Страница:
В тепле, в сытости, в чистом месте. Нападавшие застали их врасплох.
Деревня пыталась сопротивляться, но бой шел, видимо, недолго. Потом началась резня. Судя по останкам, нападавшие смертельно ненавидели местных.
Еды здесь удалось добыть совсем немного. Кое-что удалось собрать в теплицах, сиротливо хлопавших лоскутьями серой пленки и щерившихся битым стеклом. У самого поля Рома обнаружил деревянный сарайчик, в котором находились изрядно выпотрошенные мастерские, где нашелся сельскохозяйственный инструмент, но тащить его с собой не было никакого смысла.
Огромное ржаное поле осталось нетронутым-хлеб достанется зверям и птицам.
Много позже скалолазы узнали, что убийцы называют себя короедами.
Переход медленно, но верно выматывал. Надо было что-то делать. Таким темпом до зимы им в Москву не успеть.
Мирра, старавшийся изо всех сил, шел каждый день не более часа, остальное время его приходилось нести на руках. Он старался держаться поближе к Гере, которому явно симпатизировал, и вел с ним бесконечный философский спор.
Со дня на день Мирра все больше уставал. Вскоре выяснилось, что не так давно у карлика была сломана нога и срослась она не совсем удачно. Понимая, что это может повлиять на решение скалолазов, он рассказал о своих проблемах, только когда вернуть его назад стало невозможно. Может быть, Мирра надеялся, что Лена сможет как-то облегчить ему боли при ходьбе, но та, осмотрев его бледную, кривую ногу, только поцокала языком и прописала общеукрепляющее. Затем сообщила карлику, что в таких случаях, в принципе, можно сломать ногу еще раз и сложить кости более правильно. Мирра, в шоке от такого рецепта и возможности его применения, замолчал. Даже глаза его, обычно все время блуждавшие, испуганно замерли — один смотрел куда-то вверх, другой на переносицу. Лишь через несколько секунд он понял, что хотя Лена и не шутит насчет рецепта, ломать ему в походных условиях кости никто не собирается.
Несколько дней после этого Мирра ковылял чуть быстрее обычного.
А ногу Мирре сломали осенью, в благодатную пору грибов и кедровых орешков. Подвели его самонадеянность и, как ни странно, именно умение читать чужие мысли. Он шел своим тогдашним быстреньким, валким, немного косолапым шагом с ярмарки, возвращался из соседнего поселка, где по четвергам каждую неделю собирались торговцы, и тащил на себе рюкзачок, нагруженный всякой мелочью. Безмятежно спокойный пейзаж, чистый воздух— он купил себе новенький респиратор, да у дороги прыгала, посвистывая, какая-то веселая птичка, все это настраивало Мирру на благодушный лад. Вообще-то, он отличался довольно скверным характером, но не в тот погожий вечер. К тому же небо было ясным, и целый день светило солнышко.
На обочине, свесив в канаву узловатые ноги, сидела бабушка, типичный «божий одуванчик». Мирра почувствовал, что бабушка хочет есть, собственно, именно об этом она и размышляла. Мирра подошел с солнечной стороны и издали поздоровался. Ничем делиться за бесплатно он, естественно, не собирался, но что-то, может быть, обменять… Давно привыкший к нервной реакции на свою внешность, он, усмехаясь, смотрел, как бабка испуганно озирается, подвигая к себе поближе костыль и узелок. Никакой агрессии в ее мыслях не было, только паника и желание, чтобы урод поскорее ушел. Мирра сказал что-то миролюбивое, успокаивая бабку и на всякий случай не подходя к ней близко. Она ответила не сразу, корявые пальцы шарили в поисках клюки, но он чувствовал, как постепенно старушка успокаивается, отчетливо слышал ее нехитрые мысли. На предложение поменяться продуктами она сразу решила в чем-то его обжулить, и это тоже было нормально, с этого начинали практически все, хотя обжулить Мирру на базаре было, понятно, невозможно, разве что он сам оставлял продавцу это заблуждение. У бабушки в заначке оказались конфеты, несколько леденцов. Ничего она об этом не сказала, но вспомнила, а Мирра очень любил сладости. Именно это и погубило его ногу. Он потерял осторожность и подошел ближе чуть раньше, чем следовало. Именно в этот момент бабка сообразила, что Мирра довольно слаб и что он, наверное, один. И тут же, без всякого перехода злобы или обдумывания своих действий, она ударила его под колено металлическим костылем.
Так же беззлобно она била его еще минут десять — пятнадцать. Лупила самодельной клюкой в меру своих скромных возможностей, и получалось очень больно.
Мирра только однажды попытался встать, почувствовал вспыхнувший в ноге огонь и замер, скорчился, обхватив руками голову. Затем бабка содрала и выпотрошила его рюкзак. Напоследок он испытал настоящий ужас — старушка что-то повернула в костыльчике, и из ножки показалось длинное лезвие, пика. Здесь она уже задумалась, куда ловчей приколоть урода, а Мирра, подвывая от страха, полз в сторону, цепляясь разбитыми пальцами за траву. Старушка ткнула ему вслед костылем, но далеко, через канаву, уже плохо дотягиваясь, и только ногу оцарапала вдоль бедра, а переходить по грязи канаву ей было лень. Старушка была хроменькая. Тогда она уселась дальше перебирать его рюкзачок, а Мирра уполз в кусты и замер. Домой он приполз только на следующее утро. Не будь ,у него тогда соседей, он бы и помер дня через два. А так отлежался, отъелся картофельным супчиком, и обошлось.
Теперь память о бабушкиной клюке задерживала всю группу.
Игорь подсел к Женьке на привале. Тот кипятил в жестяной банке какую-то травку: заваривал чай.
— Женька, ты всех загнал. Народ идти уже не может.
— Что значит не может? Надо идти.
— Девчонки совсем никакие, Гера с ног валится, Мишка тоже, и Вовка, обрати внимание, давно скалиться перестал. Еще урода этого тащим. Нормально идут только Рома, Димка да ты.
— А ты?
— А я, между прочим, тоже… Отдохнул бы несколько дней. Все ноги растер.
— Сильно?
— Хорошо растер.
— Так перевяжи.
— Там, где я растер, лучше не перевязывать. Женька почесал подбородок.
— Ты сам это придумал, об усталости, или уполномочен на групповой протест?
— Я просто не хочу дождаться момента, когда мы начнем падать, как загнанные лошади. Слишком быстро мы идем, Евген. Слишком быстро.
— Ладно, Игорек. На самом деле мы идем слишком медленно. Сделаем так. Ты ничего не говорил, я ничего не слышал. — Женька поднял руку, отвечая на попытку Игоря заговорить, и продолжал: — Тревогу ты поднял рано, идти будем в прежнем темпе. Еще два дня. — Он провел рукой по заросшей щетиной щеке. — Затем сделаем привал, большой привал, разобьем лагерь, и несколько дней будем отдыхать. Вы будете. А мы с Димой отойдем в сторонку, километров на тридцать пять.
Игорь кисло улыбнулся.
— И куда же вы пойдете?
— Там на карте обозначен большой поселок, заброшенный еще со времен войны. Говорят, он попал под химическую воронку. Попытаемся добыть какой-нибудь транспорт. Даже если ничего не получится, ребята за это время отдохнут, да и мы с Демьяном тоже. Гулять-то будем налегке. Вопросы?
Игорь поправил куртку на давно зажившем плече. Там у него была нашита специальная «щадящая» лямочка. Затем налил себе чаю из жестянки, и одобрительно хмыкнул. К чему относился этот хмык, к чаю или плану Женьки, определить было невозможно.
ГЛАВА 29
Деревня пыталась сопротивляться, но бой шел, видимо, недолго. Потом началась резня. Судя по останкам, нападавшие смертельно ненавидели местных.
Еды здесь удалось добыть совсем немного. Кое-что удалось собрать в теплицах, сиротливо хлопавших лоскутьями серой пленки и щерившихся битым стеклом. У самого поля Рома обнаружил деревянный сарайчик, в котором находились изрядно выпотрошенные мастерские, где нашелся сельскохозяйственный инструмент, но тащить его с собой не было никакого смысла.
Огромное ржаное поле осталось нетронутым-хлеб достанется зверям и птицам.
Много позже скалолазы узнали, что убийцы называют себя короедами.
Переход медленно, но верно выматывал. Надо было что-то делать. Таким темпом до зимы им в Москву не успеть.
Мирра, старавшийся изо всех сил, шел каждый день не более часа, остальное время его приходилось нести на руках. Он старался держаться поближе к Гере, которому явно симпатизировал, и вел с ним бесконечный философский спор.
Со дня на день Мирра все больше уставал. Вскоре выяснилось, что не так давно у карлика была сломана нога и срослась она не совсем удачно. Понимая, что это может повлиять на решение скалолазов, он рассказал о своих проблемах, только когда вернуть его назад стало невозможно. Может быть, Мирра надеялся, что Лена сможет как-то облегчить ему боли при ходьбе, но та, осмотрев его бледную, кривую ногу, только поцокала языком и прописала общеукрепляющее. Затем сообщила карлику, что в таких случаях, в принципе, можно сломать ногу еще раз и сложить кости более правильно. Мирра, в шоке от такого рецепта и возможности его применения, замолчал. Даже глаза его, обычно все время блуждавшие, испуганно замерли — один смотрел куда-то вверх, другой на переносицу. Лишь через несколько секунд он понял, что хотя Лена и не шутит насчет рецепта, ломать ему в походных условиях кости никто не собирается.
Несколько дней после этого Мирра ковылял чуть быстрее обычного.
А ногу Мирре сломали осенью, в благодатную пору грибов и кедровых орешков. Подвели его самонадеянность и, как ни странно, именно умение читать чужие мысли. Он шел своим тогдашним быстреньким, валким, немного косолапым шагом с ярмарки, возвращался из соседнего поселка, где по четвергам каждую неделю собирались торговцы, и тащил на себе рюкзачок, нагруженный всякой мелочью. Безмятежно спокойный пейзаж, чистый воздух— он купил себе новенький респиратор, да у дороги прыгала, посвистывая, какая-то веселая птичка, все это настраивало Мирру на благодушный лад. Вообще-то, он отличался довольно скверным характером, но не в тот погожий вечер. К тому же небо было ясным, и целый день светило солнышко.
На обочине, свесив в канаву узловатые ноги, сидела бабушка, типичный «божий одуванчик». Мирра почувствовал, что бабушка хочет есть, собственно, именно об этом она и размышляла. Мирра подошел с солнечной стороны и издали поздоровался. Ничем делиться за бесплатно он, естественно, не собирался, но что-то, может быть, обменять… Давно привыкший к нервной реакции на свою внешность, он, усмехаясь, смотрел, как бабка испуганно озирается, подвигая к себе поближе костыль и узелок. Никакой агрессии в ее мыслях не было, только паника и желание, чтобы урод поскорее ушел. Мирра сказал что-то миролюбивое, успокаивая бабку и на всякий случай не подходя к ней близко. Она ответила не сразу, корявые пальцы шарили в поисках клюки, но он чувствовал, как постепенно старушка успокаивается, отчетливо слышал ее нехитрые мысли. На предложение поменяться продуктами она сразу решила в чем-то его обжулить, и это тоже было нормально, с этого начинали практически все, хотя обжулить Мирру на базаре было, понятно, невозможно, разве что он сам оставлял продавцу это заблуждение. У бабушки в заначке оказались конфеты, несколько леденцов. Ничего она об этом не сказала, но вспомнила, а Мирра очень любил сладости. Именно это и погубило его ногу. Он потерял осторожность и подошел ближе чуть раньше, чем следовало. Именно в этот момент бабка сообразила, что Мирра довольно слаб и что он, наверное, один. И тут же, без всякого перехода злобы или обдумывания своих действий, она ударила его под колено металлическим костылем.
Так же беззлобно она била его еще минут десять — пятнадцать. Лупила самодельной клюкой в меру своих скромных возможностей, и получалось очень больно.
Мирра только однажды попытался встать, почувствовал вспыхнувший в ноге огонь и замер, скорчился, обхватив руками голову. Затем бабка содрала и выпотрошила его рюкзак. Напоследок он испытал настоящий ужас — старушка что-то повернула в костыльчике, и из ножки показалось длинное лезвие, пика. Здесь она уже задумалась, куда ловчей приколоть урода, а Мирра, подвывая от страха, полз в сторону, цепляясь разбитыми пальцами за траву. Старушка ткнула ему вслед костылем, но далеко, через канаву, уже плохо дотягиваясь, и только ногу оцарапала вдоль бедра, а переходить по грязи канаву ей было лень. Старушка была хроменькая. Тогда она уселась дальше перебирать его рюкзачок, а Мирра уполз в кусты и замер. Домой он приполз только на следующее утро. Не будь ,у него тогда соседей, он бы и помер дня через два. А так отлежался, отъелся картофельным супчиком, и обошлось.
Теперь память о бабушкиной клюке задерживала всю группу.
Игорь подсел к Женьке на привале. Тот кипятил в жестяной банке какую-то травку: заваривал чай.
— Женька, ты всех загнал. Народ идти уже не может.
— Что значит не может? Надо идти.
— Девчонки совсем никакие, Гера с ног валится, Мишка тоже, и Вовка, обрати внимание, давно скалиться перестал. Еще урода этого тащим. Нормально идут только Рома, Димка да ты.
— А ты?
— А я, между прочим, тоже… Отдохнул бы несколько дней. Все ноги растер.
— Сильно?
— Хорошо растер.
— Так перевяжи.
— Там, где я растер, лучше не перевязывать. Женька почесал подбородок.
— Ты сам это придумал, об усталости, или уполномочен на групповой протест?
— Я просто не хочу дождаться момента, когда мы начнем падать, как загнанные лошади. Слишком быстро мы идем, Евген. Слишком быстро.
— Ладно, Игорек. На самом деле мы идем слишком медленно. Сделаем так. Ты ничего не говорил, я ничего не слышал. — Женька поднял руку, отвечая на попытку Игоря заговорить, и продолжал: — Тревогу ты поднял рано, идти будем в прежнем темпе. Еще два дня. — Он провел рукой по заросшей щетиной щеке. — Затем сделаем привал, большой привал, разобьем лагерь, и несколько дней будем отдыхать. Вы будете. А мы с Димой отойдем в сторонку, километров на тридцать пять.
Игорь кисло улыбнулся.
— И куда же вы пойдете?
— Там на карте обозначен большой поселок, заброшенный еще со времен войны. Говорят, он попал под химическую воронку. Попытаемся добыть какой-нибудь транспорт. Даже если ничего не получится, ребята за это время отдохнут, да и мы с Демьяном тоже. Гулять-то будем налегке. Вопросы?
Игорь поправил куртку на давно зажившем плече. Там у него была нашита специальная «щадящая» лямочка. Затем налил себе чаю из жестянки, и одобрительно хмыкнул. К чему относился этот хмык, к чаю или плану Женьки, определить было невозможно.
ГЛАВА 29
Ивс выдохнул дым через ноздри.
Все получалось замечательно. Семенов с дистанции сошел. Сабуро можно было всерьез не опасаться; пока — потому что в будущем предприимчивый японец мог немало ему напакостить, но не сейчас, не сегодня. Лаборатории, одна за другой, сообщали об успешном закрытии тем, о новых лакомых разработках. Чего стоил хотя бы сменный штамм бактерий, живущих в крови заданное количество времени и разлагающих любой внешний препарат. Устойчивость его агентуры все время повышалась, сила организации росла с каждым днем. Ивс реально контролировал почти всех, кто по должности обязан был контролировать его. Проект «Счастье народов» выходил на финишную прямую, сплетая ручейки отдельных исследований в бешеный, ревущий поток, которому не сможет противостоять никакая защита. До начала боевых операций отсчет шел уже на месяцы; спешно достраивалась последняя из необходимых гильбростанций — в Мельбурне.
Все получалось прекрасно. Почему же так тошно было на душе? Он знал, он хорошо знал ответ и на этот вопрос. Он выиграл везде, кроме личного счастья. С женщиной, с той единственной женщиной, которая была ему дорога. Ивс проиграл.
Непоправимо, бесповоротно.
Ни в коем случае нельзя было ее допрашивать.
Нельзя.
Ни теория вероятностей, ни особые положения устава СД, ни эта проклятая засада у нее на квартире, ничто не могло служить оправданием. Он не поверил ей до конца.
Он настоял, пусть вежливо, пусть с извинениями, пусть только на детекторе лжи. Он выяснил истину, но навсегда потерял Надежду. Ее теперь можно вернуть только в виде манекена.
Она была ни при чем.
Ивс погасил в пепельнице окурок и тут же зажег новую сигарету. Последнее время он стал много курить. Только хороший табак, недоступный большинству его офицеров, но — слишком много. Так можно угробить здоровье.
Плевать. Она была ни при чем, и теперь ее нет. И никого не осталось, к кому он, Ивс Вагнер, названный так фанатичными родителями в честь великого вождя, мог бы прислониться. А то, что у него вообще нет семьи, уже начинает мешать карьере. Только воспоминания, только листья и кровь, свернувшаяся в пробирках, отравленная кровь, отслоившиеся ткани, ногти и сердце, бьющееся в виски.
Не вспоминать. Когда-нибудь он сломается на этом. Может сломаться, а этого нельзя допустить. Ему —нужно тепло, живое тепло женщины. Семья, может быть, даже дети.
Белкина? Все остальные куклы, дуры, уродины или стервы. В различных комбинациях. Если Белкина? Поманить эту девочку; по крайней мере, ей будет хорошо. Она столько ждет, ни на что не надеясь и ни на что не претендуя. Какой компромат на Семенова собрала, как изящно сработала. Профессионально. Использовала и служебное положение, и разработки лаборатории, и аресты, и откровенный шантаж. Когда ее автомобиль летел с плотины в Днепр, эффектно, рассказывали, летел, кувыркаясь все тридцать метров, она должна была сидеть в кабине. Белкину спасла случайность. Хлипкое заграждение, ремонтные работы, направленный взрыв. Классический террористический акт; все потом списали на поляков. Но это были не поляки. Это был генерал Семенов, это в его ведомство Ивс послал девчонку собирать материал. Она все сделала как надо, она сделала бы и больше, она работала так, что ее пытались физически убрать. А он? Объявил ей благодарность и повесил на шеврон очередную свастику.
Значок, побрякушку. Ей было нужно совсем другое.
Пожалуй, следует изменить собственным правилам и переспать с Белкиной. Лучше иметь нормальную любовницу, пусть даже на работе, чем путаться со шлюхами или слушать за спиной пикантный шепоток о «мужской дружбе». Любовница— слабость, но он уже высоко, нельзя быть на таком посту и вообще не иметь слабостей. Что-то надо дать, какую-то косточку, выделить противнику хотя бы мелкий козырь. А там посмотрим. Стоит ли на ней жениться, и чего стоит она сама. Белкина.
Решено. Надо сходиться с Белкиной. В данной ситуации это будет безвредно, приятно и, возможно, полезно в будущем. О Наде придется забыть.
Надя сказала, что он чудовище. Может быть…
Дима и Женька шли очень медленно, не спеша. Усталость, исподволь копившаяся все эти недели перехода, все-таки давала себя знать. Сейчас никто не видел, КАК они идут. Некому было смотреть, некому было бросить на привале шутливое «железные дровосеки». И даже без груза их походка сразу изменилась— чуть приволакивались ноги, чуть медленнее стали движения, проступила хромота. Без зрителей не имело смысла держать себя в кулаке, можно было идти так, как тебе удобно — и стало видно, что эти двое тоже вымотались и очень устали.
Друг перед другом они не выставлялись никогда.
Они дружили более десяти лет. Вместе учились, вместе гуляли, дрались и спорили. Они очень хорошо знали друг друга там, в прошлой жизни, и не было во всей группе для Женьки ближе и надежнее человека, чем Демьян. Димка мог обкуриться, мог напиться как две свиньи, но Димка оставался Димкой— худым, жилистым, наглым и веселым. Гера был таким же надежным и верным парнем, но Гера был много слабее физически. Игорь был сильнее всех в группе, выше ростом и шире в плечах, но у Игоря не было внутри стального стержня. И Женька знал, хотя они никогда друг другу этого не говорили — Димке так же надежно, когда в драке за его спиной стоит именно он.
Именно он.
Это то, что не нуждается в словах или клятвах. У них просто не возникало проблем. Они никогда не спорили даже из-за девчонок, они их «честно делили». Впрочем, до поры до времени, пока в Женькиной жизни не появилась Юля, но и тогда Демьян, ехидно ухмыльнувшись, уступая, отошел. И Женька знал, что не будет ревновать или что-то там думать в отношении Юльки и Димки в любой, совершенно любой ситуации — они могли бы месяц жить вдвоем в одной палатке, и ничего бы между ними не случилось. Потому что это был Демьян. И Юлька. Это было так же немыслимо, как украсть у друга хлеб.
Наедине он уже не мог Димке приказывать. Единоначалие осталось там, во временном лагере, у костра и шалашей, где остальные будут ждать их столько, сколько нужно. В подчинение Димка вроде как играл все эти месяцы, безупречно выполняя распоряжения со своей неизменной ехидной ухмылкой. Работал на публику, на Женькин авторитет. Сейчас, в паре, они снова были равными.
Они шли медленно и молча, рано разбили привал, поели горячего и улеглись безо всякого дежурства. Выспаться следовало от души, чем они и занялись, безмятежно завалившись по разные стороны костра и соединив на ночь две большие тлеющие головни.
Ближе к поселку стал полнее ощущаться химический удар. На ветках сосен — и только сосен, появились своеобразные «окислы», характерная смолистая накипь, проступавшая пузырьками прямо сквозь кору. Хвоинки изгибались, секлись на концах, как больные волосы — очень плохой признак. По этой же коре сновали мутно-белесые муравьи. Укус таких мутированных тварей почти всегда перерождался в неопасный, но болезненный нарыв, получалось что-то вроде чирья. Совершенно исчезли летающие насекомые. Здесь не стоило находиться слишком долго. Собственно, здесь не стоило находиться вообще. Несмотря на фильтры и костюмы. А им предстояло идти, судя по всему, в самое пекло, в эпицентр химического удара. И пусть прошло уже очень много лет…
В поселок заходили осторожно.
То, что здесь никто не живет, было очевидно— низина, в которой смутно виднелись дома, оказалась сплошь затянута «завесью». Газообразная клубящаяся хмарь, что почти исчезала к зиме, летом подпитывалась теплом солнечных лучей и восстанавливалась, распухая прозрачными пузырями. Только обглоданные временем трубы большого завода торчали из нее вверх, как гребень чудовищного динозавра, кирпичный его хребет. Проросшее травой асфальтированное шоссе, проминаясь частыми лужами-выбоинами, размытыми кислотой, уже мало напоминало дорогу. Выбитые окна домов слепо смотрели на улицу. Нетронутыми — просмоленная, жаркая древесина — валялись вдоль дороги телеграфные столбы, ржавой четырехрядной путанкой вился лопнувший провод.
За столько лет не нашлось никого, кому бы понадобились дрова.
Газ. Везде дрожащей кисеей стоял выедающий легкие газ. Без защиты здесь вообще нельзя было находиться.
Уже на окраине они нашли несколько брошенных машин, но это был очевидный металлолом. В проржавевших баках ни капли горючего.
— Соляру надо искать, — буркнул Димка.
— Чего?
— Бензина здесь не будет. Разве мазут или солярка. Может, в котельной.
— В канистрах бензин мог нормально достоять.
— В канистрах его давно нашли и забрали. Зимой сюда, небось, и местные заходят. А если и нет, сколько ты его найдешь в канистрах? — Кроме нофилей, на них были стандартные противогазные маски, и голос Димки звучал глухо, как из погреба.
— Ни один бензиновый мотор после такого простоя не заведется; Аккумуляторы сдохли в пыль. Надо искать соляру.
Действительно, в котельной нашлось немалое количество солярки. Две большие емкости были заполнены доверху, еще одна— примерно наполовину. Здесь же стояли двухсотлитровые бочки, из которых не годилась только одна: у нее разошелся шов. Остальные вполне можно было использовать. Заливай соляру и неси. Или толкай.
— Теперь нужен дизель. Грузовик или трактор.
— Лучше всего танк.
— Кстати, было бы неплохо. Ехать на броне— это не пешком шлепать.
— Пока мы даже коляски детской не нашли.
— Военных потрошить надо. Или МТС. Какой-нибудь военный городок. На карте они не обозначены, но могут быть рядом с поселком.
— Местных будем расспрашивать? — хмуро пошутил Женька.
— Дороги посмотрим. Дорога-то туда должна вести.
— Ладно, позже обойдем окраины.
Дочиста обглоданные крысами кости в домах, изъеденные кислотой — все, что осталось от жителей несчастного поселка. Взять здесь было нечего. Тряпки в квартирах насквозь пропитались химией. Несколько пар резиновой обуви— странный гибрид ботинок и коротких сапог, немного посуды, которая, в общем-то, и не была нужна. Ничего более ценного скалолазам не попадалось, осклизлый мусор вместо вещей. На улицах уже и кости в труху рассыпались. Бревенчатые стены домов точили какие-то мерзкие на вид личинки. Они нашли четыре трактора в совершенно жутком состоянии. Корпуса машин и металлические части двигателей напоминали весенний ноздреватый снег; нечего было и думать о том, что здесь что-нибудь заведется. Придерживая руками капюшоны — под эту взвесь не хотелось даже кожу подставлять, скалолазы покинули поселок.
Ночевали на холме, поднявшись насколько возможно, над ядовитым туманом. Поели всухомятку и провалились в сон. Первый день «мародерства» задержку явно не оправдал.
Зато на следующий день им повезло. С этого же холма утром они увидели аэродром, вернее, то, что от него осталось. До «военных» от поселка оказался всего час ходьбы, и некоторую надежду вселяло то, что весь этот час они шли в гору.
Газа здесь практически не было, и маски не снимали только из предосторожности.
Покосившийся забор провисшей колючей проволоки. Взломанные чахлым кустарником плиты взлетно-посадочной полосы, сбоку — останки нескольких крутолетов и самолетов, авиакладбище. Куски фюзеляжей, обшивки, лопасти пропеллеров, небольшая кабина из цельного стеклопластика и прочий хлам— все это когда-то сгребали бульдозером. Мусор. Единственный небольшой самолет, что, видимо, оставили целым, или почти целым, стоял недалеко от взлетной полосы. Время не пощадило его — алюминий, конечно, не проржавел, но дожди и ветер поработали на славу. Часть крыла была сорвана и валялась в двадцати метрах от самолета в самом жалком состоянии. Сохранность обшивки тоже оставляла желать лучшего; впрочем, никто из скалолазов и не рассчитывал улететь отсюда на самолете. Безумная мысль, мелькнувшая у Женьки при виде этого показавшегося издалека целым «кукурузника», так и не успела сформироваться. Зато совсем рядом, возле сгоревших ангаров, обнаружился целый автопарк,
Кирпичный гараж сохранился идеально. Даже стекла в оконных переплетах остались целы; впрочем, окна все равно были прикрыты тяжелыми деревянными ставнями, аккуратно запертыми на висячие замки. Металлические кольца, на которых эти замки держались, разъело кислотой, и весь засов можно было просто выдернуть пальцами. Димка махнул коротким ломиком, им же ковырнул оконную раму, подхватив упавшее стекло, и по-кошачьи ловко скользнул в открывшийся проем.
Мотоциклы, два бульдозера, небольшой колесный трактор, снегоуборочный агрегат и три тяжелых армейских грузовика. Скалолазы застыли, любуясь этим великолепием.
— Как раз то, что нужно. В смазке стояли. В тепле. Прямо малинник — бери что хочешь. — Димка погладил крыло грузовика.
— Мотоциклы мы брать не будем. Либо грузовик, либо трактор. Бульдозер, если нож снять…
— Зачем его снимать? Тоже, нашел лишний вес. Нож как раз очень пригодится. Бульдозер — это самое то.
— И много ты на гусеницах увезешь? Может, все-таки грузовик?
— Грузовик наверняка не заведется. Это девяносто девять и девять.
— А если накатить под горку? Это ведь дизеля.
— Разогнать, чтобы сам себя завел… Но это только одна попытка, обратно на гору его не втащишь. И чтобы до горки толкнуть да разогнать, тут человек пять нужно. А лучше десять. И никакой гарантии.
— Гарантия в том, что грузовиков три.
— Ты еще посмотри их моторы. Может, они в принципе не заводятся. Смазку наверняка менять надо. Вообще, здесь возни будет на неделю. А потом, Женька, зачем нам грузовик, если есть трактор? Сделать волокушу, так он больше твоего грузовика упрет. И проходимость лучше. И капризничать не будет. И телегу можно к нему найти. И запчасти с собой тащить не надо. Вон, еще одно магнето сними на всякий случай, и хватит. Завести мы его вдвоем заведем, просто пускач ремнем раскрутим.
Димка откинул металлический кожух на ближайшем тракторе и стал изучать механизм. Женька присел рядом. На первый взгляд все было в порядке: модель незнакома, но двигатель не казался особенно сложным.
— Дима, и я считаю трактор. Но давай еще прикинем. Потом ведь не переиграешь. У грузовика больше вместимость и скорость. Можно даже не дизельный, здесь наверняка своя электростанция есть, повозиться, так и аккумуляторы зарядим.
— Ой, Евген, не делай мне весело. Какая по бездорожью скорость? Сядешь через тридцать километров и будешь полдня буксовать. Или пойдешь сюда за трактором. И по времени это тоже несопоставимо. Давай не будем зря полоскать мозги, берем бульдозер. Надо еще найти телегу или прицеп. И солярку внизу забрать. И обувь.
— Погоди. Ты не спеши. Может, тогда оба трактора заберем? Все ж таки надежней.
— Да на хрена тебе два трактора? Проверь мотор, и ладушки.
— Что значит на хрена? Запасной. Бросить всегда можно.
— Так солярки надо вдвое. Ты ж на горючке разоришься.
— Так они и увезут вдвое. И, ежели чего, один другого вытащит. А солярки там внизу столько, что нам и на пяти тракторах не упереть. Давай оба возьмем?
— Ты же скрытно хочешь двигаться. Как это будет выглядеть, скрытно— на двух тракторах! Да еще с прицепами.
— Здесь нам скрываться не от кого. И еще тысячу километров можно особо не прятаться. И на тракторах нас как раз ждать не будут. А потом, что один, что два— какая разница? Все равно далеко слышно. И, кстати, по той же соляре — берем мы с собой, к примеру, дюжину бочек, по шесть в волокушу, и, как половину отработаем, так второй трактор и бросаем. А оставшийся будет снова под завязку горючим гружен. И уйдет дальше. Как в ракете, вторая ступень. Надо брать оба. А было бы нас здесь трое, так и три можно было б взять.
Димка задумчиво хмыкнул, глядя на трактора. Мысль с перегрузом бочек ему явно понравилась.
Осмотрев двигатели, они решили брать два трактора и один навесной нож.
Помещения местной казармы выглядели значительно хуже. Стекол здесь почти не осталось, краска со стен облезла, возле главного входа валялись куски сорванного с крыши шифера. Внутри здания, в коридоре, скалолазы обнаружили массивную решетку, аккуратно запертую на два замка. Сохранились даже остатки печати, дверь опломбировали, несмотря на то, что эвакуация, по множеству признаков, проходила в панике. С решеткой возились долго, на лом налегали вдвоем, и все без толку. Димка даже предложил использовать трактор, дернуть решетку тросом через весь коридор. Пошли искать трос — один бульдозер к тому времени уже завели, но обнаружили, что окно запертой комнаты хоть и забрано такой же массивной выпуклой решеткой со специальными вставками-козырьками, все же укреплено значительно слабее. Здесь, немного повозившись, они вывернули всю раму целиком.
Длинная комната была складом. Множество грузов, ящиков и различных коробок стояло вдоль стен на сварных металлических стеллажах. Больше всего оказалось оружия; но нашлись и лекарства — индивидуальные аптечки, и комплекты бывшего когда-то новеньким обмундирования, и сапоги. Многие вещи были подпорчены временем, их скалолазы безжалостно швыряли на пол. Отбирали только самое ценное, самое необходимое в тайге. В поселок решили не возвращаться — тамошние находки, что были отложены «на обратный путь» потеряли всякую привлекательность. В огромной комнате, казалось, было все, кроме продуктов.
Отдельно отбирали оружие и боезапас. Отложили четыре ящика гранат и множество цинков с патронами — они уже убедились, какой это дефицит в здешних краях. Женька застелил брезентом угол и разложил там, выбирая, бронежилеты, несколько моделей пистолетов и автоматов, ракетницы, гранатометы, пулеметы ручные и станковые, карабины, винтовки, миномет… Здесь было много больше «добра», чем они могли забрать с собой, даже на двух тракторах, даже с прицепами. Собственно, так много оружия и не требовалось. Посовещавшись, ребята решили взять на всех укороченные автоматы с откидными прикладами — в рукопашной такой, конечно, мало на что годился, но зато весил меньше, и его можно было спрятать под одеждой. Пистолеты выбрали одной модели, что-то вроде «стечкина», приспособленные под стрельбу и одиночными, и очередями. К такому пистолету прилагался оптический прицел и съемный приклад, но таких комплектов взяли только два — просто на всякий случай. Три снайперских винтовки, четыре легких гранатомета со странным названием «Мальвина» — Димке очень понравилось это оружие, патроны к нему были не крупнее сигнальной ракеты, и заряжалось оно наподобие полицейского помпового ружья, до пяти зарядов под ствол. Ручные пулеметы и тяжелый гранатомет решили не брать вовсе. Противогазы все были старые — резиновые маски, закрывавшие целиком лицо; плащи химической защиты тоже не годились — от времени на ткани появились трещинки. Взяли коробку сигнальных ракет со шнурами, что используются как детская хлопушка, без самой ракетницы, и еще боеприпасы, и, наконец, нормальную обувь на всех, и…
Все получалось замечательно. Семенов с дистанции сошел. Сабуро можно было всерьез не опасаться; пока — потому что в будущем предприимчивый японец мог немало ему напакостить, но не сейчас, не сегодня. Лаборатории, одна за другой, сообщали об успешном закрытии тем, о новых лакомых разработках. Чего стоил хотя бы сменный штамм бактерий, живущих в крови заданное количество времени и разлагающих любой внешний препарат. Устойчивость его агентуры все время повышалась, сила организации росла с каждым днем. Ивс реально контролировал почти всех, кто по должности обязан был контролировать его. Проект «Счастье народов» выходил на финишную прямую, сплетая ручейки отдельных исследований в бешеный, ревущий поток, которому не сможет противостоять никакая защита. До начала боевых операций отсчет шел уже на месяцы; спешно достраивалась последняя из необходимых гильбростанций — в Мельбурне.
Все получалось прекрасно. Почему же так тошно было на душе? Он знал, он хорошо знал ответ и на этот вопрос. Он выиграл везде, кроме личного счастья. С женщиной, с той единственной женщиной, которая была ему дорога. Ивс проиграл.
Непоправимо, бесповоротно.
Ни в коем случае нельзя было ее допрашивать.
Нельзя.
Ни теория вероятностей, ни особые положения устава СД, ни эта проклятая засада у нее на квартире, ничто не могло служить оправданием. Он не поверил ей до конца.
Он настоял, пусть вежливо, пусть с извинениями, пусть только на детекторе лжи. Он выяснил истину, но навсегда потерял Надежду. Ее теперь можно вернуть только в виде манекена.
Она была ни при чем.
Ивс погасил в пепельнице окурок и тут же зажег новую сигарету. Последнее время он стал много курить. Только хороший табак, недоступный большинству его офицеров, но — слишком много. Так можно угробить здоровье.
Плевать. Она была ни при чем, и теперь ее нет. И никого не осталось, к кому он, Ивс Вагнер, названный так фанатичными родителями в честь великого вождя, мог бы прислониться. А то, что у него вообще нет семьи, уже начинает мешать карьере. Только воспоминания, только листья и кровь, свернувшаяся в пробирках, отравленная кровь, отслоившиеся ткани, ногти и сердце, бьющееся в виски.
Не вспоминать. Когда-нибудь он сломается на этом. Может сломаться, а этого нельзя допустить. Ему —нужно тепло, живое тепло женщины. Семья, может быть, даже дети.
Белкина? Все остальные куклы, дуры, уродины или стервы. В различных комбинациях. Если Белкина? Поманить эту девочку; по крайней мере, ей будет хорошо. Она столько ждет, ни на что не надеясь и ни на что не претендуя. Какой компромат на Семенова собрала, как изящно сработала. Профессионально. Использовала и служебное положение, и разработки лаборатории, и аресты, и откровенный шантаж. Когда ее автомобиль летел с плотины в Днепр, эффектно, рассказывали, летел, кувыркаясь все тридцать метров, она должна была сидеть в кабине. Белкину спасла случайность. Хлипкое заграждение, ремонтные работы, направленный взрыв. Классический террористический акт; все потом списали на поляков. Но это были не поляки. Это был генерал Семенов, это в его ведомство Ивс послал девчонку собирать материал. Она все сделала как надо, она сделала бы и больше, она работала так, что ее пытались физически убрать. А он? Объявил ей благодарность и повесил на шеврон очередную свастику.
Значок, побрякушку. Ей было нужно совсем другое.
Пожалуй, следует изменить собственным правилам и переспать с Белкиной. Лучше иметь нормальную любовницу, пусть даже на работе, чем путаться со шлюхами или слушать за спиной пикантный шепоток о «мужской дружбе». Любовница— слабость, но он уже высоко, нельзя быть на таком посту и вообще не иметь слабостей. Что-то надо дать, какую-то косточку, выделить противнику хотя бы мелкий козырь. А там посмотрим. Стоит ли на ней жениться, и чего стоит она сама. Белкина.
Решено. Надо сходиться с Белкиной. В данной ситуации это будет безвредно, приятно и, возможно, полезно в будущем. О Наде придется забыть.
Надя сказала, что он чудовище. Может быть…
Дима и Женька шли очень медленно, не спеша. Усталость, исподволь копившаяся все эти недели перехода, все-таки давала себя знать. Сейчас никто не видел, КАК они идут. Некому было смотреть, некому было бросить на привале шутливое «железные дровосеки». И даже без груза их походка сразу изменилась— чуть приволакивались ноги, чуть медленнее стали движения, проступила хромота. Без зрителей не имело смысла держать себя в кулаке, можно было идти так, как тебе удобно — и стало видно, что эти двое тоже вымотались и очень устали.
Друг перед другом они не выставлялись никогда.
Они дружили более десяти лет. Вместе учились, вместе гуляли, дрались и спорили. Они очень хорошо знали друг друга там, в прошлой жизни, и не было во всей группе для Женьки ближе и надежнее человека, чем Демьян. Димка мог обкуриться, мог напиться как две свиньи, но Димка оставался Димкой— худым, жилистым, наглым и веселым. Гера был таким же надежным и верным парнем, но Гера был много слабее физически. Игорь был сильнее всех в группе, выше ростом и шире в плечах, но у Игоря не было внутри стального стержня. И Женька знал, хотя они никогда друг другу этого не говорили — Димке так же надежно, когда в драке за его спиной стоит именно он.
Именно он.
Это то, что не нуждается в словах или клятвах. У них просто не возникало проблем. Они никогда не спорили даже из-за девчонок, они их «честно делили». Впрочем, до поры до времени, пока в Женькиной жизни не появилась Юля, но и тогда Демьян, ехидно ухмыльнувшись, уступая, отошел. И Женька знал, что не будет ревновать или что-то там думать в отношении Юльки и Димки в любой, совершенно любой ситуации — они могли бы месяц жить вдвоем в одной палатке, и ничего бы между ними не случилось. Потому что это был Демьян. И Юлька. Это было так же немыслимо, как украсть у друга хлеб.
Наедине он уже не мог Димке приказывать. Единоначалие осталось там, во временном лагере, у костра и шалашей, где остальные будут ждать их столько, сколько нужно. В подчинение Димка вроде как играл все эти месяцы, безупречно выполняя распоряжения со своей неизменной ехидной ухмылкой. Работал на публику, на Женькин авторитет. Сейчас, в паре, они снова были равными.
Они шли медленно и молча, рано разбили привал, поели горячего и улеглись безо всякого дежурства. Выспаться следовало от души, чем они и занялись, безмятежно завалившись по разные стороны костра и соединив на ночь две большие тлеющие головни.
Ближе к поселку стал полнее ощущаться химический удар. На ветках сосен — и только сосен, появились своеобразные «окислы», характерная смолистая накипь, проступавшая пузырьками прямо сквозь кору. Хвоинки изгибались, секлись на концах, как больные волосы — очень плохой признак. По этой же коре сновали мутно-белесые муравьи. Укус таких мутированных тварей почти всегда перерождался в неопасный, но болезненный нарыв, получалось что-то вроде чирья. Совершенно исчезли летающие насекомые. Здесь не стоило находиться слишком долго. Собственно, здесь не стоило находиться вообще. Несмотря на фильтры и костюмы. А им предстояло идти, судя по всему, в самое пекло, в эпицентр химического удара. И пусть прошло уже очень много лет…
В поселок заходили осторожно.
То, что здесь никто не живет, было очевидно— низина, в которой смутно виднелись дома, оказалась сплошь затянута «завесью». Газообразная клубящаяся хмарь, что почти исчезала к зиме, летом подпитывалась теплом солнечных лучей и восстанавливалась, распухая прозрачными пузырями. Только обглоданные временем трубы большого завода торчали из нее вверх, как гребень чудовищного динозавра, кирпичный его хребет. Проросшее травой асфальтированное шоссе, проминаясь частыми лужами-выбоинами, размытыми кислотой, уже мало напоминало дорогу. Выбитые окна домов слепо смотрели на улицу. Нетронутыми — просмоленная, жаркая древесина — валялись вдоль дороги телеграфные столбы, ржавой четырехрядной путанкой вился лопнувший провод.
За столько лет не нашлось никого, кому бы понадобились дрова.
Газ. Везде дрожащей кисеей стоял выедающий легкие газ. Без защиты здесь вообще нельзя было находиться.
Уже на окраине они нашли несколько брошенных машин, но это был очевидный металлолом. В проржавевших баках ни капли горючего.
— Соляру надо искать, — буркнул Димка.
— Чего?
— Бензина здесь не будет. Разве мазут или солярка. Может, в котельной.
— В канистрах бензин мог нормально достоять.
— В канистрах его давно нашли и забрали. Зимой сюда, небось, и местные заходят. А если и нет, сколько ты его найдешь в канистрах? — Кроме нофилей, на них были стандартные противогазные маски, и голос Димки звучал глухо, как из погреба.
— Ни один бензиновый мотор после такого простоя не заведется; Аккумуляторы сдохли в пыль. Надо искать соляру.
Действительно, в котельной нашлось немалое количество солярки. Две большие емкости были заполнены доверху, еще одна— примерно наполовину. Здесь же стояли двухсотлитровые бочки, из которых не годилась только одна: у нее разошелся шов. Остальные вполне можно было использовать. Заливай соляру и неси. Или толкай.
— Теперь нужен дизель. Грузовик или трактор.
— Лучше всего танк.
— Кстати, было бы неплохо. Ехать на броне— это не пешком шлепать.
— Пока мы даже коляски детской не нашли.
— Военных потрошить надо. Или МТС. Какой-нибудь военный городок. На карте они не обозначены, но могут быть рядом с поселком.
— Местных будем расспрашивать? — хмуро пошутил Женька.
— Дороги посмотрим. Дорога-то туда должна вести.
— Ладно, позже обойдем окраины.
Дочиста обглоданные крысами кости в домах, изъеденные кислотой — все, что осталось от жителей несчастного поселка. Взять здесь было нечего. Тряпки в квартирах насквозь пропитались химией. Несколько пар резиновой обуви— странный гибрид ботинок и коротких сапог, немного посуды, которая, в общем-то, и не была нужна. Ничего более ценного скалолазам не попадалось, осклизлый мусор вместо вещей. На улицах уже и кости в труху рассыпались. Бревенчатые стены домов точили какие-то мерзкие на вид личинки. Они нашли четыре трактора в совершенно жутком состоянии. Корпуса машин и металлические части двигателей напоминали весенний ноздреватый снег; нечего было и думать о том, что здесь что-нибудь заведется. Придерживая руками капюшоны — под эту взвесь не хотелось даже кожу подставлять, скалолазы покинули поселок.
Ночевали на холме, поднявшись насколько возможно, над ядовитым туманом. Поели всухомятку и провалились в сон. Первый день «мародерства» задержку явно не оправдал.
Зато на следующий день им повезло. С этого же холма утром они увидели аэродром, вернее, то, что от него осталось. До «военных» от поселка оказался всего час ходьбы, и некоторую надежду вселяло то, что весь этот час они шли в гору.
Газа здесь практически не было, и маски не снимали только из предосторожности.
Покосившийся забор провисшей колючей проволоки. Взломанные чахлым кустарником плиты взлетно-посадочной полосы, сбоку — останки нескольких крутолетов и самолетов, авиакладбище. Куски фюзеляжей, обшивки, лопасти пропеллеров, небольшая кабина из цельного стеклопластика и прочий хлам— все это когда-то сгребали бульдозером. Мусор. Единственный небольшой самолет, что, видимо, оставили целым, или почти целым, стоял недалеко от взлетной полосы. Время не пощадило его — алюминий, конечно, не проржавел, но дожди и ветер поработали на славу. Часть крыла была сорвана и валялась в двадцати метрах от самолета в самом жалком состоянии. Сохранность обшивки тоже оставляла желать лучшего; впрочем, никто из скалолазов и не рассчитывал улететь отсюда на самолете. Безумная мысль, мелькнувшая у Женьки при виде этого показавшегося издалека целым «кукурузника», так и не успела сформироваться. Зато совсем рядом, возле сгоревших ангаров, обнаружился целый автопарк,
Кирпичный гараж сохранился идеально. Даже стекла в оконных переплетах остались целы; впрочем, окна все равно были прикрыты тяжелыми деревянными ставнями, аккуратно запертыми на висячие замки. Металлические кольца, на которых эти замки держались, разъело кислотой, и весь засов можно было просто выдернуть пальцами. Димка махнул коротким ломиком, им же ковырнул оконную раму, подхватив упавшее стекло, и по-кошачьи ловко скользнул в открывшийся проем.
Мотоциклы, два бульдозера, небольшой колесный трактор, снегоуборочный агрегат и три тяжелых армейских грузовика. Скалолазы застыли, любуясь этим великолепием.
— Как раз то, что нужно. В смазке стояли. В тепле. Прямо малинник — бери что хочешь. — Димка погладил крыло грузовика.
— Мотоциклы мы брать не будем. Либо грузовик, либо трактор. Бульдозер, если нож снять…
— Зачем его снимать? Тоже, нашел лишний вес. Нож как раз очень пригодится. Бульдозер — это самое то.
— И много ты на гусеницах увезешь? Может, все-таки грузовик?
— Грузовик наверняка не заведется. Это девяносто девять и девять.
— А если накатить под горку? Это ведь дизеля.
— Разогнать, чтобы сам себя завел… Но это только одна попытка, обратно на гору его не втащишь. И чтобы до горки толкнуть да разогнать, тут человек пять нужно. А лучше десять. И никакой гарантии.
— Гарантия в том, что грузовиков три.
— Ты еще посмотри их моторы. Может, они в принципе не заводятся. Смазку наверняка менять надо. Вообще, здесь возни будет на неделю. А потом, Женька, зачем нам грузовик, если есть трактор? Сделать волокушу, так он больше твоего грузовика упрет. И проходимость лучше. И капризничать не будет. И телегу можно к нему найти. И запчасти с собой тащить не надо. Вон, еще одно магнето сними на всякий случай, и хватит. Завести мы его вдвоем заведем, просто пускач ремнем раскрутим.
Димка откинул металлический кожух на ближайшем тракторе и стал изучать механизм. Женька присел рядом. На первый взгляд все было в порядке: модель незнакома, но двигатель не казался особенно сложным.
— Дима, и я считаю трактор. Но давай еще прикинем. Потом ведь не переиграешь. У грузовика больше вместимость и скорость. Можно даже не дизельный, здесь наверняка своя электростанция есть, повозиться, так и аккумуляторы зарядим.
— Ой, Евген, не делай мне весело. Какая по бездорожью скорость? Сядешь через тридцать километров и будешь полдня буксовать. Или пойдешь сюда за трактором. И по времени это тоже несопоставимо. Давай не будем зря полоскать мозги, берем бульдозер. Надо еще найти телегу или прицеп. И солярку внизу забрать. И обувь.
— Погоди. Ты не спеши. Может, тогда оба трактора заберем? Все ж таки надежней.
— Да на хрена тебе два трактора? Проверь мотор, и ладушки.
— Что значит на хрена? Запасной. Бросить всегда можно.
— Так солярки надо вдвое. Ты ж на горючке разоришься.
— Так они и увезут вдвое. И, ежели чего, один другого вытащит. А солярки там внизу столько, что нам и на пяти тракторах не упереть. Давай оба возьмем?
— Ты же скрытно хочешь двигаться. Как это будет выглядеть, скрытно— на двух тракторах! Да еще с прицепами.
— Здесь нам скрываться не от кого. И еще тысячу километров можно особо не прятаться. И на тракторах нас как раз ждать не будут. А потом, что один, что два— какая разница? Все равно далеко слышно. И, кстати, по той же соляре — берем мы с собой, к примеру, дюжину бочек, по шесть в волокушу, и, как половину отработаем, так второй трактор и бросаем. А оставшийся будет снова под завязку горючим гружен. И уйдет дальше. Как в ракете, вторая ступень. Надо брать оба. А было бы нас здесь трое, так и три можно было б взять.
Димка задумчиво хмыкнул, глядя на трактора. Мысль с перегрузом бочек ему явно понравилась.
Осмотрев двигатели, они решили брать два трактора и один навесной нож.
Помещения местной казармы выглядели значительно хуже. Стекол здесь почти не осталось, краска со стен облезла, возле главного входа валялись куски сорванного с крыши шифера. Внутри здания, в коридоре, скалолазы обнаружили массивную решетку, аккуратно запертую на два замка. Сохранились даже остатки печати, дверь опломбировали, несмотря на то, что эвакуация, по множеству признаков, проходила в панике. С решеткой возились долго, на лом налегали вдвоем, и все без толку. Димка даже предложил использовать трактор, дернуть решетку тросом через весь коридор. Пошли искать трос — один бульдозер к тому времени уже завели, но обнаружили, что окно запертой комнаты хоть и забрано такой же массивной выпуклой решеткой со специальными вставками-козырьками, все же укреплено значительно слабее. Здесь, немного повозившись, они вывернули всю раму целиком.
Длинная комната была складом. Множество грузов, ящиков и различных коробок стояло вдоль стен на сварных металлических стеллажах. Больше всего оказалось оружия; но нашлись и лекарства — индивидуальные аптечки, и комплекты бывшего когда-то новеньким обмундирования, и сапоги. Многие вещи были подпорчены временем, их скалолазы безжалостно швыряли на пол. Отбирали только самое ценное, самое необходимое в тайге. В поселок решили не возвращаться — тамошние находки, что были отложены «на обратный путь» потеряли всякую привлекательность. В огромной комнате, казалось, было все, кроме продуктов.
Отдельно отбирали оружие и боезапас. Отложили четыре ящика гранат и множество цинков с патронами — они уже убедились, какой это дефицит в здешних краях. Женька застелил брезентом угол и разложил там, выбирая, бронежилеты, несколько моделей пистолетов и автоматов, ракетницы, гранатометы, пулеметы ручные и станковые, карабины, винтовки, миномет… Здесь было много больше «добра», чем они могли забрать с собой, даже на двух тракторах, даже с прицепами. Собственно, так много оружия и не требовалось. Посовещавшись, ребята решили взять на всех укороченные автоматы с откидными прикладами — в рукопашной такой, конечно, мало на что годился, но зато весил меньше, и его можно было спрятать под одеждой. Пистолеты выбрали одной модели, что-то вроде «стечкина», приспособленные под стрельбу и одиночными, и очередями. К такому пистолету прилагался оптический прицел и съемный приклад, но таких комплектов взяли только два — просто на всякий случай. Три снайперских винтовки, четыре легких гранатомета со странным названием «Мальвина» — Димке очень понравилось это оружие, патроны к нему были не крупнее сигнальной ракеты, и заряжалось оно наподобие полицейского помпового ружья, до пяти зарядов под ствол. Ручные пулеметы и тяжелый гранатомет решили не брать вовсе. Противогазы все были старые — резиновые маски, закрывавшие целиком лицо; плащи химической защиты тоже не годились — от времени на ткани появились трещинки. Взяли коробку сигнальных ракет со шнурами, что используются как детская хлопушка, без самой ракетницы, и еще боеприпасы, и, наконец, нормальную обувь на всех, и…