Дручин Игорь Сергеевич. Тени лунных кратеров

   – Вполне, – засмеялся Эрих. – Вас не удивляют мои вопросы?
   – В области психологии я темный человек. Проверяете, не утратил ли я профессиональные знания?
   – Что вы, Анри! Для проверок существуют тесты и кибернетическая диагностика. Говорят, эти лучи, а они, насколько мне известно, имеются и у Коперника, влияют на психику…
   – Господи, какая чушь! Вы это слыхали от профессионалов?
   – Нет, просто разговоры.
   – Досужие домыслы. Какое влияние могут иметь рыхлые туфы?!
   – Может, неизвестный тип радиации?
   – Доктор! Я верю вам! Почему вы не верите мне?! Ведь это моя область!
   – Успокойтесь, Анри. Я верю, но у меня не должно остаться и тени сомнения в любой, даже абсурдной версии.
   – Сдаюсь, доктор, я не понял, что к чему.
   Фальк налил в стакан газированной воды и цедил ее мелкими глотками. Тронхейм углубился в графики, чтобы дать возможность вулканологу успокоиться. Он машинально сделал отметку в истории болезни о повышенной возбудимости и закрыл дело.
   – Ну вот, Анри. Все в порядке. Куда же вы теперь?
   – Фальк показал пальцем в пол, потом засмеялся и поднял палец вверх.
   – Нет, скорее туда. Словом, на Землю и как можно быстрее!
   – А контракт?
   – Побоку, само собой! Кроме страховки кампания обязана предоставить мне работу. Станция на особом положении. Иначе не заманишь.
   – В таком случае, рад за вас, Анри. И, если позволите, еще один вопрос на прощание…
   – Валяйте, док.
   – Что вы не поделили с Лумером? Мне говорили, что отношения у вас, мягко говоря, были натянутыми.
   – Пустяки. Эта старая калоша начисто лишена чувства юмора. Зато у него прелестная дочь. Я за ней немножко ухаживал. – Анри весело улыбнулся. – А в общем, он вполне порядочный человек и никаких эксцессов между нами не было. Вся эта чертовщина, док, от обстановки. Первое, что мне начало надоедать, косые тени. Рельеф кратера Коперник довольно извилистый. Три зубчатых гряды. Идешь и в глазах мельтешит: то тень, то солнце, то холод, то жара. Экватор, черт бы его побрал! А тут еще Земля висит над головой. Кажется, рукой достанешь. Здесь она поближе к горизонту и потому выглядит по-иному. Нет, док, это не каждый выдержит. Лумер здесь ни при чем. Заметьте, там большинство немцев, и они ничего. Их спасает педантичность. Программа расписана по пунктам, только выполняй. А я так не могу. Вот и свихнулся. Что-нибудь еще, док?
   – Благодарю, Анри. Больше ничего.
   – Хотите последний анекдот? Англичанин попал на планету металлоедов. Он невозмутимо наблюдал, как они слопали авиетку, изгрызли дорогое оборудование и лишь когда один из них, обгладывая металлические части скафандра, в порыве жадности укусил его за ногу, англичанин заметил:
   – Простите, сэр, но она не съедобна.
   Эрих улыбнулся. И кто их сочиняет, эти анекдоты? При всей фантастичности, они всегда содержат психологически точную деталь. Вулканолог попрощался и ушел. Тронхейм задумался. Итак, снова рухнули все версии. Впрочем, идея Анри в отношении немцев любопытна. Эрих переключил видеофон на центральный архив.
   – Сообщите, сколько работало на станции Коперник немцев и сколько из них было подвержено психическим расстройствам. Срочно!
   Сотрудница повернулась к пульту, и ему было видно, как она задавала программу. Заметались огоньки сигнальных ламп. Ожидая ответ, Эрих вытащил из картотеки статистическую сводку. Каждый третий со станции попадал к ним на лечение, больше тридцати процентов. Занятые на поверхности, вне станции, составили двадцать восемь процентов. Значит, версия Анри в отношении света и теней тоже отпадает. Самый высокий процент среди научного и инженерного персонала. Это понятно, больше интеллектуальной нагрузки. Нет, видимо, все-таки надо ехать на эту проклятую станцию и разобраться на месте.
