Страница:
Велисарий почесал подбородок.
— Сомневаюсь, Маврикий. Не сейчас. Командующие малва, вероятно, увели большую часть солдат назад к реке. Они ожидают, что мы воспользуемся Индом для продвижения наших войск, а не Нарой. И тем более…
Он замолчал, подбирая слова. На протяжении многих лет сражаясь с Линком, Велисарий приобрел определенное понимание того, как работает разум этого чудовища. Тот суперчеловеческий интеллект, который дали Линку новые боги будущего, достаточно часто являлся прорехой в броне.
Эйд понял.
«Линк всегда много знает, но черпает знания из истории. Не из опыта. И он никого не слушает. Он слышит, но не обращает внимания. Потому что „знает“. История — зафиксированные данные, которые есть у Линка, как и у меня — скажет Линку, что долина реки Инд по большей части бесплодна. Это из-за деградации окружающей среды, вызванной более поздней деятельностью человека. Подчиненные Линка могли бы сказать ему другое, но…»
Эйд ненадолго замолчал, затем снова стал посылать уверенные ментальные импульсы.
«Линк и не станет об этом думать. Я сам много раз удивлялся, насколько больше жизни в землях, которые, судя по моим „знаниям“, должны быть наполовину пустыми. Но я не Линк. Я думаю не так, как он. Я научился слушать, а не просто слышать».
Велисарий кивнул. Для его подчиненных этот же означал определенную уверенность полководца, которую они научились узнавать и глубоко уважать, даже если и не были посвящены в подробности. Кивок означал: Эйд согласен со мной.
— Для начала я сомневаюсь, что они оставили там большую армию, — уверенно сказал Велисарий.
Его офицеры, осознавая вес суждений Эйда, приняли это утверждение. Даже Маврикий. Он только вздохнул.
— Тогда хорошо. Но мы должны взять с собой все митральезы. И всех снайперов. — Он посмотрел на Марка из Эдессы, стоявшего в глубине шатра. — Их тренировали, как драгунов, поэтому они смогут поддерживать армию на высоком уровне.
Велисарий скептически взглянул на Маврикия. Тот фыркнул.
— Всех их, черт побери. Ашот будет осуществлять контросаду малва в Суккуре с такой широкой дорогой поставок, как Инд — буквально, — и удерживать позиции со всей нашей пехотой после того, как прибудут Бузес и Кутзес.
На лице Маврикия отразилось одобрение, когда он подумал о братьях, которые в процессе кампаний в Месопотамии и в горной системе Загрос привели пехоту Велисария в отличную форму. Если и было что-то в этом мире, что ценил Маврикий, то это войска ветеранов. Да, большинство солдат в гигантской римской армии, участвовавшей теперь в войне против малва, были недавними рекрутами, поступающими на военную службу в надежде разделить трофеи, которые меньшие по размеру армии знаменитого Велисария получили от более ранних кампаний. Но каждое ответвление этой новой армии образовывалось вокруг костяка ветеранов, закаленных в борьбе против малва.
Сирийская пехота и кавалерия Бузеса и Кутзеса, артиллеристы Григория, мушкетеры и пикинеры Феликса, но сила в лице стрелков Марка из Эдессы, фракийские букелларии собственно Велисария, которыми командовал сам Маврикий, — и великолепные греческие катафракты, сломившие малва под Анатой и у дамбы и отражавшие яростные кавалерийские атаки во время битвы на перевале. Маврикий обменялся коротким взглядами с Кириллом, к которому перешло командование греческими кафрактами после ранения Агафия во время сражения у дамбы. Взгляд был полон взаимного одобрения. Ситтас внезапно расхохотался.
— Ты только посмотри на этих двоих! Словно я не знаю, о чем они думают!
Он снова дружески хлопнул по спине, но на этот раз Кирилла. Греческий катафракт был более крепко сложен, чем Менандр, и только поморщился.
— Не беспокойся, мой низкорожденный товарищ. Я прослежу, чтобы мои высокомерные благородные катафракты последовали за тобой. — Ситтас нахмурился. — Даже если я сам не могу сказать, что очень рад идее сражаться спешившись и за укреплениями.
Его лицо просветлело.
— Но… кто знает? Должна же время от времени возникать необходимость отправляться на вылазку. История запомнит и отметит, что последний великий бросок тяжеловооруженных катафрактов вел Ситтас Колоссальный.
И снова шатер наполнил смех. На этот раз смеялись не столько весело, сколько довольно. Приведет ли смелый маневр к победе или поражению, никто сказать не мог. Но все колебания и сомнения будут отброшены в сторону. Если план вообще может сработать, эти люди проследят, чтобы ничто не помешало его осуществлению.
Глава 26
— Сомневаюсь, Маврикий. Не сейчас. Командующие малва, вероятно, увели большую часть солдат назад к реке. Они ожидают, что мы воспользуемся Индом для продвижения наших войск, а не Нарой. И тем более…
Он замолчал, подбирая слова. На протяжении многих лет сражаясь с Линком, Велисарий приобрел определенное понимание того, как работает разум этого чудовища. Тот суперчеловеческий интеллект, который дали Линку новые боги будущего, достаточно часто являлся прорехой в броне.
Эйд понял.
«Линк всегда много знает, но черпает знания из истории. Не из опыта. И он никого не слушает. Он слышит, но не обращает внимания. Потому что „знает“. История — зафиксированные данные, которые есть у Линка, как и у меня — скажет Линку, что долина реки Инд по большей части бесплодна. Это из-за деградации окружающей среды, вызванной более поздней деятельностью человека. Подчиненные Линка могли бы сказать ему другое, но…»
Эйд ненадолго замолчал, затем снова стал посылать уверенные ментальные импульсы.
«Линк и не станет об этом думать. Я сам много раз удивлялся, насколько больше жизни в землях, которые, судя по моим „знаниям“, должны быть наполовину пустыми. Но я не Линк. Я думаю не так, как он. Я научился слушать, а не просто слышать».
Велисарий кивнул. Для его подчиненных этот же означал определенную уверенность полководца, которую они научились узнавать и глубоко уважать, даже если и не были посвящены в подробности. Кивок означал: Эйд согласен со мной.
— Для начала я сомневаюсь, что они оставили там большую армию, — уверенно сказал Велисарий.
Его офицеры, осознавая вес суждений Эйда, приняли это утверждение. Даже Маврикий. Он только вздохнул.
