Страница:
Настя, с которой он познакомился совсем недавно, на удивление легко согласилась поехать в лес и даже взяла дома бутерброды и термос с горячим чаем. Оделась она очень тепло и еще Сергею дала свою жилетку: «А то замерзнешь, ведь вы, мужчины, такие нежные». Сергею было приятно надеть вещь Анастасии, и они поехали гулять.
И вот они идут по тропинке куда-то вглубь, грызут яблоки и болтают. Сергею было совсем не холодно, равно как и Насте. Она выглядела бодрой, почти не щурилась и много улыбалась, сводя его с ума лакомой ямочкой на щеке.
— Ты просто не понимаешь настоящей гитары, — продолжала Настя начатый еще в электричке разговор. — Музыку надо чувствовать; когда играет Пол, это… Особенно соло, это вообще…
— Это фигня, — подвел краткий итог Сергей.
— Дурак недоразвитый. Сам ты фигня. Я, между прочим, люблю Пола.
— Ах, та-ак… — Сергей схватил двумя руками комок снега и кинул его в Настю. Та едва успела увернуться, присела и принялась лепить себе кругляш. Сергей побежал. Девушка бросилась за ним, но, чувствуя, что не догонит, швырнула снежок и попала точно в голову. Разлетелись белые брызги, и на шапке осталась небольшая белая отметина. Настя засмеялась.
— Да, Пола, Пола, Пола, Пола. Он такой… сексуальный.
— У-У-У-Уэ — зарычал Сергей, развернулся и побежал обратно.
Настя рванула прочь. Бежать было сложно, они сбились с тропинки и по колено утопали в снегу. Настя не сдавалась, хотя ее небольшое преимущество посте пенно таяло. Ноги закапывались в снег, и было ощущение, что бежишь в воде.
— Сексуальный, значит, — кричал Сергей, — маньяк он сексуальный, вот.
Сергей сделал сильный прыжок и повалил Настю в сугроб. Она на удивление ловко высвободилась, и на голову Сергею повалилась целая лавина снега, холодного и колючего.
— Вот тебе, вот тебе, — приговаривала Анастасия, — будешь знать, как в меня кидаться.
Серега не сопротивлялся. Он просто лежал, улыбаясь и закрывая лицо руками. Настя постепенно успокоилась, перестала осыпать его снегом и, румяная, поднялась. Поднялся и Серега, отряхнулся, подошел к Насте, обнял ее за талию и притянул к себе. Инстинктивно она сначала отстранилась, потом все же позволила Сереге небольшой поцелуй и даже легонько прикусила его губу.
— Ты чего кусаешься?
— Я говорила, помнишь, что съем тебя, если мы заблудимся. А мы, по-моему, заблудились.
Они огляделись. Кругом стояли громадные заснеженные деревья, молчаливый и холодный лес, но хорошо были видны их собственные следы.
— Сережа, у меня ручки замерзли, — Настя протягивала вперед покрасневшие ладошки, — я, кажется, рукавичку потеряла. Это все из-за тебя. — В ее голосе послышались нарочито капризные нотки.
Сергей подошел к девушке, взял ее руки в свои и подышал на них, глядя в лукавые глаза.
— Давай тогда искать, возьми пока мои перчатки. — Он продолжал держать ее ладошки, старательно их согревая. Анастасия милостиво позволяла за собой ухаживать.
Потом они долго ходили по своим следам и искали рукавичку. Ничего, конечно же, не нашли, вернулись на тропинку и побрели в сторону платформы.
Над чистым снегом сгущался сумрак…
Ивс и Надя лежали рядом, и ему было спокойно и хорошо. Он отдыхал с этой женщиной. Здесь не было интриг, перебоев в снабжении плазмой, материалом и свежей кровью, не было дрязг и золотых свастик на погонах. Здесь были чай, сигареты и звезды над ночным городом. И ее глаза, которые, как иногда ему казалось, постепенно лечили тоску по Эльзе.
— Ты говорил мне, что миров бесчисленное множество. Почему же вы не найдете такой, чтобы не воевать, чтобы просто уйти на чистую Землю?
— Для того чтобы проникнуть в более дальние миры, надо построить еще одну базу, еще одну гильбростанцию.
— Непонятно. У нас же есть базы, и не одна. Их, наверное, десяток, не меньше.
— Их не десяток, Надя. Их двадцать шесть.
Ивс глубоко и сладко затянулся, выпуская дым в потолок. Из открытого настежь окна струился прохладный воздух. В бездонной вышине мерцали звезды; ночной ветер от Мелитополя, от степей отогнал на время заводскую взвесь.
— Тут, понимаешь, физика. Законы природы, законы математики. Их не обойдешь. Каждый мир разворачивается в гильберпространстве на три стороны, «соприкасается» с тремя другими мирами. Как ячейки в сотах. Ячеек много, но из какой-то данной перейти можно только в соседние. Только в сотах шесть соседних ячеек, а тут три. Хотя прямого соприкосновения на самом деле нет. И структура не плоскостная.
— А какая? Объемная?
— Я же тебе говорю, гильберпространство. Это сложно. Это вообще нельзя представить, можно только высчитать. Но то, что гармония пространства подчиняется формуле один в три, это уже доказано. Это связано с трехмерностью нашего обычного пространства. И дальше чем в один из этих миров, из нашего не перепрыгнешь.
— Но это, наверное, мало.
— Достаточно. Каждый из тех миров отображается еще на три, из которых один — это наш, а те, в свою очередь, еще на три, среди которых нашего уже нет, и так до бесконечности. Можно пройти по кольцу, можно уйти по ломаной линии, но это только в теории. — Ивс прикурил одну сигарету от другой. — Уже на третьем шаге число открывшихся миров становится больше двадцати, но мы пока посещали только «А», «В» и «С». Ближайшие миры, так называемые «вита-минчики». И что там дальше — никому не известно.
— А бывает так, перемещаешься и оказываешься в море? Или внутри горы? — Надя, соблазненная дымом, тоже взяла сигарету. Она все время пыталась бросить курить и все время откладывала это решение.
— Нет. Каждому объекту в нашем пространстве жестко соответствует их объект. То есть если ты пойдешь в перемещение возле Нью-Йорка, то ты вынырнешь возле их Нью-Йорка, и только там. Абсолютно на том же месте.
— На том же месте. А может быть, что там вообще нет Нью-Йорка?
— Может быть. Это уже от их истории зависит. Там могут до сих пор жить индейцы, может быть кратер от ядерного взрыва, может быть еще что-нибудь, но гора там не появится. Это будет та же Северная Америка, тот же залив. Может быть, с другим названием.
— Понятно. Но все-таки почему нельзя из того мира пройти дальше? Еще дальше?
— Почему нельзя? Можно. Только для этого нужно сначала построить там гильбростанпию. Установить и настроить оборудование. Подвести энергию. Много энергии. Обучить персонал. По сложности это как Днепрогэс. И двигайся себе дальше.
— А вы не хотите ни с кем сотрудничать? Там.
