Дрыжак Владимир. Точка бифуркации

   - Если честно, то хотелось бы знать все. Но, вероятно, это - служебная тайна...
   - А ты попробуй, не стесняйся.
   - Ну, например, вы уже выяснили, что произошло на "Вавилове"?
   - Нет, но выясним непременно. Есть версии. Собственно, сами события не столь уж и важны. Важна подоплека.
   - Важна, - глухо сказал Сомов и отвел глаза в сторону.
   - А ты бы взял да и вскрыл.
   - Если бы дело касалось меня одного, я бы сделал это еще в прошлый раз.
   - Понятно. Больше на психику давить не буду.
   - Да пойми ты, - с горечью сказал Сомов, - дело не во мне. Даже и на все взаимные обязательства можно было бы наплевать. Я - Калуца - Свеаборг - Шеффилд и еще кое-кто... Если бы вопрос замыкался в этом многоугольнике, черт бы с ним. Но он не замыкается! И нам важно, чтобы вы продолжали свое расследование, чтобы независимо пришли к тем же выводам, к которым пришли мы. Мы ведь не профессионалы и не умеем добывать доказательства, а только они могут стронуть ситуацию с мертвой точки.
   - Забавно, но Спиридонов утверждает то же самое.
   - Да? - оживился Сомов. - Смотри-ка ты, какой у вас Спиридонов! Золотой человек - его на руках носить надо.
   - Мы так и делаем.
   - Не уроните? Смотрите...
   Наше приятное собеседование было прервано появлением Мариши, торжественно вынесшей из кухни здоровенное блюдо, содержимое которого источало запах убийственной силы. Вовка сопровождал даму, сияя от удовольствия.
   - Что это? - поинтересовался Сомов, принюхиваясь.
   - Салат "Апофеоз любви", - провозгласил Вовка, но осекся, сообразив, что название выбрано без учета обстановки.
   - Мы его решили переименовать, - пояснила Мариша. "Смертник" - это некрасиво.
   - Дело не в этом. Рецепт был уточнен и пересмотрен фактически, это совершенно новое яство.
   - Там есть крабы! - заявил Сомов, хищно шевеля ноздрями, - Разорви меня вакуум, если там нет крабов. Это космическое блюдо. Нет, это планетологическое блюдо! Ибо крабы...
   - Совершенно верно, - подтвердил я, - Володька учится на астрофизическом факультете по классу планетологии. А крабы это крабы.
   - Ба! - воскликнул Сомов. - Коллега! Садись, брат, отныне в этом доме ты - свой.
   Вовка смутился, сел в кресло, потом вскочил, усадил Маришу и только потом уселся сам.
   - Горячее я заказала через час, а пока давайте рассказывать какие-нибудь истории, - сказала Мариша.
   - Нет, сначала мы выпьем за планетологию - это прекрасная наука! - заявил Сомов, разливая коньяк.
   - За планетологию и за ядерные двигательные установки, поправил я.
   Сомов бросил на меня многозначительный взгляд и ухмыльнулся.
   - Я, собственно, имел ввиду, что это юное дарование не так давно сдало экзамен по курсу ЯДУ на "посредственно", произнес я совершенно невинным тоном. - Оно полагает, что планетологу ЯДУ ни к чему.
   - А папа, между прочим, недавно приносил статью про какие-то новые двигатели и сказал, что они откроют новую эру. Потому что раньше до Юпитера летели два месяца, а теперь будет три недели, а если форсировать и повысить нормы перегрузок - две недели. Он объяснил, как они устроены, но я плохо поняла. - Мариша улыбнулась отдельно мне и отдельно Вовке.
   - Володя изучит ЯДУ и все тебе расскажет, не так ли? - я уничтожил Вовку взглядом.
   - Все это пустяки, - заявил Сомов, - давайте, наконец, выпьем - мне не терпится закусить.
   "Нет, уважаемый, не пустяки. С какого пятерика планетологу интересоваться специальной литературой по ЯДУ?" - подумал я.
   Между тем, Сомов и Вовка уже выпили, пришлось наверстывать. Салат мне, надо сказать, пришелся по вкусу, а Сомов снял пробу и вывалил себе на тарелку чуть ли не половину блюда.
