Дручин Игорь Сергеевич. Тени лунных кратеров

   Эрих потянулся за кружкой и потому не заметил появления в зале мисс Лумер. Она на секунду задержалась у стойки и направилась к столику Тронхейма.
   – Как тебе наше пиво? – спросила она, усаживаясь.
   – Лучше, чем можно было ожидать, но… У вас всегда так тихо?
   – Ты об этих? – небрежно кивнула Элси в сторону посетителей. – Я тебе говорила, у нас самая скучная станция.
   – И тебя, как врача, это не беспокоит?
   – Бесполезно. Я испробовала все методы. До сухого закона теплилось некоторое общество, как-то шевелились. Потом случилось несколько драк, и отец запретил завоз спиртных напитков. Только по праздникам.
   Легкий шелест прошел по залу. Элси обернулась. Оживление угасло в ее глазах: на пороге стоял профессор Лумер.
   – Молодежь разрешит присесть старику? – сказал он, подойдя к их столику.
   – Какие могут быть церемонии, мистер Лумер, тем более, что я здесь гость, а вы хозяин.
   – Благодарю, – профессор уселся поудобнее в кресло. – Нынешняя молодежь часто забывает, что их собственная старость лишь вопрос времени.
   – Скорее она считает, что старость именно тот период жизни, когда можно исправить ошибки, допущенные в молодости!
   – Может быть, – согласился Лумер. – Я не силен в софистике. Вы уже знакомы?
   – Да, если можно назвать знакомством отношения врача и пациента, – невесело улыбнулась Элси.
   – Вам не подошел наш климат? – пошутил профессор, благодушно улыбаясь.
   – Болящая – это я, папа! – снова поспешила ответить Элси. – Меня последнюю неделю замучили головные боли. Мистер Тронхейм взялся подлечить.
   – Простите, – любезно кивнул Эриху профессор, – я забываю, что теперь у нас на станции два врача. Вы не откажетесь от кружки пива?
   – Пожалуй, – согласился Эрих. – Тем более, что оно мне показалось достаточно хорошим.
   – У нас лучший пивовар, – оживился Лумер. – Из Мюнхена. Здесь, если вы заметили, большинство из нас немцы. Приятно, знаете ли, даже в невинном удовольствии ощущать связь с фатерляндом.
   После нескольких глотков Эрих почувствовал, что переоценил свои возможности, но продолжал потягивать из кружки, не мешая профессору рассуждать о достоинствах баварского пива.
   – Ну и как вам у нас понравилось? – сменил наконец тему разговора директор станции.
   – Знаете, меня очень удивила такая… – Эрих замялся, подбирая подходящее слово, – разобщенность, что ли, замкнутость…
   – Видите ли, – нахмурился профессор. – Одна из гипотез заболевания объясняет причину психических расстройств вирусологическими элементами или сверхвирусами лунного происхождения, не улавливаемыми обычными методами. Можно понять психологию наших людей, особенно новичков…
   – Но, простите, отсутствие болезнетворных элементов было доказано еще при первых посещениях Луны в прошлом веке. Неужели находятся люди, которые могут поверить в подобную нелепость?!
   – Мой учитель, доктор Вайнберг, часто предостерегал меня от поспешных выводов. То, что кажется абсурдным с точки зрения человеческой логики, может оказаться в природе одним из проявлений адаптации биологического объекта к новым условиям. Почему не допустить сложную модификацию земного вируса в лунных условиях?
   – Насколько мне известно, вирусологи только этим и занимаются.
   – Ваша убежденность делает вам честь, – иронически усмехнулся Лумер. – Тогда, может быть, вы назовете причину заболевания?
   – Ну зачем же в чисто научном споре делать запрещенные выпады? – спокойно заметил психобиофизик. Конечно, я не могу ответить на ваш вопрос, но разве это что-нибудь доказывает? В свое время Эйнштейн говорил: “Ваша идея недостаточно безумна, чтобы быть истиной!”. Тем не менее, нельзя же всякий бред принимать за истину. Должны же быть и научные критерии! В вирусной гипотезе, кроме предположений, никаких объективных данных нет.
   – Категоричность суждений – прерогатива молодости! – отеческим тоном произнес профессор и поднялся. Извините, нам пора. Пойдем, Элси.
   – Но, папа, я хотела посмотреть кино… – растерянно возразила дочь.