— Не хотим, Надя. Внезапность— это слишком серьезная карта. Гильбронавтов готовят годы, чтобы не произошел случайный сбой.
Надя набросила на плечи простыню и подошла к окошку. Ночь была жаркой; медленно остывающий асфальт источал душное тепло.
— Значит, опять война. Мы погубили свою землю и переезжаем к соседям. Виноваты они только в том, что у них живется лучше. И какой же из этих миров вы избрали?
Ивс погасил окурок.
— Выбор сложен. Хотя выбирать приходится из двух, а не из трех — мира «С» практически не существует.
— Как это? — Глаза Нади чуть округлились, она уже догадывалась «как».
— Затяжная ядерная война, Надя. Хуже, чем у нас, много хуже. Просто выжженная земля. Пустыня, покрытая радиоактивным пеплом. Наши агенты, которым удалось вернуться оттуда живыми, лечились потом по несколько месяцев. И вылечить удалось далеко не всех. Захватить этот мир не составит никакого труда— там некому сопротивляться. Но жить там невозможно. Это хуже, чем в Антарктиде. В принципе, там можно выстроить еще одну станцию, наладить оборудование, запустить сначала пробные, потом стационарные воронки — пройти через этот мир дальше, у него же есть еще два соседа, кроме нас. Но технически эта задача растянется лет на тридцать — сорок, и это в том случае, если мы направим на ее выполнение все наши ресурсы. Нам легче освоить космос, как это сделали в одном из других миров.
— А остальные два мира?
— Один из них чище и сильнее, другой более слаб и более грязен. Прорабатываются оба варианта. А ты сейчас просто кладезь секретной информации.
Надя растерла свою сигарету в пыль рядом с его окурком.
— Да, наверно. И я бы их предупредила, если бы смогла. И ты это знаешь.
— Знаю. Ты идеалистка. — Ивс усмехнулся. — Но их никто не сможет предупредить.
— А ты чудовище. Ивс. — И она прильнула к нему, обняв его плечи. — Ты спасаешь свой мир за счет других. Там тоже будут лагеря и проволока; карточки и война.
— Это жизнь, Надя. Это борьба за существование. Ты же знаешь, что у нашего мира нет шансов выжить. Ты знаешь статистику мутаций, состояние воздуха, воды, почвы. У нас нет другого выхода. Джунгли перерождаются неизвестно во что. Океан мертв. Кругом радиоактивное заражение, и очистить такие территории невозможно. Свободного кислорода в атмосфере через сорок лет практически не останется. Нас никто не пустит к себе просто так, нам придется драться. И нам надо спешить, потому что положение ухудшается с каждым годом.
— Это будет война?
— Это будет очень короткая война. И у наших детей появится чистый воздух. — Ивс скользнул взглядом по металлическим Надиным глазам и быстро добавил: — А их детей мы оставим жить и воспитаем. Наши почти все больны, и нам обязательно понадобятся их дети.
Она стиснула его плечи судорожным, болезненным движением пальцев. То ли ласка, то ли попытка причинить боль. Ее глаза затянуло поволокой. Начиналась редкая и желанная для обоих ночь фантастической любви.
На затянутом дымом горизонте появились отблески алого рассвета. Сполохи багряной зари.
ГЛАВА 23
И вот они идут по тропинке куда-то вглубь, грызут яблоки и болтают. Сергею было совсем не холодно, равно как и Насте. Она выглядела бодрой, почти не щурилась и много улыбалась, сводя его с ума лакомой ямочкой на щеке.
— Ты просто не понимаешь настоящей гитары, — продолжала Настя начатый еще в электричке разговор. — Музыку надо чувствовать; когда играет Пол, это… Особенно соло, это вообще…
— Это фигня, — подвел краткий итог Сергей.
— Дурак недоразвитый. Сам ты фигня. Я, между прочим, люблю Пола.
— Ах, та-ак… — Сергей схватил двумя руками комок снега и кинул его в Настю. Та едва успела увернуться, присела и принялась лепить себе кругляш. Сергей побежал. Девушка бросилась за ним, но, чувствуя, что не догонит, швырнула снежок и попала точно в голову. Разлетелись белые брызги, и на шапке осталась небольшая белая отметина. Настя засмеялась.
— Да, Пола, Пола, Пола, Пола. Он такой… сексуальный.
— У-У-У-Уэ — зарычал Сергей, развернулся и побежал обратно.
Настя рванула прочь. Бежать было сложно, они сбились с тропинки и по колено утопали в снегу. Настя не сдавалась, хотя ее небольшое преимущество посте пенно таяло. Ноги закапывались в снег, и было ощущение, что бежишь в воде.
— Сексуальный, значит, — кричал Сергей, — маньяк он сексуальный, вот.
Сергей сделал сильный прыжок и повалил Настю в сугроб. Она на удивление ловко высвободилась, и на голову Сергею повалилась целая лавина снега, холодного и колючего.
— Вот тебе, вот тебе, — приговаривала Анастасия, — будешь знать, как в меня кидаться.
Серега не сопротивлялся. Он просто лежал, улыбаясь и закрывая лицо руками. Настя постепенно успокоилась, перестала осыпать его снегом и, румяная, поднялась. Поднялся и Серега, отряхнулся, подошел к Насте, обнял ее за талию и притянул к себе. Инстинктивно она сначала отстранилась, потом все же позволила Сереге небольшой поцелуй и даже легонько прикусила его губу.
— Ты чего кусаешься?
— Я говорила, помнишь, что съем тебя, если мы заблудимся. А мы, по-моему, заблудились.
Они огляделись. Кругом стояли громадные заснеженные деревья, молчаливый и холодный лес, но хорошо были видны их собственные следы.
— Сережа, у меня ручки замерзли, — Настя протягивала вперед покрасневшие ладошки, — я, кажется, рукавичку потеряла. Это все из-за тебя. — В ее голосе послышались нарочито капризные нотки.
Сергей подошел к девушке, взял ее руки в свои и подышал на них, глядя в лукавые глаза.
— Давай тогда искать, возьми пока мои перчатки. — Он продолжал держать ее ладошки, старательно их согревая. Анастасия милостиво позволяла за собой ухаживать.
Потом они долго ходили по своим следам и искали рукавичку. Ничего, конечно же, не нашли, вернулись на тропинку и побрели в сторону платформы.
Над чистым снегом сгущался сумрак…
Ивс и Надя лежали рядом, и ему было спокойно и хорошо. Он отдыхал с этой женщиной. Здесь не было интриг, перебоев в снабжении плазмой, материалом и свежей кровью, не было дрязг и золотых свастик на погонах. Здесь были чай, сигареты и звезды над ночным городом. И ее глаза, которые, как иногда ему казалось, постепенно лечили тоску по Эльзе.
— Ты говорил мне, что миров бесчисленное множество. Почему же вы не найдете такой, чтобы не воевать, чтобы просто уйти на чистую Землю?
— Для того чтобы проникнуть в более дальние миры, надо построить еще одну базу, еще одну гильбростанцию.