   – Готово. Запишите. Всего немцев работало пятьдесят семь. Болело двое, или три и пятьдесят одна сотая процента.
   – Благодарю. Сделайте расчет для всех национальностей и пришлите мне. – Эрих переключился на канал руководителя отдела. Прошло не меньше минуты, прежде чем на экране появился Корренс.
   – Шеф, я снова на мели. Ни одной плодотворной мысли. Я настаиваю на поездке.
   – Не дурите, Тронхейм. Тридцать семь процентов вероятности, что вы вернетесь идиотом.
   – Вы уверены, шеф? Я располагаю другими данными.
   – То есть?
   – С учетом национальной дифференциации. Я по происхождению все-таки немец, а немцы, по любезному сообщению Фалька, не подвержены этой болезни.
   – А что архив?
   – Три с половиной процента.
   – Гм. Это идея национальной сортировки мы не делали. Я же говорю, свежая голова – свежие мысли!
   – Так как же, шеф?
   – Ну и настырный ты! – Корренс впервые посмотрел на него с нескрываемым любопытством. – Ладно, поезжай. Свихни себе мозги. Думаешь, до тебя не было таких умников?
   – Я знаю о предшественниках, шеф. И все-таки мне хочется попытать счастья. Кстати, шеф, похлопочите у высшего начальства разрешение на неограниченные полномочия.
   – Это еще зачем?
   – На всякий случай. Вдруг кто-нибудь вздумает мне помешать.
   – Что ж, лучше туда ехать хозяином положения. Ну, желаю.
   В конце туннеля забрезжил свет. Рей О’Брайен опустил солнечную защиту. Планетоход выскочил из туннеля на обширную каменистую равнину. Эрих прикрыл глаза: солнечный свет был непривычно ярким даже сквозь специальные фильтры. Машина постепенно набирала скорость. Бетонная дорога, изгибаясь плавной дугой, уходила за горизонт, туда, где поднималась острозубая гряда. С густо фиолетового неба не мигая смотрели звезды, и, казалось, дорога – лишь трамплин в бездну… Когда Рей, потянув на себя рычаг, выпустил из недр планетохода две пары огромных перепончатых крыльев, ощущение полета усилилось. Тронхейму стало не по себе, хотя он догадался, что это всего лишь солнечные батареи.
   – Питаетесь дармовой энергией?
   – Не слишком много от них толку, – пробурчал Рей. Корпус дает больше. Он обшит термопарами, – пояснил О’Брайен, заметив недоумение Тронхейма, – Сверху жарко, снизу холодно. Разность температур больше ста градусов.
   – И хватает?
   – Еще остается. Идет на зарядку аккумуляторов. Тут ведь как. Разгонишь миль до пятидесяти – выклю­чаешь. Катишь по инерции. Во втулках подобраны материалы с низким коэффициентом диффузии, чтобы не сва­ривались при трении. Сопротивления воздуха нет. Вот сейчас выключу и дотянем до космопорта.
   – Это сколько?
   – Миль восемь. Вон видите, шпиль появился.
   Эрих заметил на красновато-коричневом фоне равнины небольшую серебристую пирамиду, которая медленно, но ощутимо всплывала из-за горизонта, вспарывая фиолетовую тьму неба. Он опустил затемняющую шторку на боковом окне и замер от неожиданности: прямо на него, занимая пол-окна, глянул огромный, голубой до синевы, шар. Сквозь белесоватый облачный покров просматривались знакомые с детских лет очертания материков.
   – Не тянет на Землю, когда она вот так, перед глазами? – налюбовавшись, спросил Тронхейм.
   – Сперва очень, потом ничего, привык. Это еще что! Она сейчас сбоку, а повернем к Копернику, она будет по курсу, над головой. Так и маячит!
