Дрыжак Владимир. Точка бифуркации

   А я как родился Гирей, так им я помру. У меня со всех сторон наштамповано, что я - следователь. Единственное, что мне удается играть - это простодушие и еще вот это: "понял, шеф!"
   Нет уж... Давай-ка без разных фокусов - просто и по-будничному.
   Я прибыл в Сараево, выяснил, что Институт Исследований Высшей Нервной Деятельности находится в пяти километрах от города, вызвал машину и без приключений до него добрался.
   Первый же индивидуум, с которым я столкнулся в радужном фойе, сказал мне, что понятия не имеет, кто такой Сомов и где его искать. Но уже шестой заявил, что мне следует подняться на шестой этаж в лабораторию за дверью номер шестьсот шестьдесят шесть.
   - У вас что, такое немыслимое количество комнат? осведомился я.
   - Нет, просто у нас тут работают люди с юмором. А шестьсот шестьдесят шесть - это число антихристово.
   - Он там.
   - Там их много.., - ответили мне туманно.
   Я поднялся на шестой этаж, обнаружил эту дверь. И без долгих раздумий толкнул ее. Нет, предварительно я стер с лица всякое выражение.
   В комнате было сумрачно, посредине стояло мощное кресло, а в нем сидел человек с каким-то колпаком на голове, мне показалось, что человек этот сушит волосы после бани. Я узнал его с затылка - это несомненно был Сомов Владимир Корнеевич. Планетолог, член экспедиции к Урану. Собственно, я его даже не узнал, а почувствовал, потому что затылок его был под колпаком, и, следовательно, видеть его я не мог.
   Еще двое сидели возле какою-то изящного пульта с двумя экранами, причем, один пялился на свой экран и даже не обернулся, а другой сидел развалясь в кресле с таким видом, будто все происходящее его не касается и не коснется никогда, если будет и дальше так продолжаться.
   Заметив меня в дверях, этот второй сморщился и сказал:
   - Войдите. Вам кого?
   Сомов в кресле не пошевелился, а первый тоже повернулся ко мне лицом и я даже отпрянул. Два этих типа были совершенно неразличимы. Такого сходства я еще никогда не видел.
   - Вы войдете или нет? И не смотрите на нас так - мы близнецы, а вовсе, не ангелы господни, как вы, вероятно, подумали. Кто вы?
   - Я - Гиря, следователь Управления Космонавигации... и так далее.
   - Вы - Гиря? - спросил правый близнец.
   - Гиря. А что, это здесь не приветствуется?
   - Х-ха! - сказал левый. - Один-один! Меня зовут Владислав, а его Всеволод. Фамилия у нас одинаковая Войтишек. Вы по-чешски не говорите?
   - Нет, - признался я. - А что, здесь это принято?
   - Ну ладно валять дурака, - сказал правый не то мне, не то брату. - Вы, как я понял, к Сомову? Он спит. Через минут десять проснется. Посидите вот здесь.
   Я сел на предложенный стул возле пульта. Первый опять повернулся к экрану, а второй мне дружески улыбнулся, желая, видимо, подбодрить. Я ответил тем же.
   - Вы к нам надолго? - опросил он.
   - Нет, кое-что выясню и исчезну. Можно встречный вопрос?
   - Пожалуйста. Хоть двести.
   - Что вы с ним делаете? - я показал на Сомова.
   - Он, - молодой человек показал через плечо пальцем на брата, - считает, что мы изучаем его спонтанные подсознательные реакции, сиречь сны, а я считаю, что мы валяем дурака.
   - А почему именно Сомов? Чем вызван столь пристальный интерес к его подсознанию?
   - Если хотите, мы можем и вами заинтересоваться. Шеф сказал...
   - Простить, это кто?
   - Шеф - это Шеффилд. Профессор Шеффилд, может слыхали?
   - Нет, не приходилось.
   - Шеффилд сказал, что Калуца попросил выяснить, нет ли у него каких-нибудь отклонений.
   - Калуца - это кто?
   - Странно, - сказал второй близнец, не сводя глаз с экрана, - вы являетесь в институт и спрашиваете, кто такой Калуца.
   - У меня такая специальность, я ведь следователь.