— Непонятно. У нас же есть базы, и не одна. Их, наверное, десяток, не меньше.
— Их не десяток, Надя. Их двадцать шесть.
Ивс глубоко и сладко затянулся, выпуская дым в потолок. Из открытого настежь окна струился прохладный воздух. В бездонной вышине мерцали звезды; ночной ветер от Мелитополя, от степей отогнал на время заводскую взвесь.
— Тут, понимаешь, физика. Законы природы, законы математики. Их не обойдешь. Каждый мир разворачивается в гильберпространстве на три стороны, «соприкасается» с тремя другими мирами. Как ячейки в сотах. Ячеек много, но из какой-то данной перейти можно только в соседние. Только в сотах шесть соседних ячеек, а тут три. Хотя прямого соприкосновения на самом деле нет. И структура не плоскостная.
— А какая? Объемная?
— Я же тебе говорю, гильберпространство. Это сложно. Это вообще нельзя представить, можно только высчитать. Но то, что гармония пространства подчиняется формуле один в три, это уже доказано. Это связано с трехмерностью нашего обычного пространства. И дальше чем в один из этих миров, из нашего не перепрыгнешь.
— Но это, наверное, мало.
— Достаточно. Каждый из тех миров отображается еще на три, из которых один — это наш, а те, в свою очередь, еще на три, среди которых нашего уже нет, и так до бесконечности. Можно пройти по кольцу, можно уйти по ломаной линии, но это только в теории. — Ивс прикурил одну сигарету от другой. — Уже на третьем шаге число открывшихся миров становится больше двадцати, но мы пока посещали только «А», «В» и «С». Ближайшие миры, так называемые «вита-минчики». И что там дальше — никому не известно.
— А бывает так, перемещаешься и оказываешься в море? Или внутри горы? — Надя, соблазненная дымом, тоже взяла сигарету. Она все время пыталась бросить курить и все время откладывала это решение.
— Нет. Каждому объекту в нашем пространстве жестко соответствует их объект. То есть если ты пойдешь в перемещение возле Нью-Йорка, то ты вынырнешь возле их Нью-Йорка, и только там. Абсолютно на том же месте.
— На том же месте. А может быть, что там вообще нет Нью-Йорка?
— Может быть. Это уже от их истории зависит. Там могут до сих пор жить индейцы, может быть кратер от ядерного взрыва, может быть еще что-нибудь, но гора там не появится. Это будет та же Северная Америка, тот же залив. Может быть, с другим названием.
— Понятно. Но все-таки почему нельзя из того мира пройти дальше? Еще дальше?
— Почему нельзя? Можно. Только для этого нужно сначала построить там гильбростанпию. Установить и настроить оборудование. Подвести энергию. Много энергии. Обучить персонал. По сложности это как Днепрогэс. И двигайся себе дальше.
— А вы не хотите ни с кем сотрудничать? Там.
— Не хотим, Надя. Внезапность— это слишком серьезная карта. Гильбронавтов готовят годы, чтобы не произошел случайный сбой.
Надя набросила на плечи простыню и подошла к окошку. Ночь была жаркой; медленно остывающий асфальт источал душное тепло.
— Значит, опять война. Мы погубили свою землю и переезжаем к соседям. Виноваты они только в том, что у них живется лучше. И какой же из этих миров вы избрали?
Ивс погасил окурок.
— Выбор сложен. Хотя выбирать приходится из двух, а не из трех — мира «С» практически не существует.
— Как это? — Глаза Нади чуть округлились, она уже догадывалась «как».
— Затяжная ядерная война, Надя. Хуже, чем у нас, много хуже. Просто выжженная земля. Пустыня, покрытая радиоактивным пеплом. Наши агенты, которым удалось вернуться оттуда живыми, лечились потом по несколько месяцев. И вылечить удалось далеко не всех. Захватить этот мир не составит никакого труда— там некому сопротивляться. Но жить там невозможно. Это хуже, чем в Антарктиде. В принципе, там можно выстроить еще одну станцию, наладить оборудование, запустить сначала пробные, потом стационарные воронки — пройти через этот мир дальше, у него же есть еще два соседа, кроме нас. Но технически эта задача растянется лет на тридцать — сорок, и это в том случае, если мы направим на ее выполнение все наши ресурсы. Нам легче освоить космос, как это сделали в одном из других миров.
— А остальные два мира?
— Один из них чище и сильнее, другой более слаб и более грязен. Прорабатываются оба варианта. А ты сейчас просто кладезь секретной информации.
Надя растерла свою сигарету в пыль рядом с его окурком.
— Да, наверно. И я бы их предупредила, если бы смогла. И ты это знаешь.
— Знаю. Ты идеалистка. — Ивс усмехнулся. — Но их никто не сможет предупредить.
— А ты чудовище. Ивс. — И она прильнула к нему, обняв его плечи. — Ты спасаешь свой мир за счет других. Там тоже будут лагеря и проволока; карточки и война.
— Это жизнь, Надя. Это борьба за существование. Ты же знаешь, что у нашего мира нет шансов выжить. Ты знаешь статистику мутаций, состояние воздуха, воды, почвы. У нас нет другого выхода. Джунгли перерождаются неизвестно во что. Океан мертв. Кругом радиоактивное заражение, и очистить такие территории невозможно. Свободного кислорода в атмосфере через сорок лет практически не останется. Нас никто не пустит к себе просто так, нам придется драться. И нам надо спешить, потому что положение ухудшается с каждым годом.
— Это будет война?
— Это будет очень короткая война. И у наших детей появится чистый воздух. — Ивс скользнул взглядом по металлическим Надиным глазам и быстро добавил: — А их детей мы оставим жить и воспитаем. Наши почти все больны, и нам обязательно понадобятся их дети.
Она стиснула его плечи судорожным, болезненным движением пальцев. То ли ласка, то ли попытка причинить боль. Ее глаза затянуло поволокой. Начиналась редкая и желанная для обоих ночь фантастической любви.
На затянутом дымом горизонте появились отблески алого рассвета. Сполохи багряной зари.
ГЛАВА 23
И еще раз.
Самодельная отмычка щелкнула, зацепив собачку. Металлическая дверь Главного выхода, оказалось, открывалась не сложнее стандартного замка. Фред возился совсем недолго. Последнее время он наловчился, и на подбор шифра у него уходили считанные минуты. Мэй, стоявшая рядом, держалась за его рукав и испуганно дышала в ухо, но это не отвлекало.
Как только он закончил, Хью старательно замахал руками и подкатил Джек на своей тележке. Хью перестал махать только тогда, когда Джек был уже совсем близко; ему нравились все эти сигналы, и иногда он, без всяких на то причин, зажигал и гасил фонарь. Они сбросили на тележку мешки. Фред решил, что их правильно называть рюкзаками, но здесь он ошибался, это были самые обычные пластиковые пакеты, набитые всякой всячиной. Все, что возможно сделать заранее, было сделано. Теперь им предстояло уехать, уехать как можно дальше, с тем чтобы погоня, если она будет, потеряла их след.
