— Садись, — пригласила ее Наталия. — Что-нибудь еще случилось?
Женщина устало опустилась на сиденье и вдруг закрыла лицо руками.
— Ну же, не молчи. Что произошло?
Сара отняла ладони от лица — они были все в размокшей туши и красной помаде.
Не говоря ни слова, она открыла большую лаковую сумку и достала оттуда плотный целлофановый прозрачный пакет с чем-то черным и длинным, словно обугленные палки.
— Это Майя, — сказала она и, в ужасе швырнув пакет на пол, забилась в истерике.
Глава 4
Глава 5
Женщина устало опустилась на сиденье и вдруг закрыла лицо руками.
— Ну же, не молчи. Что произошло?
Сара отняла ладони от лица — они были все в размокшей туши и красной помаде.
Не говоря ни слова, она открыла большую лаковую сумку и достала оттуда плотный целлофановый прозрачный пакет с чем-то черным и длинным, словно обугленные палки.
— Это Майя, — сказала она и, в ужасе швырнув пакет на пол, забилась в истерике.
Глава 4
ХРУСТАЛЬНЫЕ ПЧЕЛЫ
Только спустя полчаса Наталии удалось узнать, что Майя, сестра Сары, еще вчера трагически погибла в автомобильной катастрофе. Она не справилась с управлением, и ее машина, вылетев с трассы и рухнув в овраг, взорвалась и сгорела дотла. Сара в морге опознала два кольца Майи, браслет и останки ее рыжего портфеля (по пряжке). Не осталось ни кусочка плоти, одни обугленные кости.
Наталии пришлось вместе с Сарой вернуться домой, чтобы налить ей водки и уложить спать. Пакет с костями наводил на нее ужас. А в голове носилась одна и та же мысль: почему в машине, кроме костей, не обнаружили ни головы, ни прочих крупных частей тела? Ведь в баке машины может поместиться максимум сорок литров бензина. Этого явно недостаточно для того, чтобы от человека осталось лишь несколько обгоревших костей. Что-то здесь было явно не так. Но разговаривать на эту тему с Сарой было теперь бесполезно: она крепко спала на диване, поджав под себя ноги и положив по-детски ладонь под щеку. Большой настрадавшийся ребенок. Наталии было нестерпимо жаль ее.
Она позвонила Сапрыкину, надеясь на то, что он окажется на месте. Они с Арнольдом словно находились в сговоре с Наталией и всегда старались угодить ей, когда она звонила им и просила что-нибудь для себя выяснить. Прокуратура — это такой сложный и влиятельный общественный орган, что навести там справки о чем-либо, касающемся оперативной информации, труда большого не составляет. Этот вывод Наталия сделала сама, когда убедилась, как же хорошо иметь друзей в прокуратуре. К Логинову она по таким мелочам, как узнать номер машины или какие-нибудь подробности недавнего происшествия, не обращалась: не хотела лишний раз напоминать о себе. Пусть он думает, что она большую часть времени проводит на кухне.
— Сережа? Слава Богу, что ты на месте. Погибла сестра моей подруги Сары, Майя Кауфман. Как фамилия инспектора, который занимается этой катастрофой? Мне необходимо узнать, не было ли в машине помимо обычной запасной канистры с бензином какого-нибудь еще горючего. Очень тебя прошу, выясни это для меня, пожалуйста. Игорю, разумеется, ни слова. Я буду ждать твоего звонка.
Оставив Саре записку, она, не дождавшись звонка Сапрыкина, поехала на набережную. Большой старый дом, примыкавший к террасе бассейна, занимали мастерские художника. Где-то здесь находилась и та, которую Наталия увидела несколько часов назад у себя в «классной».
Щурясь от солнца, она вошла в подъезд и чуть не задохнулась от смердящего кошачьего духа, к которому примешивался еще более отвратительный запах вареного лука. Забравшись на третий этаж, она распахнула надтреснутое тусклое окно и выглянула на улицу. Открывшийся перед ней вид очень походил на тот, который открывался из окна той мастерской. Чем выше она поднималась по лестнице (а дом был шестиэтажный), тем сильнее пахло скипидаром и красками. Специфический запах, сопутствующий художникам и отчасти музеям.
Наталия даже представления не имела, каким образом будет искать мастерскую. Но ее не покидало чувство, что именно там она найдет нечто, что прольет свет на интересующие ее события, которых с каждой минутой все прибавлялось и прибавлялось.
— Вы ко мне? — услышала она чей-то голос и тотчас подняла голову. Сверху на нее смотрело молодое смеющееся лицо. — Я давно за вами наблюдаю. Вас прислал Гусаров?
Это милое лицо принадлежало худощавому парню в потертых джинсах и светлой полотняной рубашке с короткими рукавами. Кудрявая голова делала его очень женственным, но пробивающиеся темные усы все-таки выдавали в нем представителя мужского пола. Большие голубые глаза смотрели на Наталию, буквально раздевая ее.
— Почему Гусаров? — спросила она, надеясь с помощью этого словоохотливого, скорее всего, художника найти то, что она искала.
— Потому что только Гусарову удается разыскать таких девочек, как ты. Поднимайся скорее, мне не терпится тебя раздеть.
Она уже поняла, что ее приняли за потенциальную натурщицу, и вздохнула, представив, что сейчас ей действительно придется раздеться, чтобы войти в доверие к этому юному художнику, помешанному на обнаженных девушках.
Она поднялась по ступенькам и встала рядом с парнем:
— А тебе не кажется, что такое обилие обнаженных тел может дурно сказаться на твоей потенции, а?
— Не понял.
— Я здесь случайно. Ищу одну мастерскую, откуда бы открывался хороший вид на Волгу. Ты не мог бы мне помочь в этом деле?
Он провел пальцем по ремешку ее фотоаппарата и понимающе кивнул.
— Фотокор? Понятно. Лучше, чем из моей мастерской, вида тебе не найти. Но еще лучше он открывается из моей постели. Пойдем, ты не пожалеешь, что познакомилась с Гариком Карапетяном…
— Ты что, действительно сексуальный маньяк? Если ты так уж озабочен, то давай я тебе ампутирую твой орган, и тогда, возможно. ты принесешь несравнимо больше пользы обществу, чем в твоем теперешнем неудовлетворенном состоянии.
И тут кудрявый Гарик вытаращил и без того огромные глаза. Наталия была удовлетворена такой реакцией на ее слова, но вдруг услышала:
— Наталия Валерьевна, это вы? — Юный и нахальный художник в одно мгновение превратился в маленького смущенного мальчика. — Вы меня не узнаете? Это же я, Гарик. Я проучился у вас целых три дня, а потом меня перевели в художественную школу…
Только этого еще не хватало. Бывший ученик. Похоже, их развелось по городу как собак нерезаных.