— Тогда хорошо. Но мы должны взять с собой все митральезы. И всех снайперов. — Он посмотрел на Марка из Эдессы, стоявшего в глубине шатра. — Их тренировали, как драгунов, поэтому они смогут поддерживать армию на высоком уровне.
Велисарий скептически взглянул на Маврикия. Тот фыркнул.
— Всех их, черт побери. Ашот будет осуществлять контросаду малва в Суккуре с такой широкой дорогой поставок, как Инд — буквально, — и удерживать позиции со всей нашей пехотой после того, как прибудут Бузес и Кутзес.
На лице Маврикия отразилось одобрение, когда он подумал о братьях, которые в процессе кампаний в Месопотамии и в горной системе Загрос привели пехоту Велисария в отличную форму. Если и было что-то в этом мире, что ценил Маврикий, то это войска ветеранов. Да, большинство солдат в гигантской римской армии, участвовавшей теперь в войне против малва, были недавними рекрутами, поступающими на военную службу в надежде разделить трофеи, которые меньшие по размеру армии знаменитого Велисария получили от более ранних кампаний. Но каждое ответвление этой новой армии образовывалось вокруг костяка ветеранов, закаленных в борьбе против малва.
Сирийская пехота и кавалерия Бузеса и Кутзеса, артиллеристы Григория, мушкетеры и пикинеры Феликса, но сила в лице стрелков Марка из Эдессы, фракийские букелларии собственно Велисария, которыми командовал сам Маврикий, — и великолепные греческие катафракты, сломившие малва под Анатой и у дамбы и отражавшие яростные кавалерийские атаки во время битвы на перевале. Маврикий обменялся коротким взглядами с Кириллом, к которому перешло командование греческими кафрактами после ранения Агафия во время сражения у дамбы. Взгляд был полон взаимного одобрения. Ситтас внезапно расхохотался.
— Ты только посмотри на этих двоих! Словно я не знаю, о чем они думают!
Он снова дружески хлопнул по спине, но на этот раз Кирилла. Греческий катафракт был более крепко сложен, чем Менандр, и только поморщился.
— Не беспокойся, мой низкорожденный товарищ. Я прослежу, чтобы мои высокомерные благородные катафракты последовали за тобой. — Ситтас нахмурился. — Даже если я сам не могу сказать, что очень рад идее сражаться спешившись и за укреплениями.
Его лицо просветлело.
— Но… кто знает? Должна же время от времени возникать необходимость отправляться на вылазку. История запомнит и отметит, что последний великий бросок тяжеловооруженных катафрактов вел Ситтас Колоссальный.
И снова шатер наполнил смех. На этот раз смеялись не столько весело, сколько довольно. Приведет ли смелый маневр к победе или поражению, никто сказать не мог. Но все колебания и сомнения будут отброшены в сторону. Если план вообще может сработать, эти люди проследят, чтобы ничто не помешало его осуществлению.
Глава 26
ИНДИЯ
Осень 533 года н.э.
Кунга с внимательно посмотрел на Ирину. Хитрость и веселость, обычно маячившие в глубине его глаз, на этот раз полностью отсутствовали.
— Ты уверена? — спросил он.
Она кивнула. Довольно спокойно, как ей подумалось. По крайней мере, она на это надеялась.
— Чего бояться, Кунгас? Тот факт, что малва почти не сопротивлялись, чтобы удержать Беграм, говорит, что Велисарий сильно бьет их на юге. Они, очевидно, стягивают все свои войска в Пенджаб.
Кунгас ничего не сказал в ответ. Вместо этого он подошел к краю сада на крыше и положил руки на широкий карниз, который служил ограждением. Оттуда, с высоты дворца, который захватили его люди, чтобы тот служил резиденцией монарху возрожденной кушанской империи, он уставился на улицы Беграма. Он слегка повернул голову, изучая сцену внизу. По большей части прислушиваясь к ней.
Город праздновал. После того как йетайцы разрушили Пешевар много лет назад, Беграм стал главным городом кушанов.
Примерно четыре пятых населения были по происхождению или кушанами, или частично кушанами. Да и патаны, составлявшие, с позволения сказать, большинство меньшинства, не испытывали особой любви к малва. По правде говоря, никакой не испытывали. Поэтому если патаны и не в полной мере присоединялись к кушанским празднествам, они и не лили слез. И определенно не было знаков, что они планируют как-то активно выражать недовольство.
На лице Кунгаса ничего нельзя было прочесть, оно ничего не выражало. Это была маска безразличия. Но Ирина, которая имела большой опыт «интерпретации Кунгаса», как она называла это в шутку, могла сказать, что ее муж не рад сложившейся ситуации.
Если брать только личное, это знание согревало ее. На самом деле, больше, чем согревало — она почувствовала, как по ее телу пробежала маленькая искра страсти. Но Ирина подавила ее скорее даже твердо, чем тело. Не столько по старой привычке начальницы шпионской сети, скорее как женщина, которая стала думать, как царица. И ее мысли, по правде говоря, были даже более хладнокровными.
Хотя она на мгновение пожалела, что нет времени удовлетворить ее страсть. Слишком многое зависит от времени.
— Прекрати это, Кунгас, — твердо сказала она. — Ты знаешь так же, как я — больше, чем я, потому что ты полководец, а я нет, — что ты должен немедленно идти к перевалу Хибер. Сейчас. Сегодня!
Кунгас даже не посмотрел на нее. Единственным свидетельством того, что он слышал ее слова, стало постукивание пальцами по карнизу, на котором лежали его руки.
— Идти немедленно, — задумчиво произнес он. — Да, это резонно. Все указывает на то, что малва в панике. Их войска даже не отступают — они бегут из Гиндукуша. — Он насмешливо фыркнул. — И определенно не от страха перед моей маленькой армией. Их никто не вынуждает уходить с гор — их вытягивают. Словно где-то в долине реки Инд появился огромный водоворот. Прибыло чудовище, такое, как Харибда38. Таков Велисарий в действии.
Увидев, как изменилось настроение Кунгаса, Ирина сразу же воспользовалась преимуществом и надавила сильнее.
— Если ты отправишься сейчас — немедленно, — то сможешь поймать малва у перевала Хибер до того, как у них появится время, чтобы занять оборону. Хотя это все равно будет жестокая борьба — то есть тебе потребуется взять всю армию, — но если ты будешь двигаться быстро, мы сможем закончить эту кампанию, контролируя Хибер. Что будет означать: проход в наше новое царство в наших руках, а не в руках малва.