   – Ничего, девочка, посмотришь в другой раз, – ласково, но твердо отец взял ее под руку, и они ушли, провожаемые сочувственным взглядом Тронхейма.
   Несколько дней Эрих работал с огромной нагрузкой: спал без сновидений, едва добираясь до кровати, но зато весь штат станции был всесторонне изучен, материалы систематизированы, и можно было делать предварительные выводы. Аномальные отклонения Эрих обнаружил у трех сотрудников: один работал садовником в оранжерее, другой вел астрономические наблюдения, третьей была Элси Лумер. Собственно, старик садовник ничем примечательным от других обитателей станции не отличался, если не принимать во внимание неодолимую страсть садовника к математике. Увлечение, как признался сам Артур Лемберг, пришло на старости лет. Вот это и показалось психобиофизику странным. Садовник выглядел моложавым, хотя ему не хватало нескольких недель до шестидесяти пяти лет. Тронхейм усмехнулся, вспомнив, как старик испугался, когда он заговорил о пенсии. После семи лет работы на станции Лемберг имел возможность выйти в отставку на льготных условиях, и вот такая странная реакция! Зато о математике старик распространялся долго и подробно, исчеркал формулами весь стол. Эриху потом пришлось смывать с пластика труднорастворимую пасту. Психобиофизик так и не мог решить, имел ли он дело с математическим маньяком или с гением на грани сумасшествия: уж очень изящными получились окончательные формулы, хотя принципы решений были необычными и не всегда понятными.
   Хуже выглядел Джеймс Келвин, астроном. У него наблюдались все признаки душевной депрессии: общая подавленность, отсутствие всяких интересов. Впрочем, он усердно посещает бар и, видимо, не прочь напиться. Ему явно надо сменить обстановку, но вряд ли это возможно на станции, где штат укомплектован строго определенным количеством специалистов. Разве что поговорить с дирек­тором… Эрих включил видеофон и набрал шифр профессора Лумера.
   – Директор станции занят. Вызывайте утром с восьми до десяти, – прозвучал мелодичный женский голос.
   – Включите, когда освободится.
   – Директор станции занят. Вызывайте утром с восьми до десяти.
   По неизменным интонациям психобиофизик сообразил, что разговаривает с роботом.
   – Порядки, как в двадцатом веке, – проворчал он, отключаясь. Немного поразмыслив, вызвал больничный отсек.
   Мисс Лумер оторвалась от бумаг и вопросительно взглянула на него.
   – Привет, Элси. Ты не знаешь, где найти твоего старикана? Он мне срочно нужен.
   Девушка покраснела и смешалась.
   – Папа, тебя просит мистер Тронхейм.
   – Слышу.
   Из-за спины Элси появилась бритая голова директора. Эрих, встретив его колючий взгляд, поежился и ругнул себя за неосторожность.
   – Что скажете, Тронхейм?
   Психобиофизик сделал вид, что не заметил невежливую форму обращения, отлично сознавая реакцию Лумера на его “старикана”.
   – Извините, профессор, если я оторвал вас от дела, но… Мне хотелось бы побеседовать с вами лично.
   – Хорошо, зайдите через полчаса.
   Разговор получился не совсем такой, как хотелось Тронхейму. Лумер внимательно выслушал доклад и уставился на Эриха немигающим взглядом:
   – Что вы предлагаете?
   – В идеале следовало бы переместить садовника в обсерваторию, а астронома в оранжерею, но, увы, при блестящих математических способностях Лемберг не астроном. А вот астроному не вредно было бы поработать в оранжерее, если не садовником, то просто рабочим. Главным образом для смены обстановки.
   – Здесь не благотворительное общество, – сухо заметил профессор. – К тому же я сомневаюсь в серьезности увлечения Лемберга. Он работает у меня тридцать лет…
   Эрих почувствовал недоверие в словах профессора. Действительно, за тридцать лет можно узнать человека, даже не обладая набором психокибернетических анализа­торов.
   – Я по могу сказать, насколько это серьезно, но меня беспокоит, что это влияет на его психику.
   Директор нажал кнопку вызова, и на экране возникло озабоченное лицо мисс Лумер.
   – Элси, посмотри заказы Лемберга.
   – Я и так знаю, папа. Введение в теорию квантов, труды Эйнштейна, Фридмана, Лобачевского… Ну и другое, в этом же роде.
   – Он что-нибудь понимает?
