Страница:
Земля Санникова.
Хурма тут, правда, не росла, но редиски и мутированного табаку было вдоволь. Игорь, метавшийся в бреду, переломил горячку именно здесь — благодаря то ли богатырскому здоровью, то ли рецептам местной знахарки Лукерьи, некоторые из которых казались ребятам мистическими. Тем не менее Игорь явно пошел на поправку, и скалолазы собирались в путь, не опасаясь, что его растрясет в дороге.
Осталась вся семья погибшей старостихи, возглавляемая теперь Карпом. Гришка и Маша, привязавшиеся к скалолазам за время пути, решили идти дальше, не особенно интересуясь целью самого похода. Просто решили идти, и все. Мирра и Зойка тоже не высказали желания остаться, зато всерьез заколебался Вовка, которому глянулась одна из местных девчонок. Впрочем его колебания были недолгими; через несколько дней отряд, в котором насчитывалось уже пятнадцать человек, покинул гостеприимный оазис.
Неприметный человек с тусклыми глазами шел вдоль берега реки. Бурая листва под его ногами еле слышно чавкала, вспоминая прошедший дождь. Длинный черный плащ отливал каким-то из оттенков хаки, и что-то неуловимое, военное и одновременно вкрадчивое было во всей его точной, правильной походке.
Когда человек понял, что никто за ним не наблюдает и случайных прохожих вокруг нет, он достал из-за пазухи небольшую бутылочку. Бутылочка была такая же неприметная, как и сам человек, темная, матового стекла и без наклеек. Аккуратным, неторопливым движением человек отвинтил пробку. Пробка отливала желтизной, как листья под ногами. Он смял в пальцах мягкую жесть и щелчком забросил пробку в воду; она сразу же, без всплеска, утонула. Все содержимое бутылочки черный человек вылил в реку рядом с водозаборником, чуть выше него по течению. Постоял, стряхивая с горлышка последние капли, и улыбнулся. Это движение не являлось характерным для мускулатуры его лица; так могла бы улыбнуться змея или ящерица. Глаза оставались мертвыми, изогнулись только губы, обнажая мелкие, острые, крысиные клыки. Затем улыбка закончилась и верхняя губа вернулась на свое место. Он обернулся в сторону города. Небрежно разжав пальцы, человек уронил бутылку в воду, и та поплыла вниз по течению, покачиваясь и постепенно заполняясь водой. Вскоре ее прибило волной к грязной траве и запутало в щепках, промокшей бумаге и кусках пенопласта. Вокруг мягко скользили водомерки.
Человек еще раз осмотрелся, наглухо застегнул черный плащ и ушел.
Юлька прижалась к Женьке так, чтобы быть как можно ближе, но чтобы можно было расплетать и заплетать ему волосы. В последние вечера это стало ее любимым развлечением — отросшие, густые, тщательно расчесанные Женькины волосы сортировались на мелкие косички или укладывались в прическу, которая затем разглядывалась со всех сторон и уничтожалась. Женька при этом обыкновенно дремал, слушая, как хлопочут у него в голове тонкие ласковые пальцы. Вот и сегодня, зябко поежившись, он расправил и подоткнул сбившееся в ногах одеяло так, чтобы перекрыть малейшие щели холоду. Ноги его были тесно переплетены с Юлькиными— обычная, сберегающая тепло поза на привале перед сном, одно на двоих большое одеяло и один, накрытый «наволочкой» рюкзак под головой,
— Женя, давай с тобой меняться.
— Чего?
— Волосами давай меняться.
— Давай, — не раздумывая, согласился Женька. Юля вздохнула. Ее жидкие волосы с посеченными концами и первыми нитями седины абсолютно никуда не годились. Да еще и грязные. Все время грязь. Хорошо хоть Женька внимания не обращает, делает вид, что ему все равно. Или ему действительно все равно? Господи, о какой ерунде она тревожится. О волосах.
О седых волосах. Снявши голову, по волосам не плачут…
— Женя… Женечка…
— Чего?
— Чего, чего. Ничего. Только и знаешь, чего да угу.
— Угу, — миролюбиво согласился Женька. Он г дремал.
— Что мы дальше делать-то будем? Когда до Москвы дойдем?
— Сплюнь.
— Тьфу на тебя. Если до Москвы дойдем, что дальше будем делать?
— Угу… Ну, там посмотрим. По у-ау… — он вежливо отвернулся и широко зевнул, — обстановке. — Дальше Женька промычал что-то невнятное.
— Вот и расскажи мне эту обстановку. Тихонечко. А то иду за тобой, как слепой котенок.
— Юля, да ведь это просто. Совсем просто.
— Тем более расскажи.
— По обстановке — это значит по ситуации. Это много вариантов действий. Это сложно рассказывать.
— Ты только что говорил — просто.
— Ну…— Женька опять зевнул. — Я и говорю. Просто — это для тебя слишком сложно.
— Ах так?! — Юлька дернула его за волосы. — Говори. А то я сейчас начну тебя целовать, и тебе не до этого будет!
— Ладно. Начинай.
— Нет. Ты говори. А то не начну. Буду, наоборот, кусаться.
— Ладно. Кусайся.
Юлька игриво провела языком по мочке Женькиного уха и вдруг с силой цапнула его зубами.
— У-ау!!!
Димка, спавший метрах в пятнадцати, вскочил на ноги, будто подброшенный невидимой пружиной. Черный зрачок автомата обшаривал окрестности. Гера, сидевший на корявом пеньке «на посту», посмотрел в их сторону, постучал по голове согнутым пальцем и деликатно отвернулся.
— Все нормально, Дима. Спи. Это меня причесывают.
Димка оглядывался, слепо водил вокруг ошалевшими со сна глазами. Всклокоченные, грязные волосы на его голове стояли дыбом.
— Тебе, вон, тоже надо бы причесаться. Спи, Дима. Спи.
Димка чертыхнулся и лег. Юлька тихо рычала в Женькино ухо, пытаясь отгрызть прикрывающие его пальцы.
— Все, все, хватит. Разбудишь всех, а-у… Ну, хватит, все. Завтра тебе мяса кусок выдам, только не ешь меня сейчас. В смысле, не доедай.
Юлька тщательно жевала Женькин мизинец и урчала, как кошка над блюдом рыбы.
— Все. Все. Я все понял, все расскажу. Все, что знаю. Все пароли, явки, шифры. Продам за марки радистку Кэт.
Мелкие кусучие зубки перестали его грызть и задумались.
— Уже начинаю рассказывать. Только ухо очень болит. Очень, очень болит ухо.
