Дубов Юлий Анатольевич. Большая пайка (Часть вторая)

   Платон задумался и вдруг расхохотался, запрокидывая голову, как в молодости.
   – Господи! – сказал он. – Бедный Вася. Уже второй раз нарывается. Я бы на его месте повесился.
   – Правильно говоришь, – пошевелил усами Ларри. – Я бы тоже на его месте повесился. Знаешь, чего я боюсь?
   – Чего?
   – Боюсь, что он сейчас не повесится. Придется еще поработать. Слушай, давай по рюмке выпьем. Я привез из Германии классный французский коньяк. Просто офигительный. Эй! – крикнул он, не оборачиваясь. – Принесите сюда бутылку... Которую я привез. И рюмки.

Мобилизация

   Созданный Платоном "мозговой центр" замыслил атаку на Завод по двум основным направлениям. Первое было стратегическим и предполагало обмен акций Завода на акции СНК, за которые были выручены живые деньги. Второе направление являлось вспомогательным – часть ценных бумаг СНК обменивалась на ваучеры, гениальное изобретение Анатолия Чубайса. В нужный момент предполагалось выбросить эти ваучеры на чековый аукцион и скупить на них приличный пакет заводских акций.
   Но штурм все не начинался. Не получалось со штурмом. Как говорил один очкастый умник из "мозгового центра", для такой операции в стране малость не хватает народонаселения. Катастрофически недоставало живых денег. Народ, быстро ощутивший, что ваучер не так-то просто обменять не то чтобы на две обещанные "Волги", а даже на две поллитры, в нарастающих количествах попер ваучеры в фондовые магазины СНК. "И вправду, Коль, чего я туда деньги понесу? Ежели за ваучер тоже акцию дадут".
   К целевой установке, определенной в семьдесят миллионов долларов, не удалось приблизиться даже наполовину. Компьютеры "мозгового центра", отслеживая динамику продаж, оптимистично предсказывали дальнейший рост. Но предупреждали при этом, что поступление наличных вот-вот сойдет на нет.
   А это не просто ставило под удар всю затею. Дело обстояло намного серьезнее. Если ты собрал с народа деньги и задачу решил, и пусть не ту, которую декларировал, но все-таки решил, – и собранные деньги, начав работать, станут приносить вкладчикам хоть что-то, – это одна история. А вот если деньги собрал, а задачу не решил, то получается совсем другой коленкор. Тридцать миллионов долларов – это три миллиона вкладчиков. А ну как они в один прекрасный день придут и спросят – где бабки? Выпиской с банковского счета никого не успокоишь.
   Три миллиона вкладчиков, как говаривал тот же очкастый умник, это много. Это, прямо скажем, до хера.
   И тогда Платон, все взвесив и скрестив на обеих руках пальцы, дал команду: начинаем крутить деньги. На все про все – два месяца. К августу семьдесят лимонов должны лежать на столе. И чтобы ни копейки не пропало. Деньги, имейте в виду, не наши!
   Марк возликовал. Пусть не удалось контролировать Виктора. Пусть Ларри не подпускает его к машинам на пушечный выстрел. Зато здесь наконец-то настоящее дело. Что значит крутить деньги? Это значит – выстраивать схемы. А уж что умеем, то умеем.
   Возглавляемое Марком подразделение перешло на круглосуточный режим работы. Два человека непрерывно звонили по телефонам, выясняя эффективность краткосрочных инвестиций. Специально нанятые девочки вгоняли добытую информацию в компьютеры. Зеленый от недосыпа Марк, бешено тараща слипающиеся глаза, орал на инфокаровских программистов, поносил их за непонятливость и грозился поотрывать всем гениталии.
   Тем временем Ларри без шума изъял из кассы СНК десять миллионов, мгновенно превратил их в машины, сбросил Пете Кирсанову сто тысяч на рекламную кампанию и через три недели положил на место уже тринадцать миллионов. Плюс миллион "Инфокару".