План был прост. Именно его простота давала им большой шанс на удачу, во всяком случае, так казалось Фреду. Остальные не занимались вероятностным анализом, они просто доверяли своему вожаку. Однако на деле все оказалось сложнее.
Сразу же за порогом самоходная тележка Джека остановилась. Он быстро спрыгнул на пол и осмотрел ее на обычные возможные неполадки — контакты, разряд и масло. Везде полный порядок. Тогда Джек проверил наскоро все, что только можно было проверить без механиков, без их маленькой эстакады в гараже. Остальные молча ждали, нервничая все больше и больше, но завести тележку снова не удавалось. Джек не понимал, в чем тут дело. Все было в порядке, кроме того, что машина не работала. Он не мог даже обнаружить неисправность, не говоря уже о том, чтобы ее устранить. У Джека начали мелко трястись руки. Затем он выругался и пнул обитое мягкой резиной колесо. У Фреда мелькнула смутная догадка, что тележка, возможно, рассчитана только на работу внутри сотов и ремонтировать ее бесполезно. За пределы своего сектора она не поедет.
Это означало, что придется идти пешком. Пока еще была ночь, горели ночные лампы — комбинация через две на третью, и на лестницах никто не появлялся. Место, где они застряли, было развилкой, своего рода вертикальным перекрестком, дороги отсюда уходили вниз и вверх в разных направлениях, и утром сюда обязательно придут или приедут. Но есть ли у них время хотя бы до утра? Этого не знал никто. Угловой местного сектора, скорее всего, совершает плановый обход территории каждые шесть часов. А открытая Главная дверь может быть замечена в любой момент. Может быть, она уже замечена.
Хью вел себя почти спокойно, только постоянно озирался, а вот Джек и Мэй заметно нервничали. Фред думал. Даже в этой ситуации он предпочел потратить несколько драгоценных минут — лишь бы не принять ошибочное решение. Наконец он поднял свой «рюкзак» за единственную, слишком тонкую, неумело привязанную лямку и махнул рукой.
И они пошли, стараясь соблюдать дистанцию, но все равно сбиваясь в кучу, как стайка испуганных птенцов.
Все вокруг было незнакомым и странным. Изменилось покрытие стен, изменилось освещение, исчезли привычные кабели в стенных нишах. Изменился запах. Даже пол стал другим, теплым и мягким, он грел ступни ног и все время чуть-чуть прогибался. Мэй казалось, что ее ноги сейчас провалятся, поэтому она пыталась идти на цыпочках и время от времени дергала Фреда за рукав, чтобы он сказал ей, что пол не провалится. Фред не знал, провалится ли пол, ему тоже не нравилась эта податливость под ногами, но он уверенно ответил, что все в порядке. Так же уверенно ответил он и во второй, и в третий раз, а в четвертый вместо ответа дал Мэй хороший подзатыльник, после чего все ее причитания прекратились. Это всегда шло ей на пользу и здорово подбадривало. Хью открыл было рот, чтобы что-то спросить, но в последний момент передумал.
Они прошли длинным коридором, больше похожим на тоннель, куда не захотела ехать тележка Джека, и теперь стояли на краю огромного, окутанного паром зала, в неясной глубине которого работали какие-то механизмы. Там что-то вспыхивало, рассыпаясь белыми искрами, мелькали смутные, исполинские тени, перемещалось нечто металлическое и большое.
Прямо от их ног начиналась подвесная, листовой стали дорожка, по периметру огибавшая зал. Светлый поручень отгораживал ее от провала, где и дна-то не было видно. Там все переливалось, кипело и булькало. Смотреть вниз не хотелось. Фред шагнул на металлические листы первым. Как ни странно, здесь они пошли уверенней. Может быть, сказалось то, что они уже очень далеко ушли от родного сота и всякие мысли о возвращении исчезли. Теперь можно было двигаться только вперед, а значит, идти следовало скорее. А может быть, упругий, гулкий металл под ногами, сменивший дряблый пластик, сам по себе придавал ногам уверенности.
Ощущение, что они вот-вот провалятся, исчезло.
Рябов почувствовал двойной укол в запястье. Это был не просто сигнал тревоги или сбора— это был сигнал тревоги класса «А». Произошло что-то серьезное.
Мимо него промчался Королев, заглатывая на ходу остаток бутерброда, следом тяжело протопали близнецы Ганс и Отто. Они были очень похожи, но различить их не составляло никакого труда — у Отто после Лос-Анджелеса остался длинный, уродливый, через всю щеку шрам. Мысли Рябова текли отвлеченно, почти неспешно, а тело совершало все, что необходимо для сверхбыстрых сборов, для того чтобы его подразделение погрузилось в крутолет ровно за две минуты.
Что могло случиться в тихом, обжитом, роботизированном районе Америки, где уже десять или двенадцать лет назад закончились последние волнения в городах и оккупационных гетто? Все бывшие недовольные давно уже работали на Союз; работали радостно, улыбаясь, кушая и трахаясь положенное число раз в неделю. Никаких террористов, никаких волнений молодежи. Нормальная, мирная жизнь. Нормальные, перевоспитанные буржуи. И вдруг тревога класса «А».
Это очень серьезно.
Он чувствовал знакомое волнение, вернее, нервный подъем. То же, наверное, ощущает заскучавшая охотничья собака перед хорошей дракой. Без войны служба текла слишком однообразно; тренировки, маневры, учебные кассеты и расслабляющий гипносон — все это повторялось изо дня в день, из года в год, менялись только свастики на погонах. Последним, всегда последним движением сбора он пристегнул на руку старую, потемневшую от времени медную цепочку. Обычную медную цепочку, которая с годами становилась все короче, по мере того как вылетали из нее сломавшиеся звенья. Рябов верил, что именно цепочка приносит ему удачу, и надевал ее только перед настоящим боевым вылетом.
Их часть, «Медведи», была лучшей в округе. Рябову нравилось быть лучшим. Единственное, что его несколько раздражало в службе, так это чрезмерная либеральность командования. Отчитываться приходилось за каждый выстрел в человека, даже если ты стрелял в «манекен». Одна хорошая очередь могла привести на гауптвахту. Когда в Майами начались волнения черных, бывших союзников, «партизан», твою мать, — им, видите ли, не понравились условия лагеря сосредоточения, — его парни работали практически без сна около двух недель. Жарко было очень, и в прямом и в переносном смысле. Жратвой их обеспечить вовремя забыли. А когда Отто, тогда еще красавчик, как и его брат, привел в лагерь молоденькую мулатку — даже не силком притащил, а именно привел, за руку, добровольно, — какой-то придурок-проверяющий из особого отдела устроил настоящий скандал.
Борцы за нравственность, твою мать!
Вскоре Рябов уже знал причину тревоги: по браслету пошло звуковое сообщение.