   Элси пожала плечами.
   – Ты мне не говорила.
   – Разве это важно?
   – Пожалуй, – хмуро согласился Лумер и выключил видеофон. Он потер руками виски. Психобиофизик машинально отметил этот жест, который не раз замечал у Элси в минуты затруднений.
   – Хорошо, я поговорю с Лембергом. Что же касается астронома, то решайте сами. У меня нет необходимости ходатайствовать о его замене. Если считаете опасным для него пребывание на станции, можете использовать свое право врача.
   – Я имел в виду оздоровительные мероприятия.
   – Позвольте вам напомнить еще раз, что здесь не курорт, мистер Тронхейм. В этой связи мне хотелось бы заметить, что и моя дочь не нуждается в вашем усиленном внимании.
   Эрих пристально посмотрел на профессора, но его взгляд не выражал ничего, кроме усталости и озабоченности.
   – Ваша дочь нуждается в моем попечении больше, чем вы представляете, – решительно возразил психобиофизик.
   – В самом деле? – в голосе директора сквозило любопытство и ирония.
   – У мисс Лумер достаточно четко выраженная инфантильность, что в соединении с подавленной волей и повышенной сексуальностью может привести к элементарной шизофрении.
   У профессора дрогнул подбородок, но он сумел справиться с волнением.
   – Никто мне раньше этого не говорил…
   – Возможно, раньше этих симптомов не было. В нервной системе, как, впрочем, и в самом организме, изменения накапливаются постепенно, прежде чем они проявятся явственно. Кстати, она жаловалась на провалы памяти.
   – Это у нее иногда бывает…
   – И вас это не беспокоит?
   Лумер промолчал. Он снова приобрел равновесие. Эрих удивился его самообладанию и потому решился на вопрос, который в данных обстоятельствах задавать не следовало.
   – Почему ваша дочь до сих пор не вышла замуж?
   – Это тоже имеет прямое отношение к вашим обязанностям?
   – Приберегите ваш сарказм для другого случая. Сейчас женщины развиваются быстрее, чем в прежние времена. Ей нужна нормальная жизнь. Я вам говорю это, как психолог.
   – Благодарю за совет. Однако моя дочь достаточно взрослая и может такие вопросы решать сама. И еще… Если у вас серьезные намерения, я не возражаю.
   Эрих пожал плечами. Логика профессора явно сбивала его с толку, но подсознательно он улавливал какую-то зависимость между словами и поступками Лумера. Эта противоречивость и толкнула Тронхейма на озорной ответ.
   – Я подумаю над вашим предложением.
   – Однако решающее слово принадлежит Элен, а пока прошу вас держаться в рамках приличия, – жестко закончил директор неприятный разговор.
   Эрих шел по коридору, размышляя, чего больше в Лумере; отцовской любви или отцовского эгоизма. Он понимал, что если человек с такой выдержкой дрогнул, значит его глубоко затронуло неожиданное сообщение. Чем еще можно объяснить беспокойство, кроме отцовских чувств? С другой стороны, ему крайне неприятна даже сама мысль о замужестве Элси. Тот вечер в баре можно объяснить плохим настроением, эту встречу – собственной бесцеремонностью, и все же неприязнь Лумера имела более глубокие корни. Эрих был бы никудышным психологом, если бы не почувствовал этого. Родительская ревность? Похоже. У женщин она проявляется резче и чаще, но в определенной степени свойственна и мужчинам. Можно представить и гипертрофированный случай. При таком отчужденном образе жизни профессор лишен живого общения с окружающими, и дочь, скорее всего, является единственным близким человеком. И все-таки это странное предложение! Может быть, логика одержала верх над чувствами? Или он просто испугался последствий, которые могли бы привести дочь к нервному заболеванию?
   Тронхейм остановился у дверей своего номера, машинально набрал шифр. Створки распахнулись, а он продолжал стоять, углубленный в свои мысли.
   – Эрих!
   Тронхейм обернулся. Торопливым шагом к нему приближалась Элси.
   – Что-нибудь случилось?
   – Нет, – Элси запыхалась от быстрой ходьбы. – Зайдем. Отключи видеофон.
   Эрих послушно выдернул штекер, пододвинул ближе к столу кресло, усадил Элси и приготовился слушать.
   – Можно узнать, о чем вы говорили с отцом? – щеки Элси слегка подернулись румянцем.