   - Следователь - вероятно, все-таки профессия. А вот Калуца - это заместитель директора.
   - Следователь - это призвание, - сказал я наставительно. Я позволил себе эту вольность, поскольку эти близнецы были явно моложе меня. Не следовало класть им в рот палец.
   Что касается связи Калуца - Сомов, то очевидно ни тот, ни другой даже и не пытались ее здесь скрыть. Хотя... Было бы удивительно, если бы они пытались. И от кого ее тут скрывать? И для чего?
   Я стал наблюдать за экраном. - там бегали какие-то стрелочки, высвечивались разные цифирьки, цветные пятна неопределенной формы и так далее.
   - Что, интересно? - спросил тот, который сидел ближе.
   - Забавно. Ну и как, есть аномалии?
   - Какие аномалии? - спросил второй, и я почувствовал в его голосе настороженность.
   - Вы говорили про какие-то отклонения.
   - Отклонения не есть аномалии.
   - Явных отклонений нет, - оказал первый, - но что-то там есть. Хотя я склонен это отнести к порокам в самой методике.
   - Молчи уж.., - буркнул второй. - Ты бы лучше разобрался в ней как следует.
   - А в чем я должен разбираться? Методика эмпирическая, база под ней нулевая. Шеффилд таких методик придумает еще двести штук - что же я во всех буду разбираться? С таким же успехом можно разбираться в методике, которую придумает наш посетитель. У вас есть методика?
   - У меня есть метода.
   - Ну так давайте в ней разбираться.
   В этот момент Сомов зашевелился, открыл глаза, окосил их в нашу сторону.
   - Ну, как? - поинтересовался он,
   - Так, в общем, ничего особенного. Тут к вам пришли.
   Сомов скосил глаза еще сильнее, а потом резко встал.
   - Вы ко мне?
   - Да, - сказал я. - Где мы, можем поговорить?
   - А кто вы?.. А-а... Понимаю. Ну, что же, пойдемте в коридор, там есть где присесть.
   - Жаль, - сказал первый близнец, - а я только собрался разобраться в вашей методе.
   - Ничего, - сказал я, - еще успеете...
   Мы с Сомовым вышли в коридор, там было светлее и я впервые его разглядел как следует. На стереофотографии он выглядел моложе и.,, как бы это сказать, наивнее, что ли. Или даже взбаламошнее. А тут передо мной стоял спокойный, выдержанный человек, имеющий свой взгляд на все и, вероятно, готовый свои взгляды отстаивать. Этот человек вряд ли пойдет на поводу или попадется на удочку. Будет держаться ровно, обдумывать каждое слово. Я бы сказал, что он заряжен. Таких людей я встречал - их не очень много и это как раз те люди, которые могут быть только противниками или союзниками. Вероятно, на них все и держится. Что все? Да все, что ни есть. Мораль, экономика, стратегия развития общества. Это люди со сложившейся жизненной позицией. Есть и другие - они внутренне нейтральны - с ними проще, я для себя это определяю как затянувшееся детство. Да, так да, нет, так нет. Есть начальники - пусть решают... Есть закон - какие разговоры... Потомки разберутся...
   А разбираться, как правило, надо здесь и сейчас. Иначе потомкам придется очень туго, если они вообще появятся.
   Сомов был невысок ростом, худощав, волосы темные, глаза карие. Нос?.. Нос, в общем, нормальный, но что-то в нем было хищное. А-а-а, понятно, нос ему ремонтировали. Как, впрочем, и все лицо - ожог или обморожение. Одет он был в костюм неопределенного цвета и покроя и левой рукой время от времени трогал кисть правой, как будто хотел поддержать. Вероятно, перелом...
   Ясно было как день, что разговаривать с ним следует напрямую - без подходов и тонких поворотов. И, видимо, не следует хватать за язык.
   Мы прошли по коридору до ближайшей скамеечки и сели. Для чего здесь были расставлены эти скамеечки, я не понял. Вероятно, для таких вот случаев.
   - Я вас слушаю, - сказал Сомов после некоторой паузы.
   - Я - следователь.
   - Я знаю. Калуца предупредил.
   - Ага... Гиря Петр Янович.
   - Сомов... Владимир Корнеевич.
   Эту паузу я отметил. Так, на всякий случай.