   - Папочка, не жадничай, - сказала Мариша, - ведь Ричард Яковлевич говорил, что острое тебе противопоказано.
   - С каких это пор Ричард Яковлевич стал специалистом но моему желудку? - недовольно поинтересовался Сомов.
   "А Ричард-то Яковлевич - это Калуца, - подумал я. Забавно!"
   А вслух заметил:
   - Он же повар - ему и карты в руки.
   - Не повар, а кулинар, - поправила Мариша.
   - Это все едино, - сказал Сомов, - Он мне еще в экспедиции надоел со своими намеками. Как ужин - так лекция о сочетаемости и усвояемости...
   - Папа с Ричардом Яковлевичем летал к Урану, но по дороге случилась авария и...
   - Мариша, это никому не интересно, - мягко перебил Сомов.
   - Вы летали к Урану? - неожиданно вмешался Вовка. Расскажите. У нас на факультете ходят легенды, что там, на Уране, ваша экспедиция открыла...
   - Да, было дело... Но не на Уране, а на Юпитере, и не мы, а пятая комплексная... Оказывается в Большом Красном Пятне наблюдаются явления, противоречащие теории большого вихря. То есть, это, конечно, вихрь, но не вполне...
   - Да нет же, речь шла именно об Уране, - настаивал Вовка.
   - Это недоразумение, - сказал Сомов. - Но где же обещанное горячее? Минутку - я проверю заказ.
   И он удалился на кухню.
   Вовка посмотрел на меня, я покачал головой, после чего он пожал плечами.
   - Мариша, - сказал я, - ведь твой папа специалист но двигателям планетолетов. Попроси его, пусть поднатаскает Вовку - у него переэкзаменовка через месяц. А ты, друг, все перепутал. Это не тот Сомов.
   - Как не тот? Я специально кристалл брал в библиотеке... Капитан - Асеев, Бортинженер - Сомов... Действительно, бортинженер... Но он же планетолог!
   - Наверное, перепутали.
   - Ну, не знаю.., - зло сказал Вовка, но продолжать спор не решился - я его осадил, пихнув ногой под столом.
   Мариша сначала сидела, потупив взгляд, потом взглянула на Вовку, на меня, как-то беспомощно оглянулась на кухню Сомова не было слышно - и сказала тихо:
   - Володя прав - папа знает обе специальности.
   - Да? - притворно изумился я. - Но ведь...
   - После экспедиции он очень изменился. Я тоже сначала не могла понять... Я даже сначала не поверила... А вы давно знаете отца?
   - Видишь ли, Мариша, мы познакомились недавно. Но, поскольку я занимаюсь расследованием катастрофы, кое-что мне известно.
   Ее глаза широко раскрылись. Я подумал, что она сейчас заплачет. Но она сдержалась.
   - Тогда... Вы должны знать...
   - Да, я знаю...
   Лицо Вовки отразило самый широкий спектр чувств. Он не понимал, что скрывается за предложениями, которыми мы обменялись, но догадывался, что девушке сейчас очень плохо, а причина тому - я. И готов был ее защитить, но не знал как.
   Обстановку разрядил Сомов.
   - Горячее, - провозгласил он, появляясь в гостиной с подносом. - К мясу полагается красное вино. К красному вину полагаются пламенные тосты и горячие споры.
   Оставшаяся часть ужина прошла великолепно. Вовка, правда, еще раз попытался уяснить себе ситуацию, но мы с Сомовым дружными усилиями перевели стрелки разговора на широкую магистраль общечеловеческих ценностей. Сомов довершил усилия, задав будущему космическому волку убийственный вопрос о том, как тот относится к семье и браку, а если положительно, то каким именно образом следует сочетать межпланетный риск с задачами укрепления семейных уз?
   - Я, вообще-то, еще не думал, - признался смущенный Вовка.
   - Как это - не думал? - изумился Сомов. - А кто за тебя думать будет? Папа с мамой?
   - Папа с мамой пусть о себе думают. По полгода друг друга не видят.
   - Что так? - поинтересовался Сомов, обратив взоры на меня.
   - А вот так, - сказал я. - Не уделил должного внимания в молодости, не решил основной вопрос, пустил семейную жизнь на самотек - и вот результат.
   - Нормальный результат, - констатировал Сомов, кивнув в сторону Вовки. - Ну что, молодежь? Мы, пожалуй, удалимся в будуар. А вы тут общайтесь в процессе разборки стола. Можете танцы устроить. Музыка, живопись, станковая графика - все в вашем распоряжении... Айда, Петя, откинемся в креслах.
   Кресла были отменные и я откинулся с удовольствием. "Будуар" Сомова напоминал кунсткамеру. Книги, глобусы, какие-то ноздреватые железяки и прочее в том же духе.
   - А что, - сказал Сомов, - сватовство, по-моему, прошло нормально, контакт явный. Совместная кулинарная деятельность - это лакмусовая бумажка совместимости в смысле устройства семьи. Как полагаешь?
   - Жизнь покажет...
   - Ну, жизнь штука такая... Как твои тайные планы?
   - Воплощены.
   - Хва-ат! И что же ты выяснил?
   - Выяснил? Не выяснил, а установил, что Мариша - твоя дочь.
   Реакцию Сомова я не берусь передать. Он что-то долго морщил на лбу, потом чесал нос большим пальцем левой руки, исследовал потолок взором и, наконец, сказал:
   - Знаешь, это удар ниже пояса. Я полагал, ты меня будешь изучать. Или что-нибудь такое... Ну, прохвосты! И все равно, я вот тут - он коснулся лба - не схватываю. Логику не могу воспроизвести.
   - У меня есть друг, и он сказал, что можно все разыграть, но детей обмануть нельзя. У Мариши только один отец. И я понял, что она считает отцом тебя.
   - Та-ак, - Сомов поджал губы. - Понятно. Вот как, значит... Мне это в голову не приходило. Х-ха.., но в суд родительскую любовь не предъявишь.
   - Вот тут ты ошибаешься. Да и не в суде дело.
   - В чем же?
   - В том, чтобы иметь внутреннюю уверенность, что ты на верном пути. Когда ищешь решение, важно знать, что оно существует.
   - Понятно. Если знаешь ответ, то решение легко подогнать под него.
   - Вот что-то в этом роде... Скажи, а со Свеаборгом у вас...
   Сомов резко выпрямился в кресле.
   - Что? Что-нибудь случилось? Говори!
   Я вздрогнул от этого крика и поразился перемене в настроении Сомова.
   - Видишь ли, нет полной информации, но...
   - Какой информации?! Говори - я имею право об атом знать.
   - Да это, в общем, не секрет. С Марса сообщили, что Свеаборг пытался покончить жизнь самоубийством.
   - Он жив?
   - Четверо суток назад получили сообщение, что он в очень тяжелом состоянии. Сейчас - не знаю.
   Сомов стиснул голову руками.
   - Я чувствовал,- прошептал он, - я знал... Боже мой! Как страшно... Как в бездну!..
   Он еще некоторое время сидел, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону. Потом выпрямился и посмотрел на меня в упор. Мне показалось, что тоска в его глазах вот-вот уйдет за грань сумасшествия.
   - Вот так, - произнес он. - За все надо платить.
   - Извини, я не знал, что вы были так близки.
   - Мы? Близки?! Свеаборг - это я!
   Я решил, что Сомов действительно сошел с ума. Просто по-человечески реагировал на его состояние. Не было времени анализировать и сопоставлять...
   Наверное, крик Сомова был слышен в гостиной, потому что дверь в комнату открылась, и на дороге появилась бледная Мариша. Она бросилась к Сомову и обхватила его голову.
   - Что, папа? Опять? Боже мой, ну сколько же это еще будет продолжаться!.. А вы, - она бросила гневный взгляд на меня, - вы зачем здесь!?
   - Мариша. Мариша! - сказал Сомов с надрывов. - Ну, что ты, маленькая... Все уже, все... Он тут непричем.
   - Что случилось, папа?
   Я оглянулся - в дверях стоял Вовка и этот Вовка был грозен, как Зевс-громовержец. Я почувствовал себя полным мерзавцем.
   - Все, все дети, - сказал Сомов, вставая. - Просто твой отец сообщил мне, что погиб мой друг.
   - Дяда, Уве? - сказала Мариша. - Дядя Уве умер? Да, папа? Это правда?
   После этого начался какой-то кошмар. Сомов и Вовка пытались успокоить Маришу, я суетился вокруг, проклиная себя, Спиридонова и всю эту банду идиотов из ГУКа. Чего стояли любые расследования по сравнению со слезами бедной девочки!
   Наконец, все улеглось, и тут я заметил, что Сомов как-то отошел на второй план, а на первую роль выдвинулся мой Вовка, бережно обнимавший всхлипывающую Марину. Он гладил ее по волосам и бормотал что-то успокаивающее...
   - Ну что, мужики, - сказал, наконец, Сомов. - Пойдемте, помянем нашего Уве. Он был настоящий... И Господь отпустил ему выше человеческой меры.
   Глава 9
   С Сомовым мы распрощались дружески. То, что я сообщил о Свеаборге, он, кажется, упрятал куда-то внутрь себя и внешне выглядел как обычно. И чувства юмора не утратил.
   "Вот смотри, - сказал он мне напоследок, - никто сейчас не верит в переселение душ, и раньше не верили, пока Христа не распяли. Отчего люди такие недоверчивые? Обязательно им надо кого-нибудь распять..."
   Вовке он сказал с намеком:
   "Володя, я надеюсь, что этот салат был не последним. Что же касается ЯДУ, то ими не следует пренебрегать ни в коем случае. Если нужны консультация - я к твоим услугам."
   Вовка очень чинно простился с Маришей. Они стояли несколько в стороне, и у меня сложилось впечатление, что это знакомство не пройдет для них бесследно...
   В стратоплане мы с Вовкой не общались. Он сидел надутый и делал вид, что читает какую-то книжку. Я приводил в порядок свои мысли. Констатировал следующее. Первое: родственные отношения между Сомовым и его якобы приемной дочерью абсолютно достоверны. Второе: биологический возраст этого Сомова не соответствует его поведению, но зато его "психологический" возраст и манера поведения скорее соответствует возрасту от пятидесяти до шестидесяти, то есть как раз тому, в котором находился погибший Сомов. Третье: реакция Сомова на сообщение о самоубийстве Свеаборга и, в частности, его фраза: "Свеаборг это я", пожалуй, несколько выходит за рамки обычной реакции на гибель близкого человека, друга или родственника. Он, несомненно, ожидал чего-нибудь в этом роде и, более того, в таком исходе усмотрел какую-то опасность для себя. То есть, Сомов ощущал в себе что-то неладное, какие-то признаки чего-то.., развитие какого-то процесса... или болезни?..
   На этом пункте я застрял, безуспешно пытаясь сформулировать его так, как если бы писал отчет для Спиридонова. Спиридонов всегда говорил: "Ты мне мозги не пудри своими рассуждениями - излагай факты документальным слогом". Обычно получается, что если "документальным слогом" изложить не удается, то и факты - не факты и выводы с душком.
   Мы прибыли домой поздно вечером, поужинали и тут у нас с Вовкой состоялся следующий разговор:
   - Слушай, батя, - сказал он, - а тебе не кажется твоя деятельность аморальной?
   - Что?
   Вовка вывел меня из того состояния, которое я именую "следственная прострация". То есть из состояния, когда мозг уже не порождает новые идеи, а только периодически заменяет в мыслях одни слова другими. И смысл его вопроса не сразу проник через уши в мою подкорку. А когда проник, я сказал грозно:
   - Что ты мелешь?!
   - Я хочу сказать, что так нельзя. Они ведь думали, что мы приехали в гости. А ты, оказывается, "работал".
   - Кто думал?
   - Мариша, во всяком случае.
   - А я с ней, как ты выражаешься, и не "работал", - сказал я.
   - Врешь, - сказал Вовка и уставился на меня с прищуром. Так мог смотреть только один человек - мой отец. Что он и делал в детстве, уличая меня во лжи. И я всегда, сколько помню, краснел. Я бы и теперь покраснел, но увы... Он меня, что называете, достал. Я именно "работал" и именно с Маришей.
   - Ну-ка вали спать! - приказал я. - Ишь ты, распоясался!..
   Это уже был и не метод, и не средство. Просто я растерялся и нажал на рефлекс по старой памяти.
   Вовка усмехнулся и глубокомысленно кивнул.
   - Стареем. Впадаем в детство.
   - Давай, давай... Бери фонарик и катись.
   Когда Вовка был маленький, я в девять вечера загонял его в постель и тушил свет, он же приспособился, добыл фонарик и каждый вечер читал в кровати, укрывшись с головой одеялом. Я это знал, но проявлял либерализм. А вот жена...
   - Ладно, - сказал Вовка, - я ухожу. Но имей в виду, когда я женюсь - а это случится скоро - я не воспользуюсь твоей методикой воспитания. Это и будет тебе суровой карой.
   - Что ты тут болтаешь? - изумился я. - Женится он!.. Я тебе так женюсь - не обрадуешься.
   - Браки можно заключать, начиная с возраста восемнадцать лет. Мне - двадцать. Так что уж извините... И потом, ты ведь меня свататься возил.
   - Но позвольте, - возопил я, - это же не афишировалось! В самом деле... Нет, я мог, разумеется, предполагать.., но чтобы в таком темпе решать вопрос - и в мыслях не держал.
   - Мы были откровенны. Установили общность взглядов на семью. Выявили взаимную симпатию. Таким образом, я не вижу препятствий.
   - А любовь? Как быть с ней?
   - Любовь, батя, штука неосязаемая. Ее пути неисповедимы... И потом, я уже был влюблен раза три. Пора и остановиться.
   - В твои годы я был осмотрительнее, - заметил я, давая понять, что готов перейти от тоталитарных методов к демократическим и обсудить проблему за круглый столом.
   - Я учту твои пожелания, - сказал Вовка, давая в свою очередь понять, что отныне суверенитет будет его флагом в борьбе за права.
   И отправился спать.
   Я же с утра я отправился в отдел, имея намерение обсудить с группой план расследования. Однако Спиридонова не отказалось на месте. Одинокий Зураб сидел за своим столом и листал мою папку. Судя по всему, он делал это уже в десятый раз.
   - Ну, что? - спросил я. - Какие новости?
   - Никаких. Сюняев молчит, а Спиридонов вчера срочно вылетел на четвертую станцию навигационного обеспечения.
   - Сюняев вообще не выходил на связь?
   - Нет.
   - Странно... А Спиридонова какой леший вывел на орбиту?
   - Очень серьезная авария на четвертой. Какой-то взрыв. Детали пока не известны.
   Детали стали известны после того, как в отделе появился Спиридонов. Редкий кадр: он был красен, как вареный рак и зол, как черт. Вместе с ним явился Карпентер.
   - А-а, Гиря, - сказал Карпентер. - давненько не видились... Четвертая приказала долго жить. Четыре покойника.
   - Что там стряслось?
   - Устанавливают. Работает комиссия. Но, боюсь, долго будут устанавливать, потому что от станции остались, как говорят, рожки да ножки в виде фрагментов, разлетевшихся с места события в разные стороны.
   - Как это - фрагменты? Станция-то приличная. А сколько обслуживающего персонала было на борту?
   - Восемь человек. Четверо спаслись чудом. Двое в боте ушли на ремонтные работы, а еще двое копошились на поверхности. Их, правда, тряхнуло крепко и разметало в разные стороны, но скафандры выдержали.
   - Кончайте там болтовню, - заорал Спиридонов из своего кабинета, - заходите сюда - будет оперативное совещание.
   Мы зашли и расселись.
   - Вот смотрите, до чего доводит разгильдяйство. Четыре трупа - раз. Станции нет - два. А три - это те последствия, которые наступили в результате взрыва. Такого количества мусора в орбитальных коридорах мир еще не видывал! Нарушены коммуникации связи, помехи из-за отражения радиоволн возросли на порядок, блокированы пассажирские и грузоперевозки. Как это называется?
   - Василий Васильевич, это не мы, - сказал Зураб.
   - Если бы это были вы - я бы вам уже давно головы поотрывал... Ну, я доберусь до этих начальничков! Интересно, откуда на станции взялось то, что смогло взорваться? Его там в принципе не должно было быть! А ведь было. Как думаете?
   Мы, разумеется, никак не думали.
   - Толку с вас, как с козла молока, - заключил Спиридонов. - Только и умеем, что задницы другим подтирать.
   - А надо? - поинтересовался Зураб.
   - Надо хвосты крутить. А уж если подтирать, так наждачной бумагой... Ладно. Следствие по станции будет вести Карпентер. Свяжись с Тараненко и потребуй, чтобы все материалы оседали у тебя.
   - Так они и разогнались, - буркнул Карпентер. Оперативники сроду тянут до последнего.
   - Ты, Эндрюша, если по-русски не понимаешь, то я по-английски могу повторить. Зураб - переводи, я сказал: потребуй, а не попроси. Оперативники... От моего имени потребуй. А если будут проволочки, пиши докладную Шатилову.
   - Будет исполнено!
   - Вот так-то... Теперь о некоторых отдыхающих. Ты, Гиря, мне это прекрати! Вот кончишь следствие - изволь, а пока не кончил - изволь работать.
   - Я, Василий Васильевич, проводил отпуск в интересах следствия.
   - Почему от Сюняева нет никаких результатов? Где сейчас Штокман?
   - Понятия не имею. Я его не посылал.
   - Посылай шифровку на Марс. Сюняеву - выговор. Штокману неудовольствие.
   - С удовольствием, Василий Васильевич.
   - А тебя предупреждаю о неполном служебном соответствии. Ты должен руководить следствием, а сидишь, не куешь, не мелешь.
   Дав нам разгон, Спиридонов успокоился, позвонил куда-то и, отпустив Карпентера, предложил доложить, как я провел отпуск. Я не стал углубляться в подробности и изложил только суть.
   - Кто сварил? - поинтересовался Спиридонов, когда я рассказал о цели визита к Сомову.
   - Кикнадзе.
   - Вот так надо работать! Головой надо думать, а не бегать туда-сюда. Уже две недели бегаем, а результатов - кот наплакал. Что скажешь?
   - Дело сложное, - сказал я, сделав обиженное лицо.
   - Было бы простое - я бы его себе взял. Я люблю простые дела. Они чем хороши: раз, два и в дамки!.. А сложные - нет. Сложные я буду тебе поручать. Вот когда научишься сложные расследовать - тогда пожалуйста. Дам простые. Три штуки. Нет, две - три тебе жирно.., - Спиридонов покрутил носом. И что, говоришь, на пятьдесят лет тянет?
   - Да, - подтвердил я. - Чувствуется. Зацепится за что-нибудь и тоже, вот, примерно, как ты, Васильевич, мусолит его, мусолит. Оно уже протерлось и блестит во всех местах, а он все не бросает.
   Это была месть.
   - Да-а.., - протянул Спиридонов, - и вот так каждый щенок тебя учит... Не понимаешь ты, Гиря, что раз он мусолит значит человек основательный, а не какой-нибудь вертихвост. Нет, рано тебе еще простые дела давать.
   - А мне? - поинтересовался Кикнадзе.
   - И тебе рано. Ты Свеаборга прокрутил? Что узнал?
   - Мало. Надо еще встретиться кое с кем, а приходится здесь Сюняева дежурить.
   - Сюняев - подлец! Что творит, а?.. Так что там у Свеаборга?
   - Данных о его психологическом состоянии не густо. Он два месяца лежал без сознания, а потом особых проблем с ним не было. Данные о состоянии Свеаборга до аварии почерпнуты из материалов полугодовых стационарных обследований. Здоров и годен без ограничений. Аномалий нет. Психологических отклонений нет. Ничего нет!
   - А почему у него не было детей?
   - Не знаю, - растерянно сказал Зураб.
   - А почему не знаешь?
   В этот момент забурдел видеофон, и из диспетчерской сообщили, что получена шифровка с Марса.
   - Кто передал? Сюняев?
   Ответили, что Сюняев.
   - Сходи, Зураб, - попросил Спиридонов.
   - Есть, шеф.
   Зураб ушел.
   - Вот что интересно, - задумчиво сказал Спиридонов, - я Сюняеву шифровки не заказывал. Что это он? А? Как думаешь?
   - Наверное что-то расковырял...
   Шифровку я подшил в дело. Послание начиналось так:
   "Начальнику следственного отдела 2-го сектора ГУК майору Спиридонову, следователю по особым делам Гире. Материал ограниченного доступа, копирование с разрешения указанных лиц."
   Когда Спиридонов читал эту чушь - у него чуть глаза не вышли из орбит. Во-первых, он не имел звания вообще и майора в частности - звания присваиваются только в военизированных организациях, каковой является, например, Департамент Общественной Безопасности. Во-вторых, я не являлся следователем по особый делам. В-третьих, никаких материалов ограниченного доступа в ГУКе не существует, хотя, впрочем, существуют материалы с доступом по особому разрешению, то есть с ведома определенных лиц. И, наконец, относительно копирования - оно регламентируется только для документов, то есть материалов, снабженных печатью. Разумеется, все это было совершенно в духе Сюняева - оный Сюняев без тени сомнения, ставил на свои донесения разного рода грифы, как-то: "совершенно секретно!", "по прочтении сжечь без остатка" и тому подобную билиберду, за что неоднократно подвергался разного рода экзекуциям по линии Спиридонова. Последний, увидев однажды это "сжечь без остатка", запомнил и при очной беседе с Сюняевым предложил прочитать донесение и исполнить предписание буквально. Сюняев его сжег, пепел размазал по полу, затем принес ведро воды и вымыл кабинет начисто. Спиридонов сохранял молчание в течение всей процедуры, а в конце заявил уважительно, что Сюняев достойный соперник и блестящий конспиратор.
   Сюняев, однако, не зря торчал на Марсе. Вот что он сообщил:
   "Доношу до вашего сведения следующее. Подследственный Уве Свеаборг (в дальнейшем просто Свеаборг) - прибыл на Марc рейсовым пассажирским лайнером 12.03... г. Предлог: медицинская реабилитация в пониженном поле тяжести. Официально он продолжал числиться в летном составе Марсианской флотилии, однако не поддерживал почти никаких контактов с коллегами. Жил уединенно. Никаких особых связей (дружеского или сексуального характера) я не зафиксировал. По отзывам лиц, имевших контакты со Свеаборгом, в повседневном общении вел себя ровно, корректно, в беседы, споры и дискуссии не вступал. Регулярно (раз в неделю) подвергался медицинскому освидетельствованию. Данные подтверждают, что его физические кондиции постепенно улучшались. Однако, все без исключения врачи утверждали, что Свеаборг постоянно находился в каком-то рассеянно-подавленном состоянии, хотя сохранял полное самообладание.
   Заслуживают быть отмеченными два эпизода. Во время случайной встречи с одним из своих бывших коллег по службе Свеаборг будто бы не узнал последнего. Я лично встречался с указанным лицом - первым пилотом лайнера "Мериленд". Он сообщил, что встреча протекала довольно странно. Свеаборг сделал вид, что он нездоров, и начал исподволь выяснять детали их прошлого общения. А потом неожиданно будто очнулся, припомнил какойто смешной эпизод, назвал имена двух общих знакомых, поинтересовался, кто где служит, и так далее. Расстались дружески, но что поразило пилота Свеаборг не ответил традиционным среди летного состава прощальным приветствием (нечто вроде салюта или отдания чести). Ритуал этого приветствия соблюдается всеми, и является как бы пожеланием удачного полета, а пилот как раз уходил в рейс и сообщил об этом Свеаборгу. Встречаясь с приятелями, знавшими Свеаборга, он рассказал о встрече, высказав недоумение, а позже один из них рассказал ему, что тоже встречался со Свеаборгом, и тот, прощаясь, демонстративно его приветствовал обычным жестом. Разумеется, этому не следует придавать какое-то особое значение, но, как я выяснил, небрежное приветствие, а тем более, нежелание приветствовать среди летного состава - а это народ суеверным и мнительный - равносильно пожеланию "чтоб ты гробанулся". Причем, особенно тщательно этот ритуал соблюдают пилоты и навигаторы, а Свеаборг - пилот-дальнорейсовик с десятилетним стажем.