Сбрендило, съехало с катушек сразу несколько биороботов. Это было нечто. Рабочие «овощи» что-то себе сообразили, ухитрились вооружиться и убить двух манекенов-охранников. Затем они как-то открыли шифрованный замок и разбрелись по территории промышленного комплекса, нашпигованного боеголовками. Взбесившиеся манекены внутри самого опасного объекта Северной Америки. Теперь их предстояло отлавливать, причем так, чтобы не повредить оборудование. Иначе можно было оказаться в эпицентре ядерного или химического удара.
Надо было спешить.
— Игнат, смотри. Куда забрался, сволочь. Рябов мгновенно оценил ситуацию. Стрелять было нельзя. Ни в коем случае. Намеренно или случайно, скорее всего, случайно, но спятивший биор выбрал себе практически идеальную позицию — за ним находился огромный вакуумный купол. Реактор «Бета», самый мощный энергоблок континента.
А этот мерзавчик неплохо вооружен. Озирается. Еще немного, и он их заметит, и наверняка начнет стрелять. Рябов замер в тени металлического козырька так, чтобы стальные балки, идущие крест-накрест, максимально загородили его тело. Бронежилет штука хорошая, но лицо и шея все равно не прикрыты. А плохой стрелок тем и опасен, что угадать направление и точность выстрела невозможно. Рябов предпочел бы профессионала — его легче контролировать.
Биор вскрикнул и махнул кому-то рукой. Э, да они все вместе. Они действуют командой, твою мать. Очень странно, почти невероятно для манекенов. Но тем лучше, не надо будет рыскать по всему комплексу, искать их поодиночке. Манекен уже палил куда-то вбок, неумело держа оружие, и каждый раз ему отдачей выворачивало руку, начисто сбивая прицел. Хотя какой у него прицел… Кто-то из ребят Рябова, а больше там никого не могло быть, отвлекал на себя огонь этого «охранника». Правильно. Сейчас он даже не смотрит по сторонам, сейчас он увлечен, воюет. Ответного огня нет, как и положено. Стрелять только по команде и только наверняка. Ты-то попадешь, но объект может поскользнуться в самый неподходящий момент — ив куполе утечка. Не годится. Кроме того, если тело биора пробьет насквозь, результат будет тот же. Хреновый будет результат. Нет. Стрельба, даже снайперская, сейчас никому не нужна. Да и не того класса противник, чтобы патроны тратить.
Рябов легко перебросил тело на стальное переплетение балок и ушел по крестовине вбок. Двигался он быстро и совершенно бесшумно. Скользил так же естественно, как течет вода. Отто тянулся следом, но постепенно отставал. Обычно в паре он выполнял огневое прикрытие, но сейчас это было бессмысленно — разве что бить холостыми на испуг. Уже через несколько секунд Рябов достиг уровня, с которого стрелял биор; тот как раз успел дожечь обойму. Рябов поднимался вверх по отвесной стене быстро, как огромное хищное насекомое. Он заметил направление) в котором махал руками «овощ», и двигался так чтобы постоянно находиться в мертвой зоне от его возможного напарника. На подходе, когда их разделяло не более шести метров, Рябов тихо свистнул, кисть его правой руки резко дернулась, а тело метнулось вперед.
Обернувшись на свист, Джек успел заметить что-то блестящее и почувствовал дикую, горячую боль в глазах. Затем его мир лопнул, рассыпался оранжевыми искрами, и биора-человека Джекки не стало.
Рябов выдернул из глазницы биоробота свой нож и вытер о комбинезон. При этом взгляд его внимательно обшаривал местность. Движение за далекой черной чашей. Он упал и откатился в сторону значительно раньше, чем Хью сообразил, что надо выстрелить, но Хью все-таки выстрелил. Заряд прочертил по полу длинную черную борозду и срикошетил вверх. Затем, парализованный страхом, Хью выронил базуку, присел и закрыл голову руками.
Рябов остерегся двигаться дальше. Оружие в руках биоробота было слишком мощным, чтобы лезть напролом. Кроме того, слева, чуть позади стрелявшего тянулся целый ряд продолговатых керамических ванночек неизвестного Рябову назначения. Ванночки наполняла бесцветная жидкость, судя по испарениям и запаху — кислота. Неподходящее место для перестрелки из базуки; а ликвидировать эту взбесившуюся нежить следовало чисто, без последствий для завода. Как вообще могло случиться, что в руки спятивших «овощей» попало боевое оружие? И как они сумели накопить в себе столько сознания и злобы, что первыми открывают стрельбу? Программистов, ведущих в округе этот сектор, следовало допросить и расстрелять, независимо от результатов допроса.
Впрочем Вагнер, скорее всего, так и сделает. Биор впереди исчез из поля зрения Рябова. Этот их боец был поумнее, зарядов попусту не тратил и не маячил в полный рост. Возможно, впрочем, что он попросту удирал во все лопатки. В любом случае правильным решением в данной ситуации был обход «в клещи». Рябов оставил Отто прикрывать этот участок и отдал несколько команд в ларингофон. Клещи вместо двойных получались полуторные — Васька, как всегда, отставал, но сейчас и это сойдет. Надо было двигаться быстро, иначе цель можно было снова потерять. Ганс шел верхом, Игнат двигался внизу, а сам Рябов слева. Справа было маловероятное направление, там почти все открыто, кроме того, там близко была стена. Там должен был идти Василий, или Вась-Вась, но он запутался в каких-то проводах, которые побоялся рвать, и сейчас запаздывал. Плохо, твою мать, но на худой конец это направление тоже прикроет Отто.
Хью лежал ничком у каких-то ящиков и закрывал руками голову. Подскочивший Фред, озираясь принялся трясти его за плечо.
— Вставай, Хью, вставай! Пошли скорее! — Глаза Фреда лихорадочно блестели, на разорванном рукаве рубахи запеклась кровь. — Вставай же, ну! Мэй ждет. Вставай, или я сейчас сам уйду, вставай, быстро! Где Джек?
Хью медленно поднял голову. Глаза его были полны слез.
— Фредди… Они убили Джека.
— Как убили?
— Убили, ножом в глаз. Прямо в глаз, так больно. Я видел. Серые люди в зеленых пятнах. Страшные, как во сне.
— Ничего более не говоря, Фред подхватил с пола базуку и потащил Хью за рукав. Тот поднялся и покорно пошел следом.
— Где это тебя так?
— Что? А, это… Ерунда, я за проволоку зацепился, пока дорогу искал. Все в порядке, сейчас мы выйдем наружу. Ты только делай быстро все, что я говорю. А где сейчас эти люди?
— Там, — Хью безразлично показал рукой за спину. — Ты хочешь пойти к ним? Хочешь их убить? Я не пойду.
Фред усмехнулся.
— Я тоже не пойду. Если это настоящие люди-бойцы, то нам убегать надо, с ними драться нельзя. Это тебе не угловые с программой вместо мозгов.
— Нам не уйти, Фред. Они страшные. И они везде. Я чувствую, они везде. И там, куда мы идем, тоже.
— Спокойно, все нормально. — Фред, однако, начал озираться и перевесил базуку поудобнее.