   - Рад знакомству, - оказал я.
   - Я, в принципе, тоже. Предпочитаю на ты и без отчеств.
   - Принято.
   - "Вавилов"?
   - Он.
   - Почему? Вроде все уже успокоилось.
   Я вкратце рассказал про комиссию, про Шатилова, про шефа и про себя.
   Он почему-то вздохнул, и этим мне понравился. Он понял, что к чему, и это был первый плюс мне. Потому что этот Сомов вроде бы не должен понять. Он планетолог, ученый и вряд ли наши космические страсти могли иметь к нему отношение. Он не мог быть осведомлен обо всем этом. А, следовательно, с момента аварии и кончая сегодняшним днем с ним что-то происходило такое, что он вынужден был расширить свой кругозор.
   - Давай так: ты спрашиваешь - я отвечаю. Если не знаю говорю "не знаю". Если не могу ответить - говорю "не могу". Если не хочу - значит "не хочу".
   - Принято. Буду записывать.
   Он кивнул. Я мог бы и не предупреждать - имею право. Но почему-то не захотел этого делать. Дело не в том, что он играл "в открытую". Эта "открытая" - та еще "открытая"... Дело было в том, что он дал понять, что не собирается меня обманывать.
   Он скажет только то, что сочтет нужным, и это будет правдой. С единственной оговоркой. Это будет его правдой. Потому что истина одна, а правд много. Меня же в данном случае интересует истина в виде фактов. Тут Спиридонов не ошибся ни в выборе кандидатуры, ни в том, что отрезал меня от информации. Теперь я был почти уверен, что информаторий его работа. Мой козырь тот, что я гол как сокол. Ничего не знаю, кроме содержимого официальных бумажек и мнений тех, с кем успел встретиться. Это значит, во всяком случае, что я не смогу подсознательно давить на своих контрагентов. Я буду только фильтровать информацию.
   - Начнем? - я включил кристаллофон. - Кто рекомендовал тебя в состав экспедиции?
   - Никто. Скорее всего, я попал в него случайно. Нужен был планетолог, его искали и нашли.
   - Считаешь, что выбор был удачен?
   - В известной мере. Хотя, с другой стороны, я специалист по планетам земной группы. Не знаю... Такое впечатление, что меня отобрали не по профессиональному признаку.
   - Странно. Не находишь?
   - Нахожу. И тем не менее.
   - Вы выполнили свою главную задачу?
   Сомов улыбнулся и искоса на меня посмотрел. Но ответ был совсем не тот, который я ожидал.
   - Да, - сказал он.
   Я намеренно не сопроводил вопрос оборотом "считаешь ли". А он это понял, и тем не менее... Из этого вывод... Нет уж, выводы потом. С точки зрения ЭТОГО Сомова экспедиция выполнила свою задачу. Где именно, до Урана, возле Урана, после Урана - не имело значения. Она ее выполнила, и все тут!
   - Были ли пункты, оставшиеся невыполненными?
   - Да.
   - Возле Урана?
   Он опять улыбнулся. Я понял, что на этот вопрос, он или не хочет, или не может ответить.
   - Ну, хорошо. Вот эта авария...
   - Катастрофа, - поправил он.
   - Да, катастрофа. Она произошла сразу или... как-то постепенно?
   - Или, - сказал Сомов. - Сначала была первая часть, а уж потом двигатель разлетелся в прах.
   - После первой кто-то пострадал?
   - Да. Погибли трое, а мой однофамилец получил дозу облучения.
   - Но "Вавилов" сохранял, так сказать...
   - Нет. Мы лишились всех средств связи и навигации. Судно было неуправляемо. Мы не могли даже примерно определить траекторию. Вообще говоря.., мы были обречены.
   - И тогда?
   - И тогда мы, если можно так выразиться, устроили маленький ядерный взрыв в космосе. Вспышку заметили, на счастье довольно близко дрейфовала "Генуя", они нас и выудили из обломков.
   Про "Геную" я был в курсе, но то, что взрыв был устроен намеренно и не подозревал. Черт бы не побрал этого Спиридонова!
   - Скажи, а вас могли бы обнаружить, если бы вы не устроили взрыв?
