Довиль Кэтрин. Глазами любви

   Фитц Гэмлин не мог не согласиться с этим. Сначала Уильям Лев Шотландский рассчитывал поселить в Шотландии несколько нормандских семей, но за ними в страну потянулись тамплиеры, на что король вовсе не рассчитывал.
   Наместник и верховный судья частенько заду­мывался, а не предложили ли уже тамплиеры свои услуги по части финансов королевскому казначею и не согласился ли на это король Уильям. Фитц Гэмлин был уверен, что если это еще не произо­шло, то со временем произойдет обязательно, ведь Шотландия – бедная страна.
   – Возможно, – предположил он, – тамплиеры желают подержать у себя девушку не­сколько дней, чтобы выяснить, обладает ли она таким удивительным даром, какой ей приписыва­ют. Они, как известно, отличаются неуемным интересом ко всякого рода чудесам. И, возможно, захотят…э-э… допросить ее.
   Уильям Лев казался не особенно довольным услышанным.
   – А кто даст им на это право? Я – король этой страны. Неужели тамплиеры посмеют за­брать ее у меня под носом? Да еще после того, как я послал за ней одного из них – де ля Герша? Он отправился выкупить ее на праздник Святого Андрея, а теперь уже приближается предрождест­венский пост. Где она, черт возьми?
   Фитц Гэмлин был точно уверен, что она где-то здесь, в Эдинбурге. Наместник и сам был не­доволен тем, что девушка не появилась при дворе Уильяма в назначенное время. Они заплатили де ля Гершу за то, чтобы тот отправился в клан Са­нах Дху и выкупил ее. А теперь по городу гуляла сплетня, будто бы тамплиер вернулся и привез де­вушку, но де ля Герш подчинился командору здеш­него отделения ордена, а не королю Шотландии.
   Пробормотав несколько слов о том, что тот­час же займется этим делом, фитц Гэмлин откла­нялся и ушел. Снаружи каменная лестница была запружена вождями кланов, ожидавшими аудиен­ции у своего монарха. Проталкиваясь сквозь них, наместник не мог мысленно не отметить, что, хотя до святок еще далеко, Уильям созвал своих вож­дей, готовясь к войне, которую ему не терпелось начать весной. Он надеялся отвоевать часть своей приграничной территории.
   Это была та самая война, напомнил себе фитц Гэмлин, ради которой Уильям Лев так хотел запо­лучить эту девицу. По его разумению, это означа­ло, что ей придется привести в действие свои та­ланты ясновидящей здесь, в замке на скале, и стать путеводительницей короля Уильяма в воен­ной стратегии.
   Фитц Гэмлин поспешил во двор замка, где толпилось еще больше вооруженных до зубов вождей разных кланов. Торопясь уйти, фитц Гэм­лин признался себе, что не знает, чем заняться в первую очередь. Впрочем, раз король так настойчиво желал заполучить девушку, он не смел мед­лить с ее розысками.
   «А что, если ее держат здесь, в городе, в зам­ке тамплиеров?» – размышлял раздраженный верховный судья и наместник, пока конюх подво­дил ему коня. При той всем известной страсти тамплиеров ко всему экзотическому и таинствен­ному, породившей, к несчастью, столько слухов о пребывании их в Святой Земле, храмовники впол­не могли подвергнуть девушку пытке, конечно, в «пределах разумного», как они это называют. А Господь свидетель, что Уильям Лев Шотланд­ский не потерпит этого. Что же касается проверки возможностей девушки с помощью пытки или без оной, то король настаивает на том, чтобы заняться этим самому!
   Наместник вскочил в седло и, пришпорив ло­шадь, галопом поскакал к воротам замка, направ­ляясь в город.
 
   Когда зазвучал колокол, призывающий к ве­черней службе, слуги тамплиеров и несколько ры­царей, которым было назначено выполнять зим­ние полевые работы, поставили на место мотыги и грабли и гуськом направились на молитву.
   Идэйн могла их видеть из своего окна, за­бранного тонкой решеткой, красивой на вид, но столь же крепко удерживавшей узницу в заточе­нии, как и железные затворы. Когда начинал зво­нить колокол, это было сигналом к окончанию ра­бот в поле. Прижавшись лицом к решетке, девуш­ка смотрела, как тамплиеры поднимались на холм.