Он ничего не сказал. Постукивание пальцами снова доминало барабанную дробь, и это было единственным свидетельством того, что Кунгас обращает внимание на жену.
— Ты колеблешься только из-за меня! — запротестовала Ирина. Затем добавила, посмеиваясь: — Если бы я не была старым мешком с костями — полумертвым от усталости, — то ты, вероятно, настоял бы на том, чтобы тащить меня с собой.
Наконец маска дала трещину. Кунгас тонко улыбнулся
— Едва ли, — весело сказал он. — По крайней мере, ты не казалась умирающей от усталости прошлой ночью. И я не помню, чтобы ты по ощущениям воспринималась, как мешок с костями. Как раз наоборот.
Он повернул голову и оценивающе оглядел ее фигуру.
— Я бы сказал, что дорога, несмотря на все трудности, пошла тебе на пользу.
Ирина улыбнулась. Она была согласна с Кунгасом. Она стала стройной, как никогда раньше, а вся внешность знатной греческой дамы канула в небытие. Конечно, эти изменения не встретили бы одобрения в высшем обществе Константинополя. Бледная кожа и округлые формы были в том аристократическом обществе идеалом женской красоты. Но ее бронзовая от загара кожа и твердые мускулы, а также общая подтянутость и бодрость больше подходили ее новому статусу царицы кушанов.
— Истощена, вымотана, — настаивала она. — На краю могилы.
Затем добавила более серьезно:
— Кунгас, я, вероятно, не смогу поддерживать темп, который ты теперь должен взять, и мы оба это знаем. Может, я больше и не кисейная греческая барышня, но я едва ли в той же физической форме, что и твои солдаты. По правде говоря, я сомневаюсь, смогут ли выдержать ваш темп прибившиеся к армии женщины.
— Даже не попробуют! Я оставлю их всех позади!
Кунгас наконец принял решение и, как обычно, отбросил все колебания.
— Это будет легендарный марш. Моя армия заставит людей забыть о том жалком афинском бегуне из Марафона. Двадцать шесть миль, ха! Пустяк. И затем в конце падать мертвым? Маловероятно. Только не кушаны.
Он стал медленно прогуливаться вдоль карниза, проводя рукой по полированной поверхности, словно поглаживая камень. Вспомнив ощущения той же руки у себя на теле прошлой ночью, Ирина на мгновение пожалела, что Кунгас принимает ее совет. Но если она сожалела о предстоящем отсутствии плотского удовольствия, то получала от слов Кунгаса удовольствие значительно большее. Не из-за его решения, а от ссылок на классику. Именно она поведала Кунгасу о Харибде и о Марафоне. И как и всегда, ее муж ничего не забыл из того, что она ему рассказала.
— Я буду в безопасности, — тихо сказала Ирина. Кунгас остановился и повернулся, чтобы взглянуть на нее. Тонкая трещина-улыбка исчезла без следа.
— Ты будешь в смертельной опасности, и мы оба знаем это. Когда вся армия уйдет из Беграма — за исключением небольшой группы солдат, которых я оставлю в качестве твоих телохранителей, — ты будешь отдана на милость любой мало-мальски значительной силы в этих горах. Это даже не обязательно должны быть малва. Любое патанское племя может налететь и взять этот город.
Ирина уже начала откидывать назад волосы по старой привычке, но остановила руку на полпути. Длинные, густые каштановые локоны, которые у нее когда-то струились по плечам, исчезли вместе с остальными отличительными признаками греческой аристократки, которой она когда-то была. Волосы оставались прежними — такие же каштановые и длинные, — но не спадали волнами, а были крепко связаны на затылке — на манер того, как убирали волосы мужчины. Кушанские женщины называли эту прическу «конский хвост».
— Позволь мне самой беспокоиться о патанах. Сразу же после твоего ухода опасности от них не возникнет, несмотря ни на что. В конце концов, Беграм — не деревня. Это крупный город, со стенами и большим населением для его охраны. И к тому же люди прямо-таки горят желанием его защищать.
Она кивнула, словно показывая на веселое празднование, продолжавшееся на улицах внизу.
— Любой патанский вождь прекрасно знает, что несмотря на то, что он может взять Беграм, ему придется заплатить за это высокую цену — и, вероятно, она будет слишком высокой для него, город-то, в конце концов населен кушанами. Более того, его племя окажется отданным на милость твоей армии, когда ты вернешься.
— Если мы вернемся.
— Если вы вернетесь, — согласилась Ирина. — Но патаны подождут — посмотрят, что случится на перевале Хибер, Кунгас. Даже самые горячие головы не попытаются штурмовать Беграм, пока будут опасаться твоей армии. И кроме того…
Победила старая привычка. Она протянула руку, перекинула конский хвост через плечо и стала его гладить.
— И кроме того, я не буду проводить эти недели в безделье, — сказала она тихо, чуть ли не воркуя от предвкушения. — В конце концов, дипломатией можно подчас добиться больших чудес, чем ратными подвигами.
— Ты, вероятно, шутишь, — прошипел Валентин.
Он уставился на предметы в руках Аджатасутры, словно это были ядовитые змеи. В лунном свете узкое, с острыми чертами, лицо катафракта делало его похожим скорее не на ласку, а не демона.
И к тому же очень оскорбленного демона. Аджатасутра пожал плечами.
— Есть и другая альтернатива.
Он поднял левую руку, все еще державшую лопаты, и показал на Аджмер внизу склона, служившего городу кладбищем.
— Я могу купить подходящую женщину и трех детей на рынке рабов. Немного поработать кинжалом — гораздо меньше усилий, кстати, чем копать — и у нас будет то, что нужно.
Он опустил лопату и сурово посмотрел на Валентина.
— Конечно, эту работу придется выполнять тебе , не мне.
Валентин уставился на город внизу, и его лицо заострилось больше обычного. Он явно подумывал об альтернативе…
Анастасий шумно выдохнул. Звук в той же мере был и вздохом, и сухим смешком.
— Даже ты не сможешь этого, Валентин. И ты об этом знаешь. Поэтому нет смысла откладывать неизбежное.
Огромный катафракт шагнул вперед и взял у Аджатасутры лопату.