   - Шансы, как потом выяснилось, были. И даже весьма приличные. Но мы не могли рисковать. Нам нужно было сто из ста.
   - Почему?
   - Кто-то из нас должен был вернуться на Землю.
   - Кто именно?
   - Безразлично. Хотя лучше всего, если бы вернулся Калуца.
   - Почему?
   - Так оптимальней. Вышло совсем хорошо, вот только... Сомов.
   - Он погиб во время взрыва?
   - Нет, до того.
   - Умер?
   Сомов глянул на меня в упор. Я даже удивился той искре неприязни, которая промелькнула в его глазах.
   - На этот вопрос я ответить не могу.
   - Не можешь или не хочешь?
   - А на этот вопрос я отвечать не хочу.
   - Хорошо. Как же вам удалось уцелеть при взрыве?
   - Очень просто. Мы с Калуцей отсиделись в спасательном боте неподалеку, а Свеаборг...
   - Он находился... в судне? Или на судне? Как правильно?
   - Он находился на борту "Вавилова".
   - А разве нельзя было сделать так, чтобы все произошло автоматически? С задержкой во времени, чтобы вы успели удалиться на безопасное расстояние?
   - Вероятно, можно было. Но - время! И нам нужна была стопроцентная гарантия.
   - Свеаборг сам решил остаться?
   Щека у Сомова дернулась.
   - Ты полагаешь, что такие вопросы можно задавать?
   - Да, - сказал я, - извини...
   - По-моему, мы исчерпали тему. Вряд ли я смогу сообщить тебе еще что-либо интересное. И вряд ли все остальное имеет значение. Этого достаточно.
   - Достаточно для чего?
   - Для тебя.
   - Ты полагаешь?
   - Убежден.
   Он убежден! А я вот что-то не очень. Ладно, посмотрим...
   - Последний вопрос. Очень хотелось бы узнать, как вам удалось сделать из ядерного реактора взрывное устройство. У меня, видишь ли, сын сдает за третий курс "ядерные двигательные установки". И он, между прочим, тоже планетолог.
   - Приятно слышать... Так вот это и есть главный секрет фирмы. Только специалист может оценить все изящество решения!.. Сыну передай привет и скажи, чтоб не валял дурака. Потом может оказаться весьма кстати.
   - Передам. С этим покончили. Теперь давай перейдем к другой теме.
   - Как?! А я думал, ты уже закруглился.
   - Э-э, брат, не спеши... Ты меня еще плохо знаешь. Семь потов сойдет.., - произнес я шутливо.
   У меня были свои резоны. Теперь я собирался перевести разговор на него самого, а такие беседы лучше идут в жанре легкого юмора.
   - Семь потов? Ой ли? А не семь шкур?
   - Нет-нет, боже упаси. Больше двух за раз не дерем. Гуманисты!
   - Вы-то гуманисты? Знаю я вас, гуманистов...
   Он давал мне понять, что вполне настроился.
   - Слушай, Володя, - сказал я доверительно, - а вот эта твоя болезнь... Может что-нибудь расскажешь?
   - Могу, почему же нет. Но, думаю, Щипаченко тебе все уже выложил.
   - Нет, я серьезно. Ты помнишь, что было с тобой до этого... м-м-м, восстановления.
   - Сейчас помню, а тогда, в первые дни, - очень смутно. Лица, сцены - смутно.
   - Ты утверждал, будто являешься тем, вторым Сомовым. Щипаченко заявил, что до того ты помнил многие подробности его биографии.
   - Ну, мы с ним часто общались. Как-никак почти полтора месяца, просидели в одном трюме.
   Теперь он играл. И имел право. Мы ведь настроились на шутливую волну. Полтора месяца просидели... Где? На "Вавилове" или в клинике? В клинике он пробыл пять месяцев.
   - А сейчас в тебе ничего не осталось от того Сомова?
   - Если хорошо покопаться, то можно откопать. Вот они, Сомов показал на дверь, - и копают. Спроси.
   Все. Он сворачивает беседу. Что ж, и на том спасибо.
   - Где сейчас Свеаборг, знаешь?
   - Да, вроде, где-то на Луне. Или на Марсе. Калуца говорил, что он еще не совсем здоров... Сильно его поломало, так что он теперь должен в слабом поле тяжести кости отращивать.