— Все, мы пришли. Теперь быстро и тихо. Видишь трубу? Нагибайся и давай за мной.
Вокруг них замкнулось металлическое кольцо. Хью провел ладонью по стене. Рука стала черной. От нее шел неприятный запах. Под ногами хлюпало.
— Что это?
— Спокойно. Спокойно. Эту трубу я нашел на общей схеме в компьютере. Она ведет наружу, прямо наружу. По ней иногда сбрасывают отработанную жидкость из реактора.
— А почему мы не пошли просто через ворота? Ведь есть же здесь где-нибудь ворота? Ты бы их открыл.
— Дурачок мой бестолковый. Ворота охраняются, даже когда нет тревоги. А сейчас там и мышь не проскочит. Нам надо удрать себе потихонечку, и все. А лучше способа не найти. Никто не подумает, что мы полезли в эту трубу. Тем более, надо знать, какая из них ведет наружу. Их же там шесть. А это знаю только я, потому что я план изучал.
— А где Мэй?
— Впереди. Она должна уже выйти. Здесь всего метров двести. Вон, видишь, впереди просвет?
Клещи сомкнулись, но никто из бойцов Рябова с биорами не встретился. Подоспевший Вась-Вась их тоже не видел, хотя ускользнуть они не могли. Теперь все было понятно и просто. Обалдевшие от ужаса роботы забились в какую-то щель в центре зала, возле самого реактора. Осталось только найти их и выкурить. Главное — это найти.
Ни вшитых под кожу капсул, ни новейшего «пластыря», что невозможно содрать, так же как невозможно содрать собственную кожу, — ничего такого у этих моделей не было. Устаревший материал на чисто человеческой базе. Берется буржуй, два часа идет шлемо-фонная обработка, затем браслет-индикатор на запястье и под ежедневный контроль. Все. Конечно, такая система была дешевле, и в свое время она дала неплохие результаты. Сотни тысяч, если не миллионы послушных буржуев разгребали ядовитый шлак в промышленных зонах, строили заборы и натягивали на колья проволоку. Никакого партизанского движения, никаких подпольщиков. После шлемов всегда был брак, много брака и большая смертность, но это лучше, чем взрывы в тоннелях, взрывы на мостах, стрельба в спину и тому подобное. Материал фильтровали, обрабатывали с листа. Манекенам затирали мозг, меняли профессии, переписывали память снова и снова. Отбракованных «болванчиков» пускали в расход, на тушки, а потом остальным на гуляш — в Союзе всегда экономили говядину. Но никто никогда не слышал, чтобы после гипночистки «овощ» ударялся в побег. Слишком сложное это для них действие. Они могли иногда свихнуться и уйти бродить, перемещаясь без цели и всякого смысла. Могли стрелять во все стороны, если есть из чего, это тоже случалось. Могли прийти в ярость и начинали все вокруг ломать. Но чтобы конкретно бегать… По реальному плану, да еще согласованно, всем вместе… Странно. Таких умников полагалось отсеивать на сортировке или на ранней стадии ежедневных проверок.
Самодельная отмычка щелкнула, зацепив собачку. Металлическая дверь Главного выхода, оказалось, открывалась не сложнее стандартного замка. Фред возился совсем недолго. Последнее время он наловчился, и на подбор шифра у него уходили считанные минуты. Мэй, стоявшая рядом, держалась за его рукав и испуганно дышала в ухо, но это не отвлекало.
Как только он закончил, Хью старательно замахал руками и подкатил Джек на своей тележке. Хью перестал махать только тогда, когда Джек был уже совсем близко; ему нравились все эти сигналы, и иногда он, без всяких на то причин, зажигал и гасил фонарь. Они сбросили на тележку мешки. Фред решил, что их правильно называть рюкзаками, но здесь он ошибался, это были самые обычные пластиковые пакеты, набитые всякой всячиной. Все, что возможно сделать заранее, было сделано. Теперь им предстояло уехать, уехать как можно дальше, с тем чтобы погоня, если она будет, потеряла их след.
План был прост. Именно его простота давала им большой шанс на удачу, во всяком случае, так казалось Фреду. Остальные не занимались вероятностным анализом, они просто доверяли своему вожаку. Однако на деле все оказалось сложнее.
Сразу же за порогом самоходная тележка Джека остановилась. Он быстро спрыгнул на пол и осмотрел ее на обычные возможные неполадки — контакты, разряд и масло. Везде полный порядок. Тогда Джек проверил наскоро все, что только можно было проверить без механиков, без их маленькой эстакады в гараже. Остальные молча ждали, нервничая все больше и больше, но завести тележку снова не удавалось. Джек не понимал, в чем тут дело. Все было в порядке, кроме того, что машина не работала. Он не мог даже обнаружить неисправность, не говоря уже о том, чтобы ее устранить. У Джека начали мелко трястись руки. Затем он выругался и пнул обитое мягкой резиной колесо. У Фреда мелькнула смутная догадка, что тележка, возможно, рассчитана только на работу внутри сотов и ремонтировать ее бесполезно. За пределы своего сектора она не поедет.
Это означало, что придется идти пешком. Пока еще была ночь, горели ночные лампы — комбинация через две на третью, и на лестницах никто не появлялся. Место, где они застряли, было развилкой, своего рода вертикальным перекрестком, дороги отсюда уходили вниз и вверх в разных направлениях, и утром сюда обязательно придут или приедут. Но есть ли у них время хотя бы до утра? Этого не знал никто. Угловой местного сектора, скорее всего, совершает плановый обход территории каждые шесть часов. А открытая Главная дверь может быть замечена в любой момент. Может быть, она уже замечена.
Хью вел себя почти спокойно, только постоянно озирался, а вот Джек и Мэй заметно нервничали. Фред думал. Даже в этой ситуации он предпочел потратить несколько драгоценных минут — лишь бы не принять ошибочное решение. Наконец он поднял свой «рюкзак» за единственную, слишком тонкую, неумело привязанную лямку и махнул рукой.
И они пошли, стараясь соблюдать дистанцию, но все равно сбиваясь в кучу, как стайка испуганных птенцов.
Все вокруг было незнакомым и странным. Изменилось покрытие стен, изменилось освещение, исчезли привычные кабели в стенных нишах. Изменился запах. Даже пол стал другим, теплым и мягким, он грел ступни ног и все время чуть-чуть прогибался. Мэй казалось, что ее ноги сейчас провалятся, поэтому она пыталась идти на цыпочках и время от времени дергала Фреда за рукав, чтобы он сказал ей, что пол не провалится. Фред не знал, провалится ли пол, ему тоже не нравилась эта податливость под ногами, но он уверенно ответил, что все в порядке. Так же уверенно ответил он и во второй, и в третий раз, а в четвертый вместо ответа дал Мэй хороший подзатыльник, после чего все ее причитания прекратились. Это всегда шло ей на пользу и здорово подбадривало. Хью открыл было рот, чтобы что-то спросить, но в последний момент передумал.