— Надеюсь, ты хоть знаешь, какие могилы нам требуются. Или будем копать наугад?
Аджатасутра рассмеялся.
— Пожалуйста! Мне эта работа нравится не больше, чем тебе. Уверяю, эти недели я не просидел дома в тишине и покое. — Он протянул вторую лопату Валентину, а третьей принялся копать сам. — Одной могилы будет достаточно. Вот этой. Это была большая семья, хотя нам потребуются всего четыре тела. Одна женщина и трое детей. Два мальчика и одна девочка, примерно нужного возраста.
Хоть Валентин и принял участие в работе, он все еще был недоволен.
— Умерли от чумы? Прекрасно. Мы разрываем чумную болезнь.
— Никакой болезни. Просто бедная семья — одна из многих, — ютившаяся в лачуге на окраине города. Легкая добыча для уличных банд. Так что на телах будут даже подходящие ранения.
После того как были эксгумированы четыре тела, мрачное настроение Валентина нисколько не улучшилось.
— «Подходящие ранения», — спародировал он. — Хорошо бы суметь это определить, а?
Скорчив гримасу отвращения, он уставился на то, что осталось от четырех трупов, все еще одетых в полусгнившие лохмотья.
Аджатасутра пожал плечами.
— Знаков будет достаточно для тех, кто станет проводить расследование. Мы сожжем караван после нападения, поэтому, в любом случае, мало что останется.
Анастасий, в отличие от Валентина, преданно изучал философию. Поэтому он уже подошел к ситуации с точки зрения логики. А сделав это, с облегчением вздохнул.
— Могло быть и хуже, — пророкотал он. — Трупы подойдут. Но эти лохмотья нужно снять.
Валентин с негодованием поднял брови. Его негодование переросло в ярость, когда он увидел, что Аджатасутра вынимает из принесенного с собой мешка.
— Ты прав, — весело сказал наемный убийца и подал ком ткани двум римлянам. — Эта одежда, кстати, стоила мне маленького состояния. А если не мне, так Нарсесу. Нарядов царских особ Раджпутаны достаточно, чтобы человек обанкротился.
Тем же самым вечером в Каушамби жена Дамодары впервые вошла в комнату, где жили две ее новые горничные.
Сестры немного отшатнулись назад на кровати, где обе сидели. Несмотря на всю легкость движения, оно явно было продиктовано страхом.
— Простите, хозяйка, — поспешно сказала старшая. Она судорожно качала на руках маленького мальчика, пытаясь его успокоить. — Обычно он так не кричит.
Госпожа Дамодара прошла к кровати, склонилась над ребенком и изучающе его осмотрела. Она оказалась невысокой женщиной и такой же пухленькой, каким был когда-то ее муж, но в ней чувствовалась какая-то особенная твердость, что делало ее более представительной и она казалась выше, чем на самом деле. Конечно, впечатление усиливал тот факт, что она носила дорогую одежду члена правящего клана малва.
— Он болен, — объявила она. — Вам следовало мне сказать. Пойдемте.
Она выпрямилась и вышла из комнаты. Испуганные и поставленные в тупик сестры последовали за госпожой.
На протяжении следующих нескольких часов их страх постепенно уменьшался. По сути говоря, почти исчез. Зато росло смущение и непонимание. В конце концов, никто не слышал, чтобы занимающая высокое положение госпожа-малва выполняла роль лекаря при ребенке служанки-рабыни. И использовала для этой цели свои собственные покои! И кормила его лекарством из своих рук!
Когда девушки собрались уходить, а ребенок наконец заснул, у двери их остановил голос госпожи Дамодары:
— Надеюсь, вы помните, что сказал вам Аджатасутра?
Две сестры, запутавшиеся еще больше, чем раньше, повернулись и уставились на нее. Госпожа Дамодара вздохнула.
— Ох уж эти шпионы и наемные убийцы, — пробормотала она. — Он даже не назвал вам свое имя?
Значение ее слов наконец дошло до сестер. Обе девушки изумленно уставились на госпожу.
— Что он вам сказал? — спросила та. — Что самое важное ?
— Не задавайте никаких вопросов, — прошептала Младшая. — Делайте, что вам говорят. И сами никому ничего не говорите.
Госпожа Дамодара с интересом поглядела на своих служанок. Да, она могла быть невысокого роста и к тому же пухленькой, но в это мгновение она напоминала ястреба. Или сову, она тоже хищник.
Однако сестрам недолго пришлось терпеть на себе взгляд госпожи.
— О да! — внезапно воскликнула она. — Шпионы слишком умны, для своего же собственного блага. Если хоть что-то из происходящего станет известным, мы все умрем. Но вам лучше знать, чтобы, когда придет время, вы все поняли сразу.
Она прошла к своей собственной огромной кровати и присела на краю.
— Идите сюда, девочки, — приказала она и похлопала по покрывалу. — Садитесь, и я расскажу вам, кто вы.
Две сестры — теперь полностью поставленные в тупик и снова напуганные — направились к кровати, По пути младшая ухватилась за то единственное, в чем они были уверены на протяжении долгих лет в рабстве.
— Мы — дочери Дададжи Холкара.
Госпожа Дамодара тихо рассмеялась.
— Именно так!
И затем она рассказала им, кем стал их отец. Рассказала, что скромный писарь из маленького городка успел за эти годы превратиться в пешву могущественной Андхры. И Андхра с каждым днем становится все сильнее и сильнее.
К тому времени как госпожа закончила свой рассказ, обе девушки плакали. От радости, потому что знали: их отец — как и их мать — все еще живы. И от горя, потому что услышали о смерти брата.
Но по большей части от страха и боли в разбитых сердцах.
— Значит, вы держите нас в заложницах, — прошептала младшая.
— В любом случае, наш отец никогда не захочет получить нас назад, — рыдала старшая и крепче прижимала к груди ребенка. — Не теперь. Не такой великий человек, не таких оскверненных дочерей.
Некоторое время госпожа Дамодара внимательно и изучающе смотрела на них. Затем встала и подошла к окну спальни. Из окна открывался дивный вид на великий город Каушамби.
— Заложницы? — казалось, она говорит сама с собой. — Да. Это так. С другой стороны…
Она смотрела на спящий город. Он напоминал госпоже Дамодаре огромного зверя, купающегося на волнах глубокого черного океана.
