумал, как можно скорее добраться до Лэндуолда. Он ударил рукой себя по колену, издав недовольный, рассерженный крик.
   - Как же я мог забыть, - сказал он, роясь в притороченной к поясу сумке. Я захватил это по ошибке, но, может, это весьма кстати. Скажите, а не может ли случайно Стифэну и Роберту стать лучше от вашей "дозы"?
   В руках его поблескивала бутылка с настойкой для Хью. Он вертел ее в руках, словно она абсолютно ничего не весила, напоминая Марии, как мало этого целебного зелья у нее осталось. Ясно, что никакого облегчения она Стифэну не принесет. Роберту может помочь ее успокаивающий эффект, но он в таком случае наверняка попросит еще, и в результате в бутылке почти ничего не останется. Хотя у нее ныло сердце, она все же решила отказать и Роберту, и Стифэну. Но она не должна демонстрировать Гилберту, до какой степени это ее расстраивало.
   - Думаю, что нет, - сказала она, с сожалением покачивая головой. Оно изгоняет демонов из головы, а не копья из задницы. Новая нога от этого у Стифэна тоже не вырастет. - Пока Гилберт раздумывал над ее словами, она выхватила у него бутылку и спрятала ее подальше в свой жилетный карман.
   Она склонила в отчаянии голову перед Богом, отдавая себе отчет в том, как ей лицо заливает краска стыда. Во что она превратилась, в какую женщину, если придумывает здесь какие-то небылицы и отказывает в лекарстве страдающим рыцарям?
   Плотно сжав зубы, держа одной рукой руку потерявшего сознание человека, намотав на другую спасительный ремешок Ротгара, она быстро зашагала по направлению к Лэндуолду.
   ***
   Хью, охватив голову одной рукой, старался изгнать оттуда досаждающих ему демонов. Однажды, несколько лет тому назад, его оруженосец собрал булыжники, чтобы выложить ими яму для костра, заверяя своих товарищей, что если как следует поджарить на них ежей, то они станут такими вкусными и сочными, что любой человек просто забудет о вкусе свинины. Этот оруженосец не обратил никакого внимания на то, что в этих извлеченных из реки булыжниках скопилась вода. Хью и его приятели рыцари с любопытством наблюдали, когда раскаленные камни стали разлетаться на мелкие, острые, словно иглы, кусочки. Они срезали ему один из пальцев, как он того и заслуживал за задержку обеда, и украсили тело уже сжаренного ежа новыми дополнительными иголками.
   - Каким грозным оружием могли бы стать эти камни! - перешептывались между собой рыцари, правда, отлично отдавая себе отчет, что невозможно подчинить себе такую энергию, сделать ее управляемой по воле человека.
   В этот день голова Хью напоминала эти взрывающиеся булыжники. И когда она была рядом, когда прикасалась своими прохладными мягкими, успокаивающими руками к его голове, он все время опасался, как бы она не разорвалась и не оторвала ей осколками пальцы.
   - Сейчас, - шептала она. - Вот здесь. Еще вот здесь. - Там, где она прикасалась к голове пальцами, самая страшная боль вдруг угасала, хотя и не исчезала совсем, но все же теряла остроту.
   - Гилберт унес вашу "дозу". Мне казалось, что вам она какое-то время не нужна. Мария мне не доверяет. Я знаю искусство врачевания, меня ему учила аббатиса в монастыре. Скорее всего это опиум. Вы сейчас чувствуете боль только от того, что вас лишили привычной "дозы", а не из-за ранения.
   В ее голосе чувствовались незнакомые модуляции, словно ей было трудно связывать норманнские слова.
   - Вот, выпейте. - Она поднесла чашку к его губам, и вода пролилась, намочив ей платье.
   Когда же он в последний раз пробовал воду? Пытаясь покрепче схватить дрожащей рукой чашку, Хью начал жадно пить воду. Она взяла у него из рук чашку, - Ваша жажда только усилится. - Это добрый признак. В желудке начнутся спазмы, если только вы выпьете слишком много. Но все равно скоро вы начнете испытывать резкие боли, - нужно быть к ним готовым. Возможно, мне придется позвать на помощь рыцарей. Но я вас не оставлю одного.
   Он уперся головой ей в живот. Она заерзала на месте, пытаясь нянчить его у себя на руках.
   - Мне кажется, что-то здесь затевают. Гилберт, может, и не знать об этом. Мы должны говорить, что вы испытываете боли от ранения.
   - Желтые... - Хью удалось вздохнуть. - Желтые волосы надо мной. Жена.
   - Эдит, - прошептала она. И вот золотистый водопад ее волос покрыл его голову. Раздавались лишь мягкие приятные звуки, когда она, склонившись над его головой, пыталась руками и ласковым голосом унять его боли.
   Глава 15
   Он снова проснулся от знакомых ощущений - пряный запах скота, царапающие лицо соломинки, воспоминание о произнесенных им словах: "Если ты перестанешь навещать меня, я пойму, что ты переметнулась к Гилберту". И, как всегда в таких случаях, он окончательно проснулся, издав протестующий крик, - как его мучили воспоминания о той сладостной ночи, о том неведомом прежде ему, наивысшем, почти безумном экстазе. И для чего все эти переживания, если вот он лежит, открыв глаза, и думает о хладнокровном, неожиданном предательстве Марии.
   Она должна была прийти к нему давно, - прошло уже десять ночей. Он оправдывал ее в первую ночь, подыскивал предлоги в ее защиту и во вторую. Короче говоря, прошли эти десять черных унизительных для него, холодных, пронизывающих до костей ночей, а он все ждал ее, покуда не стало ясно, что она вообще никогда к нему не придет.
   Скорее всего, при сумрачном свете в хижине дровосека, она, вероятно, передумала. Для чего ей связывать свою судьбу с ним? У него не было никакого оружия, кроме острого ума, а Гилберт Криспин предлагал ей свою сильную, надежную руку норманна. Как бы ему хотелось превратиться в черного паука, чтобы подслушать беседу между Марией и Гилбертом, которую они вели вдвоем в хижине.
   Когда Гилберт в расстроенных чувствах выбежал из хижины, один, охваченный голодом к этой женщине, Ротгар был уверен, что их план остается в неприкосновенности, не сомневаясь в том, что она стойко сопротивлялась, он был горд за нее и даже усмехнулся про себя, когда она позже назвала Гилберта милордом.
   Теперь Ротгар не улыбался. Она назвала Гилберта милордом, и с тех пор даже не глядела в его, Ротгара, сторону, никогда больше не удостаивала своим приятным для него присутствием.
   Проснувшись от собственного крика, он сел на кучу соломы, которая служила ему постелью. Ни одно из животных даже ухом не повело, услыхав его вопль, лишь только мелкие хищники почувствовали неудобство от того, что он зашевелился на соломе. Как и любой лэндуолдской скотине, ему полагалось место в хлеву, и если ему нравилось проводить бессонные часы, предаваясь грезам и анализируя собственный идиотизм, - то это, конечно, было его личное дело.