Они прошли длинным коридором, больше похожим на тоннель, куда не захотела ехать тележка Джека, и теперь стояли на краю огромного, окутанного паром зала, в неясной глубине которого работали какие-то механизмы. Там что-то вспыхивало, рассыпаясь белыми искрами, мелькали смутные, исполинские тени, перемещалось нечто металлическое и большое.
Прямо от их ног начиналась подвесная, листовой стали дорожка, по периметру огибавшая зал. Светлый поручень отгораживал ее от провала, где и дна-то не было видно. Там все переливалось, кипело и булькало. Смотреть вниз не хотелось. Фред шагнул на металлические листы первым. Как ни странно, здесь они пошли уверенней. Может быть, сказалось то, что они уже очень далеко ушли от родного сота и всякие мысли о возвращении исчезли. Теперь можно было двигаться только вперед, а значит, идти следовало скорее. А может быть, упругий, гулкий металл под ногами, сменивший дряблый пластик, сам по себе придавал ногам уверенности.
Ощущение, что они вот-вот провалятся, исчезло.
Рябов почувствовал двойной укол в запястье. Это был не просто сигнал тревоги или сбора— это был сигнал тревоги класса «А». Произошло что-то серьезное.
Мимо него промчался Королев, заглатывая на ходу остаток бутерброда, следом тяжело протопали близнецы Ганс и Отто. Они были очень похожи, но различить их не составляло никакого труда — у Отто после Лос-Анджелеса остался длинный, уродливый, через всю щеку шрам. Мысли Рябова текли отвлеченно, почти неспешно, а тело совершало все, что необходимо для сверхбыстрых сборов, для того чтобы его подразделение погрузилось в крутолет ровно за две минуты.
Что могло случиться в тихом, обжитом, роботизированном районе Америки, где уже десять или двенадцать лет назад закончились последние волнения в городах и оккупационных гетто? Все бывшие недовольные давно уже работали на Союз; работали радостно, улыбаясь, кушая и трахаясь положенное число раз в неделю. Никаких террористов, никаких волнений молодежи. Нормальная, мирная жизнь. Нормальные, перевоспитанные буржуи. И вдруг тревога класса «А».
Это очень серьезно.
Он чувствовал знакомое волнение, вернее, нервный подъем. То же, наверное, ощущает заскучавшая охотничья собака перед хорошей дракой. Без войны служба текла слишком однообразно; тренировки, маневры, учебные кассеты и расслабляющий гипносон — все это повторялось изо дня в день, из года в год, менялись только свастики на погонах. Последним, всегда последним движением сбора он пристегнул на руку старую, потемневшую от времени медную цепочку. Обычную медную цепочку, которая с годами становилась все короче, по мере того как вылетали из нее сломавшиеся звенья. Рябов верил, что именно цепочка приносит ему удачу, и надевал ее только перед настоящим боевым вылетом.
Их часть, «Медведи», была лучшей в округе. Рябову нравилось быть лучшим. Единственное, что его несколько раздражало в службе, так это чрезмерная либеральность командования. Отчитываться приходилось за каждый выстрел в человека, даже если ты стрелял в «манекен». Одна хорошая очередь могла привести на гауптвахту. Когда в Майами начались волнения черных, бывших союзников, «партизан», твою мать, — им, видите ли, не понравились условия лагеря сосредоточения, — его парни работали практически без сна около двух недель. Жарко было очень, и в прямом и в переносном смысле. Жратвой их обеспечить вовремя забыли. А когда Отто, тогда еще красавчик, как и его брат, привел в лагерь молоденькую мулатку — даже не силком притащил, а именно привел, за руку, добровольно, — какой-то придурок-проверяющий из особого отдела устроил настоящий скандал.
Борцы за нравственность, твою мать!
Вскоре Рябов уже знал причину тревоги: по браслету пошло звуковое сообщение.
Сбрендило, съехало с катушек сразу несколько биороботов. Это было нечто. Рабочие «овощи» что-то себе сообразили, ухитрились вооружиться и убить двух манекенов-охранников. Затем они как-то открыли шифрованный замок и разбрелись по территории промышленного комплекса, нашпигованного боеголовками. Взбесившиеся манекены внутри самого опасного объекта Северной Америки. Теперь их предстояло отлавливать, причем так, чтобы не повредить оборудование. Иначе можно было оказаться в эпицентре ядерного или химического удара.
Надо было спешить.
— Игнат, смотри. Куда забрался, сволочь. Рябов мгновенно оценил ситуацию. Стрелять было нельзя. Ни в коем случае. Намеренно или случайно, скорее всего, случайно, но спятивший биор выбрал себе практически идеальную позицию — за ним находился огромный вакуумный купол. Реактор «Бета», самый мощный энергоблок континента.
А этот мерзавчик неплохо вооружен. Озирается. Еще немного, и он их заметит, и наверняка начнет стрелять. Рябов замер в тени металлического козырька так, чтобы стальные балки, идущие крест-накрест, максимально загородили его тело. Бронежилет штука хорошая, но лицо и шея все равно не прикрыты. А плохой стрелок тем и опасен, что угадать направление и точность выстрела невозможно. Рябов предпочел бы профессионала — его легче контролировать.
Биор вскрикнул и махнул кому-то рукой. Э, да они все вместе. Они действуют командой, твою мать. Очень странно, почти невероятно для манекенов. Но тем лучше, не надо будет рыскать по всему комплексу, искать их поодиночке. Манекен уже палил куда-то вбок, неумело держа оружие, и каждый раз ему отдачей выворачивало руку, начисто сбивая прицел. Хотя какой у него прицел… Кто-то из ребят Рябова, а больше там никого не могло быть, отвлекал на себя огонь этого «охранника». Правильно. Сейчас он даже не смотрит по сторонам, сейчас он увлечен, воюет. Ответного огня нет, как и положено. Стрелять только по команде и только наверняка. Ты-то попадешь, но объект может поскользнуться в самый неподходящий момент — ив куполе утечка. Не годится. Кроме того, если тело биора пробьет насквозь, результат будет тот же. Хреновый будет результат. Нет. Стрельба, даже снайперская, сейчас никому не нужна. Да и не того класса противник, чтобы патроны тратить.
Рябов легко перебросил тело на стальное переплетение балок и ушел по крестовине вбок. Двигался он быстро и совершенно бесшумно. Скользил так же естественно, как течет вода. Отто тянулся следом, но постепенно отставал. Обычно в паре он выполнял огневое прикрытие, но сейчас это было бессмысленно — разве что бить холостыми на испуг. Уже через несколько секунд Рябов достиг уровня, с которого стрелял биор; тот как раз успел дожечь обойму. Рябов поднимался вверх по отвесной стене быстро, как огромное хищное насекомое. Он заметил направление) в котором махал руками «овощ», и двигался так чтобы постоянно находиться в мертвой зоне от его возможного напарника. На подходе, когда их разделяло не более шести метров, Рябов тихо свистнул, кисть его правой руки резко дернулась, а тело метнулось вперед.
