Страница:
Тем временем, 21 сентября собрался раад Оранжевой Республики, и уже не вызывало сомнений, что эта республика, с которой у нас не было никаких трений, а только весьма дружественные отношения, намеревается выставить свои силы против Великобритании. Несколько раньше Оранжевая Республика и Трансвааль заключили военный союз, насколько можно судить (пока засекреченная история этих событий не станет достоянием общественности), исключительно необдуманный и невыгодный для меньшей республики. Ей нечего было бояться Великобритании, поскольку именно Великобритания по своей воле сделала её независимой республикой, и мирно сосуществовала с ней в течение сорока лет. Законы Оранжевой Республики были столь же либеральными, как и наши собственные. А по этому самоубийственному договору, республика согласилась разделить судьбу государства, сознательно провоцирующего войну своим постоянно враждебным отношением, чьё реакционное, недемократичное законодательство должно было отвращать прогрессивного соседа. Возможно, существовали стремления, подобные процитированным из разговора с доктором Рейцом, возможно, обольщались по поводу соотношения сил противников и предполагаемого будущего Южной Африки; однако, каковы бы ни были причины, договор заключили, и настало время проверить, как он будет соблюдаться.
Тон президента Стейна на заседании раада и поддержка, полученная им от большинства бюргеров, указывали однозначно, что две республики будут действовать как единое целое. В своём вступительном слове Стейн решительно высказался против британской позиции и заявил, что его государство связано с Трансваалем всем, что близко и дорого. Среди необходимых мер предосторожности, которыми британское правительство больше не могло пренебрегать, была отправка небольшого отряда для защиты длинной и уязвимой железной дороги из Кимберли в Родезию, проходившей в непосредственной близости от границы с Трансваалем. Сэр Альфред Милнер связался с президентом Стейном по поводу переброски войск, указав, что эта мера ни в коем случае не направлена против Свободного Государства. Сэр Альфред Милнер добавил, что имперское правительство все ещё надеется на мирное урегулирование проблемы с Трансваалем, однако, если эта надежда не оправдается, оно рассчитывает на нейтралитет Оранжевой Республики, которая должна предотвратить вооружённое вмешательство со стороны своих граждан. Правительство гарантирует, что в этом случае неприкосновенность границ Свободного Государства будет соблюдаться самым строжайшим образом. В заключение он отметил, что не существует каких-либо причин нарушать дружественные отношения между Оранжевой Республикой и Великобританией, поскольку наши намерения в отношении них самые мирные. Президент Оранжевой Республики несколько грубо ответил, что не одобряет наших действий по отношению к Трансваалю и сожалеет о переброске войск, которую бюргеры сочтут угрозой для себя. Последовавшая резолюция раада Оранжевой Республики заканчивалась словами: «Что бы ни случилось, Свободное Государство честно и полностью выполнит свои обязательства перед Трансваалем в соответствии с существующим между двумя республиками политическим союзом». Резолюция показала, что предотвратить затягивание в водоворот страны, созданной нашими руками и не имеющей никакого основания ссориться с нами, невозможно. Отовсюду, со всего протяжения обеих границ, поступали известия о военных приготовлениях. Уже в конце сентября войска и вооружённые бюргеры начали сосредотачиваться на границе, и самые упорные скептики стали наконец понимать, что тень большой войны действительно накрывает их. В Фолкрюсте, на границе Наталя, накапливали артиллерию, военное имущество и снаряжение, показывая, где можно ожидать начала бури. В последний день сентября доложили, что сюда из Претории и Йоханнесбурга отправлены двадцать шесть военных обозов. Одновременно приходили сообщения о сосредоточении сил в Малмани, на границе Бечуаналенда, что угрожало железнодорожной линии и британскому городу Мафекингу — месту, которому в скором времени суждено было стать известным всему миру.
3 октября произошёл самый настоящий военный акт, хотя британское правительство, терпение которого граничило со слабостью, отказывалось считать его таковым, продолжая разрабатывать свою окончательную дипломатическую ноту. В Вереенигинге остановили почтовый поезд из Трансвааля в Кейптаун, и бурское правительство захватило недельный груз золота для Англии, на общую сумму около полумиллиона фунтов стерлингов. На дебатах в Кейптауне в тот же день министр внутренних дел, по происхождению африканер, признал, что с государственной железной дороги за границей исчезло ни много ни мало 404 грузовых вагона. Этот случай, вместе с известием о транспортировке оружия и боеприпасов в Претории и Блумфонтейн через Капскую колонию, вызвал глубокое возмущение британских колонистов и всей британской общественности. Возмущение усилилось при сообщениях о трудностях с получением пушек для собственной обороны, которые испытывают приграничные города, такие как Кимберли и Фрейбург. Оба раада распустили; последними словами старого президента стало заявление, что война неизбежна, и обращение к Богу как последнему судье. Англия тоже была готова (менее бесцеремонно, но не менее искренне) передать это дело на рассмотрение того же самого грозного Судии.
2 октября президент Стейн проинформировал сэра Альфреда Милнера о том, что считает необходимым призвать бюргеров Оранжевой Республики — то есть, мобилизовать свои силы. Сэр А. Милнер в письменной форме выразил сожаление о его решении, сказав, что не теряет надежды на мир, поскольку уверен, что правительство Её Величества с готовностью рассмотрит любое разумное предложение. Стейн ответил, что не видит смысла в переговорах, если не прекратится пополнение британского контингента в Южной Африке. Поскольку в численности наши силы все ещё заметно уступали противнику, прекратить пополнение было невозможно, и переписка ни к чему не вела. 7 октября в Великобритании призвали резервистов для 1-го армейского корпуса. Все говорило о том, что в Южную Африку решили направить значительные силы. Созвали парламент, чтобы иметь возможность официально получить согласие народа на серьёзные меры, которые явно были уже близки.