   – А там что за зубцы?
   – Гора Питон. Хороший ориентир. Мимо будем ехать. Дорога только до космопорта, а дальше, как знаешь.
   – Далеко до нее?
   – Около сорока миль.
   – Сорок миль! А кажется, совсем рядом!
   – Видимость такая на Луне. Привыкнуть надо.
   Когда показались строения космопорта, О’Брайен снова включил двигатель.
   – Рейсовая, – кивнул он на аэродинамически совершенное тело ракеты. – А это спасательные. Мы их этажерками зовем.
   Стоящие в отдалении от рейсовой сооружения и впрямь напоминали этажерки своей неуклюжей раскоря­ченной формой. Эрих уже видел их в тот день, когда прилетел на Луну. Ему рассказывали, что спасатели отчаянные ребята, но тогда он воспринимал это как своеобразную рекламу безопасности. Сейчас Эриху один их вид внушал уверенность в этой безмолвной и лишенной воздуха пустыне. Случись авария с машиной, долго ли продержишься в скафандре с автономной системой. А такая вот этажерка при небольших затратах энергии вытащит тебя из любой дыры.
   Дорожное возбуждение начало спадать. Он уже с меньшим любопытством посматривал по сторонам. Наезженная в красноватом грунте дорога петляла по испещренной мелкими и крупными оспинами кратеров равнине, среди зеленовато-серых скалистых глыб, иногда пересекая трещины. У подножия горы Питон встала стена фиолетового мрака. Рей включил фары и въехал в тень. Розоватым светом струилась под фарами дорога, загадочно поблескивали камни на обочине. Не было привычного на Земле светового коридора: в боковом окне висел такой мрак, словно оно было заклеено черной бумагой.
   – Жутковато, да? – с усмешкой спросил О’Брайен.
   – Черт знает, что такое! – пробормотал Тронхейм. – Тут никакой спасатель не отыщет.
   – Сказать по правде, сколько езжу, всегда стараюсь проскочить это место побыстрее. А объезжать далеко: тень длинная. Солнце на этой неделе пошло на закат.
   Из темноты выскочили так же неожиданно, как и въехали. Однообразная равнина кончилась. Местность стала холмистой, но планетоход, мягко покачиваясь, мчался не сбавляя скорости. Чаще стали встречаться крупные кратеры или живописные группы скал. Миновал уже четвертый час пути, когда прямо по курсу замаячили зубчатые гряды, скоро закрывшие горизонт.
   – Архимед. Тут русская станция. Надо передохнуть. Кстати, у них приличная кухня. Можно пообедать. Я всегда у них беру овощной суп. Как это называется… Ага! – О’Брайен прищелкнул языком и с усилием произнес: – Борч! Очень вкусная штука!
   В просторном зале столовой Рея О’Брайена встретили как старого знакомого. Объяснение шло на смеси русских и английских слов. К их столу подсел молодой русоволосый парень.
   – Ну как, Рей. Борщ?
   – Борч! – довольно улыбнулся водитель. – Садитесь, доктор. Покушай немного!
   – Спасибо. Уже. Все воюешь с Лумером?
   – Зачем? У нас мирное сосуществование.
   – Моя бы воля, давно на чистую воду вывел.
   – Кто это? – спросил Эрих, когда русский отошел от стола.
   – Здешний биолог. С Лумером работает! – И Рей захохотал, довольный своим каламбуром.
   – Что он сказал?
   – Говорит… Как это перевести? Вывезти мистера Лумера в море и бросить в воду.
   Тронхейм покрутил головой: то ли русский говорит загадками, то ли О’Брайен намудрил с переводом. Ясно одно, что и этот парень, видимо, разделяет подозрения Рея. Впрочем, русские вообще склонны к подозрительности, Самая характерная национальная черта, если верить ЦРУ.
   Обед привел О’Брайена в доброе расположение духа.