— Давайте лучше думать об этом, как об обещании. Малва нужно за многое ответить, Многие отцы остались бездетными, многие дети сиротами. — Она отвернулась от окна и уставилась на сестер. — Поэтому, не исключено, придет день, когда ваша воссоединенная семья послужит в некотором роде отданным долгом. И таким образом ваш отец, ставший могущественным человеком, не исключено, воздержится от мести и посоветует другим сделать то же самое. Потому что вид его живых детей напомнит ему об огромном количестве мертвых.
Сестры уставились на нее, в их глазах стояли слезы.
— Теперь мы не будем для него ничего значить, — повторила старшая. — Не после всего, что случилось с нами.
Госпожа Дамодара еще раз тихо и мягко рассмеялась.
— О, я так не думаю.
Она повернулась назад к окну, на этот раз изучая не столько город, сколько землю, на которой он стоял. Словно размышляла о природе огромного темного океана, в котором плавал зверь.
— Что бы ни случилось, Индия никогда не будет прежней, — тихо сказала она. — Поэтому я не стала бы заявлять с такой уверенностью, дети, что ваш отец подумает то, что подумал бы раньше. Этот человек не поднялся бы к таким вершинам, если был бы неспособен принимать новое. И кроме того…
И снова госпожа Дамодара рассмеялась.
— Говорят, он философ. Давайте же надеяться, что это так!
Она повернулась, встала перед сестрами, сидящими у нее на кровати, и положила руки на бедра.
— А теперь, я думаю, пришло время всем нам начать новую жизнь. Конечно, вы продолжите выполнять свои обязанности, это необходимо. Не задавайте никаких вопросов. Ничего никому не говорите. Но что касается остального… Как вас зовут?
Простой вопрос, казалось, успокоил девушек, вернув их обратно из пропасти страха и печали.
— Меня — Лата, — сказала младшая и робко улыбнулась. — Мою сестру — Дхрува.
— А моего мальчика — Баджи, — добавила старшая. — И он дорог мне, как восход солнца, независимо от того откуда он.
Госпожа Дамодара кивнула.
— Хорошее начало. В особенности то, что ты сказала в конце. Нам всем потребуется твоя мудрость, дитя до того, как мы все это переживем.
Никто не обратил внимания на нищего, сидящего перед дворцом Венандакатры. Он был не более чем одним из многочисленных попрошаек. Старик занимался своим ремеслом у дворца на протяжении нескольких недель и давно стал частью пейзажа. По правде говоря, мало кто вообще обращал на него какое-то внимание — и определенно не надменные йетайцы, охранявшие гоптрия.
В отличие, правда, от некоторых обитателей городских трущоб. Несмотря на очевидную бедность старика, его одежда выглядела несколько необычно. Нет, конечно, она не была богатой — это были лохмотья, причем грязные, — но удивляло их количество. Большинство нищих носило только набедренную повязку. А тело этого старика было полностью скрыто под одеждой.
Для этого имелись основания, как обнаружила уличная шайка головорезов, когда эти бандиты набросились на старого нищего. Нападение произошло через несколько дней после того, как он впервые появился у дворца, в небольшом петляющем переулке, где старик спал по ночам. Головорезы заметили, что кружка старика особенно щедро наполнилась в тот день, и не видели оснований, по которым этому жалкому созданию следует наслаждаться таким количеством денег. Первого бандита, который схватил нищего за руку, почти парализовало от шока. Рука под грязными лохмотьями оказалась совсем не иссушенной костью, как он ожидал. Это была крепкая, мускулистая и такая сильная рука, что у бандита на мгновение появилось чувство, что он схватился за кусок железа.
Впечатление усилилось мгновение спустя — когда локоть старика очень быстро пошел назад и врезался бандиту под горло. К такому же выводу, что и их товарищ, пришли еще трое головорезов. Хотя это было очень короткое просветление.
Несколько дней спустя еще одна шайка обнаружила то же самое. После этого старого нищего оставили в покое. Новость быстро распространялась, как и всегда бывает в таких перенаселенных и зловонных трущобах. Теперь все считали, что нового нищего, жившего в том переулке, охраняет демон. Как еще объяснить покалеченные трупы, которые появлялись по утрам — теперь уже два раза — у входа в переулок? В то время, как сам нищий пребывал на рассвете в добром здравии и заново принимался на свое жалкое ремесло.
Конечно, ни слова об этом не дошло до властей. А если бы и дошло, то они все равно не обратили бы внимания. Трущобы любого города — в особенности такого огромного, как Бхаруч — полны предрассудков и слухов.
Таким образом день за днем старый нищий просил подаяния у стен дворца. И день за днем йетайцы, охранявшие вход, иногда небрежно на него косились.
Осень 533 года н.э.
Кунга с внимательно посмотрел на Ирину. Хитрость и веселость, обычно маячившие в глубине его глаз, на этот раз полностью отсутствовали.
— Ты уверена? — спросил он.
Она кивнула. Довольно спокойно, как ей подумалось. По крайней мере, она на это надеялась.
— Чего бояться, Кунгас? Тот факт, что малва почти не сопротивлялись, чтобы удержать Беграм, говорит, что Велисарий сильно бьет их на юге. Они, очевидно, стягивают все свои войска в Пенджаб.
Кунгас ничего не сказал в ответ. Вместо этого он подошел к краю сада на крыше и положил руки на широкий карниз, который служил ограждением. Оттуда, с высоты дворца, который захватили его люди, чтобы тот служил резиденцией монарху возрожденной кушанской империи, он уставился на улицы Беграма. Он слегка повернул голову, изучая сцену внизу. По большей части прислушиваясь к ней.
Город праздновал. После того как йетайцы разрушили Пешевар много лет назад, Беграм стал главным городом кушанов.
Примерно четыре пятых населения были по происхождению или кушанами, или частично кушанами. Да и патаны, составлявшие, с позволения сказать, большинство меньшинства, не испытывали особой любви к малва. По правде говоря, никакой не испытывали. Поэтому если патаны и не в полной мере присоединялись к кушанским празднествам, они и не лили слез. И определенно не было знаков, что они планируют как-то активно выражать недовольство.
На лице Кунгаса ничего нельзя было прочесть, оно ничего не выражало. Это была маска безразличия. Но Ирина, которая имела большой опыт «интерпретации Кунгаса», как она называла это в шутку, могла сказать, что ее муж не рад сложившейся ситуации.
Если брать только личное, это знание согревало ее. На самом деле, больше, чем согревало — она почувствовала, как по ее телу пробежала маленькая искра страсти. Но Ирина подавила ее скорее даже твердо, чем тело. Не столько по старой привычке начальницы шпионской сети, скорее как женщина, которая стала думать, как царица. И ее мысли, по правде говоря, были даже более хладнокровными.
Хотя она на мгновение пожалела, что нет времени удовлетворить ее страсть. Слишком многое зависит от времени.
— Прекрати это, Кунгас, — твердо сказала она. — Ты знаешь так же, как я — больше, чем я, потому что ты полководец, а я нет, — что ты должен немедленно идти к перевалу Хибер. Сейчас. Сегодня!
Кунгас даже не посмотрел на нее. Единственным свидетельством того, что он слышал ее слова, стало постукивание пальцами по карнизу, на котором лежали его руки.
— Идти немедленно, — задумчиво произнес он. — Да, это резонно. Все указывает на то, что малва в панике. Их войска даже не отступают — они бегут из Гиндукуша. — Он насмешливо фыркнул. — И определенно не от страха перед моей маленькой армией. Их никто не вынуждает уходить с гор — их вытягивают. Словно где-то в долине реки Инд появился огромный водоворот. Прибыло чудовище, такое, как Харибда38. Таков Велисарий в действии.
Увидев, как изменилось настроение Кунгаса, Ирина сразу же воспользовалась преимуществом и надавила сильнее.
— Если ты отправишься сейчас — немедленно, — то сможешь поймать малва у перевала Хибер до того, как у них появится время, чтобы занять оборону. Хотя это все равно будет жестокая борьба — то есть тебе потребуется взять всю армию, — но если ты будешь двигаться быстро, мы сможем закончить эту кампанию, контролируя Хибер. Что будет означать: проход в наше новое царство в наших руках, а не в руках малва.
Он ничего не сказал. Постукивание пальцами снова доминало барабанную дробь, и это было единственным свидетельством того, что Кунгас обращает внимание на жену.
— Ты колеблешься только из-за меня! — запротестовала Ирина. Затем добавила, посмеиваясь: — Если бы я не была старым мешком с костями — полумертвым от усталости, — то ты, вероятно, настоял бы на том, чтобы тащить меня с собой.
Наконец маска дала трещину. Кунгас тонко улыбнулся
— Едва ли, — весело сказал он. — По крайней мере, ты не казалась умирающей от усталости прошлой ночью. И я не помню, чтобы ты по ощущениям воспринималась, как мешок с костями. Как раз наоборот.
Он повернул голову и оценивающе оглядел ее фигуру.
— Я бы сказал, что дорога, несмотря на все трудности, пошла тебе на пользу.
Ирина улыбнулась. Она была согласна с Кунгасом. Она стала стройной, как никогда раньше, а вся внешность знатной греческой дамы канула в небытие. Конечно, эти изменения не встретили бы одобрения в высшем обществе Константинополя. Бледная кожа и округлые формы были в том аристократическом обществе идеалом женской красоты. Но ее бронзовая от загара кожа и твердые мускулы, а также общая подтянутость и бодрость больше подходили ее новому статусу царицы кушанов.
— Истощена, вымотана, — настаивала она. — На краю могилы.
Затем добавила более серьезно:
— Кунгас, я, вероятно, не смогу поддерживать темп, который ты теперь должен взять, и мы оба это знаем. Может, я больше и не кисейная греческая барышня, но я едва ли в той же физической форме, что и твои солдаты. По правде говоря, я сомневаюсь, смогут ли выдержать ваш темп прибившиеся к армии женщины.
— Даже не попробуют! Я оставлю их всех позади!
Кунгас наконец принял решение и, как обычно, отбросил все колебания.
— Это будет легендарный марш. Моя армия заставит людей забыть о том жалком афинском бегуне из Марафона. Двадцать шесть миль, ха! Пустяк. И затем в конце падать мертвым? Маловероятно. Только не кушаны.
Он стал медленно прогуливаться вдоль карниза, проводя рукой по полированной поверхности, словно поглаживая камень. Вспомнив ощущения той же руки у себя на теле прошлой ночью, Ирина на мгновение пожалела, что Кунгас принимает ее совет. Но если она сожалела о предстоящем отсутствии плотского удовольствия, то получала от слов Кунгаса удовольствие значительно большее. Не из-за его решения, а от ссылок на классику. Именно она поведала Кунгасу о Харибде и о Марафоне. И как и всегда, ее муж ничего не забыл из того, что она ему рассказала.
— Я буду в безопасности, — тихо сказала Ирина. Кунгас остановился и повернулся, чтобы взглянуть на нее. Тонкая трещина-улыбка исчезла без следа.
— Ты будешь в смертельной опасности, и мы оба знаем это. Когда вся армия уйдет из Беграма — за исключением небольшой группы солдат, которых я оставлю в качестве твоих телохранителей, — ты будешь отдана на милость любой мало-мальски значительной силы в этих горах. Это даже не обязательно должны быть малва. Любое патанское племя может налететь и взять этот город.
Ирина уже начала откидывать назад волосы по старой привычке, но остановила руку на полпути. Длинные, густые каштановые локоны, которые у нее когда-то струились по плечам, исчезли вместе с остальными отличительными признаками греческой аристократки, которой она когда-то была. Волосы оставались прежними — такие же каштановые и длинные, — но не спадали волнами, а были крепко связаны на затылке — на манер того, как убирали волосы мужчины. Кушанские женщины называли эту прическу «конский хвост».
— Позволь мне самой беспокоиться о патанах. Сразу же после твоего ухода опасности от них не возникнет, несмотря ни на что. В конце концов, Беграм — не деревня. Это крупный город, со стенами и большим населением для его охраны. И к тому же люди прямо-таки горят желанием его защищать.
Она кивнула, словно показывая на веселое празднование, продолжавшееся на улицах внизу.
— Любой патанский вождь прекрасно знает, что несмотря на то, что он может взять Беграм, ему придется заплатить за это высокую цену — и, вероятно, она будет слишком высокой для него, город-то, в конце концов населен кушанами. Более того, его племя окажется отданным на милость твоей армии, когда ты вернешься.
— Если мы вернемся.