— Узнала, ну и что? Это не меняет дела. Ты уже вполне взрослый, сформировавшийся молодой человек и, надеюсь, правильно меня понял. Во всяком случае, я не собираюсь забирать свои слова обратно. Ты мне лучше расскажи, из какой мастерской открывается сносный вид на Волгу. Мне надо приятельнице в Англию послать снимок для ее будущей книги. Ты все понял?
Гарик кивнул.
— Я обманул вас. Из моей мастерской, вернее, из мастерской моего отца, виден только внутренний дворик дома губернатора, за которым интересно наблюдать в вечерние часы при помощи бинокля. На Волгу же открывается вид из трех мастерских: Мальцева, Рыбакова и Ильи Алефиренко. Если хотите, можно к ним сейчас зайти — заодно посмотрите их работы, может, что и купите.
Она посмотрела на него снисходительно — другого взгляда он и не заслуживал — и согласилась. Гарик позвонил в одну из массивных, еще довоенного образца дверей и замер, прислушиваясь к звукам. Но им никто не открыл.
— Ильи нет, наверное, вышел. Совсем недавно я видел его в обществе девушки, блондинки… — осекся Гарик и поднялся на последний, шестой, этаж. Позвонил. Им открыл Мальцев — расхлябанный рыжебородый художник, который, икая, пригласил их войти. Он предложил им попробовать малосольных огурцов и заодно взглянуть на его «Хрустальных пчел».
— Что это? — шепотом спросила Наталия, следуя за Гариком вдоль темного, заваленного хламом коридора, в точности такого, какой она и видела.
Они прошли за хозяином в мастерскую, и Наталия увидела огромное полотно, занимающее практически все пространство: на лимонно-желтом фоне — сверкающие, словно действительно сделанные из хрусталя пчелиные соты, а над ними вьются бархатные желто-черные и какие-то уютные, неторопливые пчелы. Но это видно только издали.
Вблизи же картина представляла собой сочную и яркую солнечную цветовую гамму — скопище крупных мазков, жирных и блестящих.
— Мне нравится, — дрогнувшим голосом проговорила Наталия, потрясенная этим шедевром. — Вы продаете?
— Она уже куплена, — сказал Мальцев, протягивая им блюдце с нарезанным малосольным огурцом, от которого пахло почему-то арбузом и укропом.
— Интересно кем?
— Одним американцем, за тысячу баксов.
— Я дам вам две тысячи, — вырвалось у Наталии, и она почувствовала, что готова выложить за картину и больше, чтобы только каждое утро вставать и сразу же видеть ее. Она как завороженная смотрела на нее и не могла отвести глаз. — Понимаете, — она повернулась к Гарику и Мальцеву, с интересом поглядывающим на странную и более чем скромно одетую молодую особу, из уст которой только что «выпала» такая сумма, — я не шучу. Все дело в мироощущении. Эта картина созвучна моей душе, и я хочу ее купить. Скажите вашему американцу, что вы передумали, идет? Даже если картина стоит намного больше, в нашем городе дороже вы ее не продадите. Здесь слишком ценят недвижимость иного плана: дома, квартиры и даже кварталы… Вы согласны?
— И когда вы намерены мне за нее заплатить? — поинтересовался хозяин картины.
— Через час, не раньше.
Мальцев пошел красными пятнами. Он мысленно уже объяснился с американцем и теперь только ждал момента, когда же сможет своими руками подержать такую кучу денег.
— Хорошо, я согласен. Буду вас ждать. Наталия подошла к окну и поняла, что нужная ей мастерская находится левее, как раз там, где им никто не открыл.
— Извините, я не знаю, как вас зовут… А где же ваш сосед, Илья? — спросила она.
— У себя. Во всяком случае, был недавно. Если хотите, подождите его здесь. А вы что, знакомы с ним?
— Нет. Мне сказали, что у него можно купить неплохие натюрморты… — выдумала она на ходу. На что Мальцев скорчил рожу и хохотнул:
— Да он в жизни не писал натюрмортов. У него одни пейзажи. Вот сходите к нему и посмотрите… Кстати, он может вам и не открыть. — Он многозначительно ухмыльнулся. — Когда у него женщина, он ни за что не откроет. Даже родной маме.
— Очень жаль, — пожала плечами Наталия. — В таком случае я съезжу за деньгами. Если хотите, поедемте вместе.
Он, нервничая, съел два огурца подряд и теперь стоял как неприкаянный, все еще не веря в свое счастье.
— Хорошо, поедемте.
— Гарик, если хочешь, поедем с нами, — пригласила она своего бывшего ученика, который едва не изнасиловал ее на лестнице, но тот покраснел и отрицательно покачал головой. Оно и понятно.
Они обернулись за полчаса. Сара все еще спала. Пока Мальцев стоял в прихожей, Наталия перезвонила Сапрыкину и узнала от него, что, как она и предполагала, в машине Майи Кауфман были найдены еще три (!) канистры, причем все с отвинченными крышками. Машину явно хотели сжечь, чтобы замести все следы.
— Тебе не кажется странным, что не нашли голову девушки? — кричала она в трубку, забыв на время о существовании художника и спящей сестры погибшей.
— Кажется. Эксперты взяли несколько костей на анализ, а остальные, как тебе известно, забрала ее сестра, — отвечал скрупулезный и ответственный во всех отношениях Сергей Сапрыкин.
— Спасибо, Сережа, ты настоящий друг.
— Всегда рад помочь, сама знаешь…
Она положила трубку и, вспомнив про Мальцева, хлопнула себя по лбу:
— Извините, я увлеклась… Сейчас вернусь. — Наталия скрылась в спальне и вышла оттуда с коричневым конвертом. Она аккуратно разорвала его и достала новенькие хрустящие долларовые купюры. — Вот, здесь ровно две тысячи. А сейчас поедем за картиной. Я повешу ее в спальне — она займет почти всю стену, и это потрясающе…
…Пока Мальцев в своей мастерской отделял холст от рамки, Наталия, воспользовавшись моментом, выскользнула в подъезд и еще раз позвонила в дверь Ильи Алефиренко (она узнала фамилию от Мальцева). И снова тишина. Она толкнула дверь, и когда та поддалась, ей сделалось нехорошо. Все повторялось: сейчас она войдет в мастерскую и увидит мертвого художника. Да что же это за такое!