   Его огромные руки легко справлялись с рычагами управления. Планетоход лихо огибал очередную воронку или уклонялся от встречи со скалами, а Рей неторопливо рассказывал о своей невесте Джоан, которая уже четвертый год ждет своего беспутного жениха. В Ирландии, где он родился, не нашлось работы. Он уехал в Канаду. Был слесарем, мотористом, бульдозеристом. Случай привел его на Аляску. Это послужило хорошей рекомендацией в Антарктиду. Там гонял вездеходы между станциями. Там и познакомился с Джоан. Решили пожениться, но подвернулся выгодный контракт. Зато через полгода Рей плюнет с высоты на Коперник, отгрохает себе дом в Канаде. Он уже присмотрел себе местечко, когда слонялся в поисках работы. Разведет овец… Сейчас натуральная шерсть высоко котируется на рынке…
   Монотонный голос О’Брайена действовал на Эриха усыпляюще. Он извинился и перешел в соседний отсек подремать. Проснулся он от грохота: въезжали в какой-то туннель. Тронхейм перебрался в кабину.
   – Что? Уже приехали?
   – Нет, это Эратосфен. Отсюда еще миль двести. Пятьсот отмахали. На сегодня хватит.
   Оставив машину на попечение техников, Рей потащил Тронхейма в кафе. Оно не отличалось изысканностью, которая удивила его в ресторане, но выбор напитков был вполне подходящим, а плата умеренной. Когда они уходили, Рей уговорил его взять бутылку бренди про запас.
   В номере О’Брайен сразу завалился спать, а Эрих, взбудораженный дорожными впечатлениями, долго ворочался и, чтобы отвлечься, решил обдумать план предстоящей работы. Прежде всего надо снять психограммы всех сотрудников. Установить в своем номере анализаторы, в кабинете – автоматическую запись, чтобы не отвлекаться, Невольно его мысли переключились на Элси. Как она его встретит? Ему все-таки удалось снять ее психограмму.
   Он не нашел особых отклонений. Только пики волевых центров показались подозрительными: необычно сглаженные трапеции, на фоне которых прорывались отдельные острые вершины. Что-то надрывное было и в ее поведении. Сколько он знал женщин, ни одна не стремилась так прямо к достижению цели. Эрих вздохнул. Нет, сейчас во всей этой кутерьме не разобраться. Надо попробовать на месте. Тронхейм закрыл глаза и приказал себе спать.
   Утром наскоро подкрепились в кафе. О’Брайен торопился. Лунный день близился к концу, и надо было успеть обратно, пока солнце стояло достаточно высоко. Эрих испытал поездку в тени и не стал задерживаться на Эратосфене, хотя собирался поговорить с коллегами этой станции, самой ближайшей к Копернику.
   Ландшафт изменился. Дорога прихотливо петляла среди пологих вершин, иногда на пути вставали острозубые скалы. Все чаще на красноватом фоне возникали зеленоватые, серые и черные полосы, глыбы, россыпи камней и, когда планетоход вырвался на равнину, серовато-зеленый стал преобладать. От многочисленных кратеров, воронок, каменных глыб и обломков рябило в глазах. Наконец завиднелась зубчатая гряда Коперника. Начался медленный подъем среди хаотического рельефа. Но даже здесь Рей умудрялся использовать инерцию. Разгоняя машину вниз по склону, он включал двигатель только вблизи следующей вершины. Низкие гряды он проскакивал с ходу. Планетоход будто дрейфовал на огромных волнах и качка при этом была не хуже океанской. Совершенно неожиданно дорога ушла в туннель.
   – Ну, док, приехали, – заговорил Рей, молчавший все четыре часа сложного пути. – Это станция Коперник. Все-таки зря вы… сюда… Но раз вы уже здесь, мой вам совет: питайтесь своими продуктами.
   Тронхейм пожал плечами. Едва удалось разместить ящик с аппаратурой, да и смешно ехать в гости с собственной ложкой.
   – Спасибо, Рей, но вы меня поздновато предупредили, а сам я не догадался.
   – У меня двухнедельный запас.