Несколько неторопливую работу британского Министерства по делам колоний подстегнул поступивший 9 октября неожиданный и наглый ультиматум бурского правительства. Приходится признать, что в борьбе умов, как и в военной противоборстве, последними обычно смеялись наши простые и простодушные южноафриканские соседи. Этот случай не стал исключением. Пока наше правительство аккуратно и терпеливо вело дело к ультиматуму, оппонент уже сыграл той самой картой, которую мы готовились выложить на стол. Полученный документ, абсолютно чёткий и ясный, не оставлял сомнений в том, что его целью было спровоцировать немедленную войну. Составители требовали незамедлительно отвести войска от границ республики, удалить из Южной Африки все пополнение, прибывшее туда в течение последнего года, а находящееся в данный момент в море вернуть обратно без высадки. Не получив удовлетворительного ответа в течение сорока восьми часов, «правительство Трансвааля с глубоким сожалением будет вынуждено, рассматривать действия правительства Её Величества как официальное объявление войны, последствия которой будут лежать на английской стороне». По всей империи это наглое послание встретили с насмешкой и гневом. На следующий день через сэра Альфреда Милнера передали ответ.
«10 октября. Правительство Её Величества с глубоким сожалением встретило категорические требования правительства Южноафриканской Республики, выраженные в Вашей телеграмме от 9 октября. В ответ извольте проинформировать правительство Южноафриканской Республики, что его условия таковы, что правительство Её Величества считает невозможным их обсуждать».
Итак, мы подошли к концу этой долгой дороги, оставили позади сражение перьев и перешли для арбитражного суда на язык «ли-метфорда» и «маузера». Жаль, что до этого дошло. Буры близки нам, как никакой другой народ. Они принадлежат к тому же фризскому роду, что населил наши собственные берега. По образу мышления, вероисповеданию, уважению к закону, они такие же, как мы. Они смелы, гостеприимны и имеют страсть к охоте, которая столь дорога англо-кельтам. На свете нет народа, имеющего больше качеств, вызывающих наше восхищение, и не последнее из них — любовь к свободе, которую (и это предмет нашей гордости) мы поощряем в других, как и питаем сами. Но, тем не менее, мы оказались в ситуации, когда во всей огромной Южной Африке не нашлось места для нас обоих. В таких делах не бывает правых. И в нашем кратком повествовании признается, что в прошлом мы допускали промахи. На нас лежит ответственность за рейд Джеймсона, осуществлённый англичанами под руководством офицеров, состоявших на королевской службе, на нас и вина за неполноценное расследование этого, не имеющего оправдания дела. Вот спички, которые помогли разжечь большой огонь, и именно мы держали их в руках. Однако вязанки хвороста, оказавшиеся столь огнеопасными, сложили не мы. Они представляли из себя притеснения, чинимые половине сообщества, неизменную решимость меньшинства облагать налогами и держать в чёрном теле большинство, стремление народа, лишь два поколения которого жили на южноафриканской земле, настаивать на том, что она принадлежит только им. За всем этим, вероятно, стояло желание голландцев доминировать во всей Южной Африке. Таким образом, Британия сражалась за серьёзное дело. Когда народ, не жалуясь, воюет месяц за месяцем, он может утверждать, что доказал свою уверенность в справедливости и необходимости этой борьбы. Какая система правления, голландская или британская, должна существовать в этой огромной стране? Первая означает свободу для единственного народа, вторая — равные права всех белых людей под одним общим законом. Что каждая из систем означала для цветных народов, пусть скажет история. Вот главный вопрос, который предстояло решать с того момента, как часы пробили пять часов в среду одиннадцатого октября тысяча восемьсот девяносто девятого года. Этот момент ознаменовал начало войны, которой суждено было определить судьбу Южной Африки, внести большие изменения в Британскую империю, серьёзно повлиять на будущее всего мира и, кстати, изменить многие наши представления относительно военного искусства. Историю этой войны, при ограниченных данных, но с огромным желанием сделать все тщательно и объективно, я теперь и постараюсь изложить.
Глава V.
Тон президента Стейна на заседании раада и поддержка, полученная им от большинства бюргеров, указывали однозначно, что две республики будут действовать как единое целое. В своём вступительном слове Стейн решительно высказался против британской позиции и заявил, что его государство связано с Трансваалем всем, что близко и дорого. Среди необходимых мер предосторожности, которыми британское правительство больше не могло пренебрегать, была отправка небольшого отряда для защиты длинной и уязвимой железной дороги из Кимберли в Родезию, проходившей в непосредственной близости от границы с Трансваалем. Сэр Альфред Милнер связался с президентом Стейном по поводу переброски войск, указав, что эта мера ни в коем случае не направлена против Свободного Государства. Сэр Альфред Милнер добавил, что имперское правительство все ещё надеется на мирное урегулирование проблемы с Трансваалем, однако, если эта надежда не оправдается, оно рассчитывает на нейтралитет Оранжевой Республики, которая должна предотвратить вооружённое вмешательство со стороны своих граждан. Правительство гарантирует, что в этом случае неприкосновенность границ Свободного Государства будет соблюдаться самым строжайшим образом. В заключение он отметил, что не существует каких-либо причин нарушать дружественные отношения между Оранжевой Республикой и Великобританией, поскольку наши намерения в отношении них самые мирные. Президент Оранжевой Республики несколько грубо ответил, что не одобряет наших действий по отношению к Трансваалю и сожалеет о переброске войск, которую бюргеры сочтут угрозой для себя. Последовавшая резолюция раада Оранжевой Республики заканчивалась словами: «Что бы ни случилось, Свободное Государство честно и полностью выполнит свои обязательства перед Трансваалем в соответствии с существующим между двумя республиками политическим союзом». Резолюция показала, что предотвратить затягивание в водоворот страны, созданной нашими руками и не имеющей никакого основания ссориться с нами, невозможно. Отовсюду, со всего протяжения обеих границ, поступали известия о военных приготовлениях. Уже в конце сентября войска и вооружённые бюргеры начали сосредотачиваться на границе, и самые упорные скептики стали наконец понимать, что тень большой войны действительно накрывает их. В Фолкрюсте, на границе Наталя, накапливали артиллерию, военное имущество и снаряжение, показывая, где можно ожидать начала бури. В последний день сентября доложили, что сюда из Претории и Йоханнесбурга отправлены двадцать шесть военных обозов. Одновременно приходили сообщения о сосредоточении сил в Малмани, на границе Бечуаналенда, что угрожало железнодорожной линии и британскому городу Мафекингу — месту, которому в скором времени суждено было стать известным всему миру.