Она вернулась к Мальцеву и сказала как ни в чем не бывало:
— Знаете, Петр, — она теперь уже знала и его имя, — там дверь не заперта. Может, он все-таки дома и просто не слышит звонка. Вы не посмотрите?
Мальцев, отряхнув руки, поднялся с пола, где возился с крохотными гвоздями, которыми крепился холст на подрамник, и направился к Дроздову. Вернулся он очень скоро. сказала об этом Логинову, то Алефиренко был бы жив? Но это же абсурд! Ведь она видела лишь мастерскую, не более того. И как должен был отреагировать Логинов на ее заявление о том, что она видела мастерскую художника, окна которой выходят на Волгу? Он бы в лучшем случае поздравил ее с очередными галлюцинациями и посоветовал обратиться к психоаналитику.
Наталия открыла дверь, страх заставил ее сердце биться сильнее. Кто бы мог подумать, что она в своей жизни столкнется со столь острыми ощущениями, причем по своей воле? И все из-за ее упорного желания достичь той степени самодостаточности, когда она сама сможет решать свою судьбу, а такое право ей могут дать только деньги. Так считала она, так считала и Сара…
В мастерской все было перевернуто вверх дном. Сильно пахло растворителем. Наталия даже, представила себе сцену: убийца, после того как вогнал нож в спину художника, стал что-то искать и наверняка выпачкал руки в краске. Потом, откупорив бутылку с растворителем, принялся очищать руки… и от краски, и одновременно от крови. А вот и тряпка. Так и есть: следы синей и коричневой краски и какие-то бурые подозрительные пятна. Она перевела взгляд на художника, вернее, на его скорчившийся в несуразной позе труп. Большое кровавое пятно на спине, эпицентром которого служил нож с белой пластиковой ручкой, было еще влажным.
Понимая, что ей вряд ли удастся установить что-то большее, чем сам факт убийства, Наталия еще раз обошла разгромленную мастерскую, на полу которой валялись опрокинутые пластиковые банки и тубы с красками, разбитая керамическая ваза, по форме напоминавшая этрусскую, полуувядшие ромашки с клевером в луже затхлой желтоватой воды, смятые листы ватмана, и, решив оставить себе что-нибудь на память, подняла небольшую картонку с лубочной картинкой: бело-коричневые и пегие коровы пасутся на зеленом, гладком как шелк лугу. За такой пейзаж она не дала бы даже гривенника.
Вспомнив, что за холст, свернутый в жесткий рулон, она недавно отвалила две тысячи баксов, Наталия быстро покинула квартиру Алефиренко (или мастерскую, как угодно), выбежала на улицу и, отыскав ближайший таксофон, позвонила Логинову:
— Игорь, записывай адрес…
— Снова сюрприз? — отозвался он откуда-то издалека, словно из другого измерения. — Я угадал?
— Угадал. Так ты записываешь?
Наталии пришлось вместе с Сарой вернуться домой, чтобы налить ей водки и уложить спать. Пакет с костями наводил на нее ужас. А в голове носилась одна и та же мысль: почему в машине, кроме костей, не обнаружили ни головы, ни прочих крупных частей тела? Ведь в баке машины может поместиться максимум сорок литров бензина. Этого явно недостаточно для того, чтобы от человека осталось лишь несколько обгоревших костей. Что-то здесь было явно не так. Но разговаривать на эту тему с Сарой было теперь бесполезно: она крепко спала на диване, поджав под себя ноги и положив по-детски ладонь под щеку. Большой настрадавшийся ребенок. Наталии было нестерпимо жаль ее.
Она позвонила Сапрыкину, надеясь на то, что он окажется на месте. Они с Арнольдом словно находились в сговоре с Наталией и всегда старались угодить ей, когда она звонила им и просила что-нибудь для себя выяснить. Прокуратура — это такой сложный и влиятельный общественный орган, что навести там справки о чем-либо, касающемся оперативной информации, труда большого не составляет. Этот вывод Наталия сделала сама, когда убедилась, как же хорошо иметь друзей в прокуратуре. К Логинову она по таким мелочам, как узнать номер машины или какие-нибудь подробности недавнего происшествия, не обращалась: не хотела лишний раз напоминать о себе. Пусть он думает, что она большую часть времени проводит на кухне.
— Сережа? Слава Богу, что ты на месте. Погибла сестра моей подруги Сары, Майя Кауфман. Как фамилия инспектора, который занимается этой катастрофой? Мне необходимо узнать, не было ли в машине помимо обычной запасной канистры с бензином какого-нибудь еще горючего. Очень тебя прошу, выясни это для меня, пожалуйста. Игорю, разумеется, ни слова. Я буду ждать твоего звонка.
Оставив Саре записку, она, не дождавшись звонка Сапрыкина, поехала на набережную. Большой старый дом, примыкавший к террасе бассейна, занимали мастерские художника. Где-то здесь находилась и та, которую Наталия увидела несколько часов назад у себя в «классной».
Щурясь от солнца, она вошла в подъезд и чуть не задохнулась от смердящего кошачьего духа, к которому примешивался еще более отвратительный запах вареного лука. Забравшись на третий этаж, она распахнула надтреснутое тусклое окно и выглянула на улицу. Открывшийся перед ней вид очень походил на тот, который открывался из окна той мастерской. Чем выше она поднималась по лестнице (а дом был шестиэтажный), тем сильнее пахло скипидаром и красками. Специфический запах, сопутствующий художникам и отчасти музеям.
Наталия даже представления не имела, каким образом будет искать мастерскую. Но ее не покидало чувство, что именно там она найдет нечто, что прольет свет на интересующие ее события, которых с каждой минутой все прибавлялось и прибавлялось.
— Вы ко мне? — услышала она чей-то голос и тотчас подняла голову. Сверху на нее смотрело молодое смеющееся лицо. — Я давно за вами наблюдаю. Вас прислал Гусаров?
Это милое лицо принадлежало худощавому парню в потертых джинсах и светлой полотняной рубашке с короткими рукавами. Кудрявая голова делала его очень женственным, но пробивающиеся темные усы все-таки выдавали в нем представителя мужского пола. Большие голубые глаза смотрели на Наталию, буквально раздевая ее.
— Почему Гусаров? — спросила она, надеясь с помощью этого словоохотливого, скорее всего, художника найти то, что она искала.
— Потому что только Гусарову удается разыскать таких девочек, как ты. Поднимайся скорее, мне не терпится тебя раздеть.
Она уже поняла, что ее приняли за потенциальную натурщицу, и вздохнула, представив, что сейчас ей действительно придется раздеться, чтобы войти в доверие к этому юному художнику, помешанному на обнаженных девушках.
