Страница:
– Туда. – Бледный растрепанный Гай указал вдоль правого рукава речки. Аллен с мгновение смотрел ему в глаза, а потом молча развернулся и пошел в указанном направлении. Более по дороге не было сказано ни единого слова.
Когда впереди показалась серая громада скалы, Аллен так ускорил шаг, что Гай едва поспевал за ним, притом что обычно Странник ходил куда быстрее поэта. Потом он уже почти бежал и поймал друга за рукав, когда тот начал было карабкаться вверх по крутому склону.
– Слушай… Давай я пойду первым и посмотрю, что там. Может быть, они ещё не ушли. Я подкрадусь бесшумно… как ты не сможешь.
Аллен безучастно посмотрел на него – и у Гая пробежали по спине мурашки от этого взгляда. Так можно глядеть на досадное, но преодолимое препятствие вроде каменного завала поперек дороги. Стряхнув руку друга, как стряхивают назойливое насекомое; Аллен быстро полез вверх, цепляясь за торчащие корни. Тихо и отчаянно выругавшись, Гай начал взбираться следом за ним.
Аллен ухватился за ветви куста, росшего возле самой скалы, и одним рывком выбрался на площадку. Яркий утренний свет заливал не затененную лиственным сводом поляну и ритуальный круг посреди нее. В кругу, боком опираясь на забрызганные кровью камни, сидел Роберт.
Он сидел к брату спиной, низко склонив русоволосую голову, как делают очень усталые люди. Сердце Аллена оглушительно ударило один раз и задохнулось. Без единого звука он бросился к брату со всей скоростью, на какую был способен, и в три прыжка обрушился на него сзади, схватил за плечи.
Роберт качнулся вперед, как большая мягкая кукла, и ткнулся лбом в собственные колени, медленно заваливаясь на бок. Несколько блестящих зеленых мух взвилось от его груди, задев Аллена по лицу. Мухи были тяжелыми и влажными.
Еще не увидев разумом того, что уже поняли глаза, он развернул брата к себе. Лицо Роберта было безумно бледным, в синих подтеках и ссадинах, и ресницы плотно склеились кровью. Губы, раздутые кровоподтеком, чуть приоткрылись. На голой груди, меж торчащих обломков ребра, зияла страшная треугольная рана там, где раньше было сердце, и еще несколько зеленых мух блестело в загустевшем месиве.
Громкая электронная музыка, начавшая звучать еще на тропе, стала оглушительной. Аллен страшно закричал, так что загрохотали горы, но сам себя он уже не слышал. Шар темноты с треском взорвался внутри головы. «Я умер», – сладостно подумал он, и на них с братом опустилась абсолютная ночь.
Очнулся Аллен от того, что Гай отчаянно тряс и пинал его, перемежая проклятия с уговорами. Недоуменно глядя на друга, Аллен сел и попытался прислушаться к его словам, но не смог уловить в них смысла. Потом пришедший почти в полное отчаяние Гай все же сказал фразу, задевшую его за живое:
– Идем отсюда, пожалуйста. Твоего брата нужно похоронить по-христиански.
В глазах Аллена появилось осмысленное выражение, он поднялся с земли и помог Гаю связать рукавами две штормовки. Потом помог взвалить на них труп. Роберт оказался очень холодным и тяжелым, и Гай на миг закрыл глаза, ибо его мир неудержимо катился в бездну. «Я здесь один с мертвецом и сумасшедшим, помоги мне, Господи, если Ты еще нас не оставил», – подумал он, поднимая свою половину самодельных носилок. Мертвая голова с волосами в засохшей крови легко коснулась его запястья. Гай беззвучно заплакал.
Обратный путь занял у них несколько часов. Два раза они останавливались, чтобы передохнуть. Голый по пояс Аллен послушно стоял и послушно шел, когда его просили, но не сказал ни слова за всю дорогу. Когда они остановились во второй раз и Гай повернулся к реке – попить, он увидел что-то белое, зацепившееся за корягу, и вытащил это из воды. Предмет оказался мокрой и скомканной Алленовой рубашкой с гербом, и Гай бросил ее, кое-как выжав, в носилки, под бок мертвому. Аллен ее, кажется, не заметил.
Когда они достигли наконец лагеря, остальные только что пробудились. Мария меняла Йосефу бинты и что-то делала с его раной, Марк раздувал вчерашние угли. При звуке их шагов все, даже больной Йосеф, вскочили на ноги. Возглас вопроса замер у Клары на губах, и при виде их скорбной ноши она начала медленно оседать на землю. Марк подхватил ее.
– Мы принесли… – начал Гай, опуская носилки, но не договорил, и лицо его скривилось от рыданий. Мария закрыла лицо руками и съежилась. Йосеф, в бледности не уступавший мертвому, медленно поднял правую руку левой и перекрестился. Аллен стоял над всеми неподвижно, и глаза его были сухи. Солнце окружило его голову золотистым ореолом. Он смотрел на своего брата.
Старшим над всеми неожиданно оказался Йосеф. Тихим спокойным голосом он сказал, что кому теперь надлежит делать. Собрав вещи и взвалив на спины рюкзаки, друзья направились вверх по течению, миновав опасный скальник вброд по воде. Марк взял два рюкзака – свой и Йосефов. Священник с рукой на перевязи шел перед ним, белый от боли, но совершенно спокойный. Впереди шли Гай и Аллен, неся на носилках свою беду.
За короткий переход по реке Клара дважды оступалась на скользких камнях. Один раз она не удержалась и с шумом упала в воду, больно подвернув ногу, но тут же поднялась с закушенной от напряжения губой и что-то прошептала.
– Что?
– Все в порядке, – повторила она громче, но шум воды опять унес ее слова. Она помотала головой и пошла вперед, и босые маленькие ступни ее светились в ледяном потоке.
К полудню они достигли своей предыдущей стоянки. С трудом поднявшись по склону (Клара шла, отстраненно размышляя о том, когда же силы совсем оставят ее и она упадет, но этого все не происходило), они остановились на пологой земле со следами их прежнего кострища. Трава, примятая там, где стояли палатки, за два дня успела распрямиться.
На друзей, напоминавших разбитый отряд после битвы, сошло какое-то странное отупение. Йосеф тихим голосом отдал распоряжения, и все безмолвно подчинились. Марк занялся костром, Мария – распаковкой и завтраком. «Когда закончишь с костром, начинай, пожалуйста, копать могилу», – тихо попросил священник, и Марк кивнул в ответ, зажмурившись, как от боли. Кларе было велено принять лекарство и прилечь. Гай и Аллен отправились к воде – обмывать и приводить в порядок умершего.