3 октября произошёл самый настоящий военный акт, хотя британское правительство, терпение которого граничило со слабостью, отказывалось считать его таковым, продолжая разрабатывать свою окончательную дипломатическую ноту. В Вереенигинге остановили почтовый поезд из Трансвааля в Кейптаун, и бурское правительство захватило недельный груз золота для Англии, на общую сумму около полумиллиона фунтов стерлингов. На дебатах в Кейптауне в тот же день министр внутренних дел, по происхождению африканер, признал, что с государственной железной дороги за границей исчезло ни много ни мало 404 грузовых вагона. Этот случай, вместе с известием о транспортировке оружия и боеприпасов в Претории и Блумфонтейн через Капскую колонию, вызвал глубокое возмущение британских колонистов и всей британской общественности. Возмущение усилилось при сообщениях о трудностях с получением пушек для собственной обороны, которые испытывают приграничные города, такие как Кимберли и Фрейбург. Оба раада распустили; последними словами старого президента стало заявление, что война неизбежна, и обращение к Богу как последнему судье. Англия тоже была готова (менее бесцеремонно, но не менее искренне) передать это дело на рассмотрение того же самого грозного Судии.
2 октября президент Стейн проинформировал сэра Альфреда Милнера о том, что считает необходимым призвать бюргеров Оранжевой Республики — то есть, мобилизовать свои силы. Сэр А. Милнер в письменной форме выразил сожаление о его решении, сказав, что не теряет надежды на мир, поскольку уверен, что правительство Её Величества с готовностью рассмотрит любое разумное предложение. Стейн ответил, что не видит смысла в переговорах, если не прекратится пополнение британского контингента в Южной Африке. Поскольку в численности наши силы все ещё заметно уступали противнику, прекратить пополнение было невозможно, и переписка ни к чему не вела. 7 октября в Великобритании призвали резервистов для 1-го армейского корпуса. Все говорило о том, что в Южную Африку решили направить значительные силы. Созвали парламент, чтобы иметь возможность официально получить согласие народа на серьёзные меры, которые явно были уже близки.
Несколько неторопливую работу британского Министерства по делам колоний подстегнул поступивший 9 октября неожиданный и наглый ультиматум бурского правительства. Приходится признать, что в борьбе умов, как и в военной противоборстве, последними обычно смеялись наши простые и простодушные южноафриканские соседи. Этот случай не стал исключением. Пока наше правительство аккуратно и терпеливо вело дело к ультиматуму, оппонент уже сыграл той самой картой, которую мы готовились выложить на стол. Полученный документ, абсолютно чёткий и ясный, не оставлял сомнений в том, что его целью было спровоцировать немедленную войну. Составители требовали незамедлительно отвести войска от границ республики, удалить из Южной Африки все пополнение, прибывшее туда в течение последнего года, а находящееся в данный момент в море вернуть обратно без высадки. Не получив удовлетворительного ответа в течение сорока восьми часов, «правительство Трансвааля с глубоким сожалением будет вынуждено, рассматривать действия правительства Её Величества как официальное объявление войны, последствия которой будут лежать на английской стороне». По всей империи это наглое послание встретили с насмешкой и гневом. На следующий день через сэра Альфреда Милнера передали ответ.
«10 октября. Правительство Её Величества с глубоким сожалением встретило категорические требования правительства Южноафриканской Республики, выраженные в Вашей телеграмме от 9 октября. В ответ извольте проинформировать правительство Южноафриканской Республики, что его условия таковы, что правительство Её Величества считает невозможным их обсуждать».
Итак, мы подошли к концу этой долгой дороги, оставили позади сражение перьев и перешли для арбитражного суда на язык «ли-метфорда» и «маузера». Жаль, что до этого дошло. Буры близки нам, как никакой другой народ. Они принадлежат к тому же фризскому роду, что населил наши собственные берега. По образу мышления, вероисповеданию, уважению к закону, они такие же, как мы. Они смелы, гостеприимны и имеют страсть к охоте, которая столь дорога англо-кельтам. На свете нет народа, имеющего больше качеств, вызывающих наше восхищение, и не последнее из них — любовь к свободе, которую (и это предмет нашей гордости) мы поощряем в других, как и питаем сами. Но, тем не менее, мы оказались в ситуации, когда во всей огромной Южной Африке не нашлось места для нас обоих. В таких делах не бывает правых. И в нашем кратком повествовании признается, что в прошлом мы допускали промахи. На нас лежит ответственность за рейд Джеймсона, осуществлённый англичанами под руководством офицеров, состоявших на королевской службе, на нас и вина за неполноценное расследование этого, не имеющего оправдания дела. Вот спички, которые помогли разжечь большой огонь, и именно мы держали их в руках. Однако вязанки хвороста, оказавшиеся столь огнеопасными, сложили не мы. Они представляли из себя притеснения, чинимые половине сообщества, неизменную решимость меньшинства облагать налогами и держать в чёрном теле большинство, стремление народа, лишь два поколения которого жили на южноафриканской земле, настаивать на том, что она принадлежит только им. За всем этим, вероятно, стояло желание голландцев доминировать во всей Южной Африке. Таким образом, Британия сражалась за серьёзное дело. Когда народ, не жалуясь, воюет месяц за месяцем, он может утверждать, что доказал свою уверенность в справедливости и необходимости этой борьбы. Какая система правления, голландская или британская, должна существовать в этой огромной стране? Первая означает свободу для единственного народа, вторая — равные права всех белых людей под одним общим законом. Что каждая из систем означала для цветных народов, пусть скажет история. Вот главный вопрос, который предстояло решать с того момента, как часы пробили пять часов в среду одиннадцатого октября тысяча восемьсот девяносто девятого года. Этот момент ознаменовал начало войны, которой суждено было определить судьбу Южной Африки, внести большие изменения в Британскую империю, серьёзно повлиять на будущее всего мира и, кстати, изменить многие наши представления относительно военного искусства. Историю этой войны, при ограниченных данных, но с огромным желанием сделать все тщательно и объективно, я теперь и постараюсь изложить.
Глава V.
Талана-Хилл
12 октября, холодным туманным утром, бурские лагеря в Сандспруйте и Фолкрюсте были свёрнуты и бюргеры выступили на войну. Примерно двенадцать тысяч, все верхом, с двумя батареями из восьми крупповских орудий каждая, они перешли в наступление с севера, рассчитывая позже соединиться с силами Оранжевой Республики и контингентом немцев и трансваальцев, которые должны были перейти границу Свободного Государства. Примерно за час до рассвета пушки начали движение, вслед за ними — стрелки, и первые лучи солнца упали на чёрную волнистую линию, исчезающую между холмами. Случайный свидетель говорит: «Их лица потрясали. По большей части они выражали решимость и упорство бульдога. Ни тени страха или неуверенности. В чем бы ни обвиняли бура, никто не скажет, что он трус или человек, недостойный клинка британца». Эти слова были написаны в начале кампании, а вся империя и теперь подпишется под ними. Если бы только эти люди желали быть нашими согражданами! Все золотые копи Южной Африки не стоят их самих.
Эти основные силы Трансвааля включали в себя коммандо из Претории (численностью 1800 человек), Хейделберга, Мидделбурга, Крюгерсдорпа, Стандертона, Ваккерстроома и Эрмело, а также республиканскую артиллерию. Великолепное, прекрасно огранизованное войско, экипированное лучшими орудиями, когда-либо появлявшимися на поле битвы. Кроме шестнадцати крупповских пушек, буры везли с собой два произведённых в Крезо тяжёлых шестидюймовых орудия, сыгравших очень важную роль в начальной части кампании. Помимо собственных коммандо, в бурскую армию входил ряд иностранных формирований из Европы. Большая часть немецкого корпуса находилась с силами Оранжевой Республики, но несколько сотен шли с севера. Было также голландское соединение человек в двести пятьдесят и ирландское — или, правильнее, ирландско-американское — такой же численности, они двигались под зелёным флагом и с арфой.
По общему мнению, бойцы делились на два разных типа. Одни — городские буры, понаряднее и, возможно, несколько ослабленные преуспеванием и цивилизацией, бизнесмены и специалисты, более живые и сообразительные, чем их сельские товарищи. Они чаще говорили на английском, чем на голландском, и, несомненно, многие — британского происхождения. А другие — самые опасные, как по количеству, так и по главным качествам, буры из вельда, загорелые, обросшие, бородатые фермеры, люди Библии и винтовки, впитавшие традиции собственной партизанской войны. Они, может быть, самые лучшие на земле прирождённые воины, меткие стрелки, охотники, привыкшие к ограничениям в пище и ещё более в удобствах. Их манеры и речь были грубы, однако, несмотря на все клеветнические и очень редкие правдивые неприятные подробности, этих людей вполне можно поставить рядом с самыми дисциплинированными армиями по гуманности и стремлению соблюдать правила войны.
Несколько слов о полководце этого замечательного воинства. Петрус Жубер, по рождению Капский колонист, то есть, как и Крюгер, наш соотечественник, из тех, кого несовершенные законы нового государства заставили сняться с места. В его жилах текла кровь французских гугенотов, облагораживающая любой народ, одаривая его рыцарством и великодушием, за что его уважали и любили даже противники. Он проявил себя одарённым командиром во время многочисленных локальных конфликтов и британской кампании 1881 года. В отстаивании независимости Трансвааля он был исключительно последователен, не принимал должностей от британцев, как это делал Крюгер, всегда оставаясь непримиримым. Высокий и крепкий, с холодными серыми глазами и жёстким ртом, наполовину скрытым густой бородой, он давал прекрасный пример солдатам, которыми командовал. Ему шёл шестьдесят пятый год, и огонь юности, как утверждали некоторые бюргеры, угас в нем, однако он был опытен, хитроумен и сведущ в военном деле, не стремительный и блестящий, а неторопливый, уравновешенный, основательный и непоколебимый.
Кроме этой северной армии, на Наталь выступали ещё два формирования бюргеров. Одно, включающее коммандо из Утрехта и районов Свазиленда, сосредоточилось у Врайхейда на фланге британской позиции в Данди. Другое, много крупнее (по всей вероятности, не менее шести-семи тысяч человек), состояло из контингента Оранжевой Республики и трансваальского корпуса, вместе с немцами Шиля. Они двигались через ущелья Тинтва-Пасс и Ван-Реенс-Пасс, пролегающие через зловещую гряду Дракенсберг и выходящие на плодородные равнины Западного Наталя. Общая численность, по всей вероятности, составляла от двадцати до тридцати тысяч человек. По многочисленным отзывам, все буры были настроены исключительно воинственно и абсолютно убеждены, что перед ними лежит дорога лёгкой победы и ничто не может преградить им путь к морю. Если британские командиры недооценивали своих противников, то существуют достаточные свидетельства, что эта ошибка была взаимной. Теперь несколько слов о диспозиции британских сил. Говоря о ней, следует иметь в виду, что сэр Джорж Уайт, хотя и являлся командующим, прибыл в страну незадолго до объявления войны — таким образом приготовления легли на плечи генерала Пенна Саймонса, которому оказывали помощь (или мешали) советы местных политических властей. Основной рубеж расположили в Ледисмите, а передовой пост мощно укрепили в Гленко, в восьми километрах от станции Данди и шестьдесяти пяти от Ледисмита. Причину такого опасного распыления сил объясняло желание обеспечить безопасность обоих концов биггарсбергского отрезка железной дороги, а также прикрыть важные каменноугольные копи этого района. Выбранные позиции и в том и в другом случае, казалось, демонстрировали отсутствие у британского командующего представления о количестве и мощности бурских пушек, поскольку каждая была выгодна для обороны от ружейного огня и уязвима для артиллерийского обстрела. В Гленко особенно бросалось в глаза, что орудия, размещённые на вершинах холмов, сделают (как это и случилось) позицию непригодной для обороны. Этот удалённый форт держали 1-й Лестерский, 2-й Дублинский фузилерский и 18-й гусарский полки, 1-й стрелковый батальон с тремя ротами конной пехоты и три батареи полевой артиллерии — 18-я, 67-я и 69-я. 1-й королевский ирландский фузилерский полк двигался им на усиление и прибыл до начала первой атаки. В целом гарнизон Гленко состоял примерно из четырех тысяч человек.
Главные силы армии находились в Ледисмите. Они включали 1-й Девонский, 1-й Ливерпульский, 2-й Гордонский шотландский и 1-й Глостерский полки, 2-й полк Королевских стрелков и 2-ю стрелковую бригаду, впоследствии усиленные Манчестерским полком. Кавалерию составляли 5-й драгунский гвардейский и 5-й уланский полки, подразделение 19-го гусарского полка, натальские карабинеры, натальская конная полиция и пограничный полк конных стрелков, позже к ним присоединился Имперский полк лёгкой кавалерии — прекрасное соединение, сформированное в основном из эмигрантов Ранда. Артиллерию представляли 21-я, 42-я и 53-я батареи полевой артиллерии, 10-я батарея горной артиллерии, Натальская полевая артиллерия (орудия её не соответствовали задачам) и 23-я рота инженерных войск. Все войска, общей численностью примерно восемь-девять тысяч человек, находились под непосредственным командованием сэра Джоржа Уайта и сэра Арчибальда Хантера (только что приехавшего из Судана), и генералов Френча и Яна Гамильтона в качестве помощников.
Первый удар буров, таким образом, должен был пасть на 4000 человек. Если бурам удастся их подавить, перед ними будут ещё 8000, которых придётся разбить или блокировать. И если это произойдёт, то кто же окажется между бурами и морем? — Несколько отрядов местных волонтёров, Дурбанский полк лёгкой пехоты в Коленсо и Натальский полк королевских стрелков с несколькими полками военно-морских волонтёров в Эсткорте. При силах буров и их мобильности необъяснимо, как вообще спасли колонию. Мы, буры и англичане, одной крови, и это продемонстрировали наши неудачи. Сверхсамонадеянность с нашей стороны предоставила бурам шанс, а сверхсамонадеянность буров не позволила им немедленно его использовать. Что прошло, то никогда не повторится.
Война началась 11 октября. 12 октября бурские войска перешли границу, и на севере, и на западе. 13 октября они оккупировали Чарльстаун в верхнем углу Наталя. 15 октября буры подошли к Ньюкаслу, более крупному городу, примерно в двадцати пяти километрах от границы. Наблюдатели с крыш домов увидели, что выползающие из ущелий покрытые парусиной воловьи повозки растягиваются нескончаемо, и поняли — это не вылазка, а вторжение. В тот же день в британскую штаб-квартиру поступили донесения о наступлении с западного направления и о передвижении с реки Буффало на восток. 13 октября сэр Джордж Уайт предпринял разведку боем, но в соприкосновение с противником не вступил. 15 октября на одной из дорог для перегона скота через реку Буффало окружили и захватили шесть натальских полицейских. 18-го в Актон-Хоумсе и Бестерс-Стейшне наши конные дозоры обнаружили бурских разведчиков — фоортреккеров[26] из армии Оранжевой Республики. В тот же день доложили об отряде из Хаддерс-Спруйта, в одиннадцати километрах к северу от лагеря Гленко. Туча надвигалась, гроза была близка.
Через два дня, ранним утром 20 октября, войска наконец сошлись. Задолго до рассвета, в половине четвёртого утра, на перекрёстке дорог из Лендсмена и Вантс-Дрифтса коммандо из Доорнберга обстреляли и заставили отступить сторожевую заставу конной пехоты. Были высланы вперёд две роты Дублинских фузилеров, а в пять часов прекрасного, но туманного утра все силы Саймонса находились под ружьём, зная, что на них наступают буры. Одетые в полевую форму солдаты стояли длинными узкими шеренгами, пристально всматриваясь в изгибы седловин холмов к северу и востоку от них, напрягая глаза, чтобы увидеть врага. Почему эти самые седловины не были заняты нашими людьми? Это полная тайна. В ложбине на одном фланге находились 18-й гусарский полк и конная пехота. На другом — восемнадцать неподвижных орудий, взятых на передок и готовых к передвижению, а также лошади, которые беспокойно били копытом в сыром утреннем воздухе.
А потом вдруг — может, уже они? Офицер с оптической трубой показал рукой. Ещё и ещё один офицер обращают надёжные полевые бинокли в том же направлении. Но вот уже и солдаты видят — по шеренгам побежал лёгкий шёпот интереса.
Впереди поднимались склоны холма оливкового цвета — Талана-Хилл. Вершина его имела круглую форму. Туман рассеивается — изгиб чётко выступил на прозрачной лазури утреннего неба. Там, примерно в четырех-пяти километрах, появилось несколько чёрных точек. Ровную кромку горизонта нарушили движущие фигурки. Они собрались вместе, снова разошлись и затем…
Дыма не было, но раздался протяжный гул, перерастающий в резкий вой. Снаряд прожужжал над солдатами, как огромная пчела, и плюхнулся в мягкую землю за ними. Потом другой — и ещё один — и ещё. Но обращать на них внимание времени нет: только склон горы — и там враг. Так что снова туда, по доброй старой геройской тактике британского солдата! Бывают ситуации, когда, наперекор науке и книжному знанию, лучший план — это самый дерзкий план, и надёжнее немедленно вцепиться врагу в горло, рискуя оказаться разбитым до того, как тебе удастся до него добраться. Кавалерия рванулась в обход врага по левому флангу. Орудия двинули во фронт, развернули и открыли огонь. Пехота выступила в направлении Сандспруйта через небольшой городок Данди, где женщины и дети приветствовали солдат, стоя у дверей и окон. Решили, что гору легче взять с той стороны. Лестерский полк и одну батарею полевой артиллерии — 67-ю — оставили на месте оборонять лагерь и охранять ньюкаслскую дорогу на запад. В семь часов все было готово к атаке.
К этому времени уже выяснилось два важных в военном отношении факта. Во-первых, бурские снаряды ударного действия бесполезны на мягкой земле, потому что практически не взрываются. Во-вторых, бурские пушки могут стрелять дальше наших обычных пятнадцатифунтовых полевых орудий, являвшихся, может быть, единственным видом британского вооружения, которому мы были готовы доверять. Две батареи, 18-ю и 69-ю, выдвинули ближе, сначала на 3000, а затем на 2300 метров, на этом расстоянии быстро подавили артиллерию на холме. Открыли огонь орудия на другой высоте, восточнее Талана-Хилл, но с ними тоже справилась 13-я батарея. В 7 часов 30 минут пехоте отдали приказ наступать. Она пошла в атаку расчленённым строем, разомкнутым на десять шагов. Дублинские фузилеры составляли первую цепь, Королевские стрелки — вторую, Ирландские фузилеры — третью.
Первую тысячу метров британцы двигались по открытому пастбищу; ещё далеко, и жёлто-коричневая форма сливается с высохшим вельдом. Потери начались у леса, находившегося на середине длинного склона горы. Лиственницы росли на несколько сотен метров в ширину и примерно на столько же в глубину. С левой стороны леска, то есть слева от наступающих войск, перпендикулярно горе шло длинное высохшее русло или ложбина, скорее проводник для пуль, чем прикрытие. Огонь был таким плотным, что и в лесу, и в ложбине солдатам пришлось залечь. Офицер Ирландских фузилеров рассказывал, что, когда он пытался срезать ремень с упавшего рядового, бритву, одолженную ему для этой цели раненым сержантом, тут же выбило из его руки. Доблестный Саймонс, отказавшийся спешиться, получил пулю в живот и упал с лошади смертельно раненый. С поразительным мужеством он навлекал на себя огонь врага не только тем, что остался на лошади, но и тем, что всю операцию его сопровождал ординарец с красным флажком части. «Они взяли высоту? Они уже там?» — постоянно спрашивал он, когда его, истекающего кровью, несли в тыл. У кромки леса полковник Шерстон закрыл глаза Саймонса.
С этого момента сражение стало солдатским не меньше, чем Инкерман[27]. Под покровом леса смельчаки из трех формирований выступили вперёд, и у первых деревьев оказались солдаты самых разных частей. Сложность различать конкретные полки, когда все одеты одинаково, сделала невозможным в разгаре битвы сохранять даже подобие строя. Огонь был таким плотным, что на какое-то время наступление захлебнулось, но 69-я батарея, стреляя шрапнелью на 1400 метров, подавила ружейный огонь, и примерно в половине двенадцатого пехота вновь смогла пойти в атаку.
Эти основные силы Трансвааля включали в себя коммандо из Претории (численностью 1800 человек), Хейделберга, Мидделбурга, Крюгерсдорпа, Стандертона, Ваккерстроома и Эрмело, а также республиканскую артиллерию. Великолепное, прекрасно огранизованное войско, экипированное лучшими орудиями, когда-либо появлявшимися на поле битвы. Кроме шестнадцати крупповских пушек, буры везли с собой два произведённых в Крезо тяжёлых шестидюймовых орудия, сыгравших очень важную роль в начальной части кампании. Помимо собственных коммандо, в бурскую армию входил ряд иностранных формирований из Европы. Большая часть немецкого корпуса находилась с силами Оранжевой Республики, но несколько сотен шли с севера. Было также голландское соединение человек в двести пятьдесят и ирландское — или, правильнее, ирландско-американское — такой же численности, они двигались под зелёным флагом и с арфой.
По общему мнению, бойцы делились на два разных типа. Одни — городские буры, понаряднее и, возможно, несколько ослабленные преуспеванием и цивилизацией, бизнесмены и специалисты, более живые и сообразительные, чем их сельские товарищи. Они чаще говорили на английском, чем на голландском, и, несомненно, многие — британского происхождения. А другие — самые опасные, как по количеству, так и по главным качествам, буры из вельда, загорелые, обросшие, бородатые фермеры, люди Библии и винтовки, впитавшие традиции собственной партизанской войны. Они, может быть, самые лучшие на земле прирождённые воины, меткие стрелки, охотники, привыкшие к ограничениям в пище и ещё более в удобствах. Их манеры и речь были грубы, однако, несмотря на все клеветнические и очень редкие правдивые неприятные подробности, этих людей вполне можно поставить рядом с самыми дисциплинированными армиями по гуманности и стремлению соблюдать правила войны.
Несколько слов о полководце этого замечательного воинства. Петрус Жубер, по рождению Капский колонист, то есть, как и Крюгер, наш соотечественник, из тех, кого несовершенные законы нового государства заставили сняться с места. В его жилах текла кровь французских гугенотов, облагораживающая любой народ, одаривая его рыцарством и великодушием, за что его уважали и любили даже противники. Он проявил себя одарённым командиром во время многочисленных локальных конфликтов и британской кампании 1881 года. В отстаивании независимости Трансвааля он был исключительно последователен, не принимал должностей от британцев, как это делал Крюгер, всегда оставаясь непримиримым. Высокий и крепкий, с холодными серыми глазами и жёстким ртом, наполовину скрытым густой бородой, он давал прекрасный пример солдатам, которыми командовал. Ему шёл шестьдесят пятый год, и огонь юности, как утверждали некоторые бюргеры, угас в нем, однако он был опытен, хитроумен и сведущ в военном деле, не стремительный и блестящий, а неторопливый, уравновешенный, основательный и непоколебимый.
Кроме этой северной армии, на Наталь выступали ещё два формирования бюргеров. Одно, включающее коммандо из Утрехта и районов Свазиленда, сосредоточилось у Врайхейда на фланге британской позиции в Данди. Другое, много крупнее (по всей вероятности, не менее шести-семи тысяч человек), состояло из контингента Оранжевой Республики и трансваальского корпуса, вместе с немцами Шиля. Они двигались через ущелья Тинтва-Пасс и Ван-Реенс-Пасс, пролегающие через зловещую гряду Дракенсберг и выходящие на плодородные равнины Западного Наталя. Общая численность, по всей вероятности, составляла от двадцати до тридцати тысяч человек. По многочисленным отзывам, все буры были настроены исключительно воинственно и абсолютно убеждены, что перед ними лежит дорога лёгкой победы и ничто не может преградить им путь к морю. Если британские командиры недооценивали своих противников, то существуют достаточные свидетельства, что эта ошибка была взаимной. Теперь несколько слов о диспозиции британских сил. Говоря о ней, следует иметь в виду, что сэр Джорж Уайт, хотя и являлся командующим, прибыл в страну незадолго до объявления войны — таким образом приготовления легли на плечи генерала Пенна Саймонса, которому оказывали помощь (или мешали) советы местных политических властей. Основной рубеж расположили в Ледисмите, а передовой пост мощно укрепили в Гленко, в восьми километрах от станции Данди и шестьдесяти пяти от Ледисмита. Причину такого опасного распыления сил объясняло желание обеспечить безопасность обоих концов биггарсбергского отрезка железной дороги, а также прикрыть важные каменноугольные копи этого района. Выбранные позиции и в том и в другом случае, казалось, демонстрировали отсутствие у британского командующего представления о количестве и мощности бурских пушек, поскольку каждая была выгодна для обороны от ружейного огня и уязвима для артиллерийского обстрела. В Гленко особенно бросалось в глаза, что орудия, размещённые на вершинах холмов, сделают (как это и случилось) позицию непригодной для обороны. Этот удалённый форт держали 1-й Лестерский, 2-й Дублинский фузилерский и 18-й гусарский полки, 1-й стрелковый батальон с тремя ротами конной пехоты и три батареи полевой артиллерии — 18-я, 67-я и 69-я. 1-й королевский ирландский фузилерский полк двигался им на усиление и прибыл до начала первой атаки. В целом гарнизон Гленко состоял примерно из четырех тысяч человек.
Главные силы армии находились в Ледисмите. Они включали 1-й Девонский, 1-й Ливерпульский, 2-й Гордонский шотландский и 1-й Глостерский полки, 2-й полк Королевских стрелков и 2-ю стрелковую бригаду, впоследствии усиленные Манчестерским полком. Кавалерию составляли 5-й драгунский гвардейский и 5-й уланский полки, подразделение 19-го гусарского полка, натальские карабинеры, натальская конная полиция и пограничный полк конных стрелков, позже к ним присоединился Имперский полк лёгкой кавалерии — прекрасное соединение, сформированное в основном из эмигрантов Ранда. Артиллерию представляли 21-я, 42-я и 53-я батареи полевой артиллерии, 10-я батарея горной артиллерии, Натальская полевая артиллерия (орудия её не соответствовали задачам) и 23-я рота инженерных войск. Все войска, общей численностью примерно восемь-девять тысяч человек, находились под непосредственным командованием сэра Джоржа Уайта и сэра Арчибальда Хантера (только что приехавшего из Судана), и генералов Френча и Яна Гамильтона в качестве помощников.
Первый удар буров, таким образом, должен был пасть на 4000 человек. Если бурам удастся их подавить, перед ними будут ещё 8000, которых придётся разбить или блокировать. И если это произойдёт, то кто же окажется между бурами и морем? — Несколько отрядов местных волонтёров, Дурбанский полк лёгкой пехоты в Коленсо и Натальский полк королевских стрелков с несколькими полками военно-морских волонтёров в Эсткорте. При силах буров и их мобильности необъяснимо, как вообще спасли колонию. Мы, буры и англичане, одной крови, и это продемонстрировали наши неудачи. Сверхсамонадеянность с нашей стороны предоставила бурам шанс, а сверхсамонадеянность буров не позволила им немедленно его использовать. Что прошло, то никогда не повторится.
Война началась 11 октября. 12 октября бурские войска перешли границу, и на севере, и на западе. 13 октября они оккупировали Чарльстаун в верхнем углу Наталя. 15 октября буры подошли к Ньюкаслу, более крупному городу, примерно в двадцати пяти километрах от границы. Наблюдатели с крыш домов увидели, что выползающие из ущелий покрытые парусиной воловьи повозки растягиваются нескончаемо, и поняли — это не вылазка, а вторжение. В тот же день в британскую штаб-квартиру поступили донесения о наступлении с западного направления и о передвижении с реки Буффало на восток. 13 октября сэр Джордж Уайт предпринял разведку боем, но в соприкосновение с противником не вступил. 15 октября на одной из дорог для перегона скота через реку Буффало окружили и захватили шесть натальских полицейских. 18-го в Актон-Хоумсе и Бестерс-Стейшне наши конные дозоры обнаружили бурских разведчиков — фоортреккеров[26] из армии Оранжевой Республики. В тот же день доложили об отряде из Хаддерс-Спруйта, в одиннадцати километрах к северу от лагеря Гленко. Туча надвигалась, гроза была близка.
Через два дня, ранним утром 20 октября, войска наконец сошлись. Задолго до рассвета, в половине четвёртого утра, на перекрёстке дорог из Лендсмена и Вантс-Дрифтса коммандо из Доорнберга обстреляли и заставили отступить сторожевую заставу конной пехоты. Были высланы вперёд две роты Дублинских фузилеров, а в пять часов прекрасного, но туманного утра все силы Саймонса находились под ружьём, зная, что на них наступают буры. Одетые в полевую форму солдаты стояли длинными узкими шеренгами, пристально всматриваясь в изгибы седловин холмов к северу и востоку от них, напрягая глаза, чтобы увидеть врага. Почему эти самые седловины не были заняты нашими людьми? Это полная тайна. В ложбине на одном фланге находились 18-й гусарский полк и конная пехота. На другом — восемнадцать неподвижных орудий, взятых на передок и готовых к передвижению, а также лошади, которые беспокойно били копытом в сыром утреннем воздухе.
А потом вдруг — может, уже они? Офицер с оптической трубой показал рукой. Ещё и ещё один офицер обращают надёжные полевые бинокли в том же направлении. Но вот уже и солдаты видят — по шеренгам побежал лёгкий шёпот интереса.
Впереди поднимались склоны холма оливкового цвета — Талана-Хилл. Вершина его имела круглую форму. Туман рассеивается — изгиб чётко выступил на прозрачной лазури утреннего неба. Там, примерно в четырех-пяти километрах, появилось несколько чёрных точек. Ровную кромку горизонта нарушили движущие фигурки. Они собрались вместе, снова разошлись и затем…
Дыма не было, но раздался протяжный гул, перерастающий в резкий вой. Снаряд прожужжал над солдатами, как огромная пчела, и плюхнулся в мягкую землю за ними. Потом другой — и ещё один — и ещё. Но обращать на них внимание времени нет: только склон горы — и там враг. Так что снова туда, по доброй старой геройской тактике британского солдата! Бывают ситуации, когда, наперекор науке и книжному знанию, лучший план — это самый дерзкий план, и надёжнее немедленно вцепиться врагу в горло, рискуя оказаться разбитым до того, как тебе удастся до него добраться. Кавалерия рванулась в обход врага по левому флангу. Орудия двинули во фронт, развернули и открыли огонь. Пехота выступила в направлении Сандспруйта через небольшой городок Данди, где женщины и дети приветствовали солдат, стоя у дверей и окон. Решили, что гору легче взять с той стороны. Лестерский полк и одну батарею полевой артиллерии — 67-ю — оставили на месте оборонять лагерь и охранять ньюкаслскую дорогу на запад. В семь часов все было готово к атаке.
К этому времени уже выяснилось два важных в военном отношении факта. Во-первых, бурские снаряды ударного действия бесполезны на мягкой земле, потому что практически не взрываются. Во-вторых, бурские пушки могут стрелять дальше наших обычных пятнадцатифунтовых полевых орудий, являвшихся, может быть, единственным видом британского вооружения, которому мы были готовы доверять. Две батареи, 18-ю и 69-ю, выдвинули ближе, сначала на 3000, а затем на 2300 метров, на этом расстоянии быстро подавили артиллерию на холме. Открыли огонь орудия на другой высоте, восточнее Талана-Хилл, но с ними тоже справилась 13-я батарея. В 7 часов 30 минут пехоте отдали приказ наступать. Она пошла в атаку расчленённым строем, разомкнутым на десять шагов. Дублинские фузилеры составляли первую цепь, Королевские стрелки — вторую, Ирландские фузилеры — третью.
Первую тысячу метров британцы двигались по открытому пастбищу; ещё далеко, и жёлто-коричневая форма сливается с высохшим вельдом. Потери начались у леса, находившегося на середине длинного склона горы. Лиственницы росли на несколько сотен метров в ширину и примерно на столько же в глубину. С левой стороны леска, то есть слева от наступающих войск, перпендикулярно горе шло длинное высохшее русло или ложбина, скорее проводник для пуль, чем прикрытие. Огонь был таким плотным, что и в лесу, и в ложбине солдатам пришлось залечь. Офицер Ирландских фузилеров рассказывал, что, когда он пытался срезать ремень с упавшего рядового, бритву, одолженную ему для этой цели раненым сержантом, тут же выбило из его руки. Доблестный Саймонс, отказавшийся спешиться, получил пулю в живот и упал с лошади смертельно раненый. С поразительным мужеством он навлекал на себя огонь врага не только тем, что остался на лошади, но и тем, что всю операцию его сопровождал ординарец с красным флажком части. «Они взяли высоту? Они уже там?» — постоянно спрашивал он, когда его, истекающего кровью, несли в тыл. У кромки леса полковник Шерстон закрыл глаза Саймонса.
С этого момента сражение стало солдатским не меньше, чем Инкерман[27]. Под покровом леса смельчаки из трех формирований выступили вперёд, и у первых деревьев оказались солдаты самых разных частей. Сложность различать конкретные полки, когда все одеты одинаково, сделала невозможным в разгаре битвы сохранять даже подобие строя. Огонь был таким плотным, что на какое-то время наступление захлебнулось, но 69-я батарея, стреляя шрапнелью на 1400 метров, подавила ружейный огонь, и примерно в половине двенадцатого пехота вновь смогла пойти в атаку.