Она поднялась по ступенькам и встала рядом с парнем:
— А тебе не кажется, что такое обилие обнаженных тел может дурно сказаться на твоей потенции, а?
— Не понял.
— Я здесь случайно. Ищу одну мастерскую, откуда бы открывался хороший вид на Волгу. Ты не мог бы мне помочь в этом деле?
Он провел пальцем по ремешку ее фотоаппарата и понимающе кивнул.
— Фотокор? Понятно. Лучше, чем из моей мастерской, вида тебе не найти. Но еще лучше он открывается из моей постели. Пойдем, ты не пожалеешь, что познакомилась с Гариком Карапетяном…
— Ты что, действительно сексуальный маньяк? Если ты так уж озабочен, то давай я тебе ампутирую твой орган, и тогда, возможно. ты принесешь несравнимо больше пользы обществу, чем в твоем теперешнем неудовлетворенном состоянии.
И тут кудрявый Гарик вытаращил и без того огромные глаза. Наталия была удовлетворена такой реакцией на ее слова, но вдруг услышала:
— Наталия Валерьевна, это вы? — Юный и нахальный художник в одно мгновение превратился в маленького смущенного мальчика. — Вы меня не узнаете? Это же я, Гарик. Я проучился у вас целых три дня, а потом меня перевели в художественную школу…
Только этого еще не хватало. Бывший ученик. Похоже, их развелось по городу как собак нерезаных.
— Узнала, ну и что? Это не меняет дела. Ты уже вполне взрослый, сформировавшийся молодой человек и, надеюсь, правильно меня понял. Во всяком случае, я не собираюсь забирать свои слова обратно. Ты мне лучше расскажи, из какой мастерской открывается сносный вид на Волгу. Мне надо приятельнице в Англию послать снимок для ее будущей книги. Ты все понял?
Гарик кивнул.
— Я обманул вас. Из моей мастерской, вернее, из мастерской моего отца, виден только внутренний дворик дома губернатора, за которым интересно наблюдать в вечерние часы при помощи бинокля. На Волгу же открывается вид из трех мастерских: Мальцева, Рыбакова и Ильи Алефиренко. Если хотите, можно к ним сейчас зайти — заодно посмотрите их работы, может, что и купите.
Она посмотрела на него снисходительно — другого взгляда он и не заслуживал — и согласилась. Гарик позвонил в одну из массивных, еще довоенного образца дверей и замер, прислушиваясь к звукам. Но им никто не открыл.
— Ильи нет, наверное, вышел. Совсем недавно я видел его в обществе девушки, блондинки… — осекся Гарик и поднялся на последний, шестой, этаж. Позвонил. Им открыл Мальцев — расхлябанный рыжебородый художник, который, икая, пригласил их войти. Он предложил им попробовать малосольных огурцов и заодно взглянуть на его «Хрустальных пчел».
— Что это? — шепотом спросила Наталия, следуя за Гариком вдоль темного, заваленного хламом коридора, в точности такого, какой она и видела.
Они прошли за хозяином в мастерскую, и Наталия увидела огромное полотно, занимающее практически все пространство: на лимонно-желтом фоне — сверкающие, словно действительно сделанные из хрусталя пчелиные соты, а над ними вьются бархатные желто-черные и какие-то уютные, неторопливые пчелы. Но это видно только издали.
Вблизи же картина представляла собой сочную и яркую солнечную цветовую гамму — скопище крупных мазков, жирных и блестящих.
— Мне нравится, — дрогнувшим голосом проговорила Наталия, потрясенная этим шедевром. — Вы продаете?
— Она уже куплена, — сказал Мальцев, протягивая им блюдце с нарезанным малосольным огурцом, от которого пахло почему-то арбузом и укропом.
— Интересно кем?
— Одним американцем, за тысячу баксов.
— Я дам вам две тысячи, — вырвалось у Наталии, и она почувствовала, что готова выложить за картину и больше, чтобы только каждое утро вставать и сразу же видеть ее. Она как завороженная смотрела на нее и не могла отвести глаз. — Понимаете, — она повернулась к Гарику и Мальцеву, с интересом поглядывающим на странную и более чем скромно одетую молодую особу, из уст которой только что «выпала» такая сумма, — я не шучу. Все дело в мироощущении. Эта картина созвучна моей душе, и я хочу ее купить. Скажите вашему американцу, что вы передумали, идет? Даже если картина стоит намного больше, в нашем городе дороже вы ее не продадите. Здесь слишком ценят недвижимость иного плана: дома, квартиры и даже кварталы… Вы согласны?
— И когда вы намерены мне за нее заплатить? — поинтересовался хозяин картины.
— Через час, не раньше.
Мальцев пошел красными пятнами. Он мысленно уже объяснился с американцем и теперь только ждал момента, когда же сможет своими руками подержать такую кучу денег.
— Хорошо, я согласен. Буду вас ждать. Наталия подошла к окну и поняла, что нужная ей мастерская находится левее, как раз там, где им никто не открыл.
— Извините, я не знаю, как вас зовут… А где же ваш сосед, Илья? — спросила она.
— У себя. Во всяком случае, был недавно. Если хотите, подождите его здесь. А вы что, знакомы с ним?
— Нет. Мне сказали, что у него можно купить неплохие натюрморты… — выдумала она на ходу. На что Мальцев скорчил рожу и хохотнул:
— Да он в жизни не писал натюрмортов. У него одни пейзажи. Вот сходите к нему и посмотрите… Кстати, он может вам и не открыть. — Он многозначительно ухмыльнулся. — Когда у него женщина, он ни за что не откроет. Даже родной маме.
— Очень жаль, — пожала плечами Наталия. — В таком случае я съезжу за деньгами. Если хотите, поедемте вместе.
Он, нервничая, съел два огурца подряд и теперь стоял как неприкаянный, все еще не веря в свое счастье.
— Хорошо, поедемте.
— Гарик, если хочешь, поедем с нами, — пригласила она своего бывшего ученика, который едва не изнасиловал ее на лестнице, но тот покраснел и отрицательно покачал головой. Оно и понятно.
Они обернулись за полчаса. Сара все еще спала. Пока Мальцев стоял в прихожей, Наталия перезвонила Сапрыкину и узнала от него, что, как она и предполагала, в машине Майи Кауфман были найдены еще три (!) канистры, причем все с отвинченными крышками. Машину явно хотели сжечь, чтобы замести все следы.
— Тебе не кажется странным, что не нашли голову девушки? — кричала она в трубку, забыв на время о существовании художника и спящей сестры погибшей.
