– Это что у тебя? – спросил командный голос, и в возникшей перед глазами Сережи татуированной лапе нарисовался прозрачный запаянный пакетик с белым порошком.
Утром в "Последних известиях" передали, что милицейский наряд в ходе проверки документов задержал представителей одной из московских преступных группировок. Они были вооружены, но при задержании сопротивления не оказали. Поскольку выяснилось, что документы на оружие оформлены правильно, отпустили всех, кроме главаря, у которого при обыске машины были обнаружены наркотики. По этому факту возбуждено уголовное дело.
Из следственного изолятора Сережу вынимал один из лучших московских адвокатов. Участники сходки в Ногинске лично против Сережи ничего не имели и вовсе не собирались отдавать своего на съедение. Поэтому умный человек Рабинович переговорил с адвокатом, вручил ему извлеченный из общака задаток и попросил:
– Вы уж постарайтесь, Юрий Петрович. Очень просили, чтобы дня через три выпустили.
Юрий Петрович связался с нужньми людьми и быстро выяснил, что изъятие наркотиков было проведено с грубейшими нарушениями закона. Более того, задержанный, как его ни просили взять пакетик в руку, для чего даже раза два приложили головой о машину, этой глупости, будучи человеком тертым, не сделал. И посему можно говорить лишь о факте обнаружения в известной машине непонятно кому принадлежащего пакетика с веществом белого цвета, а вовсе не о хранении наркотиков конкретным человеком.
При такой постановке вопроса человек выходит на свободу через несколько часов и идет с приятелями пить пиво. Когда Юрий Петрович сообщил о своем мнении умному Рабиновичу, тот очень обрадовался, долго расспрашивал адвоката о всяких подробностях, а потом сказал:
– Отлично, Юрий Петрович, дорогой. Просто отлично. Но вы все же подойдите к этому делу ответственно. Пусть проведут – как это у вас называется – экспертизу, что ли. Проверят порошок. Установят, что на пакетике нет пальцев вашего подопечного. Все как положено. Чтобы ни тени сомнения не оставалось. Но хотелось бы, чтобы максимум через три дня его выпустили.
Юрий Петрович был в адвокатуре не первый год, с тихим и незаметным Рабиновичем ему уже приходилось иметь дело, и он прекрасно понимал, что когда тот дважды произносит слова про три дня, то вовсе не потому, что плохо разбирается в обстоятельствах дела. Просто такова постановка задачи.
Поэтому Юрий Петрович написал ходатайства о проведении всех мыслимых и немыслимых экспертиз. Между прочим, они и не понадобились: в пакетике оказалась питьевая сода.
Через три дня, как было задумано, Сережа Красивый оказался на свободе. Он оценил обстановку и свалил в Карловы Вары на неопределенный срок. Потому что другого выбора обстановка ему не оставляла.
Исполнение
Павел Беленький ездил на особой машине. Какое-то время назад кремлевская служба охраны заинтересовалась информацией о партии необычных автомобилей, сделанных по спецзаказу для сопровождения одного палестинского лидера. Но с лидером, еще до того, как машины были изготовлены, произошла неприятность, и заказ повис. Кремлевская охрана поразмышляла, поцокала языком, спросила цену, выяснила возможности оплаты, убедилась, что столько денег в стране нет, и отошла. А машины остались. Между тем у Паши, благодаря успешному сотрудничеству с "Инфокаром", деньги были. И теперь он гонял по Москве на растаможенном через его Ассоциацию новом джипе.
Внешне Пашин автомобиль мало чем отличался от обычного "Гранд Чероки". Скромный темно-синий цвет, слегка тонированные стекла, шестилитровый движок, широкие, специально для протезов, ступеньки. Но сходство это было обманчивым.
Автомобиль был защищен по наивысшим натовским стандартам. Правильнее даже сказать, что таких стандартов еще и не существовало. Автоматная очередь, выпущенная в упор, оставляла на стеклах только едва заметные оспинки. Капсула, в которую был погружен салон, выдерживала экстремальные ударные воздействия. Если бы под днищем машины произошел взрыв, то водитель и пассажиры испытали бы лишь секундное неудобство. Во всяком случае, на видеокассете, которая прилагалась к машине и фиксировала испытания опытного образца, было ясно видно, как в результате взрыва вылетают окна в макетах домов, переворачиваются рядом идущие автомобили, а этот чертов танк всего лишь слегка подпрыгивает, потом снова встает на четыре колеса и как ни в чем не бывало продолжает путь.
Но если бы только это! Что мы, броневиков не видели? Машина была нашпигована разнообразнейшей электроникой. Если она оставалась одна, то уже через десять секунд включался телевизионный передатчик. Стоило кому-либо к ней приблизиться, как из прикрепленного к ключам брелока раздавался резкий писк, и хозяин мог увидеть на миниатюрном экране лицо возможного злоумышленника. Если машину окружала враждебно настроенная толпа, мешающая движению, то путем нажатия в салоне особой красной кнопки можно было вывести на корпус напряжение, в результате чего автомобиль начинал действовать в режиме электрического ската. Убивать разряд не убивал, но ощущения были весьма болезненными.
Еще одна кнопка поднимала два незаметных квадратика на крыльях. Это были ружейные порты, из которых вкрадчиво выползали стволы автоматических винтовок. Из них, как Паша убедился на испытаниях за городом, трудно было вести прицельный огонь, но нагнать страху на нападающих спереди ничего не стоило. Для нападающих сзади или преследующих тоже был приготовлен сюрприз. Нажатие на рычаг у правого колена водителя приводило к выплескиванию на дорогу нескольких литров машинного масла. При перемещении рычага еще на одну позицию вслед за маслом летели две дымовые шашки.
Самое интересное находилось на багажнике, укрепленном на крыше. Внешне это устройство походило на байдарку в чехле или рулон линолеума. На самом же деле наверху находились две миниатюрные ракеты класса "земля-земля" с гарантированным радиусом поражения до километра. Наведение на цель осуществлялось рукояткой, напоминавшей джойстик для компьютерных игр.
Все, кроме ракет, Беленький уже опробовал в действии и убедился, что покойный палестинец знал, чего хочет. Если бы такая штука была у Паши в Афгане, глядишь, и ноги остались бы целы.