Когда они опустили Роберта в воду, Гай плакал не переставая. Все тело рыцаря покрывали следы жестоких побоев – похоже, его били ногами, – но самое ужасное было в его чудовищной беспомощности и неподвижности. Быстрый поток бесцеремонно перевернул его покорную руку, широкую сильную руку, которую Роберт тысячу лет назад протянул Гаю в залитой солнцем электричке: «Рад знакомству. Меня зовут Роберт Рой…» Хорошо хоть, слезы не мешали Гаю делать что должно: они просто текли и текли по лицу, падая в реку и иногда затуманивая зрение. Гай не вытирал их, просто смаргивал и хлюпал носом, а руки его продолжали делать свое дело. Аллен же не уронил ни слезинки. Слабоумным он вовсе не казался – он быстро и аккуратно исполнял все, что Странник ему говорил: «Теперь перевернем… Осторожно, здесь рана… Еще вытереть со щеки…» Движения его выглядели легкими, почти ласковыми, и в какой-то миг Гай ужаснулся выражению его лица, которое было отрешенным и почти счастливым. Как будто он получил что хотел и теперь не спешил с этим расставаться.
Потом они подняли нагого Роберта наверх и положили на траву. Увидев мертвого издали, сидевшая в тени Клара вскочила и скрылась между стволов. Аллен принес свою одежду – рюкзак Роберта остался у убивших его, – но она была явно мала. Тогда Марк достал запасные штаны, а чистую рубашку дал Йосеф.
Роберта положили на алую Йосефову ризу, расстеленную на земле. Аллен сосредоточенно причесал его своим гребешком, и тот лежал важно, как спящий король, и казалось, чуть улыбался разбитыми губами. Разгладив складки на рубашке брата, Аллен пошел помогать Марку копать могилу.
Лопата была одна, и та саперная. Принадлежала она запасливому бывшему солдату, и Аллен, помнится, долго отговаривал друга брать с собой в поход эту «лишнюю тяжесть». Копали они по очереди, мягкая почва легко поддавалась – только изредка лопата натыкалась на корни, которые Марк перерубал топором. Вскоре к ним присоединился Гай. Один из троих копал, а остальные двое помогали ему, выкидывая землю и камешки руками и обрубая корни. Работали в молчании.
– Достаточно, – сказал Йосеф, заглядывая через край глубокой ямы. – Пойдемте поедим, это нужно сделать, а потом я отпою покойного. С Робертом все будет хорошо.
Марк дернулся и отвернулся; у Гая опять побежали по щекам теплые струи. Аллен безучастно выбрался из ямы и молча направился к костру.
Йосеф, как всегда перед едой, тихо сказал молитву, но перекреститься не смог. Правая рука его покоилась на тряпичной перевязи, а левой он принялся неловко орудовать ложкой, рассыпая половину каши по траве. Кажется, еда здорово пригорела, но вряд ли кто-нибудь из них твердо осознавал, что именно он ест. После завтрака, залпом выпив чай, Йосеф напомнил Кларе принять сироп алоэ из бутылочки и попросил кого-нибудь помочь ему надеть облачение. Помочь вызвался Гай, и они некоторое время мучились, продевая раненую руку в рукав белой альбы. Один раз Йосеф не сдержался и зашипел от боли, но наконец дело было сделано. Ризы он надевать не стал, только положил на плечи фиолетовое узкое полотнище – столу. Правая рука его совсем не двигалась, и даже малейшее напряжение мышц отзывалось болью по всей длине. Превозмогая себя, Йосеф подошел к Марии и попросил у нее чего-нибудь обезболивающего. Та вспыхнула, поразительно для своей синеватой бледности, и принесла ему целую пригоршню таблеток.
День выдался на редкость теплый и солнечный, птицы голосили вовсю.
– Клара, ты не могла бы попробовать спеть «Libera me Domine» и «Реквием»? – спросил священник, и девушка отрицательно покачала головой. Правда, через несколько минут, когда Марк и Аллен поднесли покойника к краю могилы, она внезапно сказала:
– Я попробую.
Все посмотрели на нее, уже забыв, о чем шла речь, но Йосеф благодарно кивнул:
– Спасибо.
Все встали возле тела кругом, сжимая зажженные свечи. Их дневное пламя казалось совсем прозрачным в солнечном свете. В головах мертвого стоял Йосеф, в левой руке держа распятие. Правая беспомощно свисала вдоль тела – перевязи он почему-то не надел. Клара начала петь, сначала запинающимся, чуть слышным голосом, но потом он окреп и набрал силу:
Она пела латинский погребальный гимн, и Аллен, когда-то учивший латынь в университете, понимал отдельные слова и сочетания слов. Однако пой она и на родном языке, он, верно, различил бы смысл не лучше. Ноги его подкосились, и он упал на колени возле брата, не отрывая взгляда от его лица. Голос Клары дрогнул от слез, но она не прервала пения.
Плакали, кажется, все, кроме Аллена и Йосефа. На щеках у Марии и Гая застыли светлые дорожки.
– …Пошли, Господи, вечный свет сыну Твоему, убиенному Роберту, рыцарю христианскому, и со святыми Твоими упокой его, ибо Ты милостив. Вечный покой даруй ему, Господи; и вечным светом осияй его со святыми Твоими, ибо Ты благ, и вовеки милость Твоя. Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
– Аминь, – откликнулся нестройный хор. Аллен поцеловал брата в лоб. Роберта завернули в алую ризу. На груди его лежала большая алая роза… Нет, это просто все еще свежая кровь из раны проступила на Йосефовой рубашке. Говорят, из раны выступает кровь, когда к мертвому приближается убийца. Или просто рана была растревожена, когда Роберта одевали… Как ты думаешь, Аллен Персиваль Августин?..
Аллен и Марк опустили мертвого в яму. Йосеф первым взял горсть освященной им самим земли и бросил – левой рукой. Потом – Клара. Когда земля коснулась тела, девушка открыла рот, будто желая что-то сказать, но вместо этого в голос разрыдалась. Марк взялся за лопату, и земля полетела в могилу комьями. Гай случайно встретился мокрыми глазами с Алленом и оцепенел: Аллен улыбался.
– Ребята, послушайте, – сказал Марк. Он сидел на бревне и обтесывал топором основание большого деревянного креста, который они сделали с Гаем. – Я вам хочу кое-что сказать.
– Да, Марк?