Обернувшись на свист, Джек успел заметить что-то блестящее и почувствовал дикую, горячую боль в глазах. Затем его мир лопнул, рассыпался оранжевыми искрами, и биора-человека Джекки не стало.
Рябов выдернул из глазницы биоробота свой нож и вытер о комбинезон. При этом взгляд его внимательно обшаривал местность. Движение за далекой черной чашей. Он упал и откатился в сторону значительно раньше, чем Хью сообразил, что надо выстрелить, но Хью все-таки выстрелил. Заряд прочертил по полу длинную черную борозду и срикошетил вверх. Затем, парализованный страхом, Хью выронил базуку, присел и закрыл голову руками.
Рябов остерегся двигаться дальше. Оружие в руках биоробота было слишком мощным, чтобы лезть напролом. Кроме того, слева, чуть позади стрелявшего тянулся целый ряд продолговатых керамических ванночек неизвестного Рябову назначения. Ванночки наполняла бесцветная жидкость, судя по испарениям и запаху — кислота. Неподходящее место для перестрелки из базуки; а ликвидировать эту взбесившуюся нежить следовало чисто, без последствий для завода. Как вообще могло случиться, что в руки спятивших «овощей» попало боевое оружие? И как они сумели накопить в себе столько сознания и злобы, что первыми открывают стрельбу? Программистов, ведущих в округе этот сектор, следовало допросить и расстрелять, независимо от результатов допроса.
Впрочем Вагнер, скорее всего, так и сделает. Биор впереди исчез из поля зрения Рябова. Этот их боец был поумнее, зарядов попусту не тратил и не маячил в полный рост. Возможно, впрочем, что он попросту удирал во все лопатки. В любом случае правильным решением в данной ситуации был обход «в клещи». Рябов оставил Отто прикрывать этот участок и отдал несколько команд в ларингофон. Клещи вместо двойных получались полуторные — Васька, как всегда, отставал, но сейчас и это сойдет. Надо было двигаться быстро, иначе цель можно было снова потерять. Ганс шел верхом, Игнат двигался внизу, а сам Рябов слева. Справа было маловероятное направление, там почти все открыто, кроме того, там близко была стена. Там должен был идти Василий, или Вась-Вась, но он запутался в каких-то проводах, которые побоялся рвать, и сейчас запаздывал. Плохо, твою мать, но на худой конец это направление тоже прикроет Отто.
Хью лежал ничком у каких-то ящиков и закрывал руками голову. Подскочивший Фред, озираясь принялся трясти его за плечо.
— Вставай, Хью, вставай! Пошли скорее! — Глаза Фреда лихорадочно блестели, на разорванном рукаве рубахи запеклась кровь. — Вставай же, ну! Мэй ждет. Вставай, или я сейчас сам уйду, вставай, быстро! Где Джек?
Хью медленно поднял голову. Глаза его были полны слез.
— Фредди… Они убили Джека.
— Как убили?
— Убили, ножом в глаз. Прямо в глаз, так больно. Я видел. Серые люди в зеленых пятнах. Страшные, как во сне.
— Ничего более не говоря, Фред подхватил с пола базуку и потащил Хью за рукав. Тот поднялся и покорно пошел следом.
— Где это тебя так?
— Что? А, это… Ерунда, я за проволоку зацепился, пока дорогу искал. Все в порядке, сейчас мы выйдем наружу. Ты только делай быстро все, что я говорю. А где сейчас эти люди?
— Там, — Хью безразлично показал рукой за спину. — Ты хочешь пойти к ним? Хочешь их убить? Я не пойду.
Фред усмехнулся.
— Я тоже не пойду. Если это настоящие люди-бойцы, то нам убегать надо, с ними драться нельзя. Это тебе не угловые с программой вместо мозгов.
— Нам не уйти, Фред. Они страшные. И они везде. Я чувствую, они везде. И там, куда мы идем, тоже.
— Спокойно, все нормально. — Фред, однако, начал озираться и перевесил базуку поудобнее.
— Все, мы пришли. Теперь быстро и тихо. Видишь трубу? Нагибайся и давай за мной.
Вокруг них замкнулось металлическое кольцо. Хью провел ладонью по стене. Рука стала черной. От нее шел неприятный запах. Под ногами хлюпало.
— Что это?
— Спокойно. Спокойно. Эту трубу я нашел на общей схеме в компьютере. Она ведет наружу, прямо наружу. По ней иногда сбрасывают отработанную жидкость из реактора.
— А почему мы не пошли просто через ворота? Ведь есть же здесь где-нибудь ворота? Ты бы их открыл.
— Дурачок мой бестолковый. Ворота охраняются, даже когда нет тревоги. А сейчас там и мышь не проскочит. Нам надо удрать себе потихонечку, и все. А лучше способа не найти. Никто не подумает, что мы полезли в эту трубу. Тем более, надо знать, какая из них ведет наружу. Их же там шесть. А это знаю только я, потому что я план изучал.
— А где Мэй?
— Впереди. Она должна уже выйти. Здесь всего метров двести. Вон, видишь, впереди просвет?
Клещи сомкнулись, но никто из бойцов Рябова с биорами не встретился. Подоспевший Вась-Вась их тоже не видел, хотя ускользнуть они не могли. Теперь все было понятно и просто. Обалдевшие от ужаса роботы забились в какую-то щель в центре зала, возле самого реактора. Осталось только найти их и выкурить. Главное — это найти.
Ни вшитых под кожу капсул, ни новейшего «пластыря», что невозможно содрать, так же как невозможно содрать собственную кожу, — ничего такого у этих моделей не было. Устаревший материал на чисто человеческой базе. Берется буржуй, два часа идет шлемо-фонная обработка, затем браслет-индикатор на запястье и под ежедневный контроль. Все. Конечно, такая система была дешевле, и в свое время она дала неплохие результаты. Сотни тысяч, если не миллионы послушных буржуев разгребали ядовитый шлак в промышленных зонах, строили заборы и натягивали на колья проволоку. Никакого партизанского движения, никаких подпольщиков. После шлемов всегда был брак, много брака и большая смертность, но это лучше, чем взрывы в тоннелях, взрывы на мостах, стрельба в спину и тому подобное. Материал фильтровали, обрабатывали с листа. Манекенам затирали мозг, меняли профессии, переписывали память снова и снова. Отбракованных «болванчиков» пускали в расход, на тушки, а потом остальным на гуляш — в Союзе всегда экономили говядину. Но никто никогда не слышал, чтобы после гипночистки «овощ» ударялся в побег. Слишком сложное это для них действие. Они могли иногда свихнуться и уйти бродить, перемещаясь без цели и всякого смысла. Могли стрелять во все стороны, если есть из чего, это тоже случалось. Могли прийти в ярость и начинали все вокруг ломать. Но чтобы конкретно бегать… По реальному плану, да еще согласованно, всем вместе… Странно. Таких умников полагалось отсеивать на сортировке или на ранней стадии ежедневных проверок.