На следующий день после того, как Сережа Красивый загремел в кутузку, Паша ехал на Белорусскую, где его должна была ждать девочка. У полковника Беленького имелись проблемы с женщинами.
Паша был женат дважды. Первая жена ушла сама, не выдержав совместного проживания с человеком, которого в любую минуту дня и ночи могли выдернуть по тревоге. Второй раз Паша женился незадолго до ввода советских войск в Афганистан. Когда его, изувеченного, без ноги, не приходящего в сознание, привезли на транспортном самолете в Ташкент и тут же отправили на операционный стол, молодая жена, с которой он и прожил-то всего ничего, уже ждала в больничном вестибюле. Из Паши вынули восемнадцать осколков, ампутировали вторую ногу, еще державшуюся на обрывках мышц, после чего перетащили в палату, где врачи еще две недели продолжали бороться за его жизнь. Потом Паша пришел в себя, узнал, что жена рядом, посмотрел на свое тело, укоротившееся от взрыва мины и ножа хирурга, потребовал бумагу, карандаш и написал жене записку.
Записка была короткой и категоричной. В ней Беленький объяснил жене, что там, в Афгане, встретил другую женщину, она должна вот-вот приехать, поэтому свою прежнюю семейную жизнь Паша считает законченной и желает бывшей супруге счастья. Жена, конечно, не поверила, долго пыталась пробиться к Паше в палату, но ее не пустили, поскольку Паша пообещал пристрелить главврача, если его категорический приказ будет нарушен. Человек, бравший дворец Амина в декабре семьдесят девятого, заслужил, чтобы к подобным обещаниям относились серьезно. И жена вернулась в Москву.
Тогда еще никто не догадывался, что Паша отлежится, встанет, научится ходить и рванет через границу обратно в свою часть. Сделал он это не потому, что ему так уж понравилась афганская война, и, конечно, не потому, что Павлу Беленькому не давал покоя пример Алексея Маресьева. Просто влачить существование на капитанскую пенсию, передвигаясь в инвалидной коляске производства Ижевского завода, ему было противно, и особого смысла в такой жизни он не видел Поэтому, вернувшись к своим, Беленький откровенно искал смерти, лез под пули, но пули его не брали, и вместо смерти Паше доставались ордена и очередные звания. Когда начался вывод войск, он даже расстроился, потому что так и остался недостреленным.
Павел Беленький вернулся в Москву героем, человеком-легендой, увешанным наградами полковником. В старые времена быть бы ему членом всевозможных комитетов, бессменным делегатом партийных съездов, депутатом Верховного Совета, обязательным и почетным гостем комсомольских конференций и пионерских собраний. Но жизнь поменялась, и после того, как роль Беленького в обороне Белого дома получила должную оценку, ему досталась Ассоциация содействия малому бизнесу, которая на деле была призвана содействовать чему-то совершенно другому, а на Пашу возлагалась ответственная обязанность – контролировать, чтобы содействие этому другому осуществлялось максимально эффективно. Шаг влево, шаг вправо...
Бешеные деньги, проходившие через его руки, сильно изменили Па-шину жизнь. Заходя в дорогие кабаки, где раньше ему и в голову не пришло бы появиться, посещая всякие приемы и презентации, он слышал за своей спиной тихий шепоток. Длинноногие красавицы, сошедшие с глянцевых страниц журналов, вовсю соперничали за право оказаться рядом с хромающим и поскрипывающим протезами полковником. Но Паша окидывал красоток безразличным взглядом, опрокидывал рюмку за рюмкой и предпочитал не замечать делаемых ему авансов. Цена этих девок была ему известна, стиль жизни и правила поведения – тоже, поэтому коммерческая сторона проявляемого ими интереса не вызывала сомнений, а делать из себя идиота Паше не хотелось.
Поэтому Беленький открыто предпочитал проституток, но не подбирал их ни у "Метрополя", ни на Тверской. Выбрав в "Московском комсомольце" объявление, обещавшее изысканный досуг, он съездил, познакомился с хозяйкой и обо всем договорился.
– Если хоть одна блядь вякнет насчет моих протезов, я ей уши отрежу, – пообещал он хозяйке. – А потом и тебя навещу. Понятно?
Раз или два в неделю Паша сбрасывал хозяйке на пейджер сообщение, вызывал когда одну девочку, а когда и двух, и заказ присылали на Белорусскую, в один из переулков напротив вокзала. Девочки должны были скромно стоять и ждать, когда Паша подъедет на своей джеймс-бондовской машине. Притормозив метров за десять, он оценивал предложение. Если товар нравился, подъезжал ближе и открывал дверцу. Девочки были проинструктированы, что обращать внимание на отсутствие у клиента ног, во избежание неприятностей, не следует, вели себя идеально, деньги брали в точности по тарифу плюс на такси и, исполнив положенную работу, отбывали восвояси.
Сегодня Паша ждал новенькую. Еще в понедельник Танечка, которую он вызывал чаще всего, обмолвилась, что появилась новенькая, из Кишинева, и что это нечто Паша заинтересовался, узнал, как зовут, и отправил хозяйке заявку.
Подъезжая, он увидел в условленном месте и вправду роскошную телку – с ярко рыжими волосами, в белых джинсах, обтягивающих великолепные ноги, и зеленом свитере. Телка была настолько хороша, что у проходящих мимо автоматически поворачивались головы. Около нее уже увивался, притягиваемый как магнитом, какой-то пацан с косичкой – не то выпивший, не то подкуренный.
Когда Паша остановил машину прямо возле телки, пацан уже настолько осмелел, что схватил товар за руку и стал тянуть куда-то в сторону. Телка вырывалась и обиженно лопотала. Не глуша мотор, Паша перекинул протезы через порожек, вылез из машины, подковылял к правой дверце и широко ее распахнул.
– Отойди, придурок, – спокойно сказал он пацану, – оставь телку. Не для тебя, сопляка, припасена.
– А я чего? – удивительно быстро согласился пацан. – Я ничего...
И, отпрыгнув в сторону, он исчез за углом дома.