   После службы рыцари снова соберутся в зале, чтобы допрашивать ее. Это дознание тянулось уже много дней. Похоже было, что длиться оно будет вечно. Никто не знает, что она здесь, напомнили Идэйн ее тюремщики. Господи! Наверное, никто даже и не подозревает, что она в Эдинбурге! Идэйн никак не предполагала, что все так обернется.
   Она не могла заставить себя перестать думать о Магнусе и о том, где он может быть сейчас. Ду­мал ли он о ней хоть немного, если не считать его намерения увезти ее в Англию, потому что она была его свидетельницей – его собственные сло­ва, – и он хотел представить ее своему сеньору, чтобы девушка объяснила тому обстоятельства потери обоих графских кораблей, груженных со­бранной податью, и гибели их команды.
   Ясно, что Магнус не питал к ней никаких чувств, говорила себе Идэйн. Ничего, кроме по­хоти, которую обычно испытывает к девице моло­дой рыцарь. Старая история! И монахини не один раз предупреждали об этом всех молодых девушек-сирот. А она, кого можно было бы в последнюю очередь заподозрить в том, что она может пасть жертвой его красоты, его легковесной, но настойчивой страсти, она, как последняя дура, стала для него легкой добычей.
   Теперь Идэйн часто не спала по ночам, терза­ясь мыслями о том, какую ужасную ошибку совер­шила и как глупо доверилась ему. К тому же ее мучили подозрения, что она навсегда останется узницей тамплиеров и будет жить в этих голых ас­кетичных казармах, пока не состарится. А они долгие годы будут ее допрашивать, и конца и края этому не будет.
   И какие вопросы они ей задавали!
   Оказалось, что рыцари-тамплиеры, все, как один, коротко подстриженные и одетые в одина­ковые белые плащи с красными крестами, были помешаны на магии, ясновидящих, особенно на тех, которые частенько встречались среди кельтов. Из их вопросов стало совершенно ясно, что они хотят, чтобы Идэйн совершила для них то же, что делали маги на Востоке, в Святой Земле, и были очень разочарованы, когда она этого не су­мела. Им казалось, особенно их командору, что если они будут продолжать уговаривать и увеще­вать ее, то она в конце концов сдастся.
   «Можешь ли ты парить над землей?» – спросили они однажды. Этот вопрос очень удивил Идэйн. Зачем кому-то, будь он даже магом, де­лать это?
   Второй в здешней иерархии тамплиеров – приор – захотел узнать: «Понимаешь ли ты язык птиц и зверей?» Идэйн долго думала, как отве­тить на вопрос, и должна была признать, что мо­жет ответить только отрицательно. Вероятно, она не понимала вопрос в том смысле, в каком пони­мали его тамплиеры.
   А теперь, стоя у окна, Идэйн пребывала в глубоком унынии. Ее терзало дурное предчувст­вие.
   Командор сказал ей: «Покажи нам свою силу по своей воле и ничего не бойся». Но в глубине его глаз таился опасный огонь, и она поняла это как намек на то, что, когда их терпение истощит­ся, они могут прибегнуть к более впечатляющим и весьма неприятным для нее средствам убеждения.
   Девушка отвернулась от окна.
   Сначала ей казалось, что у нее нет причин чего-либо бояться. Тамплиеры не пытались ни со­блазнить, ни унизить и предать ее, как Магнус. После долгого пути из Аох-Этива в обществе Асгарда де ля Герша приятно было оказаться нако­нец в чистом и безопасном месте. Сначала ей, правда, показалось странным, что здесь собралось такое множество вооруженных рыцарей, как стран­ным был установленный порядок их монашеской жизни, но звук монотонного пения тамплиеров в часы молитв казался мирным и серебристой нитью пронизывал долгие дневние часы. Жизнь здесь была простой, благочестивой и даже не лишена некоторых удобств и очень похожа на жизнь в ее монастыре. А после тяжких лишений, испытанных ею во время кораблекрушения, после ее пребывания в Шотландских горах, приятно было созна­вать, что поля и сады, окружавшие обитель там­плиеров, дают овощи, зерно, молоко и мясо для их довольно обильных трапез. И как замечательно было приниматься за еду, которую приносили ей слуги. Идэйн было сказано, что ее поместили здесь для того, чтобы она отдохнула и восстанови­ла силы после поездки из башни Константина, хотя и не сообщили определенно, что за этим последует.