   – О разном, в частности, о тебе.
   – Именно это меня и интересует.
   – Ну, например, он предложил мне жениться на тебе.
   – Ты, конечно, отказался!
   – Нет, я сказал, что подумаю.
   – Зачем?
   – Просто так. Посмотреть, как прореагирует твой отец.
   Щеки мисс Лумер уже пылали, выдавая сильное волнение.
   – Не знаю, – протянула она. – Это что-то новое по отношению ко мне…
   – Прости, пожалуйста, за нескромность… Твой отец всегда так болезненно переносит всякие ухаживания за тобой? Мне Анри Фальк говорил, что у него были нелады с профессором на этой почве.
   – Отца можно понять. Он очень любит меня и…
   – А правда, что большинство из тех, кто пытался за тобой ухаживать, попадали в наш институт?
   Элси испуганно вскинула глаза и на лице ее отразилось сильное смятение, будто ее уличили в неблаговидном поступке.
   – Не знаю… – неуверенно произнесла она. – Я думала о таком совпадении, но ничем объяснить не могла.
   – А если это не совпадение?
   – Ты думаешь, что отец… – она горько усмехнулась. – Нет, Эрих, нет. Я проверяла самым тщательным образом, как лицо заинтересованное… Но совпадение ужасное. В нем есть что-то мистическое. Едва познакомлюсь с хорошим человеком, начинаю дрожать при мысли, что с ним должно произойти несчастье. Мне было бы намного спокойнее, если бы ты уехал отсюда…
   – Уеду, – пообещал Эрих. – Как только закончу исследования. И хватит об этом. Тебе не следует так волноваться. У тебя и так нервы не в порядке. Надо их беречь.
   Элси кончиками пальцев помассировала виски.
   – Что-то болит голова. У тебя ничего нет радикального?
   – Найдем.
   Психобиофизик усадил ее под установку комбинированного электромагнитного поля, наложил электроды на виски и запястья.
   – Минут через десять придешь в норму. Я могу сварить пока кофе. Не такой божественный, как у тебя, но все же…
   После процедуры Элси выпила кофе, поболтала о пустяках и ушла, предоставив Тронхейму самому разбираться в психологических мотивах поступков отца и дочери.
   В ту ночь Эриху впервые приснился докучливый сон. Будто над ухом жужжала назойливая муха, которую он никак не мог отогнать. Проснулся он разбитым, наспех проделал утренний комплекс гимнастики при включенном озонаторе и освежился в ванне. Процедуры значительно улучшили его самочувствие и он, насвистывая, принялся за работу. Просмотрев последние психограммы, Эрих решил первым вызвать на прием астронома. Едва тот вошел в кабинет, психобиофизик уловил перемену в его состоянии. Молодой здоровый парень выглядел совсем опустившимся: небритый, под глазами набрякли мешки, грязная рубашка, неряшливо застегнутый костюм. Весь его внешний вид убедительно свидетельствовал об обострении депрессии.
   Закончив обычные, укрепляющие психику, процедуры, Эрих усадил его в кресло.
   – Мистер Келвин, мы, кажется, договорились, что ваше самочувствие зависит от вас самих, однако я не замечаю, чтобы вы особенно старались.
   – Бесполезно, мне теперь все равно не выкарабкаться.
   – Глупости! – возмутился психобиофизик. – Может, вы специалист, знаете больше меня?
   – Доктор, мне ваши процедуры помогают, как голодному запах приличного бифштекса.
   Эрих улыбнулся. Юмор тоже отличное средство в восстановлении психического равновесия, но насколько он осознан? Тронхейм порылся в ящике стола и достал несколько тестов.
   – Посмотрите эти рисунки, пока я сверю вашу последнюю психограмму.
   Келвин взял тесты, повертел их и, не обнаружив ничего интересного, бросил на стол.
   – Вам знакомы эти картинки?
   – Нет, чепуха какая-то. А что?
   – Ничего. Просто хотел развлечь вас, пока сам был занят.
   Рисунки были тщательно отобраны из классического наследия художников-юмористов. У психически здоровых людей они неизменно вызывали усмешку. Плохо. Значит, он уже не восприимчив к юмору.
   – Скажите, мистер Келвин, у вас не было никаких трений с директором станции?
   Келвин испуганно оглянулся и приложил палец к губам:
   – Тсс!
   – Ага, вы, кажется, его боитесь?