— Кажется. Эксперты взяли несколько костей на анализ, а остальные, как тебе известно, забрала ее сестра, — отвечал скрупулезный и ответственный во всех отношениях Сергей Сапрыкин.
— Спасибо, Сережа, ты настоящий друг.
— Всегда рад помочь, сама знаешь…
Она положила трубку и, вспомнив про Мальцева, хлопнула себя по лбу:
— Извините, я увлеклась… Сейчас вернусь. — Наталия скрылась в спальне и вышла оттуда с коричневым конвертом. Она аккуратно разорвала его и достала новенькие хрустящие долларовые купюры. — Вот, здесь ровно две тысячи. А сейчас поедем за картиной. Я повешу ее в спальне — она займет почти всю стену, и это потрясающе…
…Пока Мальцев в своей мастерской отделял холст от рамки, Наталия, воспользовавшись моментом, выскользнула в подъезд и еще раз позвонила в дверь Ильи Алефиренко (она узнала фамилию от Мальцева). И снова тишина. Она толкнула дверь, и когда та поддалась, ей сделалось нехорошо. Все повторялось: сейчас она войдет в мастерскую и увидит мертвого художника. Да что же это за такое!
Она вернулась к Мальцеву и сказала как ни в чем не бывало:
— Знаете, Петр, — она теперь уже знала и его имя, — там дверь не заперта. Может, он все-таки дома и просто не слышит звонка. Вы не посмотрите?
Мальцев, отряхнув руки, поднялся с пола, где возился с крохотными гвоздями, которыми крепился холст на подрамник, и направился к Дроздову. Вернулся он очень скоро. сказала об этом Логинову, то Алефиренко был бы жив? Но это же абсурд! Ведь она видела лишь мастерскую, не более того. И как должен был отреагировать Логинов на ее заявление о том, что она видела мастерскую художника, окна которой выходят на Волгу? Он бы в лучшем случае поздравил ее с очередными галлюцинациями и посоветовал обратиться к психоаналитику.
Наталия открыла дверь, страх заставил ее сердце биться сильнее. Кто бы мог подумать, что она в своей жизни столкнется со столь острыми ощущениями, причем по своей воле? И все из-за ее упорного желания достичь той степени самодостаточности, когда она сама сможет решать свою судьбу, а такое право ей могут дать только деньги. Так считала она, так считала и Сара…
В мастерской все было перевернуто вверх дном. Сильно пахло растворителем. Наталия даже, представила себе сцену: убийца, после того как вогнал нож в спину художника, стал что-то искать и наверняка выпачкал руки в краске. Потом, откупорив бутылку с растворителем, принялся очищать руки… и от краски, и одновременно от крови. А вот и тряпка. Так и есть: следы синей и коричневой краски и какие-то бурые подозрительные пятна. Она перевела взгляд на художника, вернее, на его скорчившийся в несуразной позе труп. Большое кровавое пятно на спине, эпицентром которого служил нож с белой пластиковой ручкой, было еще влажным.
Понимая, что ей вряд ли удастся установить что-то большее, чем сам факт убийства, Наталия еще раз обошла разгромленную мастерскую, на полу которой валялись опрокинутые пластиковые банки и тубы с красками, разбитая керамическая ваза, по форме напоминавшая этрусскую, полуувядшие ромашки с клевером в луже затхлой желтоватой воды, смятые листы ватмана, и, решив оставить себе что-нибудь на память, подняла небольшую картонку с лубочной картинкой: бело-коричневые и пегие коровы пасутся на зеленом, гладком как шелк лугу. За такой пейзаж она не дала бы даже гривенника.
Вспомнив, что за холст, свернутый в жесткий рулон, она недавно отвалила две тысячи баксов, Наталия быстро покинула квартиру Алефиренко (или мастерскую, как угодно), выбежала на улицу и, отыскав ближайший таксофон, позвонила Логинову:
— Игорь, записывай адрес…
— Снова сюрприз? — отозвался он откуда-то издалека, словно из другого измерения. — Я угадал?
— Угадал. Так ты записываешь?
Глава 5
ЖЕЛТЫЙ ПОРТФЕЛЬ
Она вернулась к машине. Город купался в теплых солнечных лучах; в палисадниках и клумбах звенели пчелы. Хрустальные же пчелы сейчас зазвенят в ее спальне, как раз напротив кровати. Человек умер, его убили, но жизнь-то продолжалась.
Наталия вспомнила про несчастную Сару и поспешила домой.
Услышав ее шаги в прихожей, Сара проснулась. Она сидела и смотрела куда-то в пространство. Лицо ее еще больше осунулось, нос распух, под глазами набрякли сиреневатые мешки. На нее было больно смотреть.
— Сара, дорогая, успокойся. Майю же вес равно не вернуть. Я попыталась что-то узнать об этой страшной катастрофе. Ты можешь мне, конечно, не поверить, но дело нечистое. В машине помимо бензина, находящегося в баке, было еще целых три канистры… Тебе это ни о чем не говорит?
Сара подняла на нее глаза и пожала плечами: по всей видимости, она сейчас туго соображала.
— Она хотела сгореть дотла, понимаешь? Или же кто-нибудь другой хотел этого. Крышки канистр были отвинчены. Все было рассчитано. Попытайся вспомнить, как Майя жила в последнее время. С кем встречалась, куда ездила и чем, в конце концов, занималась? И еще я хотела спросить, где и кем она работала после убийства Принцева?
— Слишком много вопросов, Наташа. Насколько мне известно, у нее были кое-какие сбережения и она особенно не напрягалась по части работы. Писала время от времени какие-то заказные статьи.
— Для кого? Кто ей платил? Под каким именем?
— Под своим, кажется. Это были, как правило, статьи-портреты, представляющие того или иного потенциального политического деятеля. Нейтральные, одним словом. В основном речь шла о государственных чиновниках из мэрии и губернаторского окружения. Ничего особенного, так, мелкие сошки, рвущиеся к власти. Кстати, ты слышала о том, что около пятидесяти человек поехали отдыхать в Коктебель и не вернулись…
— Да что ты? И что же с ними случилось? — Наталия поймала себя на том, с какой легкостью она научилась врать. Впору и самой поверить в то, что она впервые слышит про Коктебель и про все, что с ним связано.
— Не забывай, что я работаю в косметическом салоне. Там свои источники информации. Но что удивительно — у женщины пропал муж, уехал и не вернулся, а она по инерции или по каким-то другим причинам продолжает ходить на косметический массаж, в солярий, регулярно делает маникюр… Я ничего не понимаю.
— Неужели действительно пропало около пятидесяти человек? — продолжала Наталия играть свою роль. — Все одновременно или как?