   - Ты с ним встречался после того?
   - Да. После возвращения я с ним встречался, хотя и не должен был встречаться.
   - Да почему же? - искренне удивился я.
   - Потому что, - сказал Сомов серьезно. Причем, сказал так, как будто эта фраза сама по себе должна была все объяснить.
   - Есть смысл беседовать с Калуцей?
   - Смысл есть во всем. А с Калуцей ты просто обязан встретиться. Сначала с ним. а уж потом вали на Луну или.., где там нынче Свеаборг обитает?
   Сомов безусловно знал, где сейчас Свеаборг. Но почему-то не хотел этого знать. Или даже считал, что не должая знать и хотеть. Почему?
   Мы поговорили еще о том о сем, причем я лишний раз отметил, что испытываю к нему симпатию. У него, как выяснилось, была дочь в юношеском возрасте, так что тема воспитания подрастающего поколения оказалась животрепещущей. Я дал ему свой адрес и код и сказал, чтобы приезжал и привозил свою невесту. Он уверил, что непременно заявится, как только все утрясется, но что именно должно утрястись, не уточнил. В общем, мы расстались друзьями.
   Я решил, что к Калуце отправлюсь завтра, а сегодня посижу в гостинице и хорошенько подумаю.
   Но подумать мне не удалось. Причиной тому оказался видеофон, стоявший в моем номере.
   Первым вызвал Спиридонов. Я отозвался, и на экране возникла несколько, правда, зеленоватая, но все же вполне его физиономия.
   - Привет, - сказал Спиридонов, - как дела? Сомова отловил?
   - Добрый вечер, шеф. Отловил.
   - Я тебе не шеф!.. Шеф... Имей ввиду, Гиря, я этого так не оставлю. Это все с тебя началось, а теперь всякий сопляк приходит и шефкает... Что Сомов?
   - В норме. Похоже, что Калуца его здесь обследует.
   - На предмет?
   - Пока не знаю.
   - Есть новости?
   - Да. Хотя, как поглядеть. Вы в курсе, что двигатель они сами взорвали?
   - В курсе, в курсе... Это не твой вопрос. Ты не отвлекайся на пустяки, а действуй по инструкции. Твое дело люди.
   - Понял - люди. Василий Васильевич...
   - Вот так-то оно лучше будет!
   - А вам не кажется, шеф, - я сделал ударение на последнем слове, - моя задача несколько странной? Я должен заставить кого-то в чем-то сознаться, причем, кого и в чем именно, не имею ни малейшего понятия.
   - За это я ценю. Знал бы сам, кого и в чем - нужен бы ты мне был... А что этот Сомов?.. Так, с виду, ничего?
   - Отличный мужик! Я с ним почти подружился. Вовку своего женю на его дочери.
   - Ну-ну. Никакой дочери у него не было и нет.
   - Как нет?
   - Разбирайся, я тебе не нянька. Бывай здоров.
   С тем Спиридонов и отключался.
   Я не успел прийти в себя от этой новости, как видеофон снова зажужжал. Это был Сомов.
   - Вечер добрый, - сказал он, - как устроился?
   - Вполне. Вот только у видеофона что-то с цветопередачей. Или это ты от стыда так позеленел?
   Сомов исчез из поля зрения, потом снова возник и заявил:
   - У меня все в порядке - розовый. Это цветопередача.
   - Что же ты меня с дочерью надул? И куда я своего Вовку теперь дену?
   - Не понял! Вакансия занята?
   - Вакансия на месте. Откуда у тебя дочь? И, кстати, тебе тридцать пять, минус семнадцать минус девять месяцев... Не находишь?
   - Ловкий, черт! - восхитился Сомов. - Но, видишь ли, это моя приемная дочь. Точнее, это дочь второго Сомова. Хочешь, позову? А то скажешь потом, что кота в мешке сосватал. Мариша, иди сюда, сваты приехали.
   - Да ну тебя, папа, вечно ты со своими дурацкими шуточками..,- послышался голос, видимо, из соседней комнаты.
   - Ну вот, - сказал Сомов, - а ты не веришь.
   - Нет вопросов, - сказал я, - Договор остается в силе. Так вызвал, иди по делу?