   – Не стоит, Рей. Я везу достаточно приборов и индикаторов, чтобы определить полноценность продуктов.
   – Эх, доктор, доктор… – огорчился О’Брайен. – Небось, думаете, что он понимает, этот необразованный чу­дак…
   Тронхейм промолчал. Не обижать же в самом деле хорошего парня только потому, что ему втемяшилась нелепая идея.
   Замигали огни шлюзовой камеры…
   Эрих шел по коридору, бормоча ругательства. Его слегка покачивало, двигался он неуверенно, как в первые дни на Луне. Тогда было понятно: он еще не привык к ферромагнитным вкладкам в подошвах обуви, нейтрализующих с помощью магнитного поля потери земного тяготения…
   – Послушайте! – окликнул он невозмутимо шагающего впереди молодого парня, служащего станции. – Объясните мне, что происходит?
   – Вы напрасно волнуетесь… э… мистер Тронхейм. Все новички на нашей станции проходят через это.
   – Через что, черт возьми? – не выдержал Эрих. – Объясните толком, почему меня дергает, как марионетку на веревочках!
   – У нас маленькая станция, мистер Тронхейм. Слабое магнитное поле. Вы быстро привыкнете.
   – Хорошенькое дело, – проворчал психобиофизик. – Не могут обеспечить человеческие условия.
   Они прошли по жилому отсеку шагов тридцать. Провожатый остановился.
   – Ваши комнаты, мистер Тронхейм. Я помогу вам устроиться.
   – Спасибо, я отлично управлюсь сам. Передайте профессору Лумеру, что через полчаса я буду в состоянии навестить его.
   – Извините, сэр. Вынужден вас огорчить. Директор станции во второй половине дня не принимает. Я смогу вас представить только завтра утром.
   Служащий набрал разблокирующий код, и дверь ушла в стену. Номер, как и просил Эрих, оказался трехкомнат­ным. В передней лежало оборудование, уложенное аккуратным штабелем. Тронхейм прошелся по комнатам и остался доволен.
   – Черт с ним, с Лумером, – решил он. – Надо распаковать и установить аппаратуру.
   – Вам помочь, сэр?
   Эрих оглянулся. Служащий все еще стоял у двери в почтительной позе.
   – Ну, давай, – неожиданно согласился Тронхейм. – Как тебя зовут?
   – Джон Кэлкатт, сэр.
   – Так вот, Джонни. Волоки всю эту музыку поближе к столу и начнем.
   Насвистывая, Тронхейм принялся за монтаж приборов, стараясь разместить их покомпактнее, чтобы не занимать две другие комнаты.
   – Джонни!
   – Да, сэр.
   – Ты здесь недавно?
   – Так точно, сэр. Несколько месяцев.
   – Не надоело?
   – Мне хорошо платят, сэр.
   – Слушай, дружище, а ты откуда родом?
   – Нью-Йорк, Вест-Сайд, сэр.
   – Трудно представить Вест-Сайд в роли поставщика благовоспитанных мальчиков.
   – Здесь другие порядки. Мне не улыбается вылететь с такой выгодной работы. Я техник-электроник. Согласитесь, таких специалистов в Штатах хватает.
   Постепенно Кэлкатт оттаивал. Шутливая непринужденность Эриха, его неназойливые вопросы расшевелили парня. В лунный научный центр Джон попал случайно. Он провожал друга с рейсовой ракетой, когда услыхал о срочном вызове бортового техника-электроника. Объявление повторили несколько раз, и Кэлкатт рискнул предложить свои услуги. Уже в полете разобрались, что он не относится к числу дежурного персонала дублеров. Предприимчивость могла обернуться крупными неприятностями, но ему повезло еще раз. Прибыв на Луну, он узнал, что на станцию Коперник потребовался человек его специальности.
   С монтажом приборов они провозились до конца дня.
   Для пробы Эрих снял психограмму Кэлкатта.
   – Это что за арифметика, доктор? – спросил Джон, разглядывая графики.
   – Параметры твоего психического состояния.
   – И как вам показалось? У меня все дома? – пошутил Кэлкатт.
   – Практически в норме, – улыбнулся Тронхейм, угадывая за шуткой тот отблеск беспокойства, который, скорее всего, присущ всем обитателям этой загадочной станции. – Только вот… Ты работаешь непосредственно на мистера Лумера?
   – Да, именно так, как вы сказали.
   – Чувствуется влияние сильной личности!
   Кэлкатт посмотрел на Эриха с благоговейным изумлением.
   – Неужели и это видно на графиках?
   – Кое-что видно.
   – Выходит, доктор, такая штука вроде местного ФБР?
   – Нет, Джонни. Совсем наоборот! – рассмеялся психобиофизик, но расшифровывать свои логические построения не стал. Эриха удивило сходство срезанных волевых пиков графика Кэлкатта, с психограммой Элси Лумер, хотя здесь это выражено слабее. Сделать вывод об одном и том же источнике было не трудно, однако вряд ли стоило беспокоить Джонни, который и без того подвержен влиянию новой для него обстановки.
   – Если я вам больше не нужен, мистер Тронхейм, разрешите вас покинуть.
   – Да, пожалуйста, – кивнул Эрих. – Действительно, пора и отдохнуть. Кстати, где вы собираетесь?
   – Мы не собираемся, сэр.
   – Но развлечения какие-нибудь есть?
   – Пивной бар с бильярдной, два раза в неделю кино.
   – И все?
   – Да, сэр.
   Кэлкатт откланялся, а Эрих с полчаса мерил шагами комнату. Не отличаясь особой общительностью, тем не менее, хотел познакомиться с обитателями станции в непринужденной обстановке. Похоже, мест для таких контактов на станции практически не осталось. Полистав кодовый справочник, он заказал ужин. Мигнула сигнальная лампочка. Эрих открыл дверцу приемника и присвистнул: ужин оказался роскошным, как в порядочном ресторане. Дымящийся бифштекс с жареным картофелем, черный кофе с домашней сдобной булочкой и пара свежих, в пупырышках, огурчиков настраивали на оптимистический лад. После еды потянуло в сон, и Эрих решил немного вздремнуть, но дорожная усталость взяла свое: он проспал до утра не пробуждаясь.
   Директор станции принял его в назначенный час. Он внимательно выслушал намеченную Тронхеймом программу исследований и попросил по возможности не отрывать сотрудников от работы.
   – Мне необходимо получить психограммы всех работающих здесь, в том числе и вашу, мистер Лумер. В дальнейшем постараюсь все исследования проводить на месте или выбирать для этого нерабочие часы. Я наметил, исходя из пропускной способности аппаратуры, групповую очередность.
   Эрих положил на стол директора график обследования работников станции. Лумер пожевал губами, погладил лысину, потом, бегло просмотрев, решительно подписал его.
   – У вас еще есть ко мне вопросы?
   – Личного характера. Как вам удается выращивать такие огурцы?
   Лумер улыбнулся.
   – Одна из задач станции – селекция лунных сортов. Мы питаемся, по существу, опытными образцами… Если понравились, могу присылать почаще.
   – Сделайте одолжение.
   Профессор кивнул. Эрих, весьма довольный результатами визита, вышел из кабинета. Не освоив еще координации движений в слабом магнитном поле, он шел медленно, пытаясь умерить привычную силу отталкивания ног от пола. Сосредоточив на этом свое внимание, он едва не столкнулся с девушкой. Она безразлично взглянула на него и посторонилась.
   – Элси? – удивился ее невниманию психобиофизик. – Вы меня не узнаете?
   Мисс Лумер потерла рукой висок.
   – Как будто мистер э…
   – Тронхейм, – напомнил Эрих.
   – Извините, мистер Тронхейм. Я сразу не узнала вас, задумалась.
   Она улыбнулась. Улыбка вышла жалкой, вымученной.
   – Вы нездоровы?
   – Что вы, вполне. Просто устала… И потом никак не ожидала встретить вас здесь.
   – Ну, извините, что задержал. В два часа жду вас в лаборатории на обследование.
   Элси покраснела и засмеялась.
   – Постойте, вы – Эрих, психобиофизик?
   Тронхейм развел руками. Теперь он окончательно убедился, что Элси сначала не узнала его, и подумал, что следовало снять психограмму мисс Лумер именно сейчас.
   – Как глупо. У меня иногда бывают провалы памяти. Ничего серьезного, насколько я понимаю, но… мало приятного попадать вот в такие истории.
   – И часто с вами такое?
   – Не сказала бы.
   – Слушайте, Элси, давайте я вас посмотрю.
   – Но…
   – Никаких но. Кстати, – глаза Эриха весело блеснули, – мне совершенно необходим якорь, иначе я при одном неосторожном движении упорхну в космос!
   – Вы обладаете даром убеждения, – засмеялась она и взяла его под руку.
   Разговаривая о пустяках, Эрих манипулировал верньерами прибора и поглядывал на выползающий из отверстия график. Так и есть. Общее понижение тонуса, отрицательные значения отдельных центров памяти, подавление воли. Элси уловила перемену настроения Тронхейма.
   – Плохо? – спросила она с затаенной тревогой.
   – Немножко есть, но до отклонения от нормы еще далеко.
   – Пожалуйста, Эрих, только правду!
   Тронхейм положил руку ей на плечо и заглянул в глаза.
   – Я говорю правду, Элси. Меня беспокоят не сами отклонения, а их темпы. В твоем возрасте характер обычно уже устанавливается в определенных рамках. Если и меняются отдельные черты, то медленно, со временем. Как правило, этому предшествуют перемена образа жизни или обстановки. А у тебя, извини за сравнение, психика тринадцатилетней девчонки. Неуравновешенная, неустойчивая…
   – Только-то! – с явным облегчением сказала она. – Значит, еще не доросла!
   – Замуж тебе надо, вот что! – раздраженный ее легкомыслием, заметил он.
   – Женихов нет, – озорство блеснуло в ее взгляде. – Может, ты возьмешь?
   – Возьму, – отшутился Эрих. – Чем ты хуже других?
   – А как же невеста в Штатах?
   – Подождет. Времени много.
   – Потом разведешься?
   – Если принимать меня как лекарство, то достаточно и шести месяцев.
   – А если принимать тебя всерьез?
   – Ничего не выйдет, Элси, – сознался Эрих. – Все-таки я люблю ее.
   Элси поскучнела, машинально потерла висок, чему-то улыбнулась. Потом с сожалением поднялась.
   – Пойду заниматься своими делами. Отвела душу и то хорошо. Освободишься до вечера, приходи в бар. Сегодня кино.
   Пиво было прохладное и слегка терпковатое. Эрих пристроился в дальнем углу бара, откуда хорошо обозревался весь зал. Посетителей оказалось немного, преимущественно пожилые пары. Они чинно восседали за своими столиками, перебрасываясь редкими фразами. Временами в зале нависала тишина, и тогда Тронхейму казалось, что он смотрит иллюзион, у которого почему-то отключился звук. Впечатление усилилось, когда от стойки отделилась фигура и двинулась к музыкальному автомату. Плеснулась негромкая объемная музыка. Фигура задвигалась в такт, безучастно глядя в одну точку. Как непохожа атмосфера этого бара на ту дружескую обстановку, которая царит в кафе или барах других станций. Там каждый новый человек становится объектом внимания. К его столику подсаживаются незнакомые, но свои в доску, ребята. Начинается задушевный разговор. Все требуют новостей с Земли, хотя несколько телевизионных программ к их услугам, и в конечном счете оказывается, что они больше осведомлены в земных делах, чем только что прибывший оттуда. И все равно его слушают с удовольствием, будто он был причастен к тому, что происходило на Земле в их отсутствие. Здесь же на Эриха обратили внимания не больше, чем на этого самоуглубленного парня.