   В первый же вечер для нее приготовили ван­ну – воду налили в железное корыто и оставили ее одну в огромной каменной комнате, предоста­вив возможность основательно вымыться желтым щелочным мылом. Ей дали также опрятную белую шерстяную одежду, похожую на монашеское одея­ние, и полотняное белье. Дали ей и войлочные крестьянские башмаки, которые, правда, были ей немного великоваты, но довольно удобные. Вдо­бавок ей вручили кусок коричневого полотна, что­бы покрыть волосы. И только когда Идэйн нахо­дилась в зале собраний, ей разрешали снимать этот платок. Кто-то из тамплиеров, кажется ко­мандор, сказал, что ясновидящие славятся красо­той своих волос, вот почему ее просят всякий раз прикрывать их. Для нее приносили медную табу­ретку на высоких ножках, которую тамплиеры именовали треножником. Ей было сказано, что на такой табуретке сидят ясновидящие, и с тех пор каждый раз, когда ей задавали вопросы, ее усаивали на этот треножник.
   Сначала Идэйн надеялась убедить храмовников, что не обладает никакой чудесной силой и что то, что о ней говорят, не что иное, как обман зре­ния или слуха. Или что люди просто ничего не поняли. В прошлом такое срабатывало.
   В рядах тамплиеров Идэйн замечала Асгарда де ля Герша, и ей казалось, что в его синих глазах иногда мелькало сочувствие.
   Но в ней росло беспокойство по поводу со­браний тамплиеров и их нескончаемых вопросов. Идэйн почувствовала необходимость защитить себя. И, как уже бывало в прошлом, решила, что ее единственная надежда на спасение заключалась в том, чтобы все отрицать. Однако она чувствова­ла, что в этой толпе тамплиеров было несколько человек, готовых терпеливо ждать, пока не удаст­ся выжать из нее правду.
   Прижав кулачок к губам, Идэйн беспокойно зашагала по комнате.
   Господи Иисусе! В чем же заключалась прав­да? И как она могла бы объяснить им свое таин­ственное Предвидение, никогда не покидавшее ее? Идэйн и сама не знала, что это такое. Даже когда Предвидение явственно проявлялось!
   Идэйн повернулась к двери на звук поворачи­ваемого в замке ключа и с облегчением вздохнула, увидев Асгарда де ля Герша, приходившего каж­дый вечер, чтобы отвести ее на собрание.
   Она тотчас увидела, что он чем-то встрево­жен. Выглядел Асгард, как все его братья-там­плиеры, – в мягких кожаных сапогах и длинной одежде, прикрытой белым плащом с большим крас­ным крестом. Чтобы защитить себя от холода и сырости, проникавших сквозь каменные стены, он носил облегающий голову кожаный капюшон с за­вязками под подбородком. Прекрасное лицо де ля Герша было безмятежным, но Идэйн уже доста­точно хорошо его знала, чтобы заметить, что на лбу у него пролегли морщины, а это означало, что что-то идет не так, как должно.
   Идэйн не смогла сдержаться и испуганно от­прянула, когда он внезапно упал перед ней на одно колено, взял ее руку и поднес к губам. Пре­исполнившись тревоги, Идэйн попыталась вы­рвать руку, но тамплиер держал ее крепко.
   Она почувствовала дрожь в коленях. Прежде он никогда не целовал ей рук, и она сочла интим­ным этот совершенно неожиданный жест. Что это, дурной знак? Может быть, ей грозит что-то страшное?
   – Позволь мне, благородная девица, – хрип­ло сказал тамплиер и, прежде чем Идэйн успела помешать ему, притянул ее к себе и мгновенно распустил шнуровку у нее на груди. Его огромное тело подалось вперед, и он прижался лицом к ее теплой коже и покрыл поцелуями ее груди. Идэйн слышала его тяжелое хриплое дыхание.
   – Я хочу тебя, – сказал он глухим голо­сом, – я хочу тебя – и ничего не могу с собой поделать.
   В течение нескольких секунд, показавшихся ей вечностью, де ля Герш не произносил ни слова. Тамплиер стоял на коленях, цепляясь за складки ее шерстяных юбок, а губы его прижимались к ее телу, наслаждаясь его теплотой и близостью.
   Идэйн окаменела от страха. Она не знала, что делать. Тамплиеры и родственные им госпиталье­ры были известны своим целомудрием и чистотой. В эдинбургском отделении ордена она даже пищу вкушала одна и одна ходила молиться в часовню. Немногие тамплиеры заговаривали с ней, и когда кто-нибудь из них сталкивался с ней в узких пере­ходах, то проходил мимо, опустив глаза. Здесь царила поистине монастырская атмосфера. Идэйн знала, что вина падет на нее, если она вызовет страсть в ком-нибудь из тамплиеров. И неважно будет, виновата она на самом деле или нет. Осо­бенно если речь пойдет о таком доблестном, без­упречном рыцаре, как де ля Герш.
   Идэйн стиснула зубы, стараясь преодолеть панический ужас. Она твердила себе, что не долж­на шевелиться.
   Через несколько минут хватка де ля Герша ослабла. Он помотал головой, словно старался привести мысли в порядок, потом медленно под­нялся и тихо сказал:
   – Распусти волосы.
   По-видимому, они оба собирались вести себя так, будто ничего не произошло. Однако прошло несколько минут, прежде чем Идэйн собралась с силами и спросила:
   – Мы… я должна сейчас идти в зал собра­ний?
   Он кивнул.
   Снимая с головы платок и распуская косы, Идэйн думала, что, если исключить внезапный порыв тамплиера, все должно идти заведенным порядком. Но она была потрясена, мысли ее пута­лись и голова кружилась. Когда-нибудь допросы должны же будут кончиться. И что тогда? Может быть, тамплиеры вспомнят о выкупе, заплаченном за нее королем Уильямом, и в конце концов пере­дадут ее ему?
   Но что-то должно случиться, размышляла Идэйн, зашнуровывая корсаж. Воспоминание о поцелуях Асгарда было настолько живо в ее памя­ти, что пальцы ее дрожали и не слушались, когда она пыталась расплести косы и расчесать волосы, чтобы они свободно ниспадали на плечи и спину.
   Почему он сделал это? Он желал ее. Эти сло­ва были пугающими сами по себе. Идэйн не могла допустить ничего подобного – ее мысль работала только в одном направлении: как вырваться из тюрьмы, в которой ее держали тамплиеры. А это была самая настоящая тюрьмы, пусть даже в мо­настырском помещении.
   Высокий тамплиер остановился, глядя на нее, потом открыл дверь. Белый кот, которому надое­ло сидеть взаперти, помчался по вымощенному камнем переходу, ведущему в зал собраний. Когда Идэйн и рыцарь дошли до лестницы, ведущей в зал, кот уже ждал их там.
   Зал собраний помещался под круглой церко­вью тамплиеров. Особенностью архитектуры это­го ордена были круглые церкви с алтарем посере­дине, и эта архитектура славилась во всем мире. Лестница освещалась дымными факелами в каменных держателях на стенах, а за залом собра­ний помещались склепы, тонувшие в темноте.
   Кот прекрасно знал дорогу, и Идэйн поспе­шила за ним. Ей хотелось идти впереди де ля Герша. Когда тамплиер отворил дверь, кот метнулся вперед и оказался в центре многолюдной комнаты. Он прыгнул на руки монаха в рваном коричневом облачении, который поймал его на лету и начал внимательно разглядывать серьгу в его ушке, по­том прижал кота к себе и принялся поглаживать его головку, будто они были старыми знакомыми.
   В зале было с полсотни тамплиеров. Когда Идэйн в сопровождении де ля Герша вошла в не­го, то заметила, что взгляды всех обратились к ней. Командор стоял возле монаха в коричневом облачении. Голова его была покрыта белым остро­конечным капюшоном, а лицо маской, в которой были прорези для глаз и рта.
   Идэйн и прежде случалось видеть командора в этой белой маске. Никто ей не объяснил, почему он, бывший также и магистром ордена, надевал маску, появляясь в этом подземном зале собраний, и она решила, что это часть ритуала, предшество­вавшего ее допросу.
   – Она очень красива, – заметил монах в коричневом. У него был глубокий выразительный голос. Не выпуская из рук кота, он сделал Идэйн знак приблизиться.
   Идэйн протиснулась к нему сквозь толпу ры­царей-тамплиеров. Когда она подошла к монаху достаточно близко, то заметила на его груди ог­ромный золотой крест и золотое колесо – символ солнца. Идэйн почувствовала, как в ее сердце зашевелилась слабая надежда, и она смотрела на монаха во все глаза. Идэйн припомнила, что монахини в монастыре Сен-Сюльпис говорили, что монахов ирландого ордена Калди осталось немного. За все долгие годы, что она провела в Сен-Сюльписе, только двое из них посетили монастырь. Это были двое стариков, державших путь из Ирландии, и провели они в домике для гостей всего одну ночь, прежде чем снова отправиться в путь.
   Сестры много дней судачили о том, что стало с орденом Калди, некогда бывшим могуществен­ным оружием святой матери-церкви. Папа Рим­ский не жаловал немногие из оставшихся монас­тырей ордена Калди и не поощрял некоторые их странные обряды, например, то, как они праздно­вали Пасху и другие святые праздники, которые совсем не совпадали у них с римским календарем.
   И это было только одно из различий. Суще­ствовало глубокое убеждение, что у ирландских монахов есть жены и любовницы. Ходили даже слухи, что епископ Клонмакнуаза служил мессу с помощью своих пяти взрослых сыновей!
   Судя по тому, что рассказывали сестры, сотни лет назад, когда варвары захватили Рим и держа­ли святейшего отца в плену, ирландские монахи процветали в молитвенных домах и монастырях в своей мирной, далекой островной стране. В конце концов Ирландская церковь набрала такую силу, что в то время как Римская ослабела от нашествия варварских орд, только отцы Ирландской церкви и были в состоянии посылать своих миссионеров и ученых богословов ко двору франкских королей и даже к самому Карлу Великому, а также в Саксо­нию обращать в христианство германцев. В боль­шинстве славных и процветающих мужских мо­настырей Ирландии обучали греческому и латыни, изучали Виргилия и Аристотеля, а также выпус­кали великолепно иллюстрированные и раскра­шенные святые книги в золоченых переплетах. И церковь в Ирландии стала почти такой же мо­гущественной, как в самом Риме.
   Но, как всегда бывает, все изменилось. Рим­ская церковь наконец обрела прежнюю силу с по­мощью тех самых королей, которых ирландские монахи Калди наставляли в вере.
   Отцы Калди согласились, подчиняясь реше­нию синода, отказаться от своих древних обрядов и следовать канонам Римской церкви, совершая литургию по римскому образцу, ибо за долгие де­сятилетия они далеко отошли от требований святой Римской церкви.
   Идэйн засмотрелась в странные, янтарного цвета глаза ирландского монаха. Он был не так стар, как те монахи Калди, которых она помнила. Скорее среднего возраста, с длинным, несколько плоским носом и широким ироничным ртом. Высокий, довольно плотный широкоплечий мужчина.
   Особое внимание Идэйн привлекла его тонзу­ра, ничуть не похожая на тонзуры римско-католи­ческих монахов. У тех было принято выбривать ее на темени, и она имела круглую форму. Монахи же Калди следовали манере древних друидов, выбривавших голову от уха до уха. У этого монаха тонзура была именно такой.
   «Откуда тамплиеры раздобыли его? – удив­лялась Идэйн. – И, Матерь Божия, зачем?»
   Идэйн смотрела, как его большая рука с шиш­коватыми пальцами продолжает поглаживать серьгу в ухе белого кота.
   – Ах, Фомор, – бормотал он коту, – как же ты ухитрился найти последнего из своих ста­рых друзей?
   Тишина в зале собраний нарушалась беспо­койным шепотом, пробегавшим, как рябь на воде, по рядам тамплиеров. Идэйн почувствовала, как за ее спиной Асгард де ля Герш шагнул в ее сто­рону. Кот уселся у ног монаха и терся об его одежду, прикрыв глаза, ставшие теперь похожими на щелочки.
   Ирландский монах огляделся по сторонам свои­ми острыми проницательными глазами. И в зале наступила тишина.
   – В Книге Вторжений написано, – сказал он, – что дети Фир Болг пришли в Ирландию из земли древних греков и жили в Эйре в мире и до­вольстве. Они возделывали земли, насаждали са­ды, и каждый из них носил с собой кожаный ме­шок, в который собирал землю. Позже они делали из нее террасы, огромные террасы, и выращивали великолепные плоды. Урожаи у них были огром­ными. Земля их была, как земной рай, и при них Ирландия стала зеленой, в ней было множество каменных святилищ, где они молились своим древ­ним богам. Фоморцы ставили стоймя огромные камни и выстраивали из них кольца, какие можно видеть и теперь.
   Когда он смолк, тишина, казалось, эхом отра­зилась от каменных сводов. Кот с мурлыканьем продолжал тереться о его ноги.
   – Потом пришли племена, поклонявшиеся богине Дану, – продолжал свой рассказ ирлан­дец. – Их звали Туата де Данаан. Они были вы­сокими и светловолосыми и одарены необычайной красотой. Они спустились в Ирландию на туман­ном облаке, поэтому фоморцы их не видели, пока эти светловолосые Туата де Данаан заполонили всю их землю и захватили все их королевства.
   Командор, лицо которого было скрыто мас­кой, зашевелился и что-то сказал монаху Калди, чего Идэйн не расслышала.
   Ирландский монах не отрываясь смотрел на Идэйн и начал медленно декламировать что-то на звучном языке, показавшемся Идэйн чем-то зна­комым. Закончив, он помолчал немного, потом повторил только что сказанное на французском:
   – «Волосы ее были цвета летнего ириса, буд­то из чистого золота… Руки белы, как снег, ее прекрасные ланиты были нежны, округлы и румя­ны, как цветы горной наперстянки, брови черны, как жуки, зубы, словно два ряда перлов, а глаза синие, как гиацинты… Бедра ее были белы, как пена, стройные, нежные, как мягкая шерсть, чрес­ла ее теплые и мягкие, а колени маленькие и креп­кие… и про нее говорили, что те, кто прежде, до нее, считались прекрасными, были ничто по сравнению с Идэйн, и ни одна из светловолосых и прекраснейших в мире женщин не шла с ней ни в какое сравнение…»
   Идэйн, будто прикованная, смотрела на него, не отрывая глаз. Она тотчас же поняла, что он го­ворил о ней. И шепот тамплиеров громко отдавал­ся в ее ушах. Она протянула руку, ища опоры, но не нашла ее.
   Идэйн, принцесса Ольстера, как пели в ста­ринной песне…
   Идэйн была богиней, похищенной злым Мидиром. Идэйн, стоящая сейчас в зале собраний тамплиеров, не могла бы сказать, откуда ей это известно, но она это знала.
   Шепот тамплиеров эхом отдавался от камен­ных стен, сводов и арок. Зал заседаний начал вдруг вращаться. Идэйн услышала мяуканье кота. Ей становилось дурно, в глазах у нее потемнело. Происходило что-то ужасное. Она почувствовала тошноту и солоноватый вкус во рту. И откуда-то издали до нее донесся голос командора, сказавшего:
   – Это Туата де Данаан. Теперь вы не сомне­ваетесь?
   И голос монаха Калди, перекрывавший отча­янные вопли кота, ответил ему:
   – О да, великая раса – эти люди богини Дану. Видите, даже имя ее совпадает. Когда мое собственное племя майлезианцев пришло и побе­дило их, Туата де Данаан ушли жить в холмы сре­ди каменных могил и каменных кругов, потому что они были великими чародеями.
   Чародеи.
   Это было последнее слово, которое услышала.
   Идэйн. Руки Асгарда де ля Герша сомкнулись у нее на талии и удержали от падения, но Идэйн уже потеряла сознание.

12

   Крестьянская вдова стоя­ла в дверях своей хижины, наблюдая за Магну­сом, который как раз заканчивал колоть дрова.
   Начинался дождь или оседал туман – трудно было различить. Вдова не вышла во двор, а стояла под выступом соломенной крыши, похожим на навес, когда Магнус положил полено на пень и размахнулся топором. Полено, еще сырое, неохот­но раскололось надвое, и обе половины упали в грязь.
   Магнус даже не глядя мог бы сказать, что вдову это не впечатлило.
   – Мне не удастся поддерживать огонь, – крикнула она из дверей, – если ты будешь швы­рять в грязь сухие дрова! С таким же успехом ты мог бы бросить их вон в тот пруд!
   Магнус в ответ только крякнул.
   Чтоб наколоть дров, он разделся до пояса, и, как ему показалось по блеску в глазах вдовы, она оценила красоту его телосложения. Теперь дождь усиливался, и он ощущал, как холодные капли стекают по потной обнаженной спине и плечам. Но, покончив с одной поленницей дров, он дол­жен был приняться за другую. Магнус уныло по­думал о том, что в этом деле ему недостает сноровки и приходится компенсировать этот недоста­ток грубой силой.
   Вдова захотела также, чтобы он доил коров, потому что она кормила его и считала, что за еду он должен выполнять и эту работу. Но даже ей было ясно, что Магнус не умел доить коров и да­же коз, поэтому вместо него она послала заняться дойкой своего хмурого сына-подростка, а Магну­су велела притащить кучу жердей для изгороди. Эту работу гораздо лучше сделал бы мул, но и Магнус тоже с ней справился. А теперь он колол дрова и уже наколол целую гору.