Юлька обнюхала его ухо и задумчиво лизнула следы собственных зубов. Затем, жалея бедного, поцеловала, пришепетывая что-то сочувственное, успокаивающее. Поцеловала еще несколько раз и легла на плечо, приготовившись слушать.
— Значит, так. — Тут Женька обнаружил ее ухо у самых своих зубов и плотоядно оскалился, облизнувшись. Почувствовав заминку, Юлька подняла глаза и увидела нависающий хищный оскал. Это был Мститель. Она тут же прикрыла ухо ладошкой и доверительно сообщила:
— Я заору. Я так заору, что Дима сразу стрелять начнет.
Страшные огоньки в Женькиных глазах потухли.
— Ладно. Живи, коварная. И слушай. — Он еще раз с сожалением посмотрел на ее ухо и продолжал: — Тут что получается: внезапности, атаки как таковой, конечно, не будет. Охрана там наверняка мощная, и силой нам не прорваться. Тем более что после нашего побега охрану на таких объектах могли только усилить. Я бы на месте их командования обязательно усилил. Просто на всякий случай. Но это не важно. По любому, штурмовать их базу мы не собираемся. Это нам не по силам.
— Что же тогда? Мирра?
— А что Мирра? Мирра— это наш «сюрприз». Я и сам еще не знаю точно, чем он нам может помочь, но что не помешает, это точно. Но когда мы спускались с гор, мы на Мирру не рассчитывали. Нет, Юля, шансы есть и без него.
Юлька нашла в Женькиных волосах колючку и начала ее выковыривать.
— Проникнуть можно на любой объект, как бы он ни охранялся. Нужна только информация и большой запас времени. Это как побег из тюрьмы, только наоборот. Не спешить и не рисковать; готовить одну реальную попытку. Времени у нас достаточно. Идем мы скрытно. Информация, следовательно, будет. С Миррой ее тем более проще собирать. А дальше — по обстоятельствам, проникновение или захват. Самое сложное, если работать придется в те часы, когда вся их аппаратура готова к засылке очередного гильбронавта. Если, по аналогии, мало захватить «космодром» или пробраться на «стартовую площадку». Нужно, чтобы там был «космический корабль» и чтобы он был готов к полету. Чтобы все параметры — не вслепую, а заранее были выставлены, рассчитаны специалистами. Чтобы «курс» для нас проложили.
— Женя, это же невозможно. Перестреляют нас, как куропаток.
— Но другого пути нет. И знаешь, шанс-то вполне реальный. Все может быть и иначе. Проще. Намного проще. Вплоть до того, что там простой рубильник. Повернул — и все заработало. Вот только добраться до него…
Юля вздохнула, достала колючку и провела ею по заросшей щеке.
— Ты чего всякую дрянь в моих волосах таскаешь? Не буду с тобой меняться.
— Меняться? А, да…
— Интересно. — Юлька поцеловала след от колючки. — Вплоть до рубильника. Очень интересно. Еще что-нибудь про плоть.
— Так, я не понял. Ты про что?
— Я про рубильник. Или что-нибудь вроде этого. Вплоть. И заработало. Что-то там, говоришь, надо повернуть?
—Угу.
Юлька тяжело вздохнула.
ГЛАВА 35
ГЛАВА 36
Хурма тут, правда, не росла, но редиски и мутированного табаку было вдоволь. Игорь, метавшийся в бреду, переломил горячку именно здесь — благодаря то ли богатырскому здоровью, то ли рецептам местной знахарки Лукерьи, некоторые из которых казались ребятам мистическими. Тем не менее Игорь явно пошел на поправку, и скалолазы собирались в путь, не опасаясь, что его растрясет в дороге.
Осталась вся семья погибшей старостихи, возглавляемая теперь Карпом. Гришка и Маша, привязавшиеся к скалолазам за время пути, решили идти дальше, не особенно интересуясь целью самого похода. Просто решили идти, и все. Мирра и Зойка тоже не высказали желания остаться, зато всерьез заколебался Вовка, которому глянулась одна из местных девчонок. Впрочем его колебания были недолгими; через несколько дней отряд, в котором насчитывалось уже пятнадцать человек, покинул гостеприимный оазис.
Неприметный человек с тусклыми глазами шел вдоль берега реки. Бурая листва под его ногами еле слышно чавкала, вспоминая прошедший дождь. Длинный черный плащ отливал каким-то из оттенков хаки, и что-то неуловимое, военное и одновременно вкрадчивое было во всей его точной, правильной походке.
Когда человек понял, что никто за ним не наблюдает и случайных прохожих вокруг нет, он достал из-за пазухи небольшую бутылочку. Бутылочка была такая же неприметная, как и сам человек, темная, матового стекла и без наклеек. Аккуратным, неторопливым движением человек отвинтил пробку. Пробка отливала желтизной, как листья под ногами. Он смял в пальцах мягкую жесть и щелчком забросил пробку в воду; она сразу же, без всплеска, утонула. Все содержимое бутылочки черный человек вылил в реку рядом с водозаборником, чуть выше него по течению. Постоял, стряхивая с горлышка последние капли, и улыбнулся. Это движение не являлось характерным для мускулатуры его лица; так могла бы улыбнуться змея или ящерица. Глаза оставались мертвыми, изогнулись только губы, обнажая мелкие, острые, крысиные клыки. Затем улыбка закончилась и верхняя губа вернулась на свое место. Он обернулся в сторону города. Небрежно разжав пальцы, человек уронил бутылку в воду, и та поплыла вниз по течению, покачиваясь и постепенно заполняясь водой. Вскоре ее прибило волной к грязной траве и запутало в щепках, промокшей бумаге и кусках пенопласта. Вокруг мягко скользили водомерки.
Человек еще раз осмотрелся, наглухо застегнул черный плащ и ушел.
Юлька прижалась к Женьке так, чтобы быть как можно ближе, но чтобы можно было расплетать и заплетать ему волосы. В последние вечера это стало ее любимым развлечением — отросшие, густые, тщательно расчесанные Женькины волосы сортировались на мелкие косички или укладывались в прическу, которая затем разглядывалась со всех сторон и уничтожалась. Женька при этом обыкновенно дремал, слушая, как хлопочут у него в голове тонкие ласковые пальцы. Вот и сегодня, зябко поежившись, он расправил и подоткнул сбившееся в ногах одеяло так, чтобы перекрыть малейшие щели холоду. Ноги его были тесно переплетены с Юлькиными— обычная, сберегающая тепло поза на привале перед сном, одно на двоих большое одеяло и один, накрытый «наволочкой» рюкзак под головой,
— Женя, давай с тобой меняться.
— Чего?
— Волосами давай меняться.