   - По необходимости. Калуца попросил связаться с тобой и пригласить на завтра к девяти. Рандеву в девять, первый корпус, второй этаж, налево до упора.
   - Принято.
   - Ну давай, отдыхай. А то ко мне приезжай - с дочерью познакомлю?
   - Нет, - сказал я, - надо отдохнуть. Что-то у меня с головой нынче не все в порядке. Зеленая.
   Я отключился и сел в кресло. Загадки, догадки, отгадки... Удочерил - а что тут такого? В конце-концов это даже, в известной степени, ему плюс. Правда, семнадцать лет - вроде бы и поздно.
   Какая-то деталь из нашего разговора вызывала у меня внутренний протест, но я никак не мог понять, какая именно. Обычный разговор, а вот засело что-то в подсознании...
   Я решил отвлечься. Я по опыту знал, что эта деталь рано иди поздно всплывет. Так всегда бывает: упрешься, думаешь, думаешь, а потом плюнул - ан, само всплыло!
   Я поужинал, достал кристаллофон и хотел было еще раз прослушать на сон грядущим первую беседу с Сомовым. Но тут опять забурчал видеофон. Видимо, он хотел взять меня измором.
   Я включил изображение - ба, да это же Калуца собственной персоной! Пришлось сделать вывод о том, что моя популярность в окрестностях Сараево почти сравнялась с популярностью в районе Караганды.
   - Добрый вечер, уважаемый Петр Янович, извините, что пришлось вас побеспокоить. Я просил Владимира Корнеевича пригласить вас.
   - Он это уже сделал, - оказал я холодно, а сам, между тем, лихорадочно вспоминал, как имя-отчество мистера Калуцы.
   - Тогда я не буду повторяться, но внесу уточнение: не около девяти, а ближе к десяти. Дело в том...
   - Бога ради, - воскликнул я, - меня устроит любое время.
   - А, ну и прелестно, - Калуца вежливо улыбнулся. Значит, до завтра.
   - Спокойной ночи.
   Когда Калуца исчез с экрана, я готов был голову дать на отсечение, что он вызывал меня только для того, чтобы просто взглянуть. И никаких особых причин дня того, чтобы перенести встречу у него на было.
   Дабы пресечь дальнейшие попытки видеофона вывести меня из терпения, я его перевел в режим автоответчика и лег спать. И перед тем, как уснуть, вдруг вспомнил: "...вечно ты, папа, со своими...". Вот оно! Так можно сказать только родному отцу: "...вечно ты, папа..." Потому что "вечно" значит "постоянно". А Сомов год как из клиники. А тридцатипятилетний приемный отец для семнадцатилетней девушки на "папу" не потянет. Пусть меня хоть режут!
   Глава 3
   До отлета на Землю оставалось еще два дня, а дела уже кончились. Не сказать, что Асеев изнывал от скуки, но, в общем, что-то в этом роде... Состояние, когда он никому не был нужен, никто не жаждал с ним встретиться, переговорить, решить вопрос, обсудить, получить разнос, либо, напротив, высказать претензии было для Асеева непривычным, и, находясь в этом состоянии, он с удивлением констатировал, что попросту не знает, куда себя деть. То есть, раздражало не само ожидание, как таковое, - ждать Асеев умел - а вот эта самая никчемность нахождения в данное время в данном месте.
   Чего Асеев совершенно не умел, так это развлекаться. Именно "ся", потому что, при необходимости, он мог развлечь кого угодно, а вот себя, оказывается, нет. И это тоже раздражало...
   Когда забурчал видеофон, Асеев даже испытал облегчение. То есть, сиди он в другом месте - его бы не застали, стало быть, сидел он здесь не зря.
   Он ткнул в кнопку ответа и сделал пол-оборота в кресле, повернувшись к экрану. Лицо, возникшее на экране показалось знакомым...
   - Ваня - ты? - произнесло лицо.
   Черт побери! Это же!..
   - Ричард?.. Ричард!
   Это был Калуца, собственной персоной.
   Асеев даже и не помнил, когда они встречались последний раз. Семь или восемь лет назад. А последний разговор был года два назад, причем, толком поговорить так и не дали...
   - Ну, здорово, Командор! Страшно рад тебя видеть!