— Если вы вернетесь, — согласилась Ирина. — Но патаны подождут — посмотрят, что случится на перевале Хибер, Кунгас. Даже самые горячие головы не попытаются штурмовать Беграм, пока будут опасаться твоей армии. И кроме того…
Победила старая привычка. Она протянула руку, перекинула конский хвост через плечо и стала его гладить.
— И кроме того, я не буду проводить эти недели в безделье, — сказала она тихо, чуть ли не воркуя от предвкушения. — В конце концов, дипломатией можно подчас добиться больших чудес, чем ратными подвигами.
— Ты, вероятно, шутишь, — прошипел Валентин.
Он уставился на предметы в руках Аджатасутры, словно это были ядовитые змеи. В лунном свете узкое, с острыми чертами, лицо катафракта делало его похожим скорее не на ласку, а не демона.
И к тому же очень оскорбленного демона. Аджатасутра пожал плечами.
— Есть и другая альтернатива.
Он поднял левую руку, все еще державшую лопаты, и показал на Аджмер внизу склона, служившего городу кладбищем.
— Я могу купить подходящую женщину и трех детей на рынке рабов. Немного поработать кинжалом — гораздо меньше усилий, кстати, чем копать — и у нас будет то, что нужно.
Он опустил лопату и сурово посмотрел на Валентина.
— Конечно, эту работу придется выполнять тебе , не мне.
Валентин уставился на город внизу, и его лицо заострилось больше обычного. Он явно подумывал об альтернативе…
Анастасий шумно выдохнул. Звук в той же мере был и вздохом, и сухим смешком.
— Даже ты не сможешь этого, Валентин. И ты об этом знаешь. Поэтому нет смысла откладывать неизбежное.
Огромный катафракт шагнул вперед и взял у Аджатасутры лопату.
— Надеюсь, ты хоть знаешь, какие могилы нам требуются. Или будем копать наугад?
Аджатасутра рассмеялся.
— Пожалуйста! Мне эта работа нравится не больше, чем тебе. Уверяю, эти недели я не просидел дома в тишине и покое. — Он протянул вторую лопату Валентину, а третьей принялся копать сам. — Одной могилы будет достаточно. Вот этой. Это была большая семья, хотя нам потребуются всего четыре тела. Одна женщина и трое детей. Два мальчика и одна девочка, примерно нужного возраста.
Хоть Валентин и принял участие в работе, он все еще был недоволен.
— Умерли от чумы? Прекрасно. Мы разрываем чумную болезнь.
— Никакой болезни. Просто бедная семья — одна из многих, — ютившаяся в лачуге на окраине города. Легкая добыча для уличных банд. Так что на телах будут даже подходящие ранения.
После того как были эксгумированы четыре тела, мрачное настроение Валентина нисколько не улучшилось.
— «Подходящие ранения», — спародировал он. — Хорошо бы суметь это определить, а?
Скорчив гримасу отвращения, он уставился на то, что осталось от четырех трупов, все еще одетых в полусгнившие лохмотья.
Аджатасутра пожал плечами.
— Знаков будет достаточно для тех, кто станет проводить расследование. Мы сожжем караван после нападения, поэтому, в любом случае, мало что останется.
Анастасий, в отличие от Валентина, преданно изучал философию. Поэтому он уже подошел к ситуации с точки зрения логики. А сделав это, с облегчением вздохнул.
— Могло быть и хуже, — пророкотал он. — Трупы подойдут. Но эти лохмотья нужно снять.
Валентин с негодованием поднял брови. Его негодование переросло в ярость, когда он увидел, что Аджатасутра вынимает из принесенного с собой мешка.
— Ты прав, — весело сказал наемный убийца и подал ком ткани двум римлянам. — Эта одежда, кстати, стоила мне маленького состояния. А если не мне, так Нарсесу. Нарядов царских особ Раджпутаны достаточно, чтобы человек обанкротился.
Тем же самым вечером в Каушамби жена Дамодары впервые вошла в комнату, где жили две ее новые горничные.
Сестры немного отшатнулись назад на кровати, где обе сидели. Несмотря на всю легкость движения, оно явно было продиктовано страхом.
— Простите, хозяйка, — поспешно сказала старшая. Она судорожно качала на руках маленького мальчика, пытаясь его успокоить. — Обычно он так не кричит.
Госпожа Дамодара прошла к кровати, склонилась над ребенком и изучающе его осмотрела. Она оказалась невысокой женщиной и такой же пухленькой, каким был когда-то ее муж, но в ней чувствовалась какая-то особенная твердость, что делало ее более представительной и она казалась выше, чем на самом деле. Конечно, впечатление усиливал тот факт, что она носила дорогую одежду члена правящего клана малва.
— Он болен, — объявила она. — Вам следовало мне сказать. Пойдемте.
Она выпрямилась и вышла из комнаты. Испуганные и поставленные в тупик сестры последовали за госпожой.
На протяжении следующих нескольких часов их страх постепенно уменьшался. По сути говоря, почти исчез. Зато росло смущение и непонимание. В конце концов, никто не слышал, чтобы занимающая высокое положение госпожа-малва выполняла роль лекаря при ребенке служанки-рабыни. И использовала для этой цели свои собственные покои! И кормила его лекарством из своих рук!
Когда девушки собрались уходить, а ребенок наконец заснул, у двери их остановил голос госпожи Дамодары:
— Надеюсь, вы помните, что сказал вам Аджатасутра?
Две сестры, запутавшиеся еще больше, чем раньше, повернулись и уставились на нее. Госпожа Дамодара вздохнула.
— Ох уж эти шпионы и наемные убийцы, — пробормотала она. — Он даже не назвал вам свое имя?
Значение ее слов наконец дошло до сестер. Обе девушки изумленно уставились на госпожу.
— Что он вам сказал? — спросила та. — Что самое важное ?
— Не задавайте никаких вопросов, — прошептала Младшая. — Делайте, что вам говорят. И сами никому ничего не говорите.
Госпожа Дамодара с интересом поглядела на своих служанок. Да, она могла быть невысокого роста и к тому же пухленькой, но в это мгновение она напоминала ястреба. Или сову, она тоже хищник.
Однако сестрам недолго пришлось терпеть на себе взгляд госпожи.
— О да! — внезапно воскликнула она. — Шпионы слишком умны, для своего же собственного блага. Если хоть что-то из происходящего станет известным, мы все умрем. Но вам лучше знать, чтобы, когда придет время, вы все поняли сразу.
Она прошла к своей собственной огромной кровати и присела на краю.
— Идите сюда, девочки, — приказала она и похлопала по покрывалу. — Садитесь, и я расскажу вам, кто вы.
Две сестры — теперь полностью поставленные в тупик и снова напуганные — направились к кровати, По пути младшая ухватилась за то единственное, в чем они были уверены на протяжении долгих лет в рабстве.
— Мы — дочери Дададжи Холкара.
Госпожа Дамодара тихо рассмеялась.
— Именно так!
И затем она рассказала им, кем стал их отец. Рассказала, что скромный писарь из маленького городка успел за эти годы превратиться в пешву могущественной Андхры. И Андхра с каждым днем становится все сильнее и сильнее.
К тому времени как госпожа закончила свой рассказ, обе девушки плакали. От радости, потому что знали: их отец — как и их мать — все еще живы. И от горя, потому что услышали о смерти брата.
Но по большей части от страха и боли в разбитых сердцах.
— Значит, вы держите нас в заложницах, — прошептала младшая.
— В любом случае, наш отец никогда не захочет получить нас назад, — рыдала старшая и крепче прижимала к груди ребенка. — Не теперь. Не такой великий человек, не таких оскверненных дочерей.
Некоторое время госпожа Дамодара внимательно и изучающе смотрела на них. Затем встала и подошла к окну спальни. Из окна открывался дивный вид на великий город Каушамби.
— Заложницы? — казалось, она говорит сама с собой. — Да. Это так. С другой стороны…
Она смотрела на спящий город. Он напоминал госпоже Дамодаре огромного зверя, купающегося на волнах глубокого черного океана.
— Давайте лучше думать об этом, как об обещании. Малва нужно за многое ответить, Многие отцы остались бездетными, многие дети сиротами. — Она отвернулась от окна и уставилась на сестер. — Поэтому, не исключено, придет день, когда ваша воссоединенная семья послужит в некотором роде отданным долгом. И таким образом ваш отец, ставший могущественным человеком, не исключено, воздержится от мести и посоветует другим сделать то же самое. Потому что вид его живых детей напомнит ему об огромном количестве мертвых.
Сестры уставились на нее, в их глазах стояли слезы.
— Теперь мы не будем для него ничего значить, — повторила старшая. — Не после всего, что случилось с нами.
Госпожа Дамодара еще раз тихо и мягко рассмеялась.
— О, я так не думаю.
Она повернулась назад к окну, на этот раз изучая не столько город, сколько землю, на которой он стоял. Словно размышляла о природе огромного темного океана, в котором плавал зверь.
— Что бы ни случилось, Индия никогда не будет прежней, — тихо сказала она. — Поэтому я не стала бы заявлять с такой уверенностью, дети, что ваш отец подумает то, что подумал бы раньше. Этот человек не поднялся бы к таким вершинам, если был бы неспособен принимать новое. И кроме того…
И снова госпожа Дамодара рассмеялась.
— Говорят, он философ. Давайте же надеяться, что это так!
Она повернулась, встала перед сестрами, сидящими у нее на кровати, и положила руки на бедра.
— А теперь, я думаю, пришло время всем нам начать новую жизнь. Конечно, вы продолжите выполнять свои обязанности, это необходимо. Не задавайте никаких вопросов. Ничего никому не говорите. Но что касается остального… Как вас зовут?
Простой вопрос, казалось, успокоил девушек, вернув их обратно из пропасти страха и печали.
— Меня — Лата, — сказала младшая и робко улыбнулась. — Мою сестру — Дхрува.
— А моего мальчика — Баджи, — добавила старшая. — И он дорог мне, как восход солнца, независимо от того откуда он.
Госпожа Дамодара кивнула.
— Хорошее начало. В особенности то, что ты сказала в конце. Нам всем потребуется твоя мудрость, дитя до того, как мы все это переживем.
Никто не обратил внимания на нищего, сидящего перед дворцом Венандакатры. Он был не более чем одним из многочисленных попрошаек. Старик занимался своим ремеслом у дворца на протяжении нескольких недель и давно стал частью пейзажа. По правде говоря, мало кто вообще обращал на него какое-то внимание — и определенно не надменные йетайцы, охранявшие гоптрия.
В отличие, правда, от некоторых обитателей городских трущоб. Несмотря на очевидную бедность старика, его одежда выглядела несколько необычно. Нет, конечно, она не была богатой — это были лохмотья, причем грязные, — но удивляло их количество. Большинство нищих носило только набедренную повязку. А тело этого старика было полностью скрыто под одеждой.
Для этого имелись основания, как обнаружила уличная шайка головорезов, когда эти бандиты набросились на старого нищего. Нападение произошло через несколько дней после того, как он впервые появился у дворца, в небольшом петляющем переулке, где старик спал по ночам. Головорезы заметили, что кружка старика особенно щедро наполнилась в тот день, и не видели оснований, по которым этому жалкому созданию следует наслаждаться таким количеством денег. Первого бандита, который схватил нищего за руку, почти парализовало от шока. Рука под грязными лохмотьями оказалась совсем не иссушенной костью, как он ожидал. Это была крепкая, мускулистая и такая сильная рука, что у бандита на мгновение появилось чувство, что он схватился за кусок железа.
Впечатление усилилось мгновение спустя — когда локоть старика очень быстро пошел назад и врезался бандиту под горло. К такому же выводу, что и их товарищ, пришли еще трое головорезов. Хотя это было очень короткое просветление.
Несколько дней спустя еще одна шайка обнаружила то же самое. После этого старого нищего оставили в покое. Новость быстро распространялась, как и всегда бывает в таких перенаселенных и зловонных трущобах. Теперь все считали, что нового нищего, жившего в том переулке, охраняет демон. Как еще объяснить покалеченные трупы, которые появлялись по утрам — теперь уже два раза — у входа в переулок? В то время, как сам нищий пребывал на рассвете в добром здравии и заново принимался на свое жалкое ремесло.
Конечно, ни слова об этом не дошло до властей. А если бы и дошло, то они все равно не обратили бы внимания. Трущобы любого города — в особенности такого огромного, как Бхаруч — полны предрассудков и слухов.
Таким образом день за днем старый нищий просил подаяния у стен дворца. И день за днем йетайцы, охранявшие вход, иногда небрежно на него косились.