— Давай, — не раздумывая, согласился Женька. Юля вздохнула. Ее жидкие волосы с посеченными концами и первыми нитями седины абсолютно никуда не годились. Да еще и грязные. Все время грязь. Хорошо хоть Женька внимания не обращает, делает вид, что ему все равно. Или ему действительно все равно? Господи, о какой ерунде она тревожится. О волосах.
О седых волосах. Снявши голову, по волосам не плачут…
— Женя… Женечка…
— Чего?
— Чего, чего. Ничего. Только и знаешь, чего да угу.
— Угу, — миролюбиво согласился Женька. Он г дремал.
— Что мы дальше делать-то будем? Когда до Москвы дойдем?
— Сплюнь.
— Тьфу на тебя. Если до Москвы дойдем, что дальше будем делать?
— Угу… Ну, там посмотрим. По у-ау… — он вежливо отвернулся и широко зевнул, — обстановке. — Дальше Женька промычал что-то невнятное.
— Вот и расскажи мне эту обстановку. Тихонечко. А то иду за тобой, как слепой котенок.
— Юля, да ведь это просто. Совсем просто.
— Тем более расскажи.
— По обстановке — это значит по ситуации. Это много вариантов действий. Это сложно рассказывать.
— Ты только что говорил — просто.
— Ну…— Женька опять зевнул. — Я и говорю. Просто — это для тебя слишком сложно.
— Ах так?! — Юлька дернула его за волосы. — Говори. А то я сейчас начну тебя целовать, и тебе не до этого будет!
— Ладно. Начинай.
— Нет. Ты говори. А то не начну. Буду, наоборот, кусаться.
— Ладно. Кусайся.
Юлька игриво провела языком по мочке Женькиного уха и вдруг с силой цапнула его зубами.
— У-ау!!!
Димка, спавший метрах в пятнадцати, вскочил на ноги, будто подброшенный невидимой пружиной. Черный зрачок автомата обшаривал окрестности. Гера, сидевший на корявом пеньке «на посту», посмотрел в их сторону, постучал по голове согнутым пальцем и деликатно отвернулся.
— Все нормально, Дима. Спи. Это меня причесывают.
Димка оглядывался, слепо водил вокруг ошалевшими со сна глазами. Всклокоченные, грязные волосы на его голове стояли дыбом.
— Тебе, вон, тоже надо бы причесаться. Спи, Дима. Спи.
Димка чертыхнулся и лег. Юлька тихо рычала в Женькино ухо, пытаясь отгрызть прикрывающие его пальцы.
— Все, все, хватит. Разбудишь всех, а-у… Ну, хватит, все. Завтра тебе мяса кусок выдам, только не ешь меня сейчас. В смысле, не доедай.
Юлька тщательно жевала Женькин мизинец и урчала, как кошка над блюдом рыбы.
— Все. Все. Я все понял, все расскажу. Все, что знаю. Все пароли, явки, шифры. Продам за марки радистку Кэт.
Мелкие кусучие зубки перестали его грызть и задумались.
— Уже начинаю рассказывать. Только ухо очень болит. Очень, очень болит ухо.
Юлька обнюхала его ухо и задумчиво лизнула следы собственных зубов. Затем, жалея бедного, поцеловала, пришепетывая что-то сочувственное, успокаивающее. Поцеловала еще несколько раз и легла на плечо, приготовившись слушать.
— Значит, так. — Тут Женька обнаружил ее ухо у самых своих зубов и плотоядно оскалился, облизнувшись. Почувствовав заминку, Юлька подняла глаза и увидела нависающий хищный оскал. Это был Мститель. Она тут же прикрыла ухо ладошкой и доверительно сообщила:
— Я заору. Я так заору, что Дима сразу стрелять начнет.
Страшные огоньки в Женькиных глазах потухли.
— Ладно. Живи, коварная. И слушай. — Он еще раз с сожалением посмотрел на ее ухо и продолжал: — Тут что получается: внезапности, атаки как таковой, конечно, не будет. Охрана там наверняка мощная, и силой нам не прорваться. Тем более что после нашего побега охрану на таких объектах могли только усилить. Я бы на месте их командования обязательно усилил. Просто на всякий случай. Но это не важно. По любому, штурмовать их базу мы не собираемся. Это нам не по силам.
— Что же тогда? Мирра?
— А что Мирра? Мирра— это наш «сюрприз». Я и сам еще не знаю точно, чем он нам может помочь, но что не помешает, это точно. Но когда мы спускались с гор, мы на Мирру не рассчитывали. Нет, Юля, шансы есть и без него.
Юлька нашла в Женькиных волосах колючку и начала ее выковыривать.
— Проникнуть можно на любой объект, как бы он ни охранялся. Нужна только информация и большой запас времени. Это как побег из тюрьмы, только наоборот. Не спешить и не рисковать; готовить одну реальную попытку. Времени у нас достаточно. Идем мы скрытно. Информация, следовательно, будет. С Миррой ее тем более проще собирать. А дальше — по обстоятельствам, проникновение или захват. Самое сложное, если работать придется в те часы, когда вся их аппаратура готова к засылке очередного гильбронавта. Если, по аналогии, мало захватить «космодром» или пробраться на «стартовую площадку». Нужно, чтобы там был «космический корабль» и чтобы он был готов к полету. Чтобы все параметры — не вслепую, а заранее были выставлены, рассчитаны специалистами. Чтобы «курс» для нас проложили.
— Женя, это же невозможно. Перестреляют нас, как куропаток.
— Но другого пути нет. И знаешь, шанс-то вполне реальный. Все может быть и иначе. Проще. Намного проще. Вплоть до того, что там простой рубильник. Повернул — и все заработало. Вот только добраться до него…
Юля вздохнула, достала колючку и провела ею по заросшей щеке.
— Ты чего всякую дрянь в моих волосах таскаешь? Не буду с тобой меняться.
— Меняться? А, да…
— Интересно. — Юлька поцеловала след от колючки. — Вплоть до рубильника. Очень интересно. Еще что-нибудь про плоть.
— Так, я не понял. Ты про что?
— Я про рубильник. Или что-нибудь вроде этого. Вплоть. И заработало. Что-то там, говоришь, надо повернуть?
—Угу.
Юлька тяжело вздохнула.
ГЛАВА 35
Это, видимо, и называется тоска, подумал Ивс. Последнее время он все чаще, иногда в самые неподходящие минуты вспоминал Эльзу. Видимо, в эти мгновения у него как-то менялся взгляд, потому что Руцкой на последнем совещании ЦК иронично поинтересовался, не попал ли Ивс под воздействие собственных препаратов. Оказалось, что его о чем-то спросил Шелленберг — по своему обыкновению, очень тихо, и ни одна сволочь не толкнула локтем.