   – Что вы! Он же прекраснейший человек! – громко воскликнул Келвин и, нагнувшись к уху Тронхейма, тихо добавил. – Не говорите о нем вслух. Он вездесущ, как бог, и является даже во сне.
   Келвин опять осмотрелся по сторонам и, заметив телевизор, включил его. С Земли передавали музыкальный фильм. Герои смеялись и плакали, а астроном, захлебываясь от избытка слов, все говорил, и говорил…
   Позже, прокручивая пленку, Эрих мог уяснить только одно, что Лумер является к Келвину по ночам и до утра шепчет всякие гадости. Принимать это всерьез не приходилось. Можно было лишь предположить влияние сильной личности директора. Не случайно окружающие его отличались в той или иной степени подавленной волей. Может, властность натуры профессора Лумера влияет на эмоциональную жизнь людей со слабой нервной системой, и они приписывают ему поступки, к которым он не имеет никакого отношения? Да, с астрономом медлить нельзя. Эрих вызвал директора станции и попросил разрешения на эвакуацию Келвина.
   Лумер пожевал губами.
   – У вас достаточно оснований?
   – Вполне. Случай типичный.
   – Хорошо, я вызову машину. Кто будет оплачивать?
   – Что оплачивать?
   – Внеочередной вызов планетохода.
   – Позвольте, разве не…
   Лумер усмехнулся. Кажется, его забавляла неосведомленность Тронхейма.
   – Договором предусматривается любая бесплатная помощь в случаях, если возникшие обстоятельства непосредственно угрожают жизни. Вы беретесь доказать, что это именно такой случай?
   – Непосредственной угрозы жизни нет, но налицо все признаки заболевания… Я думал…
   – Меня не интересует, что вы думали. Так вызывать машину или подождать рейсовую?
   Эрих растерянно смотрел на директора. Такого поворота он не ожидал.
   – Поступайте, как считаете нужным. Я полагал, что подлечить специалиста дешевле, чем отправлять на Землю, а взамен доставлять нового.
   – Очевидно, такое положение дел устраивает компанию.
   – Пусть так, но, по крайней мере, надо предупредить руководство.
   – Мне нравится ваша горячность и приверженность делу. При случае я доложу о вас, – директор позволил себе улыбнуться. – Однако это не первый случай и, надо думать, не последний. У меня есть предписание отправлять больных рейсовыми машинами.
   Справочный автомат выдал расписание рейсовых машин на месяц вперед. Выходило, что больного раньше, чем через четыре дня, эвакуировать не удастся. Эрих не был уверен, что Келвин продержится эти дни, и решил предупредить мисс Лумер, чтобы она приготовила отдельную палату.
   – Думаешь Келвин… – озабоченно вздохнула Элси.
   – Да. Болезнь прогрессирует быстро. Кстати, ты не скажешь, сколько длится скрытый период болезни?
   – Видишь ли, – Элси сосредоточенно перебрала в памяти все известные ей случаи. – У меня нет специальной аппаратуры. Я сталкиваюсь с открытыми проявлениями, поэтому довольно трудно… Я замечала, что заговариваться начинают недели за две до критического состояния, но иногда это проявляется сразу.
   Вечером Эрих включил телевизор. На экране проносились каньоны Колорадо, плескала мириадами брызг Ниагара, высились гигантские секвойи и, странно, он испытывал необычайное наслаждение от знакомых земных пейзажей. Когда загорелась сигнальная лампочка у входа и прожужжал зуммер, Тронхейм с явным неудовольствием разблокировал дверь. У входа стоял садовник Лемберг.
   – Простите, доктор, – стушевался садовник, уловив недовольство Эриха. – Я, кажется, нарушил ваш отдых. Я заплачу за визит.
   – Проходите, – устыдился Тронхейм. – Не следует безделье путать с отдыхом. От безделья больше устаешь. А отдых это активное переключение на другое занятие. Вот как у вас: немного физического труда, немного математики.
   – Не знаю, как по ученому, но я так считал… Да вот, видно, старости от себя не утаишь… Надо о другом отдыхе думать.
   Лемберг сел в кресло, взглянул на экран, где проплывали берега широкой реки, и вздохнул.
   – Да, пора. Прошлый раз вы говорили о пенсии. Теперь я понимаю, доктор, как вы правы. Память стала отказывать. Сегодня первый раз в жизни забыл ввести подкормку по графику. Шутка сказать, доктор, за тридцать лет безупречной работы вдруг получить замечание от самого директора. Видно, совсем плох я стал, доктор.