   "Командор" - это было детское прозвище Асеева, а Калуца он же "Рябчик" - был его школьным другом на веки веков. Еще в их компании тогда был "Сом", но сейчас он, увы, отсутствовал, хотя работал с Асеевым из экипажа в экипаж.
   - Здравствуй Рябчик. Сколько ж мы не виделись!
   - Давненько уже... Так тебя же вечно где-то носит. Только и остается, что приветы слать. Получал?
   - Получал...
   - Ну, как там Марс?
   - Какой Марс?
   - Ну.., ты где сидишь?
   - На орбитальной базе.
   - На Марсе же?
   - На Марсе.
   - Вот я и спрашиваю, как он там?
   Объяснять Калуце, что на поверхности Марса он был три года назад, Асеев не стал.
   - Да, ты знаешь, Марс в порядке. Недавно вот орбиту поменяли, теперь выходим из плоскости эклиптики...
   Калуца заподозрил подвох, и на его лице, как в далеком детстве, отразилось недоверие.
   - Как это - выходите?! - до него, наконец, дошло. Ну-ну... И далеко собрались?
   - Далеко. Но потом решили, что далеко не стоит. Теперь думаем, как бы назад, траекторию подбираем...
   Все было так, как и тогда, в детстве. Асеев с Сомовым вешали Калуце лапшу на уши, а он верил безоговорочно, и, когда выяснялось, что его в очередной раз разыграли, страшно обижался. Э-эх, юные года, где вы теперь...
   - Женю давно видел? - поинтересовался Калуца.
   - С неделю назад.
   - Как там наш Сом?
   - Все хорошо. Женя в порядке. Сейчас в рейсе.
   - А ты?
   - А меня вот выпихнули в отпуск.
   - Как это - выпихнули?
   - По плану. У нас ведь правила - вот они и ярятся. Дуй, говорят, отсюда, пока цел!
   - А серьезно?
   - Да, примерно, то же самое.
   - И куда ты теперь?
   - На Землю. Обследуюсь, а потом буду дурака валять пару месяцев.
   - Ага-а... Значит, встретимся?
   - Непременно!
   - Без шуток?
   - Ричард, о чем речь. Готовь пиво, раков... Раки у вас есть?
   - Найдем.
   - А где ты там базируешься?
   - В Югославии. Сараево.
   - Но там точно раки живут?
   - Я же сказал - найдем!
   - Как там твоя Серафима? Как Надежда?
   - Слава Богу... А твои?
   - Да так... С женой мы разбежались. А пацан уже выпорхнул. Второй рейс делает. Навигатор.
   - Что с женой-то так?
   Что у него с женой, Асеев и сам не понимал, поэтому ответил стандартно:
   - Характерами не сошлись...
   - Ну-ну... Если по полтора года не встречаться, небось...
   - Наверное ты прав. Космос плохо сочетается с брачными узами.
   - Переживаешь?
   Асеев пожал плечами, соображая, как ответить. Сказать, что да, было бы преувеличением, а нет - неправдой. Сожаление - вот что наиболее точно передавало его отношение к бывшей жене. Жаль, что все так вышло... И не более того.
   Калуца там, за экраном, видимо, понял, что Асеев не склонен теперь развивать эту тему.
   Помолчали.
   "Ерунда какая-то, - подумал Асеев. - Ведь друзья были водой не разольешь, а встретились - и поговорить не о чем..."
   - Ну, а ты-то чем нынче увлечен? - наконец прервал молчание он.
   - Да все тем же, чем и всегда, - меланхолично ответил Калуца. Потом вдруг оживился, хитро ухмыльнулся и спросил: Слушай, у тебя сейчас время есть?
   - Двое суток.
   - Что - двое суток?
   - До рейса к Земле. Время убиваю.
   - И как убивается?
   В лице Калуци что-то переменилось, интонация тоже кое-что обозначала. Когда Калуцу в детстве одолевала новая идея, и он нес ее друзьям, боясь расплескать, то первым делом начинал исподволь выяснять, чем те заняты в данный момент, и не будет ли его новое предложение смехотворным на фоне текущих грандиозных планов. В такие моменты его интонации сканировали интервал от безразличных до пренебрежительных.