Те, кого впоследствии удалось допросить, показали, что сразу после исчезновения пацана из-за того же угла показались двое. Среднего роста, без особых примет, в вязаных шапочках, закрывающих лицо. В руках у них были такие длинные трубки... с набалдашниками. Сразу же началась пальба.
Пули крупного калибра, выпущенные практически в упор, буквально зашвырнули полковника Беленького в салон автомобиля через открытую правую дверцу. Наружу торчали только ноги с задравшимися брючинами. Протезы бессильно скребли по асфальту. Девка ойкнула и припустила по переулку. Через мгновение слева от бронированной машины, все же не уберегшей полковника, притормозила белая грязная "Волга". Убийцы швырнули стволы на землю и запрыгнули на заднее сиденье. Из переднего окна высунулась рука с пистолетом, направленным точно в голову Паши. Прозвучали два хлопка, и "Волга" умчалась, исчезнув через сотню метров в подворотне.
Схоронившиеся в подъездах случайные прохожие через минуту узрели чудо. Убитый полковник зашевелился, втянул в салон машины непослушные протезы, поглядел остекленевшими глазами прямо перед собой, захлопнул обе дверцы, и джип, вихляя колесами, неуверенно тронулся вперед, С каждым метром машина набирала скорость, потом двигатель взревел, и автомобиль исчез за поворотом. На асфальте остались брошенные пистолеты, стреляные гильзы и небольшая лужица крови.
Через полчаса разговаривавший по телефону граф Пасько услышал звонок в дверь своей квартиры. Похоже было, что развлекается какой-то псих, потому что звонок не прерывался ни на мгновение. Пообещав собеседнику разобраться с шутником, граф подошел к входной двери и отодвинул защелку.
Он не сразу узнал полковника– В проеме, держась обеими руками за косяки, стоял окровавленный призрак На рубашке, пробитой в нескольких местах пулями, запеклись красно-коричневые круги. Светлые волосы полковника, пропитанные кровью, превратились в корку, из-под которой медленно сочились розоватые струйки, проделывавшие бороздки в коричневой маске лица. А из-под маски на Сашу Пасько гневно и требовательно глядели ярко-голубые глаза.
– Они меня достали, – прохрипел Беленький. – Чай есть? Отодвинув Пасько в сторону, он проковылял на кухню и тяжело плюхнулся на табуретку, положив на стол руки.
– Ставь чайник, – скомандовал полковник. – Быстрее. Да не полный, мне быстрее надо. Налей воды на одну чашку. И слушай сюда. Сейчас чайку попьем, пойдем вниз, сядешь за руль. Я машину вести не смогу. Поедем в Серпухов, к Жоре. Там отсидимся. Позвони Гере, пусть уходит. Немедленно.
– Кто? – коротко спросил Пасько, расплескивая заварку.
– Чечены. Выманили из машины – и из двух стволов. Сережу найди. Пусть собирает бригаду.
– Ты "папе" звонил?
– Нет. Оттуда позвоним. Свяжись с Сережей. Пусть вышлет две машины на Симферопольское. Туда, к посту ГАИ. Понял? И Геру предупреди. Пусть сейчас же уходит.
Идиотская мысль о вызове "скорой" вспыхнула в голове графа Пасько лишь на долю секунды и тут же погасла. "Скорая" будет ехать час. За этот час они уже пройдут почти всю трассу. А ждать нельзя. Если Паша не ошибается и это вправду чеченцы, то с минуты на минуту их надо ждать здесь. Может быть, уже сейчас во дворе стоят неприметные с виду "Жигули" с форсированными двигателями, а в подъезд входят люди, скрывающие правые руки под полами пиджаков. Словно угадав его мысли, полковник сказал:
– Оружие возьми. Нам еще из подъезда выйти надо. Мой "люгер" у тебя? Дай сюда.
– Может, Геру тоже в Серпухов наладить? – спросил Пасько, беря телефонную трубку. – Вместе веселее будет.
– Давай.
На черном приборчике, установленном в припаркованной на улице машине, игриво замигала зеленая лампочка. Сидящий рядом с водителем человек торопливо погасил окурок и схватился за наушники. Немного послушал, потом стал нажимать кнопки на панели мобильного телефона.
– Слышишь меня? – спросил он. – Они сейчас выходят. Садятся в машину. Поедут по Симферопольскому. Что делать будем?.. Понял... Понял... Нормально... Нормально... Сейчас... А с третьим что?.. Понял... Окей... Окей... Быстро пацанов отзови, – приказал он, повернувшись назад. – Быстро давай. Пусть уходят. Дворами.
Через мгновение по двору прошмыгнули торопливые тени и растворились в темноте.
– Идти можешь? – спросил Саша Пасько, с сомнением глядя на полковника, сжимающего столешницу перемазанными кровью руками, чтобы не сползти на пол.
Беленькому с каждой секундой становилось все хуже. Первоначальный выброс энергии, заставивший его, по всем правилам медицины уже мертвого, добраться до квартиры графа, сходил на нет. Горевшие под кровавой маской синие глаза начали подергиваться пленкой. Он помотал головой, пытаясь стряхнуть наплывающее на него оцепенение.
– Дай... – сказал он неразборчиво и протянул правую руку. – Дай... Когда Пасько поставил перед ним хрустальный фужер с водкой, лицо полковника исказила странная гримаса. Он простонал, и в гаснущих глазах отразилось бешенство. Дрожащая рука продолжала висеть в воздухе. Пасько понял и вложил в протянутую руку "люгер". Беленький слабо кивнул, посидел еще минуту, глядя перед собой, потом взял левой рукой фужер, залпом выпил, отвел руку и разжал пальцы. Фужер мягко упал на линолеум и откатился, не разбившись. Полковник тяжело оперся левой рукой о столешницу. Поднялся.
– Может, "папе" позвоним? – на всякий случай еще раз спросил Пасько.
Беленький что-то пробурчал и, обхватив Пасько левой рукой, двинулся к двери.
Смотреть в глазок было бессмысленно. Если их ждут на этаже, то не у лифта, а в лестничном пролете. В глазок не углядишь. Палить начнут, когда выйдут оба.