   – Еще можешь? – спросил Платон.
   – Сейчас не могу, – признался Ларри. – Это штука разовая. Просто повезло.
   Муса провел удачную операцию с недвижимостью. Найдя покупателя на особняк, ранее приобретенный "Инфокаром", он посоветовался с Платоном, продал особняк Союзу народного капитализма за ту же сумму, за которую брал сам, плюс четыре процента, а уже СНК получил с клиента то, о чем договаривались.
   Еще двести тысяч. Но этого мало. Мало! Давайте, ребята, ройте землю.

Вексель

   Виктор держался от всей этой суматохи в стороне. За последние полгода он успел серьезно подумать о своей роли и своем месте в "Инфокаре". И вообще – о месте в жизни. Как ни крути, а начальник из него никак не получался. Не потому, что он не мог бросить тяжелый взгляд на подчиненного из-под насупленных бровей, подобно Мусе, завопить дурным голосом, как Марк, или, под стать Ларри, озабоченно сказать "Это плохо", но сказать так, что у услышавшего подгибались ноги. Не это было главное, да и научиться таким приемам особого труда не составляло. Коммерческая жилка у Виктора была – ведь вел он свою деятельность по спорттоварам, и вел довольно успешно. Ему хватало и силы характера, и упрямства, и умения придумывать и планировать. В конце концов, это же Сысоев напечатал и привез те самые ценные бумаги, за которыми до сих пор стоят многочасовые очереди. И это Сысоев выстроил всю схему по ввозу и продаже иномарок, вытащив инфокаровские деньги из безнадежной дыры, в которую их запихнуло рехнувшееся от бюджетных проблем правительство.
   Но, наверное, что-то было не так во всей предыдущей сысоевской жизни, и это что-то не позволяло ему сделать следующий шаг. Виктор мог выиграть сражение, однако стратегического гения, который превратил бы череду мелких выигрышей в сокрушительную военную победу, ему недоставало. И в этом было главное отличие Сысоева от Мусы, Ларри и, конечно, Платона.
   Виктор воочию наблюдал великий закон естественного отбора – как в однородной густой массе хаотично блуждающих букашек незаметно возникают центры взаимного притяжения и отталкивания, как они растут, набирают силу, кого-то вовлекают в поле своего влияния, а оставшаяся мелюзга продолжает трепыхаться, совершая перемещения, все более и более подчиняемые чужой воле. Как ни унизительно было Виктору представлять себя в роли такой букашки, он чем дальше, тем отчетливее понимал, что это чистая правда.
   А еще тяжелее было осознавать, что его друзья, вместе с которыми он рос и работал, создавал "Инфокар" и учился зарабатывать деньги, понимают все это не хуже его. И что никогда – никогда! – ему не утратить столь тяготящий его теперь статус заместителя генерального директора, положение небожителя и отца-основателя, перед которым тянется в струнку охрана и который никому не подотчетен в своих действиях: захотел – пришел, захотел – ушел, захотел – уехал куда-нибудь на Мальту и ни у кого не спрашивал разрешения. Потому что это "Инфокар", и вокруг его друзья. Они никогда не позволят себе обидеть его, ущемить интересы, поставить хотя бы на ступеньку ниже по иерархической лестнице. Они просто не возьмут его с собой в разведку, ибо существовавшего когда-то равенства более нет и никогда уже не будет.
   Да, Виктор может уйти сам, чтобы не испытывать более этого жуткого ощущения собственной неполноценности. Только бы вокруг были не свои, а чужие, те, кто не знал его как всеобщего любимца, кумира институтских девочек, одного из лучших специалистов по вычислительной технике, доктора наук... Тогда было бы намного легче. Ему поручили бы дело, он исполнил бы его с блеском, потом поручили бы другое. Конечно, сорок пять лет – не самый подходящий возраст для перехода из одной коммерческой структуры в другую Но и не самый безнадежный. Потом будет тяжелее. Если сделать это сейчас, то Виктор наверняка избавится от позорного ощущения, не дающего ему спать, – ощущения, что он занимает не свое место и что терпят его только из жалости и по старой дружбе.