– Следите за нашим славным ры… за Алленом. С ним все очень неладно.
– Я спросила, как он, и он сказал – нормально, – неуверенно отозвалась Клара. – Кажется, он здорово держится…
– Не верьте, – резко перебил Марк. – Я знаю такие дела… в самом деле знаю. В нашей роте был один… У него, правда, не брата убили, а друга. Лучшего. Все тоже говорили, что он здорово держится. Он три дня всем улыбался и отвечал: да, порядок, да, нормально. А на четвертый – удавился в сортире. – Марк помолчал. – Самое скверное, что он сухой. Это значит, что у него внутри все сгорает. С ума он сходит, вот что.
– Сухой? – непонимающе переспросила Клара.
– То есть не плачет. Заметили, что он ни слезинки не проронил?
– Слушай, а что можно сделать? Я тут встретила его взгляд и просто обожглась. Как будто он нас всех ненавидит зато, что мы – не Роберт… Мы что-нибудь должны сделать, ты не знаешь? – Голос Марии был совсем тихим. Она тоже уже не плакала, но только потому, что не осталось слез.
– Во-первых, не оставлять его одного. Ни на миг. Вот куда он, чума побери, сейчас подевался? – Марк нервно оглядел поляну.
Гай вскочил:
– Я приведу. Он пошел вон туда, я думал, по нужде… – Он быстро скрылся между стволов.
– Может, еще что-нибудь? – жалобно спросила Клара. – Может, есть какие-нибудь… армейские способы?
– Есть один. – Марк отложил окончательно доделанный крест и поднялся. – Попробую-ка я его крепко напоить.
Крест был водружен на могилу, и теперь Аллен сидел возле креста. Он сидел молча, совершенно спокойно, беспрекословно согласившись на уговоры никуда не уходить от лагеря. На самом деле он ушел очень далеко – внутрь своей головы. Теперь там прокручивался длинный звуковой фильм, главным героем которого являлся его брат Роберт.
…Большой спортзал Магнаборгской военной академии был набит до отказа: шел финальный бой на звание чемпиона столицы по владению мечом. Первый участник – сэр Герберт Гарольд, мастер, орден «Солнечный крест». Против него – сэр Роберт Рой, младший мастер ордена «Белое копье».
Гарольд был больше и тяжелей, зато Роберт – куда подвижнее. Щит в руке его двигался, как крыло бабочки, а противник надвигался подобно осадной башне. Предыдущую сходку выиграл он, и теперь «солнечные кресты» подбадривали его воодушевленными воплями. Рыцари «Копья» напряженно молчали. Аллен так сильно закусил губу, что сам охнул от боли.
Удар! Удар! Удар! Сериями, гад, работает… Ну же, Роберт, держись! Держись, Роберт! Это нечестно, ведь он меньше, а доспехи по весу одинаковые, конечно же, этот громила его теснит… Ох, удар пришелся по лодыжке! Судьями он не засчитывается, но не в том дело, это же самое уязвимое место, оно прикрыто только тонкой кожаной поножью… Братик, ведь я тебе говорил – давай купим латные ноги! Да на какую холеру мне был нужен этот меч? Я бы и деревяшкой пока обошелся… Дурацкий великан Гарольд, он отрубил моему брату полноги!..
Ага, Роберт разозлился! Пошел в наступление! Держись, великанишка!.. Наши – молодцы, вон как орут, правильно, пусть он слышит, что мы все за него болеем! Даже Эйхарт сжал кулаки, волнуется – милый старина Эйхарт, и это тебя-то я боялся?.. Да ты мне теперь – лучший друг!.. Дава-ай, Роберт! Раз! Два! Три! Удар прошел, люди добрые, прошел! Не давай ему развернуться, Роберт, тесни этого Гарольда с глупым солнышком на щите… Господи, Господи, помоги моему брату выиграть!!! Удар прошел!!!
– Во второй сходке победил… сэр Роберт Рой!
– Ур-ра-а!!!
Роберт идет к краю ристалища, глаза ему заливает пот. Аллен – его оруженосец – быстро расстегивает ремешки шлема, и на свет является красное мокрое лицо в уродливом подшлемнике. Скорее вытереть ему пот, все поправить, выпрямить погнувшийся меч о колено… Сейчас – последняя сходка.
– Роберт, давай! Побей этого великана! Здесь ремешок подтянуть?..
– И еще под мышкой поправь. Вот. Спасибо. Ладно, с Богом. Надевай на меня шлем…
– Аллен! Эй!.. Рыцарь Персиваль!.. Дружище!
– Что?.. – Он с трудом узнал Марка, трясущего его за плечо. В груди колыхнулось смутное недовольство: зал военной академии как в воду канул. – Что это?
– Пей давай. Будет легче. За упокой души рыцаря Роберта, да будет с ним все хорошо.
Аллен одним махом влил в горло содержимое кружки – и страшно закашлялся, выпучив глаза.
– Ох-х… Что это за…
– Вот запей водичкой. Это разведенный спирт. Я взял в медицинских целях, но сейчас, кажется, и есть медицинские.
– Я не хочу…
– Пей, друг. Надо. Вот гляди, я себе тоже налил. Пей за то, чтоб вы с братом еще встретились.
Аллен, зажмурившись, заглотнул и следующую порцию.
Минут через десять он встал – и тут же сел обратно. Мир неудержимо завертелся вокруг, голова стала пустой и легкой. Ноги отказывались повиноваться, но Аллен все-таки упрямо встал, цепляясь за могильный крест.
– Ты куда это собрался? – Марк, кажется, остался почти совсем трезв.
– У… у… угадай. В эти… в кусты.
– Ладно, в кусты иди. Тебя проводить или сам дойдешь?
– С… сам. – И Аллен неровной походкой направился прочь. Клара с болью поглядела ему вслед.
– Марк, а ты уверен… Что это было правильно? Ну, поить его до такого состояния?
– Напрасно, – тихо и уверенно сказал Йосеф, которому Мария накладывала на рану свежую заживляющую мазь. Марк мрачно посмотрел на него, но тот не стал продолжать, а снова замер с закрытыми глазами.
Когда через пять минут Аллен не вернулся, Марк поднялся и пошел его искать. Тот сидел у куста, привалясь спиной к дереву, и, казалось, с кем-то оживленно беседовал. Марк замер на миг и прислушался.
– Э-э, нет, не может того быть… Это ты врешь. Потому что ты демон. Это не ты убил моего брата, случайно? Да я сам знаю, что я. Но ведь ты тоже помог, верно? Я видел твоих… пал… пас… посланников. Зеленые которые. Да я знаю. И все, значит, тогда исправится? Ну-ну. – Аллен погрозил невидимому оппоненту пальцем. – Не хочу я кончать с собой. Роберт бы не одобрил. И вообще это не того… не по-христиански. Мало ли что надо, а я вот не хочу…
Марк подошел, подхватил друга под локти.
– Вставай… С кем это ты беседуешь? Никого же нет.
– Как с кем? – искренне удивился Аллен, тыкая пальцем в сторону куста. – Вот же он стоит. Рожи строит, гад…
– Кто строит рожи?
– Ну Даритель же… То есть п-повелитель этих… как их… мух.
– Пошли-ка отсюда. – Марк обхватил его за талию. По спине у него пробежал холодок.
Аллен стал уже совсем плох, и лучшее, что с ним можно было сделать, – это положить спать. Мария скормила ему таблетку аспирина, чтоб завтра не болела голова, и бормочущего околесицу, но по-прежнему «сухого» беднягу уложили в спальный мешок. Все остальные собрались у костра.
– Мессу я служить, наверное, пока не могу, – нарушил молчание Йосеф. – А завтра – воскресенье, день Господень. Давайте хотя бы помолимся вместе… О покое для мертвого и мире для живого. Клара, ты помнишь литании какие-нибудь?
– К Сердцу Иисуса… И к Деве Марии, но не до конца, – отозвалась девушка.
– Ничего, вместе вспомним. В крайнем случае сделаем, как я на отпевании. Половину слов забыл и от себя прибавил… я же это делал первый раз. А вы говорите «помилуй нас» в каждой паузе, если… если вы согласны на такое времяпрепровождение. – Священник чуть улыбнулся. Все остальные молча встали на колени в траву. Последним сделал это Марк, но губы его все время оставались плотно сжатыми. Он тоже молился – так, как мог.
Наутро Аллен проснулся совершенно разбитым. Несколько минут он полежал с закрытыми глазами, стараясь не вспомнить, что случилось вчера. Но потом, поняв, что ему это не под силу, сжал зубы и выполз на свет божий, изо всех сил вызывая у себя в памяти живое лицо и голос своего брата.
– Вот он! – оповестила остальных сидевшая у костра Мария. Аллен огляделся и понял – что-то происходит. На земле было расстелено белое полотенце, как на Пятидесятницу, тысячу лет назад, и на нем по краю стояли тарелки. Посредине высилась Маркова кружка-«сиротка».
– Иди сюда, – позвал Гай. – Мы ждали, когда ты встанешь. Сейчас будем поминать твоего брата.
Аллен приблизился и занял свое место в кругу. Происходящее казалось ему совершенно бессмысленным. Тьма ушла из его разума, уступив место серой пустоте.
Йосеф встал, без тени улыбки поднял здоровой рукой «сиротку», держа ее перед собой. («И что, из этой дряни он собирается поминать моего брата?!»)
– Прости, Господи, сыну Твоему Роберту все грехи его – вольные и невольные. Позволь ему войти в дом Твой.
Он отпил глоток и передал кружку Марии. Напиток был – прекрасный кагор, купленный для причастия.
– Пусть… с Робертом все будет хорошо. Он всех нас спас. Он умер как истинный христианский рыцарь. Спасибо тебе, друг.
Теперь ужасающая чаша оказалась у Гая, и он долго молчал над ней, прежде чем встал и собрался говорить.
– Роберт это сделал… не для того, чтобы наш круг был разорван. За искателей Святого Грааля.
– Нет!
Аллен вскочил со своего места прежде, чем Гай донес вино до губ.
– Я хочу сказать. Я ухожу. Я потерял свое право быть искателем, и дальше вы пойдете без меня. Кроме того, я… ненавижу это все. Наш поход. И Святой Грааль.
– Почему? – неожиданно мягко спросила Клара, глядя на него снизу вверх.
– Так уж случилось. Это правда. Вчера я отрекся от похода и от своего места в нем. Я только просил, чтобы мне вернули брата… и его мне вернули. Правда, неживого. Но об этом я ничего не говорил. Теперь я отрекся и буду предателем… если продолжу путь. Я не хочу предавать своего брата… – Он чуть было не сказал «еще раз», но осекся и замолчал.
– Но иначе ты предашь всех нас, – жестко сказала Мария.
Молчание снова повисло над поляной. Потом заговорил Марк:
– Ты ведь и до этого давал обеты. Вместе с нами. Почему нарушить их для тебя менее важно? То, что ты хочешь сделать, называется – бегство, и это подло. Что за трусость, славный ры… друг мой?
– Мы тебя любим, – прошептала Клара. Глаза ее наполнились слезами, она никак не могла поймать Алленов неподвижный взгляд. – Мы не сможем без тебя. Ты – наши глаза. Не ослепляй нас, пожалуйста.
– Глаза – это ты, – покачал головой Аллен.
– Нет ты, – неожиданно перебил его Йосеф. – А Клара – это наше сердце. Почему, разбивая свою душу, ты считаешь возможным разбить сердца и путь также и своим братьям?..
– Братьям? – Аллен криво усмехнулся. – У меня был брат[1]…
– У тебя есть брат! – внезапно вставая, крикнул Йосеф. Вернее, нет, голос его оставался тихим, но в нем полыхнул такой белый гнев, что все вздрогнули. Аллен растерянно взглянул ему в лицо, впервые отрывая взгляд от земли. – У тебя по-прежнему есть брат, который сейчас видит тебя, и верь мне – ему за тебя стыдно. Неужели ты не понимаешь, что теперь должен вдвойне – за себя и за него? Теперь ты не один, а два искателя, и при этом сейчас позоришь себя и Роберта только из-за того, что его тленное тело вчера зарыли в землю!
Лицо Аллена перекосилось. Из глаз его внезапно брызнули слезы – с такой силой, будто внутри прорвалась некая непрочная плотина.
– Да пошли вы все… Пошли к дьяволу![2]– бешено крикнул он и бросился прочь, закрыв руками лицо.
Марк приподнялся было, чтобы бежать за ним, но Йосеф остановил его:
– Не нужно. Все в порядке… Я так думаю.
Все забыли про Гая, который так и не выпил за свой тост. А он все это время простоял молча, с кружкой на весу; теперь же, когда все замолчали, поднес ее к губам и торжественно отпил. Эстафету переняла Клара, которая выпила молча, но все поняли, что это было продолжением слов Гая. Молча отпил и Марк.
Когда впереди показалась серая громада скалы, Аллен так ускорил шаг, что Гай едва поспевал за ним, притом что обычно Странник ходил куда быстрее поэта. Потом он уже почти бежал и поймал друга за рукав, когда тот начал было карабкаться вверх по крутому склону.
– Слушай… Давай я пойду первым и посмотрю, что там. Может быть, они ещё не ушли. Я подкрадусь бесшумно… как ты не сможешь.
Аллен безучастно посмотрел на него – и у Гая пробежали по спине мурашки от этого взгляда. Так можно глядеть на досадное, но преодолимое препятствие вроде каменного завала поперек дороги. Стряхнув руку друга, как стряхивают назойливое насекомое; Аллен быстро полез вверх, цепляясь за торчащие корни. Тихо и отчаянно выругавшись, Гай начал взбираться следом за ним.
Аллен ухватился за ветви куста, росшего возле самой скалы, и одним рывком выбрался на площадку. Яркий утренний свет заливал не затененную лиственным сводом поляну и ритуальный круг посреди нее. В кругу, боком опираясь на забрызганные кровью камни, сидел Роберт.
Он сидел к брату спиной, низко склонив русоволосую голову, как делают очень усталые люди. Сердце Аллена оглушительно ударило один раз и задохнулось. Без единого звука он бросился к брату со всей скоростью, на какую был способен, и в три прыжка обрушился на него сзади, схватил за плечи.
Роберт качнулся вперед, как большая мягкая кукла, и ткнулся лбом в собственные колени, медленно заваливаясь на бок. Несколько блестящих зеленых мух взвилось от его груди, задев Аллена по лицу. Мухи были тяжелыми и влажными.
Еще не увидев разумом того, что уже поняли глаза, он развернул брата к себе. Лицо Роберта было безумно бледным, в синих подтеках и ссадинах, и ресницы плотно склеились кровью. Губы, раздутые кровоподтеком, чуть приоткрылись. На голой груди, меж торчащих обломков ребра, зияла страшная треугольная рана там, где раньше было сердце, и еще несколько зеленых мух блестело в загустевшем месиве.
Громкая электронная музыка, начавшая звучать еще на тропе, стала оглушительной. Аллен страшно закричал, так что загрохотали горы, но сам себя он уже не слышал. Шар темноты с треском взорвался внутри головы. «Я умер», – сладостно подумал он, и на них с братом опустилась абсолютная ночь.
Очнулся Аллен от того, что Гай отчаянно тряс и пинал его, перемежая проклятия с уговорами. Недоуменно глядя на друга, Аллен сел и попытался прислушаться к его словам, но не смог уловить в них смысла. Потом пришедший почти в полное отчаяние Гай все же сказал фразу, задевшую его за живое:
– Идем отсюда, пожалуйста. Твоего брата нужно похоронить по-христиански.
В глазах Аллена появилось осмысленное выражение, он поднялся с земли и помог Гаю связать рукавами две штормовки. Потом помог взвалить на них труп. Роберт оказался очень холодным и тяжелым, и Гай на миг закрыл глаза, ибо его мир неудержимо катился в бездну. «Я здесь один с мертвецом и сумасшедшим, помоги мне, Господи, если Ты еще нас не оставил», – подумал он, поднимая свою половину самодельных носилок. Мертвая голова с волосами в засохшей крови легко коснулась его запястья. Гай беззвучно заплакал.
Обратный путь занял у них несколько часов. Два раза они останавливались, чтобы передохнуть. Голый по пояс Аллен послушно стоял и послушно шел, когда его просили, но не сказал ни слова за всю дорогу. Когда они остановились во второй раз и Гай повернулся к реке – попить, он увидел что-то белое, зацепившееся за корягу, и вытащил это из воды. Предмет оказался мокрой и скомканной Алленовой рубашкой с гербом, и Гай бросил ее, кое-как выжав, в носилки, под бок мертвому. Аллен ее, кажется, не заметил.
Когда они достигли наконец лагеря, остальные только что пробудились. Мария меняла Йосефу бинты и что-то делала с его раной, Марк раздувал вчерашние угли. При звуке их шагов все, даже больной Йосеф, вскочили на ноги. Возглас вопроса замер у Клары на губах, и при виде их скорбной ноши она начала медленно оседать на землю. Марк подхватил ее.
– Мы принесли… – начал Гай, опуская носилки, но не договорил, и лицо его скривилось от рыданий. Мария закрыла лицо руками и съежилась. Йосеф, в бледности не уступавший мертвому, медленно поднял правую руку левой и перекрестился. Аллен стоял над всеми неподвижно, и глаза его были сухи. Солнце окружило его голову золотистым ореолом. Он смотрел на своего брата.
Старшим над всеми неожиданно оказался Йосеф. Тихим спокойным голосом он сказал, что кому теперь надлежит делать. Собрав вещи и взвалив на спины рюкзаки, друзья направились вверх по течению, миновав опасный скальник вброд по воде. Марк взял два рюкзака – свой и Йосефов. Священник с рукой на перевязи шел перед ним, белый от боли, но совершенно спокойный. Впереди шли Гай и Аллен, неся на носилках свою беду.
За короткий переход по реке Клара дважды оступалась на скользких камнях. Один раз она не удержалась и с шумом упала в воду, больно подвернув ногу, но тут же поднялась с закушенной от напряжения губой и что-то прошептала.
– Что?
– Все в порядке, – повторила она громче, но шум воды опять унес ее слова. Она помотала головой и пошла вперед, и босые маленькие ступни ее светились в ледяном потоке.
К полудню они достигли своей предыдущей стоянки. С трудом поднявшись по склону (Клара шла, отстраненно размышляя о том, когда же силы совсем оставят ее и она упадет, но этого все не происходило), они остановились на пологой земле со следами их прежнего кострища. Трава, примятая там, где стояли палатки, за два дня успела распрямиться.
На друзей, напоминавших разбитый отряд после битвы, сошло какое-то странное отупение. Йосеф тихим голосом отдал распоряжения, и все безмолвно подчинились. Марк занялся костром, Мария – распаковкой и завтраком. «Когда закончишь с костром, начинай, пожалуйста, копать могилу», – тихо попросил священник, и Марк кивнул в ответ, зажмурившись, как от боли. Кларе было велено принять лекарство и прилечь. Гай и Аллен отправились к воде – обмывать и приводить в порядок умершего.
Когда они опустили Роберта в воду, Гай плакал не переставая. Все тело рыцаря покрывали следы жестоких побоев – похоже, его били ногами, – но самое ужасное было в его чудовищной беспомощности и неподвижности. Быстрый поток бесцеремонно перевернул его покорную руку, широкую сильную руку, которую Роберт тысячу лет назад протянул Гаю в залитой солнцем электричке: «Рад знакомству. Меня зовут Роберт Рой…» Хорошо хоть, слезы не мешали Гаю делать что должно: они просто текли и текли по лицу, падая в реку и иногда затуманивая зрение. Гай не вытирал их, просто смаргивал и хлюпал носом, а руки его продолжали делать свое дело. Аллен же не уронил ни слезинки. Слабоумным он вовсе не казался – он быстро и аккуратно исполнял все, что Странник ему говорил: «Теперь перевернем… Осторожно, здесь рана… Еще вытереть со щеки…» Движения его выглядели легкими, почти ласковыми, и в какой-то миг Гай ужаснулся выражению его лица, которое было отрешенным и почти счастливым. Как будто он получил что хотел и теперь не спешил с этим расставаться.
Потом они подняли нагого Роберта наверх и положили на траву. Увидев мертвого издали, сидевшая в тени Клара вскочила и скрылась между стволов. Аллен принес свою одежду – рюкзак Роберта остался у убивших его, – но она была явно мала. Тогда Марк достал запасные штаны, а чистую рубашку дал Йосеф.
Роберта положили на алую Йосефову ризу, расстеленную на земле. Аллен сосредоточенно причесал его своим гребешком, и тот лежал важно, как спящий король, и казалось, чуть улыбался разбитыми губами. Разгладив складки на рубашке брата, Аллен пошел помогать Марку копать могилу.
Лопата была одна, и та саперная. Принадлежала она запасливому бывшему солдату, и Аллен, помнится, долго отговаривал друга брать с собой в поход эту «лишнюю тяжесть». Копали они по очереди, мягкая почва легко поддавалась – только изредка лопата натыкалась на корни, которые Марк перерубал топором. Вскоре к ним присоединился Гай. Один из троих копал, а остальные двое помогали ему, выкидывая землю и камешки руками и обрубая корни. Работали в молчании.
– Достаточно, – сказал Йосеф, заглядывая через край глубокой ямы. – Пойдемте поедим, это нужно сделать, а потом я отпою покойного. С Робертом все будет хорошо.
Марк дернулся и отвернулся; у Гая опять побежали по щекам теплые струи. Аллен безучастно выбрался из ямы и молча направился к костру.
Йосеф, как всегда перед едой, тихо сказал молитву, но перекреститься не смог. Правая рука его покоилась на тряпичной перевязи, а левой он принялся неловко орудовать ложкой, рассыпая половину каши по траве. Кажется, еда здорово пригорела, но вряд ли кто-нибудь из них твердо осознавал, что именно он ест. После завтрака, залпом выпив чай, Йосеф напомнил Кларе принять сироп алоэ из бутылочки и попросил кого-нибудь помочь ему надеть облачение. Помочь вызвался Гай, и они некоторое время мучились, продевая раненую руку в рукав белой альбы. Один раз Йосеф не сдержался и зашипел от боли, но наконец дело было сделано. Ризы он надевать не стал, только положил на плечи фиолетовое узкое полотнище – столу. Правая рука его совсем не двигалась, и даже малейшее напряжение мышц отзывалось болью по всей длине. Превозмогая себя, Йосеф подошел к Марии и попросил у нее чего-нибудь обезболивающего. Та вспыхнула, поразительно для своей синеватой бледности, и принесла ему целую пригоршню таблеток.
День выдался на редкость теплый и солнечный, птицы голосили вовсю.
– Клара, ты не могла бы попробовать спеть «Libera me Domine» и «Реквием»? – спросил священник, и девушка отрицательно покачала головой. Правда, через несколько минут, когда Марк и Аллен поднесли покойника к краю могилы, она внезапно сказала:
– Я попробую.
Все посмотрели на нее, уже забыв, о чем шла речь, но Йосеф благодарно кивнул:
– Спасибо.
Все встали возле тела кругом, сжимая зажженные свечи. Их дневное пламя казалось совсем прозрачным в солнечном свете. В головах мертвого стоял Йосеф, в левой руке держа распятие. Правая беспомощно свисала вдоль тела – перевязи он почему-то не надел. Клара начала петь, сначала запинающимся, чуть слышным голосом, но потом он окреп и набрал силу:
…
Libera me, Domine,
De mortis aeterna
Она пела латинский погребальный гимн, и Аллен, когда-то учивший латынь в университете, понимал отдельные слова и сочетания слов. Однако пой она и на родном языке, он, верно, различил бы смысл не лучше. Ноги его подкосились, и он упал на колени возле брата, не отрывая взгляда от его лица. Голос Клары дрогнул от слез, но она не прервала пения.
Плакали, кажется, все, кроме Аллена и Йосефа. На щеках у Марии и Гая застыли светлые дорожки.
– Амен, – тихо закончил священник. Песнопение закончилось, начался обряд.
Requiem aeternam dona eis, Domine,
Et lux perpetuus luceat eis…
– …Пошли, Господи, вечный свет сыну Твоему, убиенному Роберту, рыцарю христианскому, и со святыми Твоими упокой его, ибо Ты милостив. Вечный покой даруй ему, Господи; и вечным светом осияй его со святыми Твоими, ибо Ты благ, и вовеки милость Твоя. Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
– Аминь, – откликнулся нестройный хор. Аллен поцеловал брата в лоб. Роберта завернули в алую ризу. На груди его лежала большая алая роза… Нет, это просто все еще свежая кровь из раны проступила на Йосефовой рубашке. Говорят, из раны выступает кровь, когда к мертвому приближается убийца. Или просто рана была растревожена, когда Роберта одевали… Как ты думаешь, Аллен Персиваль Августин?..
Аллен и Марк опустили мертвого в яму. Йосеф первым взял горсть освященной им самим земли и бросил – левой рукой. Потом – Клара. Когда земля коснулась тела, девушка открыла рот, будто желая что-то сказать, но вместо этого в голос разрыдалась. Марк взялся за лопату, и земля полетела в могилу комьями. Гай случайно встретился мокрыми глазами с Алленом и оцепенел: Аллен улыбался.
– Ребята, послушайте, – сказал Марк. Он сидел на бревне и обтесывал топором основание большого деревянного креста, который они сделали с Гаем. – Я вам хочу кое-что сказать.
– Да, Марк?
– Следите за нашим славным ры… за Алленом. С ним все очень неладно.
– Я спросила, как он, и он сказал – нормально, – неуверенно отозвалась Клара. – Кажется, он здорово держится…
– Не верьте, – резко перебил Марк. – Я знаю такие дела… в самом деле знаю. В нашей роте был один… У него, правда, не брата убили, а друга. Лучшего. Все тоже говорили, что он здорово держится. Он три дня всем улыбался и отвечал: да, порядок, да, нормально. А на четвертый – удавился в сортире. – Марк помолчал. – Самое скверное, что он сухой. Это значит, что у него внутри все сгорает. С ума он сходит, вот что.
– Сухой? – непонимающе переспросила Клара.
– То есть не плачет. Заметили, что он ни слезинки не проронил?
– Слушай, а что можно сделать? Я тут встретила его взгляд и просто обожглась. Как будто он нас всех ненавидит зато, что мы – не Роберт… Мы что-нибудь должны сделать, ты не знаешь? – Голос Марии был совсем тихим. Она тоже уже не плакала, но только потому, что не осталось слез.
– Во-первых, не оставлять его одного. Ни на миг. Вот куда он, чума побери, сейчас подевался? – Марк нервно оглядел поляну.
Гай вскочил:
– Я приведу. Он пошел вон туда, я думал, по нужде… – Он быстро скрылся между стволов.
– Может, еще что-нибудь? – жалобно спросила Клара. – Может, есть какие-нибудь… армейские способы?
– Есть один. – Марк отложил окончательно доделанный крест и поднялся. – Попробую-ка я его крепко напоить.
Крест был водружен на могилу, и теперь Аллен сидел возле креста. Он сидел молча, совершенно спокойно, беспрекословно согласившись на уговоры никуда не уходить от лагеря. На самом деле он ушел очень далеко – внутрь своей головы. Теперь там прокручивался длинный звуковой фильм, главным героем которого являлся его брат Роберт.
…Большой спортзал Магнаборгской военной академии был набит до отказа: шел финальный бой на звание чемпиона столицы по владению мечом. Первый участник – сэр Герберт Гарольд, мастер, орден «Солнечный крест». Против него – сэр Роберт Рой, младший мастер ордена «Белое копье».
Гарольд был больше и тяжелей, зато Роберт – куда подвижнее. Щит в руке его двигался, как крыло бабочки, а противник надвигался подобно осадной башне. Предыдущую сходку выиграл он, и теперь «солнечные кресты» подбадривали его воодушевленными воплями. Рыцари «Копья» напряженно молчали. Аллен так сильно закусил губу, что сам охнул от боли.
Удар! Удар! Удар! Сериями, гад, работает… Ну же, Роберт, держись! Держись, Роберт! Это нечестно, ведь он меньше, а доспехи по весу одинаковые, конечно же, этот громила его теснит… Ох, удар пришелся по лодыжке! Судьями он не засчитывается, но не в том дело, это же самое уязвимое место, оно прикрыто только тонкой кожаной поножью… Братик, ведь я тебе говорил – давай купим латные ноги! Да на какую холеру мне был нужен этот меч? Я бы и деревяшкой пока обошелся… Дурацкий великан Гарольд, он отрубил моему брату полноги!..
Ага, Роберт разозлился! Пошел в наступление! Держись, великанишка!.. Наши – молодцы, вон как орут, правильно, пусть он слышит, что мы все за него болеем! Даже Эйхарт сжал кулаки, волнуется – милый старина Эйхарт, и это тебя-то я боялся?.. Да ты мне теперь – лучший друг!.. Дава-ай, Роберт! Раз! Два! Три! Удар прошел, люди добрые, прошел! Не давай ему развернуться, Роберт, тесни этого Гарольда с глупым солнышком на щите… Господи, Господи, помоги моему брату выиграть!!! Удар прошел!!!
– Во второй сходке победил… сэр Роберт Рой!
– Ур-ра-а!!!
Роберт идет к краю ристалища, глаза ему заливает пот. Аллен – его оруженосец – быстро расстегивает ремешки шлема, и на свет является красное мокрое лицо в уродливом подшлемнике. Скорее вытереть ему пот, все поправить, выпрямить погнувшийся меч о колено… Сейчас – последняя сходка.
– Роберт, давай! Побей этого великана! Здесь ремешок подтянуть?..
– И еще под мышкой поправь. Вот. Спасибо. Ладно, с Богом. Надевай на меня шлем…
– Аллен! Эй!.. Рыцарь Персиваль!.. Дружище!
– Что?.. – Он с трудом узнал Марка, трясущего его за плечо. В груди колыхнулось смутное недовольство: зал военной академии как в воду канул. – Что это?
– Пей давай. Будет легче. За упокой души рыцаря Роберта, да будет с ним все хорошо.
Аллен одним махом влил в горло содержимое кружки – и страшно закашлялся, выпучив глаза.
– Ох-х… Что это за…
– Вот запей водичкой. Это разведенный спирт. Я взял в медицинских целях, но сейчас, кажется, и есть медицинские.
– Я не хочу…
– Пей, друг. Надо. Вот гляди, я себе тоже налил. Пей за то, чтоб вы с братом еще встретились.
Аллен, зажмурившись, заглотнул и следующую порцию.
Минут через десять он встал – и тут же сел обратно. Мир неудержимо завертелся вокруг, голова стала пустой и легкой. Ноги отказывались повиноваться, но Аллен все-таки упрямо встал, цепляясь за могильный крест.
– Ты куда это собрался? – Марк, кажется, остался почти совсем трезв.
– У… у… угадай. В эти… в кусты.
– Ладно, в кусты иди. Тебя проводить или сам дойдешь?
– С… сам. – И Аллен неровной походкой направился прочь. Клара с болью поглядела ему вслед.
– Марк, а ты уверен… Что это было правильно? Ну, поить его до такого состояния?
– Напрасно, – тихо и уверенно сказал Йосеф, которому Мария накладывала на рану свежую заживляющую мазь. Марк мрачно посмотрел на него, но тот не стал продолжать, а снова замер с закрытыми глазами.
Когда через пять минут Аллен не вернулся, Марк поднялся и пошел его искать. Тот сидел у куста, привалясь спиной к дереву, и, казалось, с кем-то оживленно беседовал. Марк замер на миг и прислушался.
– Э-э, нет, не может того быть… Это ты врешь. Потому что ты демон. Это не ты убил моего брата, случайно? Да я сам знаю, что я. Но ведь ты тоже помог, верно? Я видел твоих… пал… пас… посланников. Зеленые которые. Да я знаю. И все, значит, тогда исправится? Ну-ну. – Аллен погрозил невидимому оппоненту пальцем. – Не хочу я кончать с собой. Роберт бы не одобрил. И вообще это не того… не по-христиански. Мало ли что надо, а я вот не хочу…
Марк подошел, подхватил друга под локти.
– Вставай… С кем это ты беседуешь? Никого же нет.
– Как с кем? – искренне удивился Аллен, тыкая пальцем в сторону куста. – Вот же он стоит. Рожи строит, гад…
– Кто строит рожи?
– Ну Даритель же… То есть п-повелитель этих… как их… мух.
– Пошли-ка отсюда. – Марк обхватил его за талию. По спине у него пробежал холодок.
Аллен стал уже совсем плох, и лучшее, что с ним можно было сделать, – это положить спать. Мария скормила ему таблетку аспирина, чтоб завтра не болела голова, и бормочущего околесицу, но по-прежнему «сухого» беднягу уложили в спальный мешок. Все остальные собрались у костра.
– Мессу я служить, наверное, пока не могу, – нарушил молчание Йосеф. – А завтра – воскресенье, день Господень. Давайте хотя бы помолимся вместе… О покое для мертвого и мире для живого. Клара, ты помнишь литании какие-нибудь?
– К Сердцу Иисуса… И к Деве Марии, но не до конца, – отозвалась девушка.
– Ничего, вместе вспомним. В крайнем случае сделаем, как я на отпевании. Половину слов забыл и от себя прибавил… я же это делал первый раз. А вы говорите «помилуй нас» в каждой паузе, если… если вы согласны на такое времяпрепровождение. – Священник чуть улыбнулся. Все остальные молча встали на колени в траву. Последним сделал это Марк, но губы его все время оставались плотно сжатыми. Он тоже молился – так, как мог.
23 июня, воскресенье
Наутро Аллен проснулся совершенно разбитым. Несколько минут он полежал с закрытыми глазами, стараясь не вспомнить, что случилось вчера. Но потом, поняв, что ему это не под силу, сжал зубы и выполз на свет божий, изо всех сил вызывая у себя в памяти живое лицо и голос своего брата.
– Вот он! – оповестила остальных сидевшая у костра Мария. Аллен огляделся и понял – что-то происходит. На земле было расстелено белое полотенце, как на Пятидесятницу, тысячу лет назад, и на нем по краю стояли тарелки. Посредине высилась Маркова кружка-«сиротка».
– Иди сюда, – позвал Гай. – Мы ждали, когда ты встанешь. Сейчас будем поминать твоего брата.
Аллен приблизился и занял свое место в кругу. Происходящее казалось ему совершенно бессмысленным. Тьма ушла из его разума, уступив место серой пустоте.
Йосеф встал, без тени улыбки поднял здоровой рукой «сиротку», держа ее перед собой. («И что, из этой дряни он собирается поминать моего брата?!»)
– Прости, Господи, сыну Твоему Роберту все грехи его – вольные и невольные. Позволь ему войти в дом Твой.
Он отпил глоток и передал кружку Марии. Напиток был – прекрасный кагор, купленный для причастия.
– Пусть… с Робертом все будет хорошо. Он всех нас спас. Он умер как истинный христианский рыцарь. Спасибо тебе, друг.
Теперь ужасающая чаша оказалась у Гая, и он долго молчал над ней, прежде чем встал и собрался говорить.
– Роберт это сделал… не для того, чтобы наш круг был разорван. За искателей Святого Грааля.
– Нет!
Аллен вскочил со своего места прежде, чем Гай донес вино до губ.
– Я хочу сказать. Я ухожу. Я потерял свое право быть искателем, и дальше вы пойдете без меня. Кроме того, я… ненавижу это все. Наш поход. И Святой Грааль.
– Почему? – неожиданно мягко спросила Клара, глядя на него снизу вверх.
– Так уж случилось. Это правда. Вчера я отрекся от похода и от своего места в нем. Я только просил, чтобы мне вернули брата… и его мне вернули. Правда, неживого. Но об этом я ничего не говорил. Теперь я отрекся и буду предателем… если продолжу путь. Я не хочу предавать своего брата… – Он чуть было не сказал «еще раз», но осекся и замолчал.
– Но иначе ты предашь всех нас, – жестко сказала Мария.
Молчание снова повисло над поляной. Потом заговорил Марк:
– Ты ведь и до этого давал обеты. Вместе с нами. Почему нарушить их для тебя менее важно? То, что ты хочешь сделать, называется – бегство, и это подло. Что за трусость, славный ры… друг мой?
– Мы тебя любим, – прошептала Клара. Глаза ее наполнились слезами, она никак не могла поймать Алленов неподвижный взгляд. – Мы не сможем без тебя. Ты – наши глаза. Не ослепляй нас, пожалуйста.
– Глаза – это ты, – покачал головой Аллен.
– Нет ты, – неожиданно перебил его Йосеф. – А Клара – это наше сердце. Почему, разбивая свою душу, ты считаешь возможным разбить сердца и путь также и своим братьям?..
– Братьям? – Аллен криво усмехнулся. – У меня был брат[1]…
– У тебя есть брат! – внезапно вставая, крикнул Йосеф. Вернее, нет, голос его оставался тихим, но в нем полыхнул такой белый гнев, что все вздрогнули. Аллен растерянно взглянул ему в лицо, впервые отрывая взгляд от земли. – У тебя по-прежнему есть брат, который сейчас видит тебя, и верь мне – ему за тебя стыдно. Неужели ты не понимаешь, что теперь должен вдвойне – за себя и за него? Теперь ты не один, а два искателя, и при этом сейчас позоришь себя и Роберта только из-за того, что его тленное тело вчера зарыли в землю!
Лицо Аллена перекосилось. Из глаз его внезапно брызнули слезы – с такой силой, будто внутри прорвалась некая непрочная плотина.
– Да пошли вы все… Пошли к дьяволу![2]– бешено крикнул он и бросился прочь, закрыв руками лицо.
Марк приподнялся было, чтобы бежать за ним, но Йосеф остановил его:
– Не нужно. Все в порядке… Я так думаю.
Все забыли про Гая, который так и не выпил за свой тост. А он все это время простоял молча, с кружкой на весу; теперь же, когда все замолчали, поднес ее к губам и торжественно отпил. Эстафету переняла Клара, которая выпила молча, но все поняли, что это было продолжением слов Гая. Молча отпил и Марк.