— С зимы начали пропадать. Путевка сроком на месяц, представь, а стоимость чисто символическая. И жесткое условие: ехать должен только один человек — тот, чье имя указано в путевке. Кто бы отказался?
— А как же, интересно, решались вопросы с отпусками? Неужели они совпадали?
— Устраивались кто как мог: кто по больничному поехал, кто выцарапал второй отпуск, кто за свой счет… Кроме того, говорят, это были министерские путевки от Газпрома или чего-то в этом роде. И что якобы были звонки из Москвы… Но точно-то тебе никто ничего не скажет. Одно ясно — ни один дурак не откажется почти даром отдохнуть на море.
Наталия заметила, что Сара немного успокоилась. Однако спустя некоторое время она снова заговорила о Майе.
— Я не девочка и, конечно, понимаю, что плакать и убиваться бесполезно. Одно меня утешает — я не видела Майю, ее истерзанного тела. Ты извини меня за истерику, которую я устроила там, в машине…
— Да чего уж… — Наталия подумала о том, что будет с престарелыми родителями Сары и Майи, когда они узнают о смерти дочери. Но спрашивать, сообщили ли им уже об этом, она не стала.
— Ты так и не посмотрела насчет Майи? — тихо спросила Сара, понимая, что теперь уже это не имеет никакого значения.
И Наталия рассказала ей о цветущих берегах, кувшинках…
— Кувшинки? У меня создается такое впечатление, словно ты описываешь тот спортивный лагерь, в котором неделю тому назад отдыхала Майя. Я приезжала туда к ней, мы взяли напрокат лодку и уплыли довольно далеко от лагеря… И там были кувшинки. Майя хотела сорвать одну, но не смогла: стебель был очень плотный, упругий; мы даже чуть лодку не опрокинули…
Наталия посмотрела на часы и вспомнила, что обещала Логинову на ужин блинчики. Она сказала об этом Саре.
— Прекрасно. Давай-ка я этим и займусь, — предложила она. — Хотя бы так развеюсь. А потом уйду, не буду вам мешать. Если честно, то я его побаиваюсь.
— А когда же ты займешься похоронами?
— Завтра. — Сара зябко передернула плечами, как будто на нее вдруг повеяло холодом. — Мне необходимо выпить, у тебя осталась водка?
С ней было бесполезно разговаривать на серьезные темы. Она предпочитала зализывать раны по-своему. Наталия, проводив ее на кухню, показала, где находятся нужные продукты, и налила ей полстакана водки, затем направилась в спальню к оставленному там драгоценному холсту «Хрустальные пчелы». Разложив этот шедевр на кровати и полу, настолько он был большим, она пригласила в комнату Сару.
— Боже, сколько света и тепла! — воскликнула Сара, прижимая перепачканные в муке руки к бедрам, чтобы случайно не задеть холст. — Откуда у тебя это чудо?
— Купила сегодня за сумасшедшие деньги. Тебе, значит, нравится?
— Ох, блин сгорел… Конечно, нравится! — И она умчалась на кухню. Водка явно пошла ей на пользу.
Наталия едва успела свернуть рулон и спрятать его под кровать, как раздался телефонный звонок. Она в волнении взяла трубку, словно предчувствуя, кто бы это мог быть.
— Я слушаю.
— Мы с вами сегодня уже виделись, — услышала она знакомый голос и вздрогнула: пора было отрабатывать полученные от Передреева деньги. — Вы не смогли бы подъехать сейчас к ресторану «Европа», я буду ждать вас в своей машине.
— Хорошо, сейчас подъеду.
Она положила трубку и подумала о том, что, когда вернется Логинов, ее, вероятнее всего, дома еще не будет. Увидев Сару в переднике и почуяв запах свежеиспеченных блинов, он, пожалуй, о Наталии даже и не вспомнит. Любитель поесть.
Она усмехнулась, взглянула на себя в зеркало и пошла одеваться. Строгий жемчужно-серый брючный костюм, волосы забраны вверх и сбрызнуты лаком, в сумочке пистолет. Как это все смешно. Куда она едет на ночь глядя? Какую жизнь она для себя выбрала?
Но колесо завертелось, надо было действовать.
Благоухая духами, Наталия зашла на кухню и сказала Саре, что вернется через час.
— Приедет Игорь — покорми его, пожалуйста. За блины он тебе расскажет все, что хочешь… Еда — его слабое место.
Сара горько улыбнулась и снова повернулась к плите: надо было срочно переворачивать блин. На кухне стоял синий чад, и Наталия, чтобы не пропитаться запахом горящего масла, почти выбежала из квартиры, села в машину и не спеша поехала к центру, к ресторану «Европа».
На узкой улочке было припарковано три черных «Мерседеса». В каком из них находился человек в резиновой маске, определить было невозможно. Поэтому она сначала подошла к одному, заглянула в салон и, увидев светловолосую девушку, курившую в одиночестве, извинилась и направилась к следующему автомобилю. Там вообще никого не было. И только в третьем она увидела мерзкую рожу со шрамами.
— Вы смешно выглядите в этой маске, — не выдержав, сказала Наталия, обойдя машину и дождавшись, пока ей откроют дверцу. Она села рядом и повернулась, чтобы получше рассмотреть своего «клиента».
— У вас в любовниках прокурор, а вы хотите, чтобы я показал вам свое лицо? При всем уважении к вам — не могу, и давайте больше не будем на эту тему, договорились?
— Мой прокурор здесь ни при чем. Предупреждаю сразу: если вы собираетесь втянуть меня в какое-нибудь грязное дело, то я завтра же утром верну ваш аванс — на том и распрощаемся, Я делаю свою работу ради денег, это верно, но, как правило, она связана скорее с разоблачением преступников, нежели наоборот. И моя дружба с прокурором до сих пор еще никого не отпугнула. Если же у вас совесть не чиста, то давайте забудем о существовании друг друга. Вот и все.
— Я понял вас, — отозвался мужчина, у него был довольно приятный голос, — но лица вам своего все равно не покажу. Так вы будете слушать меня?
— Да, конечно.
— У меня украли деньги, очень крупную сумму. Теперь вам понятно, почему я скрываю свое лицо?
— Понятно. И что дальше? Вы хотите, чтобы я вам их отыскала?
— Да.
— Назовите размер суммы, в чем лежали деньги и при каких обстоятельствах они похищены.
— Это произошло в спортивном лагере «Ландыш», в тридцати километрах от города. Я снимал там домик. Вышел ненадолго, оставил деньги в желтом портфеле под подушкой, а когда вернулся, их уже не было.