   Сысоев теперь часто погружался в печальные раздумья и, пребывая в офисе, подолгу гулял по коридору, гоняя по кругу одни и те же мысли. В коридор он выходил еще и с той целью, чтобы пореже встречаться взглядом с Полой – гоня тоску, Виктор успел-таки переспать с ней несколько раз, а потом утратил интерес. В коридоре он и встретил как-то раз Петю Кирсанова, который шел навстречу Сысоеву, уткнувшись в какую-то бумажку.
   – О! – обрадовался Петя, подняв глаза на Виктора. – Здорово как! Скажи, Вить, ты ведь у нас самый главный аналитик, так? В смысле, очень умный. Не выручишь меня?
   Схватив Сысоева под руку, он потащил его в бывший платоновский кабинет.
   – Тут такая история, – начал Петя, усаживая Виктора в кресло. – Мне подсказали потрясающую штуку. Вот смотри. Есть банк, неважно какой. К ним можно положить три миллиона на депозит на два месяца. Процент вот здесь нарисован, видишь? В принципе, нормально. Но если на эти же деньги купить у них вексель, то получается в два раза больше. Представляешь? Ответ надо давать сегодня. Что скажешь?
   Виктор пожал плечами, придвинул к себе чистый лист бумаги и начал считать. В банковских операциях он разбирался неплохо.
   – Не очень ясно, почему такой отрыв, – сказал он, закончив вычисления. – Наверное, им так надо. А что за банк?
   – Какая разница, – махнул рукой Петя, – я в компьютере у Марка нашел. Он тут целый месяц информацию собирал. Значит, считаешь, что нормально? Тогда, может, посмотришь договор? А то мне сегодня его подписывать, а я в этих делах не очень.
   Виктор взял в руки договор о покупке векселя, каждая страница которого была украшена замысловатым вензелем Кирсанова, пробежал глазами и положил на стол.
   – Вроде все на месте. К тому же, судя по визе, и юристы смотрели. Я, по правде, в договорах слабо разбираюсь. Вот если посчитать чего...
   – Так ведь ты уже посчитал! – обрадовался Петя. – Нормально получается? Лучше, чем депозит? Слушай, не завизируешь?
   – А почему я должен визировать? – возразил Виктор, против воли испытывая удовольствие. Петю он никогда особо не любил, и уж конечно, неожиданные кадровые назначения в СНК не прибавили ему теплых чувств. Однако просьба Кирсанова была Виктору приятна – тем самым Петя в открытую признавал, что в финансовых делах Сысоев понимает намного больше, чем он. Да в конце-то концов! Если уж подбирать себе место, то СНК ничем не хуже любого другого. Какая, собственно, разница? Ну станет Сысоев заместителем не у Платона, а у Пети Кирсанова. Зато рядом будет Федор Федорович, общаться с которым Виктору было все проще и проще, в то время как отношения со старыми друзьями становились все сложнее и сложнее. И Петя будет в нем нуждаться уж точно больше, чем Платок, и ощущение собственной никчемности быстро пройдет...
   – Ни почему, – обиделся Петя. – Я же к тебе, как к другу... Ты считал? Ну и завизируй. Мне через час уже на подписание ехать.
   Пока Виктор делал вид, что все еще раздумывает. Петя затараторил скороговоркой:
   – Я, кстати, давно хотел тебе предложить... Если только ты не против. Не хочешь пойти в СНК первым заместителем? Они меня совсем затрахали. За каждой мелочью надо в "Инфокар" бежать. Ладно бы еще к Мусе. А то – к Цейтлину. Ты же его знаешь. Мне не с кем, абсолютно не с кем посоветоваться. Кто у меня есть? Эф-Эф? Он не по этой части. А больше никого. Давай, а? Про зарплату не беспокойся – нормально будет. Все остальное тоже, как у членов Совета. Мы вдвоем такого понаделаем... Кстати, ты ведь и начинал все это. Я имею в виду СНК. Я точно знаю. Это все Марк придумал, чтобы тебя отодвинуть. Я Платону еще тогда говорил, ну когда он меня ставил, что не по-людски получается. Вот давай и исправим все это. С Платоном я договорюсь. Ну как?
   Виктор пододвинул к себе договор и размашисто поставил на последней странице подпись. Может, он зря так относился к Пете в прошлом? Что-то в нем есть. Не боится признаться, если чего-то не знает. Чувствует несправедливость. Способен по достоинству оценить человека.
   – Погоди, – сказал Виктор. – Я что-то не понял насчет первого зама. Ты ведь и есть первый зам.
   – Ну и что. Будет два первых. Обычное дело. У министра тяжелого машиностроения семь первых замов было – и ничего. А тут два. Так как,согласен?
   – Я подумаю, – пробормотал Виктор, выбираясь из кресла. – Надо с Платоном посоветоваться.
   – А я о чем? Сейчас позвоню ему, и все решим. Что там советоваться?
   Виктору все же удалось отговорить Петю от немедленного звонка. Почему-то ему захотелось воспользоваться этими, может быть, последними остающимися ему часами свободной и не обремененной ответственностью жизни. В том, что Платон даст Пете добро, Виктор не сомневался.
   Он просто не знал, что Петя и не собирался звонить Платону. Положение единственного первого заместителя генерального директора Петю вполне устраивало. На кой черт ему нужен еще один такой же, да с прямым выходом на Платона, Мусу, Ларри, и плюс ко всему с репутацией человека, начинавшего СНК? Виза на договоре – это да, полезно. Лишняя закорючка никогда не помешает. А Платону звонить вовсе и не нужно. Тем более что сам Сысоев этого делать не будет – амбиции не позволят. Потом вполне можно будет сказать ему, что подходящего момента, дабы поднять этот вопрос, просто не представилось. И все будет совершенно нормально. Главное, чуть-чуть удалось растопить холодок в отношениях. Всяческие трения и сложности Петя недолюбливал. В отношениях с людьми лучше всего двигаться в сторону разрядки напряженности. Когда-нибудь, спустя время, можно будет предложить Виктору еще что-нибудь. Во! Должность советника. Или директора-координатора. Он теперь на крючке. Если немного поманежить, то согласится на что угодно и еще благодарить будет. Классная идея!

Расстрел

   – Кто спрашивает? – поинтересовался Петя, с неохотой отрываясь от папки с вырезками про СНК. – Я же просил не беспокоить.
   – Из Будапешта, – ответила секретарша. – Господин Дьердь Эстерхази. Говорит, что по срочному делу.
   – А раньше он не звонил?
   – Нет, никогда не звонил,
   – По-русски говорит?
   – Плохо. Но понять можно.
   – Давай.
   – Господин Кирсанов? – раздался в трубке голос с экзотическим акцентом. – Это Дьердь Эстерхази, будапештское бюро Дрезднер-банка. Здравствуйте, господин Кирсанов.
   – Здравствуйте, господин Эс-тер-ха-зи, – прочел Петя записанное на бумажке имя собеседника. – Чем могу служить?
   – Вы знаете Дрезднер-банк, господин Кирсанов?
   В мировой банковской системе Петя разбирался неважно, но это название раньше ему встречалось. Поэтому он подтвердил Дьердю Эстерхази, что Дрезднер-банк знает прекрасно и слышал о нем много хорошего.
   – Вы будете в четверг в Москве, господин Кирсанов? – продолжал любопытствовать Эстерхази. – Вы не планируете бизнес-поездку?
   Петя перелистнул еженедельник. На четверг ничего такого записано не было.
   – 0'кей! – восхитился господин Эстерхази. – 0'кей! Можно ли планировать, чтобы вы в четверг встречались с первым вице-президентом банка?
   – На какой предмет?
   – На какой... что? Господин Кирсанов, первый вице-президент будет возвращаться из Сеула и будет иметь время в Москве. Можно ли планировать, чтобы вы имели с ним ленч?
   – А что мы будем обсуждать?
   – О! Господин Кирсанов, что можно обсуждать с первым вице-президентом банка? Финансовые вопросы. Он будет иметь предложение к Эс-Эн-Ка. Да?
   – А какие финансовые вопросы? – Петя тянул время, пытаясь сообразить, о чем и как следует говорить с первым вице-президентом Дрезднер-банка, чтобы тот не сразу потерял интерес к беседе
   – Господин Кирсанов, это определенно не есть телефонный разговор. Тема переговоров весьма конфиденциальна. Господин первый вице-президент хотел просить вас, чтобы вы соблюдали секрет. Про эту встречу не должны знать конкуренты. Это очень важно.
   – 0'кей, – сказал заинтригованный Петя. – Где мы встречаемся?
   – Я позвоню вам завтра. Благодарю вас, господин Кирсанов, за то, что нашли время для этого разговора.
   Петя записал на четверг "Д-Б", обвел кружочком и снова уткнулся в папку. Время от времени он мысленно возвращался к любопытному звонку. Дрезднер-банк – это где? В Германии? Интересно, что нужно немцам от СНК и откуда они узнали его телефоны? Может, следует взять на встречу кого-нибудь из спецов? Того же Витьку Сысоева? Пожалуй, нет. Еще затеют профессиональный разговор, а он будет сидеть и скучать. Лучше поехать одному, надуть щеки, попытаться понять, в чем суть дела. А потом, если окажется, что это интересно, уже подтянуть людей. Вот Платон удивится! Надо только выяснить: Дрезднер-банк – это и вправду серьезно или так себе?
   Вечером в среду Эстерхази позвонил снова.
   – Господин Кирсанов! – обрадовался Эстерхази. – Это очень хорошо, что я смог вас найти. Вы можете завтра планировать ленч с господином первым вице-президентом в отеле "Балчуг"? В двенадцать часов тридцать минут. В четырнадцать часов господин первый вице-президент должен будет ехать в аэропорт.
   Петя сделал вид, что думает, а потом солидно ответил:
   – 0'кей. В двенадцать тридцать. "Балчуг-Кемпински". А как я узнаю господина вице-президента?
   – О! Вам надо подойти к рецепции, так? Он будет там стоять. Его фамилия – господин Шмерлинг. Господин Рольф Шмерлинг.
   – А по-русски он говорит?
   – Нет, господин Шмерлинг говорит только по-немецки, по-английски, по-французски, по-итальянски и по-испански. По-русски не говорит. К сожалению.
   – Мне надо будет взять с собой переводчика.
   – Не надо переводчика, господин Кирсанов, пожалуйста. Я уже упоминал, что встреча должна быть очень конфиденциальной. С господином Шмерлингом будет сотрудник московского бюро банка, который будет проводить его в аэропорт. Он вполне владеет немецким и русским. Вы можете приезжать один, господин Кирсанов?
 
   Ага! Вот откуда у них информация об СНК! У этого Дрезднер-банка есть московское бюро. Теперь все ясно.
   На следующий день, минут за пятнадцать до назначенной встречи, Петя подъехал к "Балчугу". Перед входом в гостиницу поставить машину было негде, поэтому Кирсанов, высадившись, приказал водителю завернуть за угол и ждать там. А сам, через гостеприимно распахнутые швейцаром двери, вошел в холл.
   У стойки регистрации никого не было. Еще рано. Петя посмотрел на часы, махнул рукой официанту, попросил принести стакан апельсинового сока и устроился в мягком кресле. Через пятнадцать минут вице-президент не появился. И еще через пятнадцать минут тоже.
   В очередной раз сверившись с часами, Петя подошел к регистрации и спросил:
 
   – У меня здесь должна быть встреча. С господином Шмерлингом. Моя фамилия Кирсанов. У вас, случайно, нет информации?
   – Одну минутку, – сказала девушка за стойкой, посмотрела в компьютер и з сожалением покачала головой: – Нет. Господин Шмерлинг не поселялся. И звонков не было.
   Странно. Очень странно. Звонили, беспокоили... Может, глупая шутка? Хорошо, что он не рассказал об этом Платону.
   Петя еще раз оглядел холл гостиницы, недоуменно пожал плечами и направился к выходу.
   Как только он вышел в тамбур, у черного "блейзера", стоявшего напротив дверей отеля, синхронно опустились оба боковых окна. Грохот автоматных очередей смешался со звоном стеклянных осколков, которые обрушились на дергающееся под ударами пуль тело Пети Кирсанова. Отстрелявшись, киллеры скрылись за тонированными окнами машины, "блейзер" сорвался с места, свернул направо и полетел по набережной.
   Собралась толпа. Встав перед мертвым Петиным телом на колени, не стесняясь, плакал прибежавший из-за угла водитель.

Ларри берет след

   Секретарша Кирсанова, с красными пятнами на щеках, с трудом выдерживала перекрестный допрос.
   – Зачем его понесло в "Балчуг"? – допытывался белый от ярости Платон. – С кем он должен был встретиться?
   – Я не знаю, Платон Михайлович, – дрожащим голосом отвечала секретарша. – Он мне ничего не сказал. Он даже не из офиса уехал. Про то, что Петр Евгеньевич в "Балчуге", я только от водителя и узнала, потому что мобильный не отвечал.
   – А это что? – Платон ткнул пальцем в Петин еженедельник, где пометка "Д-Б" была обведена кружочком. – "Даймлер-Бенц"? Секретарша нагнулась, изучила запись и пожала плечами.
   – Нет, Платон Михайлович, из "Даймлера" нам не звонили. А почерк его.
   – Ладно, – устало сказал Платон. – Можете идти.
   – Погоди, – вмешался Ларри, тихо сидевший в углу. – Ты телефонные звонки записываешь? Кто звонил, кому звонили?
   – Конечно, – сказала секретарша. – Обязательно.
   – Принеси.
   Секретарша вылетела за дверь и тут же вернулась со скоросшивателем.
   – Сядь здесь, – приказал Ларри. – Рядом. Будешь рассказывать. Начнем с конца. Это кто?
   – Это жена. Видите, звонила два раза – в десять и в четыре вечера.
   – А это? Секретарша зарделась.
   – Татьяна Аркадьевна. Из модельного агентства.
   – Это?
   – Стелла Викторовна. Тоже из модельного агентства.
   – Из того же самого?
   – Нет. Из другого.
   – Хорошо, – сказал Ларри. – Обеих, из агентств, выпиши на отдельную бумажку. Мне отдашь. С телефонами. Поехали дальше. Это кто?
   – Это вы, Ларри Георгиевич.
   – Это?
   – Платон Михайлович.
   – Так. Дальше.
   – Господин Эстерхази. Он вчера, в среду, много раз звонил, очень беспокоился.
   – Кто такой?
   – Я не знаю. Первый раз он позвонил во вторник. Назвался, сказал, что из Будапешта, и попросил соединить его с господином Кирсановым.
   – Они разговаривали?
   – Да, это было во вторник, а потом они еще раз говорили – в среду вечером.
 
   – Этот Эстерхази свои телефоны не оставлял?
   – Нет. Они просто поговорили – и все. Ой, Ларри Георгиевич, я вспомнила – в среду, как раз после звонка господина Эстерхази, Петр Евгеньевич вышел в приемную и спросил у водителя, где находится "Балчуг". Он всегда путал "Балчуг" и "Рэдиссон-Славянскую".
   И секретарша заревела в голос.
   Ларри невозмутимо вытащил из кармана белоснежный носовой платок, сунул секретарше, подождал, пока она перестанет всхлипывать, и вернулся к бумагам.
   Через полчаса, просмотрев все записи за последние две недели, Ларри взял у секретарши скоросшиватель и заявил:
   – Будет у меня. Если кто спросит, скажи, что никаких записей не велось. А память у тебя плохая. Поняла? Когда я скажу, тогда и будешь вспоминать. Иди пока. Умойся.
   Оставшись наедине с Платоном, Ларри раскрыл папку и указал веснушчатым пальцем на фамилию Эстерхази.
   – Почему ты так думаешь? – спросил Платон.
   – Больше я никого здесь не вижу. Разве что звонил еще кто-то, совсем уж со стороны, кого мы не знаем.
   – А этого ты знаешь?
   – Не знаю, – признался Ларри. – Но я так думаю, что его вообще никто не знает. Ты слышал – она сказала, что после разговора с ним Петя спрашивал про "Балчуг". Если я правильно понимаю, этот тип его в "Балчуг" и выманил. А там уже ждали.
   – Фамилия липовая?
   – Наверняка.
   – Так, – согласился Платон, немного подумав. – Давай пока это оставим. Еще что-нибудь есть?
   – Все может быть. Бабы. Петя по этой части всегда хромал. Помнишь собачий аттракцион? Он же тогда практически всех через себя пропустил. С другой стороны, Петя мог наследить по каким-нибудь старым делам. Но я боюсь, что его уцепил именно этот... как его... черт венгерский.
   – Как полагаешь, с чем это может быть связано?
   – Не знаю, – хмуро сказал Ларри. – Ей-богу, не знаю. Думаю, здесь что-то очень нехорошее. Ты, случайно, не в курсе, Кирсанов по СНК ничего не напортачил? Ты все знаешь, что он делал?
   – Обычно Петя согласовывал... Но черт его знает. Хорошо бы документы посмотреть. Он где их держит?
   С изучением документов надо было спешить. Вот-вот могла нагрянуть следственная группа.
   Все бумаги по СНК обнаружились в сейфах у Марка. Цейтлин долго и шумно протестовал, требуя объяснить ему, что замышляют Платон и Ларри, рвался принять активное участие, но его отодвинули. Девочки Ларри за два часа сняли копии со всех необходимых бумаг. Ларри вызвал Федора Федоровича и углубился в изучение. Оно затянулось далеко за полночь, но обнаружить ничего не удалось.
   – Раз уж мы этим занялись, – сказал Федор Федорович, потирая лоб, – надо проверять до конца. Смотрите, Ларри. Если Кирсанова заказали из-за СНК, то наверняка есть что-то такое, про что знал только он. Тогда в этих бумагах ничего интересного для нас нет и быть не может.
   Ларри кивнул в знак согласия и нажал на кнопку внутренней связи.
   – Быстро найди мне Гольдина, – распорядился он. – В банке или дома.
   Додик Гольдин командовал инфокаровским банком, через который проходили все операции СНК Его привел Муса еще в ту пору, когда СНК существовал только в замыслах. Банковского образования у Гольдина не было, но он покорил всех тем, что в первые дни существования банка, когда компьютерами еще не обзавелись, а надо было выполнить срочное задание Платона, Додик послал водителя в магазин, приказал ему купить два десятка калькуляторов и засадил весь персонал за ночную работу Такие пароксизмы исполнительности случались с ним и впоследствии, но в обычное время Гольдин предпочитал спокойный образ жизни, пейджеры постоянно терял, а от мобильного телефона отказывался, говоря, что банку это не по карману. Поэтому найти его в ту ночь не удалось.
   Рабочий день в банке начинался в девять. Гольдин, нимало не подозревая, что его разыскивали чуть ли не до самого рассвета, появился около десяти, свежепостриженный и пахнущий одеколоном. Ему тут же сообщили, что звонили из секретариата Теишвили и просили срочно связаться.