   – Ну что ж, давайте посмотрим, – предложил Эрих. – Может быть, и не так страшно, как вам кажется. Физически вы еще держитесь молодцом!
   Не меньше часа психобиофизик обследовал детальнейшим образом его нервные центры. Они оказались в полном порядке, но графики воли и памяти имели срезанные вершины. Все те же, похожие до однообразия симптомы. После курса оздоровительных процедур графики практически не изменились, но старик повеселел. Он попытался выяснить стоимость визита, но Эрих отмахнулся и назначил ему постоянный режим процедур.
   – Ничего, папаша Лемберг, это не столько от старости, сколько от усталости, – успокоил его Тронхейм. – Пройдет. Вы, наверное, слишком нажимали на умственные занятия. Придется их временно оставить.
   – Что вы, доктор! Занятия математикой просто блажь. Глупая старческая блажь. Да я книги в руки не возьму после этого!
   – Я бы не сказал, что блажь. В ваших рассуждениях интересные идеи. Причем оригинальные, свежие. У вас незаурядные способности.
   Старик оживился. Глаза заблестели, лучики морщинок заиграли на его лице, но в то же время было видно, что он боится поверить словам биофизика.
   – Вы серьезно или просто успокаиваете? Вчера доктор Лумер тоже заинтересовался моим хобби, но я ничего не мог сказать вразумительно… Выскочило из головы. И он сказал, что мне поздно учиться. Лучше знать одно, но как следует…
   – Я оцениваю ваши способности иначе. И, поверьте, для этого у меня больше данных и профессиональных знаний, чем у вашего патрона.
   – Спасибо, доктор. Вы меня обнадежили снова, но простите старика, совсем заболтался, а вам ведь и отдохнуть нужно.
   Лемберг ушел. Эрих выключил телевизор и достал первую психограмму садовника. Сдвиг в его психике был очевиден: прежние пики памяти имели нормальную острую форму. Не зная, что и подумать, Тронхейм переводил взгляд с одной психограммы на другую… Значит, гипотеза сильной личности директора, подавляющего всех своей волей и гипнотизмом, несостоятельна, как и все другие. Садовник, тридцать лет проработавший с ним рядом и, безусловно, находящийся под его влиянием, до последних дней не имел ни малейшего признака подавления воли.
   Все произошло вдруг. Но что именно произошло? На этот вопрос у психобиофизика ответа не оказалось. Решив обследовать Лемберга на рабочем месте, чтобы получить дополнительный материал для сравнения, Тронхейм отправился спать.
   Как и в прошлую ночь его мучили кошмары, слышался чей-то назойливый шепот, шорохи, мелькали виденные вечером кинокадры земных пейзажей. Злой, невыспавшийся, Эрих с трудом провел намеченный цикл исследований. Перед обедом ему пришла мысль снять с себя психограмму. Он посмотрел ее и дрогнул: на станции Коперник появился четвертый кандидат в шизофреники. Настроив аппаратуру на двойную мощность, он провел на себе полный комплекс процедур. Немного помогло, но головные боли усилились. Идти в оранжерею к Лембергу не хотелось.
   Больше часа он просидел в кресле, пытаясь связать воедино полученный материал наблюдений.
   Засветился экран видеофона. Пристальный взгляд Элеи заставил его оторваться от размышлений.
   – У тебя неважный вид. Тебе не мешает развеяться. Сегодня, кстати, кино.
   – Болит голова, – пожаловался Эрих. – Ночью снилась всякая белиберда.
   Элси беспокойно шевельнула бровями.
   – Я сейчас приду. У меня свободных полчаса. Заодно прихвачу что-нибудь для головы.
   Тронхейм кивнул и остался сидеть в кресле. Подниматься не было желания, думать тоже. Он равнодушно отмечал полное безразличие к своей работе, к самому себе.
   Элси внесла с собой беспокойство и запах духов. Она накормила Эриха таблетками, напоила кофе. Ленивое оцепенение постепенно начало спадать.
   – Не лучше ли тебе все-таки уехать? Дня через три прибудет Рей. Кто-то должен сопровождать больного…
   – Рей? Подожди, это кто?
   Элси побледнела. Непроизвольно вырвавшееся восклицание было похоже на стон.