— Да вы смеетесь надо мной! — воскликнула Наталия, не поверив ни единому его слову. — Вы хотите сказать, что спокойно ушли из домика, оставив в нем огромные деньги? Да вы в своем уме? Даже на встречу со мной вы напяливаете эту чертову маску, а с кучей денег поступаете таким вот легкомысленным образом. Это не похоже на вас.
— Похоже или не похоже — не вам судить.
Но все произошло именно так, как я вам только что сказал. Я и вышел-то на минуту… — Он замолчал, переживая, очевидно, вновь это потрясение.
— Хорошо, я поняла. Спортивный лагерь «Ландыш». Номер вашего домика?
— Четвертый. Прямо у берега, на пляже. Так вы поможете мне?
— Постараюсь: Если что увижу, сразу сообщу. Только вот куда?
Мужчина на минуту задумался, потом предложил:
— Я позвоню вам в десять утра. Устроит?
— Не уверена, — покачала головой Наталия. — Лучше сделаем так. Я оставлю в своей двери записку — если мне понадобится выйти из квартиры в это же время, — там будет указано время, когда вы сможете мне перезвонить. По-моему, так будет надежнее. Вы согласны?
— Да.
— Больше у вас ко мне ничего нет?
— Вы очень красивая, — улыбнулся глазами мужчина. И добавил:
— Вот теперь — все.
Выйдя из машины, она перешла улицу, села в свой сиреневый «Опель» и покатила домой.
Наталия чувствовала себя превосходно. Желтый портфель с долларами лежал у нее дома, на антресолях. Можно считать, что она уже выполнила эту работу. Надо будет только переложить деньги в пакет или сумку, а желтый портфель увязать с покойным Шаталовым… Вот черт, а ведь она Саре так ничего и не рассказала о нем…
Приехав домой и обнаружив, что Игорь еще не приходил, она не удивилась. Сару она нашла на кухне. Та сидела, подперев голову руками, и плакала.
— В каком спортивном лагере отдыхала Майя? — спросила Наталия, стараясь хотя бы внешне не акцентировать свое внимание на ее слезах.
Она подняла голову и посмотрела на нее затуманенным взглядом:
Наталия вспомнила про несчастную Сару и поспешила домой.
Услышав ее шаги в прихожей, Сара проснулась. Она сидела и смотрела куда-то в пространство. Лицо ее еще больше осунулось, нос распух, под глазами набрякли сиреневатые мешки. На нее было больно смотреть.
— Сара, дорогая, успокойся. Майю же вес равно не вернуть. Я попыталась что-то узнать об этой страшной катастрофе. Ты можешь мне, конечно, не поверить, но дело нечистое. В машине помимо бензина, находящегося в баке, было еще целых три канистры… Тебе это ни о чем не говорит?
Сара подняла на нее глаза и пожала плечами: по всей видимости, она сейчас туго соображала.
— Она хотела сгореть дотла, понимаешь? Или же кто-нибудь другой хотел этого. Крышки канистр были отвинчены. Все было рассчитано. Попытайся вспомнить, как Майя жила в последнее время. С кем встречалась, куда ездила и чем, в конце концов, занималась? И еще я хотела спросить, где и кем она работала после убийства Принцева?
— Слишком много вопросов, Наташа. Насколько мне известно, у нее были кое-какие сбережения и она особенно не напрягалась по части работы. Писала время от времени какие-то заказные статьи.
— Для кого? Кто ей платил? Под каким именем?
— Под своим, кажется. Это были, как правило, статьи-портреты, представляющие того или иного потенциального политического деятеля. Нейтральные, одним словом. В основном речь шла о государственных чиновниках из мэрии и губернаторского окружения. Ничего особенного, так, мелкие сошки, рвущиеся к власти. Кстати, ты слышала о том, что около пятидесяти человек поехали отдыхать в Коктебель и не вернулись…
— Да что ты? И что же с ними случилось? — Наталия поймала себя на том, с какой легкостью она научилась врать. Впору и самой поверить в то, что она впервые слышит про Коктебель и про все, что с ним связано.
— Не забывай, что я работаю в косметическом салоне. Там свои источники информации. Но что удивительно — у женщины пропал муж, уехал и не вернулся, а она по инерции или по каким-то другим причинам продолжает ходить на косметический массаж, в солярий, регулярно делает маникюр… Я ничего не понимаю.
— Неужели действительно пропало около пятидесяти человек? — продолжала Наталия играть свою роль. — Все одновременно или как?
— С зимы начали пропадать. Путевка сроком на месяц, представь, а стоимость чисто символическая. И жесткое условие: ехать должен только один человек — тот, чье имя указано в путевке. Кто бы отказался?
— А как же, интересно, решались вопросы с отпусками? Неужели они совпадали?
— Устраивались кто как мог: кто по больничному поехал, кто выцарапал второй отпуск, кто за свой счет… Кроме того, говорят, это были министерские путевки от Газпрома или чего-то в этом роде. И что якобы были звонки из Москвы… Но точно-то тебе никто ничего не скажет. Одно ясно — ни один дурак не откажется почти даром отдохнуть на море.
Наталия заметила, что Сара немного успокоилась. Однако спустя некоторое время она снова заговорила о Майе.
— Я не девочка и, конечно, понимаю, что плакать и убиваться бесполезно. Одно меня утешает — я не видела Майю, ее истерзанного тела. Ты извини меня за истерику, которую я устроила там, в машине…
— Да чего уж… — Наталия подумала о том, что будет с престарелыми родителями Сары и Майи, когда они узнают о смерти дочери. Но спрашивать, сообщили ли им уже об этом, она не стала.
— Ты так и не посмотрела насчет Майи? — тихо спросила Сара, понимая, что теперь уже это не имеет никакого значения.
И Наталия рассказала ей о цветущих берегах, кувшинках…
— Кувшинки? У меня создается такое впечатление, словно ты описываешь тот спортивный лагерь, в котором неделю тому назад отдыхала Майя. Я приезжала туда к ней, мы взяли напрокат лодку и уплыли довольно далеко от лагеря… И там были кувшинки. Майя хотела сорвать одну, но не смогла: стебель был очень плотный, упругий; мы даже чуть лодку не опрокинули…
Наталия посмотрела на часы и вспомнила, что обещала Логинову на ужин блинчики. Она сказала об этом Саре.
— Прекрасно. Давай-ка я этим и займусь, — предложила она. — Хотя бы так развеюсь. А потом уйду, не буду вам мешать. Если честно, то я его побаиваюсь.
— А когда же ты займешься похоронами?