Видели же, что задумался.
Шелленберг, естественно, это отметил. «Папа» был злопамятен и умен. Самодурство в чистом виде в нем проскальзывало редко, и гнев генсека, казавшийся непосвященным беспричинным или вызванным пустяками, обрушивался только на тех людей, которых действительно следовало менять. Ивсу в этом ключе бояться было нечего— на посту руководителя проекта его никто реально заменить не мог. Пока.
Или уже мог? У Шелленберга на подходе есть молодые кадры. Новое поколение нации. Среди них даже англичане появляются. Работают как звери, стараются оправдать происхождение. Может, он уже и присмотрел кого-то, о ком Ивс еще не знает. Надо будет снова профильтровать смежные институты через своих людей. Особо одаренных Ивс обычно уводил подальше от начальства в собственные сотрудники. И для дела полезно, и человек все время под контролем. Чтобы не пришлось, как шесть лет назад, организовывать укольчик молодому гению.
Видимо, это было связано со смертью Нади. Зачем?
Сама… «Больше у меня ничего не осталось. Прощай». А что теперь осталось ему? Какое-то проклятие и над ним, и над его женщинами.
Он считал, что контролирует эти отношения, что легко сможет их разорвать, когда придет время. Просто уважение, длительная, почти домашняя привязанность. Не любовь, не сумасшествие, как тогда с Эльзой.
А вот поди ж ты… Заполняла что-то на сердце, стягивала. Теперь там только тени и тоска. Надо менять личную жизнь. Завести собаку или поселить у себя Белкину. Не дело просыпаться в кошмаре каждую вторую ночь.
Или это кто-то из своих пробует на шефе воздействие новых препаратов? Нет, вряд ли. Подобные вещи Ивс блокировал заранее, а любое внешнее воздействие чувствовал очень хорошо.
Профессионально.
Все было естественно. Обычная хандра. Умерла близкая ему женщина.
Женька присел, поглаживая рукой рельсы. Ржавчины было совсем немного.
— Когда, ты говоришь, он пойдет?
— Завтра. Это местный поезд. Ходит через два дня.
— Откуда информация?
— Местные рассказали. Это у них как трамвай. Или электричка. Ходит регулярно, охраны нет. На поворотах и подъемах идет медленно. Дает возможность сесть или спрыгнуть.
— Хм. А почему охраны нет?
— Была когда-то. Стреляли, не подпускали к вагонам. Ну, и по ним стреляли. Рельсы развинчивали. Крушения. Убытки. Территория огромная, войска здесь держать не выгодно, тайгу все равно не прочесать. Охрана через раз приезжала дохлая, а то бывало и поезд уйдет под откос. Вот, вроде как договорились: комбинат перестал вообще охрану ставить, а мутанты перестали рельсы рвать. Ездят взад-вперед, и все. А руду и без охраны не воруют — кому она здесь нужна?
— И далеко эта ветка идет?
— Километров четыреста совсем свободно, будут только избушки обходчиков. А дальше шмонать начнут. Там уже есть войска, обжитые места начинаются.
Женька задумался. Соблазн был велик. Северо-запад — это почти по пути. Вот только лошадей придется оставить. В кои-то веки пошли с комфортом, весь груз навьючен, и Мирра в сумке едет, как вельможа в паланкине, и на тебе — такая оказия. Впрочем, грех жаловаться. Лучше четыреста километров подъехать, чем идти. А лошадей они еще добудут.
— Мишка, ты все это точно знаешь?
— Все уже на карте расчерчено. Мирра со мной вместе в избушку заходил, так что хозяин не врет. Единственное что — платформы всегда открытые, в дождь будет неудобно.
Женька хмыкнул.
— В дождь и в лесу неудобно. — Он потянулся было к подбородку, но Мишка, передразнивая, почесал свой, делая нарочито задумчивое, скорбное лицо, после чего рука Женьки опустилась куда-то к шее, скользнула за воротник, и вместо подбородка он помассировал плечо. Мишка ехидно ухмылялся.
— Ладно, хватит чухаться, начинай увязываться. Надо перепаковать барахло в небольшие тюки, чтобы ничего под колеса не уронить. И сам туда не свались, Петросян.
Поезд очень понравился Мирре.
Закутанный в плащ— все время сеял мелкий дождь, карлик возвышался в углу грузовой платформы серым косоглазым столбиком, с детским интересом наблюдая за дорогой. Остальные предпочитали спать или смотреть в нависающее тучами небо. Больные либо горелые леса, заброшенные полустанки, редко-редко мелькала живая деревенька, виднелись пешеходы или всадники. Привычный уже унылый ландшафт— и здесь тоже ощущалось дыхание осени. Пепел ядерных ударов, поднявшись в стратосферу, изменил климат планеты, и теперь лето в средней полосе ограничивалось июлем, зато зима тянулась почти полгода.
Они проехали пятьсот километров меньше чем за сутки и благополучно «сошли с поезда» в районе Сарапула; прыгали на подъеме, на тихом ходу.
В тот же день скалолазам удалось достать лошадь.
Центральная часть России, хоть и оставалась обжитой, сильно пострадала от американских бомбардировок, и ближе к Москве это особенно ощущалось. Сплошной «грязной» зоны здесь не было, то здесь, то там оставались довольно крупные жилые поселки, но миновать заставы на асфальтовых дорогах не составляло никакого труда.
Однажды они все же нарвались на патруль из шести человек, так что пришлось спешно сворачивать в лес, в бездорожье, но солдаты не стали преследовать крупную группу «мутантов». Стрельбы не было ни с той, ни с другой стороны: вполне вероятно, что и здесь войска старались поддерживать порядок без лишней агрессии. Особенно когда солдат было шестеро против пятнадцати.
Как бы то ни было, обошлось.
И все же напряжение нарастало. Двигаться незаметно становилось все сложнее, а любая стычка с более энергичным патрулем могла оказаться для ребят последней. Да и благополучное окончание их перехода наверняка означало бой. Пятнадцать человек против военной базы. Чем ближе они подходили к своей цели, тем меньше оставалось уверенности в том, что на месте «что-нибудь придумается». Портилась погода, подступала зима, на дорогах встречалось больше машин и солдат, идти становилось все тяжелее. Таежный оазис «горячих ключей» вспоминался часто, и решение идти на прорыв теперь не вызывало былого оптимизма. Уже и сумка с образцами местных вакцин, психотропных обручей и газовых фильтров, что старательно собирали всю дорогу, казалась не стоящей такого риска. Да, ее надо было доставить домой. Но удастся ли это сделать?
В один из серых, промозглых вечеров отравилась Оксана. Обнаружили это случайно и, что называется, вовремя — откачать девушку удалось достаточно легко. Большая порция рвотного вернула Оксану к жизни, но все могло закончиться иначе — доза принятых таблеток была смертельной.
Оксана так и не смогла толком объяснить, что, кроме усталости, толкнуло ее на это страшное решение. Девушку окружили повышенной заботой, ни на минуту не оставляя одну, старательно выдумывая для нее смешные ситуации, но в целом инцидент произвел гнетущее впечатление. Только несколько дней спустя Женьке удалось рассеять тягостное настроение — удачно расторговавшись, они добыли на местном базарчике упаковку вакцин фэй-дельта-фэй, что давно и везде высматривали, и кое-какие лакомые продукты. И Лена, и Женька, на основе сведений из местного медицинского справочника и плохо пропечатанных бумажных аннотаций с русско-немецким текстом, пришли к выводу, что это лекарство от СПИД а, который здесь прививали еще на уровне детских садов. На берегу безымянного озера Женька устроил по этому поводу «праздничные шашлыки». Оксана как будто немного повеселела.
Через две недели скалолазы были уже под Костромой.
Из Москвы Сергей возвращался поздно вечером.
Собственно, он все время так ездил, именно последняя электричка устраивала его больше всего. Домой он приезжал поздно, и ужинать приходилось за полночь.
А последняя электричка — она всегда была проходящей — уходила дальше, на Тверь.
Тусклый, отливающий желтизной свет плафонов не особенно располагал к чтению, и Сергей, полистав вечернюю газету, бросил ее на скамью. Людей в вагоне было мало, и постепенно становилось все меньше. Осмотревшись насчет симпатичных девушек— Настя это Настя, а познакомиться никогда не вредно, Сергей не нашел ни одного подходящего объекта. И вдруг вздрогнул, встретившись глазами с неприметным человеком в черном, сидевшим в тени у самого выхода. Плотная рубашка и внимательный, текучий, как вода, взгляд. Через мгновение человек смотрел уже мимо Сергея.
Это был один из тех, что появились в овраге. Это был Ушастый.
Черт. В первый момент Сергей снова испугался. Но только в первый момент. Еще тогда, во время неудачной и смешной слежки, ему хотелось задать вопрос, и он потом жалел, что не решился. Ему не хотелось снова чувствовать себя трусом. Да он и не был трусом, просто ощущал опасность, исходящую от этих людей. Или ему казалось, что ощущал? Никто не знал, что он пугается этих парней уже третий раз, никто не видел его позора. И ладно ночью, в лесу, а то днем, в самой Москве. Или вот сейчас, в электричке. Испугаться одного. Впрочем, сейчас он его не боится. Почти. Да, в принципе, у него и нет причин опасаться этих парней, он просто не может спросить про кольцо. Стесняется. Они ему не угрожали, не сказали ни одного невежливого слова. И в конце концов, кругом же люди. А тяжелой сумки с вареньем у него на этот раз нет.
Сергей быстро, боясь расплескать собственную решимость, поднялся и пошел к черному человеку. Ушастый внимательно смотрел на него. Непонятно было, узнал он Сергея или нет. Взгляд Ушастого не выражал абсолютно никаких эмоций. Он просто смотрел — то ли на приближавшегося Сергея, то ли сквозь него. Сергей опустился рядом с ним на скамейку.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Извините, пожалуйста, вы на Покровке выходите?
— Почему вы так решили?
— Ну… Я как-то видел вас там. Недалеко, в овраге. — Ушастый молчал, глядя куда-то мимо Сергея. — Там еще кольцо такое было ночью, огненное. Что это было за кольцо?
Прямо в глаза Сергея посмотрели пустые, ничего не выражающие черные зрачки. Узкие губы шевельнулись, выплюнув короткую фразу:
— Вы ошиблись.
Ушастый отвернулся к окну, безразлично рассматривая темные, быстро скользящие назад силуэты деревьев. Сергей, подождав еще немного, поднялся и вернулся на свое место. Разговор получился совершенно дурацким и очень ему не понравился. Он точно знал, что не ошибся. И чувствовал себя сейчас не совсем уютно, пассажиров в вагоне становилось все меньше. Хотя… До Клина все не разойдутся, поезд идет на Тверь. Да и что он ему сделает, этот Ушастый? Подумаешь, кольцо в овраге. Не хочет говорить, не надо. Пусть подавится своим кольцом. И вообще, судя по всему, он выйдет в Покровке. Лишь бы соврать. Козел. Наплевать. Он спросил, ему ответили. Не его это дело, и ладно. Пусть будет не его. Копаться дальше в этом секретном овраге он не собирается и следить за этим ушастым пеньком тоже.
Накрутив себя таким образом, Сергей тоже уставился в окно.
Ушастый, однако, в Покровке не вышел. На Сергея он не обращал ровно никакого внимания, даже головы в его сторону не поворачивал, так что Сергей, в принципе, мог спокойно выйти на любой из остановок или уйти в другой вагон. Может, он действительно ошибся, и этот человек не оттуда? И Чубатый тогда не оттуда, он их еще в прошлый раз мог спутать.
Впрочем, если этот парень выйдет вместе с ним в Клину, то надо быть осторожней. Хотя… Неужели он проехал Покровку из-за одного дурацкого вопроса?
Электричка-то последняя, а это добрых десять километров возвращаться.
Перед Клином Сергей поднялся и прошел в тамбур. Туда же вышли еще несколько человек— какая-то бабушка с кошелкой, семейная пара с детьми… Ушастый тоже поднялся, но прошел в другой тамбур, тот, что был к нему ближе. И все же внутри у Сергея зашевелился какой-то мерзкий холодный червячок.
На перроне было практически пусто. Сергей направился к зданию вокзала, решив не торопиться домой. Идти через пешеходный мост, имея за спиной Ушастого, ему не хотелось. Он подошел к ярко освещенному расписанию поездов дальнего следования и стал читать, краем глаза следя за тем, как поведут себя остальные пассажиры.
Ничего особенного он не увидел.
Голову в ту сторону Сергей не поворачивал, поэтому следить было неудобно, но в общем вся толпа просто ушла на мост и оттуда в город. В том числе и Ушастый. Сейчас они все сядут в автобус, который специально подходит к электричке, а ему придется топать пешком. Ну и ладно.
Дурень. Конспиратор. Когда ты, Серега, перестанешь в шпионов играть? Овраги, кольца… Бред.
Успокоенный, он отошел от расписания, купил в ночном ларьке пакетик орешков, спрятал их до времени в карман и зашел в туалет. В московских электричках «одиночное купе» или грязно, или заперто. Быстро управившись со своим нехитрым делом, Сергей повернулся к крану сполоснуть руки и тут краем глаза увидел входящего в туалет человека.
Это был Ушастый.
Молниеносное движение в сторону Сергея— тот отскочил, разведя мокрые руки в стороны, режущий удар ножом распорол на животе куртку и накладной карман с фисташками, они весело запрыгали по грязному полу. Еще один взмах, и еще — Сергей, двигаясь совершенно инстинктивно, отшатывался все дальше и дальше от сверкающего мертвым голубым цветом лезвия, и, наконец, коснулся плечом кафельной стены. В ужасе, не спуская глаз с длинного, обоюдоострого ножа, что несся к нему в последнем, смертельном взмахе и чувствуя, что отодвигаться дальше уже невозможно, Сергей пригнулся и, закрываясь руками бросился вдоль стены вперед, мимо страшного черного человека, зная что не успевает, не успеет, и уже ощущая, как холодная сталь вопьется в его тело. Именно в это мгновение Ушастый поскользнулся на орешках и упал. Совершенно невредимый Сергей уже проскочил было к двери, но в щиколотку клещами впилась пятерня Ушастого, и студент с маху грянулся на грязный пол. Они прокатились по полу, причем Ушастый успел провести сильнейший удар локтем Сергею под ребра, а тот, вспомнив, что у него тоже есть нож, выдрал из кармана дешевую кнопочную «выкидушку» и слепо ткнул ею в сторону своего противника, одновременно нажимая на кнопку, и попал, разорвал, разрезал лезвием что-то мягкое. Страшная хватка Ушастого тут же ослабела. На руки и куртку Сергея ударила тугая алая струя. Он перевернулся, выбираясь из-под вздрагивающего тела, и увидел, что Ушастый пытается остановить кровь, зажимая красными руками разорванное горло. Сквозь его пальцы текло; длинный нож валялся рядом.
Сергей боком, вдоль стены, попятился к двери и, как был, весь в крови, кинулся через пути, через пустырь — к дому.
Видели же, что задумался.
Шелленберг, естественно, это отметил. «Папа» был злопамятен и умен. Самодурство в чистом виде в нем проскальзывало редко, и гнев генсека, казавшийся непосвященным беспричинным или вызванным пустяками, обрушивался только на тех людей, которых действительно следовало менять. Ивсу в этом ключе бояться было нечего— на посту руководителя проекта его никто реально заменить не мог. Пока.
Или уже мог? У Шелленберга на подходе есть молодые кадры. Новое поколение нации. Среди них даже англичане появляются. Работают как звери, стараются оправдать происхождение. Может, он уже и присмотрел кого-то, о ком Ивс еще не знает. Надо будет снова профильтровать смежные институты через своих людей. Особо одаренных Ивс обычно уводил подальше от начальства в собственные сотрудники. И для дела полезно, и человек все время под контролем. Чтобы не пришлось, как шесть лет назад, организовывать укольчик молодому гению.
Видимо, это было связано со смертью Нади. Зачем?
Сама… «Больше у меня ничего не осталось. Прощай». А что теперь осталось ему? Какое-то проклятие и над ним, и над его женщинами.
Он считал, что контролирует эти отношения, что легко сможет их разорвать, когда придет время. Просто уважение, длительная, почти домашняя привязанность. Не любовь, не сумасшествие, как тогда с Эльзой.
А вот поди ж ты… Заполняла что-то на сердце, стягивала. Теперь там только тени и тоска. Надо менять личную жизнь. Завести собаку или поселить у себя Белкину. Не дело просыпаться в кошмаре каждую вторую ночь.
Или это кто-то из своих пробует на шефе воздействие новых препаратов? Нет, вряд ли. Подобные вещи Ивс блокировал заранее, а любое внешнее воздействие чувствовал очень хорошо.
Профессионально.
Все было естественно. Обычная хандра. Умерла близкая ему женщина.
Женька присел, поглаживая рукой рельсы. Ржавчины было совсем немного.
— Когда, ты говоришь, он пойдет?
— Завтра. Это местный поезд. Ходит через два дня.
— Откуда информация?
— Местные рассказали. Это у них как трамвай. Или электричка. Ходит регулярно, охраны нет. На поворотах и подъемах идет медленно. Дает возможность сесть или спрыгнуть.
— Хм. А почему охраны нет?
— Была когда-то. Стреляли, не подпускали к вагонам. Ну, и по ним стреляли. Рельсы развинчивали. Крушения. Убытки. Территория огромная, войска здесь держать не выгодно, тайгу все равно не прочесать. Охрана через раз приезжала дохлая, а то бывало и поезд уйдет под откос. Вот, вроде как договорились: комбинат перестал вообще охрану ставить, а мутанты перестали рельсы рвать. Ездят взад-вперед, и все. А руду и без охраны не воруют — кому она здесь нужна?
— И далеко эта ветка идет?
— Километров четыреста совсем свободно, будут только избушки обходчиков. А дальше шмонать начнут. Там уже есть войска, обжитые места начинаются.
Женька задумался. Соблазн был велик. Северо-запад — это почти по пути. Вот только лошадей придется оставить. В кои-то веки пошли с комфортом, весь груз навьючен, и Мирра в сумке едет, как вельможа в паланкине, и на тебе — такая оказия. Впрочем, грех жаловаться. Лучше четыреста километров подъехать, чем идти. А лошадей они еще добудут.
— Мишка, ты все это точно знаешь?
— Все уже на карте расчерчено. Мирра со мной вместе в избушку заходил, так что хозяин не врет. Единственное что — платформы всегда открытые, в дождь будет неудобно.
Женька хмыкнул.
— В дождь и в лесу неудобно. — Он потянулся было к подбородку, но Мишка, передразнивая, почесал свой, делая нарочито задумчивое, скорбное лицо, после чего рука Женьки опустилась куда-то к шее, скользнула за воротник, и вместо подбородка он помассировал плечо. Мишка ехидно ухмылялся.
— Ладно, хватит чухаться, начинай увязываться. Надо перепаковать барахло в небольшие тюки, чтобы ничего под колеса не уронить. И сам туда не свались, Петросян.
Поезд очень понравился Мирре.
Закутанный в плащ— все время сеял мелкий дождь, карлик возвышался в углу грузовой платформы серым косоглазым столбиком, с детским интересом наблюдая за дорогой. Остальные предпочитали спать или смотреть в нависающее тучами небо. Больные либо горелые леса, заброшенные полустанки, редко-редко мелькала живая деревенька, виднелись пешеходы или всадники. Привычный уже унылый ландшафт— и здесь тоже ощущалось дыхание осени. Пепел ядерных ударов, поднявшись в стратосферу, изменил климат планеты, и теперь лето в средней полосе ограничивалось июлем, зато зима тянулась почти полгода.
Они проехали пятьсот километров меньше чем за сутки и благополучно «сошли с поезда» в районе Сарапула; прыгали на подъеме, на тихом ходу.
В тот же день скалолазам удалось достать лошадь.
Центральная часть России, хоть и оставалась обжитой, сильно пострадала от американских бомбардировок, и ближе к Москве это особенно ощущалось. Сплошной «грязной» зоны здесь не было, то здесь, то там оставались довольно крупные жилые поселки, но миновать заставы на асфальтовых дорогах не составляло никакого труда.
Однажды они все же нарвались на патруль из шести человек, так что пришлось спешно сворачивать в лес, в бездорожье, но солдаты не стали преследовать крупную группу «мутантов». Стрельбы не было ни с той, ни с другой стороны: вполне вероятно, что и здесь войска старались поддерживать порядок без лишней агрессии. Особенно когда солдат было шестеро против пятнадцати.
Как бы то ни было, обошлось.
И все же напряжение нарастало. Двигаться незаметно становилось все сложнее, а любая стычка с более энергичным патрулем могла оказаться для ребят последней. Да и благополучное окончание их перехода наверняка означало бой. Пятнадцать человек против военной базы. Чем ближе они подходили к своей цели, тем меньше оставалось уверенности в том, что на месте «что-нибудь придумается». Портилась погода, подступала зима, на дорогах встречалось больше машин и солдат, идти становилось все тяжелее. Таежный оазис «горячих ключей» вспоминался часто, и решение идти на прорыв теперь не вызывало былого оптимизма. Уже и сумка с образцами местных вакцин, психотропных обручей и газовых фильтров, что старательно собирали всю дорогу, казалась не стоящей такого риска. Да, ее надо было доставить домой. Но удастся ли это сделать?
В один из серых, промозглых вечеров отравилась Оксана. Обнаружили это случайно и, что называется, вовремя — откачать девушку удалось достаточно легко. Большая порция рвотного вернула Оксану к жизни, но все могло закончиться иначе — доза принятых таблеток была смертельной.
Оксана так и не смогла толком объяснить, что, кроме усталости, толкнуло ее на это страшное решение. Девушку окружили повышенной заботой, ни на минуту не оставляя одну, старательно выдумывая для нее смешные ситуации, но в целом инцидент произвел гнетущее впечатление. Только несколько дней спустя Женьке удалось рассеять тягостное настроение — удачно расторговавшись, они добыли на местном базарчике упаковку вакцин фэй-дельта-фэй, что давно и везде высматривали, и кое-какие лакомые продукты. И Лена, и Женька, на основе сведений из местного медицинского справочника и плохо пропечатанных бумажных аннотаций с русско-немецким текстом, пришли к выводу, что это лекарство от СПИД а, который здесь прививали еще на уровне детских садов. На берегу безымянного озера Женька устроил по этому поводу «праздничные шашлыки». Оксана как будто немного повеселела.
Через две недели скалолазы были уже под Костромой.
Из Москвы Сергей возвращался поздно вечером.
Собственно, он все время так ездил, именно последняя электричка устраивала его больше всего. Домой он приезжал поздно, и ужинать приходилось за полночь.
А последняя электричка — она всегда была проходящей — уходила дальше, на Тверь.
Тусклый, отливающий желтизной свет плафонов не особенно располагал к чтению, и Сергей, полистав вечернюю газету, бросил ее на скамью. Людей в вагоне было мало, и постепенно становилось все меньше. Осмотревшись насчет симпатичных девушек— Настя это Настя, а познакомиться никогда не вредно, Сергей не нашел ни одного подходящего объекта. И вдруг вздрогнул, встретившись глазами с неприметным человеком в черном, сидевшим в тени у самого выхода. Плотная рубашка и внимательный, текучий, как вода, взгляд. Через мгновение человек смотрел уже мимо Сергея.
Это был один из тех, что появились в овраге. Это был Ушастый.
Черт. В первый момент Сергей снова испугался. Но только в первый момент. Еще тогда, во время неудачной и смешной слежки, ему хотелось задать вопрос, и он потом жалел, что не решился. Ему не хотелось снова чувствовать себя трусом. Да он и не был трусом, просто ощущал опасность, исходящую от этих людей. Или ему казалось, что ощущал? Никто не знал, что он пугается этих парней уже третий раз, никто не видел его позора. И ладно ночью, в лесу, а то днем, в самой Москве. Или вот сейчас, в электричке. Испугаться одного. Впрочем, сейчас он его не боится. Почти. Да, в принципе, у него и нет причин опасаться этих парней, он просто не может спросить про кольцо. Стесняется. Они ему не угрожали, не сказали ни одного невежливого слова. И в конце концов, кругом же люди. А тяжелой сумки с вареньем у него на этот раз нет.
Сергей быстро, боясь расплескать собственную решимость, поднялся и пошел к черному человеку. Ушастый внимательно смотрел на него. Непонятно было, узнал он Сергея или нет. Взгляд Ушастого не выражал абсолютно никаких эмоций. Он просто смотрел — то ли на приближавшегося Сергея, то ли сквозь него. Сергей опустился рядом с ним на скамейку.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Извините, пожалуйста, вы на Покровке выходите?
— Почему вы так решили?
— Ну… Я как-то видел вас там. Недалеко, в овраге. — Ушастый молчал, глядя куда-то мимо Сергея. — Там еще кольцо такое было ночью, огненное. Что это было за кольцо?
Прямо в глаза Сергея посмотрели пустые, ничего не выражающие черные зрачки. Узкие губы шевельнулись, выплюнув короткую фразу:
— Вы ошиблись.
Ушастый отвернулся к окну, безразлично рассматривая темные, быстро скользящие назад силуэты деревьев. Сергей, подождав еще немного, поднялся и вернулся на свое место. Разговор получился совершенно дурацким и очень ему не понравился. Он точно знал, что не ошибся. И чувствовал себя сейчас не совсем уютно, пассажиров в вагоне становилось все меньше. Хотя… До Клина все не разойдутся, поезд идет на Тверь. Да и что он ему сделает, этот Ушастый? Подумаешь, кольцо в овраге. Не хочет говорить, не надо. Пусть подавится своим кольцом. И вообще, судя по всему, он выйдет в Покровке. Лишь бы соврать. Козел. Наплевать. Он спросил, ему ответили. Не его это дело, и ладно. Пусть будет не его. Копаться дальше в этом секретном овраге он не собирается и следить за этим ушастым пеньком тоже.
Накрутив себя таким образом, Сергей тоже уставился в окно.
Ушастый, однако, в Покровке не вышел. На Сергея он не обращал ровно никакого внимания, даже головы в его сторону не поворачивал, так что Сергей, в принципе, мог спокойно выйти на любой из остановок или уйти в другой вагон. Может, он действительно ошибся, и этот человек не оттуда? И Чубатый тогда не оттуда, он их еще в прошлый раз мог спутать.
Впрочем, если этот парень выйдет вместе с ним в Клину, то надо быть осторожней. Хотя… Неужели он проехал Покровку из-за одного дурацкого вопроса?
Электричка-то последняя, а это добрых десять километров возвращаться.
Перед Клином Сергей поднялся и прошел в тамбур. Туда же вышли еще несколько человек— какая-то бабушка с кошелкой, семейная пара с детьми… Ушастый тоже поднялся, но прошел в другой тамбур, тот, что был к нему ближе. И все же внутри у Сергея зашевелился какой-то мерзкий холодный червячок.
На перроне было практически пусто. Сергей направился к зданию вокзала, решив не торопиться домой. Идти через пешеходный мост, имея за спиной Ушастого, ему не хотелось. Он подошел к ярко освещенному расписанию поездов дальнего следования и стал читать, краем глаза следя за тем, как поведут себя остальные пассажиры.
Ничего особенного он не увидел.
Голову в ту сторону Сергей не поворачивал, поэтому следить было неудобно, но в общем вся толпа просто ушла на мост и оттуда в город. В том числе и Ушастый. Сейчас они все сядут в автобус, который специально подходит к электричке, а ему придется топать пешком. Ну и ладно.
Дурень. Конспиратор. Когда ты, Серега, перестанешь в шпионов играть? Овраги, кольца… Бред.
Успокоенный, он отошел от расписания, купил в ночном ларьке пакетик орешков, спрятал их до времени в карман и зашел в туалет. В московских электричках «одиночное купе» или грязно, или заперто. Быстро управившись со своим нехитрым делом, Сергей повернулся к крану сполоснуть руки и тут краем глаза увидел входящего в туалет человека.
Это был Ушастый.
Молниеносное движение в сторону Сергея— тот отскочил, разведя мокрые руки в стороны, режущий удар ножом распорол на животе куртку и накладной карман с фисташками, они весело запрыгали по грязному полу. Еще один взмах, и еще — Сергей, двигаясь совершенно инстинктивно, отшатывался все дальше и дальше от сверкающего мертвым голубым цветом лезвия, и, наконец, коснулся плечом кафельной стены. В ужасе, не спуская глаз с длинного, обоюдоострого ножа, что несся к нему в последнем, смертельном взмахе и чувствуя, что отодвигаться дальше уже невозможно, Сергей пригнулся и, закрываясь руками бросился вдоль стены вперед, мимо страшного черного человека, зная что не успевает, не успеет, и уже ощущая, как холодная сталь вопьется в его тело. Именно в это мгновение Ушастый поскользнулся на орешках и упал. Совершенно невредимый Сергей уже проскочил было к двери, но в щиколотку клещами впилась пятерня Ушастого, и студент с маху грянулся на грязный пол. Они прокатились по полу, причем Ушастый успел провести сильнейший удар локтем Сергею под ребра, а тот, вспомнив, что у него тоже есть нож, выдрал из кармана дешевую кнопочную «выкидушку» и слепо ткнул ею в сторону своего противника, одновременно нажимая на кнопку, и попал, разорвал, разрезал лезвием что-то мягкое. Страшная хватка Ушастого тут же ослабела. На руки и куртку Сергея ударила тугая алая струя. Он перевернулся, выбираясь из-под вздрагивающего тела, и увидел, что Ушастый пытается остановить кровь, зажимая красными руками разорванное горло. Сквозь его пальцы текло; длинный нож валялся рядом.
Сергей боком, вдоль стены, попятился к двери и, как был, весь в крови, кинулся через пути, через пустырь — к дому.
ГЛАВА 36
Утром Женька, как обычно, долго и тщательно брился остро отточенным, обломанным на конце складным ножом. Он старался повторять эту процедуру через день, дабы не обрастать щетиной, остальные относились к своей внешности менее ответственно. Жестяной стаканчик с горячей водой стоял прямо на земле, Женька время от времени смачивал в нем пальцы, затем проводил ими по крохотному обмылку и втирал в скулу образующийся скользкий налет. Кожа таким способом размягчалась долго, зато мыло почти не расходовалось. Квадратное зеркальце со сколотым углом примостилось прямо перед ним на ветке с подходящей развилкой. Вся процедура отнимала не менее пятнадцати минут; самое сложное было обойти родинку на шее.
— Женя, вы еще долго?
У Зойки был талант подбираться с вопросами в самые драматические моменты. Косо поглядывая в зеркало и натягивая кожу на подбородке, Женька ухитрился кивнуть Зойке, в смысле, спрашивай, чего уж…
— Нам надо быстрее двигаться, командир. Скоро снег ляжет, осталось всего недели три. Может, стоит бросить часть груза или хотя бы окрестную разведку вперед не высылать?
Женька тщательно оскреб родинку со всех сторон, смочил горячей водой микроскопический порез и обернулся к Зойке:
— С чего ты взяла, что именно три недели? Ты что, синоптик?
— Кто?
— Ну, в службе погоды работаешь?
— Нет. Но я так думаю. Я же знаю, примерно, когда у нас снег выпадает.
— Я думаю, здесь он ляжет позже, — Женька помассировал весь подбородок влажными пальцами, — но, в общем, ты права. Запаса времени почти не остается. Разведкой пренебрегать нельзя, слишком опасно, а вот груз…
— Женя, вы еще долго?
У Зойки был талант подбираться с вопросами в самые драматические моменты. Косо поглядывая в зеркало и натягивая кожу на подбородке, Женька ухитрился кивнуть Зойке, в смысле, спрашивай, чего уж…
— Нам надо быстрее двигаться, командир. Скоро снег ляжет, осталось всего недели три. Может, стоит бросить часть груза или хотя бы окрестную разведку вперед не высылать?
Женька тщательно оскреб родинку со всех сторон, смочил горячей водой микроскопический порез и обернулся к Зойке:
— С чего ты взяла, что именно три недели? Ты что, синоптик?
— Кто?
— Ну, в службе погоды работаешь?
— Нет. Но я так думаю. Я же знаю, примерно, когда у нас снег выпадает.
— Я думаю, здесь он ляжет позже, — Женька помассировал весь подбородок влажными пальцами, — но, в общем, ты права. Запаса времени почти не остается. Разведкой пренебрегать нельзя, слишком опасно, а вот груз…