Стараясь не шуметь, Пасько отбросил защелку, прислонил Беленького к стене, вытер о штаны вспотевшие ладони, перевел дух. Рывком открыл дверь и отработанным в десантных войсках броском метнулся к лифту, попеременно накрывая оба лестничных пролета зажатым в руках пистолетом.
Пролеты были пусты.
Саша перевел дух, прислушался внимательно, не идет ли кто, потом нажал кнопку лифта. Чеченцы не дураки. Зачем ждать на этаже, мозолить глаза жильцам, давать себя рассмотреть, прислушиваться к звукам открывающейся двери? Куда легче схорониться внизу, в темном предбаннике перед лифтом. Когда лампочка покажет, что лифт движется с седьмого этажа на первый, времени, чтобы передернуть ствол, будет вполне достаточно.
По правилам, надо было бы аккуратно пройти лестницу, заглядывая за перила. Лифт – братская могила. Место упокоения для недоумков. Но семь этажей с Пашей...
Пасько выволок полковника из квартиры, захлопнул дверь, втащил обмякающее на руках тело в лифт и нажал кнопку первого этажа.
– Ты как, Паша? – спросил он, с тревогой заглядывая в лицо раненого.
– Нормально, – неожиданно звучно ответил Беленький. По-видимому, водка начала действовать. – Ты что, мудак, в лифте меня везешь? Жить надоело? Посади меня на пол. И сам сядь. Моли бога, чтобы у них автоматов не было и чтобы шмалять поверху начали. Приготовь пушку.
На первом этаже тоже не было ни души. Все ясно. Ждут у машины.
– Ты где припарковался? – спросил Пасько, ставя полковника на ноги.
Беленький мотнул головой куда-то влево.
Но и у машины, вопреки всем ожиданиям, не было ни души. Это совсем ни на что не похоже. Таких ляпов чеченцы не делают. Если даже допустить, что они почему-то решили оставить Пасько в покое, либо – а это уж вовсе невероятно – не знают о его связи с полковником, все равно – хоть кто-то из них ведь должен был видеть, что Беленький ушел. Ни по каким законам чеченцы не могли его выпустить, коли не получилось погасить с первого раза. Чувство облегчения, так и не успев окрепнуть в душе Александра Пасько, сменилось тяжелой тревогой.
– Теперь нормально, – пробормотал Беленький, когда Саша уложил его на заднее сиденье. – Лишь бы по дороге не сдохнуть. В этой машине нас не возьмут. Гони, Санек. Гони, дорогой. Оклемаюсь – все потроха из них выну.
Только на Варшавке Пасько вспомнил, что не успел позвонить Сереже Красивому и вызвать машины сопровождения. О том, что звонить некому и Сережа уже второй день парится в СИЗО, он не знал. Как не узнал и того, что лежавший на заднем сиденье полковник Беленький, легендарный герой Афгана, защитник Белого дома и доверенное лицо большого человека, которого они меж собой уважительно звали "папой", умер минут через десять после того, как машина выехала со двора. Врачи, если бы им довелось увидеть полковника, сказали бы, что из семи пулевых ранений четыре точно несовместимы с жизнью.
Внешне Пашин автомобиль мало чем отличался от обычного "Гранд Чероки". Скромный темно-синий цвет, слегка тонированные стекла, шестилитровый движок, широкие, специально для протезов, ступеньки. Но сходство это было обманчивым.
Автомобиль был защищен по наивысшим натовским стандартам. Правильнее даже сказать, что таких стандартов еще и не существовало. Автоматная очередь, выпущенная в упор, оставляла на стеклах только едва заметные оспинки. Капсула, в которую был погружен салон, выдерживала экстремальные ударные воздействия. Если бы под днищем машины произошел взрыв, то водитель и пассажиры испытали бы лишь секундное неудобство. Во всяком случае, на видеокассете, которая прилагалась к машине и фиксировала испытания опытного образца, было ясно видно, как в результате взрыва вылетают окна в макетах домов, переворачиваются рядом идущие автомобили, а этот чертов танк всего лишь слегка подпрыгивает, потом снова встает на четыре колеса и как ни в чем не бывало продолжает путь.
Но если бы только это! Что мы, броневиков не видели? Машина была нашпигована разнообразнейшей электроникой. Если она оставалась одна, то уже через десять секунд включался телевизионный передатчик. Стоило кому-либо к ней приблизиться, как из прикрепленного к ключам брелока раздавался резкий писк, и хозяин мог увидеть на миниатюрном экране лицо возможного злоумышленника. Если машину окружала враждебно настроенная толпа, мешающая движению, то путем нажатия в салоне особой красной кнопки можно было вывести на корпус напряжение, в результате чего автомобиль начинал действовать в режиме электрического ската. Убивать разряд не убивал, но ощущения были весьма болезненными.
Еще одна кнопка поднимала два незаметных квадратика на крыльях. Это были ружейные порты, из которых вкрадчиво выползали стволы автоматических винтовок. Из них, как Паша убедился на испытаниях за городом, трудно было вести прицельный огонь, но нагнать страху на нападающих спереди ничего не стоило. Для нападающих сзади или преследующих тоже был приготовлен сюрприз. Нажатие на рычаг у правого колена водителя приводило к выплескиванию на дорогу нескольких литров машинного масла. При перемещении рычага еще на одну позицию вслед за маслом летели две дымовые шашки.
Самое интересное находилось на багажнике, укрепленном на крыше. Внешне это устройство походило на байдарку в чехле или рулон линолеума. На самом же деле наверху находились две миниатюрные ракеты класса "земля-земля" с гарантированным радиусом поражения до километра. Наведение на цель осуществлялось рукояткой, напоминавшей джойстик для компьютерных игр.
Все, кроме ракет, Беленький уже опробовал в действии и убедился, что покойный палестинец знал, чего хочет. Если бы такая штука была у Паши в Афгане, глядишь, и ноги остались бы целы.
На следующий день после того, как Сережа Красивый загремел в кутузку, Паша ехал на Белорусскую, где его должна была ждать девочка. У полковника Беленького имелись проблемы с женщинами.
Паша был женат дважды. Первая жена ушла сама, не выдержав совместного проживания с человеком, которого в любую минуту дня и ночи могли выдернуть по тревоге. Второй раз Паша женился незадолго до ввода советских войск в Афганистан. Когда его, изувеченного, без ноги, не приходящего в сознание, привезли на транспортном самолете в Ташкент и тут же отправили на операционный стол, молодая жена, с которой он и прожил-то всего ничего, уже ждала в больничном вестибюле. Из Паши вынули восемнадцать осколков, ампутировали вторую ногу, еще державшуюся на обрывках мышц, после чего перетащили в палату, где врачи еще две недели продолжали бороться за его жизнь. Потом Паша пришел в себя, узнал, что жена рядом, посмотрел на свое тело, укоротившееся от взрыва мины и ножа хирурга, потребовал бумагу, карандаш и написал жене записку.
Записка была короткой и категоричной. В ней Беленький объяснил жене, что там, в Афгане, встретил другую женщину, она должна вот-вот приехать, поэтому свою прежнюю семейную жизнь Паша считает законченной и желает бывшей супруге счастья. Жена, конечно, не поверила, долго пыталась пробиться к Паше в палату, но ее не пустили, поскольку Паша пообещал пристрелить главврача, если его категорический приказ будет нарушен. Человек, бравший дворец Амина в декабре семьдесят девятого, заслужил, чтобы к подобным обещаниям относились серьезно. И жена вернулась в Москву.
Тогда еще никто не догадывался, что Паша отлежится, встанет, научится ходить и рванет через границу обратно в свою часть. Сделал он это не потому, что ему так уж понравилась афганская война, и, конечно, не потому, что Павлу Беленькому не давал покоя пример Алексея Маресьева. Просто влачить существование на капитанскую пенсию, передвигаясь в инвалидной коляске производства Ижевского завода, ему было противно, и особого смысла в такой жизни он не видел Поэтому, вернувшись к своим, Беленький откровенно искал смерти, лез под пули, но пули его не брали, и вместо смерти Паше доставались ордена и очередные звания. Когда начался вывод войск, он даже расстроился, потому что так и остался недостреленным.
Павел Беленький вернулся в Москву героем, человеком-легендой, увешанным наградами полковником. В старые времена быть бы ему членом всевозможных комитетов, бессменным делегатом партийных съездов, депутатом Верховного Совета, обязательным и почетным гостем комсомольских конференций и пионерских собраний. Но жизнь поменялась, и после того, как роль Беленького в обороне Белого дома получила должную оценку, ему досталась Ассоциация содействия малому бизнесу, которая на деле была призвана содействовать чему-то совершенно другому, а на Пашу возлагалась ответственная обязанность – контролировать, чтобы содействие этому другому осуществлялось максимально эффективно. Шаг влево, шаг вправо...
Бешеные деньги, проходившие через его руки, сильно изменили Па-шину жизнь. Заходя в дорогие кабаки, где раньше ему и в голову не пришло бы появиться, посещая всякие приемы и презентации, он слышал за своей спиной тихий шепоток. Длинноногие красавицы, сошедшие с глянцевых страниц журналов, вовсю соперничали за право оказаться рядом с хромающим и поскрипывающим протезами полковником. Но Паша окидывал красоток безразличным взглядом, опрокидывал рюмку за рюмкой и предпочитал не замечать делаемых ему авансов. Цена этих девок была ему известна, стиль жизни и правила поведения – тоже, поэтому коммерческая сторона проявляемого ими интереса не вызывала сомнений, а делать из себя идиота Паше не хотелось.
Поэтому Беленький открыто предпочитал проституток, но не подбирал их ни у "Метрополя", ни на Тверской. Выбрав в "Московском комсомольце" объявление, обещавшее изысканный досуг, он съездил, познакомился с хозяйкой и обо всем договорился.
– Если хоть одна блядь вякнет насчет моих протезов, я ей уши отрежу, – пообещал он хозяйке. – А потом и тебя навещу. Понятно?
Раз или два в неделю Паша сбрасывал хозяйке на пейджер сообщение, вызывал когда одну девочку, а когда и двух, и заказ присылали на Белорусскую, в один из переулков напротив вокзала. Девочки должны были скромно стоять и ждать, когда Паша подъедет на своей джеймс-бондовской машине. Притормозив метров за десять, он оценивал предложение. Если товар нравился, подъезжал ближе и открывал дверцу. Девочки были проинструктированы, что обращать внимание на отсутствие у клиента ног, во избежание неприятностей, не следует, вели себя идеально, деньги брали в точности по тарифу плюс на такси и, исполнив положенную работу, отбывали восвояси.
Сегодня Паша ждал новенькую. Еще в понедельник Танечка, которую он вызывал чаще всего, обмолвилась, что появилась новенькая, из Кишинева, и что это нечто Паша заинтересовался, узнал, как зовут, и отправил хозяйке заявку.
Подъезжая, он увидел в условленном месте и вправду роскошную телку – с ярко рыжими волосами, в белых джинсах, обтягивающих великолепные ноги, и зеленом свитере. Телка была настолько хороша, что у проходящих мимо автоматически поворачивались головы. Около нее уже увивался, притягиваемый как магнитом, какой-то пацан с косичкой – не то выпивший, не то подкуренный.
Когда Паша остановил машину прямо возле телки, пацан уже настолько осмелел, что схватил товар за руку и стал тянуть куда-то в сторону. Телка вырывалась и обиженно лопотала. Не глуша мотор, Паша перекинул протезы через порожек, вылез из машины, подковылял к правой дверце и широко ее распахнул.
– Отойди, придурок, – спокойно сказал он пацану, – оставь телку. Не для тебя, сопляка, припасена.
– А я чего? – удивительно быстро согласился пацан. – Я ничего...
И, отпрыгнув в сторону, он исчез за углом дома.
Те, кого впоследствии удалось допросить, показали, что сразу после исчезновения пацана из-за того же угла показались двое. Среднего роста, без особых примет, в вязаных шапочках, закрывающих лицо. В руках у них были такие длинные трубки... с набалдашниками. Сразу же началась пальба.
Пули крупного калибра, выпущенные практически в упор, буквально зашвырнули полковника Беленького в салон автомобиля через открытую правую дверцу. Наружу торчали только ноги с задравшимися брючинами. Протезы бессильно скребли по асфальту. Девка ойкнула и припустила по переулку. Через мгновение слева от бронированной машины, все же не уберегшей полковника, притормозила белая грязная "Волга". Убийцы швырнули стволы на землю и запрыгнули на заднее сиденье. Из переднего окна высунулась рука с пистолетом, направленным точно в голову Паши. Прозвучали два хлопка, и "Волга" умчалась, исчезнув через сотню метров в подворотне.
Схоронившиеся в подъездах случайные прохожие через минуту узрели чудо. Убитый полковник зашевелился, втянул в салон машины непослушные протезы, поглядел остекленевшими глазами прямо перед собой, захлопнул обе дверцы, и джип, вихляя колесами, неуверенно тронулся вперед, С каждым метром машина набирала скорость, потом двигатель взревел, и автомобиль исчез за поворотом. На асфальте остались брошенные пистолеты, стреляные гильзы и небольшая лужица крови.
Через полчаса разговаривавший по телефону граф Пасько услышал звонок в дверь своей квартиры. Похоже было, что развлекается какой-то псих, потому что звонок не прерывался ни на мгновение. Пообещав собеседнику разобраться с шутником, граф подошел к входной двери и отодвинул защелку.
Он не сразу узнал полковника– В проеме, держась обеими руками за косяки, стоял окровавленный призрак На рубашке, пробитой в нескольких местах пулями, запеклись красно-коричневые круги. Светлые волосы полковника, пропитанные кровью, превратились в корку, из-под которой медленно сочились розоватые струйки, проделывавшие бороздки в коричневой маске лица. А из-под маски на Сашу Пасько гневно и требовательно глядели ярко-голубые глаза.
– Они меня достали, – прохрипел Беленький. – Чай есть? Отодвинув Пасько в сторону, он проковылял на кухню и тяжело плюхнулся на табуретку, положив на стол руки.
– Ставь чайник, – скомандовал полковник. – Быстрее. Да не полный, мне быстрее надо. Налей воды на одну чашку. И слушай сюда. Сейчас чайку попьем, пойдем вниз, сядешь за руль. Я машину вести не смогу. Поедем в Серпухов, к Жоре. Там отсидимся. Позвони Гере, пусть уходит. Немедленно.
– Кто? – коротко спросил Пасько, расплескивая заварку.
– Чечены. Выманили из машины – и из двух стволов. Сережу найди. Пусть собирает бригаду.
– Ты "папе" звонил?
– Нет. Оттуда позвоним. Свяжись с Сережей. Пусть вышлет две машины на Симферопольское. Туда, к посту ГАИ. Понял? И Геру предупреди. Пусть сейчас же уходит.
Идиотская мысль о вызове "скорой" вспыхнула в голове графа Пасько лишь на долю секунды и тут же погасла. "Скорая" будет ехать час. За этот час они уже пройдут почти всю трассу. А ждать нельзя. Если Паша не ошибается и это вправду чеченцы, то с минуты на минуту их надо ждать здесь. Может быть, уже сейчас во дворе стоят неприметные с виду "Жигули" с форсированными двигателями, а в подъезд входят люди, скрывающие правые руки под полами пиджаков. Словно угадав его мысли, полковник сказал:
– Оружие возьми. Нам еще из подъезда выйти надо. Мой "люгер" у тебя? Дай сюда.
– Может, Геру тоже в Серпухов наладить? – спросил Пасько, беря телефонную трубку. – Вместе веселее будет.
– Давай.
На черном приборчике, установленном в припаркованной на улице машине, игриво замигала зеленая лампочка. Сидящий рядом с водителем человек торопливо погасил окурок и схватился за наушники. Немного послушал, потом стал нажимать кнопки на панели мобильного телефона.
– Слышишь меня? – спросил он. – Они сейчас выходят. Садятся в машину. Поедут по Симферопольскому. Что делать будем?.. Понял... Понял... Нормально... Нормально... Сейчас... А с третьим что?.. Понял... Окей... Окей... Быстро пацанов отзови, – приказал он, повернувшись назад. – Быстро давай. Пусть уходят. Дворами.
Через мгновение по двору прошмыгнули торопливые тени и растворились в темноте.
– Идти можешь? – спросил Саша Пасько, с сомнением глядя на полковника, сжимающего столешницу перемазанными кровью руками, чтобы не сползти на пол.
Беленькому с каждой секундой становилось все хуже. Первоначальный выброс энергии, заставивший его, по всем правилам медицины уже мертвого, добраться до квартиры графа, сходил на нет. Горевшие под кровавой маской синие глаза начали подергиваться пленкой. Он помотал головой, пытаясь стряхнуть наплывающее на него оцепенение.
– Дай... – сказал он неразборчиво и протянул правую руку. – Дай... Когда Пасько поставил перед ним хрустальный фужер с водкой, лицо полковника исказила странная гримаса. Он простонал, и в гаснущих глазах отразилось бешенство. Дрожащая рука продолжала висеть в воздухе. Пасько понял и вложил в протянутую руку "люгер". Беленький слабо кивнул, посидел еще минуту, глядя перед собой, потом взял левой рукой фужер, залпом выпил, отвел руку и разжал пальцы. Фужер мягко упал на линолеум и откатился, не разбившись. Полковник тяжело оперся левой рукой о столешницу. Поднялся.
– Может, "папе" позвоним? – на всякий случай еще раз спросил Пасько.
Беленький что-то пробурчал и, обхватив Пасько левой рукой, двинулся к двери.
Смотреть в глазок было бессмысленно. Если их ждут на этаже, то не у лифта, а в лестничном пролете. В глазок не углядишь. Палить начнут, когда выйдут оба.
Стараясь не шуметь, Пасько отбросил защелку, прислонил Беленького к стене, вытер о штаны вспотевшие ладони, перевел дух. Рывком открыл дверь и отработанным в десантных войсках броском метнулся к лифту, попеременно накрывая оба лестничных пролета зажатым в руках пистолетом.
Пролеты были пусты.
Саша перевел дух, прислушался внимательно, не идет ли кто, потом нажал кнопку лифта. Чеченцы не дураки. Зачем ждать на этаже, мозолить глаза жильцам, давать себя рассмотреть, прислушиваться к звукам открывающейся двери? Куда легче схорониться внизу, в темном предбаннике перед лифтом. Когда лампочка покажет, что лифт движется с седьмого этажа на первый, времени, чтобы передернуть ствол, будет вполне достаточно.
По правилам, надо было бы аккуратно пройти лестницу, заглядывая за перила. Лифт – братская могила. Место упокоения для недоумков. Но семь этажей с Пашей...
Пасько выволок полковника из квартиры, захлопнул дверь, втащил обмякающее на руках тело в лифт и нажал кнопку первого этажа.
– Ты как, Паша? – спросил он, с тревогой заглядывая в лицо раненого.
– Нормально, – неожиданно звучно ответил Беленький. По-видимому, водка начала действовать. – Ты что, мудак, в лифте меня везешь? Жить надоело? Посади меня на пол. И сам сядь. Моли бога, чтобы у них автоматов не было и чтобы шмалять поверху начали. Приготовь пушку.
На первом этаже тоже не было ни души. Все ясно. Ждут у машины.
– Ты где припарковался? – спросил Пасько, ставя полковника на ноги.
Беленький мотнул головой куда-то влево.
Но и у машины, вопреки всем ожиданиям, не было ни души. Это совсем ни на что не похоже. Таких ляпов чеченцы не делают. Если даже допустить, что они почему-то решили оставить Пасько в покое, либо – а это уж вовсе невероятно – не знают о его связи с полковником, все равно – хоть кто-то из них ведь должен был видеть, что Беленький ушел. Ни по каким законам чеченцы не могли его выпустить, коли не получилось погасить с первого раза. Чувство облегчения, так и не успев окрепнуть в душе Александра Пасько, сменилось тяжелой тревогой.
– Теперь нормально, – пробормотал Беленький, когда Саша уложил его на заднее сиденье. – Лишь бы по дороге не сдохнуть. В этой машине нас не возьмут. Гони, Санек. Гони, дорогой. Оклемаюсь – все потроха из них выну.
Только на Варшавке Пасько вспомнил, что не успел позвонить Сереже Красивому и вызвать машины сопровождения. О том, что звонить некому и Сережа уже второй день парится в СИЗО, он не знал. Как не узнал и того, что лежавший на заднем сиденье полковник Беленький, легендарный герой Афгана, защитник Белого дома и доверенное лицо большого человека, которого они меж собой уважительно звали "папой", умер минут через десять после того, как машина выехала со двора. Врачи, если бы им довелось увидеть полковника, сказали бы, что из семи пулевых ранений четыре точно несовместимы с жизнью.
Взлом
Гера жил в Ясенево. Вылетев из дома сразу же после звонка Пасько, он меньше чем через час уже подъезжал к даче, которая принадлежала его старому другу Жоре. С тех пор как Жора подался в бизнес, старый дом, стоящий на берегу Оки, перестал его устраивать, и он затеял новостройку по Казанке. А ключи от дома оставил Гере.
Поначалу Гера возил сюда девочек. Потом, по случаю, пригласил Пасько. Пока разгоралась печка, он показал Саше дом. Тот облазил все, от погреба до чердака, стряхнул с брюк паутину и сказал:
– Не дом, а крепость. Здесь недельную осаду выдержать можно, лишь бы жратвы хватило. Интересно, Жорик здесь когда-нибудь появляется?
– А зачем ему? – искренне удивился граф Курдюков. – ин побли же строится. Сюда в лучшем случае да на хорошей тачке час с лишним пилить... На фига козе баян?
– Продавать не думает?
– Пока нет. Ему не надо. У Жорика бабок – море. Да и кто этот дом купит? Те, у кого есть деньги, сюда не поедут. А остальные... разве только подарить кому.
– Может, он тебе и подарит?
– А мне зачем?
– Мало ли, – загадочно сказал Пасько. – Как здесь с безопасностью, по-твоему?
С безопасностью в доме дела обстояли здорово. Он был сооружен сразу же после войны каким-то генералом, получившим в награду за боевые заслуги участок в полгектара. Для строительства особняка генерал нагнал сюда без малого две роты солдат. Дом был построен по всем правилам фортификационного искусства и при желании превращался в глухую консервную банку, вскрыть которую, не зная правил, было практически невозможно. Окна закрывались снаружи бесшовными металлическими щитами сантиметровой толщины – эти ставни впритирку входили в проемы, окаймленные вмурованными в стены швеллерами. В ставни были вделаны стальные болты, которые проходили сквозь стену внутрь дома, и с той стороны на них навинчивались стальные поперечины. Бронированную входную дверь снаружи закрывала железная занавеска, в которой при всем желании нельзя было найти никаких признаков замочной скважины. Чтобы поднять занавеску, надо было додуматься проникнуть под крыльцо и там, в кромешной темноте, открыть два сейфовых замка. Замки эти, в свою очередь, были скрыты под стальной полосой. С чуть меньшими предосторожностями, но столь же надежно, были заперты и все двери внутри.
Достаточно сказать, что операция запирания дома, когда Гера и его гости готовились уезжать, занимала не меньше часа. При этом гости тосковали в машине за воротами, а Гера громыхал железом, завинчивал гайки и ковырялся под крыльцом, поминая изобретательного генерала недобрым словом.
Именно эта система безопасности и привлекла внимание сначала графа Пасько, а потом уже и полковника Беленького. Лучшего места для проведения гарантированно секретных переговоров и хранения документов придумать было нельзя. Приехавший из Москвы с целью осмотра Паша Беленький обошел дом, потребовал дважды его законсервировать и расконсервировать, после чего сказал:
– Эту халупу из пушки не развалить. Посмотрите, какие стены. И ни один дурак сюда не полезет. Классное место. Хорошо, что дом ни за кем из нас не числится. Берем. Надо будет только сейф сюда притащить.
– А что, на Старой площади бумаги хранить негде? – спросил Гера.
– Ты бы их еще на Красной площади хранил, – посоветовал полковник. – В центре ГУМа у фонтана. Откуда я знаю, кто их читает, когда мы уходим. Думаешь, у "папы" врагов нет?
Сейф, чтобы не светиться, купили за наличные в отделении Сбербанка в городе Чехове. Затем привезли на грузовике на дачу, и Саша с Герой, чертыхаясь, перетащили его в дом. Полковник сидел на травке и потягивал баночное пиво. Когда сейф установили на место, он с трудом поднялся с земли, вскарабкался на крыльцо, открыл металлический ящик огромным ключом, торжественно положил туда оригинал контракта с "Полимпексом", снова запер сейф и протянул ключи Гере.
– Пусть у тебя будут. Понял, что это значит?
Это значило, что в любую минуту дня и ночи Гера должен быть на связи.
Когда Гера проезжал Подольск, его мобильный телефон отрубился, и он выматерился, пожалев, что в спешке не успел набрать Саньку. Едут они или нет? И как там Паша – жив ли еще? Семь пуль, сказал Санька. Две в голову. И после этого полковник еще смог завести машину и доехать до проспекта Мира. Мужик!
Гера сильно уважал полковника Беленького. Когда Пасько, узнав, что Герина торговля дамскими зонтиками накрылась, взял его под крыло и привез на встречу к Беленькому, Гера не сразу понял, с кем его знакомят. Понимание пришло позже, в Кремле, когда он увидел, с каким уважением относятся к Паше подчиненные "папы". А потом Беленький учил Геру стрелять, и Гера, испытывавший перед оружием мальчишечий восторг, смотрел на полковника, как на бога.
Поначалу Гера возил сюда девочек. Потом, по случаю, пригласил Пасько. Пока разгоралась печка, он показал Саше дом. Тот облазил все, от погреба до чердака, стряхнул с брюк паутину и сказал:
– Не дом, а крепость. Здесь недельную осаду выдержать можно, лишь бы жратвы хватило. Интересно, Жорик здесь когда-нибудь появляется?
– А зачем ему? – искренне удивился граф Курдюков. – ин побли же строится. Сюда в лучшем случае да на хорошей тачке час с лишним пилить... На фига козе баян?
– Продавать не думает?
– Пока нет. Ему не надо. У Жорика бабок – море. Да и кто этот дом купит? Те, у кого есть деньги, сюда не поедут. А остальные... разве только подарить кому.
– Может, он тебе и подарит?
– А мне зачем?
– Мало ли, – загадочно сказал Пасько. – Как здесь с безопасностью, по-твоему?
С безопасностью в доме дела обстояли здорово. Он был сооружен сразу же после войны каким-то генералом, получившим в награду за боевые заслуги участок в полгектара. Для строительства особняка генерал нагнал сюда без малого две роты солдат. Дом был построен по всем правилам фортификационного искусства и при желании превращался в глухую консервную банку, вскрыть которую, не зная правил, было практически невозможно. Окна закрывались снаружи бесшовными металлическими щитами сантиметровой толщины – эти ставни впритирку входили в проемы, окаймленные вмурованными в стены швеллерами. В ставни были вделаны стальные болты, которые проходили сквозь стену внутрь дома, и с той стороны на них навинчивались стальные поперечины. Бронированную входную дверь снаружи закрывала железная занавеска, в которой при всем желании нельзя было найти никаких признаков замочной скважины. Чтобы поднять занавеску, надо было додуматься проникнуть под крыльцо и там, в кромешной темноте, открыть два сейфовых замка. Замки эти, в свою очередь, были скрыты под стальной полосой. С чуть меньшими предосторожностями, но столь же надежно, были заперты и все двери внутри.
Достаточно сказать, что операция запирания дома, когда Гера и его гости готовились уезжать, занимала не меньше часа. При этом гости тосковали в машине за воротами, а Гера громыхал железом, завинчивал гайки и ковырялся под крыльцом, поминая изобретательного генерала недобрым словом.
Именно эта система безопасности и привлекла внимание сначала графа Пасько, а потом уже и полковника Беленького. Лучшего места для проведения гарантированно секретных переговоров и хранения документов придумать было нельзя. Приехавший из Москвы с целью осмотра Паша Беленький обошел дом, потребовал дважды его законсервировать и расконсервировать, после чего сказал:
– Эту халупу из пушки не развалить. Посмотрите, какие стены. И ни один дурак сюда не полезет. Классное место. Хорошо, что дом ни за кем из нас не числится. Берем. Надо будет только сейф сюда притащить.
– А что, на Старой площади бумаги хранить негде? – спросил Гера.
– Ты бы их еще на Красной площади хранил, – посоветовал полковник. – В центре ГУМа у фонтана. Откуда я знаю, кто их читает, когда мы уходим. Думаешь, у "папы" врагов нет?
Сейф, чтобы не светиться, купили за наличные в отделении Сбербанка в городе Чехове. Затем привезли на грузовике на дачу, и Саша с Герой, чертыхаясь, перетащили его в дом. Полковник сидел на травке и потягивал баночное пиво. Когда сейф установили на место, он с трудом поднялся с земли, вскарабкался на крыльцо, открыл металлический ящик огромным ключом, торжественно положил туда оригинал контракта с "Полимпексом", снова запер сейф и протянул ключи Гере.
– Пусть у тебя будут. Понял, что это значит?
Это значило, что в любую минуту дня и ночи Гера должен быть на связи.
Когда Гера проезжал Подольск, его мобильный телефон отрубился, и он выматерился, пожалев, что в спешке не успел набрать Саньку. Едут они или нет? И как там Паша – жив ли еще? Семь пуль, сказал Санька. Две в голову. И после этого полковник еще смог завести машину и доехать до проспекта Мира. Мужик!
Гера сильно уважал полковника Беленького. Когда Пасько, узнав, что Герина торговля дамскими зонтиками накрылась, взял его под крыло и привез на встречу к Беленькому, Гера не сразу понял, с кем его знакомят. Понимание пришло позже, в Кремле, когда он увидел, с каким уважением относятся к Паше подчиненные "папы". А потом Беленький учил Геру стрелять, и Гера, испытывавший перед оружием мальчишечий восторг, смотрел на полковника, как на бога.