— Завтра. — Сара зябко передернула плечами, как будто на нее вдруг повеяло холодом. — Мне необходимо выпить, у тебя осталась водка?
С ней было бесполезно разговаривать на серьезные темы. Она предпочитала зализывать раны по-своему. Наталия, проводив ее на кухню, показала, где находятся нужные продукты, и налила ей полстакана водки, затем направилась в спальню к оставленному там драгоценному холсту «Хрустальные пчелы». Разложив этот шедевр на кровати и полу, настолько он был большим, она пригласила в комнату Сару.
— Боже, сколько света и тепла! — воскликнула Сара, прижимая перепачканные в муке руки к бедрам, чтобы случайно не задеть холст. — Откуда у тебя это чудо?
— Купила сегодня за сумасшедшие деньги. Тебе, значит, нравится?
— Ох, блин сгорел… Конечно, нравится! — И она умчалась на кухню. Водка явно пошла ей на пользу.
Наталия едва успела свернуть рулон и спрятать его под кровать, как раздался телефонный звонок. Она в волнении взяла трубку, словно предчувствуя, кто бы это мог быть.
— Я слушаю.
— Мы с вами сегодня уже виделись, — услышала она знакомый голос и вздрогнула: пора было отрабатывать полученные от Передреева деньги. — Вы не смогли бы подъехать сейчас к ресторану «Европа», я буду ждать вас в своей машине.
— Хорошо, сейчас подъеду.
Она положила трубку и подумала о том, что, когда вернется Логинов, ее, вероятнее всего, дома еще не будет. Увидев Сару в переднике и почуяв запах свежеиспеченных блинов, он, пожалуй, о Наталии даже и не вспомнит. Любитель поесть.
Она усмехнулась, взглянула на себя в зеркало и пошла одеваться. Строгий жемчужно-серый брючный костюм, волосы забраны вверх и сбрызнуты лаком, в сумочке пистолет. Как это все смешно. Куда она едет на ночь глядя? Какую жизнь она для себя выбрала?
Но колесо завертелось, надо было действовать.
Благоухая духами, Наталия зашла на кухню и сказала Саре, что вернется через час.
— Приедет Игорь — покорми его, пожалуйста. За блины он тебе расскажет все, что хочешь… Еда — его слабое место.
Сара горько улыбнулась и снова повернулась к плите: надо было срочно переворачивать блин. На кухне стоял синий чад, и Наталия, чтобы не пропитаться запахом горящего масла, почти выбежала из квартиры, села в машину и не спеша поехала к центру, к ресторану «Европа».
На узкой улочке было припарковано три черных «Мерседеса». В каком из них находился человек в резиновой маске, определить было невозможно. Поэтому она сначала подошла к одному, заглянула в салон и, увидев светловолосую девушку, курившую в одиночестве, извинилась и направилась к следующему автомобилю. Там вообще никого не было. И только в третьем она увидела мерзкую рожу со шрамами.
— Вы смешно выглядите в этой маске, — не выдержав, сказала Наталия, обойдя машину и дождавшись, пока ей откроют дверцу. Она села рядом и повернулась, чтобы получше рассмотреть своего «клиента».
— У вас в любовниках прокурор, а вы хотите, чтобы я показал вам свое лицо? При всем уважении к вам — не могу, и давайте больше не будем на эту тему, договорились?
— Мой прокурор здесь ни при чем. Предупреждаю сразу: если вы собираетесь втянуть меня в какое-нибудь грязное дело, то я завтра же утром верну ваш аванс — на том и распрощаемся, Я делаю свою работу ради денег, это верно, но, как правило, она связана скорее с разоблачением преступников, нежели наоборот. И моя дружба с прокурором до сих пор еще никого не отпугнула. Если же у вас совесть не чиста, то давайте забудем о существовании друг друга. Вот и все.
— Я понял вас, — отозвался мужчина, у него был довольно приятный голос, — но лица вам своего все равно не покажу. Так вы будете слушать меня?
— Да, конечно.
— У меня украли деньги, очень крупную сумму. Теперь вам понятно, почему я скрываю свое лицо?
— Понятно. И что дальше? Вы хотите, чтобы я вам их отыскала?
— Да.
— Назовите размер суммы, в чем лежали деньги и при каких обстоятельствах они похищены.
— Это произошло в спортивном лагере «Ландыш», в тридцати километрах от города. Я снимал там домик. Вышел ненадолго, оставил деньги в желтом портфеле под подушкой, а когда вернулся, их уже не было.
— Да вы смеетесь надо мной! — воскликнула Наталия, не поверив ни единому его слову. — Вы хотите сказать, что спокойно ушли из домика, оставив в нем огромные деньги? Да вы в своем уме? Даже на встречу со мной вы напяливаете эту чертову маску, а с кучей денег поступаете таким вот легкомысленным образом. Это не похоже на вас.
— Похоже или не похоже — не вам судить.
Но все произошло именно так, как я вам только что сказал. Я и вышел-то на минуту… — Он замолчал, переживая, очевидно, вновь это потрясение.
— Хорошо, я поняла. Спортивный лагерь «Ландыш». Номер вашего домика?
— Четвертый. Прямо у берега, на пляже. Так вы поможете мне?
— Постараюсь: Если что увижу, сразу сообщу. Только вот куда?
Мужчина на минуту задумался, потом предложил:
— Я позвоню вам в десять утра. Устроит?
— Не уверена, — покачала головой Наталия. — Лучше сделаем так. Я оставлю в своей двери записку — если мне понадобится выйти из квартиры в это же время, — там будет указано время, когда вы сможете мне перезвонить. По-моему, так будет надежнее. Вы согласны?
— Да.
— Больше у вас ко мне ничего нет?
— Вы очень красивая, — улыбнулся глазами мужчина. И добавил:
— Вот теперь — все.
Выйдя из машины, она перешла улицу, села в свой сиреневый «Опель» и покатила домой.
Наталия чувствовала себя превосходно. Желтый портфель с долларами лежал у нее дома, на антресолях. Можно считать, что она уже выполнила эту работу. Надо будет только переложить деньги в пакет или сумку, а желтый портфель увязать с покойным Шаталовым… Вот черт, а ведь она Саре так ничего и не рассказала о нем…
Приехав домой и обнаружив, что Игорь еще не приходил, она не удивилась. Сару она нашла на кухне. Та сидела, подперев голову руками, и плакала.
— В каком спортивном лагере отдыхала Майя? — спросила Наталия, стараясь хотя бы внешне не акцентировать свое внимание на ее слезах.
Она подняла голову и посмотрела на нее затуманенным взглядом: