Страница:
— Он нормальный парень и, главное, всегда рассчитывается сразу после игры. Очень хорошо видит карты, но он невезучий. Как у нас говорят, непруховой. А я, дурень, сам с ним впополаме пошел. Короче, Нирвана согласился. Я ему говорю, ты только по одной переворачивай, а он уже сразу обе— цап. И Васька, гад, руками сбоку машет: «Тузы, тузы, тузы…» Тузов там, правда, не оказалось, смотрят на нас две бубнухи — восемь и десять. Так себе прикуп, с вариантами.
— А какая разница, по одной переворачивать или сразу обе? Карты ведь те же самые.
— Есть разница, — уверенно объяснил Сергей. Он играл в карты с раннего детства и на первом курсе просто жил на то, что давал ему преф. — Переворачивать надо всегда по одной, тогда фишка идет лучше.
Настя вежливо слушала, не вникая в смысл раскрывавшихся перед ней комбинаций. Ей совершенно неинтересна была игра, но ей нравилось слушать азартный голос Сергея. Именно так она и слушала — только голос. В конце концов, было бы хуже, если бы он потащил ее на футбол.
— Я ему говорю, сносить надо десятку и даму. Но Нирвана как начал считать вероятности— нашептал мне что-то про перехват, про комбинаторику — короче, заполоскал мозги, и снесли мы даму с червушкой. Убедил. Васька с Джоном легли — ужас. Кот рядом пиво пил, так аж поперхнулся. Хотя он так, зрителем работал. Пичка пополам, в бубях дама отвалилась, все глухо, как в консервной банке. Нам даже ход перехватить не дали. Блефовать не на чем, чистейший паровоз. Финиш. Нирвана впал в нирвану. Сидит, на разбросанные карты смотрит. Полная прострация. Потом свою долю заплатил и ушел. Ставка была большая.
— А ты?
— А я перед этим выигрывал. А после этого уже все— влетел в минус, но на чуть-чуть. А могли бы мы сейчас с тобой в ночной кабак сходить.
— Мне не нужен ночной кабак, — Настя обняла Сергея и крепко к нему прижалась, — мне нужен ты.
Они сидели на высохшем поваленном дереве на краю большого оврага, укрытые со всех сторон душистыми зарослями акации. Сергей постелил на ствол свою куртку, и все было замечательно, только немного мешали комары, но потом они перестали их замечать. Он чувствовал, как в ответ на его ласку трепещет хрупкое тело девушки, он кончиками пальцев чувствовал ее всю, доверчиво прильнувшую к нему сквозь одежду, ставшую такой горячей и тонкой. Он шептал ей на ухо какие-то бессвязные слова, и ее теплые, нежные губы отвечали ему так, как ему этого хотелось.
Они были вместе. Они были очень близко друг к другу. И это была их ночь.
Непостижимые, далекие, прекрасные звезды на черном, высоком бархате. И птица. Запела ночная птица. Сергей не был уверен, но ему хотелось думать, что это соловей. Жаркие губы ласкали его лицо. Легкое дыхание девушки сливалось с его мыслью. Какой-то хлопок раздался внизу в овраге. Затем возник звон— никогда не слышанный ими прежде, неописуемый и необъяснимый. Настя вскочила, вжалась в плечо Сергея, его руки укрыли ее со всех сторон. Звук постепенно нарастал, казалось, он стекался отовсюду сюда, к ним, он ввинчивался в мозг так, что хотелось либо бежать, либо просто лечь на землю. В глубине оврага появилось яркое, огненное кольцо. Оно пылало фосфорическим, неживым светом.
Сергей и Настя сидели, тесно прижавшись друг к другу и почти не дыша.
Из небытия, из темноты внутри кольца вдруг возник человек в черном. Затем еще один, и еще один, а еще. Четверо. Казалось, люди появляются из-под земли. Затем кольцо вспыхнуло особенно ярко и исчезло. На его месте осталось бледнеющее пятно сполохов.
Четверо в темной одежде осмотрелись и стали подниматься по склону оврага. Прямо на них. Морок, нечистая сила. Хруст шагов раздавался все ближе, казалось, кто-то давил насекомых, хрустел панцирями жуков. Это шла сама чернота и ночь. Это шла давно истлевшая, невозможная в звездном мире влюбленных смерть. Из под земли, из фосфорического, гнилого света прямо на них двигалась нежить.
Сергей медленно повернул голову в сторону Насти и приложил палец к ее губам. Она кивнула — даже не головой, глазами. Крупный комар, звеня, сел ей прямо на лицо, но девушка не пошевелилась. Краем глаза Сергей видел, как у комара наливается брюшко. Четверо в черном все приближались. Они поднимались по склону оврага уверенно и быстро. Один раз на какое-то мгновение блеснул луч фонарика, осветил камни и корни под ногамя черных людей, и сразу же темнота вокруг стала гуще. Кольцевые сполохи в глубине уже потухли.
Когда до акации оставалось не более шести метров, а Настя, не осознавая, что с ней, закрыла глаза и закусила палец, чтобы не завизжать, черные фигуры вдруг повернули. Их тяжелые шаги и даже дыхание были очень хорошо слышны. Они повернули, потому что склон оврага оказался слишком крут, и дальше пришлось бы опираться о землю руками.
Так, в нескольких метрах, они и прошли, освещая себе дорогу фонариком. Прошли мимо и ушли в ночной лес. В сторону железной дороги.
Сергей с трудом убрал с плеча впившиеся в него пальцы. Безумные глаза Насти горели в темноте. Они очень тихо встали и, не замечая под ногами тропы, пригибаясь под ветками, побежали к спящему городу.
Канавы и мокрые, болотистые ложбины переходили не разбирая дороги, прямо по воде. Сергей в таких местах пытался брать Настю на руки, но на первом же ручье споткнулся и уронил девушку в воду, после чего она уже не давала себя нести.
ГЛАВА 27
ГЛАВА 28
— А какая разница, по одной переворачивать или сразу обе? Карты ведь те же самые.
— Есть разница, — уверенно объяснил Сергей. Он играл в карты с раннего детства и на первом курсе просто жил на то, что давал ему преф. — Переворачивать надо всегда по одной, тогда фишка идет лучше.
Настя вежливо слушала, не вникая в смысл раскрывавшихся перед ней комбинаций. Ей совершенно неинтересна была игра, но ей нравилось слушать азартный голос Сергея. Именно так она и слушала — только голос. В конце концов, было бы хуже, если бы он потащил ее на футбол.
— Я ему говорю, сносить надо десятку и даму. Но Нирвана как начал считать вероятности— нашептал мне что-то про перехват, про комбинаторику — короче, заполоскал мозги, и снесли мы даму с червушкой. Убедил. Васька с Джоном легли — ужас. Кот рядом пиво пил, так аж поперхнулся. Хотя он так, зрителем работал. Пичка пополам, в бубях дама отвалилась, все глухо, как в консервной банке. Нам даже ход перехватить не дали. Блефовать не на чем, чистейший паровоз. Финиш. Нирвана впал в нирвану. Сидит, на разбросанные карты смотрит. Полная прострация. Потом свою долю заплатил и ушел. Ставка была большая.
— А ты?
— А я перед этим выигрывал. А после этого уже все— влетел в минус, но на чуть-чуть. А могли бы мы сейчас с тобой в ночной кабак сходить.
— Мне не нужен ночной кабак, — Настя обняла Сергея и крепко к нему прижалась, — мне нужен ты.
Они сидели на высохшем поваленном дереве на краю большого оврага, укрытые со всех сторон душистыми зарослями акации. Сергей постелил на ствол свою куртку, и все было замечательно, только немного мешали комары, но потом они перестали их замечать. Он чувствовал, как в ответ на его ласку трепещет хрупкое тело девушки, он кончиками пальцев чувствовал ее всю, доверчиво прильнувшую к нему сквозь одежду, ставшую такой горячей и тонкой. Он шептал ей на ухо какие-то бессвязные слова, и ее теплые, нежные губы отвечали ему так, как ему этого хотелось.
Они были вместе. Они были очень близко друг к другу. И это была их ночь.
Непостижимые, далекие, прекрасные звезды на черном, высоком бархате. И птица. Запела ночная птица. Сергей не был уверен, но ему хотелось думать, что это соловей. Жаркие губы ласкали его лицо. Легкое дыхание девушки сливалось с его мыслью. Какой-то хлопок раздался внизу в овраге. Затем возник звон— никогда не слышанный ими прежде, неописуемый и необъяснимый. Настя вскочила, вжалась в плечо Сергея, его руки укрыли ее со всех сторон. Звук постепенно нарастал, казалось, он стекался отовсюду сюда, к ним, он ввинчивался в мозг так, что хотелось либо бежать, либо просто лечь на землю. В глубине оврага появилось яркое, огненное кольцо. Оно пылало фосфорическим, неживым светом.
Сергей и Настя сидели, тесно прижавшись друг к другу и почти не дыша.
Из небытия, из темноты внутри кольца вдруг возник человек в черном. Затем еще один, и еще один, а еще. Четверо. Казалось, люди появляются из-под земли. Затем кольцо вспыхнуло особенно ярко и исчезло. На его месте осталось бледнеющее пятно сполохов.
Четверо в темной одежде осмотрелись и стали подниматься по склону оврага. Прямо на них. Морок, нечистая сила. Хруст шагов раздавался все ближе, казалось, кто-то давил насекомых, хрустел панцирями жуков. Это шла сама чернота и ночь. Это шла давно истлевшая, невозможная в звездном мире влюбленных смерть. Из под земли, из фосфорического, гнилого света прямо на них двигалась нежить.
Сергей медленно повернул голову в сторону Насти и приложил палец к ее губам. Она кивнула — даже не головой, глазами. Крупный комар, звеня, сел ей прямо на лицо, но девушка не пошевелилась. Краем глаза Сергей видел, как у комара наливается брюшко. Четверо в черном все приближались. Они поднимались по склону оврага уверенно и быстро. Один раз на какое-то мгновение блеснул луч фонарика, осветил камни и корни под ногамя черных людей, и сразу же темнота вокруг стала гуще. Кольцевые сполохи в глубине уже потухли.
Когда до акации оставалось не более шести метров, а Настя, не осознавая, что с ней, закрыла глаза и закусила палец, чтобы не завизжать, черные фигуры вдруг повернули. Их тяжелые шаги и даже дыхание были очень хорошо слышны. Они повернули, потому что склон оврага оказался слишком крут, и дальше пришлось бы опираться о землю руками.
Так, в нескольких метрах, они и прошли, освещая себе дорогу фонариком. Прошли мимо и ушли в ночной лес. В сторону железной дороги.
Сергей с трудом убрал с плеча впившиеся в него пальцы. Безумные глаза Насти горели в темноте. Они очень тихо встали и, не замечая под ногами тропы, пригибаясь под ветками, побежали к спящему городу.
Канавы и мокрые, болотистые ложбины переходили не разбирая дороги, прямо по воде. Сергей в таких местах пытался брать Настю на руки, но на первом же ручье споткнулся и уронил девушку в воду, после чего она уже не давала себя нести.
ГЛАВА 27
Отдыхали на новом месте почти неделю. С тех пор как ушли последние соседи, Мирра жил здесь совсем один. Его односельчане решили попытать счастья в райцентре: купить на базаре паспорта, устроиться на работу и выбраться из проклятой касты мутантов. Жизнь в тайге год от года становилось хуже — деревья медленно умирали, а воздух временами напоминал прозрачную кисею. У Мирры не было ни малейшего шанса последовать их примеру: сколько бы он ни купил паспортов и медицинских карт, ему невозможно было сойти за нормального человека.
Он сам заготавливал себе дрова, постепенно разбирая гниющие дома соседей, ловил рыбу и копался в огороде, подолгу выпаривая из картошки химический «приварок». Изредка ходил на ближайший — за двадцать пять километров— базарчик, выменивая соль, лакомства и книги. Читал. Иногда гулял, пытаясь рассматривать звездное небо, дышал через противогаз свежим воздухом. Еще он писал в затертых, желтых от времени школьных тетрадях какую-то философскую работу, воображая себя то ли ученым, то ли монахом-отшельником. Вечерами Мирра забирался на высокую, еще живую сосну— там у него была специальная лесенка и площадка из досок, свешивал вниз маленькие ножки и любовался закатом. Все скалолазы по очереди поднимались на эту площадку— зрелище действительно было великолепным. Желто-коричневый химический туман, что колыхался у самой кромки леса, на западе, пропитанный багровыми лучами умирающего солнца, напоминал то ли огромный занавес, то ли воды странного, цепенеющего моря, проколотого верхушками сосен. Нечеловеческий мир удивительных, фантасмагорических красок и великолепных газовых флуктуации. Желтые протуберанцы взлетали над таежным морем, опадая каскадом рассыпающихся цветов. Местное химическое оружие явно отличалось от всего, что было знакомо скалолазам — в их мире газовая атака уже через несколько часов не оставила бы никакого следа, здесь этот след не стирался годами. Возможно, он вообще никогда не исчезал. Видимо, реакция поддерживала самое себя, возобновляясь и подпитываясь из атмосферы.
Околевшая собака, что насторожила скалолазов, прибилась к дому Мирры совсем недавно. Она изначально выглядела больной, таких животных полагалось убивать или отваживать, но Мирра после ухода соседей чувствовал себя одиноким и надумал взять ее в товарищи. Он пытался ее лечить, купать, кормил супом, но собака все равно издохла, и Мирра, немного погрустив, решил использовать свежий труп как приманку. У него имелось хорошее ружье, а где-то неподалеку бродил отощавший от бескормицы медведь. Стрелок из карлика был, разумеется, неважный, но медведь уже, что называется, достал. Мирра несколько раз натыкался на его следы, доходившие до самого поселка, и даже на огороде мишка как-то поковырялся, а один раз во время похода за ягодами Мирра просто почувствовал, ощутил его злобное присутствие и тут же, бросив корзинку, удрал в поселок. Этот своеобразный поединок с медведем так ничем и не закончился. С уходом Мирры и дом, и огород поступали в полное распоряжение его мохнатого противника. Карлику пришлось бросить все, что нажито, вернее, все, что помогало выжить в тайге долгие годы.
Когда эмоции первого знакомства улеглись и группа привыкла к тому, что мысли могут быть слышны на расстоянии, стали готовиться к новому переходу.
Проблемы начались сразу же.
У Мирры, оказывается, было восемь любимых книг, достаточно больших и тяжелых, и ни с одной из них он не собирался расставаться. Три из них были особенно громоздкими — сборники мировой истории искусств, чудовищные фолианты на прекрасной бумаге с золотым тиснением. Никто из скалолазов, естественно, не соглашался их тащить. После вялых препирательств и долгого изучения иллюстраций два сборника взял Гера, ему книги понравились. Еще один том Мирра согласился оставить, безжалостно выдрав из него цветные картинки. Остальные книги скалолазы распределили между собой. Ребята ворчали, но как-то не всерьез. Мирра сразу всем приглянулся. Казалось странным, как можно понравиться с жуткой, почти нечеловеческой внешностью и нагловатым характером, но ему это удалось. Лучше всех эту странность сформулировала Зойка, особым тактом никогда не отличавшаяся. Она долго разглядывала карлика в упор, затем сообщила ему, как новость: «Ну и урод же ты, Мирра», — на что Мирра снисходительно кивнул. Зойка жалостно цокнула языком и продолжала, не замечая страшных глаз вежливого Геры: «Урод жуткий. На ящерицу такую похож. На динозавра, я их на картинке видела. Но все равно ты очень симпатичный».
Мирра, услышав это, прямо расцвел. Он не был готов к комплименту, поскольку говорила Зойка чуточку быстрее, чем думала.
У Мирры оказался довольно большой запас овощей, аккуратно присыпанных в подвале чистым песочком. Еще у него нашлось немного сушеной рыбы; здесь, оказывается, тек рыбный ручей. Рома, заядлый любитель этого дела, загорелся было сходить на рыбалку, но лень и накопившаяся усталость взяли верх. Ручей скалолазы так и не посетили, хотя рыбу, конечно, забрали с собой.
Мирра рассказал, что больная тайга вокруг только кажется пустой. Здесь встречались лоси, целые стаи волков и одичавших собак, и самое главное, здесь до сих пор жили люди.
Отдыхали несколько дней. Все это время большое корыто, что служило карлику ванной, не стояло пустым — скалолазы таскали и таскали в него воду, безжалостно расходуя заготовленные на зиму дрова, и грели ее в немыслимых количествах. Мылись, терлись и парились снова и снова, измученная за последние недели кожа нежилась, откисая в чистом тепле. Выходить в тайгу не хотелось — жить у Мирры на заимке было приятно и не очень хлопотно, и еда здесь пока еще была. Но, если они рассчитывали добраться в Москву до холодов, им следовало торопиться.
А проводить в этих краях еще одну зиму не улыбалось никому.
Снова пришлось втягиваться в ритм тяжелых переходов. Тайга стала еще более больной, чем прежде. Километрами тянулись проплешины высохшего, желто-оранжевого, мертвого леса. По совету Мирры они не заходили даже на окраину таких мест, хотя идти там, по пустырю, было бы удобнее.
На третий день пути они услышали выстрелы. Стреляли вдалеке, из охотничьего ружья. Два выстрела, потом через паузу еще два. К их маленькой группе, идущей сквозь безбрежное лесное море, это не имело никакого отношения, и скалолазы спокойно продолжили движение, а на следующий день Мирра принес им первую удачу.
Карлику почудилось, что недалеко от тропы умирает крупный зверь. Тайга, пробитая химией, просматривалась насквозь, почти как в зимнее время, Женька отправил в указанную сторону разведчиков, и совсем недалеко от.тропы обнаружился труп молодого медведя. Издох мишка буквально только что, туша еще не остыла, а после разделки в нем обнаружили два крупных заряда свинца. Или оголодавший зверь пытался задрать человека, или кто-то не очень удачно поохотился на него; возможно, это был тот самый мишка, что захаживал к Мирре за сушеной рыбой.
В любом случае отказываться от целой горы медвежатины не следовало, вот. только момент для чуда выдался не совсем удачный. Скалолазы почти до предела были навьючены овощными запасами Мирры.
На сутки устроили привал, обработали мясо, прокоптив его полосками, перетряхнули рюкзаки, безжалостно выбрасывая «лишнее», заменили мясом часть овощей и даже — ужас!!! — оставили три драгоценных книги. Мирра, против ожиданий Женьки, только вздохнул. Затем он вздохнул еще раз и сообщил всем собравшимся, что попусту спорить не намерен, что он прекрасно чувствует общий настрой в пользу медвежатины, и что они варвары, ничего не понимающие в искусстве. Мясо и книги — здесь не о чем говорить. Глазки карлика скорбно разъехались в стороны. Ведь книги нельзя поджарить и съесть, а значит, они не имеют никакой ценности.
— Впрочем, — добавил Мирра, — медвежатина дело хорошее. Так что если вы возьмете хотя бы одну книгу из этих трех — вон ту, синенькую, — то я приму этот разбой как должное.
Женька отрицательно покачал головой. Мирра улыбнулся, ощерив свои жуткие черные зубы. Он прекрасно знал пределы реального торга. Теперь вздохнул Женька, и синяя книжка перекочевала в его рюкзак.
Мясо удалось забрать почти полностью, по крайней мере, лучшие его куски; кроме того, все вволю наелись свежей «копчушки».
Он сам заготавливал себе дрова, постепенно разбирая гниющие дома соседей, ловил рыбу и копался в огороде, подолгу выпаривая из картошки химический «приварок». Изредка ходил на ближайший — за двадцать пять километров— базарчик, выменивая соль, лакомства и книги. Читал. Иногда гулял, пытаясь рассматривать звездное небо, дышал через противогаз свежим воздухом. Еще он писал в затертых, желтых от времени школьных тетрадях какую-то философскую работу, воображая себя то ли ученым, то ли монахом-отшельником. Вечерами Мирра забирался на высокую, еще живую сосну— там у него была специальная лесенка и площадка из досок, свешивал вниз маленькие ножки и любовался закатом. Все скалолазы по очереди поднимались на эту площадку— зрелище действительно было великолепным. Желто-коричневый химический туман, что колыхался у самой кромки леса, на западе, пропитанный багровыми лучами умирающего солнца, напоминал то ли огромный занавес, то ли воды странного, цепенеющего моря, проколотого верхушками сосен. Нечеловеческий мир удивительных, фантасмагорических красок и великолепных газовых флуктуации. Желтые протуберанцы взлетали над таежным морем, опадая каскадом рассыпающихся цветов. Местное химическое оружие явно отличалось от всего, что было знакомо скалолазам — в их мире газовая атака уже через несколько часов не оставила бы никакого следа, здесь этот след не стирался годами. Возможно, он вообще никогда не исчезал. Видимо, реакция поддерживала самое себя, возобновляясь и подпитываясь из атмосферы.
Околевшая собака, что насторожила скалолазов, прибилась к дому Мирры совсем недавно. Она изначально выглядела больной, таких животных полагалось убивать или отваживать, но Мирра после ухода соседей чувствовал себя одиноким и надумал взять ее в товарищи. Он пытался ее лечить, купать, кормил супом, но собака все равно издохла, и Мирра, немного погрустив, решил использовать свежий труп как приманку. У него имелось хорошее ружье, а где-то неподалеку бродил отощавший от бескормицы медведь. Стрелок из карлика был, разумеется, неважный, но медведь уже, что называется, достал. Мирра несколько раз натыкался на его следы, доходившие до самого поселка, и даже на огороде мишка как-то поковырялся, а один раз во время похода за ягодами Мирра просто почувствовал, ощутил его злобное присутствие и тут же, бросив корзинку, удрал в поселок. Этот своеобразный поединок с медведем так ничем и не закончился. С уходом Мирры и дом, и огород поступали в полное распоряжение его мохнатого противника. Карлику пришлось бросить все, что нажито, вернее, все, что помогало выжить в тайге долгие годы.
Когда эмоции первого знакомства улеглись и группа привыкла к тому, что мысли могут быть слышны на расстоянии, стали готовиться к новому переходу.
Проблемы начались сразу же.
У Мирры, оказывается, было восемь любимых книг, достаточно больших и тяжелых, и ни с одной из них он не собирался расставаться. Три из них были особенно громоздкими — сборники мировой истории искусств, чудовищные фолианты на прекрасной бумаге с золотым тиснением. Никто из скалолазов, естественно, не соглашался их тащить. После вялых препирательств и долгого изучения иллюстраций два сборника взял Гера, ему книги понравились. Еще один том Мирра согласился оставить, безжалостно выдрав из него цветные картинки. Остальные книги скалолазы распределили между собой. Ребята ворчали, но как-то не всерьез. Мирра сразу всем приглянулся. Казалось странным, как можно понравиться с жуткой, почти нечеловеческой внешностью и нагловатым характером, но ему это удалось. Лучше всех эту странность сформулировала Зойка, особым тактом никогда не отличавшаяся. Она долго разглядывала карлика в упор, затем сообщила ему, как новость: «Ну и урод же ты, Мирра», — на что Мирра снисходительно кивнул. Зойка жалостно цокнула языком и продолжала, не замечая страшных глаз вежливого Геры: «Урод жуткий. На ящерицу такую похож. На динозавра, я их на картинке видела. Но все равно ты очень симпатичный».
Мирра, услышав это, прямо расцвел. Он не был готов к комплименту, поскольку говорила Зойка чуточку быстрее, чем думала.
У Мирры оказался довольно большой запас овощей, аккуратно присыпанных в подвале чистым песочком. Еще у него нашлось немного сушеной рыбы; здесь, оказывается, тек рыбный ручей. Рома, заядлый любитель этого дела, загорелся было сходить на рыбалку, но лень и накопившаяся усталость взяли верх. Ручей скалолазы так и не посетили, хотя рыбу, конечно, забрали с собой.
Мирра рассказал, что больная тайга вокруг только кажется пустой. Здесь встречались лоси, целые стаи волков и одичавших собак, и самое главное, здесь до сих пор жили люди.
Отдыхали несколько дней. Все это время большое корыто, что служило карлику ванной, не стояло пустым — скалолазы таскали и таскали в него воду, безжалостно расходуя заготовленные на зиму дрова, и грели ее в немыслимых количествах. Мылись, терлись и парились снова и снова, измученная за последние недели кожа нежилась, откисая в чистом тепле. Выходить в тайгу не хотелось — жить у Мирры на заимке было приятно и не очень хлопотно, и еда здесь пока еще была. Но, если они рассчитывали добраться в Москву до холодов, им следовало торопиться.
А проводить в этих краях еще одну зиму не улыбалось никому.
Снова пришлось втягиваться в ритм тяжелых переходов. Тайга стала еще более больной, чем прежде. Километрами тянулись проплешины высохшего, желто-оранжевого, мертвого леса. По совету Мирры они не заходили даже на окраину таких мест, хотя идти там, по пустырю, было бы удобнее.
На третий день пути они услышали выстрелы. Стреляли вдалеке, из охотничьего ружья. Два выстрела, потом через паузу еще два. К их маленькой группе, идущей сквозь безбрежное лесное море, это не имело никакого отношения, и скалолазы спокойно продолжили движение, а на следующий день Мирра принес им первую удачу.
Карлику почудилось, что недалеко от тропы умирает крупный зверь. Тайга, пробитая химией, просматривалась насквозь, почти как в зимнее время, Женька отправил в указанную сторону разведчиков, и совсем недалеко от.тропы обнаружился труп молодого медведя. Издох мишка буквально только что, туша еще не остыла, а после разделки в нем обнаружили два крупных заряда свинца. Или оголодавший зверь пытался задрать человека, или кто-то не очень удачно поохотился на него; возможно, это был тот самый мишка, что захаживал к Мирре за сушеной рыбой.
В любом случае отказываться от целой горы медвежатины не следовало, вот. только момент для чуда выдался не совсем удачный. Скалолазы почти до предела были навьючены овощными запасами Мирры.
На сутки устроили привал, обработали мясо, прокоптив его полосками, перетряхнули рюкзаки, безжалостно выбрасывая «лишнее», заменили мясом часть овощей и даже — ужас!!! — оставили три драгоценных книги. Мирра, против ожиданий Женьки, только вздохнул. Затем он вздохнул еще раз и сообщил всем собравшимся, что попусту спорить не намерен, что он прекрасно чувствует общий настрой в пользу медвежатины, и что они варвары, ничего не понимающие в искусстве. Мясо и книги — здесь не о чем говорить. Глазки карлика скорбно разъехались в стороны. Ведь книги нельзя поджарить и съесть, а значит, они не имеют никакой ценности.
— Впрочем, — добавил Мирра, — медвежатина дело хорошее. Так что если вы возьмете хотя бы одну книгу из этих трех — вон ту, синенькую, — то я приму этот разбой как должное.
Женька отрицательно покачал головой. Мирра улыбнулся, ощерив свои жуткие черные зубы. Он прекрасно знал пределы реального торга. Теперь вздохнул Женька, и синяя книжка перекочевала в его рюкзак.
Мясо удалось забрать почти полностью, по крайней мере, лучшие его куски; кроме того, все вволю наелись свежей «копчушки».
ГЛАВА 28
Это был самый обычный понедельник. Сергей возвращался в Москву из Клина, и тяжелая сумка с продуктами «от бабушки» висела у него через плечо. Как и всегда, он зашел во второй вагон и сел к окошку. Электричка была местной, а не проходящей, поэтому свободных мест пока хватало, но Сергей убрал свою сумку наверх — ближе к Москве вагон всегда заполнялся. К этому времени он обычно старался задремать, иначе над ним нависал какой-нибудь старичок или парочка беременных женщин, и приходилось уступать место. Сейчас, однако, на него наступал дифференцированный зачет, и спать было противопоказано. Стипендия, на которую он очень рассчитывал, могла пролететь элементарно. Сергей раскрыл конспект и погрузился в чтение.
На какое-то время студент, что называется, отключился— не замечая ни своих соседей, ни остановок. Солнечные пятна скользили по формулам и тексту, мешая читать, но Сергей привык готовиться в электричке, и такие мелочи его не отвлекали. Он проработал одну за другой три лекции, закончил раздел и уже собирался погрузиться в новый, когда на одном из поворотов солнце брызнуло ему прямо в глаза. Сергей откинулся на спинку сиденья и поднял взгляд. И все формулы вылетели у него из головы напрочь.
Прямо перед ним, в соседнем «купе», сидели двое.
Те самые, из леса, из овражной подземной мглы. У Сережи что-то оборвалось внутри, и по спине поползла струйка липкого, холодного пота. Он как будто увидел змею или ядовитого паука. Чудовище. Или нечистую силу. Днем. В электричке. В толпе людей.
И лица-то у этих «черных» были неприметные, и видел он их отчетливо всего секунду, пока светил во мгле фонарик, но запомнил намертво. Они были в темного цвета рубашках и на этот раз вдвоем, а не вчетвером, но это были точно они.
Точно.
Сергей опустил глаза к тетради, но мысли его прыгали так же, как и формулы— он чувствовал, что эти двое очень опасны. Даже днем, в электричке, даже в толпе людей. Это была нечисть, монстры из фильма ужасов. Его ночной кошмар.
Несколько станций он так и проехал — делая вид, что читает, и боясь оторвать от конспекта глаза. Затем что-то внутри него стало возмущаться. Собственно, чего он испугался? Они же его знать не знают, и не видели никогда, так что узнать не могут в принципе. Да если бы и узнали? С чего он взял, что эти люди опасны? Где логика? Это ведь эмоции, пережитый страх. Хорошо, что никто не видит, но все равно стыдно. Ну, струхнул он тогда, в овраге. Не за себя даже струхнул, за Настю. Хотя и за себя тоже. Неважно. Ночью в лесу проверять, хорошие это люди или плохие, явно не стоило. Затаились они тогда правильно. Мало ли что. Нечисть, тоже… А может, это туристы какие-нибудь. Или местные, клинчане… Только что это было за световое кольцо?
Хотя, если постараться, и кольцу можно было подыскать рациональное, фейерверочное объяснение. Однако внутри Сергея сидело четкое убеждение, что перед ним не туристы. И что эти двое опасны даже днем. Интересно, это работает его подсознание, или он просто становится трусом?
Он снова попытался сосредоточиться на записях в конспекте, но это ему не удалось. Двое в темных рубашках тихо разговаривали между собой. Сквозь обычный гул вагона до Сергея не долетало ни слова.
Только губы их шевелились. Чубатый, со сросшимися бровями, и Ушастый — так их про себя окрестил Сергей. У обоих были одинаковые черные сумки, такие носят либо через плечо на длинной лямке, либо в руках за две ручки покороче. Удобные сумки, у Сергея в общаге такая же. Из бокового кармана Чубатого торчала свернутая газета. Люди как люди. По оврагам ночью лазят. Из огненных колец.
Сергей старался откровенно на них не пялиться. На него никакого внимания пока не обращали. Да и с чего бы?
За окнами вагона уже начиналась Москва.
Так. Сейчас они где-то выйдут. И уйдут. И пусть себе идут. Или за ними дернуть, посмотреть? Хотя у него же лекция. И вещи. А с банками таскаться тяжело. Грохнуть можно, стекла вместо варенья привезешь. Да и что, собственно, он увидит? На первую пару тогда точно опоздает. Глупо. Это не оправдание, это просто глупо. Может, подойти и спросить про овраг? Чего, собственно, он так боится?
— Следующая Останкино, — лаконично объявил машинист, и Сергей увидел, как двое в темных рубашках, поднявшись, направились к выходу. Не отдавая себе отчета, для чего ему это понадобилось, Сергей сдернул с полки сумку с продуктами и нагрузил ее на плечо.
В тамбуре он встал прямо за «черными», но внимания к себе по-прежнему не привлек. На полу валялись окурки, а на ступеньках возле двери кто-то раздавил пакет кефира. Лужа была совсем свежей, так что выходили все с левой стороны.
На платформе он немного отстал.
Чувствовал себя Сергей довольно глупо. Разумом он отлично понимал, что эта странная слежка ничего не даст и ни к чему не приведет. Но знал и то, что раз уж вышел, надо дело до конца довести. Даже если прогулять придется две пары. Или три. В конце концов, не в первый раз ему прогуливать. Да и перед собой как-никак оправдается. Раз он сейчас вышел, значит, тогда он точно испугался не за себя, а именно за Настю. А сейчас он уже сам, один, ужасно храбрый, проследит этих уродов, куда бы они ни направлялись. Днем, в центре Москвы. И Насте можно будет об этом рассказать. Мимоходом.
Идти, впрочем, пришлось совсем недалеко. Ни в машину, ни в троллейбус «черные» не садились. Неподалеку от телебашни они свернули к высотке, обычному жилому дому, свечке из белых плит, и Сергей, почти уже решивший задать вопрос насчет оврага — не убьют же его за это, прибавил шагу, чтобы их не потерять.
Типичный московский подъезд, стекло и широкие ступени. Сергей быстро нагонял своих попутчиков, у почтовых ящиков он отставал всего на пару шагов, а в лифт они вошли вместе. Двери мягко закрылись, после чего оба: и Чубатый, и Ушастый — внимательно посмотрели на студента. Уже вертевшийся у него вопрос примерз к языку.
— Тебе на какой этаж? — спросил Ушастый.
— На че… твертый, — судорожно сглотнув, сказал Сергей. Спрашивать об овраге почему-то расхотелось. Он отвернулся к дверям и на четвертом этаже вышел. Поправил тяжелую сумку на плече и пошел по длинному коридору к квартирам, чувствуя за спиной тяжелый взгляд. Затем двери лифта закрылись, и кабина ушла вверх.
Неприятности случались каждый день. Мелкие пакости большого перехода. Почти сразу после «медвежьей стоянки» обезножил Вовка. Ни с того ни с сего у него разболелось колено. Какое-то время парень терпел, на каждом шагу прислушиваясь ко все более возрастающей, трущей боли в суставе. Рядом шли Игорь и Оксана, к которой Володя, что называется, неровно дышал, и проявлять слабость на ее глазах он не собирался. Через несколько часов, однако, не хромать стало невозможно. Женька, первым заметивший, что Вовка начинает сдавать, выяснил ситуацию и от души прошелся по адресу терпеливых героев, которых потом приходится нести на носилках.
Нести Вовку не пришлось, дело обошлось компрессом, тугой повязкой и съемом поклажи, но в общем о подобного рода проблемах полагалось действительно говорить сразу. С этих самых пор ранее очень легкая, спортивная походка Вовки надолго изменилась — он стал приволакивать одну ногу. Первые недели ему так легче было идти, затем, когда боль в колене уменьшилась, он еще долго хромал по привычке.
Простуды, исколотые о сучья ноги, волдыри, водянки, конъюнктивит… Выручала всех Ленка. Ее многочисленные травы, над которыми сначала вроде как посмеивались, становились абсолютно необходимым атрибутом перехода. Рома, промокший, продрогший и раздраженный своим кашлем, не удовлетворяясь тем, что ему пообещала Лена: «Попей вот этого отварчику, Татуська, и завтра утречком пройдет…»— попросил Лену чего-нибудь пошептать, чтобы прошло уже сегодня. Осунувшаяся, с запавшими глазами, растрепанными прядями выбивающихся из под косынки черных волос, Лена действительно напоминала молодую ведьму. Ничуть не удивившись и не споря с «больным», она склонилась над притихшим Ромой — здоровенный хлопец был почти вдвое больше ее — и начала что-то тихо, неразборчиво шептать.
Рома вскоре уснул и во сне почти не кашлял. Хуже всего приходилось, когда группа попадала в «тупики». По-настоящему подробной карты у скалолазов не было, они двигались по компасу, по крупным ориентирам, стараясь придерживаться попутных дорог. Иногда— это случалось достаточно редко, им удавалось расспросить местных жителей, но информации хватало ненадолго. Однажды впереди открылось широченное непроходимое болото, никак не обозначенное на карте, а дорога, что постепенно глохла несколько последних километров, благополучно в нем утонула. Это болото пришлось обходить, набрасывая огромный крюк, и никто в процессе обхода не знал, как быстро этот крюк закончится. Обход занял полных четыре дня. Возможно, они не угадали, и в другую сторону путь был бы короче, а возможно, им повезло. Теоретически такая зыбь могла тянуться как угодно далеко. Разрушенные бомбами и террористами водохранилища сильно изменили почву, а карты остались прежними. Несколько раз им преграждали путь очаги сильной радиации, о чем заблаговременно стучали оба счетчика, и скалолазы вынуждены были поворачивать, вновь и вновь пытаясь обойти невидимые пятна. Но чаще всего загрязнение менялось незначительно — «светящиеся» места они старались миновать как можно быстрее, по возможности не делая там даже коротких привалов, на «чистых» устраивали ночлег или даже дневку.
Холмы, овраги, взгорки, бесконечные болота, бесчисленные талые озера, которые также приходилось обходить, бурелом, лесные тропы и редкие, заброшенные дороги, которые еще реже шли в нужном направлении.
Дикая, злая земля.
Однажды им повезло. Димка, уходивший вперед на разведку дороги, наткнулся на настоящее ржаное поле. Не особенно густые колосья перемежались с сорной травой, счетчик Гейгера постукивал несколько чаще, чем хотелось бы, но все-таки это была настоящая, начинающая вызревать рожь. Через час на краю поля собрались все скалолазы.
— Сторожа не было?
— Никого, абсолютно. Я сразу осмотрелся — так ведь можно и пулю схлопотать. Они его не охраняют.
— Странно. Колосья уже наливаются. Тут должны быть сторожа.
— Должны. Но нету.
— Смотрите, земля плугом обработана.
— Естественно. Вон сколько засеяли. Это какая-то община, большая семья. Или несколько семей разом.
— Значит, у них есть лошади. Да и смелость нужна — в открытую землю пахать.
— Это почему, Мирра?
— Ну, пашней они сразу обозначили свою территорию. А лихого народа тут много бродит. За год две-три банды точно пройдут. Чтобы так пахать, большая сила нужна.
— Или просто
— Надо их найти.
— Зачем?
— Купим у них хлеба.
Поселок они нашли быстро. Вернее, то, что от него осталось. От поля туда вела хорошо нахоженная тропа.
Несколько собак валялось у самой дороги. Обугленные кострища землянок провалились вовнутрь черными ребрами перекрытий. Полуразложившиеся трупы людей объедали муравьи, бурая пыль прилипала к разбитым кроссовкам скалолазов. Заваленный телами колодец источал зловоние. Вылезший из землянки котенок, мягко ступая, подошел к людям и потерся спиной о Ромкины ноги.
Какое-то время скалолазы стояли молча, осматривая мертвые землянки. Затем Гера, перекрестившись, отворил первую дверь и спустился вниз. Вырванная с мясом самодельная петля жалобно скрипнула ему вслед. Уже через полминуты, заметно побледневший, он снова вышел наружу.
Деревня была ограблена дочиста.
Картину происшедшего в общих чертах удалось восстановить. В поселке жили семьями около сорока человек. У них было охранение с пулеметом на вышке, была сельскохозяйственная техника, было несколько лошадей. Жили, по здешним понятиям, роскошно.
На какое-то время студент, что называется, отключился— не замечая ни своих соседей, ни остановок. Солнечные пятна скользили по формулам и тексту, мешая читать, но Сергей привык готовиться в электричке, и такие мелочи его не отвлекали. Он проработал одну за другой три лекции, закончил раздел и уже собирался погрузиться в новый, когда на одном из поворотов солнце брызнуло ему прямо в глаза. Сергей откинулся на спинку сиденья и поднял взгляд. И все формулы вылетели у него из головы напрочь.
Прямо перед ним, в соседнем «купе», сидели двое.
Те самые, из леса, из овражной подземной мглы. У Сережи что-то оборвалось внутри, и по спине поползла струйка липкого, холодного пота. Он как будто увидел змею или ядовитого паука. Чудовище. Или нечистую силу. Днем. В электричке. В толпе людей.
И лица-то у этих «черных» были неприметные, и видел он их отчетливо всего секунду, пока светил во мгле фонарик, но запомнил намертво. Они были в темного цвета рубашках и на этот раз вдвоем, а не вчетвером, но это были точно они.
Точно.
Сергей опустил глаза к тетради, но мысли его прыгали так же, как и формулы— он чувствовал, что эти двое очень опасны. Даже днем, в электричке, даже в толпе людей. Это была нечисть, монстры из фильма ужасов. Его ночной кошмар.
Несколько станций он так и проехал — делая вид, что читает, и боясь оторвать от конспекта глаза. Затем что-то внутри него стало возмущаться. Собственно, чего он испугался? Они же его знать не знают, и не видели никогда, так что узнать не могут в принципе. Да если бы и узнали? С чего он взял, что эти люди опасны? Где логика? Это ведь эмоции, пережитый страх. Хорошо, что никто не видит, но все равно стыдно. Ну, струхнул он тогда, в овраге. Не за себя даже струхнул, за Настю. Хотя и за себя тоже. Неважно. Ночью в лесу проверять, хорошие это люди или плохие, явно не стоило. Затаились они тогда правильно. Мало ли что. Нечисть, тоже… А может, это туристы какие-нибудь. Или местные, клинчане… Только что это было за световое кольцо?
Хотя, если постараться, и кольцу можно было подыскать рациональное, фейерверочное объяснение. Однако внутри Сергея сидело четкое убеждение, что перед ним не туристы. И что эти двое опасны даже днем. Интересно, это работает его подсознание, или он просто становится трусом?
Он снова попытался сосредоточиться на записях в конспекте, но это ему не удалось. Двое в темных рубашках тихо разговаривали между собой. Сквозь обычный гул вагона до Сергея не долетало ни слова.
Только губы их шевелились. Чубатый, со сросшимися бровями, и Ушастый — так их про себя окрестил Сергей. У обоих были одинаковые черные сумки, такие носят либо через плечо на длинной лямке, либо в руках за две ручки покороче. Удобные сумки, у Сергея в общаге такая же. Из бокового кармана Чубатого торчала свернутая газета. Люди как люди. По оврагам ночью лазят. Из огненных колец.
Сергей старался откровенно на них не пялиться. На него никакого внимания пока не обращали. Да и с чего бы?
За окнами вагона уже начиналась Москва.
Так. Сейчас они где-то выйдут. И уйдут. И пусть себе идут. Или за ними дернуть, посмотреть? Хотя у него же лекция. И вещи. А с банками таскаться тяжело. Грохнуть можно, стекла вместо варенья привезешь. Да и что, собственно, он увидит? На первую пару тогда точно опоздает. Глупо. Это не оправдание, это просто глупо. Может, подойти и спросить про овраг? Чего, собственно, он так боится?
— Следующая Останкино, — лаконично объявил машинист, и Сергей увидел, как двое в темных рубашках, поднявшись, направились к выходу. Не отдавая себе отчета, для чего ему это понадобилось, Сергей сдернул с полки сумку с продуктами и нагрузил ее на плечо.
В тамбуре он встал прямо за «черными», но внимания к себе по-прежнему не привлек. На полу валялись окурки, а на ступеньках возле двери кто-то раздавил пакет кефира. Лужа была совсем свежей, так что выходили все с левой стороны.
На платформе он немного отстал.
Чувствовал себя Сергей довольно глупо. Разумом он отлично понимал, что эта странная слежка ничего не даст и ни к чему не приведет. Но знал и то, что раз уж вышел, надо дело до конца довести. Даже если прогулять придется две пары. Или три. В конце концов, не в первый раз ему прогуливать. Да и перед собой как-никак оправдается. Раз он сейчас вышел, значит, тогда он точно испугался не за себя, а именно за Настю. А сейчас он уже сам, один, ужасно храбрый, проследит этих уродов, куда бы они ни направлялись. Днем, в центре Москвы. И Насте можно будет об этом рассказать. Мимоходом.
Идти, впрочем, пришлось совсем недалеко. Ни в машину, ни в троллейбус «черные» не садились. Неподалеку от телебашни они свернули к высотке, обычному жилому дому, свечке из белых плит, и Сергей, почти уже решивший задать вопрос насчет оврага — не убьют же его за это, прибавил шагу, чтобы их не потерять.
Типичный московский подъезд, стекло и широкие ступени. Сергей быстро нагонял своих попутчиков, у почтовых ящиков он отставал всего на пару шагов, а в лифт они вошли вместе. Двери мягко закрылись, после чего оба: и Чубатый, и Ушастый — внимательно посмотрели на студента. Уже вертевшийся у него вопрос примерз к языку.
— Тебе на какой этаж? — спросил Ушастый.
— На че… твертый, — судорожно сглотнув, сказал Сергей. Спрашивать об овраге почему-то расхотелось. Он отвернулся к дверям и на четвертом этаже вышел. Поправил тяжелую сумку на плече и пошел по длинному коридору к квартирам, чувствуя за спиной тяжелый взгляд. Затем двери лифта закрылись, и кабина ушла вверх.
Неприятности случались каждый день. Мелкие пакости большого перехода. Почти сразу после «медвежьей стоянки» обезножил Вовка. Ни с того ни с сего у него разболелось колено. Какое-то время парень терпел, на каждом шагу прислушиваясь ко все более возрастающей, трущей боли в суставе. Рядом шли Игорь и Оксана, к которой Володя, что называется, неровно дышал, и проявлять слабость на ее глазах он не собирался. Через несколько часов, однако, не хромать стало невозможно. Женька, первым заметивший, что Вовка начинает сдавать, выяснил ситуацию и от души прошелся по адресу терпеливых героев, которых потом приходится нести на носилках.
Нести Вовку не пришлось, дело обошлось компрессом, тугой повязкой и съемом поклажи, но в общем о подобного рода проблемах полагалось действительно говорить сразу. С этих самых пор ранее очень легкая, спортивная походка Вовки надолго изменилась — он стал приволакивать одну ногу. Первые недели ему так легче было идти, затем, когда боль в колене уменьшилась, он еще долго хромал по привычке.
Простуды, исколотые о сучья ноги, волдыри, водянки, конъюнктивит… Выручала всех Ленка. Ее многочисленные травы, над которыми сначала вроде как посмеивались, становились абсолютно необходимым атрибутом перехода. Рома, промокший, продрогший и раздраженный своим кашлем, не удовлетворяясь тем, что ему пообещала Лена: «Попей вот этого отварчику, Татуська, и завтра утречком пройдет…»— попросил Лену чего-нибудь пошептать, чтобы прошло уже сегодня. Осунувшаяся, с запавшими глазами, растрепанными прядями выбивающихся из под косынки черных волос, Лена действительно напоминала молодую ведьму. Ничуть не удивившись и не споря с «больным», она склонилась над притихшим Ромой — здоровенный хлопец был почти вдвое больше ее — и начала что-то тихо, неразборчиво шептать.
Рома вскоре уснул и во сне почти не кашлял. Хуже всего приходилось, когда группа попадала в «тупики». По-настоящему подробной карты у скалолазов не было, они двигались по компасу, по крупным ориентирам, стараясь придерживаться попутных дорог. Иногда— это случалось достаточно редко, им удавалось расспросить местных жителей, но информации хватало ненадолго. Однажды впереди открылось широченное непроходимое болото, никак не обозначенное на карте, а дорога, что постепенно глохла несколько последних километров, благополучно в нем утонула. Это болото пришлось обходить, набрасывая огромный крюк, и никто в процессе обхода не знал, как быстро этот крюк закончится. Обход занял полных четыре дня. Возможно, они не угадали, и в другую сторону путь был бы короче, а возможно, им повезло. Теоретически такая зыбь могла тянуться как угодно далеко. Разрушенные бомбами и террористами водохранилища сильно изменили почву, а карты остались прежними. Несколько раз им преграждали путь очаги сильной радиации, о чем заблаговременно стучали оба счетчика, и скалолазы вынуждены были поворачивать, вновь и вновь пытаясь обойти невидимые пятна. Но чаще всего загрязнение менялось незначительно — «светящиеся» места они старались миновать как можно быстрее, по возможности не делая там даже коротких привалов, на «чистых» устраивали ночлег или даже дневку.
Холмы, овраги, взгорки, бесконечные болота, бесчисленные талые озера, которые также приходилось обходить, бурелом, лесные тропы и редкие, заброшенные дороги, которые еще реже шли в нужном направлении.
Дикая, злая земля.
Однажды им повезло. Димка, уходивший вперед на разведку дороги, наткнулся на настоящее ржаное поле. Не особенно густые колосья перемежались с сорной травой, счетчик Гейгера постукивал несколько чаще, чем хотелось бы, но все-таки это была настоящая, начинающая вызревать рожь. Через час на краю поля собрались все скалолазы.
— Сторожа не было?
— Никого, абсолютно. Я сразу осмотрелся — так ведь можно и пулю схлопотать. Они его не охраняют.
— Странно. Колосья уже наливаются. Тут должны быть сторожа.
— Должны. Но нету.
— Смотрите, земля плугом обработана.
— Естественно. Вон сколько засеяли. Это какая-то община, большая семья. Или несколько семей разом.
— Значит, у них есть лошади. Да и смелость нужна — в открытую землю пахать.
— Это почему, Мирра?
— Ну, пашней они сразу обозначили свою территорию. А лихого народа тут много бродит. За год две-три банды точно пройдут. Чтобы так пахать, большая сила нужна.
— Или просто
— Надо их найти.
— Зачем?
— Купим у них хлеба.
Поселок они нашли быстро. Вернее, то, что от него осталось. От поля туда вела хорошо нахоженная тропа.
Несколько собак валялось у самой дороги. Обугленные кострища землянок провалились вовнутрь черными ребрами перекрытий. Полуразложившиеся трупы людей объедали муравьи, бурая пыль прилипала к разбитым кроссовкам скалолазов. Заваленный телами колодец источал зловоние. Вылезший из землянки котенок, мягко ступая, подошел к людям и потерся спиной о Ромкины ноги.
Какое-то время скалолазы стояли молча, осматривая мертвые землянки. Затем Гера, перекрестившись, отворил первую дверь и спустился вниз. Вырванная с мясом самодельная петля жалобно скрипнула ему вслед. Уже через полминуты, заметно побледневший, он снова вышел наружу.
Деревня была ограблена дочиста.
Картину происшедшего в общих чертах удалось восстановить. В поселке жили семьями около сорока человек. У них было охранение с пулеметом на вышке, была сельскохозяйственная техника, было несколько лошадей. Жили, по здешним понятиям, роскошно.